Текст книги "Караул под «ёлочкой»"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

«Нэнси права, – подумал он, вспомнив разговор с женой сегодняшним утром, – я должен больше отдыхать. Больше и чаще отдыхать, чтобы выдержать эти оставшиеся несколько месяцев президентства. Сколько там осталось до выборов? Полтора месяца? Самое критическое время. Джордж Буш, вице-президент, по опросам общественного мнения чуть-чуть опережает своего соперника-демократа. Если этот разрыв сохранится до дня голосования, то в конце января следующего года я со спокойной совестью передам власть в стране именно ему, а не этому демагогу Майклу Дукакису».

«А что может свести на нет небольшой отрыв Джорджа от соперника? Да все, что угодно! Вот хотя бы эта информация о событиях на советском космодроме, которую Москва снова пытается замолчать. Если эти сведения просочатся в лагерь демократов, Дукакис не преминет заявить, что Россия по-прежнему ведет двойную игру. Гласность и перестройка, скажет он, – это блеф. Значит, были пустопорожними разговорами и все встречи нынешней администрации США с советскими лидерами, начиная с осени 1985 года. И демократы немедленно раздуют шумиху, что под прикрытием болтовни о демократизации коммунистического режима, Советы все так же проводят агрессивную и непрозрачную политику. Страх военной угрозы будет способен поколебать решение избирателей поддержать Джорджа на выборах в ноябре. И тогда через месяц после Рождества в этот кабинет придет хозяином Майкл Дукакис»...

Он принял решение и нажал кнопку вызова референта.

– Вот что, Эдвард, – сказал президент, когда его помощник переступил порог Овального кабинета, -возьмите вот эту папочку и положите в свой сейф. Примерно на полтора месяца. И постарайтесь сделать так, чтобы наш большой демократический друг Майкл не получил откуда-нибудь из недр ЦРУ или АНБ копию этого доклада в свое распоряжение...

9.

29 августа 1988 года.

Космодром Байконур, стартовая площадка 1.

Полковник Владимир Афанасьевич Лахов стартовал в космос третий раз.

Первый раз он побывал на орбите почти десять лет назад, участвуя в длительной экспедиции на станции «Салют-6» вместе с бортинженером Валерием

Рюминовым. Полет выдался тяжелым. Полгода Лахов и Рюминов провели вдвоем внутри тесной орбитальной станции, похожей на доверху набитую исследовательской аппаратурой большую

металлическую бутылку. Лица людей они видели только во время сеансов прямой связи на маленьком экранчике бортового телевизора. А в конце полета закапризничала антенна бортового радиотелескопа, не пожелав уходить от станции. Пришлось надевать скафандры, выходить в космос и вручную отводить зацепившуюся антенну от «Салюта».

Через четыре года Лахов вместе с космонавтом-новичком Сашей Александриным полетел на новую станцию «Салют-7». Через пять месяцев их должен был сменить экипаж Тутова и Стрекалина. Но ракета-носитель за полчаса до запуска взорвалась на старте... А поскольку программу исследований никто и не думал отменять, Лахову с напарником в конце полета пришлось выполнять еще и чужую работу.

– Какой-то ты невезучий, Владимир Афанасьевич, -сказал после окончания того полета начальник Центра подготовки космонавтов генерал-майор Шаталин. -Летаешь, летаешь, а перед самым возвращением на Землю – ба-бах! – очередная авария. Наверное, хватит тебе, братец, в длительные экспедиции летать. Переключайся-ка ты лучше на подготовку к краткосрочным полетам.

Следующие пять лет Лахов числился то в резерве, то в дублерах. Попутно прошел подготовку в качестве космонавта-спасателя. Это означало, что теперь он мог стартовать в космос в одиночку, работая одновременно и за командира корабля, и за бортинженера. «Ты, Володька, теперь мастер на все космические руки!» – шутили коллеги по отряду космонавтов.

В июне нынешнего года, сразу после окончания второго советско-болгарского полета, начальник Центра подготовки космонавтов вновь вызвал его к себе в кабинет и едва Лахов переступил порог, задал вопрос в лоб:

– Владимир Афанасьевич, хочешь еще раз слетать в космос?

– Кто ж из наших ребят этого не хочет? – вопросом на вопрос уклончиво ответил Лахов. – Космонавт должен летать, иначе он перестает быть космонавтом.

– Вот и прекрасно, – изрек генерал с таким видом, словно заранее был твердо уверен в согласии Лахова. -Есть мнение предложить тебе возглавить экипаж с афганским космонавтом. Возражать ты, надеюсь, не будешь?

– А когда лететь? – живо поинтересовался Лахов и, не дожидаясь ответа, принялся размышлять в голос:

– Афганцы начали подготовку в феврале. Значит, готовы к старту будут где-то через год. Так?

– Нет, не так. Полет планируется через два месяца, на конец августа, – сказал генерал. – Сроки подготовки афганских космонавтов значительно сокращены.

– А, ясно, – разочаровано протянул Лахов. – Опять, значит, пассажира катать будем?

– Ну, афганские летчики, в целом, неплохо подготовлены. Они уже завершили обучение на курсах русского языка и достаточно хорошо разбираются в нашей технике, – генерал немного замялся и отвел в сторону глаза. Он, пожалуй, и сам не слишком верил в то, что говорил. – И потом твой большой опыт подготовки...

– Ладно, а кого бортинженером ко мне назначите? -нетерпеливо перебил Лахов. – Сашу Зайцева?

– К-ха, – Шаталин кашлянул и почему-то густо покраснел. – Тут, Володя, понимаешь ли, какая ситуация... Короче говоря, бортинженера в этом полете не будет. Третьим с вами полетит врач из Института медикобиологических проблем.

– Ага, еще один пассажир, – шумно выдохнув, с иронией констатировал Лахов. – Владимир Александрович, тебе не кажется, что мы постепенно, но верно превращаемся в обычных космических извозчиков? Свози в космос этого, привези того... Чаевые-то хоть брать можно?

– Не дерзи, Володя, – лицо начальника Центра болезненно искривилось. – Сколько лет мы с тобой знакомы? Двадцать один? С шестьдесят седьмого, да? Вспомни, я когда-нибудь наших ребят подставлял? Но ты же должен понимать: здесь замешана политика. Афганца обязательно нужно вывести в космос в этом году. Наверху, в Политбюро и ЦК партии, считают, что эта акция должна поднять престиж правительства Наджибуллы перед уходом наших войск из Афганистана. Ну, а врачам полет мы обещали давно, еще лет пять назад.

– Вот и готовили бы сразу две экспедиции, -проворчал Лахов. – Одну с афганцем, другую – с врачом...

– А деньги где взять? – осведомился генерал и недовольно поморщился. – Ты же знаешь, как нам урезают финансы в последние годы. Вот мы и решили вместо двух экспедиций запустить одну. Лететь должен опытный космонавт, а с ним – врач и афганец.

– Спасибо за утонченный комплимент, – с язвинкой в голосе произнес Лахов. – Они, значит, будут кататься, а я – крутись, как белка в колесе...

– Ну, на то ты и космонавт-спасатель, должен работать за двоих, – жестко отрубил Шаталин. Ему начинало надоедать препирательство полковника. – Так ты как решил, летишь?

– А куда ж я денусь? – Лахов сокрушенно вздохнул и хитро улыбнулся. – Летать же хочется...

На следующий день после этого разговора начались тренировки нового экипажа. К удивлению Лахова и афганец Абдул Ахад Моуманд, и врач Валерий Полинов оказались действительно неплохо подготовлены к полету. Афганец, конечно, еще плохо разбирался в самой космической технике, в конструкции и устройстве бортовых систем корабля, но старательно пополнял свой багаж знаний, а последовательность основных полетных операций и команд вообще успел выучить на зубок. Неплохо было у него и со знанием русского языка.

«Ну, и хорошо, – с облегчением подумал Лахов. – По крайней мере, не будет смотреть на технику, как баран на новые ворота, и в критических ситуациях – не дай их, конечно, Боже, – говорить что-нибудь вроде «моя твоя не понимай».

Врач Валерий Полинов вообще оказался далеко не новичком в космических исследованиях. Хоть сам он еще на орбиту не летал, но уже дважды успел поработать в составе дублирующих экипажей. После первого же дня совместных тренировок на макете корабля «Союз» Полинов взял Лахова под локоть, отвел в сторону, подальше от ушей инструкторов, и сказал:

– Афанасьич, давай поговорим прямо, по-мужски. Я знаю, что я для тебя обуза. Я знаю, что пахать в полете за двоих тебе будет ох, как не сладко. Но и ты меня пойми. Я жду своего старта уже пятнадцать лет. Возраст у меня, сам знаешь, почти на пределе. Так что, как не крути, этот полет – мой последний шанс. Мельтешить у тебя под ногами и строить из себя всезнайку я не буду. Но если где-то надо будет подсобить, – говори, я подключусь. Лады?

Он протянул Лахову руку.

– Лады, – Владимир хлопнул по ладони врача и усмехнулся:

– Я, Валера, своего первого старта тоже ждал долго, двенадцать лет. Иногда казалось, что уже так и не слетаю никогда. Жизнь-то идет... Ну, и ребята летают, даже те, кто помоложе и намного позже пришли в отряд, да... Так что, можешь поверить, я тебя хорошо понимаю.

– Значит, работаем? – в глазах Полинова мелькнули веселые искорки.

– Работаем, – наклонил голову в знак согласия Лахов.

За неделю до начала полета Лахов, Полинов и Моуманд прилетели на Байконур. Поселили их на самом краю Ленинска, в отгороженной стеной от города

гостинице «Космонавт», которую военные прозаично именовали «семнадцатой площадкой». Оба экипажа – и основной, и дублеры, по очереди ездили в испытательный корпус, осваивали корабль «СоюзТМ» и примеряли скафандры. Потом ракету повезли на стартовую площадку, а космонавтам дали пару дней отдохнуть перед полетом. И вот сегодня утром – старт.

...Лахов пальцем поправил наушник в шлемофоне, покрутил головой, проверяя, не сдавливает ли шею манжета скафандра, и поднял вверх большой палец:

– Полный порядок, Витя!

Виктор Романов, старший инженер фирмы, отвечавшей за изготовление скафандров, облегченно вздохнул:

– Ну, вот и хорошо... А то в прошлом году Борисенко едва смог застегнуть свой скафандр, представляешь? Располнел за два предполетных месяца!

Полинов и Моуманд закончили проверку скафандров, и подошли к ним. Лахов внимательно оглядел экипаж и осведомился:

– Ну, что, орлы, готовы?

– Я готов, – тряхнул головой Моуманд и широко улыбнулся. Полчаса назад в специально отремонтированной по такому случаю комнате афганский космонавт привычно определил направление на благословенную Мекку, совершил намаз, и теперь чувствовал себя бодро и уверенно.

– Нам бы присесть на дорожку, – подсказал Полинов, нервно теребя застежку скафандра. – Подумать, все ли с собой взяли. А то у меня всегда так: еду в командировку и обязательно то паспорт, то билет дома забуду.

Они присели на мягкий диван и пару минут сидели молча, думая каждый о своем.

– Посидели – пора и честь знать, – нарушил, наконец, молчание Лахов. – Нужно идти, ребята. Пресса и телевизионщики ждут.

В сопровождении Романова и подполковника Доцинова космонавты прошли из космической пристройки в монтажный зал, а оттуда, через широко раскрытые ворота, на площадь перед испытательным корпусом. Здесь уже толпились провожающие -представители советского и афганского правительств, работники космодрома, многочисленные стайки журналистов из разных стран.

Лахов чуть замедлил шаг, дождался, когда Полинов и Моуманд окажутся рядом, и, стараясь даже в скафандре шагать по-военному четко, направился к председателю Государственной комиссии генералу Керимову. Юпитеры телевизионщиков слепили глаза, и космонавт почти совсем не различал лиц провожающих.

– Товарищ председатель Государственной комиссии, – космонавты остановились в двух шагах от высокого и широкоплечего генерала, и Лахов вскинул ладонь правой руки к гермошлему скафандра, – экипаж космического корабля «СоюзТМ-6» к совместному советско-афганскому космическому полету готов. Командир корабля полковник Лахов.

– Желаю вам успешного полета и благополучного возвращения на Землю, – голос генерала дрогнул. Керимов, проводивший в космос не один десяток экипажей, все равно не смог скрыть своего волнения.

Генерал сделал шаг вперед и поочередно пожал руки всем трем космонавтам:

– Садитесь в автобус, товарищи. Пора на старт, ракета вас уже заждалась.

– Ничего, без нас все равно не полетит, – пошутил в ответ Полинов. – А полетит, так догоним!

Бело – оранжевый «ЛАЗ» подкатил к воротам испытательного корпуса и в сопровождении одетых в белые комбинезоны врачей и специалистов по предполетным операциям космонавты один за другим поднялись в салон автобуса. Двери закрылись. Автобус мягко тронулся с места, на небольшой скорости преодолел подъем дороги и повернул влево, к стартовому комплексу.

На стартовой площадке все пошло по годами накатанному сценарию: крепкие рукопожатия, горячие поцелуи, фотографии на память у подножия ракеты. Только когда они оказались в лифте, медленно ползущем вверх, к входному люку космического корабля, Лахов, наконец, смог перевести дыхание.

– Все-таки вся эта процедура прощания немного утомляет, – Полинов чутко уловил настроение командира экипажа. – Слишком много добрых пожеланий на единицу времени.

Лифт грохнул металлом и остановился. Дверь открылась, и космонавты один за другим ступили на посадочную площадку. Снизу донеслись радостные крики – провожающие заметили белые скафандры членов экипажа около вершины ракеты.

– Веселится и ликует весь народ, – бросив взгляд к подножию ракеты, с налетом иронии прокомментировал Лахов. – Абдул, ну-ка помаши им рукой. Пусть телевидение сделает несколько кадров.

Он повернулся к группе инженеров, стоявших около распахнутого люка космического корабля, и поднял руку в приветствии:

– Привет, ребята! Как тут у вас дела? Готова наша лошадка?

– А как же, Владимир Афанасьевич! – подполковник Петровин из управления дивизии сделал шаг навстречу Лахову. – Работает, как новенькие часы!

– Здравствуй, Сергей Николаевич, – Лахов чуть приобнял Петровина. Рослый и плотный подполковник рядом с космонавтом казался настоящим богатырем -великаном. – Как жизнь? Полковника скоро получишь?

– Жизнь как на Марсе: вроде бы есть, а на самом деле – нет. И, наоборот, – со смехом отозвался Петровин, тряхнув рано поседевшей шевелюрой. – А полковника, наверное, мне только к дембелю дадут.

– Вот это ты брось, Николаич, – возразил Лахов. -Какой может быть дембель, если ты моложе меня?

– Перспектива пока туманна, но неотвратимо приближается, – Петровин грустно усмехнулся в ответ. -Как в песне: «А годы летят, наши годы, как птицы, летят»...

– Вот и пусть летят. Все выше и выше, – Лахов повернулся к Полинову и Моуманду, которые, перегнувшись через поручни, махали руками оставшимся внизу провожающим:

– Ребята, познакомьтесь с подполковником Петровиным. Десять лет назад он был последним человеком, лицо которого я видел перед стартом. Признавайся, философ, сколько экипажей ты уже отправил отсюда в космос, а?

– Двадцать шесть, – ответил Петровин и поочередно пожал руки подошедшим к ним Полинову и Моуманду. – Теперь вот молодому поколению опыт передаю.

Он махнул рукой в сторону молодого и стройного человека в кофейно-коричневом комбинезоне, который стоял рядом с пультом опрессовки люка.

– Старший лейтенант Беланов, – улыбнувшись, отрекомендовался тот. У Беланова были коротко стриженные светлые волосы и глубоко посаженные глаза серо-стального цвета. – Инженер отделения систем жизнеобеспечения.

– Очень приятно, – Лахов кивнул. – Ну что, ребята, начнем посадку в корабль?

– Сейчас начнем, – Петровин перегнулся через перила лестницы. – Артур Семенович, ты где там застрял?

С нижней площадки стапеля по металлическим ступенькам быстро поднялся высокий, лет сорока пяти мужчина в белом халате.

– Документацию готовил, – сказал он и повернулся к космонавтам:

– Здравствуйте, товарищи!

– Руководитель группы систем жизнеобеспечения от конструкторского бюро Симонов Артур Семенович, -представил его Петровин. – Артур Семенович начиная с мая заменяет Амирханяна.

– Рад познакомиться, – Лахов пожал руку Симонова. – А что же Армен Суренович?

– Армен Суренович теперь заместитель главного конструктора по испытаниям. Наш главный босс, -ответил Симонов, смешно пошевелив седыми густыми бровями. – А в перспективе, говорят, будет директором завода...

– Вот это здорово! – обрадовался Лахов и повернулся к Петровину. – Растут наши люди, Сергей Николаевич? А ты мне голову дембелем морочишь!

– Ладно, уговорил, – подполковник рассмеялся. -Пока ты летаешь, я на дембель не ухожу. Идет?

– По рукам, – лицо Лахова расцвело довольной улыбкой. – Полезли в корабль!

Существовала строгая последовательность посадки экипажа внутрь корабля. Сначала в спускаемый аппарат через орбитальный отсек на левое кресло усаживали бортинженера, затем на правое – космонавта-исследователя, и только потом, последним, в центральное кресло садился командир корабля. В этом полете слева от Лахова расположился Моуманд, а справа – Валерий Полинов.

– Так, мужики, давайте с вами кое о чем условимся, – проникновенно начал Лахов, когда с наземной командой они уже простились, и посадочный люк в верхней части спускаемого аппарата был закрыт. – Я понимаю, что этот старт у вас обоих первый, эмоции бьют через край... Но, пожалуйста, после старта, когда ракета пойдет вверх, не кричите «поехали» или что-нибудь в этом роде, ладно? Ну, уж если совсем невмоготу будет, то потише, договорились?

Полинов и Моуманд молча кивнули. Лица обоих будущих космонавтов немного побледнели: теперь, когда входной люк закрылся, и они остались в корабле одни со своим командиром, оба окончательно осознали, что все происходящее – это уже не тренировка. Не пройдет и двух часов, как тысячи тонн металла и топлива под ними придут в движение и устремятся вверх, в космос.

Эта пара часов перед стартом тянулась для экипажа мучительно долго. Они проверили связь и работу бортовых систем, поговорили с главами советской и афганской правительственных делегаций и товарищами по отряду космонавтов. Потом Моуманд зачитал обращение к жителям Афганистана, а Лахов -заявление от имени советско-афганского экипажа о готовности к космическому полету. Несмотря на то, что они, все трое, почти безостановочно разговаривали и шутили, Лахов почти физически ощущал, что эмоциональное напряжение в кабине корабля постепенно нарастает.

И когда оператор стартовой команды закончил обратный отсчет времени и внизу, где-то глубоко под спинками их кресел, глухо зарокотали ракетные двигатели, напряжение выплеснулось через край и все трое в один голос, на всю мощь своих легких заорали в микрофоны гермошлемов единственное и самое подходящее для этого момента слово:

– Поехали!

10.

30 августа 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

С утра Макарьева вызвали в штаб полигона. Два подполковника и майор, срочно прилетевшие из Москвы, в течение почти четырех часов допрашивали его, стараясь из ответов лейтенанта построить целостную картину событий вчерашней ночи и утра. И Антон уже в четвертый или пятый раз со всеми подробностями и с указанием малейших деталей рассказывал московским контрразведчикам о своей схватке с нарушителями около периметра стартового комплекса.

Внешне их беседа мало походила на допрос. Они вчетвером сидели в довольно уютной комнате, с мягкими диванами и кондиционером, пили растворимый бразильский кофе с овсяным печеньем и вели свободный и, казалось бы, совершенно непринужденный разговор обо всем, что произошло на второй площадке космодрома в ночь с воскресенья на понедельник.

Судя по темным кругам под глазами и немного осунувшимся лицам, троица из Москвы тоже не сомкнула глаз нынешней ночью. И хотя пара чашек кофе немного взбодрила и офицеров – контрразведчиков, и Антона, усталость отступила только на время. К концу четвертого часа допроса Макарьев вымотался до предела. Вчерашняя бессонная ночь в степи, целый день бесконечных расспросов сначала в штабе части на второй площадке, а потом в особом отделе в Ленинске, новые расспросы сегодня утром – все это слилось в его сознании в бесцветную туманную полосу, в которой растворились лица и фигуры людей, и только гулко, словно из пустоты, звучали голоса, задающие все новые и новые вопросы.

Странно, но, несмотря на это полуобморочное состояние, Макарьев отчетливо понимал, о чем его спрашивают, и давал вполне ясные и логичные ответы. Наверное, какая-то часть его сознания поддалась общей усталости и отключилась, зато другая по-прежнему продолжала бодрствовать и активно работать. Более того, замедленность реакции лейтенанта немного сбивала темп беседы, давала ему возможность хотя бы отчасти обдумывать ответы. И Антон, войдя во вкус, принялся отвечать контрразведчикам нарочито медленно, часто отклоняясь от темы, с кажущейся небрежностью растекаясь по древу, нагромождая несущественные подробности. Но, судя по характеру и формулировке вопросов, московских гостей, кажется, вполне удовлетворяли его ответы.

И все же к концу четвертого часа этой беседы Антон почувствовал, что еще немного – и его сознание окончательно выключится и перестанет реагировать на окружающую реальность. Видимо, на лице Макарьева каким-то образом отразилось это ощущение безмерной усталости, потому что один из московских подполковников, очевидно, старший в этой группе, буквально на полуслове прервал беседу и, удовлетворенно кивнув, сказал:

– Хорошо, Антон Сергеевич. Пожалуй, на сегодня достаточно. В общем, вы довольно подробно осветили все то, что нас интересовало. Если возникнут еще какие-то вопросы, мы вас вызовем.

– Разрешите идти, товарищ подполковник? – Антон поднялся из кресла. Мир перед его глазами расплывался в туманной дымке, а ноги онемели от долгого сидения.

– Идите, – разрешил подполковник и остановил свой взгляд на лице Макарьева:

– Антон Сергеевич, признавайтесь честно, спали сегодня ночью? Нет? Ну-ка, давайте я распоряжусь, чтобы вас подвезли в часть на машине.

Он потянулся к телефонной трубке.

– Спасибо, товарищ подполковник, но не стоит беспокоиться, – Антон сделал попытку улыбнуться. – Я лучше немного пройдусь по свежему воздуху. Прогуляюсь, так сказать, отдышусь...

– Ну, как хотите, – пожал плечами подполковник. На его лице мелькнула легкая тень обиды. Наверное, ему очень хотелось продемонстрировать Макарьеву свою заботу. – До свидания, Антон Сергеевич!

Макарьев вышел из штаба на центральную площадь, нетвердой походкой отошел от входа в здание десяток-другой шагов и, остановившись в тени деревьев около центрального универмага, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

Свежий утренний воздух, еще не прогретый беспощадным августовским солнцем, подействовал на него благотворно. Постепенно сознание Антона прояснилось, туманная дымка перед глазами рассеялась, он слегка взбодрился и неторопливо зашагал по улице в направлении городского контрольно – пропускного пункта.

От центральной площади Ленинска, на которой находилось здание штаба полигона, до КПП на въезде в город было по прямой не более двух километров. Ленинск, который сами испытатели чаще называли «десятой площадкой» или просто «десяткой», был по казахстанским меркам довольно крупным городом. Поговаривали, что в общей совокупности, с учетом близлежащих мелких поселков, в городе постоянно проживает около ста тысяч человек.

Архитектурная структура города была очень простой: жилые кварталы словно нанизывались гроздьями на несколько длинных улиц, пересекающих Ленинск из конца в конец. Дома были, в основном, пятиэтажные – стандартные панельные и кирпичные «хрущевки». Только на западной окраине города, по дороге в аэропорт «Крайний», в последние годы выросли полтора-два десятка блочных девятиэтажек. А вдоль берега Сырдарьи еще в начале шестидесятых годов был выстроен целый район одноэтажных коттеджей, в которых сейчас жили либо приезжие гражданские специалисты, либо местные военные начальники.

Центром города считались две площади – имени Ленина и имени академика Королева, – соединенные между собой коротеньким отрезком небольшой улицы. Площадь Ленина играла в жизни города примерно такую же роль, что и Красная площадь в Москве. Здесь располагался центральный орган управления всем Байконуром – трехэтажное бело-зеленое здание штаба полигона. На площади проходили военные парады, встречи высоких советских и зарубежных гостей, праздничные народные гуляния.

Утро медленно переползало в день. Все «мотовозы», – в том числе и попутные, – которые могли подвезти Антона хотя бы до железнодорожной развилки на станции «Двадцать первый километр», давно уже ушли. Теперь на «гагаринский старт» можно было попасть только на пассажирском автобусе, ходившем примерно раз в полчаса до сто тринадцатой стартовой площадки. Проще всего в автобус было подсесть во время проверки документов у пассажиров на городском КПП.

Антон прошел мимо центрального универсама, пересек улицу 50-летия СССР и по проспекту имени Королева добрался до бетонного куба городского Дома связи. У него мелькнула мысль заскочить на телефонную станцию и позвонить домой родителям, но, прикинув разницу во времени между Ленинском и Киевом, он сообразил, что и отец, и мать сейчас должны быть еще на работе, а дома может оказаться только двенадцатилетняя сестра Ленка – существо ветреное, своенравное и легкомысленное. Поэтому Антон отложил звонок домой до следующего воскресенья и продолжил путь.

Автобуса на КПП Макарьев дожидался всего несколько минут. Пока шустрый солдатик из части охраны проверял документы у заполнивших салон пассажиров, Антон перекинулся со знакомым водителем парой дежурных фраз и уселся в свободное кресло сразу за шоферской кабинкой.

Дежурный по контрольному пункту закончил проверку документов, выбрался из автобуса и опустил вниз цепь, закрывавшую проезжую часть. «ЛАЗ» выехал на шоссе, стремительно набрал скорость и нырнул под железнодорожный мост.

Антон поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза. До второй площадки от Ленинска ехать чуть больше получаса. Значит, вполне можно расслабиться и немного вздремнуть. Он почувствовал, как по телу разливается приятная усталость, и сознание постепенно проваливается в уютное и по-домашнему теплое пространство сна.

– Валера, ты слышал, что вчера ночью случилось на «двойке»? – раздался вдруг чей-то голос за спиной.

– Нет, а что там произошло? – заинтересовано отозвался еще один голос.

Сон как рукой сняло. Антон открыл глаза и повернул голову влево, делая вид, что рассматривает пейзаж за окном. А сам краем глаза посмотрел назад. Сзади него сидели и разговаривали между собой двое гражданских специалистов, – по внешнему виду, скорее всего, инженеры, командированные на космодром с какой-нибудь фирмы. Первому, худощавому, с крупными залысинами на голове, было около сорока. Второму, черноволосому, с заметным брюшком, можно было дать лет на пять меньше.

– Говорят, стрельба была, – вполголоса сообщил первый.

– Ну? А ракета, вроде бы, нормально ушла. Корабль уже на орбите, я по телику вчера репортаж видел.

– Стрельба ведь не около ракеты была. У меня на второй площадке знакомый работает. Вместе институт заканчивали. Ну, вчера встретились, пивка попили. Он и рассказал: ночью к ракете из степи вышли диверсанты. Но караул их вовремя заметил. Ну, и началась пальба. Офицер наш погиб и солдатики полегли. Шесть или семь человек.

– А что диверсанты?

– Ушли, говорят, диверсанты. Степь прочесывали весь день, полк по тревоге подняли, но никого так и не нашли.

– Да, полетят теперь головушки в армейских фуражках...

«Ну вот, – Антон потерял интерес к разговору и снова закрыл глаза, – теперь появится еще одна байка. Слух про то, как во время запуска геройски погибли офицер и несколько солдат. А на самом деле? Я жив -здоров, Витя Русаков – тоже. А у Кольки Игнатова пуля прошила плечо навылет, не задев, к счастью, кости».

Несколько минут Макарьев отрешенно сидел с закрытыми глазами, но, несмотря на усталость и мягкое, укачивающее движение автобуса, сон больше не приходил. Мысли Антона снова и снова возвращались к картинам и переживаниям прошлой ночи.

Даже беглый поверхностный осмотр вчера утром тел троих незнакомцев, погибших около ограждения стартовой позиции, показал, что они не были ни военнослужащими одной из размещенных на космодроме воинских частей, ни работающими на Байконуре гражданскими специалистами. По крайней мере, двое из них, – те, чьи лица сохранились во время взрыва, – не могли быть отнесены и к местным жителям. Хотя кожа на лице у обоих убитых была смуглой, но разрез глаз был не характерен для коренных жителей Казахстана. Подбородки и щеки погибших закрывали короткие, аккуратно подстриженные бороды.

Все трое погибших были одеты в песочно-зеленые маскировочные комбинезоны, но в их заплечных мешках обнаружились и комплекты гражданской одежды: легкие ветровки, рубашки с коротким рукавом и поношенные джинсы. Скорее всего, незнакомцы добрались до района космодрома поездом как обычные пассажиры, а уже потом переоделись в полувоенное обмундирование, вооружились и двинулись через степь к стартовой площадке.

Вооружены погибшие нарушители были одной из модификаций портативного израильского автомата «Узи», западногерманскими пистолетами с глушителями и несколькими десантными ножами. Толстая труба, которую нес на плече один из убитых, оказалась ракетометной установкой с тепловой головкой самонаведения. Троица, очевидно, намеревалась стрелять по ракете-носителю в момент ее отрыва от стартового стола или в первые секунды полета.

Среди развороченного взрывом багажа троих неизвестных были обнаружены документы на английском языке, карты с китайскими иероглифами и несколько осколочных гранат. Саперы, присланные из соседней части, тщательно их осмотрели и очень быстро пришли к выводу, что все гранаты имеют один и тот же дефект: если рвануть кольцо и отпустить чеку, то взрыв последует не спустя несколько секунд, а практически мгновенно. Именно поэтому во время боя, завязавшегося ночью около ограждения, граната взорвалась прямо в руках одного из нарушителей.

«А вот если бы она не взорвалась до срока, -подумал Антон, чувствуя, как по спине вновь строем прошлись противные мурашки, – я сейчас вряд ли бы ехал в этом автобусе и медленно сходил с ума от усталости, духоты и жары.

Он понимал, что вчера ночью мог погибнуть, но разум отказывался воспринимать этот факт как неоспоримую истину. Неприятный холодок пробегал по спине при мысли о том, что распорядись судьба иначе, -и сейчас его развороченное осколками и взрывной волной тело лежало бы в ледяной камере городского морга. Но поверить, что это всерьез, что вчера, в ночь с воскресенья на понедельник, он, лейтенант Антон Макарьев, двадцати пяти лет от роду, один из лучших выпускников факультета космонавтики, кандидат в мастера спорта по волейболу, философ и жизнелюб, мог физически перестать существовать в этом мире, – вот этого его разум не принимал категорически.