Текст книги "Иностранный легион"

Автор книги: Сергей Балмасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

«Марокко, Африка. Многоуважаемое издательство, сейчас я получил Ваши 5 журналов. За них, конечно, очень сильно благодарю. В почте я прочел, что есть какие-то сведения о дальнейшей судьбе в Легионе для Егоровского Александра, а может быть, и для меня. Дело в том, что я писал очень много, но не получал ни ответа, ни отказа. Вы мне писали, что Вы передали одному русскому семейству, чтобы они приняли меня, как крестника, потому что у меня нет никого. Если это русское семейство не обратило внимания, то будьте добры, передайте кому-нибудь из других семейств. И я еще хочу Вас спросить одно. Мне сейчас всего лишь 17 лет. В таком возрасте здесь быть не полагается, но из-за того, что у меня никого нет, я и страдаю здесь, как какой-то преступник. Может быть, мне написать генералу Врангелю и просить его о содействии, т. к. я по вине большевиков попал сюда. По-моему, он только один может помочь моему горю. Так вот, господин Бурцев, поскольку Вы более умный человек, чем я, то рассудите сами и не оставьте эту просьбу, пожалуйста, без внимания. Я здесь научился ценить очень высоко то, что не ценил в нормальной жизни… Если это будет возможно, то будьте мне, как родной отец, и помогите мне написать Врангелю, дайте его адрес или перешлите мою просьбу ему сами, потому что это Вам больше возможно. Господин Бурцев, будьте мне отцом, не оставьте мои надежды на отъезд к Врангелю. Жду с нетерпением Вашего ответа. С приветом к Вам, Н. Егоров».

«Представителю Российского правительства Его Высокопревосходительству адмиралу Колчаку Ильи Васильевича Горбунова младшего унтер-офицера 149-го стрелкового полка Прошение Во время нашествия большевиков на юге России я вынужден был покинуть Одессу и, бежав оттуда, записаться в Иностранный легион. В настоящее время большевики бесчинствуют по всей России. Я молод и силен, но в настоящее время совершенно бесполезен для России. И это тогда, когда враг наш направляет все силы, которые час от часу растут, против любящих ее сынов. В силу вышеизложенного честь имею покорнейше Вас просить исходатайствовать мне разрешение у французского правительства на право поступить в ряды Вашей армии, Вашего Превосходительства, адмирала Колчака или генерала Деникина». «Колон-Бечаз 1-й иностранный полк, 12-я рота Здравствуй, Нестеренко! Прочитал только что твое письмо к Овчинникову. Радуемся, конечно, что он о нас беспокоится, но вместе с тем и душа разрывается на части. Полковник и некоторые другие освобождены от службы, а с нас выжимают последние соки. О, Господи! Когда мы освободимся от этого проклятого ига! Знаешь, Нестеренко, меня сейчас настроение наводит на дурные мысли. Не дай Бог, если не уеду из этой каторги. Черт побери жизнь!.. Чем мучиться 5 лет, так лучше 5 часов… Мое дурацкое предчувствие подсказывает, что не скоро мне отсюда вырваться, от чего становится страшно тяжело. Проклинаю тот день, когда подписал легионный контракт. Ты пишешь: «Если не будет запроса, телеграфируйте». Так и сделали, а что дальше – не знаем. Новости сейчас не буду писать – не до них. Нестеренко, умоляю на коленях, не забудь меня. Не дай погибнуть в 20 лет, когда только является желание жить. Я знаю, что Вы хлопочете, но все же прошу еще раз – позаботьтесь о нас. Пиши. Твой друг, С. Иванов».

«Здравствуйте, Гена, Сеня, Петя, Коля! Не верится мне, чтобы Вы забыли Ваше обещание ходатайствовать и писать о каждом Вашем шаге, и ведь это – правда! Вам, испытавшим «прелести» Легиона, не писать друзьям – это подлость, и другого названия такой поступок не заслуживает. Я не говорю о себе, я говорю от имени друзей, которые находятся здесь же. Мы все живем Вашими письмами, они если не для всех, то для многих отстраняют смерть. Гена, мне, мальчишке, испытавшему все прелести войны с 16 лет, не так трудно, но подумай о других, которые жили в других условиях с пеленок, каково им, да и мне, со дня Вашего отъезда! Все время хочется отдохнуть, и я не могу перестать пить, курить и опять пить запоем. Гена, ради всего святого, ради имени святой дружбы, пиши, освободят нас или нет. Гена, я постарел, но не поумнел. Временами отдаются мои грубые шутки, которые я отпускал в Ваш адрес. Гена, я послал тебе телеграмму-письмо от имени Иванова и вот результаты: после письма, которое ты послал с газетой, мы писем больше от Вас не получали. Я не могу писать, что говорит сердце, я пишу, что диктует ум. Знайте, Гена, если только вы – нерешительные трусы, то не в одной смерти вы будете виновны. Слушай, Гена, все мы любим жизнь, но так, как мы живем… Умоляю, как брата, пиши правду… Ручко помешался, и мне от этого недалеко, много на это не надо. Письмо, посланное нам 20 августа, предотвратило на некоторое время катастрофу. Спросишь Ермолаева. Я разорвал письмо на его глазах, которое бы послужило Вам, как вестник моей смерти. С того дня прошло полторы недели. Я еще подожду немного, а там – прощай, жизнь. Целую всех. Георгий Овчинников».

«Марокко, 4 апреля 1921 г. Многоуважаемый господин Бурцев! Я Вам пишу свое последнее прошение. Я Вам уже писал 2 письма, но они, может быть, не дошли. Неужели и это письмо не дойдет? Только что я получил Ваш журнал, где прочитал, что в середине мая созывается съезд, и вот у меня явилась последняя мысль на освобождение. Я Вас прошу, чтобы Вы передали на съезд мое письмо, которое, по моему соображению, дает жизнь планам прекратить мои страдания. И пожалуйста, не откажите хотя бы в последний раз подумать, каким образом мне найти дорогу на выход из этого ада. Ведь я Вам, кажется, писал, что раз немецкое консульство, принадлежащее державе, бывшей когда-то врагом для Франции, имеет голос и освобождает отсюда несовершеннолетних немцев, то, как я думаю, что русское консульство может этого для своих добиться и подавно, как представитель страны, бывшего союзника французов. Но писать в само консульство я не могу, потому что отсюда письмо по такому адресу не допустят. Да я и не красноречив писать-то им такие прошения, но Вы, я думаю, будучи редактором газеты, можете это все устроить. Допустим, здесь скажут: хорошо, мы его отпустим, и куда он тогда пойдет?» У меня здесь много знакомых по контракту, которые бы дали возможность поступить на технические курсы. К ним я очень стремлюсь, французский язык, по крайней мере, знаю не хуже русского, в отличие от большинства наших, не понимающих его. Если Вы поднимете этот вопрос на собрании, то, наверное, Вас они все же поймут и оценят, как я здесь мучаюсь. На всякий случай я Вам напишу, как здесь худо. Я сам родом из города Путивля Курской губернии. Выехал я 30 ноября 1912 г. в Болгарию. Здесь и нашел меня несчастный случай записаться в Легион. Но я записался туда потому, что работать у меня не было сил после ранения, и, следовательно, было почти невозможно кормиться в то время. Однако французы предложили совсем не то. Явью оказалось то, в чем мы сегодня находимся. Я, кажется, если не ошибаюсь, уже описывал мой переезд Вам. Так вот, многоуважаемый, не оставьте хотя бы мой последний вопль о спасении, сделайте все, что только Вам возможно, и за это будет Вам отплачено по заслугам. Итак, я на Вас надеюсь. Извиняюсь, что писал неразборчиво и очень кратко, но не могу писать лучше, потому что сейчас у меня трепещет сердце и трясутся руки, что сильно проявило себя при написании этого письма. Господин Бурцев! Еще одна просьба, подайте объявление в газету: Н. Егоров разыскивает Глезенина, выехавшего из России в 1921 г. Номер Егорова 56308, 4-й иностранный полк, 3-й батальон, 9-я рота, Засугерт на Бу Дениль, Марокко. Егоров вам делает небольшую приписку: «Жду и сгораю от нетерпения, уважающий Вас, Н. Егоров».

Выдержка письма эмигранта А.Б. взята из публикации «На развалинах русского влияния в Ливане и Сирии» журнала «Казачий путь» № 34, 1928 г.: Следует отметить, что из-за большого процента проживавшего в Ливане и Сирии православного населения Россия имела среди них особый авторитет. Но «как финальный аккорд гибели русского престижа и унижения русского имени, в 1924 г. французский верховный комиссар запрещает русскому оркестру легионеров играть гимн «Коль Славен» на похоронах заслуженного русского адмирала, еще недавно бывшего им боевым соратником». Данный документ для публикации взят из частной коллекции белоэмигранта А.А. Воеводина. Воеводин Александр Александрович – донской казачий офицер. Окончил 4 курса юридического факультета Московского университета, военное училище Тифлиса. Участник Первой мировой войны, с 1916 г. – командир рабочей роты, офицер для технических поручений Управления корпусного инженера 1-го Кавказского армейского корпуса в 1917–1918 гг. Офицер Русского Закавказского добровольческого корпуса, журналист. Вступил в Добровольческую армию. В ноябре 1920 г. эвакуировался из Крыма в Константинополь с армией Врангеля. С февраля 1921-го по октябрь 1922 г. жил в Тунисе. Принимал участие в издании журналов для студентов-эмигрантов «Жили-были», «Студенческий листок». С конца 1922 г. проживал в Чехословакии, занимался общественной деятельностью – секретарь Объединенных российских эмигрантских студенческих организаций в Праге. Студент Русского юридического факультета в Праге в 1922–1925 гг. Член кружка «Далиборка» в 1922–1928 гг. С 1923 г. – член «Союза русских писателей и журналистов» в Чехословакии. В предвоенные годы – секретарь этой организации. Член редколлегии журнала «Своими путями» – издания Русского демократического студенческого союза. Редактор «Справочного листка» – еженедельной газеты «Русского свободного университета» в Праге в 1934–1939 гг. В годы Второй мировой войны вступил на путь подпольной борьбы против немцев, арестован ими, брошен в концлагерь, где и погиб. Оставил неопубликованные воспоминания: «В революционное время на Кавказском фронте, февраль 1917-го – февраль 1918 г.»;[451]451
  1931 г.


[Закрыть] «На миноносце «Гневном» из Константинополя в Бизерту»;[452]452
  1927 г.


[Закрыть] «Два года в Тунизии» в трех частях.[453]453
  1928–1929 гг.


[Закрыть] В Государственном архиве Российской Федерации[454]454
  ГА РФ


[Закрыть] находится его личный фонд № 6340. }. От Г. Алферова – в Прагу, 1930 г. «…Страна Алжир находится, как всем известно, на берегу Средиземного моря. Мой приезд в Африку – уже второй – после Египта. В Египте был совсем другой климат. Там было жарче, чем здесь. Летом и здесь жарко, но в зимнее время идут дожди и дуют ветры. Но снега до 7 февраля не было. Живут здесь, как и в Египте, арабы, евреи и много испанцев. Конечно, есть и французы, как начальство, так и войско. Евреи, как и всюду, занимаются коммерческим делом, арабы и испанцы – обрабатывают землю. Растет здесь много пшеницы, но главное – это виноградорство. Еще растет здесь много масличного дерева, апельсинового, но таких деревьев, как у нас, на Дону, не замечено. Испанцы живут сносно, но арабы – бедно. Я служу в роте телефонистов, телеграфистов и радиотелеграфистов. Первые четыре месяца мне было учение. Казаков здесь немного, потому что они больше идут в кавалерию, которая стоит в Тунисе, в городе Сусе. Военной службы здесь почти нет – то есть винтовку берешь раз в неделю во время стрельбы. Остальное время провожу в классе, учишься, как в школе, с половины восьмого до половины десятого, и после обеда – с часу до четырех, а после – свободен. В девять часов – перекличка, и в десять – ложимся спать. Встаем – в половине седьмого, завтрак состоит из четверти литра кофе. В половине одиннадцатого – обед (суп, мясо и еще что-нибудь – когда рис, фасоль, макароны) и четверть литра вина. Хлеба дают один фунт в день (четыреста грамм). Ужин – в пять часов…» С.289. Данные документы содержатся в ГА РФ. Ф.6340. Оп.1. Д.7. Лл.1-12. От Сергея Валерьяновича Архипова, госпиталь Джерьял, Алжир, 8 мая 1923 г., А. А. Воеводину, в Прагу.[455]455
  От Г. Алферова – в Прагу, 1930 г. «…Страна Алжир находится, как всем известно, на берегу Средиземного моря. Мой приезд в Африку – уже второй – после Египта. В Египте был совсем другой климат. Там было жарче, чем здесь. Летом и здесь жарко, но в зимнее время идут дожди и дуют ветры. Но снега до 7 февраля не было. Живут здесь, как и в Египте, арабы, евреи и много испанцев. Конечно, есть и французы, как начальство, так и войско. Евреи, как и всюду, занимаются коммерческим делом, арабы и испанцы – обрабатывают землю. Растет здесь много пшеницы, но главное – это виноградорство. Еще растет здесь много масличного дерева, апельсинового, но таких деревьев, как у нас, на Дону, не замечено. Испанцы живут сносно, но арабы – бедно. Я служу в роте телефонистов, телеграфистов и радиотелеграфистов. Первые четыре месяца мне было учение. Казаков здесь немного, потому что они больше идут в кавалерию, которая стоит в Тунисе, в городе Сусе. Военной службы здесь почти нет – то есть винтовку берешь раз в неделю во время стрельбы. Остальное время провожу в классе, учишься, как в школе, с половины восьмого до половины десятого, и после обеда – с часу до четырех, а после – свободен. В девять часов – перекличка, и в десять – ложимся спать. Встаем – в половине седьмого, завтрак состоит из четверти литра кофе. В половине одиннадцатого – обед (суп, мясо и еще что-нибудь – когда рис, фасоль, макароны) и четверть литра вина. Хлеба дают один фунт в день (четыреста грамм). Ужин – в пять часов…» С.289. Данные документы содержатся в ГА РФ. Ф.6340. Оп.1. Д.7. Лл.1-12. От Сергея Валерьяновича Архипова, госпиталь Джерьял, Алжир, 8 мая 1923 г., А. А. Воеводину, в Прагу {


[Закрыть] От Г. Алферова – в Прагу, 1930 г. «…Страна Алжир находится, как всем известно, на берегу Средиземного моря. Мой приезд в Африку – уже второй – после Египта. В Египте был совсем другой климат. Там было жарче, чем здесь. Летом и здесь жарко, но в зимнее время идут дожди и дуют ветры. Но снега до 7 февраля не было. Живут здесь, как и в Египте, арабы, евреи и много испанцев. Конечно, есть и французы, как начальство, так и войско. Евреи, как и всюду, занимаются коммерческим делом, арабы и испанцы – обрабатывают землю. Растет здесь много пшеницы, но главное – это виноградорство. Еще растет здесь много масличного дерева, апельсинового, но таких деревьев, как у нас, на Дону, не замечено. Испанцы живут сносно, но арабы – бедно. Я служу в роте телефонистов, телеграфистов и радиотелеграфистов. Первые четыре месяца мне было учение. Казаков здесь немного, потому что они больше идут в кавалерию, которая стоит в Тунисе, в городе Сусе. Военной службы здесь почти нет – то есть винтовку берешь раз в неделю во время стрельбы. Остальное время провожу в классе, учишься, как в школе, с половины восьмого до половины десятого, и после обеда – с часу до четырех, а после – свободен. В девять часов – перекличка, и в десять – ложимся спать. Встаем – в половине седьмого, завтрак состоит из четверти литра кофе. В половине одиннадцатого – обед (суп, мясо и еще что-нибудь – когда рис, фасоль, макароны) и четверть литра вина. Хлеба дают один фунт в день (четыреста грамм). Ужин – в пять часов…» С.289. Данные документы содержатся в ГА РФ. Ф.6340. Оп.1. Д.7. Лл.1-12.

От Сергея Валерьяновича Архипова, госпиталь Джерьял, Алжир, 8 мая 1923 г., А. А. Воеводину, в Прагу:[456]456
  первое письмо


[Закрыть] «…Передо мной Ваше письмо от 20 марта, адресованное на имя Белокурова, который мне его переслал. Последний находится в Марокко, где уже начались операции. Вы сами знаете, что в боевой обстановке, в особенности при полевой войне, невозможно регулярное сообщение с культурным миром. А посему мне поручено не терять Вас из виду, чтобы при Вашем активном содействии, на которое мы рассчитываем на основании Вашего письма, быть в курсе всех вопросов, связанных с судьбой русской учащейся молодежи вообще, оказавшейся волею судеб на чужбине, выброшенной из привычных, культурных условий существования, и студентов-легионеров, в частности. Энергичная работа правления Организации российских эмигрантских студенческих организаций, или, персонифицируя последнее, – Ваша работа, дорогой коллега, – столь благотворительная по результатам, уже достигнутым и вероятным, что дает надежду на почти полное разрешение всех вопросов нашей жуткой действительности. Если Вас интересуют быт и нравы этого «Мертвого Дома», именуемого Иностранным легионом, я охотно поделюсь с Вами материалом…» 2-е письмо С.В. Архипова из Алжира А.А. Воеводину в Прагу, 11 мая 1923 г.: «…Из очень авторитетного источника узнал, что Ваша работа в целях освобождения от службы русских студентов-легионеров не пропала даром: письмо доктора Масарика, одобренное Мильераном, передано на рассмотрение военного министра. Даже не рассчитывая на полный успех, можно тем не менее с уверенностью сказать, что этот шаг не останется без последствий. Я в самом радужном настроении. Недаром во мне живет вера в чудо. Не первый раз приходится быть свидетелем событий, совершающихся «рассудку вопреки». Дай Бог, чтобы и на этот раз «невозможное сделалось возможным и необходимым». Французское правительство, не страдающее, кажется, исторической близорукостью, должно ясно видеть, даже несмотря на предыдущие события, контуры будущей России, и в его прямых интересах пойти на уступку общественному мнению подлинной России и ее младшей сестры – Чехословакии. Это является для Франции действительно экзаменом на политическую зрелость, успех которого зависит исключительно от степени ее подготовленности, от реальности всей ее социологической концепции. У меня к Вам просьба. Не имеется ли у Вас случайно каких-либо сведений о Василии и Петре Аверьяновичах – или Валерьяновичах – Архиповых, моих братьях. Первый – инженер-технолог, окончил Петроградский технологический институт в 1913 году, работал в Николаеве на Военно-Морском Флоте и последние годы был заведующим портовой электрической станцией там же. Второй – студент Московского императорского технического училища[457]457
  приема 1910 г.


[Закрыть]…»

3-е письмо С.В. Архипова из Алжира А.А. Воеводину в Прагу, 26 июля 1923 г.: «…Спасибо сердечное, дорогой Александр Александрович, за Ваше большое, милое письмо, которое доставило мне много приятных минут, а за хлопоты Ваши по розыску моих братьев – земной Вам поклон. Это – услуга, которая не забывается. Итак, я в неоплатном долгу перед Вами. Правительство, от которого зависит наша участь, всячески затягивает разрешение поставленного Вами прежнего вопроса, глухо оно… Перестало меня это удивлять и возмущать. Разочаровался я в республиканских «добродетелях». Республиканские правительства,[458]458
  я не разумею в том числе Чехословакию, которая являет собой поразительно удивительно-красивое исключение


[Закрыть] не способны подняться в своей политике и мировоззрениях до благородства, до чистой идеи, без всякой материалистической окраски. Дистанция огромного размера между двумя республиками – скромной, благородной Чехословакией, родившейся «из пены морской», и гордой, тщеславной, жестокой Францией. В то время, как последняя, дорого заплатившая за свою победу… русской кровью, по звериному праву присвоила себе львиную долю добычи, присудив себе части тех, кто, обескровленный, потерял свое национальное достояние во имя общего дела на поле чести, в то время как по всей республиканской Европе происходит пир во время чумы, разыгрывается страшная, дикая вакханалия, дирижируемая кучкой грубых, жестоких, некультурных политиканов, благородная Чехословакия, продолжая лучшие традиции самых славных дней Европы, творит большое культурное дело и в отношении своей смертельно-больной, всеми забытой старшей сестры [России] – «приютила, и согрела, и поесть дала» многим тысячам ее страдальцев!.. Порой пробуждается во мне дикая злоба-ненависть против современной Франции. Если бы видели воочию ее гнусную политику в Иностранном легионе, политику, которую можно охарактеризовать несколькими, но выразительными словами: сифилизация, спаивание и покровительство всем порокам, которые распустились здесь махровым цветом: педерация, самые неестественные комбинации сексуального характера, казнокрадство, обман, вымогательство, бесцеремонная, наглая игра на желаниях несчастных, безответных легионеров. Поймали нас в свои хитросплетенные, расставленные сети беззастенчивой лжи и обмана, воспользовавшись нашей наивностью и безвыходным положением в Константинополе, куда мы явились все оглушенные и раздавленные «грозой» и третьей бурей революции. Нахальство и бесстыдство доходили до того, что их генералы (!), занимавшие высокие военные посты в Константинополе,[459]459
  как, например, генерал Пель


[Закрыть] афишировали несуществующие блага, от которых у несчастных, голодных, раздетых россиян слюнки потекли… А что же нам? Бледнеют «Записки из Мертвого Дома» перед нашей кошмарной действительностью, перед этой страшной республикой татуированных с головы до пят, закоренелых, матерых преступников, которым – место на виселице в любой стране, – этой республикой сифилитиков, дегенератов, алкоголиков, педерастов, садистов всех степеней и оттенков, всех национальностей и возрастов, – перед этим ящиком Пандоры, где сконцентрированы все пороки культурного человечества. Все республики существуют в современном мире, как два страшных очага заразы, проказы, гниения, разложения – это Коммунистическая Россия и Иностранный французский легион. Как в первую, так и во вторую слетелись черные вороны со всех концов земного шара. Легион – это квинтэссенция всей человеческой части, которой не повезло, у которой сорвалось, – это пара Коммунистической России. Аборигены его – квалифицированные преступники всех мастей, у которых за душой – десятки, если не сотни дьявольских злодейств, которые подложными именами живут под сенью французских республиканских законов, прикрыв свои прокаженные тело и душу униформой французского солдата!.. Многие и многие из «малых сих» – я говорю теперь о русских – подпадают под это жуткое, разлагающее влияние, равняясь по этому зловонному отбросу человеческому…

И лишь немногие, обладающие недюжинной волей и действительно интеллектуальными интересами, оказались в состоянии осуществить свою индивидуальную стоимость, порвать с этой апокалипсической средой, оставаясь гордо-одинокими. С ужасом констатирую результаты этого тлетворного влияния. Некоторые окончательно опустились на дно, поклявшись, таким образом, в вечной и неизменной верности Легиону. Наступает самый страшный период, когда «публика», освоившись наконец с языком, акклиматизировавшись, так сказать, и имея небольшие деньги, пойдет, не оглядываясь, по торной дороге, по стопам своих растлителей, прямо в жуткое царство вечных легионеров, то есть – заживо погребенных. Спешите, время не ждет, дорогой Александр Александрович!.. Те же, кто сохранил еще бодрость и ясность духа, полны энергии и жажды работать и учиться. Прошли они суровую кровавую школу жизни, опыты которой спасут их в будущем от многих неосторожных шагов. Куйте железо, пока горячо, дорогой!.. Во имя нашей любимой Родины, которая скоро восстанет со смертного одра и потребует своих верных сынов на титаническую работу, во имя нашего общего сказочного прошлого, которое неразрывными узами связывает всех нас, во имя, наконец, гуманности и любви к ближним, к несчастным сделайте, дорогой Александр Александрович, умоляю Вас, все возможное и невозможное, чтобы спасти нас, памятуя, что за душу каждого спасенного многое воздастся Вам… Дай Бог Вам неустанной энергии и успеха. Услышьте же наконец этот «глас вопиющего в пустыне!..». Да хранит Вас Господь».

Письмо четвертое С.В. Архипова из Алжира в Прагу А.А. Воеводину: «…На этот раз ограничиваюсь несколькими строчками. Был бы бесконечно рад Вашей весточке. По поводу регистрации студентов написал капитану Тихонравову, которого настойчиво просил о проведении ее. Он мне ответил, что ее реализация сопряжена со многими неудобствами. По сведениям, которыми он располагает, в Легионе имеется около 300 студентов. На 60-тысячный состав Легиона эта цифра – бесконечно мала. Продолжаю жить надеждой на осуществление нашей мечты. Посылаю Вам два любительских снимка, в исполнение Вашего желания. Простите великодушно за некоторую небрежность моего письма. Будьте здоровы…» Письмо пятое С.В. Архипова из Алжира в Прагу А.А. Воеводину: «Дорогой Александр Александрович! Долго не писал я Вам. Простите великодушно за мое глупое молчание. Не в «письменном» настроении был я, каюсь чистосердечно. Долго не получал я писем из дома, терзался… Точно страшная бездна разверзлась передо мной, и стоял я перед ней с закрытыми глазами, чувствуя перебои моего психического гироскопа, – с ноющей тоской, с ощущением тошноты и небольшого головокружения, как на качелях или перед боем, который вот-вот разорвет жуткую тишину своим ревом. Но вот наконец желанная весточка, и страхи мои рассеялись, но надолго ли? А время идет, идет своим чередом, убивая старые надежды, рождая новые… И мечется душа в клетке неопределенности, и бьется о голые скалы действительности… То загораюсь я надеждой, и верится тогда, «и верится, и плачется, и так легко-легко», то падаю я в бездну сомнений и страхов, и хочется плакать тогда, «забыться и заснуть». И всякий раз, когда я впадаю в жестокую меланхолию, «когда на устах моих – печать», приходит чье-либо милое, славное письмо, как ангел-утешитель… Направление моих мыслей меняется так, что неопределенное уравнение жизни превращается в одно уравнение с одним неизвестным, каковым является мой дальнейший жизненный путь… Простите за моментацию, дорогой Александр Александрович! Поделиться хорошим прямо-таки нечем. Не взыщите. Напишу подробно в следующий раз. Всего лучшего…»

Данные документы содержатся в ГА РФ. Ф.6340. Оп.1. Д.8. Лл.1-46. Письмо первое от Белокурова из Марокко в Прагу, 23 апреля 1923 года, А.А. Воеводину:

«Здравствуйте, дорогой коллега! Я послал Вам из Марокко несколько писем, но ответа от Вас пока никакого еще не получил. Не знаю, попали ли они вообще в Ваши руки. Во всяком случае, перед тем, как отправиться в так называемую «колонну», я напишу Вам еще. В начале мая начинаются наши операции в Марокко, в смысле завоевания и покорения диких арабских племен, разбросанных по долинам и плоскогорьям Среднего Атласа. В этих операциях принимает участие группа численностью около ста двадцати тысяч человек, в состав которой входит и наш полк. По всем признакам, операции будут нелегки, ибо местность, в которой они должны развиваться, чертовски для нас неблагополучная – горы, ущелья и горы… Безусловно, будет очень обидно, если придется сложить здесь кости за чужие интересы, за процветание страны, которая никогда не может быть Родиной. Впрочем, «Бог не выдаст, – свинья не съест», – говорит русская пословица. На днях я получил номер газеты «Дни» по моему настоящему адресу прямо из Берлина. Если это Ваши работы – большое спасибо! Вопрос, который меня больше всего интересует, – это ходатайство Организации российских эмигрантских студенческих организаций об освобождении студентов из Легиона. Каковы результаты? Или мы их вообще не дождемся?! Во всяком случае, держите тесную и постоянную связь с нашим капитаном Тихонравовым Первого Иностранного полка Французского легиона, стоящего в Сиди-Бель-Аббесе в Алжире. Он всегда в курсе дела, и если что со мной случится – ранят или убьют, – он будет знать в первую очередь. Лично я живу хорошо. Командую пулеметным взводом 7-й роты Второго Иностранного полка. Начальство ко мне относится очень хорошо. Мне говорят определенно, что, если во время этих операций я «отличусь», то меня передвинут в чин лейтенанта. Но, по правде Вам сказать, меня военная карьера не соблазняет. Хочется скорее вырваться из Африки, закончить образование и начать жить более спокойно. Надоели бесконечные походы, ранения, лишения… Слишком много их уже было! Простым же солдатам живется чертовски скверно. Утром – строевые занятия. После обеда – работа по постройке всякого рода дорог, с лопатой, ломом и киркой. Вечером – идти в караулы. Чуть что проштрафился – получаешь хорошую взбучку по уху или по физиономии, несмотря на то что во Французской Республике существуют «свобода, равенство и братство», здесь, в колониальных войсках, мордобитие – «на полном ходу». Впрочем, иначе нельзя. Когда в роте – 10 русских, 15 немцев, 10 французов, 5 итальянцев, 8 болгар, 12 арабов, пяток негров и так далее – дисциплину без кулака не поддержишь, а она – нужна. В особенности приходится трудно нам, унтер-офицерам. Все держится на нас. Мы – полные хозяева в роте, и вышестоящее начальство спрашивает с нас, и если твой взвод не находится на должной высоте, то в первую очередь сажают под арест тебя – за неспособности «внушать своим людям». Вот и приходится «внушать», пуская иногда в работу кулаки. Из двух зол приходится выбирать меньшее: лучше самому других бить, чем тебя будут бить другие. И вот так идет жизнь. Бегут дни, недели, месяцы… А впереди, может быть, ждет смерть, позорная смерть солдата, продавшего свою жизнь за деньги, за вино, за кусок хлеба, за право жить. Пьянство развито здесь сильно. Я тоже пьянствую вовсю. Трезвому этой каторги не выдержать! Посылаю Вам несколько фотографий и остаюсь в ожидании Вашего ответа, преданный Вам, Белокуров».

Письмо второе от Белокурова из Марокко в Прагу, 29 апреля 1923 года, А.А. Воеводину:

«Дорогой Александр Александрович! Ваше милое письмо от 20 марта получил только сегодня. На днях я Вам послал письмо с приложением нескольких фотографий. Завтра, к сожалению, мы уже выступаем в «колонну» для операций по отвоеванию новых территорий, так что писать много Вам не придется. Во всяком случае, даю Вам адрес моего друга, студента Архипова, который находится в очень благоприятных условиях и который будет давать Вам самые подробные сведения о Легионе. Он занимает пост сержанта, заведует военным госпиталем Джеревилль в районе Орана, и, само собой разумеется, времени у него свободного – масса, в то время как нам, «строевикам», приходится разрываться направо и налево, в особенности во время операций. Вы смущаетесь моей благодарностью? А я еще раз благодарю, благодарю за Вашу отзывчивость, за Вашу энергию, за Ваше желание помочь нам, легионерам, выбраться из осточертелой Африки. Про результаты не будем говорить! Я вполне полагаю, что это дело, которое мы затеяли, «неравное»… Бороться с толстокожим президентом республики не так легко. Ведь для них только собственные интересы играют роль, а наши… На самом заднем плане! Я это знаю и учитываю великолепно. Я вполне разделяю пессимистический взгляд нашего капитана Тихонравова, ибо он знает французов очень и очень основательно! Но тем не менее они все-таки могут сделать «красивый жест», как Вы говорите, если увидят, что на этом деле можно заработать. Французы – это те же жиды-спекулянты. Выгодно – они готовы рассыпаться мелким бисером, невыгодно – нос задерут кверху, и как индюки. За три года я их, каналий, узнал хорошо! Но, в общем, они – как бамбуковое дерево, и меня удивляет то обстоятельство, как они могли победить немцев? Во всяком случае, мы, иностранцы, русские, по службе французов давно заткнули за пояс, и они у нас учатся и спрашивают совета. Да Вы мне скажите по совести – есть ли на свете хоть одна нация способнее русской? Я написал бы Вам очень и очень много, но поймите, что работы по горло. Будучи командиром взвода, я имею на своей шее тридцать человек, а я – один, и приходится разрываться во все стороны… Меня зовут Василий Сергеевич, и по поводу фотографий, которые я Вам с этого дня посылаю или буду посылать, то Вы ими можете распоряжаться по своему усмотрению. Я никого не боюсь и никого не стесняюсь. Большевиков я три года бил и еще бить буду, и их контрразведок не боюсь. Они могут совращать с пути слабых, но с такими, как я, они поломают свои зубы. Вы рады, что я не падаю духом. Я духом никогда не падал, и, как бы мне ни было плохо, я рук не опущу. Правда, временами чертовски бывает обидно, что делается не так, как хочется, а как Бог велит, но я уверен, что в конечном итоге я своего добьюсь… Возможно, что в недалеком будущем я сделаюсь французским офицером. А как Вы думаете, этот чин мне дадут даром, за старые заслуги перед «Белой Россией»? Нет, голубчик, этот чин обойдется мне ценой крови и целых ручьев пота, но про это не будем говорить. Русская натура – крепка, и если нужно – она выдержит больше всех других, но своего все-таки добьется! Пока заканчиваю Вам это письмо с пожеланием успеха во всех Ваших делах. Архипову я скажу – описать легионерскую жизнь. Во время операций, когда будет время, все же буду посылать Вам короткие письма. Жду обещанных журналов с Вашим рассказом из жизни легионеров. Если разрешите, буду присылать Вам кое-какой материал для журнала. Крепко и дружески жму Вашу руку».