Текст книги "Философия и логика времени или О неполноте сознания"
Автор книги: Сергей Юрченко
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Естественно то, что уравнения Максвелла были верны для всех ИСО, но при этом скорость их волн не складывалась с другими скоростями, как этого требовали преобразования Галилея. Тогда-то и появились преобразования Лоренца, призванные сохранить симметрию и положившие начало СТО и ОТО. Эфир, т.е. континуум был совершенно справедливо выведен за скобки локального пространства-времени. Вселенная как дискретное множество квантовых ИСО возникает над сингулярным континуумом. Эфир – привилегированная ИСО, но ей нет места в демократическом мире физических скоростей. Для наблюдателей из двух Вселенных он предстает как вакуум в треморе вечного настоящего. Возраст такого вакуума всегда должен быть не больше двух постоянных Планка, образуя квантовую неопределенность. Он всегда одной ногой во Вселенной, а другой – в анти-Вселенной. Именно это отражено в СРТ-теореме.
Зеркальная симметрия для двух наблюдателей означает, что один всегда будет иметь частицу, а другой античастицу. Асимметрия материи и антиматерии внутри каждой Вселенной обеспечивается их взаимной зеркальной симметрией относительно эфира. Но при этом магнитное поле к этому зеркалу равнодушно. Каждый наблюдатель имеет свой собственный электрический заряд и сразу два магнитных заряда. Если электрическое поле меняется в зеркале на противоположное, а сопровождающее его магнитное поле – нет, то причину нужно искать в ориентации зеркала. Электро-магнитное поле принято изображать двумя волнами, перпендикулярными друг другу. В пространстве M/t волна движется сквозь страты W соответственно собственной частоте.
Рис.9
Если эфир и есть такое зеркало и при этом поля в нем ориентированы как на рис. 9, то это объясняет, почему монополь Дирака не был до сих пор обнаружен. Магнитный диполь ориентирован так, что его невозможно разделить между двумя мирами на частицу и античастицу, как невозможно разделить страту W , т.е. 3-мерное пространство на части, тогда как в пространстве M/t страты отделены друг от друга по времени. Ну а если бы зеркало повернулось на прямой угол, то в двух мирах возникла бы магнитная асимметрия: каждый наблюдатель имел бы магнитный монополь, но при этом электрон и позитрон были бы неразделимы как два полюса одной сущности. Но, вероятно, этому имеются принципиальные препятствия. Возможен ли мир, в котором есть три координаты для времени и только одна для пространства?
Вся квантовая теория поля (КТП) выстроена на различных симметриях и их нарушениях. Вопрос симметрии ведет нас и к проблеме биологической эволюции, которая явным образом требует некой асимметрии и такой физической идеологии, которая оказывается выше наблюдаемого нами физического детерминизма. Копенгагенская интерпретация Бора и Гейзенберга утверждает, что квантовый мир изначально не детерминирован, таким его делает лишь измерение, т.е. наблюдатель. Это – единственный путь к объяснению эволюции, у которой в физических законах нет прав на существование. Только наблюдатель делает возможным локальный причинный мир и собственное существование в нем.
Смолин по этому поводу говорит: «Не может быть, чтобы реальность зависела от нашего существования. Проблема отсутствия наблюдателей не может быть решена и путем обращения к возможности существования чужих цивилизаций, так как было время, когда мир существовал, но был слишком горячим и плотным, чтобы существовал организованный разум» [4]. Это – естественный физический взгляд на природу сознания для того, кто привык верить, что реальность независима от мозга и поэтому необходимо требовать от любой теории экспериментального подтверждения. Смолин выражает все ту же «бритву Оккама» в отношении искусственной математики, которой перегружены те или иные теории. Он выступает против множества вселенных, возникающих уже не в эвереттовской интерпретации квантового вектора вероятности, а в инфляционной модели Линде и Гута [23]. В такой модели Большой взрыв хаотически производит инфляционную гроздь вселенных, а по мнению Сасскинда в каждой из них выполняется своя модификация теории струн, которых оказывается, пожалуй, слишком много для одной вселенной [24].
Речь здесь идет о другом: о том, что интерпретация реальности лежит глубже, чем предполагает простой эмпиризм. Мы уже убедились в том, что этот эмпиризм имеет тысячелетние заблуждения: в представлении о существовании пространства без времени, в оценке мгновенности, считая ее конечной величиной, и, наконец, в понимании ничто (эфира) как чего-то несущественного, чем можно пренебречь. Это отразилось в математике – в статусе нуля и бесконечно малой величины, пустого множества и точки пространства. Уилер, будучи сторонником сильного антропного принципа (не подразумевающего множество вселенных), основываясь на понятии «активного самосознания», расширил копенгагенскую интерпретацию гипотезой о том, что волновая функция всегда коллапсирует в угоду наблюдателю. Конечно же, речь не может идти о прихоти экспериментатора. Неопределенность и асимметрия должны объясняться согласно глубинным структурам мозга. Впрочем, понимая, сколь претенциозна для физики эта мысль, Уилер сам цитировал сарказм Эйнштейна по этому поводу: «Если мышь смотрит на Вселенную, изменяется ли от этого состояние Вселенной?» [25].
Это, конечно же, риторическое заявление. Но откуда взялась эта мышь в релятивисткой детерминированной и термодинамической Вселенной, где ей нет места? Не лучше ли нам согласиться с утрированно-потрясающими способностями мыши, чем отказаться от нее вовсе как от своего эволюционного предшественника? СТО вообще безразлична к живым системам, порождая для них парадоксы. ОТО, по крайней мере, предполагает их смертность, а ТД настаивает на гибели всех живых систем и Вселенной в целом. Лишь КМ в сочетании нелокальности и случайности указывает лазейку, сквозь которую эволюция может проникнуть в энтропийный и гравитационно неустойчивый мир. Но такой теории пока нет. Мы предполагаем, что ею может стать теория сознания в виде хронодинамики для Вселенной.
детерминизм
случайность
эволюция
локальность
СТО, ОТО
ТД
нелокальность
КМ
?
Таб.2
Наш ответ в этой части может быть представлен как перефразировка сильного антропного принципа: «Любой мозг, возникновение и эволюция которого стали возможными в той или иной вселенной, всегда будет иметь именно ту вселенную». Это – совершенно буддистский тезис. Внешне он похож на интерпретацию Эверетта, в которой каждому вероятностному распределению квантов соответствует своя вселенная и свой наблюдатель, образующие мультиверс (многомирье). Понятно, почему модель Эверетта не получила признания даже у Бора: рулетка не предполагает существование множества казино, в каждом из которых выпадает одно из возможных чисел рулетки. Наш ответ не отвергает, но и не предполагает такой мультиверс. Тут можно сказать, что сам мозг, задолго до своего физического воплощения, а по сути с момента Большого взрыва, был той удаленной целью (аттрактором), в сторону которого так или иначе двигалась Вселенная.
Большой взрыв и был спонтанным нарушением симметрии. Его принято иллюстрировать карандашом, который стоит на острие. Его идеальное и совершенно нестабильное состояние симметрично: карандаш может упасть в любую сторону. Такую симметрию и предполагает мультиверс Эверетта. Вселенных могло быть сколько угодно. Спонтанное нарушение заключалось в том, что была выбрана именно наша Вселенная. Дело не в том, что она была выбрана, а в том, что выбор определил все законы и всю последующую историю, в которой из горячей и плотной материи должен был появиться мозг. Т.е. физический детерминизм оказывается некой локально антиэнтропийной идеологией той силы, которая начала отсчет времени во Вселенной, заставляя, коллапсировать волновую функцию, во-первых, всегда асимметрично, а во-вторых, не всегда равновесно. Можно сказать, что в нашей реальности карандаш всегда падает вправо (или влево), и при этом часто под таким углом, чтобы быть вектором, указывающим на эволюционный процесс, продуктом которого становится разумный наблюдатель.
Более поздний афоризм самого Уилера «Все из бита» подразумевал, что научное познание законов природы и вообще экзистенциальное восприятие реальности есть прерогатива самосознания. Вселенная является нам информационно, в виде нейронных импульсов, с которыми мозг, вообще говоря, работает по собственному усмотрению. Мы не контролируем этот процесс, а лишь субъективно пользуемся им. Здесь можно вспомнить Юнга с его архетипами, составляющими коллективное бессознательное, расширив его культурно-психологическое поле до размера бессознательно воспринимаемой всеми реальности. Объективное – это коллективное нейролингвистическое субъективное.
Очевидно, что время, пространство, эфир (настоящее), так же как и «самость» (я) присуще всем носителям мозга, включая мышей. Все из мозга. Если же характеризовать мнение Уилера с позиций философии, то надо сказать, что, пожалуй, вся мировая философия так или иначе сводится к вопросу о статусе разума во Вселенной. Продукт ли он случайностей, творение высших сил или сам творец собственной панпсихической реальности. И подавляющим большинством голосов мировая философия так или иначе поддержала бы мнение Уилера. Список имен будет слишком длинным, чтобы его составлять.
Поскольку Вселенная и анти-Вселенная не могут сосуществовать, ибо это ведет к их аннигиляции, то именно поэтому между ними должна находиться принципиальная граница как сечение единого континуума времени – тот самый неподвижный эфир в абсолютном покое. Из определения континуума следует, что эта граница либо принадлежит обоим мирам, либо не принадлежит ни одному их них и является независимой сущностью. Последнее допущение выглядит неэкономным, и поэтому естественным было бы для эфира быть общей частью двух миров.
Этот эфир есть «tabula rasa» , на которой могут быть записаны любые взаимно непротиворечивые законы природы вроде набора экзистенциальных аксиом для модели, которая будет им удовлетворять. Именно в нашем мире скорость света приобретает определенное значение. Эфир подобен зеркалу, в котором отражается тот, кто в него смотрит. Вселенная становится такой, какой она записана в глубинных структурах мозга, не подвластных ему, ибо самосознание в конечном итоге тоже есть продукт этих законов. Поиски скрытой переменной в ЭПР были безуспешны, потому что этой скрытой переменной является сам мозг наблюдателя. Устроенный иначе, он будет порождать иную Вселенную. Отчасти это так и происходит с дефектами этого мозга при галлюцинациях, когда самосознание начинает видеть иную реальность. Выражаясь совсем уж мифологически, можно сказать, что экзистенциальные аксиомы бытия записаны в мозгах наблюдателей, и Вселенная развивается как их коллективная карма.
При этом наблюдатель и анти-наблюдатель при взгляде на свою нижнюю границу, общую для них обоих, не должны проникать в свое зазеркалье (ведь мы не проникаем) и могут видеть лишь одно и то же море Дирака: вакуум в треморе между прошлым и будущим. Этот тремор и порождает виртуальные пары в петлях времени, а вместе с ними – и наш принцип неопределенности, который покрывает это недопустимое для локального релятивистского мира противоречие собою. Он – будто клякса на орфографической ошибке, которую можно счесть небрежностью, но не ошибкой правописания. Именно поэтому классический ответ на вопрос о причине Большого взрыва гласит, что квантовый принцип неопределенности освобождает сингулярность от строгого соблюдения причинности. Иначе говоря, Большой взрыв сам себе причина.
Настоящее по замечанию Августину не должно иметь внутри себя минимального и максимального элементов и поэтому на стреле времени, ассоциированной с действительной прямой, его можно определить лишь как открытый интервал между двумя сколь угодно близкими величинами а и b как открытый интервал Δt = ]a, b[. Но поскольку в плотном континууме согласно (3.2) между любыми двумя точками найдется по крайней мере еще одна точка, то самым точным определением настоящего будет запись:
Δt = ]a, a[ = 0 (5.1)
Именно о таком фиктивном настоящем, удручающем Рассела, и говорил Зенон: стрела не движется ни там, где она есть, ни там, где ее нет. Все находится в покое и само движение становится невозможным. Поэтому мы подсознательно приходим к записи
Δt = [a, a] = 2a (5.2)
Иначе говоря, физическое настоящее должно состоять в наименьшем не из единственной, а из удвоенной математической точки, одна из которых есть частица прошлого, а другая – частица будущего, так что само настоящее из фиктивного превращается в неопределенное:
(5.3)
Квантовые состояния оказываются вероятностными не потому, что эти состояния неоднозначно определены, а потому что произвольным является само понятие «состояние». Абсолютно точным тут будет сказать, что никакого однозначного состояния вообще нет. Это – лишь продукт самосознания, живущего в иллюзии конечного настоящего. Принцип неопределенности остается единственным выходом из этого нулевого сечения, которое он как бы размазывает, будто клякса. Стремясь удалить кляксу, экспериментатор, можно сказать, становится жертвой собственного остроумия, поскольку чрезмерное усердие с его стороны было бы чревато остановкой времени, в которой мозгу нет места. Мы вынуждены прийти к выводу, что само настоящее в предельно уточненном смысле должно быть неопределенным (волной). А с физиологической точки зрения самосознанию такое спутанное (декогерентное) состояние реальности жизненно необходимо.
Спор Зенона с Гераклитом, в котором все либо покоится, либо никогда не пребывает в покое, – это спор вечного настоящего Δt = ∞ (абсолютного покоя) с нулевым настоящим Δt = 0 (мгновенным покоем). Он проходит через всю историю человеческого познания и сегодня принимает форму неравенств Белла, отделяющих локальный мир от нелокального. В Катха-Упанишаде есть фраза: «Мудрые описывают этот путь труднопреодолимым, как лезвие бритвы; когда оно заточено, по нему трудно пройти». Упомянутое здесь лезвие бритвы вполне подходит к нашему образному представлению о том, что в геометрии любая линия, как, например, пространственная траектория Ахиллеса, имеет бесконечно малую, точечную толщину (современная теория струн с этим не согласна, предполагая, что линия (измерение) имеет отличную от нуля толщину, и поэтому в каждом пространственном измерении могут быть скрыты три степени свободы, так что всего их оказывается 9 + время). Почему же Ахиллесу так легко удается двигаться во времени и пространстве, хотя мудрому Зенону всякое движение кажется совершенно невозможным по острию бритвы?
Наш ответ таков. Ахиллес бежит не просто по лезвию бритвы, он бежит по зазубренному лезвию, как по гребенке, где каждый зуб – есть прошлое или будущее, и нет настоящего. Настоящее есть черная дыра абсолютного покоя, в которой движение невозможно. Зенон прав. Но именно же поэтому этот абсолютный покой, выраженный через предельную и неизменную скорость света, недостижим в нашем локальном мире. А поэтому все непрерывно движется и покой невозможен. Гераклит тоже прав. Оставаясь одной своей ногой в прошлом, другой своей ногой Ахиллес находится уже в будущем, пробегая над пропастью небытия. Настоящее достижимо только в нирване, для живых оно – величина неопределенная между прошлым и будущим.
VI. Феноменологическое время и настоящее
Наш мир-Логос (по Гераклиту) есть нейролингвистические окрестности ничто, а иначе: физическая Вселенная есть суперконус над сингулярностью Большого взрыва, пребывающей в нуле времени, в том самом вечном настоящем, куда стремятся попасть Ахиллес и черепаха в апориях Зенона. Корпускулярно-волновой дуализм вытекает из психологического факта, что математической точки (частицы) в строгом смысле нет, если лишь отрезок, неопределенная совокупность точек (волна). Бесконечно малая величина в математике должна быть переименована в неопределенно малую величину. Пытаясь добраться до настоящего (ничто), мы пытаемся добраться до вечности (бесконечности).
Не нужно обладать какими-либо специальными познаниями, чтобы понимать: имя розы – это уже не роза. Но роза – это уже имя. Казалось бы, мы получим ту настоящую розу, если лишь укажем пальцем на этот цветок в вазе или в саду, как это делали античные скептики. Но мыслим мы не розами, а образами. Мы живем в мире идей. Так, упрощенно говоря, возник субъективный идеализм Беркли, агностицизм Юма и кантовская «вещь в себе». Образы всегда целые. Если роза – это целый образ, то лепесток розы или букет роз – это тоже целый образ. В этом смысле ущербных образов не бывает, и мы живем в мире только целых образов. Целые сутки состоят из целых часов, целые часы состоят из целых минут, целые минуты – из целых секунд, целые секунды из целых миллисекунд и т.д.
А. Бергсон говорит по этому поводу: «В самом деле, о каждом из своих состояний я говорю как о чем-то цельном. Я говорю, что я меняюсь, но это изменение, на мой взгляд, есть переход от одного состояния к тому, что следует за ним; само же состояние, взятое отдельно, представляется мне неизменным в течение того времени, когда оно существует. А между тем легчайшее усилие внимания открыло бы мне, что нет ни аффекта, ни представления, ни желания, которые не менялись бы ежеминутно; если бы состояние души перестало изменяться, то длительность прекратила бы свое течение. Представление о прерывности психологической жизни связано, следовательно, с тем, что наше внимание фиксирует эту жизнь в ряде отдельных актов: там, где есть лишь пологий склон, мы, следуя ломаной линии, которую образуют акты нашего внимания, видим ступени лестницы» [7].
Будем называть любой акт самосознания «дхармой», следуя терминологии индуизма и буддизма. По определению, дхарма – это то, что воспринимается нами как отдельное целое состояние внешнего или внутреннего мира. Иначе говоря, дхарма есть элемент нашего мышления, который в западной философии со времен Платона трактовался как идея. В средневековой схоластике она получила статус универсалии, Гуссерль в своей феноменологии называл дхарму интенцией, а психологи – гештальтом, подчеркивая его целостность. С нейрофизиологической точки зрения наши мысли, чувства и ощущения есть продукт взаимодействия нейронов мозга, включая периферийные рецепторы. Каждый нейрон может иметь несколько тысяч соединений с другими нейронами через синапсы. Т.о. дхарма – это та или иная конфигурация задействованных нейронов и при этом нормирована мозгом как целая. В этом смысле любое дробное число, осмысляемое мозгом, есть целая дхарма. В частности, это значит, что бесконечность всегда актуализирована мозгом.
Что значит измерить физические наблюдаемые некоторого события? Это значит – остановить время, получить информацию о мгновенном состоянии системы между причиной и следствием, ибо через мгновение эта информация изменится. Так что же такое мгновение? Похоже, это вовсе не бесконечно малая величина, а нуль. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Но можно сделать фотографию реки и любоваться одной и той же рекой вечно. Однако на фотографии река не течет и, значит, находится не в каком-то интервале времени, а в нуле. Понятно, что сама фотография находится во времени и со временем истлевает, но тот идеальный образ реки на ней не меняется. Только в нуле ничто не происходит. Мгновение – это нуль! Физический процесс имеет смысл определять только в каком-то моменте времени: (i) в нуле 0, (ii) в кванте времени dt или (iii) в некоторой сумме этих квантов, образующих больший или меньший интервал Δt.
Измерение скорости объекта оказывается очень простым, если хронометр включается на старте и выключается на финише, а затем расстояние делится на его показания. Но в каком диапазоне должны находиться показатели хронометра? В нулевом времени (i) тело находится в покое, а его скорость тоже равна нулю или бесконечности, становясь вездесущей световой точкой. Именно такое вечное настоящее теоритически допускает мгновенные (бесконечно быстрые) квантовые корреляции между частицами на любом расстоянии друг от друга. Принципиальная проблема здесь в том, что произвести измерение вне времени в принципе невозможно. На это всегда необходим некоторый срок. Если же экспериментатору удастся уложить свое измерение в квант времени (ii), то он должен получить световую скорость для любого объекта, которая в этом случае оказывается производной кванта пространства:
(6.1)
Опыт Майкельсона-Морли с интерферометром можно считать таким измерением. И только в том случае, когда экспериментатор проводит свое измерение за некоторую конечную величину (iii), он получает классическую скорость. Итак, теоретически у одного и того же события может быть три скорости:
(6.2)
.
Поводом к тому, чтобы считать пространство состоящим из времени, может послужить тот факт, что в механике производной координаты пространства является скорость, а производная скорости есть ускорение. Но для ускорения не существует производной. Иначе говоря, вторая производная скорости (и соответственно третья производная координаты) есть математическая константа, т.е. мгновенный покой. Прежде всего это подразумевает, что ресурсы пространства «исчерпаны». И тогда само пространство в каком-то смысле состоит из времени, поскольку последовательное дифференцирование в том и заключалось, что пространство делилось на время. Наконец, это значит, что производная ускорения есть скорость света:
Лемма 8.
Этим, кстати сказать, объясняется и то, почему скорость света не имеет ускорения (а ведь именно поэтому она не складывается с другими скоростями). У нее не может быть собственной производной, поскольку квантовать квант невозможно, а математическое дифференцирование константы дает нуль, световую точку эфира. Допустим, что возможна некая «алгебра времени», в которой , тогда , а релятивистский коэффициент , т.е. он по геометрическому смыслу есть некий «векторный базис» пространства-времени. При этом производной скорости света является сам квант времени. Эта гипотеза высказывается лишь в продолжение убеждения Эйнштейна, по поводу которого Оппенгеймер шутил, что его никто никогда не сможет истолковать, – убеждения в том, что законы природы должны быть просты. Идея о том, что пространство состоит из времени, очень проста в том смысле, что ее разработка сделала бы изощренный формализм физики почти прозрачным, прояснив смысл массы (в частности, массы покоя).
Т.о. скорость света, которая в нашем понимании выражает мгновенный покой, получает в релятивизме статус оператора преобразования времени в пространство:
и (6.3)
Если с есть скорость света, то (6.3) дает лишь ось времени в пространстве Минковского, которая вместе с тем является мировой линией световых конусов. Но если она выражает световую точку, то это могло бы значить, что все пространство Минковского есть тот самый релятивизованный эфир, который возникает из точки покоя под воздействием времени. В сущности, такова же общая концепция Большого взрыва. Сингулярность – это ведь вовсе не точка в пустом пространстве. Пространство само разворачивается из нее. Но тогда и расширение Вселенной во времени оказывается просто скрытой тавтологией: время ее и расширяет.
Итак, мы пришли к выводу, что если было бы технически возможно произвести измерение скорости любого тела за один квант времени, то его скорость всегда была бы световой. Но от таких результатов мало пользы. Кажется, все в этом мире должно двигаться со скоростью света. Как же телам удается выбирать себе иную скорость? И наша реальность ей соответствует: достаточно реальному Ахиллесу погнаться за реальной черепахой, чтобы их история описывалась классической механикой. Именно тогда становится возможным говорить о плотности времени в каждой ИСО, которую определяет классическая скорость.
Однако в строгом смысле констатация некоторого события – это в идеале констатация мгновенного покоя, в котором время равно нулю, т.е. не прогрессирует. Но поскольку момент времени t ничем не отличается от момента t + 0, то и соответствующие им события сливаются вместе. Это даже не чудо, в котором мы проглядели промежуточное событие. Это – одно единственное событие. Простая экстраполяция этого факта во времени вперед и назад приводит к выводу, что во Вселенной время всегда должно быть равно нулю, и в ней ничто не может происходить. Есть одно единственное событие – сама Вселенная. Есть одна причина – Большой взрыв и одно следствие – Большой хлопок (если принимать эту модель). Такая логика становится буквальной: А влечет В, и между ними ничего нет, а история двух сопряженных Вселенных укладывается в два кванта времени.
Фактически дифференцируемое время в физике уже является квантовым. Интуитивно очевидно, что время не должно содержать в себе еще что-то кроме самого себя. Это подразумевает его однородность. В каком же смысле время может быть при этом квантовым? Так, фотографируя реальность вокруг себя, мы получаем мгновенный (плоский) снимок этой реальности. На следующем снимке, сделанном через мгновение, эта реальность уже немного изменится. В кино частота таких кадров равна 24 в секунду. Для континуального времени частота «кадров», составляющих Вселенную, должна быть (в обратной пропорции к бесконечно малой величине) бесконечно большой, хотя физика нам говорит, что она, как будто, должна быть не больше (в обратной пропорции) Планковского времени сек. А если каждый кадр отождествить с математической точкой на континууме (стреле времени), то их частота вообще должна быть несчетной величиной по Кантору. В нашем понимании физическое время t выглядит так:
t = 0 + dt + 0 + dt + 0 +… (6.4)
Только такое время содержит в каждой своей точке мгновенный покой, выраженный скоростью света, и при этом оно способно динамически развиваться по-квантово. Физическое пространство-время оказывается покрытием эфира, который можно считать «истинным континуумом» в том смысле, что быть плотнее уже невозможно. В эфире единство достигает такого совершенства, что в нем вообще уже ничто не различимо. Его топология – это топология ничто (пустого множества). Классический Канторовский континуум устроен именно так, определяя топологию фундаментального обобщенного пространства. Вариационное требование для функции быть дважды дифференцируемой связано именно с тем, что континуум сингулярен. Иначе говоря, линейный элемент алгебры всегда положительно определен над сингулярностью.
Физическое пространство-время дискретно, но все «дыры» в нем заполнены абсолютным покоем. Это соответствует тому, что говорилось ранее про пространство Минковского: как представление физического пространства-времени оно причинно (дискретно), но абстрактно (и фактически!) оно же есть совокупность световых точек, сплошной покой. Есть ли там материя или нет, там есть эфир. Происходит ли там какое-то физическое событие или нет, там происходит световое событие. Математически запись (6.4) вполне корректна, ведь нуль ничего не меняет в сумме. При этом именно эти нули оказываются физическими событиями или квантовыми состояниями, в которых ничего не происходит, и между ними лежит тот самый квант времени, отделяющий причину А от следствия В в потоке времени:
(6.5)
Математический предел (фильтр Коши) на таком континууме подсказывает, что точки оказываются по сути нулями, а расстояния между ними являются дифференциалами – псевдоточками, бесконечно малыми величинами, как они были изначально определены в анализе. Числовая последовательность из дифференциалов должна сходиться к нулю, который уже ничего не меняет в этой последовательности, но ставит фигуральную точку в процессе. В физическом смысле в этом нуле ничего не происходит кроме вневременной констатации события, а процессы происходят в интервалах между событиями. Этот континуум не является Хаусдорфовым: он дискретен, но не отделим, как этого требует лемма 5.
Так что ждет экспериментатора, который хочет получить о квантовом состоянии А точную информацию?.. тут по правилам нужно добавить: в момент времени t. Но всякое квантовое состояние находится в нуле. Локализация этого события дает фрагмент реальности в мгновенном покое с двумя квантами времени, который можно записать так:
(6.6)
Фактически, если идеальное мгновение равно нулю, то реально доступный нам момент времени оказывается равен по крайней мере двум квантам времени, образующим «оболочку» нуля, а не одному. В них-то Вселенная и движется. И то, что находится сзади А, не эквивалентно тому, что находится впереди него. В КМ этот сдвиг по стреле времени выражается через гамильтониан. А поскольку квант электромагнитного излучения является константой от времени t и энергии Е, то принцип неопределенности, гласящий в традиционной записи, что соотношение погрешностей в измерении энергии и времени не может быть меньше постоянной Планка,
(6.7)
должен выглядеть в недостижимом идеале так, чтобы выразить раздвоение того, что мы хотим считать настоящим:
Неопределенность оказывается следствием дискретной метрики, определённой на кванте времени, при том что нулевая метрика есть сингулярность. В соответствие с тем, что мы понимаем под «стрелой времени», квант dt можно считать единичным вектором, выражающим ее направление. Тогда унитарная норма задает на пространстве топологию, базой которой являются всевозможные открытые шары с радиусом . Прямым следствием этого становится унитарная алгебра КМ, где вектор состояния является единичным, а гамильтониан ассоциирован с квантом действия. В таком пространстве мера Лебега совпадает на открытых и замкнутых интервалах:
(6.8)
При этом квант времени, ассоциированный с иррациональным числом, можно считать континуальным физическим процессом (струной), а точки на его концах, соответствующие рациональным числам, – событиями (частицами). Понятно, что время жизни той или иной виртуальной частицы есть сумма квантов, а виртуальная пара частиц должна образовывать временную петлю вокруг этой суммы. По сути, все квантовые диаграммы вроде фейнмановских и струнных или спиновые сети петлевой квантовой гравитации подразумевают дискретную топологию. Если имеет место dt ~ h, то неопределенность в значениях сопряженных величин (6.6) оказывается не меньше унитарной нормы, т.е. постоянной Планка, между двух сингулярностей, так что когда одна из погрешностей приближается к нулю, вторая стремится к бесконечности (если мы принимаем соотношение ).
Доказательством волновых свойств света служат дифракция и интерференция света. Корпускулярные свойства свет проявляет в явлении фотоэффекта. При прохождении электронов через одну щель, они ведут себя как частицы, оставляя на экране точки, но при двух щелях эти же электроны создают на экране череду темных полос, которые присущи волнам (отрезкам). Классическое объяснение выглядит так. «Только участием обеих щелей в прохождении электрона через диафрагму может быть объяснена возникающая на экране интерференционная картина. Любая попытка определить, через какую щель прошел электрон, неизбежно приводит к нарушению интерференции. Отсюда следует, что электрону, как и любой другой микрочастице, нельзя приписать определенную траекторию движения».
