Текст книги "Лик Девы"

Автор книги: Сергей Пономаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Не вижу в этом необходимости. Крепость со стороны моря и с востока неприступна, с запада и севера труднодоступна. Падение портовых укреплений не будет иметь для обороны города никакого значения. Да и сил на десяти турецких кораблях маловато для штурма нашей крепости, – жестко ответил консул.

С той стороны, где находился порт, скрытый вершиной Крепостной горы, на которой располагалась Дозорная башня, поднимались клубы темного дыма от горящих портовых построек и жилых домов. Вновь загремели орудийные залпы. Беата вздрогнула, представив, что там творится. Ведь совсем недавно она там была, ходила по узким улочкам между домами и лавками. Скоро всего этого не будет, все поглотит этот грохот разрушений и сопутствующий ему всепожирающий огонь. Она вспомнила переполненные людьми храмы, где в основном находились женщины и дети. Беата перекрестилась и стала шептать молитву.

Вечером следующего дня она обвенчалась с господином Христофором ди Негро в крепостной церкви святого Клемента, расположенной у подножия Дозорной башни. На скромный свадебный пир было приглашено человек сорок из находившихся здесь генуэзцев, но веселья не было, гостей одолевали тяжкие думы. По окончании пира, который продолжался недолго, Беата и ди Негро возлегли на брачном ложе.

Турки прекратили обстрел с моря, так как пожар беспощадно продолжал за них начатое дело. Мест для размещения в городе людей с предместий и порта не хватало, и на площади выросли самодельные шалаши, изготовленные из подручных материалов. Устроившиеся там люди готовили пищу на кострах, и сразу же возросла плата за дрова. Люди справляли нужду, где придется, кругом стояли вонь, шум, ругань озлобленных людей, оторванных от домашнего очага, плач детей. Город, до этого опрятный, стал похож на бродягу. Участились случаи воровства, по поводу чего консул издал строгий указ, повелев карать за воровство смертью, и для этого возвести на площади виселицы.

Госпожа Беата стояла на верхней площадке башни консульского замка и тревожно всматривалась вдаль. Со всех сторон поднимались клубы черного дыма. Передовые отряды турок уже стояли перед самой крепостью, на расстоянии чуть больше полумили, более чем достаточного, чтобы быть вне досягаемости камнеметных и копьеметных орудий генуэзцев. Турецких войск, заполонивших долину перед крепостью, уже было больше, чем затаившихся в городе жителей. Они обустраивали лагерь, копали защитный ров, возводили вал, на котором устанавливали частокол. Было видно, что великий визирь Гедик-Ахмед-паши не пытается с ходу покорить грозную крепость, несмотря на малочисленность ее защитников. В том, что великий визирь прекрасно знает состояние дел в крепости, консул не сомневался. Ему было известно, что способствовал сдаче Каффы местный крупный землевладелец и магнат Андреоло ди Гуаско, а пособниками турок при сдаче Тасили, передовой крепости на пути к Солдайе, были его братья – Теодоро и Деметрио.

Беата увидела, как от позиций турок отделились трое всадников и, размахивая белым флагом парламентеров, помчались к крепости. Беата окликнула служанку Мару и поспешила вниз, в город, понимая, что консул парламентеров примет не в своем замке, а в зале для торжественных собраний, построенном консулом Талано Кристиано Мондиано. Вход в зал, перед которым уже собралась внушительная толпа жителей, охраняли аргузии Кароци и Сколари. Увидев госпожу Беату, они не стали препятствовать тому, чтобы она вошла в зал. Войдя, она увидела, что консул сидит в кресле, стоящем на подиуме, по бокам от него расположились два полностью вооруженные аргузия, Якобо и Иорихо, блестя доспехами и грозно сжимая ручки алебард. Чуть ниже в креслах сидели городские синдики совета четырех Теодоро Калаиото, Косма сын Копояна, Константин Арабажи, Фока Орокопос, возле них стоит кавалерий Микаели ди Сазели и капитан аргузиев Константино ди Франгиссо, чуть поодаль епископ Солдайи Иоанн, митрополит Сугдейский Григорий и армянский епископ Карапет.

Спиной к Беате стоял турок в высоком тюрбане, красном халате и двое мужчин в одежде генуэзских вельмож. Один из них начал говорить:

– Великий визирь Гедик-Ахмед-паша, прибывший исполнить священную волю мудрейшего и могучего повелителя Оттоманской Порты, властителя многих земель и народов, падишаха, великого султана Мехмеда II, решившего завоевать этот край, через своего посланника Махмуда-агу, – турок слегка склонил голову, – согласно мусульманскому закону обещает сохранить жизнь и имущество жителям, если они сдадут город, не оказав сопротивления. Иначе он утопит город в крови, пощады не будет никому. Каффа повержена в прах, Генуя далеко – помощи вам ждать неоткуда, – грозно вещал высокий мужчина в темно-красном бархатном камзоле и шляпе с высокой тульей. Беата видела только его спину, но узнала говорившего по голосу – это был Теодоро ди Гуаско.

– Что ответите, досточтимые синдики, на предложения турецкого паши? – послышался голос консула.

Те замешкались, тихо переговариваясь между собой.

– Что скажете, досточтимые синдики на предложения турецкого паши? – повторил вопрос консул, и в голосе его зазвучала сталь.

Беата поняла, что он уже принял решение, вне зависимости от того, что скажет городской совет.

– Господин консул! – решился Фока Орокопос, готовясь озвучить решение старейшин. – К сожалению, великая Генуя и светлейший банк святого Георгия находятся очень далеко от нас, Боспорский пролив закрыт Оттоманской Портой. – Он привстал и поклонился в направлении мужчины в высокой чалме и красном халате. – Оттуда нам ждать помощи не приходится. Каффа, с ее более могучей крепостью, чем Солдайа, и многочисленным войском сдалась турецким войскам. Мы остались одни. – И он замолчал.

– Я жду вашего решения, – в третий раз грозно потребовал консул.

– Мы не устоим против турок. Надо принимать предложение великого визиря Гедик-Ахмед-паши. – Синдик вновь привстал и поклонился турку. – Он нам гарантирует жизнь и сохранность имущества. У нас единодушное мнение – город надо сдать без боя.

– Кто еще придерживается такого мнения? – грозно спросил консул, привстав с кресла.

Зал безмолвствовал, что можно было принять за молчаливое согласие с высказанным предложением. Теодоро ди Гуаско с довольной ухмылкой оглядывал зал, с ним боялись встретиться взглядом, и большинство собравшихся опустили глаза вниз.

– Досточтимый господин консул! Разрешите мне высказаться? – Вперед выбрался крепыш с необъятной шириной плеч. – Я моряк, капитан судна «Быстроногая лань», Томаззио ди Марио. Моему судну чудом, слава святой Марии и святому Варфоломею, моему покровителю, удалось вырваться из Каффы. Я свидетельствую, что Каффа была предательски сдана туркам группой официалов во главе с Оберто Скварчифико, Андреоло ди Гуаско и Грегоро ди Пино. И великий визирь Гедик-Ахмед-паша частично вырезал население города, подверг его грабежу, многих жителей увез в рабство в Турцию. Те генуэзцы, которым не хватило места на кораблях, были прямо в порту зарезаны. Часть гарнизона крепости оказала сопротивление, когда турки были уже в городе, и те, кто остались живы, приняли мучительную смерть на колу. Вы желаете добровольно сдать город и тем самым подвергнуть унижениям и страданиям своих детей, жен, отдав их на поругание врагу? Или вы ослепли и не видите, какое зарево сопровождает движение турецкого войска?

В зале поднялся шум, стали раздаваться выкрики. Консул встал с кресла, гордо выпрямился, и шум сразу стих.

– Властью, данной мне светлейшим советом банка святого Георгия и высокой общиной Генуи, заботясь о жизни и имуществе горожан, я, консул Солдайи, Христофоро ди Негро, принимаю решение оборонять вверенную крепость до последней возможности, обязуюсь ни при каких обстоятельствах ее не покидать, пока жив. В том клянусь на иконе коронования Девы Марии. – И он поклялся на поднесенной епископом Солдайи иконе.

Многие из присутствующих стали следовать его примеру.

– Ты об этом пожалеешь, консул! Горько пожалеешь, когда великий визирь посадит тебя на кол, как и многих других. А твою Беату…

Тут консул властно поднял руку, требуя тишины, и его голос загрохотал:

– Во имя Христа! Властью, данной мне светлейшим советом банка святого Георгия и высокой общиной Генуи для оправления правосудия, обвиняю братьев ди Гуаско в измене и приговариваю их к заточению в темнице до вынесения окончательного приговора, который последует незамедлительно, не позже завтрашнего утра. Кавалерию Микаели ди Сазели взять под стражу Теодоро и Деметрио ди Гуаско!

– Не имеешь права – мы парламентеры и обладаем правом неприкосновенности! – хрипло выкрикнул Теодоро. – Консул, ты ведь все время твердил, что для тебя закон превыше всего, а сейчас…

– У предателей нет права на неприкосновенность, у них нет никаких прав. – Увидев, что турок тревожно наблюдает за тем, как вяжут его спутников, скомандовал: – Проводите господина парламентера на выход, к великому визирю он вернется в одиночестве. Думаю, ему не надо переводить, наше решение ему ясно. А завтра утром его поймет и великий визирь, увидев этих предателей болтающимися на виселице.

– А-а-а-а! – закричал Теодоро, пытаясь пробиться к выходу, но был схвачен множеством рук и передан аргузиям. Деметрио, еще совсем молодой юноша, и не пытался сопротивляться. Страсти в толпе, требовавшей немедленной смерти предателей, накалились настолько, что консул был вынужден уступить их требованиям. Людской поток плотной стеной окружил братьев Гуаско и конвоировавших их аргузиев и вынес их на площадь, к виселице, на которой казнили воров.

Стоя под виселицей, побледневший Теодоро попросил, чтобы им позволили принять смерть от меча, как и полагается людям их происхождения и звания. Но вопли толпы заглушили его слова, и вскоре через перекладину виселицы было переброшено две веревки с петлями, которые тут же были надеты братьям на шею. За другие концы веревок взялись по три добровольца, и вскоре братья задергались в воздухе, исполняя «танец висельников». Толпа заревела от восторга, развлекаясь этим зрелищем. Добровольцы-палачи опустили полузадушенных на землю, дали им немного отдышаться и вновь вздернули приговоренных под одобрительный рев толпы. Когда жертвы, с багровыми лицами, закатившимися глазами и вздутыми на шеях венами стали затихать, их опустили на землю и окатив водой, привели в чувство, чтобы продолжить казнь-пытку. Но тут вмешался консул, отдал распоряжение аргузиям, и те заставили завершить повешение. К вечеру их бездыханные тела сняли с виселицы и вновь подвесили, уже с башни Пасквале Джудиче, открыв взорам турок.

Поздним вечером консул приказал Беате следовать за ним. Он вышел во внутренний дворик, дошел до угла южной крепостной стены и спустился по каменным ступеням вниз, в приямок, к окованной металлом дубовой двери. Открыл ее ключом и вышел наружу. Беата с опаской последовала за ним. Их сразу стал обдувать влажный вечерний бриз, принесший запах моря. За дверью открылся отвесный обрыв, но вправо от нее начинался узкий карниз, меньше ярда в ширину, полого опускающийся по склону.

– Беата, вы должны знать эту потайную дверь. Карниз заканчивается ярдов через сто, и не бойтесь, по нему безопасно идти, а от его окончания до земли невысоко, ярдов восемь. Там в скалу вбит металлический крюк, с бухтой веревки, по которой можно спуститься вниз. Чуть дальше, правее, находится небольшой островок, который местные жители называют Крабьим. До него можно пройти вброд, если держать направление на его верхушку-скалу, повернувшись спиной к крепости. Глубина там не больше, чем по пояс, даже вам. На острове припрятана лодка. На ней сегодня ночью тайно приплыл капитан «Быстроногой лани», Томмазио ди Марио. Он со своей галеей не убежал, подобно другим, судно с командой спрятал неподалеку, в небольшой бухте. Ее называют Пиратской, когда-то оттуда делали набеги племена тавров, жившие здесь в древние времена. В ближайшее время турки предпримут штурм Портовой башни с моря и с суши. Когда они возьмут эти портовые укрепления, турецким кораблям здесь делать будет нечего – у них на море нет соперников. Никто не сможет пройти через Боспорский пролив, чтобы попасть сюда. Орудия турецкой крепости надежно охраняют пролив и потопят любого, кто попытается прорваться, поэтому ждать генуэзский флот нет надежды. Итак, турецкая флотилия уйдет, а когда это произойдет, вы с Томмазио ди Марио отправитесь к нему на галею и вернетесь в Геную через земли молдавского господаря.

– Я не уеду без вас, – неуверенно произнесла Беата.

– Сударыня, я не могу покинуть крепость. Пусть этот ключ от потайной двери будет у вас, и будьте готовы отправиться в путь. Он будет не менее опасный, чем находиться здесь. – твердо сказал консул, закрывая дверь.

Грохот тяжелых турецких орудий, пытающихся разрушить городские стены, не смолкал ни днем, ни ночью. Ядра весом в четыре центнера с ужасающим воем врезались в стены крепости, методично разрушая их, несмотря на их двухметровую толщину. Какофонию звуков дополняли постоянный барабанный бой, звон цимбал. Для того чтобы смягчить мощь несущихся каменных и чугунных ядер, со стен свешивали вязанки хвороста, в некоторых случаях они амортизировали удары попадавших в них снарядов. У турков были орудия, которые обстреливали город зажигательными снарядами, и пожар уже нанес значительный ущерб зданиям, часть из которых были деревянными. Турками был разрушен водопровод, проложенный еще греками с горы Перчем, и консул резко ограничил норму выдачи воды, чтобы ее хватило как можно дольше, хотя в глубине души понимал, что турки захватят крепость раньше, чем исчерпаются последние запасы. Обстрел орудиями на третий день дал свой результат – обрушилась северо-западная часть стены между башнями Лукиани Лавани и Греческой.

На восстановительные работы были мобилизованы старики, женщины, дети, но сигнал к наступлению турецкой армии уже был дан. Беата находилась на верхней площадке Консульского замка и с замиранием сердца смотрела, как турки выстраивают боевые порядки. Рядом с ней стоял капитан судна «Быстроногая лань», выступивший тогда в зале заседаний. Сейчас он комментировал девушке происходящее.

– Бонна Беата, первая волна наступающих – башибузуки – легковооруженные воины разных национальностей, они не получают жалованья, живут только грабежом. Сейчас их главная задача – обеспечить переправу через ров, для этого они тащат бревна. Посмотрите, госпожа Беата, в эту подзорную трубу – видите на том горбе мужчину в зеленом халате, высоком тюрбане и красных туфлях? Рядом с ним укреплен его знак отличия – пятибунчуковый штандарт, такого больше нет ни у кого у турецких вельмож. Это сам Гедик-Ахмед-паша, великий везирь. «Паша» обозначает «нога султана». Год назад он получил власть после смерти Махмуда-паши, наполовину славянина, отрекшегося от христианской веры. Мехмед II питает слабость к христианам, в юношеские годы он увлекался учением одного бродячего дервиша, предводителя секты дервишей, проповедовавших духовное родство ислама и христианства, доказывавших, что наши религии очень близки друг к другу. Высшее духовенство Порты разгневалось, дервиша сожгли, но султан приблизил к себе многих из бывших христиан, принявших ислам, они занимают в его войске большинство высоких должностей. В войске великого султана едва ли половина турков, остальные – воины различных национальностей. Вон, смотрите, возле великого визиря сосредоточилось придворное войско: сипайи – конные – и йени чери – новые воины, по-нашему янычары, пехотинцы. Это отборное войско, капикулу, «гази» – воины веры. Из кого оно состоит? Тоже из бывших христиан. Для этого существует оброк, дань кровью – семьи христиан в подвластных султану землях обязаны отдавать в войско одного из сыновей. Там юноши проходят хорошую военную подготовку под руководством белых евнухов, которые определяют степень их пригодности. Многие из них делают хорошую военную карьеру, что положительно отражается на благосостоянии их семей. Из неподвластных султану земель мальчиков насильно угоняют. Так что мы, христиане, воюем с христианами, только бывшими.

– Вы все о них знаете, наверное, бывали в Порте? – Беата не не сводила взгляда с приближающих к укреплениям турецких войск, напоминающих стремительный поток, разрушающий все на своем пути.

– Я участвовал в защите Константинополя, видел императора Константина перед его гибелью. Весьма храбрый и опытный воин он был. Потом я пять лет находился в рабстве, пока Провидение, Дева Мария и святой Варфоломей меня не спасли. Даже видел самого султана Мехмеда II-завоевателя. Турок как турок. Впрочем, нет. Неординарная личность. Сын рабыни-христианки, он не мог стать наследником, имея старших братьев Али и Ахмеда. За любовь к христианам он не пользовался благосклонностью высшего духовенства, за доброе отношение к евнуху Шихабеддин-паше ему устроили бунт янычары. И, несмотря на это, он стал шахом, властелином многих народов, добился того, чего не смог совершить его отец, грозный султан Мехмед I – покорил оплот христианского мира – Константинополь, уничтожил Восточную Римскую империю – Византию. Любитель поэзии и садовод, сам выращивает овощи. Очень любознательный, однажды вспорол живот садовнику, заподозрив, что тот съел выращенный им огурец. Сам пишет стихи.

Защитники крепости выдержали штурм, и волна башибузуков откатилась от стен крепости. Раздался глухой бой барабанов, звон цимбал, стенанье флейт, и в сторону крепости выступили две колонны – впереди двигался черный квадрат, за ним – белоснежный прямоугольник.

– Впереди идут йайа – регулярные пехотные войска. Эти значительно опаснее башибузуков. Прокладывают дорогу для следующих за ними йени чери, янычар. Вон они идут. На головах у янычар высокие белые войлочные шапки, к краям которых прикреплены шлейфы, олицетворяющие рукава дервишей, а к концам шлейфов прикреплены нарядные деревянные ложки. – Беата улыбнулась. – К сожалению, тем, кто сейчас на стенах, будет не до улыбок. Это очень опытные, умелые воины. Каштеляну Лучиану, командующему защитниками крепости святого Креста, сейчас придется несладко.

Черный квадрат рассыпался, и воины с дикими криками начали форсировать ров, пробиваясь к пролому в стене. Беата заметила, что этим участком обороны командовал капитан аргузиев Константино ди Франгиссо, облаченный в блестящую кирасу и шлем. Он энергично размахивал саблей. Его войско состояло из ополченцев, вооруженных, чем смогли, но некоторые из них были также в кирасах. Передовая линия, вооруженная копьями и алебардами, сбрасывала нападавших в ров, а со стены, из-за кремальеров, стрелки осыпали турков градом стрел из луков и арбалетов, стреляли из кулеврин и аркебуз. С верхних площадок башни в плотные ряды наступающих арк-баллисты посылали смертоносные копья, которые пронзали одновременно по нескольку человек. Но вскоре передовая линия защитников была смята и оттеснена к самому пролому. Здесь бой продолжался уже в непосредственном контакте с противником. Воины рубились саблями, мечами, кололи кинжалами. Вдруг со стены огненным смерчем полилась из чана кипящая смола, на мгновение сделав проплешину в густой толпе дерущихся. Беата с удивлением увидела на стене женщин, которые бросали в турков камни, лили кипяток.

Крики «Мехмед! Мехмед! Порта! Порта! Аллах акбар!» смешивались с возгласами «Генуя! Генуя! Христос с нами!». Защитники крепости медленно отступали под натиском многочисленного и умелого врага, было видно, что еще немного – и они будут сломлены. В это время сквозь шум битвы, возгласы победителей, крики отчаяния прорвался звук флейты. Раздался ужасающий грохот, сопровождаемый пламенем, перекрыв на мгновение многоголосый шум битвы, – это заработал многоствольный «орган смерти», страшное оружие в ближнем бою. Наступающим туркам был нанесен значительный урон. А в следующий момент нападавшие были смяты отрядом тяжеловооруженных воинов под предводительством самого консула, разившего врагов большим мечом с полуторной ручкой из красного дерева, и находившегося в самой гуще сражающихся. Отступление турок сменилось паническим бегством по временной переправе через ров – по мосту, сложенному из бревен.

У защитников появились в руках зажженные факелы, и вскоре мост запылал. Но тут с другой стороны рва раздался смертоносный залп из пищалей, за ним другой и третий – это подошли янычары. От огня янычар поредели ряды защитников крепости. И вскоре рядом с еще горящим мостом турки начали строить новый. Защитники крепости скрылись за проломом и, в свою очередь, стали обстреливать нападавших, мешая им воздвигнуть новую переправу через ров, постепенно наполняющийся телами убитых и раненых турок. Вновь заработал «орган смерти», выдвинутый почти к самому рву, сея смерть в плотных рядах турок.

Нападавшие отхлынули под радостные крики защитников крепости. Вскоре обстрел турками стен возобновился. Казалось, на этот участок крепости обрушилась вся мощь турецкой артиллерии. Громадные ядра с ужасающим грохотом крушили стены. Под прикрытием тяжелой артиллерии турки переместили ближе к крепости среднюю артиллерию – «веглеры», стреляющие ядрами весом в сто – сто пятьдесят килограммов, и «краподины», посылающие ядра весом в пятьдесят килограммов. «Краподины» были наиболее скорострельными и точными орудиями, из них делали порядка ста выстрелов в течение дня, нанося наибольший ущерб защитникам крепости.

На одиннадцатый день обороны крепости, под вечер, обрушилась Греческая башня, одна из наиболее старых, а пролом в стене достиг более пятидесяти ярдов в ширину. Упавшая темнота не дала туркам пойти на штурм, но они продолжали обстрел крепости. Наступившая ночь не принесла отдыха осажденным жителям Солдайи – они все силы бросили на восстановление разрушений, хотя было ясно, что за короткое время сделать это невозможно. Работы продолжались при непрекращающемся бое барабанов и артиллерийском обстреле, так как восстановительные работы требовали света факелов, служивший туркам прекрасным ориентиром. На восстановительных работах были задействованы не только старики, женщины, подростки, но и сами ополченцы, которые, несмотря на приказ консула отдыхать перед завтрашним боем, не могли уснуть, в эту, возможно последнюю, ночь.

Беата осторожно встала, откинула покрывало с балдахина, стараясь не потревожить крепко спавшего мужа. Оборона крепости занимала все его время, и он неутомимо руководил защитниками с раннего утра до поздней ночи, а потом, обессиленный, мгновенно засыпал на брачном ложе. Беата поднялась по лестнице на верхнюю площадку. Теперь там было тесно из-за обилия находившегося на площадке вооружения: арбалетов, луков, дротиков, копий. С двух сторон башни, у края, стояли громадные котлы, полные смолы, рядом с ними аккуратными стопками были сложены дрова. Посредине лежала большая куча камней, а возле нее была установлена камнеметная машина под диковинным названием «трибюше». На ночь консул отправлял с башни воинов во внутренний дворик. Вокруг крепости, обхватив ее полукругом, пылало множество костров, из-за большого расстояния похожих на светлячки. Природа, до этого хмурившаяся непрекращающимися ветрами и непогодой, подарила чудную ночь – темный бархат неба был усеян множеством блестящих звезд, казалось, что это отражения костров, сверкающих на земле.

Внезапно Беата увидела на фоне неба человеческую фигуру с распростертыми руками, бесстрашно стоящую на самом краю площадки. Она от испуга вздрогнула, готовая бежать в ту же секунду, но, присмотревшись, узнала свою служанку Мару. Залитая лунным светом, Мара быстро, вполголоса произносила какие-то слова на незнакомом языке. Беата кроме итальянского знала латынь и греческий язык, а за год пребывания в многонациональной Солдайе научилась различать татарский, армянский, русский, а этот был совсем не похож ни на один из них. Беата поняла, что Мара совершает какой-то языческий обряд. Хотела окликнуть служанку, но передумала и незаметно спустилась с площадки.

Беата вспомнила, как во время охоты, несколько месяцев тому назад, охотники обнаружили раненую незнакомую девушку в необычном черном одеянии и привезли ее в крепость. О себе девушка ничего не рассказывала, как и о том, что с ней случилось, лишь упомянула, что все ее близкие погибли. Она носила странное имя – Мара, и у нее была смуглая кожа и красивые длинные черные волосы. Девушка свободно разговаривала на татарском, греческом языках, и ее сначала приняли за татарку. Но потом заметили, что она не только сторонится татар, но они вызывают у нее явную неприязнь, которую девушка не скрывает. После выздоровления, ввиду того, что Мара никуда не собиралась уходить, ее по просьбе Беаты, принявшей горячее участие к судьбе девушки, оставили прислугой в замке. Вскоре она стала личной служанкой Беаты. Была она немногословной, очень исполнительной и ни с кем из прислуги близко не сошлась. Когда турецкие войска стали приближаться к Солдайе, во избежание предательства, по приказу консула из города были удалены все лица татарской национальности. Эта мера была вынужденной, так как в составе турецких войск были татарские войска хана Менгли-Гирея, но девушку по настоянию Беаты пожалели и оставили в крепости.

На рассвете черная и белая колонны турок двинулись на приступ крепости.

Вновь все пространство наполнилось криками ярости, стонами и хрипами умирающих под какофонию звучания цимбал, флейт, барабанов. Несмотря на отчаянное сопротивление защитников крепости, туркам удалось построить переправу через ров и вплотную приблизиться к пролому в стене. Здесь схватка стала еще ожесточеннее, но, несмотря на все усилия янычар, им так и не удалось ворваться в город. Как и в предыдущие дни, на самых опасных участках появлялся консул со своим резервом – тяжеловооруженными воинами – и бесстрашно устремлялся в бой. Он храбро бросался в самую гущу боя, умело работая мечом, и казалось, что его мощная фигура заговорена от пуль, стрел, мечей. Было похоже, что и эта атака окажется безрезультатной, но тут на западной стороне крепости раздался ужасающий взрыв и обрушилась вторая от угловой башня.

Это турки после захвата Портовой башни сумели прорыть подземный ход, заложить и взорвать пороховой заряд. В открывшийся пролом ринулись толпы турок. Легко смяв оборону, они ворвались в город, стремительно приближаясь к воротам. Из лагеря турок потянулись новые колонны на приступ главных ворот. Одновременно янычары вновь предприняли штурм, стремясь прорваться через пролом в стене, и этим не давая перебросить часть сил защитников крепости на ликвидацию прорыва.

Руководивший обороной нижней крепости каштелян наспех собрал отряд и попытался выбить турок из западной части города, но безрезультатно. Тем временем, преодолев ров, разбив ворота, турки ворвались в барбакан – предвратное укрепление. При другой ситуации, наступающие должны были попасть под уничтожающий огонь обороняющихся, но сейчас тем приходилось отбивать атаки турок с тыла. А так как крепостные башни были незащищены с тыла, а силы нападающих все прибывали, несмотря на отчаянное сопротивление, судьба надвратных башен была предрешена, а с ними и участь главных ворот.

Когда через распахнутые ворота в город ворвались тысячи турецких воинов, среди защитников крепости возникла паника. Часть людей бросилась наверх, стараясь укрыться в крепости святого Ильи, где был расположен Консульский замок, а другая часть устремилась в главный собор, носящий имя Девы Марии, надеясь, что стены церкви надежнее крепостных. Лишь воины на единственной четырехстенной башни Коррадо Чигала еще долго сопротивлялись, уже полностью окруженные турками. Ворвавшись в город, турки устроили резню, никого не щадя, грабя дома. Вскоре запылал собор Девы Марии, внутри которого спряталось несколько сотен человек, и их крики перекрыли шум еще продолжающегося боя, а когда они стихли, Беате показалось, что сама жизнь исчезла с лица земли.

Войдя в город, турки и не пытались с ходу штурмовать мощную верхнюю крепость, они были заняты резней и грабежом. Только к вечеру великому визирю удалось восстановить порядок в войсках.

Из-за обилия света от пожаров, бушевавших в городе, людям, укрывшимся в верхней цитадели, казалось, что ночь не наступит. Теперь и в самом донжоне было людно, и в этом столпотворении воинов Беата почувствовала себя лишней и вышла наружу, предполагая пойти в свой домик, в котором проживала до свадьбы. Люди заполнили и тесный дворик перед донжоном, а кому там не хватило места, находили себе убежище на стенах верхней крепости. Стоял несмолкаемый шум, плакали дети, кто-то молился, кто-то посылал проклятия, а кто-то ссорился с соседом. Из города доносились отчаянные крики и мольбы людей, не успевших укрыться в верхней крепости.

Беата переживала за судьбу консула, но вскоре увидела его, забрызганного кровью, грязного, но живого, продолжавшего руководить обороной крепости. Из его отряда тяжеловооруженных воинов остались невредимыми всего несколько человек, и они неотлучно находились при нем. Теперь Беата увидела, что многое изменилось в крепости, вернее, изменились сами люди, их настроение. Если раньше у них еще теплилась надежда на то, что им удастся отстоять город, а значит, и жизнь, теперь в их глазах была угрюмая обреченность. Они по-прежнему повиновались приказам консула, но в их покорности появилась враждебность. К консулу вдруг подскочил какой-то ополченец и в истерике стал громогласно обвинять его в том, что он не сдал город, когда турки предлагали это сделать, обещая взамен жизнь и свободу. Ему вторила растрепанная женщина, она выкрикивала сквозь рыдания гневные слова обвинения. Поднялся невообразимый шум. Беата, направившаяся было к консулу, остановилась, задрожав от страха. Консул без раздумий прервал речь ополченца ударом меча, и шум мгновенно стих. Сопровождающие его воины тоже обнажили мечи.

– Кто следующий?! – грозно крикнул консул. – Кто хочет умереть от моего меча, как трус, вместо того чтобы погибнуть, как настоящий воин, в бою?

Ответом было угрюмое молчание, были слышны лишь всхлипы женщин и детей, да бормотание молящихся. Он заметил Беату, подошел к ней и приказал следовать за ним в донжон. Люди поспешно освобождали перед ним дорогу.

– Бонна Беата, ночью вы должны покинуть замок, – приказал консул, когда они остались вдвоем на третьем этаже донжона. – Больше ждать нечего, после падения города, люди потеряли веру, и, к сожалению, не жаждут мести, отчаяние не придало им силы. Турецкие корабли покинули порт и больше не блокируют крепость с моря. Долго мы здесь не продержимся – вода и продовольствие на исходе. А самое главное – вера покинула людей! Замок обречен!