Текст книги "Караул под «ёлочкой»"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

30.

5 – 6 сентября 1988 года.

Околоземная орбита, орбитальный комплекс «Мир» – космический корабль «СоюзТМ-5»

– Присядем, что ли, «на дорожку»? – Лахов пристроился в небольшой нише рядом с люком стыковочного узла. Пакет с почтой и бортжурналами он положил к себе на колени.

– Сейчас бы по бокальчику пива, а? – мечтательно вздохнул Тутов, висевший под потолком. – Да еще если с тараночкой!

– Автоинспекция не поймет, – прыснул в кулак Полинов. – Представляете картину, ребята? Афанасьич собирается включить двигатель, но вдруг слышит стук в люк. Открывает, а там – инспектор ГАИ. С полосатым жезлом и в скафандре. «Товарищ Лахов? Предъявите водительские права и дыхните в трубочку!»

Все дружно захохотали.

– Ладно, мужики, – Лахов пальцем вытер навернувшуюся от смеха на глаза слезу. – Посидели – и хватит. Нам пора отчаливать.

Они по очереди с Моумандом обнялись с остающимися на орбите космонавтами и пожали им руки.

– До встречи! – Абдул помахал рукой на прощание и нырнул в орбитальный отсек «Союза».

– Володя, Муса, буду встречать вас на Земле, -заверил Лахов, полуобернувшись в проеме люка.

– Вот и замечательно, – улыбнулся в ответ Тутов. -Заодно и Новый год вместе встретим!

– Ты, Афанасьич, самое главное Снегурочек с собой взять не забудь, – подхватил Монарев и придал своему лицу растроганно мечтательное выражение. – Я, знаешь ли, страшно люблю встречать Новый год с длинноногими и симпатичными Снегурочками!

Все снова засмеялись. Лахов взмахнул рукой, прощаясь, и перебрался в корабль. Округлая выпуклая крышка повернулась вполоборота, и люк стыковочного устройства с глухим стуком закрылся. Лахов несколькими оборотами небольшого круглого штурвальчика запер замки. Извлек из-за резинового фиксатора на стене мягкий шлем с ларингофоном и наушниками, неуклюже натянул его на голову и доложил:

– «Заря», я – «Протон». Двадцать три часа сорок пять минут по московскому времени. Переходной люк закрыт.

– Принято, «Протон», – отозвался с Земли заместитель руководителя полетом Виктор Благинов. Сегодня ночью в подмосковном Центре управления полетами дежурила его смена. – Готовьтесь к расстыковке.

Следующие два с половиной часа у Лахова и Моуманда ушли на то, чтобы надеть скафандры и еще раз проверить бортовые системы корабля. До трех пополуночи оставалось ровно десять минут, когда раскрылись замки стыковочного узла и пружинные толкатели мягко оттолкнули «Союз» прочь от переходного отсека орбитального комплекса «Мир».

– Есть отделение корабля от базового блока, -раздался в наушниках голос Тутова. – Вижу, как «Союз» немного закручивается вокруг продольной оси.

– Все нормально, – успокоил его с Земли голос оператора. – Закрутка идет в пределах нормы.

Абдул прильнул стеклом гермошлема к иллюминатору. Орбитальный комплекс постепенно удалялся, разворачиваясь и заваливаясь куда-то влево.

Лучи выглянувшего из-за горизонта Солнца яркими бликами играли на фиолетовых фасеточных покрытиях солнечных батарей, похожих на огромные крылья.

– Володя, смотри как красиво, – в голосе Моуманда послышался восторг. Он даже на мгновение выронил из пальцев гибкую нить с шариками-четками.

– Красиво, – подтвердил Лахов, оторвав озабоченный взгляд от рабочего пульта. – Смотри пока. Программа спуска включится минут через сорок. Там уж, брат, будет не до зрелищ...

В половине четвертого утра автоматика задействовала пиропатроны и отшвырнула в сторону от корабля орбитальный отсек. В небольшое окошко в боку спускаемого аппарата Лахову хорошо было видно, как похожий на огромное зеленое яблоко отсек, беспорядочно вращаясь, уходит прочь, уволакивая за собой змеящиеся кабели расстыкованной электропроводки.

– Сейчас мы будем садиться, – Лахов повернул голову к Моуманду. Сгруппируйся в кресле. Будет толчок, но не очень сильный.

– Угу, – афганец поерзал спиной в кресле, устраиваясь поудобнее. – Я готов, командир.

«Союз» летел над серо-синими водами Атлантики, огибая южную оконечность Южной Америки. Там, внизу, недалеко от берегов Аргентины, качалось на волнах научно-исследовательское судно «Невель». На него для оперативного контроля поступали сейчас все доклады экипажа и бортовая телеметрическая информация.

– Двигатель проработает двести четырнадцать секунд, – напомнил афганцу Лахов. – Где-то над Северной Африкой мы войдем в плотные слои атмосферы и начнется перегрузка...

– Десять секунд до момента включения тормозной двигательной установки, – в наушниках сквозь треск и завывание радиопомех пробился голос оператора с «Невеля». – Экипаж, внимание!

– «Невель», я – «Протон», – отозвался Лахов. – Вас понял. Ждем включения двигателя.

– ...Семь, шесть, пять... – Моуманд шепотом начал обратный отсчет. – Четыре, три, два, один...

Лахов сгруппировался и закрыл глаза. Сейчас будет толчок и даже сквозь днище спускаемого аппарата они ощутят вибрацию от включившегося двигателя.

– Ноль, – произнес Абдул, сделал паузу и снова повторил:

– Ноль!

Оба космонавта замерли в напряженном ожидании, но ни толчка, ни вибрации не почувствовали. Секундная стрелка на часах в уголке рабочего пульта стремительно перепрыгивала с деления на деление, а корабль все так же спокойно продолжал свой орбитальный полет. В эфире стояла тишина, нарушаемая только легким потрескиванием атмосферных помех.

– Ничего нет, – громко прошептал Моуманд сдавленным и напряженным голосом. – Тишина, командир!

Лахов открыл глаза и усмехнулся:

– Это бывает. Автоматика – она, брат, штука тонкая. Наверное, пошла какая-то задержка...

Он посмотрел на часы. Секундная стрелка успела проскакать почти круг после расчетного момента включения двигателя.

– Н-да, вот еще приключение на мою голову, -озабоченно протянул Лахов. – Мы, дружище, с тобой уже километров на пятьдесят вышли за расчетную точку приземления.

– То есть как это? – растерянно заморгал ресницами Моуманд.

– Если движок сейчас включится, мы с тобой приземлимся в полусотне километров от расчетного места посадки, – с готовностью пояснил Лахов. – Сам понимаешь, нас там никто ждать не будет. И чем дольше длится сейчас задержка, тем дальше мы уходим от района, где нас должны встречать спасательные службы.

– «Протон», я – «Невель», – позвал голос с Земли. -Команда на включение двигателя прошла. Доложите о срабатывании систем.

– «Невель», двигатель не включился, – произнес Лахов в микрофон. Голос его по-прежнему звучал спокойно. – Повторяю, двигатель на торможение корабля не включился.

Пауза длилась почти минуту. Наконец, оператор из телеметрического центра опять вышел на связь:

– «Протон», мы анализируем телеметрию. Прошу вас до входа в зону прямой связи с Центром управления полетами ничего не предпринимать.

– Понял, «Невель». До начала сеанса прямой связи ничего... – Лахов не успел договорить. Кресло мягко, но ощутимо ткнуло его в спину. Подлокотники и стенки спускаемого аппарата вздрогнули и завибрировали в лихорадочном ритме. Двигатель корабля, наконец, включился на торможение.

– Ах, ты твою мать! – Лахов ругнулся и бросил на часы быстрый взгляд. – Черт побери, только этого нам еще и не хватало!

Он протянул руку и с силой вдавил в пульт тумблер отсечки двигателя. Через секунду за спинками их кресел что-то глухо хлопнуло, вибрация прекратилась и снова наступила тишина.

– Володя, ты выключил двигатель? – в голосе Абдул звучали недоумение и страх. – Но зачем?

– Задержка была уже свыше семи минут, – Лахов повел подбородком в сторону циферблата часов на пульте. – Ты хочешь приземлиться где-нибудь в Западном Китае?

– Нет, в Китай я не хочу, – Моуманд отрицательно покачал головой. – И что мы теперь будем делать?

– Прежде всего, доложим о наших проблемах в Центр управления полетом. А уже потом – посмотрим по обстоятельствам.

Афганский космонавт, успокоившись, прикрыл лаза и принялся перебирать деревянные шарики четок.

В зону радиовидимости из подмосковного Центра «Союз» вошел минут через пятнадцать.

– «Протон», на связь! Володя, как меня слышишь? -Лахов узнал встревоженный голос Валерия Рюминова. С Валерием он почти десять лет назад полгода работал в космосе на станции «Салют». Сейчас Рюминов был руководителем их полета. – Что там у тебя стряслось?

– Валера, задержка включения двигателя была больше семи минут, – Лахов старался говорить спокойно и уверенно. «Паникеров, наверное, сейчас и без меня хватает, – решил он. – Хотя бы в том же Центре управления». – Перелет места посадки был больше восьмисот километров. Мы бы сели вместо Аркалыка где-то в Китае. Поэтому я выключил движок примерно на шестой секунде работы.

– Ясно, Володя, – отозвался Рюминов. – Попробуем повторить посадку на следующем витке. Вы с Абдулом пока отдохните, а мы займемся анализом ситуации.

«Легко сказать – отдохните, – Лахов сложил руки на коленях. – А если всякая чертовщина так и лезет в голову?»

– Что будем делать, командир? – напомнил о себе Абдул.

– Ждать, – довольно резко отрезал Лахов. – И отдыхать. Можешь немного поспать. Или в иллюминатор посмотреть.

– Я лучше подремлю, – сказал Моуманд и зевнул. -Совершенно не выспался сегодня...

«Хорошо, хоть Абдул не паникует, – Лахов осторожно скосил глаза в сторону напарника. – А может просто еще не понимает всю сложность ситуации, в которую мы вляпались?»

Ничего хорошего в отказе двигательной установки, разумеется, не было. Даже при постоянном пассивном торможении в разреженных слоях атмосферы, без включения двигателей «Союз» в ближайшие десять -двенадцать суток не сможет вернуться на Землю. А запасы системы жизнеобеспечения – воздух, вода, пища, -рассчитаны только на трехсуточный полет.

...На следующем витке, примерно через полтора часа, программу автоматической посадки запустили снова. Двигатель где-то глубоко под днищем спускаемого аппарата опять глухо чихнул, проработал около трех секунд и самопроизвольно выключился.

– Попробуем включить вручную, – Лахов подмигнул напряженно сжавшемуся в кресле Абдулу, протянул руку к пульту управления и щелкнул тумблером включения двигательной установки. – Хрен с ней, с автоматикой!

– Хрен с ней! – поспешно согласился Моуманд. Лахов отметил про себя, что лицо его было непривычно бледным. Наверное, афганец уже осознал всю серьезность происшедшей аварии. – Я тоже никогда полностью не доверяю автоматике, Володя!

Почти незаметная вибрация стенок корабля сообщила о включении тормозного двигателя.

– Работает! – облегченно выдохнул Абдул и принялся считать. – Один, два, три, четыре, пять, шесть...

Снова глухой хлопок где-то за спиной. И тишина.

– Вот такая чертовщина получается, дружище, -бесцветным голосом констатировал Лахов и выглянул в боковой иллюминатор. Земной шар поворачивался и уплывал из-под корабля куда-то в бок. Это означало, что «Союз» потерял ориентацию.

– «Протоны», Центр управления на связи, -взволнованный голос оператора прорвался сквозь эфир. – Доложите, как включился двигатель.

– Включился вовремя, но работал всего три секунды, – ответил в микрофон Лахов. – После ручного включения двигатель работал еще около шести секунд и снова выключился. Кроме того, визуально наблюдаю потерю стабилизации корабля.

– Володя, – в наушниках снова зазвучал голос Рюминова, – следующую попытку посадить корабль будем делать завтра. На сегодня – отбой.

– Понял, Валера, переходим в дежурный режим, -Лахов отключил микрофон и повернулся к Моуманду. -Придется нам с тобой, дружище Абдул, вспомнить забытое детское искусство писать в собственные штаны.

– Не понимаю, – афганец искоса недоуменно зыркнул на него и возмущенно тряхнул головой.

– А тут и понимать нечего, – Лахов невесело усмехнулся и пояснил:

– Туалет и умывальник у нас где были? В орбитальном отсеке. А что мы с тобой отстрелили три часа назад, а?

Моуманд несколько секунд сидел молча, переваривая услышанное, а потом спросил:

– Володя, но где же теперь я буду делать омовение?

31 .

5 сентября 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

Монтажно-испытательный корпус 1А.

– И это все? – Контрразведчик разочаровано пробежал взглядом по листу бумаги. – Это все происшествия за двадцать девятое августа? Больше вы ничего не накопали?

– Ничего, Вадим Алексеевич, – капитан Чекмаев развел руками. – Только вот эти четыре позиции. И все они включены в сводку.

– Вижу, – Контрразведчик разочаровано вздохнул, надел очки и углубился в чтение. – Так... Трое солдат из роты технического контроля выясняли отношения около солдатской столовой... Кто-то разбил окно в музее воинской части... В отделении термостатирования не вышел на работу инженер-стажер Ушаков. Гм... «Газик» испытательной службы стоял не на месте... Костя, у тебя этот пункт в перечне помечен галочкой. Это как понимать?

– По-видимому, это самый любопытный случай из всего, что мы смогли отыскать, – капитан, казалось, обрадовался, что Контрразведчик, наконец, добрался до четвертого по счету пункта в сводке. – Вам вкратце доложить или с подробностями?

– Давай с подробностями... – оживился полковник. -Спешить нам с тобой пока особо некуда...

– За каждой группой гражданских испытателей закреплен свой автомобиль, – приступил к объяснениям Чекмаев. – «Газик» – тот, о котором идет речь в сводке происшествий, – и водитель Железняк Михаил Федотович работают с расчетом подготовки систем управления ракеты-носителя. В ночь перед стартом, где-то около половины четвертого, Железняк подъехал на «газике» к административному зданию заводской экспедиции. Это то строение, которое находится около шоссе, на самом краю жилого городка...

– Я знаю, где это, – нетерпеливо перебил Контрразведчик. – Давай подробнее о деталях происшествия...

– Так вот, Железняка вызвали, чтобы срочно отвезти в Ленинск какие-то протоколы технических испытаний. Он оставил машину на стоянке слева от административного здания и поднялся в приемную на второй этаж, где ему и нужно было забрать бумаги. Но в приемной никого не оказалось. Дверь вообще была заперта. Железняк прождал около получаса, но никто так и не появился. Ну, водитель и решил, что пока он ехал, планы у начальства изменились, и его услуги больше не требуются. Железняк спустился на первый этаж и решил вернуться обратно в гостиницу. Но не обнаружил свою машину на стоянке. Его «газик» стоял за воротами экспедиции. Вот, собственно, и все.

– Вот и все... – задумчиво протянул Контрразведчик. – А этот Железняк не мог сам оставить машину за воротами. Оставить и попросту забыть, а?

– Клянется и божится, что нет, – покачал головой Чекмаев. – Я, кстати, посмотрел его личное дело.

Водителем на предприятии работает более двадцати лет, и за все время нет ни одного взыскания. А вот поощрялся и премировался многократно.

– Ну, и почему же машина оказалась за воротами? -Контрразведчик поверх очков вопросительно взглянул на капитана. – Ты сам-то как считаешь?

– Тут вот какое дело, Вадим Алексеевич, – с готовностью откликнулся Чекмаев. – Когда Железняк подъезжал к административному зданию экспедиции, стоянка была пустой. А когда вышел – на месте его машины стояли два грузовика, которые только что пришли со складской базы на тридцать второй площадке. Железняк и решил, что его «газик», скорее всего, мешал разгрузке и его просто отогнали за ворота. Ну, и немного повоспитывал водителей грузовиков. По матушке, так сказать. Едва до драки не дошло!

– Железняк что же, ключи зажигания оставляет в машине? – поразился Контрразведчик.

– У испытательских расчетов так принято: если за машиной закреплены несколько водителей, ключи оставлять в замке зажигания, – пояснил Чекмаев. – Угонов автотранспорта за все годы существования космодрома практически не было. Да и куда угонять-то? До первого КПП?

– Интересные порядки, – Контрразведчик развеселился. – Нам бы такие завести, а, Костя? Где-нибудь в центре Москвы, представляешь? Чтобы выходить из машины, оставлять в замке ключи и не бояться угона! Сказка! Ладно... Так что же получается, кто-то из водителей грузовиков без спроса отогнал за ворота железняковский «газик»?

– В том-то и дело, что нет, – капитан ухмыльнулся. -Вот тут-то как раз и начинается чертовщина, Вадим Алексеевич... Я лично опросил обоих водителей грузовиков и их экспедиторов. Никто из них даже не прикасался к машине Железняка. Они в один голос утверждают, что когда подъехали к зданию экспедиции, на стоянке вообще не было машин. Ни одной.

– То есть ты хочешь сказать, что пока Железняк сидел около приемной, кто-то взял его машину попользоваться? Напрокат?

– Получается, что так, Вадим Алексеевич, – Чекмаев кивнул, помолчал, собираясь с мыслями, и добавил:

– А потом этот кто-то захотел поставить машину на место, но стоянка уже была занята грузовиками. Поэтому «газик» Железняка и был оставлен за воротами.

– Одну минуточку, Костя, – жестом руки остановил его Контрразведчик. – А что стоянка такая маленькая, что три машины там не поместятся?

– Напротив, стоянка как раз достаточно просторная. «Газик» легко бы уместился на ней вместе с грузовиками. И еще бы место для других машин осталось... Но стоянка ночью освещается фонарями, а вот пространство за воротами экспедиции – нет. Я думаю, что кто-то не захотел, чтобы его увидели выходящим из машины Железняка. Его и не увидели – ни шоферы, ни экспедиторы не обратили никакого внимания на то, когда за воротами появился «газик» и кто из него вышел.

– То есть неизвестный водитель «газика» хотел остаться незамеченным? Ты это хочешь сказать? -осведомился Контрразведчик.

– Так точно, Вадим Алексеевич, – на лице Чекмаева заиграла хитрая улыбка. – Или все это может оказаться простой случайностью, или некто явно не хотел привлекать к себе внимание.

– Да, это уже интересно, – Контрразведчик поправил пальцем съехавшие на кончик носа очки. – Послушай-ка, Константин, а как этого самого Железняка вызвали на работу?

– Он говорит, что ему позвонили среди ночи и... -капитан вдруг осекся и глянул на Контрразведчика широко открывшимися от удивления глазами:

– Вы думаете, что...

– А почему бы нет? – перебил его Контрразведчик и, стремительно поднявшись со стула, зашагал по комнате, заложив руки за спину. – Раз уж мы с тобой взялись измышлять гипотезы, то почему бы и нет? Кто-то от имени Бехтерева звонит Макарьеву и приказывает проверить периметр вокруг старта. И этот же кто-то звонит Железняку и вызывает его на работу! В котором часу, ты говоришь, ему позвонили?

– Э... Где-то около половины третьего...

– Вот-вот... Заметь, Костя, по времени-то второй звонок практически совпадает с первым!

– Вы и вправду считаете, что и Макарьеву, и Железняку мог звонить один и тот же человек?

– Может быть, может быть...– Контрразведчик на секунду задумался, глядя в степную даль за окном, и резко повернулся к Чекмаеву:

– А ты не спрашивал у Железняка, кто именно из руководства звонил ему в ту ночь и вызывал на работу?

– Спрашивал. Железняк говорит, что звонил начальник отдела Волынцев. Звонивший сказал, что в приемной заводской экспедиции придется подождать минут тридцать-сорок. Но с самим Волынцевым я еще не беседовал, Вадим Алексеевич.

– С Волынцевым поговоришь немедленно. Прямо сейчас. И сразу же ко мне с докладом. Это первое. Теперь второе, – Контрразведчик взял со стола ручку и пододвинул к себе чистый лист бумаги. – Костя, с какой максимальной скоростью может двигаться «газик»? С учетом того, что ехать придется ночью и, в лучшем случае, по шоссе, которое соединяет вторую площадку с Ленинском.

– Ну, километров шестьдесят – семьдесят в час можно выжать... – капитан наморщил лоб, размышляя.

– Возьмем по максимуму – семьдесят километров, -Контрразведчик вывел число на бумажном листе. – А сколько, ты говорил, времени прождал Железняк в приемной?

– Он утверждает, что где-то около получаса.

– Значит, тоже возьмем по максимуму – полчаса. За это время кто-то воспользовался машиной Железняка и вернул ее на место. Спрашивается, на какое максимальное расстояние этот некто мог удалиться за примерно тридцать минут, которые были в его распоряжении? Такая вот простенькая задачка...

– Скорость умножим на время и получим расстояние, – на лице капитана мелькнула улыбка. -Учебник по физике. Шестой класс.

– Молодец, сразу видно, что в школе учился на «отлично»!– с язвинкой подшутил Контрразведчик. -Ладненько... Значит, если на дорогу в оба конца ушло максимум полчаса, то путь к цели занял всего пятнадцать минут. Предположим, что все это время «газик» ехал на максимальной скорости. То есть семьдесят километров в час. Умножаем семьдесят на четверть часа... И получаем, что от административного здания экспедиции машина могла уйти за это время на семнадцать с половиной километров. Это если по максимуму и по хорошей дороге.

Контрразведчик еще раз внимательно окинул взглядом расчеты и поднял взгляд на Чекмаева:

– Вот что, Костя... Во-первых, ты в самом срочном порядке находишь Волынцева и выясняешь, кому и когда он звонил в ночь перед стартом. Если он вообще звонил, конечно... Во-вторых, немедленно поднимаешь по тревоге роту спецназначения. От моего имени, конечно. Пусть наши ребятишки самым внимательным образом прочешут весь этот пятачок от здания экспедиции до отметки семнадцать с половиной километров. Неторопливо, двигаясь по спирали, так, чтобы ни одного местечка, где даже теоретически можно что-либо спрятать, не пропустить. Ни единого! Ясно?

...Через час капитан Чекмаев доложил Контрразведчику, что начальник отдела Алексей Иванович Волынцев в ночь перед стартом водителю Железняку не звонил и на работу его не вызывал.

А еще через два с половиной часа, когда сумерки уже начали сгущаться над степью, поисковое отделение группы специального назначения на территории корпуса 2Б, – том самом, в котором готовили к запуску ракеты-носители, – обнаружило труп Кирилла Ушакова. Тело инженера было найдено в цистерне с остатками жидкого азота, которая стояла в железнодорожном тупичке около компрессорной.

32.

6 сентября 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

Майора Демиденко, своего постоянного партнера по преферансу, Агент заметил еще издали, когда вышел из столовой и спускался по ступенькам в сторону нижнего строевого плаца. Демиденко считался одним из лучших специалистов по вычислительной технике на космодроме. Всегда веселый и улыбчивый, сейчас он шел навстречу Агенту с озабоченным выражением на лице.

– Привет, Александр Михайлович! – бодрым голосом окликнул его Агент. – Что это ты сегодня не в настроении? Что-нибудь случилось?

– А, это ты... Привет, – Демиденко поднял на Агента рассеянный взгляд, остановился и пожал протянутую руку. – Случилось. Ты разве еще ничего не знаешь?

– Нет. А что?

– Большие неприятности на орбите. Космонавты не могут приземлиться.

– Да что ты? – Агент изобразил на лице удивление. Его сердце сжалось в радостном возбуждении. Устройство, которое три с половиной месяца назад он тайно поместил в спускаемый аппарат космического корабля, сработало!

Когда Агент получал это задание и оговаривалась сумма вознаграждения, единственным условием со стороны заказчика был подтвержденный факт срабатывания внедренной в вычислительный комплекс «Союза» микросхемы. Только после этого деньги за проведение всей операции будут переданы ему через почтовый ящик с очередным курьером. И только после этого его работа здесь, на Байконуре, будет считаться завершенной и ему дадут координаты канала для ухода за пределы этой взрастившей его, но все-таки такой ненавистной ему страны.

– И что же случилось? – Агент изо всех сил старался ни словом, ни жестом не выдать собеседнику своей радости. – Движок полетел?

– Черт его знает, – Демиденко неопределенно пожал плечами. – С двигателями вроде бы все в порядке. От «Мира» «Союз» отстыковался нормально, сбросил перед спуском орбитальный отсек. Лахов стал готовить двигатель к включению. И вдруг – на тебе, нестандартное включение двигателей, а потом – сбой в ориентации!

– Хреново! – Агент озадачено присвистнул. – Без двигателей и с потерей ориентации машинку на Землю не посадишь!

– Представляешь, какая неприятность: отказали оба инфракрасных датчика! – от волнения лицо Демиденко стало покрываться красными пятнами. – Оба! И основной, и резервный!

– Ничего себе! Ну, а если попробовать вручную сориентироваться?

– Да так поначалу и хотели сделать! Сразу же на следующем витке. Подготовились, экипажу передали инструкции. Лахов включает двигатель, несколько секунд нормальной работы – и вдруг сбой в вычислительном комплексе. И корабль снова теряет ориентацию.

– Вот это да! – Агент округлил глаза. – Михалыч, и что же теперь будет?

– Посадка перенесена на завтрашнее утро, – хмуро буркнул в ответ Демиденко. – Все управленческие расчеты переведены в дежурный режим. По крайней мере, на предстоящие сутки.

– Михалыч, а если и завтра их посадить не удастся? Тогда что?

– А тогда полный звездец! – в сердцах ругнулся Демиденко и пояснил:

– Запасов воздуха у Лахова и афганца хватит на трое с половиной суток. Потом – все, хана...

– Ох, ни хрена себе, – Агент приоткрыл рот, демонстрируя собеседнику, крайнюю степень своей растерянности. – Это ж два трупа и международный скандал как минимум!

– Если, не дай Бог, ребятам не удастся завтра вернуться на Землю, – Демиденко еще больше нахмурился, – наши особисты здесь камня на камне не оставят!

– Да мы-то причем? Авария ведь на орбите, а не здесь!

– Не здесь, говоришь? А диверсанты неделю назад? А смерть Сереги Бехтерева? Поверь мне, кое-кто из кожи будет лезть, чтобы связать все в один клубок!

– Пожалуй, ты прав, Михалыч. Под раздачу достанется всем, – задумчиво протянул Агент и заторопился:

– Ладно, Александр Михайлович, я пойду. У меня сегодня еще одна проверочка на «Прогрессе».

– А, ну бывай, – Демиденко кивнул на прощание и зашагал в сторону столовой.

Агент спустился на нижний плац, достал сигареты и закурил.

Итак, та штуковина на «Союзе» сработала. А это значит, что обещанные деньги уже почти у него в кармане. Деньги есть и в перспективе будет свобода. Дня два, от силы три, – и прости – прощай, дорогой космодром. Прости – прощай, родная страна!

Агент затянулся на полную грудь, щелчком отшвырнул окурок в сторону и пружинистой походкой зашагал к воротам испытательного корпуса.

Впереди его ждало светлое будущее. Деньги и свобода.

33.

6 сентября 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

Монтажно-испытательный корпус 1А.

– Присаживайтесь, ребята, – Контрразведчик привычным жестом указал майору Казинцеву и капитану Чекмаеву на стулья около письменного стола. – Чем порадуете?

Майор молча достал из кожаной рабочей папки несколько стянутых скрепкой листов бумаги и протянул Контрразведчику:

– Здесь отчет оперативной группы по Кириллу Ушакову, Вадим Алексеевич. Акты экспертиз, докладные моих сотрудников и краткие выводы.

– Вот с кратких выводов, Паша, пожалуй, и начнем. Командование сегодня утром горячо поздравило меня со вторым трупом. Им там, в Москве, нет дела до того, что тело Ушакова неделю пролежало в жидком азоте и является, если так можно выразиться, всего лишь еще одним дополнительным штрихом в общей картине той распроклятой предстартовой ночи. Труп есть труп, а видимых результатов нашего расследования пока нет... Так что шею мне сегодня намылили и стружечку со спины сняли. Поочередно из каждого начальственного кабинета и по полной программе... Итак, какие соображения по Ушакову, ребята?

– Смерть Ушакова наступила мгновенно, от колотой раны под левой лопаткой, – полистав свои бумаги, Чекмаев извлек заключение патологоанатомов. – Осмотр тела убитого кровоподтеков и других прижизненных повреждений не выявил. То есть, следов драки нет.

– Я полагаю, Вадим Алексеевич, – снова вступил в разговор Казинцев, – что Ушакова мог убить только хорошо знакомый ему человек. Во-первых, нет следов борьбы. А я уверен, что человек комплекции Ушакова не дал бы себя так просто убить. Удар, скорее всего, был нанесен неожиданно – в тот момент, когда убитый инженер не ждал нападения. Во-вторых, расположение раны на теле почти исключает вариант нападения из засады. Значит, остается предположить, что смертельный удар был нанесен человеком, которого Ушаков знал достаточно близко. Возможно, во время разговора Ушаков почему-то на долю секунды повернулся к собеседнику спиной. Убийце хватило этого времени для единственного и точного удара.

– Так... Мотивы убийства?

– Вадим Алексеевич, у меня на этот счет есть кое-какие соображения, – Чекмаев щелкнул пальцами. -Макарьев утверждает, что в ночь перед стартом именно Бехтерев отдал ему по телефону приказ проверить периметр ограждения вокруг стартового комплекса. В то же время все телефонисты в один голос говорят, что ни на смотровой площадке, ни в испытательном корпусе Бехтерев к телефону и близко не подходил. Тогда кто мог звонить Макарьеву?

– Ты полагаешь, что нашему лейтенанту мог звонить Ушаков? – угадав логику рассуждений капитана, засомневался Контрразведчик. – Ну, и на чем основываются это твое предположение?

– Знаете, какое хобби было у Ушакова? – на лице Чекмаева появилась хитрая ухмылка. – Игра КВН и любительский театр. Говорят, он был настоящим докой по части имитации чужой речи! Мог заговорить любым голосом!

– Значит, по-твоему, голосом Бехтерева с Макарьевым говорил Ушаков?

– Конечно, Вадим Алексеевич! По чьей-то просьбе Ушаков звонит Макарьеву. А потом его убивают! Мавр сделал свое дело...

– И теперь мавр может уходить... Ладно, считай, что я принимаю твою версию. Предварительно. А зачем тогда нужна смерть Бехтерева?

– Макарьев мог погибнуть в схватке с диверсантами, а мог и остаться в живых. Так случилось, что лейтенант выжил. Первый вопрос следствия: как караул оказался около периметра стартовой позиции? По приказу Бехтерева. А Бехтерев – если бы его оставили в живых, – обязательно заявил бы, что Макарьеву он не звонил. Значит, мы бы сразу стали искать человека, умеющего подделывать голоса. И непременно бы вышли на Ушакова!

– Н-да... Выглядит логично, как считаешь, Павел Викторович?

– Константин Геннадиевич сегодня явно заслужил вкусный пирожок с полки, – сказал Казинцев и заговорщицки подмигнул Чекмаеву. – Агент, тут следует отдать ему должное, Вадим Алексеевич, – мужичок ловкий и сообразительный: пара трупов и мы всей нашей следственной группой целую неделю жевали версию о самоубийстве Бехтерева!

– Ну, это ты преувеличиваешь, Павел Викторович! -решительно запротестовал Контрразведчик. – Версии мы с вами отрабатывали самые разные. Хотя версия самоубийства, – тут я с тобой, пожалуй, соглашусь, – была у нас основной. Ладно, будем считать, что неделю агент у нас выиграл. Один ноль в его пользу, но мячик сейчас на нашей стороне и можно контратаковать. Чем мы и займемся!