Текст книги "Канарский грипп, или Вспомнить всё! (СИ)"

Автор книги: Сергей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Насчет энда не знаю, не уверен, а вот кое-какое хэппи придумать можно… Допустим, эксперимент, так?.. Ты ведь чего боишься? Того, что ненастоящая память вытесняет свою, родную. Это как на магнитной ленте, когда новая запись стирает старую, верно?

Брянов подтвердил, что и вправду больше всего пока боится именно этого.

– Ты просто морально отстал от технического прогресса, бать. Представь себе, что научились делать наложение новой записи на старую без ее уничтожения. Может, в нашем мозгу такое возможно. И вообще, там всего десять процентов всех клеток работает. А что, если в остальные можно впихнуть всякой памяти еще за двадцать жизней? Не слабо?.. Например, впихнул себе всю память Льва Толстого – и ходи с ней. Тебе как будто двести лет. И прошлый век помнишь весь, и этот. Кайф! Прихватил еще Эйнштейна – и физику учить не надо. Ты сообрази: это ж вообще учиться не надо!

– Вот именно по этой причине твоя гипотеза никуда не годится, как и всякая коммунистическая утопия, – вздохнул Брянов, уже привыкший, как обыкновенный человек к своим годам, смотреть на мир с большой долей пессимизма.

– А память Элвиса Пресли! – уже завелся Сан Саныч. – Или этого, который весь мир объехал… Кусто! Будут потом продавать такие записи, вот увидишь! Станет обычным бизнесом!

– Начинай копить прямо сейчас.

– Нет, бать, погоди… – немного остыл сын. – Тебе кажется, что ты целый год прожил в Италии…

– В Венеции, – уточнил Брянов.

– Допустим, что для «записи» этого года у тебя в мозгу стерли один год твоей собственной жизни, так? Значит, ты должен забыть все, что в этом твоем году происходило. А ты можешь определить, какой год из твоих… ну, считай, сорока, выпал? Какой год ты теперь не помнишь?

– Видишь ли, дорогой мой, я уже заметил, что это довольно трудная работа, – с тяжелым сердцем признался Брянов.

– Но ведь целый год!

– Когда один год из твоих шестнадцати – это проще. Ты наверняка бы заметил, а вот из сорока… Знаешь, все как-то само собой стирается.

Сын подступил к отцу вплотную и зашептал ему на ухо:

– Но у тебя же есть дневник!

– А что дневник? – так же конфиденциально ответил Брянов. – Я помню, как-то года три назад сел и стал все подряд читать. Наверно, только десятая часть того, что было записано, вызывала в памяти какие-то знакомые образы и картины. Выходит, уже тогда я мог считать, что у меня как минимум лет десять из головы стерто… К тому же и записи ведь не каждый день велись. Конечно, были какие-то очень яркие события… Собака покусала в детстве… первый раз запускал змея… с дерева упал… первый раз попал на море… пошел в первый класс… первый раз с девушкой танцевал… шпаргалку доставал на вступительном экзамене… женился… ты родился… Но все это я пока помню. Вот если одно из таких событий выпадет… только тогда можно будет предположить, что часть жизни стерта и сверху наложена другая запись.

– Ну, если ты с дерева упал, а потом забыл, то, наверно, не пожалеешь… Ты прав. Надо, чтобы наложилось на свадьбу или на мой день рождения. Прихожу я к тебе, а ты глаза на меня таращишь: ты кто такой, мужик?!

– Не приведи Бог! – ужаснулся Брянов, но у него появилась трезвая мысль. – Допустим, я забыл тот день, в который ты родился, и – даже весь первый год твоей жизни. Но ведь у меня осталось в памяти остальное время общения с тобой как со своим сыном. Я все равно буду знать, что ты мой сын. Более того, у меня еще останутся в памяти те годы, когда я не только возился с тобой пятилетним или десятилетним, но и помнил твой день рождения. То есть я помню того самого себя, который помнил твой день рождения. Вот такой парадокс!.. А кроме того, есть еще более простой вариант. Я помню, что ты мой сын, а потому способен автоматически, невольно дофантазировать и день твоего рождения… По-моему, человек на такое вполне способен. Сила воображения часто бывает сильнее чувства реальности. Опять же книги, кинофильмы… Что-то подобное мог увидеть в тех же сериалах по телевизору. Ты ведь знаешь, даже при очень серьезных травмах мозга другие его части способны взять на себя управление разными функциями… Бывали даже случаи, когда при разрушенных зрительных центрах человек потом постепенно начинал видеть.

– Ну вот! А я о чем говорю! – снова встрепенулся сын. – Ты же мою гипотезу повторяешь, только другими словами.

Брянов задумался, а вернее, от всего отрешился. Он осмотрелся в своем маленьком мирке, площадью двадцать пять квадратных метров, который еще казался ему непоколебимой опорой. Он посмотрел на шкаф с книгами, из которых две трети он так и не прочел, на свой обшарпанный и родной диван, на «профессорский» письменный стол, подаренный ему родителями при поступлении в институт и казавшийся в этой квартирке каким-то дворянином, угодившим в мещанство. Он окинул взглядом в сущности случайную коллекцию всяких безделушек и сувениров, расставленных там и сям и слабо напоминавших о разных годах и разных событиях.

– О чем мы тут с тобой говорим… – философски вздохнул он, невольно пытаясь подвести какой-то итог.

Чему итог? Выходило вдруг – чуть ли не всей жизни.

– Ведь наверняка они все слышат – и ни гу-гу, – не сомневался он. – Вот заразы!

– А как только мы обо всем догадаемся, так они сразу и появятся, – напомнил сын о том, что и этот уютный мирок уже оказался под опекой каких-то таинственных и грозных сил.

– Вот-вот, так добрые волшебники никогда не поступают. Поэтому ничего хорошего я и не жду. За всем этим стоят злые гномы… Я их как людей прошу: объясните мне все, как есть. Я – честный гражданин. Родина скажет «надо» – я готов, пожалуйста. А бессловесной пешкой я быть не желаю.

– Подожди, бать. Может, еще спасибо им скажешь. Смотри, всех остальных в какую-то больницу увезли. А ты разгуливаешь под охраной. Зайди в казино, проиграй хоть миллион зелеными – и покажи им вместо баксов фигу. Твои телохранители там все разнесут, если тебя хоть пальцем тронут.

– Вот это меня больше всего и пугает, – сказал Брянов, не чувствуя, однако, страха, а фигурально обращаясь к здравому смыслу. – Может, я уже какой-нибудь монстр… Как, Саш, еще не заметно?

Сан Саныч со скептически-робкой улыбкой стал приглядываться к отцу.

Зазвонил телефон.

Брянов с удивительным спокойствием снял трубку. Трубка показалась ему гораздо теплее уха.

– Монстр слушает вас, – совершенно не удивляясь своему ответу, сообщил в телефон Брянов и подмигнул сыну.

Несколько секунд длилась пауза.

– Это господин Брянов? – послышался затем деловитый женский голос.

– Это бессмертная душа господина Брянова.

– Соединяю вас с господином Модинцевым, – бесстрастно сообщила другая бессмертная душа.

Фрагмент 9. МОСКВА. К ЮГУ ОТ КРЕМЛЯ

– Я вызвал вашего духа, – сказал Марк Модинцев, не глядя на сидевшего в его кабинете человека в сером костюме и синем галстуке в пеструю крапинку.

Александр Брянов не ведал, что его собеседник готовился к разговору с ним так же основательно и, пока тот вел беседу с сыном на философские и научные темы, успел провести большую конкретную работу.

Чего не испытывал Морган, в отличие от Брянова, так это страха или робости, да и всяких научно-фантастических гипотез он не вынашивал. Но тем не менее, как и Брянов, был уже серьезно озабочен.

Он долгое время полагал, что достиг такого статус-кво, при котором вряд ли кто-нибудь когда-либо станет использовать его как пешку в игре, ведущейся по неизвестным правилам. Теперь он, обдумав положение, сделал единственный возможный философский вывод: от судьбы не уйдешь. И поставил перед собой конкретную задачу: превратиться из пешки в другую фигуру, более уважаемую и, главное, более информированную.

…Человек в сером костюме ничего не ответил и даже не пошевелился, как бы оставляя за Морганом полную свободу действий.

– Модинцев слушает, – вышел Морган на связь.

Еще тогда, в машине, приняв первый сигнал от таинственной личности по фамилии Брянов, он сразу начал действовать: вновь связался со своими знакомыми из ФСБ. Между высокими структурами ФСБ и ГРУ произошел короткий обмен информацией. Далее пришли в движение низшие исполнители. Перед домом Брянова вскоре появился мебельный фургон, стоимость которого превышала общую стоимость всех роскошных гарнитуров, выставленных во всех мебельных магазинах Москвы, а в кабинете Марка Модинцева появился человек «одного с ним звания». Фургон экранировал телефонную линию таким образом, что запись разговора можно было произвести только на другом конце связи, а человек в кабинете Моргана присутствовал как бы просто так, для порядка.

– Добрый день, Марк Эдуардович.

– Возможно, что добрый…

– Вы правы, теперь слово «возможно» нужно приставлять к каждому слову.

– Нельзя ли поконкретнее?..

– Это возможно. Речь идет об Инге Леонидовне Пашковой…

– Ну, и что вы замолчали?

– Я просто даю вам возможность сориентироваться.

– Я давно сориентировался и даже знаю наверняка, что вы мне скажете. Вы скажете: ей нельзя принимать мнемозинол, это лекарство вредно для здоровья, очень опасно…

Морган не заметил, как человек в сером костюме покривился, когда он произнес название «лекарства».

– Я полагаю, что Инга Леонидовна уже приняла его… – послышался вещий голос Брянова. – И поэтому ее увезли в такое место, которое известно под кодовым названием «больница».

Морган всем торсом повернулся к «гостю» и заметил, что тот умело скрывает удивление, если не смятение.

– Что вы имеете в виду под словом «больница»? – задал он вопрос.

– То, что я хотел бы выяснить вместе с вами.

– Звучит интригующе…

– Возможно, это место, где выбрались на поверхность земли демоны из преисподней.

Морган на этот раз лишь коротко взглянул на «гостя», и тот ответил скупой улыбкой.

– Возможно, это место, где обыкновенные люди сами превращаются в страшных демонов.

«Это уже лучше», – подумал Морган, имея в виду некий бред, который уже угадывался в разговоре и как-то разряжал обстановку.

– Возможно, в этой «больнице» из людей делают оборотней, – продолжал вещать голос Александра Брянова. – Вам что-нибудь известно о компьютерных вирусах?

– Кое-что… – ответил Морган и почувствовал правым виском, что его «гость» снова напрягся.

– Вам известен вирус под названием «Три шестерки»? Он влияет на сознание оператора и даже может вызвать инсульт?

– Слышал…

– Никогда больше не включайте телевизор. Никогда! Группа хакеров-террористов создала очень опасный вирус и сумела запустить его в телевизионную систему. Теперь этот вирус внедрился в рекламные клипы, в сводки новостей. Он повсюду. Он не выводит из строя аппаратуру. Он выводит из строя человеческий мозг. Мой мозг. Ваш мозг. У людей начинаются странные сны. Люди перестают воспринимать реальность. Они не знают, на каком они свете… Скоро может случиться катастрофа. Все человечество сойдет с ума. Все перестанут отличать реальность от иллюзий. Надо отключить все телевизионные системы, но на это никто не пойдет. Никто не хочет терять деньги… Мы катимся в пропасть. Вы слышите меня, Марк Эдуардович?

– Слышу, – хладнокровно ответил генеральный директор финансовой компании. – У вас есть прямые доказательства?

– Все это слишком серьезно, чтобы были «прямые доказательства». «Прямых доказательств» даже в Библии нет. Они появятся, когда уже будет поздно.

– Хорошо. Тогда при чем здесь этот ваш мнемозинол?

– При том. Люди, на которых подействовал из телевизора этот вирус, начинают страдать расстройством внимания и памяти. Их привлекает реклама мнемозинола. Их обследуют на месте. И там определяют, подверглись они воздействию вируса или нет.

– Почему же тогда нельзя этот мнемозинол принимать?

– Потому что мнемозинол не облегчает состояние, а, наоборот, ускоряет действие вируса… Дело в том, что теперь идет эксперимент в натурных условиях. Настоящей защиты пока нет. Не найдена. Они хотят узнать, что происходит с нашим сознанием в терминальной фазе действия вируса. Не может ли мозг найти сам способы защиты или компенсации информационного вторжения. Они просто пытаются выиграть время за счет исследования первой партии больных. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Пытаюсь… Откуда вам все это известно?

– Я мог бы ответить: «от верблюда», – но прекрасно сознаю, что вам это покажется грубостью. Хотя такой ответ был бы наиболее близок к истине… Вы серьезный человек, Марк Эдуардович. Я полагаю, что задеты ваша честь, ваши личные интересы, ваша частная жизнь, наконец. Вы должны связаться с прессой. Эта страшная история должна стать достоянием гласности…

– Я слушаю вас.

– Проведите свое собственное расследование. Это все, что я хотел вам сказать… И еще у меня есть к вам небольшая просьба. У вашей компании наверняка есть охрана. Значит, у вас есть возможность приобретать и регистрировать оружие. Мне оно необходимо. Хотя бы газовое. Мне больше не к кому обратиться. Вы смогли бы мне помочь?

– Это не так просто… Я не произвожу оружие и тем более не регистрирую его. Обратитесь в свою районную милицию за разрешением…

«Я ему еще советы даю!» – с удивлением заметил Морган.

– У вас все? – из некоторого любопытства спросил он.

– Почти… Есть одно предложение. Если вы не производите оружие, купите ракетную установку и пальните из нее по Останкинской башне. Потомки будут вам благодарны. Они запомнят этот выстрел лучше, чем залп «Авроры»… Если человечество не погибнет… Я желаю вам всего хорошего.

– Будьте здоровы.

– Я от всей души желаю вам того же.

Конец связи.

Морган повернулся в кресле и вопросительно посмотрел на майора Павшина. Тот предпочел выдержать паузу.

– Этот ваш… «пациент», откуда он знает про «больницу»? – с умыслом задал вопрос Морган.

Это был его ответный ход. «Человек одного с ним звания», как только появился в офисе, первым делом «наехал» на Моргана с чекистскими штучками:

– Как он вышел на вас?

– А я тут сижу и жду, чтобы вас спросить об этом, – хищно прищурившись, ответил гостю хозяин.

В итоге все гипотезы по этому поводу каждый оставил при себе.

Теперь майор Павшин вполне дружелюбно улыбнулся.

– Забавно другое, – неискренне заговорил он. – То, что он упомянул ракетные установки…

Это был намек Моргану, который его ничуть не удивил, не напугал, а даже, напротив, вызвал некое удовлетворение.

– Я полагаю, что это псих-телепат, – высказал майор свою точку зрения. – Редкий случай.

– Мне попадались шизофреники, – отчасти принял точку зрения собеседника Морган. – Если бы вы не сели мне на шею, я так бы и подумал. Но во всяком сумасшествии есть своя система. Я полагаю так: раз это ваш «пациент», раз он от вас сбежал, то я имею право настаивать, чтобы вы меня оградили от его посягательств…

– Мы постараемся.

– И, кроме того, имею право задать вопрос: действительно ли моей жене… а вместе с ней и всему человечеству ничто не угрожает?

– В этом можете не сомневаться.

Не сомневался Морган в другом: суть в том, что сейчас ему не удастся выудить из майора никакой полезной информации.

– Вы меня успокоили, – сказал он и стал подниматься, делая вид, что собирается любезно проводить гостя к выходу.

Он больше не стал задавать никаких вопросов, понимая, что любые дальнейшие вопросы будут выглядеть как желание и дальше поучаствовать в этом темном деле под приятным руководством компетентных органов.

Майор тоже приготовился прощаться.

– Если он вам еще раз позвонит… – начал было он заключительную реплику.

– Что, он может еще раз позвонить?! – совершенно искренне изумился Морган. – Если такое случится, я немедленно пойду покупать ракетную установку.

Фрагмент 10. К ЗАПАДУ ОТ МОСКВЫ

Осенние сумерки уже окутали садовую беседку. По крыше мелко стучал дождь. От порывов ветра стали шумно вздыхать кроны сосен. Генерал взял с узких перилец беседки коробочку диктофона и немного прибавил громкости. До недавних пор он вообще не делал никаких записей на память. До недавних пор – пока не стал замечать, что многие события происходили в действительности вовсе не так, как отпечатались в его совершенной, по обычным меркам, памяти.

Первые несоответствия он приметил в мелочах. Однажды в пестром урагане телепередач мелькнул один из наивных, но любимых – как же не любимых! – фильмов его молодости: «Подвиг разведчика». Он смотрел фильм в неспешном течении летнего вечера здесь, на даче, удобно устроившись в кресле, безо всяких суетных мыслей, несентиментально грустя о прошлом, а потому – без скупой мужской слезы. Генерал, разумеется, помнил этот фильм наизусть. И вдруг он осознал, что в одном из кадров главный герой стоит не так, как в кадре, запечатлевшемся в памяти. Он запомнил героя анфас, а оказалось, что на самом деле тот, беседуя с другим персонажем, стоит затылком к зрителю. Как опытный офицер ГРУ, старый генерал сразу насторожился и впервые воспользовался видеомагнитофоном, который держали на даче его внуки. Он сделал запись оставшейся части фильма и, к своему удивлению, обнаружил еще несколько «ошибок» – будто в двух «одинаковых» картинках, которые иногда публикуются на последних страницах газет и журналов с предложением к читателю: найти пять, десять или семьдесят различий. Заинтересованный этим феноменом, генерал отправился в архив ГРУ и, скрупулезно изучив несколько старых дел, сделал вывод, что память и воображение даже у такого человека, как он, – вовсе не столь чужеродные друг другу предметы, как то всегда ему представлялось. Впрочем, он стал грешить не столько на воображение, сколько на возраст, когда трезвое самолюбие уже перестает страшиться трости, вставной челюсти и слухового аппарата.

– …Таким образом Кулик оказался гораздо активнее, чем мы могли предположить, – продолжал доноситься из диктофона голос майора Павшина. – Он оказался очень сообразителен, с отличной интуицией, решительный… я бы даже сказал, отчаянный…

– Короче, не «кулик», а прямо «перепелятник».

– Вроде того, Петр Иванович.

– Сами такого отобрали, по своим меркам… а теперь стонете.

– Я думаю, что ошибки нет. Игра так или иначе стоит свеч… Конечно, если бы не возникло ряда нештатных ситуаций, он бы не стал проявлять такой активности. Он буянит, а в то же время пытается осторожно подыграть нам. Он прекрасно осознает, где границы дозволенного. Я думаю, что из него получился бы очень способный сотрудник…

– Ладно. – Генерал теперь помнил, что в тот момент недовольно махнул рукой. – Будем считать, что всю эту дребедень вы написали в отчете. По существу…

– Петр Иванович, выводы очень просты. Во-первых, нам ясно, что изделие действует, причем действует гораздо активнее, чем мы предполагали. Именно этим может объясняться тот факт, что Кулик… ну, теперь будем считать, Перепелятник отказался от мнемозинола. Действие было настолько мощным, что он очень скоро стал замечать явные несоответствия… Во-вторых, он уже явно обладает большим объемом информации и притом пока сохраняет достаточно адекватное поведение. Это подтверждается тем, как умело он в разговоре с Модинцевым «косил» под сумасшедшего.

– Не люблю я этих ваших словечек. «Косят» знаете где?..

– Извините, Петр Иванович… Суть в том, что он активно ищет контакта с нами, теребит нас, вызывает на разговор. Свой бред шизофреника он мастерски продумал. С одной стороны, он явно пытался шантажировать нас, а с другой – очень корректно соблюдал наши интересы, выдавая свою осведомленность за прорицания юродивого.

– История показывает, что юродивые редко ошибаются.

– Может быть… если речь идет о настоящих юродивых. У нас особый случай… Петр Иванович, на мой взгляд, самое время переходить к следующему этапу. Запас психологической прочности имеет свои пределы. Думаю, что пора позаботиться о нем, как о недоношенном младенце… Ведь развитие процесса практически не зависит от наших собственных действий… Наш вывод таков. Дело остается за вашей директивой, Петр Иванович.

Тишина.

Шум осеннего ветра в кронах.

Генерал помнил, что тогда, два часа назад, в минуту размышления он повернулся в западную сторону и стал смотреть на закат, рассыпавшийся в лесу красными осколками.

– Я дам ответ завтра утром, – сказал он тогда «Новикову из снабжения».

– Будет хорошо, если за это время наш «пациент» не успеет раздобыть ракетной установки.

– За то вам и деньги платят, чтоб не успел раздобыть…

Генерал забрал диктофон с перильца, отмотал пленку к началу и снова включил запись. Доклад майора Павшина стал стираться с пленки шумом природы. Генерал как будто старался поскорее забыть про зловещее изделие и надеялся теперь запомнить, как гулял в этих сумерках ветер, как дождь стучал по крыше уютной садовой беседки…

Генерал уже решил, уже знал наперед, как начнется утро, какой разговор произойдет у него с «вахтером Михалычем».

– Теперь Дядя Ваня предлагает нам прикурить своих, – скажет он Михалычу. – Спрашивает, какие выберем?

– А какие выберем, Петр Иванович? – неспроста полюбопытствует Михалыч.

– Ну, мы ж с тобой не будем обижать старика.

– Не надо обижать, – согласится Михалыч.

– Тогда попросим его любимых, – решит «Петр Иванович». – Дядя Ваня, он ведь все трофейными баловался. «Золотой Рейн». Хороший табачок у врагов был…

Михалычу будет невдомек, что решение покурить трофейных далось генералу очень нелегко. Очень…

Фрагмент 11. МОСКВА. К ЗАПАДУ ОТ ВАГАНЬКОВСКОГО КЛАДБИЩА

Теперь пистолет системы «Вальтер» находился у Александра Брянова рядом с сердцем. Он даже чувствовал, как удары сердца подталкивают увесистую рукоятку, стучатся в магазин с патронами, будто оно хочет до срока разбудить страшную силу оружия.

Мысль пристрелить своего непосредственного начальника, Каланчева, заведующего лабораторией, родилась у него во время разговора с директором финансовой компании.

– Сейчас приедет из психушки «скорая»! Бог с та-аки-ми санитарами… – сказал Сан Саныч, когда Брянов опустил трубку.

Брянов в ответ на такой прогноз рассеянно улыбнулся.

– Нам с ними не справиться, бать…

– Ничего ты не понимаешь, Сан Саныч, – тихо, почти снисходительно проговорил Брянов. – Я – Кассандра. Я им предсказал гибель Трои. Кто имеет уши, тот услышит… Уж если они и теперь не проявятся, то уж я не знаю… просто не знаю тогда, что делать. Значит, их нет, а есть самый настоящий бред, который начался у меня на почве очень странных совпадений…

Пока он это говорил, у него в голове дозревал другой логический вывод. По ходу мыслей Брянов даже успевал удивляться, как это он не сделал такого вывода раньше. Ведь и до этого он очень напряженно размышлял над своей судьбой: почему для пресловутого «эксперимента» выбран именно он. И каждый раз упирался в конкретный факт своей биографии – в свою научную специальность. Ничего иного ему на ум не приходило. Тем не менее только сейчас, в минуту шутовского выступления на «сцене», его подозрение пало на конкретное руководство – на институтского завлаба. Несомненно завлаб был осведомленной персоной. И вот тому косвенное подтверждение: он, Брянов, не появлялся в институте уже несколько дней, а начальник ни разу не проявил любопытства по поводу его загула. Разумеется, в научном заведении, где кандидатам и докторам наук платили теперь не намного больше, чем вахтерам, посещение рабочих мест перестало быть почетной обязанностью гражданина, как в былые времена. Однако элементарные правила этикета сохранились: взять трубку, набрать номер, доложить начальнику о форс-мажорных обстоятельствах («Всю ночь в соседнем магазине ящики разгружал – устал…»). Наконец, появиться на работе хоть раз в неделю, презрев обстоятельства, – такое считалось подвигом… С завлабом у Брянова были нормальные, почти дружеские отношения – и тот, по-хорошему, должен был бы позвонить сам и справиться о здоровье подчиненного.

– Слушай, бать, а про оружие это ты серьезно? – осторожно спросил Сан Саныч.

– Серьезно, – не колеблясь подтвердил Брянов. – Мне бы какой-нибудь пугач. Мне ракетной установки не нужно. Пока… Хочу еще одного «крутого мужика» на пушку взять.

– Так у меня есть, бать! – воспрял духом Сан Саныч. – Как раз то, что тебе надо! Пневматический, с баллоном. «Вальтер»! От настоящего сразу не отличишь… Пивную банку с десяти метров насквозь пробивает.

Через полтора часа сын вернулся с оружием. Он хотел было научить отца обращаться с этой в меру опасной игрушкой, но Брянов, решительно сунув пистолет во внутренний карман пиджака, отправился в туалет, где достал Черную книгу, предназначенную для тайной летописи.

Подробный план очередной акции устрашения уместился на полях пятого круга Дантова ада. Заключил Брянов свой план такой директивой: «ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ ТОЛЬКО ПРИ ОТСУТСТВИИ „РЕФЛЕКСА“».

Сан Саныч в тот день, к вечеру, пропал в своей компании – отец сам с трудом упросил сына хотя бы ненадолго исчезнуть от греха подальше, – и Брянов до двух ночи, не находя себе места, ожидал этот самый рефлекс, но так и не дождался. Выходило, что и последнее «заклинание» – казалось бы, сильнее некуда – тоже не смогло призвать демонов к ответу.

Остаток ночи Брянова донимали тревожные сновидения… Он шел по набережной в Венеции и вдруг увидел на известково-мутной воде лагуны черную-черную гондолу и различил на ней двух пассажиров – своего сына и свою бывшую жену Наталью. Они успели отплыть довольно далеко, так что их лица стали едва различимы. Никакого гондольера с ними не было, но они как-то продолжали уплывать от него все дальше. Он стал махать им рукой и, заметив, что они тоже машут в ответ, очень обрадовался, – но внезапно понял, что быстро отплывает от них сам, что стоит на корме какого-то военного судна. И, когда гондола превратилась в черную точку на горизонте и почти слилась с темной полоской далекого берега, над головой Брянова вдруг пронеслись военные самолеты, и он ужаснулся тому, что самолеты летят по направлению его взгляда, к горизонту, и сейчас начнут там бросать бомбы. Он хотел крикнуть своим…

Проснулся Брянов в очень зловещем, очень свирепом настроении.

Он приписал к директиве одно медицинское слово: Cito! (это означало: «Срочно!») – и указал число и час начала операции. Он как никогда быстро побрился, выпил чашку кофе, оделся и полетел на работу прямо к девяти утра, зная, что начальник раньше одиннадцати не появляется.

На этот раз завлаб появился в 11.25, провел совещание, изредка бросая на Брянова проницательные взгляды. Тот держался как начинающий, но способный террорист. Своим видом он старался вызвать у всех присутствовавших в лаборатории прозорливых людей если не сочувствие, то хотя бы снисхождение к себе, как к человеку, которому слегка нездоровится после того…

Наконец толпа нежелательных свидетелей рассеялась по своим комнатам, и Брянову удалось задержать Каланчева для доверительного разговора с глазу на глаз. Каланчев был ровесником Брянова, а потому никаких преамбул и намеков не требовалось.

– Ну и видок у тебя! – откровенно, по-дружески заметил Каланчев. – Как с большого бодуна… У тебя что, проблемы?

– Да уж вторую неделю голова ватная… По ночам не спится – кошмары лезут, – признался Брянов, но решил «легенду» не растягивать, а побыстрей перейти к делу. – Ты помнишь, советовал мне мнемозинол купить?

– Я? – очень естественно изумился завлаб. – Мнемозинол? Не помню… Когда это?

– Неделю назад. Я еще тогда первый раз тебе пожаловался. Что-то стал все забывать… В голове гудит. В общем, ранний маразм… А ты говоришь: пойди в аптеку, возьми мнемозинол, очень хорошее средство.

– Я? – Каланчев даже как-то рассеянно порылся по карманам, будто ища там это «хорошее средство». – Хоть убей, не помню. Я даже первый раз слышу…

– Да вот, не ищи, – умело воспользовался Брянов замешательством Каланчева и сам достал из кармана брюк початую упаковку. – Но тебе не советую. По-моему, от него еще хуже… Вообще все эти таблетки – дрянь… На Канарах бы отдохнуть.

Тут Брянов тяжело вздохнул, подошел к окну и запросто выкинул упаковку мнемозинола в форточку, на пожелтевший газон внутреннего двора. Выкинул – и сразу повел наблюдение за рефлексами.

Каланчев криво улыбнулся.

– Да, Саша, нервишки у тебя не в порядке, – сочувственно проговорил он. – Канар тебе не обещаю, а совет дам: отключись-ка ты на недельку. Не знаю, что там у тебя случилось, не хочешь говорить – не говори. А только поезжай ты к себе на дачу прямо сейчас. Поброди по лесу, грибы пособирай… Хочешь, отпуск возьми. Отключись…

Брянов ответил ему благодарной улыбкой:

– Знаешь, Слава, я затем к тебе и пришел. Ты все сам понял… На недельку…

– Валяй! – махнул рукой Каланчев.

В жесте начальника Брянов постарался заметить то, про что Станиславский говорил: «Не верю!»

– Только потом не говори, что не помнишь, как отпустил меня в загул, – предупредил он Каланчева. – Лучше запиши прямо сейчас.

– Обязательно, – пообещал начальник.

Они дружески простились.

Брянов быстро убрался в свою комнату, где на подоконнике было загодя установлено зеркальце, под определенным углом отражавшее кусочек двора прямо под окном начальнического кабинета. Теперь Брянову оставалось проверить последний, самый главный рефлекс!

…В тот момент, когда завлаб появился на экранчике маленького «телевизора», сердце ударило в рукоятку пистолета с такой силой, что Брянов испугался внезапного выстрела.

Он выскочил из института наружу, обогнул здание и, почти не пригибаясь, стремительно подкрался за кустами к завлабу.

Тот был увлечен поисками невзрачной упаковки, а когда нашел, очень живо нагнулся и, спрятав ее в карман, удовлетворенно огляделся по сторонам. На северной стороне света, прямо перед ним, стоял институт. С запада и востока завлабу тоже ничто не угрожало. Зато с тыла, на южном направлении…

– Ты чего, Саш?! – спросил он Брянова.

Вид у начальника оказался не то чтобы удивленный: в эту минуту он вдруг стал похож на мальчишку, который в темном шкафу вытаскивал деньги из отцовских карманов, а родитель возьми да и застукай его на месте преступления.

В лоб начальнику с трех шагов, не моргая, глядело черненькое дульце «вальтера».

– Быстро лицом к стене! – рявкнул Брянов, боясь, что завлаб успеет разглядеть калибр.

Каланчев не сориентировался:

– Саш, что за шутки, я не понимаю…

Брянов сделал бешеное лицо.

– Я тебе мозги вышибу, – теперь уже тихо и хладнокровно пообещал он. – Живо к стене!

Каланчев в своем идеально накрахмаленном белом халате колыхнулся весь, как парус от порыва ветра, и, на двух шагах дважды споткнувшись, исполнил приказание.

– Ты, Саша, объясни мне, пожалуйста, что я тебе сделал, – не то чтобы плаксиво, но уже довольно осознанно пробормотал он, – а то я, честное слово, ничего не понимаю…

Брянов, подойдя, решительно ткнул ему пистолет между лопаток. И замер тут – отступать было некуда.

– С памятью не в порядке, Слава?

– Ну, будем считать, что так, – покорно согласился Каланчев.