Текст книги "Записки раздолбая или мир для его сиятельства (СИ)"

Автор книги: Сергей Кусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

  – А как ты хотел деньги зарабатывать? Денежка она, брат, так просто не даётся.

  Это говорит мне чел, работающий тут начальником цеха. Нет, согласен, у начальника цеха свои заморочки, и поставь меня туда – вряд ли справлюсь. Но тем не менее, мять жопу в тёплом кресле, раздавая указания, и ебашить тестировщиком на конвеере буквой 'зю' десять часов в сутки... Щас чо скажет – вообще пошлю, ещё дальше!

  Мамин двоюродный брат меня снова понял, по одному виду, и промолчал – не стал усугублять. Всё ж родня, понимаем друг друга. Поддерживающе похлопал меня по плечу и решил закрыть лавочку, в смысле съибацца:

  – Ладно, герой, привыкай. Скорость она, братец, такая штука, наработаешь.

  – На хуе мозоль я наработаю, а не скорость... – буркнул я, но тихо, когда он отошёл. Тоже не дело это, на ровном месте обострять. Я его в этой ситуации прекрасно понимаю – он прав. Но было всё равно неприятно.

  Дядьпаша свалил. Ушёл вразвалочку, как и подобает солидным людям. После него быстренько сдристнул начальник участка, а затем и мои напарники – мужики с конвеера. Ну, эти, как уже сказал, на сдельщине, свалили бы и раньше – да, блин, корпоративные правила. Нельзя типа. Позже – сколько хочешь, раньше – ни-ни, даже если работу выполнил. Выполнил – рабочее место убирай, с умным видом инструкции читай – работы в принципе не может не быть. Такая вот позиция руководства. Того, перед которым сам дядя Паша на задних лапках бегает. Ну, и девки тоже свалили. Девок у нас две, чёт-там делают с бумажками, смотрят, печатают, оформляют, фиксируют – мне со своей запарой некогда даже поинтересоваться. А другие участки нас не волнуют.

  Почему мне никто не помогает?

  Потому, что сделка. У всех, кроме меня. У меня такая должность, называется 'тестировщик оборудования', что-то по линии ОТК; я не могу быть на сделке, только на окладе. Мужики работают на себя, стараются, вот и заваливают меня, бедолагу, работающего всего пятый день и ни хрена не успевающего. Не буду грешить, скорость я набрал за эти дни большую, в первый день не думал, что смогу так, как сегодня, всего лишь в пятницу. Но этого недостаточно. Саня, начальник участка, иногда помогал, подсоблял, брал второй тестер и прозванивал, я только успевал упаковывать, но он – мастер, у него своей работы по горло. А девчонки – это девчонки, что с них взять? Вот и ебусь тут по десять часов вместо восьми. И знаете что, не смогу я успевать, даже если буду как ошпаренный двигаться. Просто время тестинга на аппарате строго фиксировано, и зиплок не за секунду закрывается, и упаковка тоже не секундное дело... Короче, ускориться ещё – смогу, ускорюсь. До тех же пяти минут, может даже четырёх с половиной. Но вот успевать – увольте, не получится.

  Полшестого. Все ушли, а передо мной на столе стояло ещё с десяток ящиков. Как раз на полчаса. Синий контакт. Красный. Запуск тестера. 'Вилка'...

  Блеать, А ЕБИСЬ ОНО ВСЁ РАКОМ!!!

  Меня взяло такое зло, что я психанул, развернулся и пошёл в раздевалку – переодеваться. Саныч, сегодняшний дежурный охранник, сидящий в коридоре, бодро крикнул в спину:

  – Что, Роман, добил?

  – В понедельник с утра пораньше приду! Сил нет! – фыркнул я.

  Быстро переоделся, выбежал на улицу, словно за мной гнались. За мной действительно гнались – признаки коробок, ящиков и сигналов тестера. А ещё жутко ломило спину. Надоело!

  Вышел за проходную. Если бы курил – захотелось бы затянуться, но я, к счастью, веду здоровый образ жизни. Правда, здоровость его только отсутствием курения и ограничивается, но хоть что-то. Медленно побрёл к остановке.

  Угу-угу, ща-а-аз! Полшестого, вокруг промзона – хрен уедешь. Штурмом брать транспорт не хотелось, побрёл к метро пешком – подумаешь, двадцать минут, и там. Для Москвы не расстояние.

  Когда я через полтора часа зашёл к себе домой, настроение немного приподнялось. Спину ломило ещё больше, и, включив комп, я побрёл на кухню – чего-нить пожрать. Шаурма у метро, которой полчаса назад пообедоужинал, хорошо, и сытно, пусть и гадость, но хотелось чего-то поздоровее. Знал, если лягу на диван сразу – мне каюк, потом не встану.

  Как описать словами эмоцию дикого разочарования не используя матов? Не знаю. Потому лучше не буду писать – ибо литературными в моих следующих высказываниях были лишь предлоги и союзы. С этой грёбанной работой на износ я не успевал себе ничего готовить, а когда бы и успевал – не было сил. Дошираки из 'волшебного' загашника тоже волшебным образом исчезли. Кажется, утром сожрал второпях последний – после вчерашней смены как раз к утру отдохнул, вот и пробрало. Колбасы, как обычно, по дороге от метро не купил – сегодня было не на что. Последнее за шаурму отдал – не выдержал, соблазнился, слишком голодным был. Идиот! А мог на эти деньги полпалки колбасы взять!.. И 'Ролтонов', заварной картошки – она мне нравится больше заварных корейских супов.

  Чё там на подоконнике? Хлеб. Серый. Твёрдый и немножко... Скажем так, с налётом плесени. Совсем небольшим, отравление пенициллином не грозит – максимум в туалет хорошо схожу, в смысле жидко-жидко. Но жрать-то хочется! Кнопка электрочайника. Снова холодильник, нижняя полка. Пластиковая квадратная банка в которой обычно носят обеды. Открыть... А-а-а-а! Вот это понимаю, кайф!

  Сало! Не так, скорее так: САЛО!!!

  Мамка делала, когда последний раз гостила. Насолила, уехала, сказала, через две недели можно есть. Берегу, как зеницу ока – использую по чуть-чуть, по кусочку. И потому, что вкусно – сам такое не приготовлю, тяжёлая у меня в поварском искусстве рука, и потому, что сытно, а я частенько приползаю голодным при хронически пустом холодильнике. Нарежешь вот так кусочек сальца, с чесночком, с перчиком – мама знает толк в засолке, с серым хлебушком... И спать уже ложишься как белый человек. Как бы и не поел особо, но одновременно и не голодный. Желудок во всяком случае такую обманку полноценного ужина принимает, отпускает, и заснуть можно достаточно спокойно. А там и утро, и можно сообразить чего по-взрослому.

  Два кусочка. Последние. Всё. Жаль, быстро ушло. Но раз уж так получилось... И с учётом, что кроме утреннего 'Доширака' и вечерней шаурмы в животе за день ничего не было, решил съесть оба. Слабое место плана – хлеб.

  Ножик в руки. Хлеб на досточку. И достаточно толстым слоем, чтоб срезать плесень, но достаточно тонким, чтоб не отчекрыжить ничего лишнего, обрезать его со всех шести сторон.

  Обрезки в утиль, остатки хлеба – нарезать, сгрести на стол, на доску – оба кусочка сала. Прямо с остатками чеснока – как это, сало и без чеснока? Это не сало!

  М-м-м-м-м!.. Мясные прожилки! А как режется – аж слюнки бегут! Нарезал. И еле сдержался, чтоб поглотить одним махом. Некошерно это, жрать, как свинья. Кулюторно надо, кулюторно.

  Сел. Спину ровно – хоть где-то, хоть на собственной кухне почувствовать себя аристократом. Живу, как дерьмо, так хоть здесь, где никто не видит... И аккуратно, неспешно, отставив пальчик, по одному кусочку. Смакуя вкус – когда ещё мамка приедет! До Нового года точно не сможет, а там бабушка надвое сказала. А когда ешь вот так, медленно и постепенно, по кусочку, не торопясь, волшебным образом происходит насыщение организма. Можно съесть гораздо меньше, почувствовав куда большую сытость. Это открытие, кстати, неоднократно меня выручало в мытарствах одинокой жизни. Да и вкус действительно хотелось растянуть и запомнить на подольше.

  Малину портил этот блядский дрожжевой привкус плесени – срезать то её я срезал, но запах так просто не выветрить, что-то в глубине кусочка несомненно осталось. Ну да ладно, вариантов всё равно нет и не предвидится.

  Кофе. С сахаром, но без молока. Молоко позавчера закончилось, вчера не купил – не до того было, а сегодня... Тоже не купил. Даже не подумал об этом. Ну, да ладно, хоть так кофеином взбодрюсь.

  К концу импровизированного ужина решение оформилось само собой. Нахрен!

  Подойдя к компу, первым делом проверил почту. Тихо. Залез на 'Хэдхантер', обновил даты на всех своих резюме. Их у меня много, в самых разных отраслях, благо там это делается единственной кнопкой. Залез также и на остальные 'работыру', проделал то же самое. Затем качнул с 'Лостфильма' свеженькую серию 'Игры престолов', свалился на диван и только теперь дал своей спине отдохнуть.

  'Игра престолов'. Мощный фильм. Берёт своей не-сказочностью, во всяком случае меня и до определённого предела. Кровяка, грязь, ложь, предательство, вечная ебля (не только в смысле мужчина женщину, но и вышестоящий-нижестоящего). Подонки у власти. Которых необходимо слушаться и подчиняться без возможности что-либо исправить. А хочешь исправить – получишь гражданскую войну на своей земле, своей территории, разорение владений, гибель своих людей и так далее. Отсутствие внятных альтернатив. Ах да, инцест – почему-то современные нытики... То есть критики так сильно этого факта ужасаются. Хотя ничего эдакого в нём нет. Пусть нытики почитают сказки Перро и Гримм в оригинале, какой там трэшъ и адъ описан. Средневековье, сэр! Человек ничего не стоил, ничего не стоила и мораль. И девичья честь. Ничего не стоила в принципе, не только в вопросе 'поймать крестьянку или зазевавшуюся горожанку и задрать юбку'. Дворянин был царём и богом, был всемогущ! Ну, по крайней мере, законный сын и наследник – вторые, третьи и так деле, ненаследные были теми ещё фруктами, разбойники на дорогах это скорее к ним, а не к отчаявшимся обнищавшим крестьянам. Ну, нечем было заняться парням при отсутствии перспектив!..

  ...Как у меня.

  Захотелось выругаться. Начал с сериала, кончил за упокой. Нет уж, о себе не хочу думать, лучше о средневековье.

  Итак, среднеековье. Лорды-землевладельцы поголовно – скоты. Их такими просто вырастили, у них не было иных примеров, как надо жить и думать. Даже хорошие люди среди знати не считали зазорным, например, задрать юбку крестьянке или проткнуть мечом не понравившегося им слугу. Все они, всё их сословие – заносчивые снобы, считающие, что мир вертится вокруг них и создан для их удовольствия, и плевать на всё остальное. Простое сословие, крестьяне и горожане – забитое. Крестьянин не мог даже в глаза лорду смотреть – накажут. Их тоже такими вырастили. С горожанами сложнее – про них лично я мало знаю и слышал, но им тоже не сахар жилось. Воинское сословие – всякие боевые слуги, пажи и прочие третьи сыновья – тоже фрукты. Когда мирное время, они – разбойники. Когда война – солдаты. Только этим в те времена бандиты от солдат и отличались. Ну, или типа служишь герцогу – солдат, не служишь – уже бандит. Как-то так. Сурово.

  А в суровом мире и нравы суровые. И трахнуть сестру, как у Мартина... Или даже мамашу... Не, ну, такую мамашу как эта Ланистер и я бы трахнул, в смысле я – Рома Наумов её – Ланистер. Но в принципе старели люди тогда тоже не так, чтоб медленно, а сёстры – вообще равны по статусу и иерархически. В жестоком мире людям, вокруг которых (для удовольствия которых) крутится мир – вполне себе. Так что я не ужасаюсь и не воплю на перекрёстках – всё правильно чувак показал, хотя, конечно, и не одобряю.

  А главная его фишка, что героев НЕТ! Все герои несвятые (эта няша, Эмили Кларк, не в счёт – она слишком няша, искусственная какая-то, 'фэнтезийное допущение'). И все эти несвятые мрут, как мухи. Как и было на самом деле. Ибо история не вертится вокруг персонажей – это персонажи вертятся вокруг истории.

  Мама позвонила как раз под конец серии, под апупеоз. Делать нечего, пришлось отрывать зад, чапать к клаве и жать пробел. И отвечать по лежащему тут же телефону.

  – Да, мам?

  – Как дела, Ром?

  Молчание.

  – Ром?

  Я продолжал молчать. Мне нечего было ей сказать.

  – Павел сказал, ты надолго не задержишься. По твоим глазам это понял. Ром, это правда?

  И тут я взорвался:

  – Мам, это моё дело! Я задобался по десять часов въёбывать и ходить голодным с больной спиной! Хватило этой недели! И всё ради каких-то тридцати пяти штук?

  – Ром, мы уже проходили это! И ты сказал, что готов к любой работе! И Павел тебе её предложил, как жест последней надежды! Что, опять всё заново?

  Бешенство начало отпускать. Продышавшись, я как можно более спокойно ответил:

  – Мам, я разберусь.

  – К Павлу, как поняла, не выйдешь?

  – Нет, не выйду. С понедельника займусь собеседованиями. Я на испытательном сроке, ничего страшного.

  – Ром!.. – Мама помолчала. Осуждение в её голосе можно было резать ножом. Но она тоже знала, всё бесполезно.

  Говорили мы ещё минут десять, перескочив с опасной темы на быт. Как они там с отцом, как сестрёнка.

  У них всё нормально. Это я, долдон, долбаюсь тут, в этой грёбанной Москве. И ведь не могу назад откатить! Не вернусь! Буду плесень хлебную жрать и в клоповнике спать (если отсюда выгонят), но назад не поеду. Стыдно. Слишком хорошо оттуда уехал, всем рассказав, где видел этот затхлый городишко.

  Городишко затхлый. И с работой конкретные напряги. И платят сущие гроши. Но гроши – платят. И работать можно не так, как здесь, в гораздо более щадящем режиме. Но главное – рядом дом. СВОЙ дом, где ты родился и вырос. Рядом родные, мама, сестра, отец. Если у тебя нет денег – есть дача, собственная картоха, предки её до сих пор сажают, каждый год, несмотря на то, что половину, бывает, разворовывают. Там нельзя жить припеваючи, ВЫЖИТЬ – влёгкую.

  Я не привык жаловаться. Жалуются слабаки. Потому я, наверное, просто буду перечислять, без эмоции и давления на скупую слезу.

  Вначале, как приехал, я работал менеджером по продажам. Естественно, никаких особых продаж у меня не получилось, и через два месяца шеф попросил выйти из здания и закрыть за собой дверь с внешней стороны. Я тогда громко матерился – где видал я их фирму и их продажи! Тогда казалось, мир полон чудес, все только и ждут, чтоб осчастливить Рому работой и благополучием, в придорожных кустах летают маленькие феи, а единороги с шестнадцатиэтажен какают радугой.

  Через месяц бесплодных скитаний, отчаявшийся, пошёл работать туда, куда брали. Месить ацетон. Бодяжить его с водой и разной химией и подавать на розлив под видом жидкости для снятия лака. Без респиратора, без спецодежды – без ничего.

  После первой недели пошёл в 'Восток-сервис', он как раз рядом с метро стоит, и за свои деньги купил респиратор. А то совсем каюк был. Помогло, но не спасло. И проработав там три месяца, свалил, обматерив перед уходом мастера. Задолбало! И ни разу не жалею, что свалил. Здоровье дороже.

  Потом...

  Потом началась чехарда. Что-то около десяти работ, где задерживался от месяца до трёх. И все – с плачевным результатом.

  Со склада электроники попёрли за то, что чуть рохлу на ногу коллеге не опустил. Мужики меня тогда отпиздить хотели, так что легко отделался. Остальные работы – сам. Всё не то, всё не так! Единственным светлым запоминающимся пятном была моя самая яркая работа... Лунтиком. В костюме Лунтика раздавал у метро листовки. Малышня радовалась, фотографировалась со мной, и мне было хорошо. И так все пять рабочих дней. И даже то, что потом меня с деньгами 'кинули'... Да, обидно было. Но положительные эмоции смягчали этот прискорбный факт. Отвечаю, я, Рома Наумов, считаю работу Лунтиком – своим самым позитивным достижением в этом грёбанном городе!

  Кажется, досмотрев сериал, я задремал – что неудивительно с такой выкладкой. Разбудил меня звонок в дверь. Поматюкавшись про себя, встал, и, борясь с ломотой в мышцах, почапал открывать.

  Ну, и кто мог сомневаться! Колян!

  – Здорово, бро! – только и осталось сил помахать ему рукой.

  – Здорово, Лунтик! – Зараза, так и приклеил ко мне это погоняло. Сука, я его когда-нибудь задушу. – Мы тут мимо шли и решили до тебя зайти. Ты как, примешь гостей?

  – Мы? – Я выглянул в коридор и оглядел площадку. Никого. Выше и ниже – тоже тихо. Можно было бы теоретически ждать, что там стоят и ждут вердикта Коляна какие-нибудь приглашённые девочки – Колян знаком со множеством красивых подруг с не особо тяжёлыми моральными императивами, но нет, там точно никого не было.

  – Мы. Я и две бутылки водки. – Он тряхнул пакетом, который держал, и в нём зазвенело стекло.

  – Заходите! – открыл я дверь пошире и посторонился.

  – Ка-а-зёл он! Па-ас-к-куда! – рассказывал я Коляну о дяде Паше. – Да йа его!..

  Конечно, я был неправ. Но мне надо было назначить кого-то виновным, чтобы ненавидеть. Когда ненавидишь, легче пережить душевную боль, а персонификация ненависти – вообще классика. – Я, п-пнимаешь! А он!

  – Да-да! – Колян, тоже готовый, кивал головой, но ему было по барабану, что я говорю.

  Пили мы, как полагается, с нормальной посуды. Но ввиду отсутствия закуси, запивали водку холодным сладким чаем. Ощущения наиотвратительнейшие, но за неимением альтернативы...

  У Коляна своё горе – разошёлся со своей. Два года жили, а тут она р-раз, и ушла. Хотя вроде как о свадьбе поговаривали. Ему надо было просто выговориться, отойти, и я был не худшей кандидатурой в собеседники. Это он меня первое время в Москве приютил, и потом пристроил – я ему благодарен. Правда, после сразу обо мне забыл – свои проблемы. А тут вспомнил. Но я не в обиде – жизнь есть жизнь.

  Квартира, в которой я проживаю, досталась благодаря Коляну по знакомству. Хозяин её, типчик один, свалил то ли в Кремниевую долину, то ли в Бостон, в Массачусетский технологический – хрен проссышь. Сдавать хату не хочет, но и не хочет оставлять жильё без присмотра. Я плачу только за коммуналку и поддерживаю порядок – и меня за это терпят. Ах да, ещё цветы поливаю – у него их тут много осталось, на всех окнах. Какие-то лилии и орхидеи, сумасшедших денег стоят. Если бы не эта афёра с жильём, была бы мне полная труба. Мир не без добрых людей, и, наверное, я когда-нибудь им за это отплачу.

  – А он-на т-т-акая: 'Н-николай, я больше не хочу...!' – рассказывал своё Колян...

  В общем, вечер удался.

  Утром было не просто плохо, а очень плохо. Болело всё тело – после такой-то недели. Во рту насрало стадо бизонов. А голову ломило просто адски. Скатившись с дивана на пол, на четвереньках добрался до ванной, открыл кран и пил прямо с горла, пока не почувствовал, что стало легче. Уже своим ходом дошёл до дивана, где опять вырубился.

  Окончательно пришёл в себя после обеда. Добрёл до кухни – тело всё ещё ломило. Открыл холодильник...

  ...И грязно выругался.

  Зашёл обратно в комнату, растолкал сопящего на кровати Коляна:

  – Братан, у тебя деньги есть?

  – А? Чо? – не понял он.

  – Пожрать чё-то надо купить. Я пустой. У тебя как с лавандосами?

  – В штанах посмотри. – И вырубился.

  В его джинсах обнаружились две пятисотенные купюры. На безрыбье и рыбу раком. Я оделся, и, чувствуя себя героем-полярником, бредущим в снежную бурю, преодолевая вьюгу северного ветра, дующего в лицо, пошёл в расположенную в соседнем доме 'Пятёрочку'.

  Как ходил – не помню. Помню, как вкусно пахла яичница с колбасой, шипящая на сковородке. От маман мне достались специи – она это дело любит. Хмели-сунели, паприка, зиро... Ещё какая-то хрень. Поставив сковородку на стол, обнаружил, что Колян, с опухшей мордой, но жадными глазами, уже сидит и ждёт, когда я дожарю.

  – Давай что ли?!

  Взяв купленный рядом с магазином у армян лаваш, мы начали трескать эту вкуснотищу. И я поймал себя на мысли, что, наконец, впервые за неделю, нормально поел. Но проблемы это не решает.

  – Слышь, Лунтик, дальше что думаешь? – спросил этот паразит, когда я отнёс сковороду в раковину.

  – Да ХЗ, – развёл я руками. – У вас там вакансии есть?

  – Вакансии всегда есть, – поучительно поднял друган палец. – А всегда они, Рома, есть потому, что там ебашить надо, как папе Карло.

  Помолчал.

  – Был бы у тебя опыт на упаковочной машине – я б тебя Михалычу на розлив порекомендовал. Ему толковые парни нужны. Работа мужская – гайки крутить, настройки, формы всякая такая хуйня. Пакетировщик, паяльщик – там много мудотени – и всё постоянно ломается. Но у тебя опыта нет, а ещё... – Он замялся.

  – Что 'ещё'? – надавил я, выставляя на стол доску с чайником.

  – Ром, извини, но нельзя тебя на упаковку. Там надо внимание повышенное, следить за всем. Представь, сто двухлитровых пакетов по ленте ебашит. Чуть зазеваешься – всё, кабздец. Брак. Убыток – колоссальный. Две минуты брака – десятки и сотни тысяч убытков. Нельзя тебе туда.

  – Не потяну? – констатировал я.

  – Угу, – не стал ломаться Колян. Может не будь он с жуткого бодуна, подал мне эту мысль потолерантнее, оберегая мою психику...

  Но пусть лучше уж так, правду, в лицо, чем 'потолерантнее'.

  – Нельзя тебе, Ром, к нам, на соки, – выдал окончательный вердикт он. – На склад разве что – но я там связей не имею. Если на розливе что запорешь – меня Михалыч уважать перестанет, а может и вслед за тобой идти придётся. А я не хочу, я только-только в рост пошёл. А к нам на купаж и подавно нельзя. У них брак пока линию не остановишь, остальное потом доразлить можно. А если у нас напортацишь – целый танк, двадцать восемь тонн, в канализацию сливать. Нет, Ром, извини.

  Колян, как приехал, работал на молоке. Потом на соки ушёл. Дорос до мастера смены. Молодой он мастер смены, авторитет только зарабатывает – так что я его понимаю. Но всё равно взяло зло. Из последних сил сдержался.

  – Ты ж, Рома, раздолбай! – весело констатировал друган. – Извни, но как есть говорю! Сколько ты работ сменил? Много. А почему?

  Помолчал.

  – Общий язык найти не мог? Мог, нормально ты с людьми общаешься. Потому, что наплевать тебе, Наумов! Понимаешь? Неинтересно тебе, что дальше будет с твоей работой, с тем, что делаешь! Считаешь, что обязаны тебе? А ни хрена тебе обязаны!

  – Уже не считаю, – повинился я. – Но было дело, грешен. – Склонил голову.

  – Вот. А ты попробуй, соберись. Найди что-то по-настоящему твоё, интересное. Или не очень интересное – пофиг. Просто возьмись и доделай это до конца. Сам посмотришь, как мир изменится.

  – На ящики больше не вернусь! – отрезал я, почувствовав, как сердце при мысли о красном и синем контактах учащённо забилось. – Хватит!

  – Да бога ради! – развёл руками Колян. – Найди не ящики. Найди попроще, где платят меньше, и с низов ебаш. Я ведь тоже и в купаж не сразу попал, и тем более не сразу мастером стал. Знаешь, сколько попобегать пришлось? И перед тварями поприсмыкаться. Не так, чтоб очень, но по работе. 'Я начальник – ты дурак', знаешь эту фишку.

  Я кивнул.

  – Давай, Ром. Берись за ум.

  Вздохнул.

  – И это, спасибо за яичницу. Хорошо готовишь, никто в Москве так не делает, как ты. Может мне у тебя столоваться? Один хрен холостой, дома готовить некому? Я тебе приплачивать буду – за хорошее дело не жалко?

  – Спасибо, Колян, – кивнул я. – Тут это... Одолжишь бабосов на месячишко-другой? Ну реально пустой!

  Колян снова вздохнул. 'Что ж мне с тобой делать, салага'.

  – Нала нет. Я тебе на карту переведу. Сколько тебе?

  Глава 2. Начало и конец

  Вы когда-нибудь задавали себе вопрос: 'Для чего я живу'?

  Нет, оно понятно, конечно, завести дом, построить дерево и посадить сына... Ну, или в каком-то другом порядке. Семья, счастье, наследники, всё такое. А если глобально? С мистической, и даже религиозной точки зрения? Для чего нас отправили на эту планету, в этот мир? Что хотят от нас Высшие Силы? Может быть мы должны совершить некий Поступок, Тот Единственный, ради которого божественные сущности затратили на наше рождение энергию вселенной? Причем у каждого этот Поступок свой, ибо замыслы богов, к счастью, непознаваемы, а эти сущности вряд ли опустятся до типовой халтуры? Кто-то должен написать философский или научный трактат, который перевернёт мир, кто-то организовать мощное завоевание, а кто-то наоборот, освободить свой народ от подлого агрессора? А кто-то просто написать суперкартину, или сочинить пупер песню? Но и эта картина, и эта песня по своему перевернут вселенную? Для чего мы посланы?

  Я не набожный, и даже не религиозный человек. В церкви несколько раз был, и всю эту религиозную ахинею не понимаю. Может быть лет в пятьдесят, или шестьдесят, когда опыта будет много, а жить останется мало, задумаюсь и вникну, но пока вникать и не пытался. Но много раз ловил себя на мысли, я ВЕРЮ, что высшие силы есть. Верю в Провидение.

  Почему?

  Потому, что выжил.

   Мне оставалось плыть по Кубани совсем чуть-чуть, метров тридцать, а дальше шли коряги и поставленные на попа бетонные плиты с торчащими во все стороны арматуринами, развороченные весенним половодьем. Горные реки они такие. Мост – естественная преграда для дикой быстрой реки, и всё, что та несёт в своих водах, невольно в оной преграде задерживается. Чего там только не было, под этим мостом!

  И меня не было. Но несло течением, и я, несмотря на то, что отчаянно, изо всей мочи грёб, никак не мог выгрести к берегу. Коварная горная речка, мать её!

  Заплыв должен был быть метров на двести, до поворота русла, и немного после. Фарватер тут глубокий, глубже человеческого роста, течение ровное, без водоворотов; коряг и плит нет – дно изучено местными пацанами до дыр. Что проще, спуститься в одном месте обрывистого берега, проплыть немного и выйти у такого же притоптанного спуска ниже по течению. Десятки местных пацанов из года в год, каждое лето так развлекаются – заплывами на несколько сот метров, и вплавь, и верхом на камерах, и даже на более экзотических, неприспособленных к такому действу предметах. Я тоже развлекался вместе с ними – в бабушкином дворе ребята дружные, быстро приобщили к культуре местного, южного отдыха меня, северного пацана. Но в этот раз с самого начала что-то пошло не так – меняпочему-то отнесло дальше к середине русла, и к месту обычного выхода, спуска с обывистого берега, догрести не успел. Самую малость не успел – даже коснулся ногами дна, но под напором течения заскользил по камням, и помчался дальше.

  На самом деле это было не смертельно, пропустить спуск. Неприятно, но не смертельно. До моста было ещё пару сотен метров, на которых находилось ещё два спуска к воде. Пацаны постарше и поопытнее щекотали нервы, сплавляясь туда, и не сказать, что были при этом так уж наадреналинены. Но тут начиналась 'болтушка', вода вихрилась, и тебя кидало в потоке из стороны в сторону. А берег... С этой стороны Кубани берег обрывистый, абы где не выйдешь, и хрен за что зацепишься – древесные корни кое-где торчат, но... В общем, надо конкретные места знать, чтобы вылезать, без вариантов.

  Вот я бех этих вариантов отчаянно грёб, стараясь держаться перпендикулярно течению, воюя с водоворотами. Поближе к берегу. Как можно ближе... Но клятая река относила меня от него – я не успевал. Сил не хватало, наверное – куда мне до местных асов, собаку съевших на борьбе с именно этой рекой?

  ...Нет-нет, не думайте, не так всё там было и плохо, не надо себя недооценивать; если бы я не барахрался, меня бы отнесло на середину реки, а там каюк – сильное и быстрое течение, мощнейший поток, с которым не справился бы и Александр Попов (был как раз в то время такой пловец, олимпийский чемпион). Единственный плюс этого потока – нет преград, проскочу под мостом. Большая вода промывает себе большое русло, в центральном течении заторов из коряг в принципе не бывает. Но зато там буруны и водовороты не чета тем, что веселятся возле берега. Да не только горизонтальные водовороты, но и вертикальные – когда мотает не из стороны в соторону, а ещё и вверх и вниз. Да и что там на дне – кто знает? Коряги – эти видно, они сверху, а как насчёт а бетонки? А арматуры? Весной и осенью какую только хрень Кубань не несёт.

  Я всё это знал, так как приезжал к бабушке каждое лето минимум на месяц – парень был опытный. И потому отчаянно, похолодев от ужаса, грёб к берегу, стараясь выгрести ко второму спуску. И вновь ПОЧТИ успел. К сожалению, почти не считается. Выходящие из воды пацаны, плывшие впереди, проводили меня озабоченными взглядами – мол, Рома, ты чего? Совсем сбрендил? И кажется даже не поняли, что я круто попал.

  ...Итак это был третий, и последний спуск к воде, считая от точки заплыва, и последний перед буруном с корягами. Я молотил по воде руками, как заведённый, барахтал ногами как проклятый, мысленно прощаясь с жизнью. Молился? Да когда б успел. Я просто очень, очень-очень сильно надеялся, что случится чудо, и коварная река отпустит, вытолкнет меня течением в сторону берега. Течение тут ведь такое, всё может. А возле берега -корни. Наверх не вылезу, но хоть зацеплюсь, а дальше пацаны сверху помогут, вытащат – вон, следом помчались, сообразили в чём дело. Но река помогать мне не спешила, и подозреваю, ей вообще было на меня плевать. Кто я такой, мелкий букашка по сравнению с ней, текущей в этих краях, ломая берега и меняя под себя русло, из столетия в столетие.

  ...Спасли меня пацаны, бывшие неподалёку от третьего спуска. Издали увидели меня и бросились вниз, к воде, на ходу что-то меж собой перетирая и координируя. Первый из них схватился за камеру – а камера от автомобиля, гораздо более надёжная и прочная штука, чем детские надувные круги, и даже интеховский мохнатый матрац, появившийся в нашей жизни гораздо позже. Держась за неё на вытянутой руке, он протянул вторую руку мне, за которую я и схватился кончиками пальцев, еле-еле до неё достав. Пальцы вначале соскочили, но в приступе холодного ужаса я как-то неестественно чертыхнулся, и со второй попытки зацепился за его мокрую скользкую ладонь.

  Его друг, также на вытянутой руке, держал камеру с другой стороны, второй рукой намертво вцепившись в торчащий из берега толстый древесный корень. Так мы и повисли втроем – я, мой первый спаситель, камера, второй спаситель и корень. Конструкцию нашу течение по инерции пыталось нести вниз, дальше под мост, но в результате лишь прибило всех нас немного к берегу. Затем к воде спустились ещё ребята, бежавшие за мной по по верхам; также держась цепочкой друг за друга, уперлись, и совместными усилиями подтянули нас всех, троих пацанят и одну камеру.

  В тот день, несмотря на юный возраст, я впервые попробовал водки – налил кто-то из старших пацанов. Трясуна к слову у меня тогда не было – выпил потому, что сунули. Просто тогда до конца ещё не осознавал, из какого дерьма меня вытащили два простых ставропольских пацана. Понимание пришло позже, значительно позже. И приходило постепенно. И чем дальше, тем больше я понимал – высшие силы есть. И у них на нас свои планы. Не реши тогда эти двое проплыть до самого последнего спуска, пощекотать нервы? Не успей они до меня дотянуться? А если б река снесла меня на метр дальше? А если бы... А кабы...