Текст книги "Переписка"

Автор книги: Сергей Эфрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

СЕРГЕЙ ЭФРОН
ПЕРЕПИСКА

ЦВЕТАЕВОЙ М.И

<В Москву>

26 октября 1918 г.

Коктебель

Дорогая, родная моя Мариночка,

Как я не хотел этого, какие меры против этого не принимал – мне все же приходится уезжать в Добровольческую Армию.

– Я Вас ожидал в Коктебеле пять месяцев, послал за это время Вам не менее пятнадцати писем, в которых умолял Вас как можно скорее приехать сюда с Алей. Очевидно, мои письма не дошли либо Ваши обстоятельства сложились так, что Вы не смогли выехать. Все, о чем Вы меня просили в письме – я исполнил. Я ожидал Вас здесь до тех пор, пока это было для меня возможно. У меня не было денег – я, против своего обыкновения, занимал у кого только можно, чтобы только дотянуть до Вашего приезда. Занимать больше не у кого. Денег у меня не осталось ни копейки. Кроме этого и ждать-то Вас у меня теперь нет причин – Троцкий окончательно закрыл границы и никого из Москвы под страхом смертной казни не выпускают.

С ужасом думаю о Вашем житье в Москве. Слышал о «неделе бедноты» – устроенной большевиками. Дай Господи, чтобы это все кончилось для вас благополучно. Надеюсь, Никодим, как всегда, вас спасет.

– Вернее всего, что Добровольческая Армия начнет движение на Великороссию. Я постараюсь принять в этом движении непосредственное участие – это даст мне возможность увидеть Вас.

– Но может случиться, что я попаду против своего желания в отряд, двигающийся в другом направлении. Тогда не приходите в ужас, ежели среди войск, вступивших в Москву, меня не будет. Это значит, что я нахожусь в данный момент в другом месте.

– Макс Вам все расскажет о моей жизни в Коктебеле. Он мне очень помог во время моего пребывания здесь. (М<ежду> проч<им> я у него задолжал 400 рублей.)

– Макс и Пра были для меня, как родные.

Асю[1]1
  А. И. Цветаеву


[Закрыть] видел несколько раз, но мельком. Она живет в Ст<аром> Крыму с Зелинской.[2]2
  По-видимому, В. И. Зелинская


[Закрыть] Сняли домик, купили корову и проч<ее>.

У Бориса – новорожденная – великолепная девочка. Я, если успею – буду крестным. Собираются дать ей имя – Ирина.[3]3
  Дочь Б. C. Трухачева и М. И. Кузнецовой


[Закрыть]

Не буду писать о всех местных новостях – узнаете от Макса.

– Теперь о главном. Мариночка, – знайте, что Ваше имя я крепко ношу в сердце, что бы ни было – я Ваш вечный и верный друг. Так обо мне всегда и думайте.

Моя последняя и самая большая просьба к Вам – живите.

Не отравляйте свои дни излишними волнениями и ненужной болью.

Все образуется и все будет хорошо.

При всяком удобном случае – буду Вам писать.

Целую Вас, Алю и Ириночку.

Ваш преданный

<Вместо подписи – рисунок льва>

<Из Константинополя в Москву><28 июня 1921 г.>

– Мой милый друг – Мариночка,

– Сегодня я получил письмо от Ильи Г<ригорьевича>,[4]4
  И. Г. Эренбург по просьбе Цветаевой узнал о местопребывании С. Я. Эфрона.


[Закрыть] что Вы живы и здоровы. Прочитав письмо, я пробродил весь день по городу, обезумев от радости. – До этого я имел об Вас кое-какие вести от К<онстантина> Д<митриевича>,[5]5
  К. Д. Бальмонта


[Закрыть] но вести эти относились к осени, а минувшая зима была такой трудной.

Что мне писать Вам? С чего начать? Нужно сказать много, а я разучился не только писать, но и говорить. Я живу верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни, живите! Я ничего не буду от Вас требовать – мне ничего и не нужно, кроме того, чтобы Вы были живы. Остальное – я это твердо знаю – будет. Об этом и говорить не нужно, п<отому> ч<то> я знаю – всё что чувствую я не можете не чувствовать Вы.

Наша встреча с Вами была величайшим чудом, и еще большим чудом будет наша встреча грядущая. Когда я о ней думаю – сердце замирает страшно – ведь большей радости и быть не может, чем та, что нас ждет. Но я суеверен – не буду говорить об этом. Все годы нашей разлуки – каждый день, каждый час – Вы были со мной, во мне. Но и это Вы, конечно, должны знать.

Радость моя, за все это время ничего более страшного (а мне много страшного пришлось видеть),[6]6
  видеть! (Пометка моя.) – Примеч. M. Цветаевой.


[Закрыть] чем постоянная тревога за Вас, я не испытал. Теперь будет гораздо легче – в марте Вы были живы.

– О себе писать трудно. Все годы, что мы не с Вами – прожил, как во сне. Жизнь моя делится на две части – на «до» и «после». «До» – явь, «после» – жуткий сон, хочешь проснуться и нельзя. Но я знаю – явь вернется.

Для Вас я веду дневник (большую и самую дорогую часть дневника у меня украли с вещами) – Вы будете всё знать, а пока знайте, что я жив, что я все свои силы приложу, чтобы остаться живым и знаю, что буду жив. Только сберегите Вы себя и Алю.

– Перечитайте Пьера Лоти.[7]7
  Предположительно, имеется в виду книга французского писателя Пьера Лоти (наст. имя Луи Мари Жюльен Вио, 1850–1923) «Книга милосердия и смерти».


[Закрыть] В последнее время он стал мне особенно понятен. Вы поймете – почему.

Меня ждет Ваше письмо – И<лья> Г<ригорьевич> не хотел мне его пересылать, не получив моего точного адреса. Буду ожидать его с трепетом. Последнее письмо от Вас имел два года тому назад. После этого – ничего.

– Спишитесь с Максом. Он всё обо мне знает. (Идут зачеркнутые слова: я же – или я не – знал, что Вам – последнего не разбираю.) – Сейчас комната, в которой я живу полна народу. Шумят и громко разговаривают и потому писать невозможно. Как только получу ответ от И<льи> Г<ригорьевича> с Вашим письмом – напишу подробно и много. Хочу отправить это письмо сейчас же, чтобы Вы поскорее получили его. Кроме того, даю еще о себе знать другим путем. И<лья> Г<ригорьевич> пишет, что Вы живете все там же. Мне приятно, что я могу себе представить окружающую Вас обстановку.

– Что мне Вам написать о своей жизни? Живу изо дня в день. Каждый день отвоевывается, каждый день приближает нашу встречу. Последнее дает мне бодрость и силу. А так – все вокруг очень плохо и безнадежно. Но об этом всем расскажу при свидании.

Очень мешают люди меня окружающие. Близких нет совсем. Большим для меня отдыхом были мои наезды к Максу. С Пра и с ним за эти годы я совсем сроднился и вот с кем я у него встречался. (Эти слова зачеркнуты, разобрала.)

– Надеюсь, что И<лья> Г<ригорьевич> вышлет мне Ваши новые стихи. Он пишет, что Вы много работаете, а я ничего из Ваших последних стихов не знаю.

Простите, радость моя, за смятенность письма. Вокруг невероятный галдеж.

Сейчас бегу на почту.

Берегите себя, заклинаю Вас. Вы и Аля – последнее и самое дорогое, что у меня есть.

Храни Вас Бог.

Ваш С.

<Из Ройяна в Мёдон>

6 июля 1928[8]8
  С. Я. Эфрон ездил снимать дачу для семьи.


[Закрыть]

3 piece cuisine bord mer 2000 magnifique Pontaillac

Serge[9]9
  3 комнаты кухня берег моря две тысячи прекрасно Понтайяк Сергей (фр.).


[Закрыть]

<В Фавьер>

<31 июля 1935 г.>

Дорогая моя Рыся,

– Пишу Вам вот по какому делу. Как бы Вы отнеслись, если бы мы приехали с Алей вместе?[10]10
  Цветаева с сыном летом 1935 г. жила в Фавьере.


[Закрыть] На время моего пребывания можно бы принанять какой-либо угол или комнату франков по десяти (даже по 15) за день. Я могу себе это позволить, ибо приезжаю ненадолго и с’экономлю на здешнем пансионе и дороге (автомобиль). Мне бы хотелось приехать с Алей, т<ак> к<ак> второго такого случая не будет, а после моего отъезда к Вам – она хочет ехать домой, чего я допустить не хочу. Приехал бы с нею без предупреждения, но Аля меня уверяет, что Вы ее пригласили на гораздо позже, что осуществить будет невозможно.

Жду Вашего быстрого и точного ответа. Я бы жил с Вами, а Алю бы на время моего пребывания устроили бы на стороне.

Если ничто не помешает – буду у Вас 4 веч<ером> или 5 утр<ом>.

ДОЧЕРИ – ЭФРОН А.С

28 июня 1921 г

Родная моя девочка!

Я получил письмо от И<льи> Г<ригорьевича> – Он пишет, что видел тебя и передал мне те слова, что ты просила сказать мне от твоего имени. Спасибо, радость моя – вся любовь и все мысли мои с тобою и с мамой. Я верю – мы скоро увидимся и снова заживем вместе, с тем, чтобы никогда больше не расставаться.

За все время, как мы с тобой не виделись – я получил от тебя два письма, – одно из них с карточкой. Эти письма и карточка всюду ездят со мною. Попроси маму, если это не особенно трудно – сняться с тобою вместе и переслать мне фотографаю. Я тебя оставил совсем маленькой и мне бы очень хотелось видеть какой ты стала.

Береги себя и маму.

Напишу тебе гораздо больше в следующем письме, а это тороплюсь отправить скорее на почту, чтобы оно пошло сегодня же. Благословляю и целую тебя крепко.

Твой папа

15 сентября <1937 г.>

Дорогая моя Аленька,

Пишу тебе уже из Парижа на второй день по приезде. И, конечно, уже не из дому, а в кафе.

Во-первых, поздравляю тебя, моя дорогая, с 5 – 17 сен<тября>.[11]11
  День рождения A. C. Эфрон – 25 лет.


[Закрыть] Письмо это ты получишь с опозданием, но во всяком случае будешь знать, что в этот день мы все о тебе вдвойне думали.

Подарки посылаю с Павлом.[12]12
  Вероятно, Павел Балтер, сотрудник редакции газеты «Наша Родина» и «Союза возвращения на Родину».


[Закрыть]

Во-вторых – поздравь Лилю.

В-третьих – видел Веру, видел великолепную скатерть и таинственные пакетики, к<отор>ые ждут Марину.

В-четвертых – большое письмо напишу из дому, а пока поздравительно тебя обнимаю, и Лилю и, вообще всех, кого обнимать следует.

А в-пятых: я вчера тебя видел во сне и мы дико с тобой веселились.

Мама посылает тебе целую серию карточек.

Будь здорова, моя родная. В твоем отъезде для меня единственно очень радостное – это мысль о встрече.

Твой папа

Мама приезжает через 2–3 дня. Пиши ей по городскому адресу.

10 июня <1938 г.>

<Из Одессы в Москву>

Дорогая моя Аленька.

Сегодня – всего несколько слов, ибо приказано лежать и лежать.[13]13
  С. Я. Эфрон проходил курс лечения от стенокардии.


[Закрыть] Вчера был очередной «дражемент» в течение двух часов.

А я каждый раз верю, что это – последний! «Дражемент» принес одну пользу – на папиросы снова не смотрю и думать о них не могу. Надеюсь – на этот раз – к ним не вернусь.

Вчера – медицинская помощь мне была оказана мгновенно и оч<ень> тщательно. После вспрыскивания пантапона врач<иха> просидел<а> у меня все два часа пока не наступило общее успокоение.

Очень это удобно, что я нахожусь рядом с врачебным кабинетом. Сегодня с утра в постели, но чувствую себя (тьфу, тьфу) очень хорошо. Когда-нибудь должно же прекратиться! И как было приятно, когда сестра утром передала мне очередное (3-е) твое письмо!

Спасибо огромное Миле[14]14
  Э. Э. Литауэр – соратница С. Я. Эфрона


[Закрыть] за верную память. Напишу ей как только встану. Вот уж действительно верный друг! Поцелуй ее от меня крепко.

Уехали ли Лиля и Зина? Как их адрес?

Послал вчера письмо Горелику и оч<ень> сожалею, п<отому> что перед самым припадком.

Ужасно себя ругаю, что не послал тебе телеграммы, но я был сам не свой.

Обнимаю тебя, моя радость

Твой С.

ЭФРОН Г.С

16 февраля <1938 г.>

Дорогой мой Мурзил! Прочел с удовольствием описание твоего дня рождения. Представлял себе ясно, как ты бегал с полученными деньгами по книжным магазинам и по писчебумажным лавкам! A «Bourguignon»[15]15
  Говядина по-бургундски (фр.).


[Закрыть] ты полюбил после наших совместных посещений коммунистического ресторанчика «Famille Nouvelle»[16]16
  «Новая Семья» (фр.)


[Закрыть] – помнишь?

Твоя новая партия рисунков опять лучше предыдущей. Особенно мне понравился рисунок кабарэ с певцом, стоящим на столе. Он очень хорош.

А 6-го февраля было рождение Митьки[17]17
  Д. В. Сеземан – младший сын H. H. Клепининой от первого брака; семья Клепининых вернулась в СССР одновременно с С. Я. Эфроном.


[Закрыть] и он получил в подарок несколько книг. Книги – его страсть. Он выклянчивает только книги и набрал их уже великое множество.

Между прочим – о твоем рисовании: спроси у мамы – не походить ли тебе в т<ак> наз<ываемые> вольные академии, где рисуют живую натуру? Там нужно платить за каждое посещение.

Слышал, что у тебя завелась первая шляпа. Поздравляю! А я здесь хожу больше в кепке, еще парижской, той, что прислала мама.

Видел ли наш новый фильм – «Александр Невский»? Боюсь, что его запретит «ваша» гнусная цензура. А я всю эту зиму ни разу не был в кино. Вместо этого гулял по снежным полям и лесам.

Ко мне часто попадает «Huma»[18]18
  Сокращенное название французской ежедневной газеты «Юманите»


[Закрыть] и я тогда сразу переношусь в вашу парижскую атмосферу. Представляю себе с каким гневом ты читаешь о происходящем у вас позоре!

А помнишь, как мы с тобой еще недавно ходили на демонстрации Народного Фронта?[19]19
  Организация для борьбы против фашизма и войны, а также для защиты экономических интересов трудящихся.


[Закрыть]

Теперь французский пролетариат стал не только передовым классом, но и единственным представляющим и защищающим французскую нацию.

Кончаю письмо моей обычной просьбой: береги и оберегай маму. Не давай ей утомляться, заставляй ее ложиться вовремя и не давай ей много курить. Обнимаю тебя, мой родненький.

ЭФРОН Е. Я
Е. Я. ЭФРОН[20]20
  Эфрон Елизавета Яковлевна (1885–1976) – сестра С. Я. Эфрона, режиссер, педагог.


[Закрыть]

1 мая <19>11 г

<Есбо, Финляндия>

<В Москву>

Дорогая Лилюк,

Ура! Очень рад за тебя и за всех. Завтра пошлю тебе письмо, а сегодня ограничусь открыткой (у нас 1-ое Мая и ничего достать нельзя, до марок включительно).

– Я мог бы, если это можно устроить, приехать к тебе, погостить у тебя два дня, а потом прямо с тобою в Крым. Мне очень бы хотелось повидать Леню,[21]21
  Алексей Германович Цирес (1889–1967) – друг семьи Эфрон, брат гимназической подруги А. Я. Трупчинской – Екатерины Цирес, занимался по программе гимназического курса с братьями Эфрон – Сергеем и Константином; впоследствии – преподаватель латинского языка, психолог и философ.


[Закрыть] Сашу[22]22
  Александр Сергеевич Говоров (1891 —?) – гимназический товарищ С. Я. Эфрона, был шафером на его свадьбе в январе 1912 г.


[Закрыть] и т. п.

Если это не трудно устроить напиши мне и я сейчас же приеду. Можешь даже телеграфировать.

– Как ты себя чувствуешь? Возлагаю большие надежды на Крым, ибо физически чувствую себя очень неважно.

Напиши мне подробное письмо и я перешлю его по назначению.

Сейчас я порядочно занимаюсь и доволен результатами.

Лиля дорогая, прошу тебя и очень прошу, чтобы ты поскорее дала мне знать об отъезде. Уж очень мне здесь тяжело: сидеть одному. И погода дрянная! Итак, укладываю свои вещи и жду ответа по адресу: Есбо, Финляндия близ Гельсингфорса – мне.

Передай привет всем знакомым и друзьям.

Целую тебя крепко

Сережа.

31 июля 1911 г

<В Коктебель>

Усень-Ивановский завод

Милая Лиля!

Дни бегут и бегут совсем незаметно. Вот уже шестнадцать дней, как мы сюда приехали. – Пока писем от тебя не получал. Неужели ты мне не пишешь? Немного страшно – не произошло ли чего-нибудь в Коктебеле.

Как ты отнеслась к моему решению жить в Москве? Верно хорошо?

Мы живем в очень интересном селе. Оно совершенно русское (хотя вру – здесь много татар), настолько русское, что можно свободно перенестись фантазией лет за пятьдесят и представить себе крепостное право. Недавно в наше село приезжал губернатор (здесь недород и он приезжал для ознакомления с урожаем). Ему были устроены совсем царские почести, да и сам-то он приехал, как царь: со стражниками, с целым штатом чиновников. Вряд ли тебе интересно слушать мою болтовню – пишу, что на ум взбредет.

Ты конечно пробегаешь глазами письмо и ищешь места с описаниями занятий. Да, я занимаюсь. Готовлюсь к экзамену[23]23
  С. Я. Эфрон готовился к экзаменам на аттестат зрелости.


[Закрыть] и еще занимаюсь языками с Мариной.

Милая Лилька! Не проходит вечера, утра и дня, чтобы мы с Мариной не вспоминали тебя. Чувствуешь ли ты это? Нет, конечно!

– Когда был проездом в Москве, заходил к Говорову. Не знаю кто из нас изменился, вероятно каждый в достаточной мере, но не очень он мне понравился. Говорили с ним мало. Ожидал я от него гораздо, гораздо большего.

– Был на кладбище. Глебина могила в хорошем состоянии, а бабушкиной не нашел. Заплатил за уборку. Пишу потому так сухо и официально, что чувствую полное неумение касаться некоторых тем на бумаге.

Имеешь ли какие-нибудь известия о Нюте? Напиши ей непременно.

По обыкновению не могу довести письма до конца. Сейчас уже почти совсем темно. Марина сидит у себя в комнате и что-то пишет, кажется стихи.

Прощай милая Лилюк!

Целую тебя!

Сережа

P. S. Передай Белле,[24]24
  Белла Евгеньевна Фейнберг (1888–1976, в замуж. Майгур) – приятельница Е. Я. Эфрон.


[Закрыть] что в Москве я говорил по телефону с ее матерью. Она велела передать ей привет. Передай тоже и от меня. Со следующей почтой Вера получит от меня письмо.

Привет Пра и Максу!

7 сентября <19>11 года

С. Петербург

<В Москву>

Милая Лилюк!

Только сегодня узнал твой адрес. Получил письмо от Марины – она пишет, что ты больна. Что с тобой? Знаю только, что у тебя что-то с сердцем и больше ничего, при всем желании узнать не могу.

– Мне не удалось даже послать тебе поздравление пятого.[25]25
  5/18 сентября – по Святцам – праведница Елисавета.


[Закрыть] Посылаю свое запоздалое. Скоро увидимся. Через день-два выезжаю. Нужно переговорить с тобою о многом. Чувствую себя здесь отвратительно. При свидании скажу почему.

Марина вероятно рассказала тебе о наших планах. Н<ютя> стремится как нарочно к обратному. Настаивает и заклинает меня жить в Петербурге. Я чувствую, что это невозможно. Если бы ты знала, что у них делается.[26]26
  А. Я. Трупчинская жила с мужем и двумя маленькими дочерьми и, вероятно, уклад этой семьи был чужд С. Я. Эфрону.


[Закрыть] Ужас!

Она просит написать тебе, чтобы ты подыскала мне семью, где я мог бы жить. Ради Бога не делай этого. Чтобы ее успокоить, я делаю вид, что согласен. Какую мне приходится разыгрывать комедию! Страшно неприятно! Всё время нахожусь в нервном напряжении. О всем подробнее расскажу при свидании. В Москве ли Леня? Если Н<ютя> будет спрашивать – скажи, что всё устроила (с квартирой, тихим семейством и т. п.). Сейчас здесь мать A. B.!!![27]27
  Александр Владимирович Трупчинский (1877–1938) – муж А. Я. Эфрон, потомственный дворянин, присяжный поверенный; его мать Мария Фортунатовна (урожд. Хлюдзинская, ок. 1858–1942).


[Закрыть] Итак скоро увидимся. С гимназией вышла страшная путаница.

Если Марина тебе не рассказывала о планах – то попроси рассказать.

Пока прощай! До свидания! Целую!

Сережа

<Начало декабря 1911 г., Москва>

<В Париж>

Милая Лилька!

Как доехала? Хотя я ясно представляю себе, как ты доехала: до Варшавы ты ела вовсю (ясно – с тобой ехала Ася, шоколадн<ые> конфеты и потому, чтобы не пропало даром…), от Варшавы ты перестала окончательно есть, но зато начала терять все свои вещи. Начала ты терять приблизительно в таком порядке: билет, деньги, перед самой границей паспорт, шубу, шляпу, перчатки, чулки, купленные оптом и потерянные в розницу etc, etc.

– У нас всё по-старому. Приходят и уходят: Людвиг, Леня, Волкенштейн,[28]28
  Возможно, Федор Акимович Волькенштейн (1874–1937) – присяжный поверенный, журналист, первый муж Натальи Васильевны Крандиевской.


[Закрыть] Беркенгейм,[29]29
  Возможно, Абрам Моисеевич Беркенгейм – преподаватель Высших женских курсов.


[Закрыть] Маня,[30]30
  Мария Лазаревна Гехтман (1892–1947) – пианистка, первая жена А. Г. Циреса.


[Закрыть] Маня,[31]31
  Мария Германовна Цирес – младшая сестра А. Г. Циреса.


[Закрыть] Сеня,[32]32
  Самуил Евгеньевич Фейнберг (1890–1962) – пианист.


[Закрыть] Белла,[33]33
  Б. Е. Фейнберг


[Закрыть] Леня,[34]34
  Леонид Евгеньевич Фейнберг (1896–1980) – художник, автор воспоминаний «Три лета в гостях у Максимилиана Волошина» (полностью не опубликованных, фрагменты в сб. «Воспоминания о Максимилиане Волошине». М.: Сов. писатель, 1990. С. 268–293).


[Закрыть] Алексей (не Леня),[35]35
  Возможно, Алексей Николаевич Толстой (1882/83 – 1945) – писатель.


[Закрыть] Надя,[36]36
  Надежда Васильевна Крандиевская (1891–1963, в замуж. Файдыш) – скульптор, автор скульптурных портретов С. Я. Парнок (1913), А. Н. Толстого и М. И. Цветаевой (оба 1915).


[Закрыть] Туся[37]37
  Наталья Васильевна Крандиевская (1888–1963) – поэтесса.


[Закрыть]… студент без имени…….…………….. точки идут в бесконечность!

Недавно проводили на юг Аркадия.[38]38
  Вероятно, Аркадий Зенченко, приемный сын товарищей Е. П. Дурново по партии «Народная Воля», друг П. Я. Эфрона.


[Закрыть] С ним уехал и Леня (первый).

Ты, конечно, писать не будешь (Забыла адрес! – или – Пишу, пишу, а письма к вам все пропадают на почте!).

Прощай! Целую тебя и Ольгу Марковну.[39]39
  Возможно, Ольга Марковна Меерсон, знакомая семьи Эфрон, парижская художница.


[Закрыть] Пожелай ей от меня скорейшего выздоровления.

P. S. Оставил напоследок. Сегодня, вчера, позавчера я пил по два стакана какао со взбитыми сливками.

Еще раз целую

Сережа

Наш адрес Сивцев Вражек д<ом> 19 кв<артира> 11

<19 декабря <19>11 г.>

<В Париж>

Милая Лилька!

Вечер. На улице страшный холод. В соседней комнате покрякивает Пра. Сейчас должна придти Вера, которая идет сегодня с Пра в Большой Театр.

Должен тебе сказать, что ведешь ты себя, несмотря на почтенный возраст, возмутительно. Ни на одно из четырех писем ты не ответила. Ну, да к этому, конечно, я привык!

Господи, какое я пишу пустое, отвратительное письмо! На душе скверно сейчас!

Да, совсем забыл, могу сообщить тебе радостную новость: Надя Крандиевская получила премию за свою работу (памятник Ломоносову). Она переведена в старший класс.[40]40
  Над. В. Крандиевская училась в Училище живописи, ваяния и зодчества.


[Закрыть]

Позавчера из Сухума приехал Леня. Он благополучно довез Аркадия. Последнего в санаторию не приняли и он пока устроился в комнатке. С ним осталась тетя Саша.

Пока прощай Лилька.

Целую тебя и люблю сильно

Сережа

Москва

19 декабря <19>11 г.

<Двадцатые числа декабря 1911 г. Москва>

<В Париж>[41]41
  Написано в ответ на несохранившееся письмо Е. Я. Эфрон, где та, вероятно, высказывала свои сомнения о предстоящем браке брата.


[Закрыть]

Ну не ожидал я от Вас, Елизавета Яковлевна, моя добрая, хорошая, распрекрасная, такого сюрприза, какой Вы сделали мне Вашим глубоко философским письмом.

– К чему вся эта философия?

Не проще ли было бы сказать на словах при одном из свиданий наших: «Сережа, будь моим мужем!» Кажись, ведь Ваша философия к этому сводится?

А Сережа бы поцеловал Вас и, представьте себе, не краснея, отвечал бы Вам: да!

О Вы еще не знаете, как я строг!

Позвольте преподнести Вам эти стишки:

«Вот матросики выходят!

 Танцы быстрые заводят!

 Вот они-и-и! Вот они-и-и!»

Читайте между строк!

Навеки твой

С.

P. S. Только не думайте, что я предлагаю Вам кровосмешение.

27 декабря <19>11 г

Москва

<В Париж>

Моя милая, славная и дорогая Лилька! На твое письмо я отвечать не буду, лучше переговорим обо всем при свидании. Я много думал в последнее время на темы, которые ты затрагиваешь в своем письме и пришел, наконец, к довольно ясному заключению. Но обо всем этом переговорим через несколько дней.

Мои планы на будущее приблизительно таковы: лето провожу за границей, занимаюсь языками и математикой, осенью по приезде в Москву поступаю в группу и за два месяца до экзаменов еду в Ялту с письмом отца Марины к директору гимназии. Кроме этого в Ялтинской гимназии мне знаком инспектор. Эти два месяца я буду брать уроки у местных гимназических учителей. Надеюсь, что экзамены выдержу.

В последнее время у меня установились очень ласковые и близкие отношения с Верой. Временами мне бывает ее так жалко. Дай Бог, чтобы сцена не принесла ей разочарований. На Рождество мы с Мариной подарили ей бриллиантовый крестик. Она была в восторге.

У нас была елка, представь себе и на этот <раз> повторился традиционный Рождественский пожар. Гости выбежали на лестницу поднялся крик, суматоха. Конечно, все это произошло от твоих «сугробов».

Со мной был ужасный, страшный, кошмарный скандал в Кустарном музее. О нем не хочется писать в письме, лучше расскажу лично.

Бедная, дорогая Лилька, почему ты себя так плохо чувствуешь? Хотя спрашивать не буду, т<ак> к<ак> почти знаю почему. Как мне хотелось бы помочь тебе! Милая, знай, что у тебя есть брат, который любит тебя очень сильно и нежно и который часто, часто думает о тебе.

Мне хотелось бы сказать тебе на прощание что-нибудь очень ласковое, очень теплое. Ну хорошо, скажу: Пудик, Пудик!

Крепко целую и люблю тебя!

Сережа

Непременно приезжай к венчанию.

Просьбу твою исполнил.

С Новым годом! Желаю главным образом тебе того, чтобы устранились причины, вызывающие твое тяжелое настроение.

Пью вместе с тобою за твое счастье!