Текст книги "Иностранный легион"

Автор книги: Сергей Балмасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

– Что делаешь, дурак. Подохнем, как собаки… Брошу тебя. Сам уйду… Бережно поддерживая голову, напоил Анохина, и с его лица улыбнулись нежные губы Наташи, и не страшила больше пустыня, не слышал Игорь негодующего крика Ахметки. Кружится голова от теплого дыхания болота, болят глаза, сжимаются огненные объятья… Потускнели воспоминания, растаял образ Наташи, и, цепляясь за чахлые кустики, осталась сзади светлая радость. На пороге смерти съежилась жалость, сохранение жизни стало жестоким законом. И ночью нельзя было остановиться. Шли без отдыха, поминутно засыпая и тут же вздрагивая от ужаса при мысли остаться одному… В безмолвии звездной ночи продолжался их необычайный путь. Легкие, чуть приметные тени ложились от верблюдов на землю, сопровождая их, как чуткий сон… Так кончились четвертые сутки и наступило утро пятого дня, когда они вышли из болота. Обожженные солнцем, отравленные лихорадкой, с полузаснувшей, потемневшей душой, еле держались в седлах. Игорь видел, как шедший впереди верблюд с Ахметкой остановился и лег в песок, а Ахметка свалился рядом. Но это совершенно не отразилось в его мозгу. Страшная усталость сковала тело и волю. Скоро стал и их верблюд, лег на песок, Игорь упал на землю и тут же заснул глубоким сном. А Анохин, привязанный к седлу, очнулся от остановки и осматривался недоуменно в минутном прояснении малярии… Облегченно вздохнул прохладный ветерок, и темное, в мареве засинело свободное море… Вновь ожила радость, побежала впереди, улыбнувшись губами Наташи милой – неиспитой любви женской. Тягота сладостная, преодоленной борьбой утишенная, тягота к тому месту, где мать родила, осветила исхудавшее, обожженное лицо Игоря. Стоял в шумной гавани, у ног его плескалось море, а на нем покачивались косые, цветные паруса острогрудых лодок, и на крутых бортах крепких парусников кипела вольная торговая жизнь… В шипении белого пара гремели лебедки, и в хрупком стеклянном воздухе открылись ворота в желанное будущее… Прага, 1923 г.» Данный рассказ был опубликован в журнале «Казачий путь», № 10, С. 11–14. Отрывок из него, посвященный пребыванию русских во Французском иностранном легионе, представлен вниманию читателя ниже. А.А. Воеводин. «Шапка-невидимка» …Только вчера прибыли мы с Невидимкой на пост Касба в восточной части Марокко. После неторопливой, размеренной жизни Праги и бурного Парижа попали мы в пустынные, неисследованные горы Среднего Атласа. Блокгауз Касбы – 2 старых, каменных арабских строения, обнесенных невысокой каменной стеной и оплетенных несколькими рядами проволочных заграждений – расположены в низине, возле ручья, к которому спускаются с окрестных постов брать воду в бочонки и бурдюки. Гарнизон блокгауза состоит из сержанта и 20 легионеров – в их числе 4 казака. В Феце Невидимка приобрел 2 комплекта легионерского обмундирования, и на пост мы прибыли под видом возвратившихся из отпуска легионеров. Кончался сентябрь. Воздух в горах был удивительный – прозрачный, как хорошо протертое стекло, и полный острых, пряных запахов, наполнявших нашу степь с ее бурной полынью и низким, незаметным чабрецом. Помню я один разговор с казаками-легионерами. Сидели мы вечером за прикрытием каменной стены, потягивая вино их жестяных кружек, и дымили из трубок. Конечно, разговор вертелся вокруг недавнего и далекого прошлого, и казаки, перебивая друг друга, хвалились достоинствами своих станиц. Но прошлое ушло безвозвратно, а окружавшая действительность не давала пищи для особой веселости, и казаки ругали, на чем свет стоит, Легион, проклинали французов, арабов и Африку.

– А хотели бы вы уйти из Легиона? – спросил их Невидимка. Казаки переглянулись, пожали плечами и не сразу ответили. Все они служили в Легионе уже третий год.

– Черт его знает, как там, на работах… – раздумчиво пыхтел трубкой донец Васильев, – вот из Болгарии, Сербии пишут станичники: дюже плохо… Тут хоть харч дают да одежду… Он усиленно засопел выгоревшей трубкой.

– Д-да… Дело табак, брат… – неопределенно произносит усатый загорелый кубанец. Они недоговаривали чего-то, но я знал – думали, что не стоит менять шила на швайку… Вскоре опять заговорили о России.

– Нет уж, подожду возвращаться. Тоже и там несладко… Гарбуленкову от жены письмо пришло. Скотины нет, хозяйство разорено… А кто вернулся на Дон из-за границы – погнали в Красную Армию…

– Ну а кончится срок службы, куда пойдешь? – спросил я. Не знаю, – отмахнулся досадливо Васильев, – чего загадывать… Может, во Францию подамся, а может, в Америку – земля большая, до края ее не дойдешь… А я – так никуда, – перебил его молодой донец, – не выйдет к окончанию срока службы возвращение – подпишу другой контракт…

– Ты с ума сошел – оставаться в Легионе! – возмутился Невидимка.

– Сам ты дурной! Чего мне место менять? Табак, вино есть… – Он забористо выругался, медленно вытянул кружку вина, сплюнул сквозь зубы и встал. – Пойду дрыхнуть… Пока прощайте… Ночь, как назло, чертовски темная. Небо в тучах, ни Луны, ни звезд… Вправо от меня, шагах в сорока, стоит на часах Невидимка, а влево – немец Генрих. Сейчас все невидимки – и мы, и арабы. Ветер задувает, свистит, как сто тысяч чертей, и воет, хлопает старым железом на крыше поста. Всматриваюсь в темень, прислушиваюсь и держу наготове винтовку. Мысли, как сон, – отрывочны, смутны. Невидимка сказал, что ничего в мире не меняется… Только временное потрясение жизни. Временное ли?.. И война, и революция, и эмиграция, и вот, здесь – Легион, горы Атласа – временное, случайное. Когда имел семью, свистел самовар на столе, был теплый домашний хлеб и свое вино, когда в станице цвели весной деревья – все это были не замечаемые мелочи жизни. И только теперь, потеряв их, научились ценить и любить сознательно… К оружию!.. Сюда… – в свисте ветра оборвался отчаянный крик Генриха, и за ним – блеск белого пламени и глухой раскат разрыва ручной гранаты. Справа и слева захлопали торопливые выстрелы. Я побежал к Невидимке. Вот здесь лезут через проволоку, сволочи!.. – шептал Невидимка, и мы наугад стреляли в ночь, лежа на камнях. Рассыпая искры, огненными стрелами взвились ракеты, и арабы с проклятиями бросились бежать от проволоки. Из поста выбегали легионеры, заряжая на ходу винтовки. До утра, не смолкая, трещали выстрелы, свистел ветер и стучало железо на крыше поста. К рассвету арабы ушли в горы, стих ветер, и очертания хребта Джебель-Идлан с цепью белых постов Иностранного легиона неясно вырисовывались на бледно-зеленом небе. Смертельно усталые, поплелись мы с Невидимкой на пост с единственной мыслью – поскорее добраться до койки и заснуть… Во дворе поста, покрытые окровавленной защитной шинелью, лежали рядом Генрих и Васильев. Невидимка снял кэпи, перекрестился и, опустившись на землю, откинул полу шинели, закрывавшей голову Васильева. Когда Невидимка поднялся, я увидел, что лицо его сильно осунулось и побледнело. В раскосых, калмыцких глазах блестел отсвет поднимающегося над горой солнца, и мне почудилось, что Невидимка плачет. Но голос его был твердый и ровный.

– Большая земля, а места на ней мало… Послал Бог казаку смерть на чужбине… – сказал он. За обедом на столе стояла бутылка марокканского виски – тафьи. К обеду Невидимка не притронулся, выпил 3 стакана тафьи и вместо закуски закурил папиросу… За последние дни он стал молчаливым, а взгляд его – рассеянным, беспокойным. Все это меня очень тревожит… Когда я кончил обедать, Невидимка положил мне на колено руку и проговорил грустно:

– Куда ни кинь – везде клин… В России расказачивают, в Болгарии роются казаки в шахтах, как кроты, а здесь засыпают навек от арабской пули… А «радетели» казачьи собирают в казну «благодетелей» франки, левы и динары… Но… Казак казаком останется, вернем свою вольность! – вдруг крикнул Невидимка и ударил кулаком по столу. – Выпьем… – устало сказал он и налил в стаканы тафьи. Тесная комната поста с грязно-белыми стенами наполнилась сумерками, и лицо Невидимки отчего-то покачнулось над столом… Николай Николаевич Туроверов и его стихи. Легионный цикл В русской эмиграции это имя произносили и произносят с огромным уважением. Лишь недавно его произведения о гражданской войне и тяжелой жизни русских в эмиграции получили признание в России. Кем он был? Родился Николай Туроверов 18 марта 1899 г. в донской станице Старочеркасской. Закончил местное реальное училище. Служил в лейб-гвардии Атаманском полку, в чине хорунжего, что для казака было огромной честью после успешно сданного им офицерского экзамена. В 17 лет уходит на германскую войну. С конца 1917 г. до конца 1920 г. борется против большевиков. Осенью 1920 г. в чине подъесаула эвакуируется из Крыма. Из Константинополя он вскоре перебирается в Сербию, где работает сначала лесорубом, а затем мукомолом. С большим трудом ему удается перебраться в Париж. По ночам будущий поэт грузит вагоны, а днем ходит на занятия в Сорбонну. Вскоре в эмигрантских газетах и журналах стали появляться его первые стихи. Туроверов выступил одним из организаторов создания военно-исторических обществ и выставок. В то время его энергии и упорству удивлялись многие. Его стараниями был создан музей лейб-гвардии Атаманского полка, кружок казаков-литераторов, «Общество ревнителей русской военной старины», выставки «Казаки», «Суворов», «1812 год», отрывной календарь для инвалидов. Впоследствии более 11 лет он возглавлял Казачий союз. В 1928 г. в Париже вышел его первый сборник стихов под общим названием «Путь». Видные критики того времени – Г. Адамович и Г. Струве – дали этому сборнику положительные отклики. В 1937 г. вышел новый сборник его стихов в Безанне. Во многом это произошло благодаря знакомству Туроверова с генералом Д.И. Ознобишиным, бывшим военным атташе России во Франции и страстным библиофилом. Николай Николаевич стал тогда хранителем огромной библиотеки генерала в Аньере. В 1939 г. в Безансоне вышел 3-й сборник стихов Туроверова. В то время он активно занимался русской иконографией. Параллельно с этим он выпускает «Казачий альманах», посвященный истории и традициям казачества, в котором Туроверов публикует несколько своих новых стихотворений и большую статью «Казаки в изображении иностранных художников». Кроме того, Туроверов стал коллекционером книг и гравюр по военной истории России. В 1942 г. в Париже выходит его 4-й сборник стихов. Туроверов находит опору в сохранении памяти о казачьей истории. С началом Второй мировой войны Николай Туроверов, как сотни и тысячи русских, вступает во Французский иностранный легион. Демобилизовавшись в 1945 г., он публикует цикл стихов под общим названием «Легион», а также издает небольшой брошюрой маленькую поэму «Сирко», былинную легенду о казачьем герое-атамане, чью отрубленную кисть веками хранили казаки как реликвию. Особой близости у Туроверова с литераторами русского Парижа не было. Несмотря на то что Туроверов учится написанию стихов у Гумилева, это не спасает его от почти холодной рецензии на его стихи известного литератора и критика В. Ф. Ходасевича. Во многом поэтому стихи Туроверова среди русской эмиграции стали известны широко уже после Второй мировой войны. В антологиях поэзии русского зарубежья стихи Туроверова появились в таких книгах-сборниках: «На западе», изданном в Нью-Йорке в 1953 г.; «Муза диаспоры», выпущенной во Франкфурте на Майне в 1960 г.; «Содружество», вышедшем в Вашингтоне в 1966 г. После войны он много лет работает в библиотеке, печатается в ведущих журналах русской эмиграции – «Грани» и «Новом журнале», пишет стихи. По отзывам литературных критиков, с годами его поэзия становится все более мудрой и рассудительной. Последний, 5-й сборник его стихов вышел в Париже под общим названием «Стихи» в 1965 г. Умер Николай Николаевич Туроверов 23 сентября 1972 г. в парижском госпитале Ларибуазьер. Он прошел три войны, но остался жив. Об участии в одной из них, в последней, в составе Французского иностранного легиона, он и пишет в своем цикле стихов «Легион». Из этого цикла в данной книге помещены отдельные фрагменты. Легион. Ты получишь обломок браслета, Не грусти о жестокой судьбе, Ты получишь подарок поэта, Мой последний подарок тебе. Дней на 10 я стану всем ближе. Моего не припомнив лица, Кто-то скажет в далеком Париже, Что не ждал он такого конца. Ты ж, в вещах моих скомканных роясь, Сохрани, как несбывшийся сон, Мой кавказский серебряный пояс, И в боях потемневший погон. Конским потом пропахла попона, О, как крепок под нею мой сон. Говорят, что теперь вне закона Иностранный наш Легион. На земле, на песке, как собака, Я случайному отдыху рад. В лиловатом дыму бивуака Африканский оливковый сад. А за садом, в шатре, трехбунчужный, С детских лет никуда не спеша, Весь в шелках, бирюзовый, жемчужный, Изучает Шанфара паша. Что ему европейские сроки И мой дважды потерянный кров? Только строки, арабские строки, Тысячелетних стихов. Мои арабы на «Коране» Клялись меня не выдавать, Как Грибоедов в Тегеране, Не собираюсь погибать. Лежит наш путь в стране восстаний. Нас – 49. Мы – одни. И в нашем отдаленном стане Горят беспечные огни. Умолк предсмертный крик верблюда. Трещит костер. Шуршит песок. Беру с дымящегося блюда Мне предназначенный кусок. К ногам горячий жир стекает…Не ел так вкусно никогда!

… Все также счастливо сияет Моя вечерняя звезда. А завтра – в путь. Услышу бранный, Давно забытый шум и крик. Вокруг меня звучит гортанный, Мне в детстве снившийся язык. О, жизнь моя! О, жизнь земная! Благодарю за все тебя! Навеки все запоминая И все возвышенно любя. Князю Н. Н. Оболенскому Нам все равно, в какой стране Смести народное восстанье, И нет в других, как нет во мне, Ни жалости, ни состраданья Вести учет: в каком году – Для нас ненужная обуза; И вот в пустыне, как в аду, Идем на возмущенных друзов. Семнадцативековый срок Прошел, не торопясь, по миру; Все также небо и песок Глядят беспечно на Пальмиру Среди разрушенных колонн. Но уцелевшие колонны, Наш Иностранный легион – Наследник римских легионов. Стерегла нас страшная беда: Заблудившись, умирали мы от жажды. Самолеты пролетали дважды, Не заметили, не сбросили нам льда. Мы плашмя лежали на песке, С нами было только 2 верблюда. Мы уже не ожидали чуда, Смерть была от нас на волоске. Засыпало нас розовым песком; Но мне снились астраханские арбузы И звучал, не умолкая, музы, Как ручей, веселый голосок. И один из всех я уцелел. Как и почему? Не знаю. Я очнулся в караван-сарае, Где дервиш о Магомете пел. С той поры я смерти не хочу; Но и не боюсь с ней встречи. Перед смертью я верблюжью пил мочу, И запить теперь ее мне нечем. Умирал марокканский сирокко, Насыпал последний бархан; Загоралась звезда одиноко, На восток уходил караван. А мы пили и больше молчали У костра при неверном огне, Нам казалось, что нас вспоминали, И жалели в далекой стране, Нам казалось: звенели мониста, За палаткой, где было темно… И мы звали тогда гармониста И полней наливали вино. Он играл нам, простой итальянец, Что теперь мы забыты судьбой, И что каждый из нас – иностранец, Но навеки друг другу родной, И никто нас уже не жалеет, И родная страна далеко, И тоску нашу ветер развеет, Как развеял вчера облака, И у каждого путь одинаков В этом выжженом богом краю: Беззаботная жизнь бивуаков, Бесшабашная гибель в бою. И мы с жизнью прощались заранее, И Господь все грехи нам прощал… Так играть, как играл Фабиани, В Легионе никто не играл 1940–1945. Стихотворение Софьи Мельниковой, донской казачьей поэтессы, напечатанное в журнале «Казачий путь», № 66, 1925 г., с.13, посвящено гибели казака-легионера. «Дмитрий убит в бою с рифами. Кончилась кабала Иностранного легиона. Остаюсь без надежд. Не могу больше жить».[531]531
  Из письма с Дона.


[Закрыть]Отчего ты грустишь средь весеннего дня? Отчего ты молчишь сейчас у огня? Отчего не берешь ты росистых цветов? Посмотри, как безбрежна кругом синева, Как ковер расстилает степная трава, Обнимая подножья курганных крестов. Посмотри: далеко там сереет туман, Да стоит позабытых времен истукан, Охраняя преданье забытых веков; Над станицей маячат ряды тополей И несутся без гама рои журавлей. Степь обнимет крылатая ночь, И с дыханием зари улетит сова прочь, Лишь останутся капли живящей росы. Загорится пурпурным румянцем восток, Пробежит, пробудясь, поутру ветерок, Дрогнет сердце от стона звенящей косы. Тень от тучи мелькнет дождевой, Брызнет с радугой дождь степовой, Громом нарушит недавнюю тишь. Ароматней запахнут, умывшись, сады, Побегут ручейки под землею воды, Отчего ж, замолчав, ты, грустишь? Знаю, вольный казак на чужой стороне Бьется невольником в чуждой войне, И уходят безрадостно в муках года. Он вернется к тебе, он обнимет любя… И заржет его конь боевой… – никогда! Где склонилась арабская пальма К ружью среди гор и песка, Бродит конь боевой моего казака, И белеют забытые, молча, кресты. От того моя скорбь, как могила, без дна, От того, что навек я осталась одна».

«Грязные войны» Легиона в Индокитае и Алжире

После завершения Второй мировой войны, когда были разгромлены Германия и ее союзники, в плену французских войск де Голля оказалось немало людей, воевавших под фашистскими знаменами, многие из которых и пополнили Легион. Индокитай Первые признаки того, что здесь ситуация далека от стабильности, проявились во время Йенбайских событий 9 марта 1931 г., когда произошли столкновения во время празднования очередного юбилея Французского иностранного легиона.[532]532
  см. РГАСПИ. Ф.495. Оп.154. Д.616. Л.1.


[Закрыть] Тогда легионеры свирепо расправились с выступлениями вьетнамцев. Все началось с оскорблений в адрес легионеров и закончилось плачевно для обидчиков. Легионеры под начальством майора Ламбетта выстроились на плацу для торжественной церемонии по случаю 100-летия Легиона. Когда в адрес Ламбетта из толпы донеслись оскорбления и угрозы, он взял взвод и оцепил толпу, из которой было выужено шесть виновных и тут же расстреляно.[533]533
  см. Там же. Д.644. Лл.1–2.


[Закрыть] Это стало сигналом к давно готовившемуся коммунистами восстанию, вспыхнувшему в Йенбае и его окрестностях. Но Легион очень быстро и очень жестоко подавил его.[534]534
  см. Там же. Д.672. Л.2.


[Закрыть] Выступление показало, что французская армия и Легион по-прежнему сильны и готовы самым жестоким образом, «не считаясь ни с какими Женевскими конвенциями», подавить любое выступление против власти Франции. Поэтому спровоцировавшие это столкновение коммунисты на время притихли, выжидая более подходящий момент. Этот случай представился в конце Второй мировой войны, когда японцы неожиданно захватили Индокитай, выбив отсюда французские войска, в том числе и стоявший здесь 5-й иностранный пехотный полк Легиона. Эти события неплохо были описаны в брошюре «В Индокитае – против японцев и в плену у них» или «В Иностранном легионе французской армии», выпущенной в Нью-Йорке в 1966 г. Федором Ивановичем Елисеевым, в ту пору лейтенантом Французского иностранного легиона. Ранее, 25 сентября 1940 г., японцы внезапным ударом пленили в Ланг-Соне 2-й батальон 5-го иностранного полка. Это была первая крупная сдача в плен легионеров в истории Французского иностранного легиона, следом за которой без боя сдался в 1942 г. американцам батальон легионеров в Марокко. Стоит сказать несколько слов о Елисееве, этом известном в белоэмиграции человеке и талантливом командире времен гражданской войны в России. Родился он в 1892 г. в семье кубанского казачьего офицера в станице Кавказской. Замечен командованием Кубанского казачьего войска, будучи 17-летним юношей: наказной атаман, генерал от инфантерии М.П. Бабыч наградил его серебряными призовыми часами за лучшую джигитовку в одном из полков, куда он поступил вольноопределяющимся. В 1913 г. он закончил Оренбургское казачье училище и в том же году вышел хорунжим в 1-й Кавказский наместника Екатеринославского генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического полка Кубанского казачьего войска.[535]535
  Стрелянов П.Н. Одиссея казачьего офицера. М., 2001. С.10.


[Закрыть] Участник Первой мировой войны в составе этого полка на Турецком фронте. Прошел с этим полком почти всю войну, имел ранения и награды от границы до Эрзерума – первоклассной турецкой крепости, взятой русскими войсками в 1916 г. Во главе разъезда дошел до самой южной точки продвижения русских войск – истока Тигра. Участвовал в нанесении поражения курдским конным частям в 1916 г. и пленении одного из крупных курдских племен, князь которого, сдавшийся добровольно, подарил Елисееву за прекрасную джигитовку своего лучшего арабского скакуна и украшения. Когда походный атаман казачьих войск Великий Князь Борис Владимирович, инспектируя части Российской армии в г. Карсе, после концерта казаков пригласил Елисеева, тогда уже полкового адъютанта, перейти в свой штаб, сначала он отказался, но от непосредственного назначения в Собственный Его Императорского Величества Конвой, на такую почетную службу, отказываться было нельзя, и в начале 1917 г. Елисеев выезжает в Петроград. Однако он приехал в тот момент, когда началась революция, и назначение не состоялось, Елисеев вернулся на фронт. Но разложение уже поразило армию, потерявшую былую боеспособность. С развалом Русского фронта Первой мировой войны Елисеев прибыл в родные края, где вступил в борьбу против большевизма. Во время гражданской войны дослужился до чина полковника, командир известного на всем Южном фронте Кубанского Корниловского конного полка. В марте 1920 г. из-за отсутствия кораблей для эвакуации в Крым попал в плен к красным. Был направлен в Москву для последующей отправки на Польский фронт. Елисеева перевели из Бутырской тюрьмы вместе с другими пленными белыми офицерами в Екатеринбург. Это произошло из-за опасения, что «дикие коммунисты», выступавшие за продолжение войны в Европе, используют их для переворота. Здесь бывшая заложница красных в период гражданской войны, экс-балерина Императорского театра, посещавшая выступления хора из пленных белых офицеров, училась у Елисеева танцевать лезгинку.[536]536
  Он же. Там же. С.87.


[Закрыть] В 1921 г., пробравшись в Карелию, Елисеев бежит на лыжах, в летней одежде, в Финляндию, где его задерживает финская пограничная стража. Некоторое время он провел в тюрьме, пока шло разбирательство. Избран атаманом Кубанской казачьей станицы в Финляндии. С помощью донского атамана генерала А.П. Богаевского в конце 1924 г. Елисеев прибыл во Францию. Там написал немало литературных произведений под псевдонимом «Бидалага». Стал лидером казачьей кубанской группы во Франции. В это время работал вместе с простыми казаками на тяжелой физической работе. Сначала – на химическом комбинате, затем, обосновавшись станицей в городе Виши, собирал штабели из досок. По приказанию генерала Шатилова в 1925 г. возглавил здесь группу белогвардейцев из Русского обще-воинского союза. Выступив в 1925 г. вместе со Шкуро по его приглашению в группе лучших наездников в Париже на казачьем празднике, с этого времени и до начала Второй мировой войны Елисеев работает руководителем группы наездников-казаков в цирках, собиравших огромное количество зрителей, как эмигрантов, так и французов. В 1930 г. с женой переехал в Париж, где открыл небольшой русский ресторанчик – центр «Общества ревнителей Кубани» – своеобразного братства, объединяющего всех выходцев с Кубани, главным образом, казаков. Кубанским атаманом В.Г. Науменко был назначен его представителем в Париже. С 1930 г., по просьбе знаменитого генерала А.Г. Шкуро, работал главой артистического ансамбля в джигитском турне по Европе. В 1932 г., по просьбе французских властей, Елисеев участвовал в необычайно громком деле, грозившем репрессиями против белоэмиграции. Он допрашивал эмигранта из России доктора Горгулова, убившего президента Франции Думера за его стремления развивать отношения с СССР и выдававшего себя за кубанского казака. Елисеев установил, что тот действительно является кубанцем. Продав свой ресторан, в январе 1934 г. Елисеев уезжает с труппой джигитов работать в других странах: Германии, Чехословакии, Австрии, Швейцарии, Италии, Сиаме,[537]537
  Таиланде


[Закрыть] Китае, в колониях – Индии, Юго-Восточной Азии. Всюду своими сложными и даже опасными для жизни выступлениями он вызывал восхищение: принц Сиама, султаны Малайи и индийский магараджа лично приезжали для того, чтобы посмотреть на прославленного джигита. В 1938 г. кубанский атаман, генерал Науменко назначил Елисеева своим представителем на Дальнем Востоке «для установления и поддержания связи с лидером Российской Дальневосточной эмиграции атаманом Семеновым».[538]538
  Стрелянов П.Н. Одиссея казачьего офицера. М., 2001. С.98.


[Закрыть] Вторая мировая война застала Елисеева в Индонезии, голландской колонии на острове Суматра. Он справедливо считал, что союз германских нацистов во главе с Гитлером и советского деспота Сталина угрожает миру. Во время нападения СССР и Германии на Польшу Елисеев связался с французскими властями, чтобы записаться в армию Франции, которая с 3 сентября 1939 г. вступила в войну. Из июльского декрета 1939 г. французского правительства следовало: «В случае войны, все офицеры армий союзных стран по войне 1914–1918 гг. имеют право поступить на период боевых действий в колониальные войска и в Иностранный легион французской армии на следующих условиях: подпоручики – сержантами, поручики – су-лейтенантами, капитаны – лейтенантами, полковники и генералы – капитанами. Все должны пройти медицинский осмотр и экзамен по французскому языку». Как видно из этого документа, французы сильно пересмотрели порядок поступления в Легион, готовясь к войне и рассчитывая за счет проживавших у себя многочисленных иностранцев его пополнить. Это была экстренная мера, которая более в Легионе практически не повторялась. В марте 1940 г. он прибыл во французский Индокитай, Сайгон, где успешно сдал необходимые для зачисления во французскую армию экзамены. После этого его досье было отправлено во Францию на утверждение. Но его документы были захвачены немцами, занявшими Париж, и зачисление не состоялось. Тогда Елисеев поступил на работу во французскую строительную фирму. В это время японцы нанесли сокрушительный удар по колониям европейских союзников. Стало ясно, что Индокитай также не останется в стороне. Французы решили усилить свою группировку в этом регионе. Поскольку метрополия была занята немцами и перебросить войска оттуда было нельзя, французы вновь устремили свои взгляды на иностранцев. Елисеева снова вызвали в штаб французских сил в Индокитае, где он опять сдавал экзамены. Однако из-за недостаточного, по мнению экзаменаторов, знания французского языка звания капитана он не получил и стал лейтенантом Иностранного легиона. Как кадровый офицер казачьих войск армии России, он пожелал служить в кавалерийских частях Легиона. Но в Индокитае их не было – легионеры-кавалеристы находились тогда лишь в Северной Африке и Сирии. Эти колонии были отрезаны от самой Франции и Индокитая английским флотом, а «живая связь» с самой Францией прекратилась. Маршал Петен, один из лидеров коллаборционистов, согласившихся служить профашистскому правительству Виши, в то время дал полномочия генерал-губернатору Индокитая действовать по своему усмотрению в решении местных вопросов. Елисеева направили для прохождения службы в 5-й Иностранный пехотный полк Легиона, расположенный в основном в северном Вьетнаме, в Тонкине. Как пишет он сам в своей брошюре «В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945» или «В Иностранном легионе французской армии», «Я не был огорчен, что вместо чина капитана переименован в лейтенанты. Во французской армии капитан должен командовать ротой. Я – конник. Пехотного строя не знал. Не знал и строевых уставов службы их армии. Естественно – я не мог быть командиром роты».[539]539
  Елисеев Ф.И. В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945 г. // В Иностранном легионе французской армии. Нью-Йорк, 1968.


[Закрыть] Служба для него, как офицера, не была особенно тяжела, но потребовались месяцы, чтобы Елисеев освоился в столь непривычной для себя среде. Как он писал, «я непосредственно и очень близко столкнулся с легионерами в боях и вне их, чтобы увидеть много любопытных черт, совершенно недопустимых в европейских регулярных армиях, но столь характерных для «наемных», которым являлся, по существу, Иностранный легион французской армии… Здесь 30-летний легионер, с пятилетним стажем службы, считался «мальчишкой». Средний возраст легионера был свыше 40 лет. Много было по 50 лет и старше. Конечно, люди такого возраста, изношенные физически долгой службой в тропических странах и ненормальной жизнью, как постоянная выпивка и легкая доступность туземных женщин, – эти легионеры, по большей части, уже утратили свои физические силы и выносливость и не отличались большой моральной устойчивостью. С другой стороны, суровость дисциплины при недостаточной заботливости о легионерах со стороны офицерского состава, видящего в них не «живых людей», своих соотечественников, а только «легионера номер такой-то». Все это вместе взятое не могло заложить в душе легионера никакой преданности, даже верности той стране, которую он обязан защищать не за страх, а за совесть, как ее сын. Воспитанные и приученные за всю свою долгую службу на методах борьбы с иррегулярными силами восстававших разных полудиких африканских племен – теперь они столкнулись с высокодисциплинированными, глубоко патриотично настроенными войсками японской армии, даже фанатично настроенными японцами для расовой борьбы при лозунге Азия – для азиатов».[540]540
  Елисеев Ф.И. В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945 г. // В Иностранном легионе французской армии. Нью-Йорк, 1966. С.28–29.


[Закрыть] Как известно, после того, как силы «Свободной Франции» совместно с американцами и англичанами в конце 1944-го – начале 1945 г. освободили от немцев французскую землю, власти Индокитая поспешили откреститься от сотрудничества с нацистами и их союзниками. Это означало начало боевых действий в Индокитае против японцев, которые не могли мириться с тем, что враждебные им силы как бы разрезали надвое контролируемую ими территорию, которая могла быть использована американцами и англичанами для удара в тыл японским армиям в Бирме и Индонезии. Поэтому в начале марта 1945 г. японцы ночной атакой разгромили почти все французские гарнизоны, потери последних были очень тяжелыми. Многие попали в концлагеря, содержание в которых было еще более ужасным, чем в нацистских. Если там для французов имелось какое-то снисхождение, то здесь ситуация мало чем отличалась от положения в ГУЛАГе и кое в чем даже превосходила ее. В отличие от других французских войск, 5-й иностранный пехотный полк Легиона после тяжелых боев прорвался сквозь окружение и стал уходить к китайской границе, к войскам маршала-националиста Чан-Кай-Ши. Три недели уходили легионеры от японцев, не желавших их отпускать и постоянно наседавших со всех сторон. Этот поход стал одним из самых сложных в жизни Федора Ивановича Елисеева. Двадцать дней безостановочного изнуряющего движения без всякого снабжения и помощи со стороны. Приходилось большую часть пути проделать по бездорожью, прорубаясь сквозь джунгли, без еды и хорошей воды. Местное население злорадно наблюдало за крахом французов, и потому легионерам, которых аборигены ненавидели особенно остро, нечего было надеяться на какое-то содействие. Второй батальон 5-го Иностранного пехотного полка легионеров, в котором служил Елисеев, отходил в арьергарде. Он прикрывал отход остальной части полка. Отход 2-го батальона больше походил на беспорядочное бегство – все-таки отвыкшие за несколько лет от боев легионеры были не готовы к такому повороту событий. Елисеев с 15 легионерами, вооруженными винтовками и 2 ручными пулеметами, подобно смертникам, прикрывали отход, в свою очередь, этого батальона на одном из горных перевалов. После упорного боя, выполнив задачу, они стали отходить в надежде пробиться к своим. Японцы, разъяренные неудачей, обстреливали их из минометов. От группы легионеров из 16 человек в живых осталось только пятеро человек, в том числе и Елисеев. Один из них, капрал-шеф Колерский, поляк, был тяжело ранен и истекал кровью. Елисеев с тремя легионерами целый день тащили его на руках, изнемогая от усталости, боев и трудного пути по джунглям. Елисеев, будучи раненым, вызвался прикрыть отход этой группы. Это было последнее, что помнили легионеры, оставляя по приказу Елисеева его самого.[541]541
  Елисеев Ф.И. В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945 г. // В Иностранном легионе французской армии. Нью-Йорк, 1966.


[Закрыть] Французское командование высоко оценило заслуги Елисеева как командира. Об этом свидетельствует «Выписка из приказа от 9 апреля 1945 года: генерал Саббатье, командующий французскими войсками в Китае – приказом по корпусу награждает Военным Крестом 2-й степени с золотой звездой на ленте Елисеева Феодора, лейтенанта 5-го пехотного полка Иностранного легиона французской армии. Офицер Легиона исключительного хладнокровия, своим спокойствием и презрением к опасности вызывал восхищение среди подчиненных во время ежедневных боев, бывших с 20 марта 1945 года. Тяжело контуженный 2 апреля 1945 года, он командовал взводом легионеров в арьергарде, прикрывая отход батальона под жестким и близким огнем противника. Числить без вести пропавшим».[542]542
  Стрелянов П.Н. Одиссея казачьего офицера. М., 2001. С. 100–101.


[Закрыть] Елисеев знал, что японцы, испытывая особую ненависть к легионерам, в плен их не брали и приканчивали холодным оружием на месте. Поэтому он, в надежде спастись, уполз подальше в джунгли. Но через полчаса вражеский пулемет заговорил у него за спиной. Японцы прочесывали джунгли и уничтожали отставших легионеров без всякой пощады. Стемнело. Пережив кошмарную бессонную ночь в джунглях, раненый, окруженный безжалостным и кровожадным противником, утром на следующий день Федор Иванович наткнулся на взвод радиосвязи японцев под командой лейтенанта Сано. Высокообразованный Сано запретил солдатам убивать Елисеева. Но, несмотря на это, Федор Иванович написал: «Вообще – я чувствую презрение и ненависть, с которыми относятся к нам японцы в массе. Мы для них – люди не только что другой расы, но и расы «низшей», которая незаконно претендует на положение высшее и которую следует всю уничтожить… а пока, до поры и до времени – ее надо как можно сильнее ущемить и поставить на должное место».[543]543
  Елисеев Ф.И. В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945 г. // В Иностранном легионе французской армии. Нью-Йорк, 1966. С.63.


[Закрыть] Как оказалось, японцы уничтожили не всех попавшихся к ним легионеров. В концлагере вместе с ним оказалось немало таких же несчастных, каким являлся и он сам. Однако, узнав, что среди пленных легионеров есть русский офицер в чине полковника, прославившийся в гражданской войне на стороне белых, японские офицеры проявили в его адрес повышенное внимание и почтение. Это вызвало среди простых легионеров большое недовольство. Однажды легионеры-немцы, которым поручалось нести вещи Елисеева, воспротивились против этого, мотивировав такой поступок тем, что они находятся в плену, а стало быть, свободны от командования над собой с его стороны. Само собой, что, когда была власть французов, бунтовщики были бы немедленно наказаны, и вообще неподчинение начальству в Легионе было большой редкостью из-за суровости грозящего наказания. Как свидетельствует сам Елисеев, «В Иностранном легионе дисциплина была особенно строгой и запрещала какое бы то ни было пререкание с офицерами Легиона».[544]544
  Он же. Там же. С.82.


[Закрыть] Как писал Елисеев, ему неоднократно приходилось сталкиваться с тем, что офицеры иностранных армий, когда узнавали, что перед ними – бывший командир одного из лучших белогвардейских полков, относились после этого к своему собеседнику с большим уважением. Например, как пишет Елисеев, «Случайно познакомился с двумя полковника Китайской армии Чан-Кай-Ши. Один – Генерального штаба, другой – начальник всей артиллерии армии. Узнав, что я «русский и белой армии» – отнеслись исключительно сочувственно, как к ближайшему соседу по государству и идее». Пережив шестимесячный плен в Ханое и освободившись в сентябре 1945 г. после капитуляции Японии, Елисеев по морю возвратился осенью 1946 г. во Францию. В конце ноября того же года, после 13 лет пребывания в Азии, он прибыл в Париж. Однако демобилизовали его лишь через полгода после прибытия во Францию. В здании «Эколь Милитер» 8 апреля 1947 г. ему выдали демобилизационный лист. После 6 лет тяжелой службы Елисеев наконец снял легионерский мундир и кепи с красным верхом и золотыми крестообразными нашивками на нем.[545]545
  Там же, С.101.


[Закрыть] За время военной службы начиная с Первой мировой войны, не считая гражданской войны, он получил 6 орденов императорской армии, среди которых надо отметить: 1914 г. – орден Святой Анны 4-й степени «За храбрость»; 1915 г. – орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и орден Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом; 1916 г. – ордена Святого Станислава 2-й степени с мечами, Святой Анны 2-й степени с мечами, Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Интересно отметить у него еще одну награду – «В память 1-й Великой войны 1914–1918 гг. офицера Союзной Армии».[546]546
  Стрелянов П.Н. Одиссея казачьего офицера. М., 2001. С.101.


[Закрыть] Кроме того, за период службы 1941–1947 гг. в Иностранном Легионе Елисеев был награжден Военным Крестом 2-й степени с золотой звездой на ленте, крестом «Служба в колониях», крестом с лентой и пластинкой, имеющей надпись на французском языке «Индокитай». Надо отметить здесь также медаль с лентой и пластинкой с надписью «1939–1945», медаль «За участие в походах», медаль «Экстрем Ориенталь» за службу на Дальнем Востоке, медаль «бывших в плену у противника» с эмблемой на ленте в виде проволочного заграждения, медаль «За ранения» – с двумя красными звездочками по числу ранений как показатель пролитой в боях крови. После демобилизации Елисеев встретил своего полкового адъютанта 2-го Хоперского полка А. Галкина. Тот имел уже другое имя – Н. Корсов, поскольку служил, как и Елисеев, во Французском иностранном легионе. Он пригласил своего командира участвовать в труппе джигитов в Голландии, Бельгии и Швейцарии. Как всегда, выступления Елисеева были более чем успешными. После этого, в 1949 г., семья Елисеевых переезжает в США, где он еще несколько лет выступает в артистической группе. После этого он занимается литературной деятельностью, издавая на ротаторе брошюры довольно большого объема. Всего за его жизнь он издал более 90 брошюр, каждая из которых скорее похожа на небольшую книгу. Большая их часть – воспоминания об участии его самого и его однополчан в Первой мировой и гражданской войнах. В этот же период выходит его самая, на наш взгляд, интересная из всех работа «В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945 г.» или «В Иностранном легионе французской армии». Кроме того, им же были опубликованы десятки статей в белоэмигрантских газетах и журналах. Умер он в 1987 г. в Нью-Йорке, на 95-м году жизни. До конца жизни он сохранял не только бодрость духа, но и физическую силу – до самой смерти мог лихо танцевать лезгинку.[547]547
  Биография Елисеева Ф.И. составлена по книге Стрелянова П.Н. Одиссея казачьего офицера. М., 2001 и воспоминаниям его самого «В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945 г. // В Иностранном легионе французской армии. Нью-Йорк, 1966.


[Закрыть] Такова была удивительная судьба кубанского казака и видного легионера Федора Ивановича Елисеева. Война в Индокитае, 1946–1954 гг. События Второй мировой войны, в которых приняли участие и жители колониальных азиатских стран, разбудили свободолюбивый дух населявших их наций, поднявшихся на борьбу сначала против японских захватчиков, а потом, когда они почувствовали силу и на какой-то момент свободу, и против своих недавних колониальных хозяев. Не стал исключением и Вьетнам, население которого поднял на борьбу против французов коммунист Хо Ши Мин. Коммунисты воспользовались ослаблением Франции после ее разгрома в 1940 г. и последующих годов борьбы против Германии. Кроме того, на их глазах японцы, фактически такие же азиаты, какими были вьетнамцы, успешно били в 1941–1942 гг. армии европейцев, а в 1945 г. оказались способными намять бока и французам в том же Индокитае. Все это говорило в пользу повторения этого во вьетнамском варианте. Война в Индокитае являлась звеном в череде локальных войн, ставших своеобразным отражением борьбы между основными противниками – СССР и США. К началу войны, после капитуляции Японии, север Вьетнама частично контролировали коммунистические войска Китая, но на юге, южнее 16-й параллели, где японцы сдались англичанам, хозяйничали французы. По соглашениям между странами-победительницами во Второй мировой войне, весь Индокитай должен был быть передан под опеку Франции. Но лидер китайских коммунистов Мао Дзэдун приложил все усилия, чтобы зародившаяся коммунистическая партия Вьетнама окрепла и начала борьбу против старых хозяев Индокитая – французов, рассчитывая «экспортом революции» в соседние страны облегчить себе победу над своим основным противником внутри Китая – Гоминьданом. Однако начавшаяся война не была легкой для вьетнамцев. Франция в условиях начала распада колониальных империй, в отличие от Англии, которая предпочитала почетно уйти из колоний, приняла ошибочную позицию, пытаясь удержать заморские территории во что бы то ни стало, не считаясь ни с какими потерями. Легиону, завоевавшему Индокитай в конце XIX века, и предстояло воспрепятствовать вьетнамцам обрести независимость. Новая война во Франции, не успевшей оправиться от нацистского погрома, была очень непопулярной и получила название «грязной». Индокитай был чем-то очень далеким от Франции и ее проблем – а тут для его удержания потребовались огромные средства и кровь солдат. Поэтому с каждым месяцем ширились демонстрации протеста против этой войны, организованные во многом на деньги коммунистов и при непосредственном участии Французской компартии. К концу войны число их участников доходило до нескольких миллионов. Сами французские части, за небольшими исключениями, не проявляли большой готовности драться, и потому командование с надеждой смотрело на 20-тысячную группировку Легиона. Какова же была жизнь Легиона в это время? Нисколько не легче, а даже во многом и тяжелее, чем раньше. Еще несколько лет назад попасть на службу в Индокитай мечтал любой легионер. Из-за сравнительно высокого, по сравнению с Алжиром, жалованья и хороших условий службы – здесь было тихо, и почти совсем не стреляли, а местные женщины с радостью раздвигали ноги перед любым белым. Служили здесь преимущественно те счастливчики, чей срок службы по контракту приближался к концу, и вообще легионеры с большими сроками службы. Традиционно между представителями разных национальностей происходили стычки, переходящие в драки. Особенно часто они происходили между немцами, с одной стороны, и поляками и чехами, с другой.[548]548
  Фабера Мирослав, Пикса Камил. Черный батальон. М., 1960. С.13.


[Закрыть] В число офицеров входили не только французы, но и немцы, например, лейтенант легиона и бывший эсэсовец Вольф,[549]549
  Там же. С.41.


[Закрыть] а также голландцы, например, лейтенант Кетом, убитый в одном из боев при нападении на пост.[550]550
  Там же. С.54.


[Закрыть] День в Легионе на постах тогда начинался так: «Раздавался гулкий звук гонга – удар по рельсу. Это – побудка. Радио передает парижскую программу».[551]551
  Там же. С.17.


[Закрыть] Из-за тяжелых и опасных условий службы случаи дезертирства были нередки. Но они затруднялись тем, что выйти из поста в джунглях без карты означало обречь себя на верную смерть, заблудившись в чащобах или попав под пулю вьетнамского снайпера. Поэтому те, кто решил бежать из Легиона, любыми правдами и неправдами пытались добыть карту местности Там же. С.21.}. Уже сами такие попытки приобретения карт расценивались как приготовления к дезертирству, и виновные избивались. При этом не исключалось, что они могут быть расстреляны. Но это не останавливало тех, кто решил избавиться от такой службы, примером чему может служить описываемый Фаберой и Пикса факт кражи легионерами Грейхардом Рихтером и Тадеушем Ковальским карты и убийство сержанта Шторха при попытке их ареста. Особенно тяжело легионеры из европейских стран переносили местную жару и многочисленных ядовитых змей.[552]552
  }. Уже сами такие попытки приобретения карт расценивались как приготовления к дезертирству, и виновные избивались. При этом не исключалось, что они могут быть расстреляны. Но это не останавливало тех, кто решил избавиться от такой службы, примером чему может служить описываемый Фаберой и Пикса факт кражи легионерами Грейхардом Рихтером и Тадеушем Ковальским карты и убийство сержанта Шторха при попытке их ареста. Особенно тяжело легионеры из европейских стран переносили местную жару и многочисленных ядовитых змей {


[Закрыть] Уже сами такие попытки приобретения карт расценивались как приготовления к дезертирству, и виновные избивались. При этом не исключалось, что они могут быть расстреляны. Но это не останавливало тех, кто решил избавиться от такой службы, примером чему может служить описываемый Фаберой и Пикса факт кражи легионерами Грейхардом Рихтером и Тадеушем Ковальским карты и убийство сержанта Шторха при попытке их ареста. Особенно тяжело легионеры из европейских стран переносили местную жару и многочисленных ядовитых змей.[553]553
  Там же. С.23.


[Закрыть] Когда изредка выдавалось свободное время, легионеры его проводили в играх. Самыми распространенными из них были даже не карты, а «веревочки» и кости.[554]554
  Там же. С. 23–24.


[Закрыть] Разумеется, играли на деньги или на вьетнамские драгоценности, захваченные при зачистках местных деревень. Так, Фабера и Пикса описывают момент, когда легионеры грабят жителей захваченной вьетнамской деревни – с девушки срывают серебряную цепочку с медальоном, а у пожилой женщины отбирают браслеты.[555]555
  Там же. С.38.


[Закрыть] В таких играх участвовали не только рядовые легионеры, но и сержанты. При этом со слов легионеров-чехов Фабера и Пикса описывают случай, когда бывший эсэсовец, сержант, немец по национальности Шторх, проигрывает хорошему игроку легионеру Джалеру золотую статуэтку, добытую им, по всей видимости, при «зачистке» какого-то вьетнамского храма. Однако, как известно, ворованное золото счастья не приносит никому, и этот выигрыш сослужил Джалеру плохую службу: во время одного из боев, когда вьетнамцы напали на пост, а легионеры их контратаковали в джунглях, Шторх убил его, тяжелораненого, ударом кинжала в спину. В свою очередь, когда Шторх был убит, его труп был ограблен его же недавними сослуживцами.[556]556
  Фабера М., Пикса К. Черный батальон. М., 1960. С.24, 34, 44, 77


[Закрыть] Следует сказать про особенно популярную у легионеров колониальную игру в «веревочки». Состояла она в том, что 2 легионера брали в руки веревки, к которым привязывались пробки. Другой легионер коробкой или банкой из-под консервов пытался их накрыть. Те легионеры, которые держали в руках веревки, должны были вовремя их отдернуть, чтобы не дать легионеру с коробкой или банкой накрыть пробки. Игра была интересна психологическим моментом – легионер с коробкой или банкой временами лишь делал вид, что хочет накрыть пробки. Если игроки с пробками не разгадают обман и отдернут веревки, платят штраф в пользу «ловца». Штраф в его пользу они платят и в том случае, если он накроет их пробки коробкой или банкой. В свою очередь, «ловец» платит, если «держатели» пробок успеют вовремя отдернуть в нужное время веревки. Однако на постах развлечения легионерам выпадали редко. Чаще – беспокойная служба и стычки с ловким и беспощадным противником, постоянно тревожащим форты. В ответ легионеры прочесывали местность и совершали рейды в нелояльные французам районы.[557]557
  Там же. С.34.


[Закрыть] В таких операциях иногда потери доходили до 50 %. В ответ легионеры сжигали вьетнамские деревни и расстреливали их жителей и пленных.[558]558
  Там же. С.63.


[Закрыть] Фабера и Пикса приводят удивительную историю о том, как в одно подразделение попали служить, не зная друг о друге, легионер Вацлав Малый и бывший эсэсовец, лейтенант легиона Вольф, убивший семью Малого, замешанную в подполье во время Второй мировой войны. В одном неудачном для легионеров затерянного в джунглях поста бою его гарнизон попал под убийственный огонь вьетнамских снайперов. Они безжалостно уничтожали спасающихся бегством противников, как куропаток. Одна пуля досталась лейтенанту Вольфу. Пробегавший мимо тяжелораненого командира Вацлав Малый, рискуя жизнью, взвалил его на плечи и пробился с ним через кольцо вьетнамцев. Наградой для него стало то, что убийца семьи Вацлава Малого сделал его своим денщиком. Однако, когда он ушел из казармы, чтобы поселиться на квартире Вольфа, он почувствовал, что отношение к нему рядовых легионеров резко ухудшилось. Денщиков в Легионе не любили, считая, что так выслужиться перед офицером можно разными неправдами, в том числе «закладыванием сослуживцев». Когда раскрылось, кем являлся во время Второй мировой войны Вольф, лейтенант пытается объяснить своему денщику, что он действовал, как солдат. Вольф не стал устранять Малого «закулисным способом» – вместе они отправились в джунгли, где были в равных условиях. Но чуда не случилось – опытный Вольф убил молодого Малого…[559]559
  см. Фабера М., Пикса К. Черный батальон. М., 1960. С.81.


[Закрыть] Среди легионеров во Вьетнаме немцев было особенно много – дело даже не в том, что их туда рванули многие тысячи после Второй мировой войны. Еще раньше Гитлер наводнил это подразделение своими агентами в надежде таким способом прибрать его к рукам, а заодно и все французские колонии.[560]560
  Петров М. Шагай или погибнешь! О судьбе немцев – солдат Иностранного легиона во Вьетнаме.// «Красная звезда». 1954. 14 мая.


[Закрыть] Так, по французским данным, только в битве за Дьен-Бьен-Фу участвовало 1600 немцев, что составляло 40 % от общей численности легионеров, участвовавших в этом сражении.[561]561
  Змитренко В. Судьба немцев-легионеров в Индокитае. // «Красная звезда», 1954. 11 июня.


[Закрыть] В то же время, по данным журнала «Кепи Блан», только число демобилизованных за 1948–1950 гг. немцев составило 50 тысяч человек. Рядовой легионер тогда получал довольно приличную сумму: каждый месяц его жалованье составляло тогда 1800 франков, или 23 западногерманские марки, кроме того, при вступлении в Легион ему выдавалось пособие в размере 18 400 франков, или 235 западногерманских марок.[562]562
  Петров М. Шагай или погибнешь! О судьбе немцев – солдат Иностранного легиона во Вьетнаме


[Закрыть]// «Красная звезда», 1954. 14 мая.}. В то же время вербовщики получали намного более крупные суммы: ежемесячно им выплачивалось 39 тысяч франков, или 500 западногерманских марок, кроме того, за каждого завербованного в Легион «охотника за черепами» полагалось 2340 франков, или 30 западногерманских марок.[563]563
  }. В то же время вербовщики получали намного более крупные суммы: ежемесячно им выплачивалось 39 тысяч франков, или 500 западногерманских марок, кроме того, за каждого завербованного в Легион «охотника за черепами» полагалось 2340 франков, или 30 западногерманских марок {


[Закрыть] В то же время вербовщики получали намного более крупные суммы: ежемесячно им выплачивалось 39 тысяч франков, или 500 западногерманских марок, кроме того, за каждого завербованного в Легион «охотника за черепами» полагалось 2340 франков, или 30 западногерманских марок.[564]564
  Змитренко В. Судьба немцев-легионеров в Индокитае. // «Красная звезда». 1954. 11 июня.


[Закрыть] Считается, что война официально началась в 1946 г. Но первые столкновения между повстанцами и легионерами на постах, когда наемники заново занимали вверенную им территорию, произошли уже осенью 1945 г. Постепенно война набирала обороты. Если в 1946 г. легионеры вступали с вьетнамцами лишь в отдельные столкновения, то в 1947 г. положение во Вьетнаме резко обострилось. Конфликт провоцировали не только советские коммунисты, но и события в соседнем Китае, где также постепенно устанавливалась коммунистическая идеология. Еще больше положение ухудшилось, когда китайские коммунисты вышли на отдельных направлениях к вьетнамской границе. Перед французским командованием тогда встала задача надежно блокировать северный Вьетнам для прекращения потока оружия и добровольцев из «Поднебесной». Командующий французскими войсками генерал Валлюи, слывший талантливым организатором, в сентябре 1947 г. заявил о том, что покончит с вьетнамским сопротивлением за 3 месяца. Он разработал план под кодовым названием «LEA» по уничтожению крупной группировки вьетнамцев на севере страны, в районе Вьет-Бака. План Валлюи сводился к комбинированному удару воздушного десанта двух батальонов легионеров общей численностью 1100 человек, амфибийных и сухопутных сил. Объектом атаки служила доселе никому не известная деревенька Бак-Кан, где базировался штаб коммунистического восстания во главе с лидером вьетнамских коммунистов Хо Ши Мином и командующим армией генералом Нгуен Вон Зиапом. Главная роль в предстоящей операции принадлежала легионерам-парашютистам, которым поручался захват лидеров коммунистов в плен. Действия прочих сил носили вспомогательный характер – они должны были блокировать район операции. Операция началась 7 октября 1947 г. выброской десанта легионеров на деревню Бак-Кан и ее окрестности. Для Зиапа и Хо Ши Мина, еще не знакомых на практике с действиями десанта, этот день едва не стал последним в их карьере. По словам американских военных экспертов, «французы[565]565
  легионеры


[Закрыть] были невероятно близки к цели». Зиап и Хо Ши Мин ожидали чего угодно, но не того, что их злейшие враги – легионеры начнут падать им на головы с неба. Когда в безоблачном небе стали раскрываться парашюты, они преспокойно сидели в своей штаб-квартире. Район был глухой и труднопроходимый, так что противника совершенно не ждали. Их охрана также расслабилась, что едва не привело к пленению двух главных вьетнамских коммунистов. Услышав подозрительный шум на улице, вьетнамские вожди выглянули наружу и к своему ужасу увидели, что Бак-Кан буквально кишит легионерами. Но они не были бы азиатами, если бы не предусмотрели на «неожиданный случай» вырыть здесь же, в хижине, схрон. Схрон этот был сделан не столько от французов, сколько от конкурентов по борьбе против «империализма». Ошибкой легионеров было то, что они перестреляли схватившихся за оружие вьетнамцев из охраны Хо и Зиапа, никого из них не допросив. Между тем лидеры вьетнамского коммунизма с замиранием сердца слушали, как над их головами грохочут легионерские ботинки. Схрон был настолько хорошо замаскирован, что обыск ничего не дал, хотя легионеры знали, что Зиап и Хо где-то рядом – на столе лежали их важные бумаги, рядом была свежая нетронутая еда.[566]566
  Filipp B. Davidson. Indochina wars. 1946–1975 New-York, 1980. P.60.


[Закрыть] Будь у легионеров хотя бы одна собака, возможно, история Вьетнама пошла бы другим путем. Но, как известно, всего не предусмотришь. Собак у легионеров не было, и коммунистические лидеры, подобно угрю, выскользнули из их рук. Успешная высадка десанта легионеров стала пиком достижений французской армии во время их октябрьского наступления. Но сумевшие выбраться из ловушки Зиап и Хо взяли ситуацию под контроль, и десантники сами оказались в западне, окруженные превосходящими силами противника. Теперь они уже сражались не столько за победу, сколько за собственную жизнь. Шедшие им на помощь сухопутные войска увязли, оказавшись в условиях полного бездорожья. Для спасения легионеров им надо было пройти 220 километров. Ситуация осложнялась тем, что амфибийная группа «отставала» от графика, постоянно садясь на мели из-за падения уровня рек, и к сроку речной десант опоздал. Каждый километр вьетнамцы уступали с боем, не желая отпускать врагов живыми из окружения. Но все же 16 октября 1947 г. легионеры были деблокированы. Соединившись 19 октября того же года с группой амфибийных сил, легионеры пробились на юг, так и не достигнув цели.[567]567
  Filipp B. Davidson. Indochina wars. 1946–1975. New-York, 1980. P. 61–62.


[Закрыть] Известный французский генерал Леклерк, анализируя происходящие события, заявил, что вьетнамскую проблему надо разрешать политическим путем. В то же время он отмечал, что победа во Вьетнаме возможна при условии, если французы здесь сосредоточат группировку численностью не менее 500 тысяч человек. Успешные действия французских войск тогда сильно осложняли политики, которые одной рукой давали деньги на военные операции, требуя радикальных мер против повстанцев, а другой рукой их отнимали, что не давало возможности для дорогостоящей переброски сюда требуемого количества войск. Несмотря на эскалацию конфликта, далеко не все подразделения Легиона были брошены в бой во Вьетнаме. Значительная часть сил Французского иностранного легиона продолжала оставаться в Северной Африке, например, 1-й Иностранный полк, поскольку год от года и там становилось неспокойно. Настоящим бичом для французов стали постоянные смены лиц высшего командования, в то время как у вьетнамцев Зиап был неизменной фигурой на своем месте. На протяжении 1948–1949 гг. вьетнамцы только готовились к решающим боям, регулярно тревожа противника беспокоящими партизанскими действиями. Французы же потратили этот срок на своеобразную «мышиную возню», обсуждая возможность создания союзной марионеточной армии из вьетнамцев и политического диалога с Хо Ши Мином. Пришедший в 1948 г. на смену Валлюи генерал Блэзо знал о сосредоточении крупных сил противника на севере Вьетнама у приграничных фортов, закрывающих путь в глубь страны. Он видел невозможность эффективной борьбы против вьетнамцев в тех условиях и предложил спасти их гарнизоны, состоящие в основном из легионеров, эвакуировав их, пока еще не поздно. В самом деле, положение этих гарнизонов было отвратительным: многие из них были блокированы противником в труднодоступной местности. Доставлять туда необходимые грузы становилось все труднее. Жизнь на этих фортах мало отличалась от жизни осажденной и ждущей своего неотвратимого падения крепости. Своего предназначения они, удаленные друг от друга на значительное расстояние при колоссальном превосходстве противника, выполнять не могли. Их эвакуация тогда была самым разумным предложением. Но о замыслах Блэзо узнали недоброжелатели и раззвонили о том, что-де «негодяй Блэзо» хочет отдать Индокитай в руки коммунистов. Заменивший его в 1949 г. генерал Карпантье стал проводить более активную «военную» политику. Поставленный им во главу всех боевых операций генерал Алессандри начал успешные боевые действия против повстанцев. Его тактика сводилась к оккупации партизанских районов большими силами войск и последующему их удержанию, а не уходу, как раньше, куда повстанцы немедленно возвращались. «На острие удара» в таких операциях были легионеры. Но для успешного проведения этой операции по всей стране не хватало одного – нужного для этого числа войск. Тем не менее французы заняли наиболее важные для партизан районы, откуда те получали рис. Алессандри таким образом заставил армию Зиапа заметно сократиться из-за нехватки продовольствия.[568]568
  Filipp B. Davidson. Indochina wars 1946–1975 New-York, 1980. P. 83–84.


[Закрыть] В то же время, получив в 1950 г. большую помощь от китайских товарищей, которые теперь прочно укоренились в «Поднебесной», Зиап решил перейти в наступление и начать активные боевые действия с ликвидации приграничных с Китаем фортов. Еще в 1949 г. Зиап провел на «обучающие нападения» приграничные форты, во время которых он не только учил вьетнамцев атаковать укрепленные объекты, но и изучал действия легионеров при обороне. Начали вьетнамцы в феврале 1950 г. с района Као-Банг, где располагались легионерские форты-посты – Донг-Ке, Тат-Ке, Нгья-До и Фо-Лу. В каждом из них находилось от роты до батальона легионеров. Выдвинутая против них 308-я пехотная дивизия насчитывала 12 тысяч бойцов с 4 батареями 120-мм минометов. Сначала нападению подвергся более слабый деревянный форт Фо-Лу, находящийся в густых джунглях и обороняемый ротой легионеров из 150 человек. Накатившаяся на него вьетнамская «волна» превышала защитников этого укрепления примерно в 40 раз. Не зная реальных сил противника, французское командование посчитало, что вьетнамцев немного, и на помощь его гибнущим защитникам была высажена лишь парашютная рота легионеров. Вьетнамцы навалились на них со всех сторон, предвкушая легкую и скорую победу. Казалось, еще немного – и горстке легионеров конец. Но неожиданно для легионеров помощь им пришла с неба: налетевшее на вьетнамцев звено штурмовиков обрушило на них бомбы, использовав которые, они стали поливать противника метким пулеметно-пушечным огнем, прижав его к земле. Не успели утихнуть взрывы, как легионеры пошли на прорыв вражеского окружения, которое они благополучно преодолели.[569]569
  см. Ibid. P.88.


[Закрыть] О том, насколько было тяжело положение окруженной группы, свидетельствует тот факт, что в этом бою легионеры не смогли забрать с собой трупы своих погибших товарищей, чего во Французском иностранном легионе почти не случается. Это дало повод Карпантье, пославшему роту легионеров на гибель, незаслуженно обвинить ее командира, лейтенанта Плане, в трусости. В защиту лейтенанта надо сказать, что если бы он занялся вместо прорыва сбором трупов, то точно такими же трупами стали бы все его бойцы с остатками гарнизона форта. Следующему удару подвергся гарнизон форта Нгья-До. От полного уничтожения защитников этого форта спасла высадка батальона и отдельной роты легионеров-парашютистов. С их помощью форт и был относительно благополучно эвакуирован. Однако гарнизону более хорошо укрепленного форта Донг-Ке повезло меньше. Обложившая его 25 мая 1950 г. со всех сторон часть 308-й пехотной дивизии Вьетнама из 5 батальонов общей численностью 5 тысяч человек начала с окрестных холмов мощную двухдневную артиллерийскую подготовку. После этого, 27 мая, вьетнамцы пошли на штурм Донг-Ке, превращенного непрерывным обстрелом в руины. Они ворвались туда, но ожесточенный бой с уцелевшими в этом кромешном аду легионерами продолжался еще два дня.[570]570
  Filipp B. Davidson. Indochina wars 1946–1975. New-York, 1980. P. 88–89.


[Закрыть] Скупые данные вьетнамских источников говорят, что «империалисты, чувствуя неотвратимое возмездие в ответ на творимое ими во Вьетнаме зло, оказывали остервенелое сопротивление, но были в конце концов сметены волной народного гнева». Когда 28 мая пал последний легионер из защищавшего этот форт батальона, на головы вьетнамцев, занятых мародерством, когда прояснилось после непрерывных дождей небо, посыпались десантники из 3-го колониального парашютного батальона. Противник был застигнут врасплох. Завязалась ожесточенная рукопашная схватка. Вьетнамцы, измотанные шестидневным боем, несмотря на свое огромное численное превосходство, потеряв 300 человек, бежали. Выяснилось, что из всего батальона легионеров уцелело лишь около ста человек. Они во время боя смогли прорваться за пределы форта и были выручены «колонистами». Зиап не ограничился этими победами и стал готовить ликвидацию соседних фортов. Его солдаты, одержав первые значимые победы над противником, испытывали невиданный подъем. Французское командование не знало, что делать с остающимися гарнизонами – опыт недавних боев показал, что дальнейшее их пребывание равносильно гибели. К тому же это было весьма накладно. Но в то же время вывод гарнизонов фортов из джунглей был затруднен – очень не хотелось бросать находящиеся здесь крупные запасы военного имущества. Пока французское командование во главе с Карпантье предавалось тягостным раздумьям по этому вопросу, Зиап напал на отбитый у него форт Донг-Ке, который обороняли 5-я и 6-я роты 3-го Иностранного полка легиона с 2 орудиями калибра 57 и 105-мм. Против 300 легионеров вьетнамцы выставили 5 тысяч своих бойцов, поддержанных орудиями и минометами. Бой начался 16 сентября на рассвете с артиллерийской дуэли. Когда 17 сентября вьетнамцы заставили пушки легионеров умолкнуть, под прикрытием тумана волна за волной они двинулись на штурм укреплений. Несмотря на колоссальное превосходство вьетнамцев, они целый день не могли сломить сопротивление легионеров, которые, встретив противника плотным ружейно-пулеметным огнем, схватились с ним в яростной рукопашной схватке. О том, насколько ожесточенным было сопротивление легионеров, говорит тот факт, что в ночь на 18 сентября западные укрепления Донг-Ке, где сгруппировались его последние защитники, переходил восемь раз из рук в руки. Сами вьетнамцы упоминали в своих сводках, что противник, зная свою обреченность, постоянно контратаковал, врываясь в занятые ими укрепления, после чего вновь отбрасывался на исходные позиции. Когда в последний, 8-й раз, заняв западный блокгауз, легионеры «стали считать раны, товарищей считать», выяснилось, что в живых из них осталось 20 человек, на каждого из которых приходилось по 15 патронов. Было ясно, что на рассвете 9-я вьетнамская атака на западный блокгауз станет для них последней. Поэтому, несмотря на то что они были со всех сторон обложены, как волки, легионеры решились на отчаянный прорыв. Около 6 часов утра они ринулись в сторону джунглей, ясно осознавая, что шансов уцелеть у них почти нет. Однако эта атака сильно ошеломила вьетнамцев, и на мгновение они замешкались, чем воспользовались легионеры. В ходе скоротечного боя им удалось пробиться за пределы форта Донг-Ке. Во время боя и последующей погони вьетнамцев большая часть из легионеров была убита. До французского поста Тат-Ке, находящегося к югу от Донг-Ке, добрались несколько израненных изможденных людей, до конца исполнивших свой долг.[571]571
  Edgar O Balance. The Indo-Chine War 1945–1954. A Study in Guerrilla Warfare. London, Faber and Faber. 1964. P. 115–116.


[Закрыть] Наученные горьким опытом, на этот раз вьетнамцы не допустили в захваченном Донг-Ке беспорядков и грабежей, вновь ожидая десанта. Падение Донг-Ке сделало неотвратимым захват всей линии фортов у так называемой «трассы № 4», отрезанных от своих противником. Видя это, генерал Карпантье приказал начать их запоздалую эвакуацию.[572]572
  Lucien Bodard. The 0uicksand War Prelude to Vietnam 1950 to the Present. Boston, 1967. P.204.


[Закрыть] Для этого гарнизонам фортов, состоящим в основном из легионеров, приказали пробиваться к своим в условиях разрушенной дороги и колоссального превосходства противника, который, пользуясь идеальной для партизанской войны местностью, имел множество отличных возможностей для устройства засад. За глупость и недальновидность французского командования в 1949 г., когда еще была возможность почти безболезненно эвакуировать гарнизоны, легионерам в 1950 г. пришлось дорого платить своими жизнями. Отвлекая внимание вьетнамцев от эвакуации уцелевших фортов, Карпантье решил овладеть постом Тай-Нгуен. Кроме того, этим он пытался добиться введения средств массовой информации в заблуждение: создавалась иллюзия, что французы не только сдают свои позиции, но и отбирают ранее утраченные. Относительный успех предстоящей операции мог быть обеспечен при условии сохранения ее секретности, но коммунисты имели своих агентов даже в штабе Карпантье, поэтому Зиап все знал заранее.[573]573
  Filipp B. Davidson. Indochina wars 1946–1975. New-York, 1980. P.94.


[Закрыть] Это гарантировало, что эвакуация легионеров будет очень жаркой. Вообще все действия французских войск и легионеров сильно затрудняла неразбериха в командовании – на поверку оказывалось, что почти никто не знал, кто кому реально подчиняется. В боях это становилось одной из главных причин неудач. Сначала все шло у французов относительно удачно. В середине октября 1950 года, сосредоточив превосходящие силы, в которые вошли и несколько батальонов легионеров, у Тай-Нгуен, приблизительно в 75 километрах от Ханоя, то есть сравнительно рядом с крупными базами французов, силы Карпантье успешно овладели им. Потерь у легионеров при этом почти не было, хотя и пришлось им мокнуть все это время под проливными дождями, полмесяца не имея возможности даже просушиться. Между тем сама эвакуация осажденных фортов продвигалась менее успешно. В тот день, когда Зиап уничтожал гарнизон легионеров в Донг-Ке, 16 сентября 1950 г., генерал Карпантье приказал полковнику Лепажу начать движение из поста Ланг-Сон к форту Тат-Ке. Большую часть его сил составляли мало боеспособные части из марокканских арабов. Из Тат-Ке он должен был двинуться к форту Донг-Ке, у которого его отряд должен был соединиться с эвакуированными гарнизонами постов Нам-Нанг и Као-Банг. Между Тат-Ке и Ланг-Сон расстояние составляло около 100 километров, но что это были за километры! Узкая дорога, которую нередко перечеркивали оползни и движение по которой сильно затрудняли взорванные мосты, стала настоящим адом для колонны Лепажа. Тем не менее, ведя тяжелые бои, через три дня Лепаж пробился к Тат-Ке. Здесь его ждал выброшенный накануне, 18 сентября, 1-й Иностранный парашютный батальон легионеров, первый состав которого почти исключительно состоял из немцев. Как свидетельствует американский эксперт Ф.Д. Дэвидсон, «это была ударная часть, которая могла бы стать для Лепажа и его отряда большим подспорьем. Однако элитные «пара» всегда с презрением относились к другим французским солдатам, не отличавшимся столь же высоким уровнем профессионализма. Немцы, по большей части бывшие эсэсовцы, с недоверием смотрели на североафриканцев из Ланг-Сона. Офицеры из 1-го Иностранного парашютного батальона быстро учуяли нерешительность Лепажа и поняли, что он – неуверенный в себе человек. Сделанное открытие их насторожило. Таким образом, посланные Лепажу подкрепления, вместо того чтобы усилить его отряд, только еще больше ослабили его. Нет ничего более разрушительного для морального состояния подразделения, чем недоверие к командиру и презрение к части, бок о бок с которой предстоит окунуться в сражение».[574]574
  Filipp B. Davidson. Indochina wars 194б-1975. New-York, 1980.


[Закрыть] В оправдание Лепажа стоит сказать, что он не был готов к роли начальника подобного отряда по причине того, что был артиллеристом, мало знакомым с тактикой пехоты, и просто больным человеком, которому было пора на покой, а не на проведение столь сложной операции. Кроме того, некомпетентность Лепажа объясняется и тем, что, несмотря на то что благодаря разведке коммунисты знали все о предстоящей операции, сам начальник отряда, которому поручалась эвакуация гарнизонов фортов, своей задачи не знал, получая лишь указания «двигаться туда-то». Находясь в Тат-Ке и руководствуясь указаниями из штаба Карпантье «не давать солдатам расхолаживаться и не позволять мечам ржаветь в ножнах», Лепаж был вынужден проводить каждодневные рейды для «зачисток» в радиусе нескольких километров от форта. Это привело к еще большему падению морального духа среди солдат. Дело не только в больших потерях, которые они несли, всякий раз выходя за пределы форта. Такие рейды сильно изматывали физически. Кроме того, в результате таких рейдов отношения легионеров к марокканцам еще больше ухудшились. Однажды парашютисты скрытно подошли к застигнутой ими группе коммунистов и почти полностью уничтожили ее. В это время марокканцы прикрывали пути возможного отхода легионеров. Но они не выдержали удара другой группы вьетнамцев, которая подошла для выручки своих, и побежали. Легионеры оказались в результате в тяжелейшей ситуации – толпы вьетнамцев, подобно саранче, навалились на них со всех сторон, в том числе и с тыла, откуда их мало кто ждал, зная, что там находились марокканцы. И хотя парашютисты, проложив себе дорогу по вражеским трупам штыками и гранатами, все же вырвались с минимальными потерями, понятно, что данный эпизод не прибавил у них любви к арабам.[575]575
  Ibid. P.97.


[Закрыть] Между тем до Тат-Ке добрались несколько уцелевших легионеров из уничтоженного гарнизона Донг-Ке. Полковник Констан, узнав об этом, 30 сентября приказал Лепажу вновь отбить этот форт, находящийся всего в l8 километрах от Тат-Ке, ко 2 октября. Он совершенно не учитывал, что в условиях труднопроходимой местности и проливных дождей использовать авиацию и тяжелое вооружение Лепаж не мог, а численность противника значительно превышала его отряд. Обо всем этом несчастный командир доложил высшему командованию, но это никого не волновало. Во второй половине дня 30 сентября 1950 г. Лепаж приказал трем батальонам марокканцев и батальону легионеров-парашютистов выступить на Донг-Ке. Сразу после этого он исповедовался и причастился, сказав своему другу: «Назад мы не вернемся».[576]576
  Lucien Bodard. The 0uicksand War Prelude to Vietnam l950 to the Present. Boston, 19б7. P.278.


[Закрыть] Между тем, не встречая сопротивления, в 5 часов вечера, отряд Лепажа достиг высот у руин Донг-Ке. Из разрушенного форта вьетнамцы подвергли его силы мощному минометному обстрелу, отразив все попытки занять укрепления огнем из пулеметов. Тогда Лепаж отложил решающую атаку на 2 октября. Согласно его плану, марокканцы атаковали Донг-Ке с запада, а легионеры – с востока. Несмотря на все усилия, овладеть Донг-Ке из-за тяжелой для продвижения местности и превосходящих сил противника не удалось.[577]577
  Edgar O Balance. The Indo-Chine War l945-l954. A Study in Guerrilla Warfare. London, Faber and Faber. 19б4. P.115.


[Закрыть] В этот день Лепажу сбросили с самолета приказ, в котором ему наконец расшифровали смысл задачи. Поскольку овладеть Донг-Ке не удалось, ему было приказано двигаться в обход этого форта и вновь выйти на «трассу № 4» и соединиться 3 октября у Нам-Нанга с отрядом полковника Шартона из эвакуируемых постов. Для этого отряду Лепажа надо было пройти через непроходимые джунгли, не имея проводников и карт местности. Запас еды и воды приходилось при этом нести на себе, что изматывало и без того дико уставший отряд. В то же время многотысячный противник, отлично знавший местность и ничем, кроме личного оружия, не отягощенный, поскольку для транспортировки продовольствия Зиап использовал многочисленных специальных носильщиков, находился в очень хороших условиях, которые гарантировали разгром Лепажа. Короче говоря, отряд Лепажа, в который входил лучший во французской армии парашютный батальон, отправляли на верную гибель. О том, насколько было отчаянным положение отряда Лепажа вообще и легионеров-«пара», свидетельствует тот факт, что, узнав о полученном Лепажем приказе, генерал Алессандри сразу связался с Карпантье и, нарушая субординацию, сказал ему: «Отмените все. Если вы этого не сделаете, вы совершите преступление».[578]578
  Lucien Bodard. The 0uicksand War Prelude to Vietnam 1950 to the Present. Boston, 19б7. P.282.


[Закрыть] Но этот отчаянный призыв так и остался не услышанным. В ночь со 2– го на 3-е октября отряд Лепажа растворился в джунглях. Что же делал в это время начальник гарнизонов осажденных фортов, полковник Шартон, старый, закаленный в боях легионер? В это время он, согласно плану Карпантье, должен был без всякого шума, «без труб и барабанов», выйти из форта Као-Банг по направлению к форту Нам-Нанг. Таким образом, он должен был бросить все имевшиеся здесь боеприпасы общим весом в 150 тонн и тяжелое вооружение, а говоря русским языком, просто подарить все это коммунистам. Шартон, сурово наказывавший своих подчиненных, если хотя бы одна винтовка оставлялась легионерами на поле боя, в этом случае должен был вручить вьетнамцам целый склад оружия и боеприпасов. Поэтому, чтобы не пасть в глазах своих людей, тем более накануне крайне тяжелой операции по прорыву к своим, он не выполнил такого приказа. Карпантье рассчитывал, что, уйдя «тихо», Шартон сможет обмануть вьетнамцев относительно точного времени начала операции по прорыву осажденных гарнизонов. Однако Шартон считал, что противник и так обо всем оповещен, и потому он одним мощным взрывом поднял на воздух все то, что не мог вывезти из Као-Банга. Этот взрыв просигналил Зиапу, что Шартон начинает прорыв из западни и надо поторопиться с уничтожением его отряда. Его отряд состоял из 1600 солдат, почти половину которых составлял 3-й батальон 3-го Иностранного пехотного полка Легиона, бывший главной силой группы Шартона. Остальными были марокканцы. С ними уходили все те, кому с установлением здесь власти коммунистов грозила расправа: около тысячи вооруженных местных вьетнамцев-националистов, местное гражданское население и проститутки, численность которых достигала 500 человек. Кроме того, колонну отягощали грузовики с двумя пушками и присоединившаяся колонна из женщин, раненых и детей. Поэтому движение колонны Шартона было не стремительным марш-броском, а замедленной эвакуацией, чем неизбежно должны были воспользоваться вьетнамцы-коммунисты. Поэтому даже выход колонны был замедленным: он произошел не в ночь со 2-го на 3-е октября, а к вечеру 3 октября. Тем не менее вначале все складывалось хорошо: 4 октября она благополучно достигла Нам-Нанга. Однако Лепажа там не было. В это время его отряд истекал кровью в неравном бою в джунглях к югу от Донг-Ке. Сведения об этом поступили Шартону радиосообщением из Ланг-Сона одновременно с приказом помочь Лепажу. Совершенно неожиданно роли поменялись: теперь уже Шартон должен был спасать отряд Лепажа, а не наоборот. Наткнувшись по дороге в Донг-Ке на крупные силы противника и выяснив, что этим путем ему к Лепажу не пробиться, Шартон взорвал пушки и грузовики, а также максимально облегчил ношу солдат. Он решил идти другим, почти никому не известным путем по тропе Куанг-Льет. По свидетельству американского эксперта Ф.Б. Дэвидсона, «Шартон был хорошим солдатом и потому немедленно приступил к выполнению приказа».[579]579
  Filipp B. Davidson. Indochina wars 1946–1975. New-York, 1980. P. 99–100.


[Закрыть] Следует отметить, что этим приказом отряд Шартона, перегруженный ранеными и гражданскими беженцами, потерявший, таким образом, свою мобильность, ставился под угрозу уничтожения. Тем временем отряд Лепажа погибал в зеленом аду джунглей. Стоило ему только углубиться в них, как он был со всех сторон окружен и атакован многочисленным противником. Его бойцы превратились в стадо зверей, загнанных безжалостными охотниками. Наиболее крупная часть этого отряда во главе с едва способным двигаться из-за болезни Лепажем была оттеснена вьетнамцами в глубокое ущелье Кокс-Кса. Заняв соседние высоты, вьетнамцы безжалостно уничтожали своих противников. В это время способными оказывать активное сопротивление из всего его отряда остались легионеры-парашютисты. В отчаянии Лепаж приказал им в 3 часа утра 7 октября прорываться к Шартону, который уже был рядом. Как свидетельствуют источники, «неся серьезные потери, с беспримерным мужеством легионеры прорвались через кольцо вьетнамцев и вскоре после рассвета проложили путь команде Шартона».[580]580
  Filipp B. Davidson. Indochina wars 1946–1975. New-York, 1980. P.100.


[Закрыть] Шартон, после долгих поисков нужной тропы, наконец с помощью союзных ему туземцев с большим трудом отыскал ее. Однако вскоре она стала очень узкой и потом вовсе прервалась. Очень много времени и усилий потратили люди Шартона, чтобы пробиться через адскую зеленую стену джунглей. Подойдя ближе к месту боя отряда Лепажа, 7 октября колонна Шартона сама подверглась со всех сторон нападению противника. Ему предшествовал артиллерийский удар, после которого густые цепи противника, подобно саранче, налетели на отряд Шартона. Положение его с каждой минутой все больше ухудшалось. Дело в том, что, застигнутый врасплох нападением противника, Шартон поручил оборону ключевой высоты сподвижникам-туземцам, которые, не выдержав напора тысяч своих соплеменников, оставили ее. В панике побежали арабы-марокканцы. Положение спасли легионеры, которыми непосредственно командовал сам Шартон. Яростной контратакой они отбили высоту и продолжали драться, несмотря на увеличивавшиеся с каждой минутой боя потери. На время с их помощью Шартону удалось навести порядок среди туземцев и арабов. Но, как ни странно, гибель его отряду принесло прибытие к нему людей Лепажа. Нет, не легионеров-»пара» – они, пробившись к Шартону раньше, оказали ему огромную помощь, – а арабов. Они прибежали в отряд Шартона, охваченные паникой, которая снова охватила туземцев и марокканцев. По свидетельству источников, «только легионеры продолжали действовать, как эффективная боевая воинская часть, однако, их было очень мало».[581]581
  Ibid. P.101.


[Закрыть] Навалившиеся всеми силами на отряд вьетнамцы к утру 8 октября 1950 г. почти полностью его ликвидировали. Большая часть отряда была или убита, или попала в плен. В Тат-Ке прорвались лишь немногие из легионеров. Этому порыву способствовала высадка недалеко от этого форта 6 октября 3-го колониального парашютного батальона, который не только отвлек на себя часть сил коммунистов, но и смог пробиться к остаткам отрядов Лепажа и Шартона. Уже в Тат-Ке выяснилось, что из состава 1-го Иностранного парашютного батальона Легиона осталось лишь 10 % его личного состава, или 55 человек, из которых только пятеро были не ранены. Смертью героя пал в последнем бою его командир, капитан Сегретэн. Воссоздан был этот батальон лишь 18 марта 1951 г. в составе 3 рот – 2 европейских и 1 вьетнамской. Немногим больше осталось и от 3-го батальона 3-го Иностранного пехотного полка Легиона. Эти бои сильно повлияли на их психику. Нужно было время, чтобы вернуть этим людям их прежнюю боеспособность. Как свидетельствовали те, кто встретил их в Тат-Ке, «вид их был такой, как будто они убежали со Страшного суда». Тем временем, ошеломленный разгромом двух крупных отрядов, Карпантье отдал приказ эвакуировать, пока не поздно, гарнизон Тат-Ке и других приграничных фортов. Тат-Ке был оставлен 10 октября, но мучения для тех легионеров, кто выжил в страшных боях 2–8 октября, не кончились. Почти с самого начала выхода колонны из Тат-Ке на Ланг-Сон она подвергалась непрерывным нападениям противника, который наносил ей тяжелые потери и уничтожал целые отряды отстававших. Потери были страшными, почти стопроцентными. Из той группы, которая уцелела в боях 2–8 октября, до Ланг-Сона дошли лишь единицы.[582]582
  Filipp B. Davidson. Indochina wars (194б-1975). New-York, 1980. P.101.


[Закрыть] Сразу после этого спешно эвакуировали Ланг-Сон, что больше походило на паническое бегство, при котором противнику были оставлены огромные запасы обмундирования и вооружения, включая артиллерию, транспорт, более 12 тысяч винтовок и автоматов и другое имущество. Этих запасов Зиапу хватило надолго. Находившихся здесь легионеров удалось вывезти из западни. Однако, если оценивать кампанию 1950 г., то для Легиона она была крайне тяжелым испытанием, а для французских войск в целом – почти катастрофической. Из 10 тысяч защитников приграничных постов с Китаем, почти половину которых составляли легионеры, погибло б тысяч человек. И даже не это было главным. Важно было то, что за исключением сильно пострадавших легионеров французские войска потеряли боевой дух. Это вызвало замену Карпантье в декабре 1950 г. на талантливого генерала де Латтра, который смог буквально за считаные недели изменить настрой войск в нужную сторону.[583]583
  Bernard B. Fall. Street Without Joy. Harrison, 19б7. P.28.


[Закрыть] Благодаря де Латтру французы и легионеры успешно отбили атаки вьетнамцев на Ханой в декабре 1950 г. на северных от города постах. Это стало возможным по причине того, что генерал Зиап поторопился со взятием Ханоя. Его предупреждал об этом более умудренный опытом Хо Ши Мин: «Давайте-ка не будем недооценивать врага. Нам предстоит одержать победы еще во многих битвах, прежде чем мы сможем перейти к всеобщему контрнаступлению».[584]584
  Ho Chi Minh. On Revolution. New-York, 19б7. P.Pp.203–205.


[Закрыть] Но это предостережение не было услышано Зиапом. В январе 1951 г. он предпринял атаки на французов при Виен-Ен, которые едва не кончились для них катастрофой: с его падением в западне оказались бы неизбежно многие сотни и тысячи легионеров на постах к западу от Ханоя. Ситуация катастрофы 1950 г. на приграничных постах грозила повторением в январе 1951 г. Вьетнамцам удалось, пользуясь карстовыми пустотами, скрытно подтянуть к Виен-Ену крупные силы и неожиданно напасть. Казалось, еще немного, и катастрофа необратима. Но де Латтр, в отличие от Карпантье, был более решительным командиром и в считаные часы перебросил в Северный Вьетнам по воздуху подкрепления, в том числе и легионеров. Эти силы остановили противника. Тогда де Латтр сконцентрировал всю имевшуюся у него авиацию, включая и транспортную, в кулак для нанесения по противнику мощного удара бомбами особой мощности и напалмом. Выжигаемые напалмом, как саранча, вьетнамцы обратились в паническое бегство, усиленное контрударами легионеров.[585]585
  Filipp B. Davidson. Indochina wars (194б-1975). New-York, 1980. P.120.


[Закрыть] Сразу после этого де Латтр приступил к созданию мощной оборонительной линии из 1200 укрепленных постов, названной его именем. На многих из этих постов расположились легионеры. Служба на них мало чем отличалась от изматывающей службы на приграничных постах – те же ежедневные стычки с упорным противником, не обходившиеся без потерь. Правда, теперь помощь была рядом и всюду чувствовалась жесткая рука нового командующего, знавшего не понаслышке, еще с войны против рифов, что такое легионеры, бывшие для него предметом особого внимания как к самой надежной части.[586]586
  Ibid. P.121.


[Закрыть] Две последующие попытки Зиапа прорваться к Ханою – у Мао-Ке в марте и на реке Дай в мае-июне 1951 г., также кончились для вьетнамцев неудачей. Всего за первую половину 1951 г. вьетнамцы потеряли не менее 20 тысяч человек и были вынуждены пережидать, восстанавливая силы. Огромную роль в срыве всех этих операций сыграл Легион. Между тем положение французов было очень тяжелым – бои шли менее чем в 30 километрах от Ханоя, кроме того, два полка коммунистов смогли просочиться мелкими группами в тыл, и потребовались крупные силы для их нейтрализации. Однако с помощью авиации, флота и ополчения аборигенов-католиков и новых подкреплений, включая батальоны Легиона из Южного Вьетнама, коммунистов удалось разбить.[587]587
  Edgar O Balance. The Indo-Chine War 1945–1954. A Study in Guerrilla Warfare. London, Faber and Faber. 1964. P.138; Robert J.O'Neill. General Giap, Politician and Strategist. New-York, 1969. P.99.


[Закрыть] Но, несмотря на то что вьетнамцы были сильно потрепаны и по их боевому духу был нанесен сильный удар, у французов не было необходимых сил для перехода в решительное наступление. Оправившийся от неудач первой половины 1951 г. Зиап нанес новый удар в ночь со 2-го на 3-е октября по столице вьетнамских тайцев Нгья-Ло, находящейся в 150 километрах от Ханоя. Он выбрал это время не случайно: больной раком де Латтр тогда вылетал в Париж, и его заменил генерал Салан. Это не помешало отражению нового неожиданного удара, и в ночь с 3-го на 4-е октября в Нгья-Ло были высажены 3 парашютных батальона, в том числе легионеров – 2-й Иностранный. Эти подкрепления отбили все атаки врага и отбросили его за Красную реку.[588]588
  Ibid. P.137.


[Закрыть] Новая победа заставила французов перейти в наступление. С этой целью де Латтр распорядился высадить воздушный десант для захвата города Хоа-Бинь, столицы народности муонг, лояльной французам. Кроме того, обладание этим пунктом позволяло контролировать вьетнамские коммуникации, по которым коммунисты доставляли продовольствие и воинские грузы. Парашютный десант, в который входили и легионеры, 14 ноября 1951 г. приземлился на летном поле у Хоа-Бинь и, почти не встречая сопротивления, овладел им. После этого также почти без сопротивления они овладели городом и его окрестностями. В дело вступили сухопутные и амфибийные войска французов, и они также успешно заняли значительный по площади район к западу от Ханоя. Однако 20 ноября 1951 г. командование перешло от умирающего от рака генерала де Латтра к генералу Салану. Салан, по оценкам как зарубежных, так и французских экспертов, был неплохим командующим, но неожиданная смена высшей военной власти не могла не отразиться на всей операции в худшую сторону. В этот момент Зиап начал широкомасштабное контрнаступление вдоль колониальной трассы № 6 и по Черной реке, где французы оборудовали множество укрепленных постов, гарнизоны которых, как всегда, в основном состояли из легионеров. Как всегда, внезапной массированной атакой вьетнамцы «затопляли» противника, не считаясь с потерями. В этих боях обе стороны несли огромные потери. Так, 8 января 1952 г. Зиап атаковал силами 88-го полка 308-й пехотной дивизии пост легионеров Ксом-Фео, обороняемый частями 13-й полубригады: штабной ротой и 6-й ротой 2-го батальона той же полубригады. После ожесточенного боя вьетнамцы овладели Ксом-Фео, почти полностью уничтожив его гарнизон, потеряв при этом только убитыми не менее 700 человек.[589]589
  Filipp B. Davidson. Indochina wars (1946–1975). New-York, 1980. P.142.


[Закрыть] Таким образом, к середине января 1952 г. вьетнамцы смогли, сокрушив французские посты и сильно потрепав легионеров, прервать сообщение Хоа-Бинь с другими французскими постами. Сосредоточив крупные средства ПВО на господствующих у Хоа-Бинь высотах, вьетнамцы сильно затруднили снабжение его гарнизона по воздуху. Чтобы возобновить сообщение с Хоа-Бинь, Салан приказал не только занять колониальную дорогу № 6, которая на деле представляла собой узкую тропу, но и очистить ее от прилегающих к ней зарослей, в которых вьетнамцы устраивали регулярно засады. С 18 по 29 января 1952 г. легионеры поливали кровью и потом 40-километровый участок дороги, пока до Салана не дошло, что операция проиграна и необходимо спасать гарнизон Хоа-Бинь. Неожиданно для Зиапа, 22 февраля 1952 г. в 19 часов вечера Салан начал эвакуацию Хоа-Бинь в ходе операции под кодовым названием «Амаранф». Согласно его плану, она осуществлялась методом «лягушачьих прыжков», т. е. одна группа удерживала какую-нибудь ключевую точку, например, перевал или мост, обеспечивая отход остальных. Потом эту группу сменяла другая, и т. д., пока все войска не отходили за «линию де Латтра».[590]590
  Ibid, P.143.


[Закрыть] Чтобы ее провести, Салан бросил в бой все резервы и всю авиацию. Гарнизон Хоа-Бинь, отягощенный тысячью гражданских беженцев-муонгов, беспрепятственно перешел Черную реку. Переправу прикрывал 1-й батальон 5-го Иностранного полка легионеров, который отходил последним из всех войск. Зиап смог нанести удар лишь утром 23 февраля, когда его бойцы попытались захватить вновь отбитый у них пост Ксом-Фео, обороняемый 3-м батальоном 13-й полубригады Легиона, главным образом, его 12-й ротой. Легионеры ценой гибели значительной части роты с успехом справились с приказом по удержанию этого пункта, пока не пройдут все эвакуируемые. Во время этого неравного боя рота потеряла своего командира, капитана Жилль-Нав, и еще 17 человек убитыми, 20 пропавшими без вести и 56 раненными. Отбиваясь от наседавшего противника, они стали отходить по колониальной трассе № 6 к перевалу Кем. В тот же день легионеры пробились туда и сменили французов. На следующий день, 24 февраля 1952 г., они, последними прорвались к линии де Латтра в Ксюан-Мае. Несмотря на активную поддержку авиации и артиллерии, французы в общей сложности потеряли 5 тысяч человек во время этой операции.[591]591
  Filipp B. Davidson. Indochina wars (1946–1975). New-York, 1980. P.143.


[Закрыть] В это число вошли и потери легионеров. Потери вьетнамцев были на порядок выше. Несмотря на то что обе стороны приписывали победу себе, само собой, победили вьетнамцы, вынудившие противника эвакуировать Хоа-Бинь. Но не будь здесь у французов легионеров, исход операции для них был бы более плачевным. До октября 1952 г. боевые действия в Индокитае приняли форму отдельных партизанских операций, проводимых с переменным успехом для обеих сторон. В это время Зиап готовился к решающей схватке. Проанализировав ситуацию, он пришел к выводу, что район линии де Латтра является практически неприступным из-за его мощных укреплений и поддержки авиации и флота. В то же время у французов были и слабые места – например, удаленные от баз флота и авиации районы, где жили союзные французам народности вроде католиков, лаосцев или тайцев. Поэтому Зиап решил атаковать французские посты вдоль хребта Фан-Си-Пан между Черной и Красной реками и племенной центр тайцев Нгья-Ло. В октябре-ноябре 1952 г. коммунисты нанесли здесь неожиданный удар, захватив Нгья-Ло, ряд более мелких фортов и отрезав гарнизоны от легионеров других фортов.[592]592
  Ibid. P.150.


[Закрыть] Салан в ответ начал операцию «Лотарингия» против баз снабжения Зиапа в «источнике» мятежа – во Вьет-Баке, которая, по его замыслу, должна была отвлечь вьетнамцев от попавших в западню гарнизонов фортов. Важную роль в этой операции должен был играть Легион. Высадка десанта, после которой вступили в бой сухопутные и амфибийные силы, насчитывавшие в общей сложности 30 тысяч человек, привела к захвату в Фу-Доане 9 ноября 1952 г. вооружения и боеприпасов примерно на стрелковый полк. Однако главной целью Салана тогда был захват двух основных центров снабжения коммунистов – Туйен-Куанг и Йен-Бай. Вместо этого он ограничился лишь демонстрацией в отношении последнего, что ясно показало Зиапу, что движение всей этой огромной колонны – лишь отвлекающий трюк от фортов вдоль хребта Фан-Си-Пан. Теперь Зиап мог не беспокоиться за судьбу своих коммуникаций и продолжать свое наступление вдоль Фан-Си-Пан.[593]593
  Filipp B. Davidson. Indochina wars (1946–1975). New-York, 1980. P. 154–155.


[Закрыть] Салан, отказавшись от решительных действий в направлении Туйен-Куанг и Йен-Бай, l4 ноября отдал приказ войскам, участвовавшим в «Лотарингии», отходить. Вначале было все нормально. Но 17 ноября у деревушки Чан-Муонг в узкой и тесной лощине длиной 4 километра между двумя поросшими джунглями холмами, идеально подходившей для засады, вьетнамцы устроили западню. Коммунисты поставили в засаду свой лучший полк – Зб-й 308^ пехотной дивизии. На господствующих высотах вьетнамцы разместили артиллерию и минометы. Кроме того, несколько пушек были установлены в зарослях у дороги для стрельбы прямой наводкой. Колонна из легионеров и Индокитайского маршевого батальона двигалась без надлежащей разведки, и этим воспользовался противник.[594]594
  Ibid. P.156.


[Закрыть] Ранним утром, когда головные машины французов уже почти достигли выхода из лощины, вьетнамцы неожиданно ударили. Идущий впереди танк и несколько идущих следом грузовиков были уничтожены. Узкая дорога оказалась заблокированной. После этого вьетнамцы атаковали колонну на всем ее протяжении, бросившись на нее со всех сторон. Легионеры отвечали им огнем из придорожных канав и из грузовиков. Когда вьетнамцы оказались рядом с машинами, в ход пошли штыки, ножи и приклады винтовок и автоматов. Сначала легионеров и их союзников здорово прижали, и они несли большие потери в живой силе и технике, но потом они собрались с силами и контратаковали, отбросив вьетнамцев на исходные позиции. Полдень, когда в воздухе появились самолеты, принес перелом в сражении, и легионерам удалось быстро очистить от них Чан-Муонг. К 2 часам дня легионеры и Индокитайский батальон были окончательно приведены командирами в порядок и в половине четвертого вечера согласно выработанному тут же плану отправились на зачистку прилегающей к трассе территории. В отличие от Индокитайского батальона, легионеры, наступавшие на западной части дороги, быстро справились со своей задачей, уничтожив на месте сопротивлявшихся врагов и обратив в бегство менее устойчивых. Таким образом, противник был разбит, но ценой больших потерь, хотя вьетнамцы продолжали наносить отступающей колонне удары. В результате проваленной операции, которая не выручила окруженные форты у Фан-Си-Пана, общие потери французов составили l200 человек. После этого Зиап усилил нажим на французские посты по Черной реке. В результате нескольких успешных захватов мелких постов он решил также легко овладеть фортом На-Сана. Однако здесь его подвела разведка: Зиап совершенно забыл, что в этом районе проживают враждебные ему тайцы, которые были лояльны французам. Они дали Зиапу сведения, что этот пост обороняют 5 слабых батальонов. В числе оборонявшихся французских частей здесь был 3-й батальон 3-го Иностранного полка Легиона. Но самоуверенный Зиап был наказан: атака силами одного полка 308^ пехотной дивизии 23 ноября 1952 г. была отбита с большим для вьетнамцев уроном. В бой был брошен еще один полк – и результат был таким же. Надо сказать, что бой за На-Сана был ожесточенным, и аванпосты несколько раз переходили из рук в руки. Отчаянная схватка развернулась прямо посреди проволочных заграждений. Но легионеры и другие, находящиеся здесь подразделения, устояли. Зиап, полагавший, что он без всякого труда сметет форты противника вдоль Фан-Си-Пан, теперь недоумевал о причинах неудач. Подтянув дополнительные силы, Зиап атаковал уже другим полком 30 ноября. Результат был прежним. Несмотря на то что в На-Сана выявилась значительная мощь французской артиллерии и авиации, кровавые уроки, полученные Зиапом в 1-й половине 1951 г., не пошли ему в прок, и он продолжал упорно слать людей на убой. Зная его характер и то, что он непременно еще раз будет атаковать, французское командование в экстренном порядке перебросило в На-Сана в ночь с l– го на 2-е декабря дополнительные силы, главными из которых были легионеры: 3-й батальон 5-го Иностранного пехотного полка, 1-й и 2-й Иностранные парашютные батальоны. Зиап также подтянул резервы и снова бросился в бой, сразу после высадки в На-Сана подкреплений, силами двух полков 308-й и одного 316-й пехотных дивизий. Несмотря на упорные атаки «живых волн», На-Сана стоял, как заколдованный. Вьетнамцы и в этот раз отступили от него, потеряв не менее 7 тысяч бойцов только убитыми и раненными.[595]595
  Filipp B. Davidson. Indochina wars (1946–1975). New-York, 1980. P.157.


[Закрыть] Только после этого Зиап отступил, чтобы «зализывать раны». Такой успех впоследствии сыграл с французами злую шутку, поскольку у командования родилась мысль создания подобной базы где-нибудь в тылу противника для нанесения по нему каждодневных ударов, которая скоро реализовалась в Дьен-Бьен-Фу. Тогда Зиап понял, что успеха он может достичь, лишь заманивая французов в удобные для действий его войск места и нанося удары там, где противник их ждет менее всего. Поэтому в январе 1953 г. два отдельных полка коммунистических главных сил, 8-й и 95-й, нанесли неожиданный удар в Центральном Аннаме по форту Ан-Ке и городам Контум и Плейку к западу от него. Коммунистам при этом едва не удалось прервать сообщение с Южным Вьетнамом. Исход боев решила присылка в этот район подкреплений, парашютных батальонов, включая и легионеров, которые отбросили противника. До апреля 1953 г. ситуация во Вьетнаме была более или менее спокойной по сравнению с предыдущим периодом, и война на непродолжительное время приняла вялотекущую форму. Однако в апреле 1953 г. Зиап нанес неожиданный удар по лояльному французам Лаосу, являвшемуся тогда самой спокойной колонией из всех земель французского Индокитая. К концу месяца части коммунистов появились у столицы Лаоса Луанг-Прабанг. Генерал Салан не желал перебрасывать в Лаос дополнительные части и предполагал временно оставить этот город, но к его защите вынудил лаосский король, не пожелавший оттуда уезжать. Поэтому к концу апреля 1953 г. туда были переброшены подкрепления в виде трех батальонов марокканцев и легионеров с приданной им дополнительной артиллерией и необходимыми материалами для возведения обороны города. Однако Зиап, ограничившись овладением Северным Лаосом и испытывая серьезные проблемы с продовольствием, не стал даже пытаться взять Луанг-Прабанг и отвел большую часть своих войск во Вьетнам. В это время французские войска в очередной раз поразила «болезнь командования»: 21 мая 1953 г. генерал Салан был заменен на своем посту генералом Наварром. Между тем война продолжалась: вьетнамцы усилили партизанскую войну, не давая французам и легионерам покоя ни днем, ни ночью. Для того, чтобы снизить активность противника, Наварр предпринял операцию под кодовым названием «Ласточка», направленную на дестабилизацию положения Зиапа и подрыв его наступательных способностей. «Ласточке» предстояло спикировать на голову коммунистам, сильно клюнуть и улететь. Как видно уже из самого смысла операции, в ней должны были принять участие парашютисты. Конечно, без легионеров дело обойтись не могло. Поэтому 17 июля 1953 г. группа из трех парашютных батальонов, в состав которой входил 2-й Иностранный парашютный батальон Легиона, неожиданно для вьетнамцев спустилась в Ланг-Сон и Лок-Бинь. Там вьетнамцы, пользуясь паническим бегством французов оттуда в 1950 г., которое оставило в их распоряжении целехонькие склады, расширили их и превратили в базы для снабжения своих войск. Здесь легионеры обнаружили и уничтожили колоссальные запасы вооружения и горючего более чем в 5 тысяч тонн. Вслед за этим, пока враг не опомнился, парашютисты быстро отошли к морю, где их забрали на борт французские корабли. Это был один из немногих примеров прекрасного планирования и исполнения акции.[596]596
  Filipp B. Davidson. Indochina wars (1946–1975). New-York, 1980. P.178.


[Закрыть] Вслед за этим легионеры приняли участие в операции под кодовым названием «Камарг», что обозначает болотистый прибрежный район у Марселя. В этой операции, начатой 28 июля 1953 г., у них была задача уничтожить отдельный 95-й полк главных сил коммунистов, сильно навредивший французам в Аннаме в районе шоссе № 1 и между городами Хюэ и Куанг-Три, в прибрежных солончаках, где свирепствовала партизанская война. Здесь действия французов были затруднены из-за враждебности местного населения и трудной местности. Противник пользовался здесь протяженными тоннелями, вырытыми для нанесения ударов и быстрого отхода, расставлял мины и разные хитроумные ловушки, наносившие и легионерам немалый урон. Несмотря на то что всего к операции было привлечено 30 батальонов, в начале августа 1953 г. она была прекращена после нескольких дней упорных поисков противника и стычек с ним. Уничтожение и пленение около 500 вьетнамцев и захват небольшого количества военного снаряжения – для такой акции более чем скромный результат.[597]597
  Filipp B. Davidson. Indochina wars (1946–1975). New-York, 1980. P.179.


[Закрыть] Вслед за этим, видя бесперспективность нахождения в отдаленном На-Сане гарнизона ввиду нехватки сил в других районах, 8 августа 1953 г. Наварр отдал приказ об его эвакуации. Еще раньше оттуда скрытно были выведены 7 тысяч человек. В течение августа, обманув бдительность вьетнамцев, видевших прибытие сюда значительного количества транспортных самолетов, путем запуска дезинформации по радио о переброске сюда дополнительных сил со стороны начальника На-Сана, 5 тысяч оставшихся там военнослужащих, включая легионеров, благополучно покинули базу. Столь успешная эвакуация базы родила у Наварра иллюзию, что он сможет по своему желанию, когда и куда захочет, перемещать по воздуху любое количество войск и техники, и ускорила воплощение в жизнь французами идеи создания укрепленной базы в тылу противника. В сентябре-ноябре 1953 г. Наварр провел операцию под кодовым названием «Чайка» в восточной части Северного Вьетнама по уничтожению 42-го и 64-го отдельного полков главных сил коммунистов, а также сил 320-й пехотной дивизии, которые здорово насолили французам своими партизанскими действиями. Они контролировали уже немало деревень и доставляли Наварру большое беспокойство, т. к. он знал о плане широкомасштабного вторжения Зиапа в Тонкинскую дельту. В этом случае партизаны могли причинить еще больше бед. К операции по прочесыванию местности были привлечены практически все не находящиеся на постах силы Легиона. Как оказалось, отдельные полки коммунистов после коротких стычек в районах Фат-Дьема и Тай-Биня смогли относительно благополучно уйти в джунгли, имея на руках приказ не ввязываться в бои с превосходящими силами французов. Однако удары по 320-й дивизии, начавшиеся 14 октября 1953 г. в раойнах Хай-Дуонг, Хунг-Ен и Фу-Ли, были более эффективными: ей удалось навязать бои, и она потеряла в них не менее 3 тысяч человек, временно потеряв боеспособность.[598]598
  Henri Navarr. Agonie de L'Indochine. Paris, 1958. P.161.


[Закрыть] Как всегда, легионеров бросали в самые ожесточенные схватки, поэтому на их долю приходятся значительные потери, как свои собственные, так и противника.