Текст книги "Рыцарь в алмазных доспехах (СИ)"
Автор книги: Сергей Кусков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
– Приветствую тебя, твое лесное величество! Надеюсь, придя к власти вместо матери, ты будешь править нами, недостойными, так же мудро и справедливо, как правишь своим лесным царством сейчас!
Я не рисковал. Дело в том, что в 'Тайны' в корпусе играет много народу. После мальчиков, тряпок и косметики это одна из самых распространенных тем для обсуждения в игровой. И такая вещь, как позывной нашей любимой наследницы престола, среди данной публики ни для кого не секрет (тем более, что многие общаются с нею в игровом мире лично). Кстати, не секрет для корпуса не значит, что в эту тайну посвящено так уж много народу – подавляющее большинство геймеров планеты понятия не имеет, кто это такая, несмотря на то, что она входит в топ-десятку незнамо сколько времени.
Я вскочил, и вновь не давая ей сказать и слова, закричал:
– Так за что мне любить королевскую власть, ваше высочество? За то, что я совершенно точно знаю, что после нынешней королевы, пусть и не особо одаренной, но честно нас любящей, к власти придет бездарность? И слава богу, если это будет друид эльфов, а не чудо в перьях с неизвестными, но явно не положительными характеристиками, которое будет презирать меня и весь мой народ? Мне рассыпаться судьбе в любезностях, что фортуна посылает нам таких кандидатов в правители, или же честно выйти на площадь, заявив, что вот где видал такую будущую королеву? – поднес я ладонь к горлу.
– Я не боюсь тебя! – зыркнул я на нее. – И никогда не боялся! И не буду! И более того, я тебя презираю! И буду презирать до тех пор, пока ты будешь маленькой богиней и 'лесной королевой'!
Если же хочешь, чтоб тебя любили, или хотя бы уважали – советую пересмотреть свое мировоззрение и хотя бы попытаться сделать что-то серьезное, достойное ее высочества инфанты, а не лесного друида!
Замолчал, сел. Она же пыхтела, пыхтела... И вдруг воскликнула:
– Да ты!.. Да ты!.. Да кто ты такой, чтобы я?!..
Она сорвалась с места, намереваясь напрыгнуть на меня, и у нее получилось – расстояние между нашими стульями я оставил так себе. Однако, завалиться на меня ей не дали – серая тень тут же сбила ее в сторону, вторая же подхватила и оттащила подальше. После чего они обе ее блокировали, а еще две их напарницы встали на подхвате.
– Да ты!.. Да я!.. – Фрейя повисла у них на руках, и вдруг ее глаза начали влажнеть, а по щекам течь маленькие капли.
– Отпустите, я не буду больше! – произнесла она твердым голосом, прекратив дергаться. Девочки бросили беглый взгляд на кивнувшую Оливию и исполнили просьбу.
– Ты хам! – вновь бросила она мне. Яд из нее сочился, но это был не тот разъедающий всё яд вставшей на след уверенной в себе гарпии. Сейчас передо мной стояла обиженная девчонка, не знающая, что сказать в свое оправдание, чтоб это звучало 'по-взрослому', но понимающая, что сказать что-то надо. – Неуч и хам, который ничего не понимает, но считает себя вправе оскорблять других! Оскорблять членов королевской семьи только за то, что они члены королевской семьи! Сам-то ты кто такой, чтоб судить? Кто дал тебе такое право?
Может у нее и получилось бы воспользоваться извечным женским приемом под названием 'отвод стрелок или дискредитация источника информации', но тут подоспела кавалерия, поставив окончательную точку в инциденте.
– Девочка моя, а разве этот парень сказал хоть слово неправды?
Дон Бернардо улыбался. Глаза его напоминали грозовую тучу, но я чувствовал, что за нею он изо всех сил пытался спрятать улыбку. Само собой, не будь второй фазы, досталось бы на орехи мне, а не ей, но в данный момент он решил, что можно отдать приз в состязании в мои руки.
– Да, этот мальчик крайне невежлив, – продолжил он и бросил уничтожающий взгляд на меня. – Однако сказанное им – чистая правда, и, кажется, эта правда не раз обсуждалась нами в узком семейном кругу. А если ты думала, что подданные королевства – глупые люди, которых легко обмануть, то сегодня должна была убедиться, что это совсем не так.
Кажется, моя маленькая богиня была готова провалиться сквозь землю. Такого сокрушительного удара в спину со стороны крестного матери не ожидала.
– Этот мальчик виновен в том, что груб, – подвел итог старик. – Груб и невоспитан. И некоторые его слова недостойны истинного кабальеро. Однако это лишь форма протеста, по сути же он прав. И самое прискорбное, что ты не хочешь понимать, таких, как он – миллионы.
Он подошел к ней, слегка приобнял. Но ее высочество гневно сдернула руку. Попыталась что-то ответить, но не смогла.
– А если считаешь, что и я не прав, – усмехнулся тогда старик ей в глаза, – тебе стоит походить по городу под личиной и самой поспрашивать, что и как о тебе думают люди.
По щекам ее высочества потекли ручьи, сама она, всхлипнув, развернулась и опрометью бросилась прочь, дабы не разреветься при нас. Да, дон Бернардо! Вы жестокий человек!
'Жестокий, но справедливый! – заметил внутренний голос. – И если он воспитывает так фактически внучку...'
Впрочем, выводы из произошедшего сделаю позже. Пока же я просто стоял, потирая ушибленный в падении со стулом затылок и смотрел, чем всё это завершится.
А завершилось все коротким, но лаконичным взглядом на меня в упор.
– Хуан, не бери на себя слишком много, – предупреждающе блеснули глаза старика. После чего он развернулся и ушел, оставив нас переваривать случившееся.
– ...Ну ты даешь! – ошарашено покачал головой Карен, первым отошедший от шока.
– Стараюсь, – вяло махнул рукой я. – Кто она такая, чтобы я перед ней пресмыкался?
Из груди моей вырвался тяжелый вздох. Кажется, на сегодня хватит, и я протянул им руку для пожатия.
– Ладно, пацаны! Что-то устал я сегодня! Давайте до следующего раза?!..
Глава 4. Нонконформисты или творческий бизнес-план
Царящее вокруг молчание меня радовало. Если бы делал что-то не так, что не вписывалось бы в канву плана сеньоров сценаристов, меня бы жестко осадили. То есть, какие бы вещи я ни говорил, какие бы обидные аргументы ни приводил, пока результаты моих действий ведут к прогрессу задуманного ими, мне простится абсолютно всё – любое слово, любой поступок.
Нет, не думайте, я не впал от осознания этого в эйфорию. Какая может быть эйфория, если я по сути бегу по острию лезвия? Малейший оступ, малейшее спотыкание, и полечу в бездну. И те, кто до поры до времени мне всё прощают, меня же и похоронят. Это игра с очень высокими ставками, истинных вершин которых я не понимаю – не дорос еще до таких масштабов. Ибо речь тут идет о будущем всего государства. Но черт возьми, мне такая игра нравилась, ой-ой-ой, как нравилась!
...Как и девочка Фрейя, которую я теперь называю про себя не иначе, как 'маленькая богиня'. Что-то в ней есть за всей ее показной шелухой. Хрупкое и ранимое, что хочется защищать. Как есть в ней и стержень, благодаря которому она сама защитит кого угодно от чего угодно.
...В общем, весь следующий день я провел в тишине и раздумьях. И никто, даже дочери единорога, видя меня в таком состоянии, не трогали, не теребили, не доставали вопросами. Тереза же, подошедшая с чем-то в столовой, когда я ей вовремя не ответил, задумчиво помолчала, глядя на мое лицо, после чего довольно-довольно, с видом человека, узнавшего страшную тайну, улыбнулась и ушла, так и не выяснив того, ради чего пришла.
Пусть их! Да, нравится! Но я не говорил и не говорю, что нравится настолько, чтобы пытаться что-то крутить. Просто я слишком привык к девочкам корпуса, и все, кто не вписывается в их рамки, автоматически вызывают у меня интерес.
...Да, да вы правы, черт возьми! Сдаюсь! Ее старшее высочество тоже можно записать в ряд с Бэль, Паулой-Мерседес и сеньорой Санчес де Шимановской! Она так же мне интересна, я так же тащусь от нее, как и от них! Однако присутствие в этом списке не говорит о том, что я в нее влюблен, и этот момент не надо путать.
...Итак, ввиду того, что изменения планов оглашены не были, и, что еще более важно, Мишель не устроила мне вчера занятий до бесчувствия, воодушевленный, я вновь слинял перед разводом, прихватив гитару. Кроме мыслей об ее высочестве, весь вчерашний день меня занимало еще кое-что, и только сегодня утром, на свежую голову, я смог сформулировать, что именно это за 'кое-что'. Это касалось ребят, их творчества. Я понял, оно мне не нравится, я его банально не потяну. Не ввиду отсутствия способностей, а ввиду отсутствия интереса. Я не хочу петь в группе, имеющей на вооружении такие тексты, музыку и манеру исполнения. И по дороге, в метро, мне в голову пришла сумасшедшая мысль, которую стоило бы попробовать озвучить. Согласятся парни, нет...
Почему нет, в конце концов? У них не какая-то топовая группа, которую все знают, у которой толпы фанатов и особенно фанаток, бросающих на сцену во время концертов предметы нижнего белья. Конечно, они встретят мои идеи в штыки, но как оратор я чего-то, да стою! Уж попытка в любом случае не пытка, а спрос не ударит в нос!
От метро до школы было недалеко, обдумать мысль подробнее я не успел, а после не смог тем более. Потому, как в ста метрах выше по улице, в том же самом месте, где и в прошлый раз, стоял кортеж, а возле ступенек маячил силуэт девочки в сером, причем не абы кого, а конкретно моей старой знакомой Жанки. Но кроме оной, рядом, наверху возле вращающейся двери... Стоял Себастьян Феррейра, собственной персоной, и нервно курил. При том, что школа считалась общественным местом и на ее крыльце курить как бы запрещено.
Чувствуя, что это по мою душу, неспешно поднялся. Как и следовало ожидать, юный сеньор Феррейра сделал несколько шагов навстречу, встав так, чтобы загородить мне дорогу на последних ступеньках. Типа, он стоит на ступеньку выше, как символ.
Почувствовав спиной напряженный взгляд Жанки, через систему координации боя которой на нас взирала вся стража ее высочества (а с нею и весь корпус), я не стал быковать и сделал шаг вправо, все-таки поднявшись на верхнюю площадку. Видимо из-за того же Жанкиного взгляда, быковать не стал и Себастьян, который мог заступить мне дорогу вновь, сделав шаг в сторону одновременно со мной. Но до выяснения отношения на подобном уровне мы еще не доросли.
– Я знаю, кто ты! – бросил он в спину, когда я прошел мимо. Я остановился и медленно обернулся. Выдавил покровительственную улыбку.
– Мне кажется, было бы странно, если бы сын Октавио Феррейра, наследник самой богатой промышленной империи Венеры, не знал этого.
Он нервно затянулся, выдохнул острый дым в сторону.
– Мне плевать на твои выходки и дешевые оскорбления, Ангелито, ты не стоишь того, чтобы я на них обижался. Но от Фрейи держись подальше. Здесь я серьезен, и второй раз повторять не буду.
Я вновь покровительственно улыбнулся, вызвав этим приступ ярости, сдерживая который Себастьян аж покраснел.
– Золотой мальчик мне угрожает? А что будет, если я его не послушаюсь?
Вместо ответа он отвернулся, сделав вид, что меня не существует. Вновь глубоко затянулся, после чего демонстративно выбросил обгоревший окурок в стоящую в стороне урну. А мальчик, растет! Прямо на глазах умнеет!
Отвернувшись, я продолжил следование, еле сдерживая ликование. Феррейра нервничает? Для меня это хороший знак, обнадеживающий!
Фрейя ждала в аудитории, мило болтая с преподавателем вокала. Они явно хорошо друг друга знали, но в этом не было ничего удивительного. Две девочки Жанкиного взвода сидели тут же, как и Оливия, но их я уже научился воспринимать, как предметы мебели.
Увидев меня, преподаватель вокала улыбнулся, встал, что-то сказал ее высочеству и направился к двери. Проходя мимо, бегло бросил:
– Хуан, готовься к занятию, вернусь через пять минут!..
Я понимающе кивнул и подошел к принцессе. Та вновь была при параде, разлинованная во все цвета радуги, с глубоким вырезом и в максимально короткой юбке. И я отчего-то был уверен, сия была одета вовсе не для Себастьяна Феррейра.
– Чем обязан? – присел я рядом. Сидящая сзади девочка Жанки встала и пошла к двери, создавая вокруг нас зону тишины. Аудитория большая, если говорить тихо, сидящие по ее углам стражи ничего не услышат.
– Хочу кое-что рассказать. – Ее высочество скривилась, явно пересиливая себя. Закинула ногу за ногу. Я демонстрировал, что внимательно слушаю.
– Я вчера много думала над твоими словами, – начала она. – Я не такая, как ты сказал. Я занимаюсь. Просто занятие мое тесно переплетается с сетевыми играми и... Его не видно непосвященным, понимаешь?! – Она повернулась ко мне и уставилась пронзительным взглядом прямо в глаза. Я даже немного отшатнулся – столько было в ней искренности и напора.
– Я занимаюсь информационной безопасностью, Хуан. Об этом знают многие... Но всем об этом знать не нужно.
– Информационной безопасностью... – повторил я, хмыкнув, и в голове начала выстраиваться длинная-длинная логическая цепочка. Нет, про информационную безопасность я слышал, но у меня она все-таки ассоциировалась с играми и развлечениями скучающей 'золотой' девочки.
– У меня есть команда, – продолжила она, снова преодолевая какую-то неловкость, переступая через внутренние барьеры. Я все еще вызывал неприязнь, но она с ней успешно боролась. – Это хакеры, информационные взломщики, которые были приговорены к тюрьме за свои преступления. Гениальные ребята! Я вытащила их из камеры, и теперь они под моим руководством ищут слабые места в информационных системах различных госучреждений. И не только.
– А мне кажется, такими вопросами должна заниматься не наследная принцесса, – покачал я головой, – а третье управление. И по моим сведениям оно ими и занимается...
– Эти парни – часть третьего управления, – пояснила она, и в глазах ее промелькнула хитринка. – Хуан, ты взрослый мальчик и должен понимать, что мама не может абсолютно доверять никому, даже третьему управлению. А мне – может.
Все ясно. Я про себя вновь хмыкнул. Еще одно подразделение императорской гвардии на службе ЛИЧНО клана Веласкес. А ее высочество – консультант. И не придерешься!
– Так что я работаю, – закончила она. – Пусть это не совсем то, что делала моя мать на моем месте, и я бы даже сказала, совсем не то... – Она гордо вскинула мордашку. – ...Но я делаю то, что могу, как и она делала то, что может.
Помолчала.
– Да, со временем я буду втягиваться, брать на себя больше. И планировала заниматься этим давно – Бени может подтвердить, – кивок в сторону двери. – Просто...
– ...Просто ПОКА я занимаюсь только этим, – выделила она слово 'пока'.
Я долго думал, затем пожал плечами.
– Зачем ты говоришь это мне? Я – никто, да еще республиканец.
Она искрометно улыбнулась, аж прямо расцвела.
– Ты не такой, как большинство, и особенно не такой, как большинство республиканцев. Ты умный. Да, пытаешься судить, но судишь объективно, без догм и предвзятостей, а это большая редкость!
– Допустим, – согласился я. – Но это не значит, что ты должна передо мной отчитываться.
– А я не отчитываюсь. – Она покачала головой. – Знаешь, мама с детства мне вдалбливала учиться ценить людей. Оценивать их реальные способности и ценить. Всех, даже врагов. После чего пытаться ставить их себе на службу.
Да, пока ты мой враг, – она выдавила ослепительную улыбку. – Но я надеюсь, пока...
– Надеешься меня завербовать?
Она пожала плечами.
– Когда-нибудь – возможно. Сейчас ты изменишь мнение обо мне. После – о моей семье. А потом уже будем говорить о вербовке.
– Или не будем? – улыбнулся я.
– Все может быть! – парировала она. – Время покажет. Пока же просто хочу, чтобы ты знал, где именно и в чем заблуждаешься, когда говоришь обо мне. Мир не так прост, как кажется, когда изучаешь его через информационные 'сливы' в сетях. Поверь, я знаю, что такое 'сливы', сама организовывала некоторые. Так что до встречи, Хуан! Еще увидимся!
Она встала, и, виляя бедрами, направилась к двери.
– А если я все-таки откажусь? – бросил я ей в спину, прилагая все возможные усилия для сдерживания ликования. – Ты примешь меры, чтобы меня посадили в тюрьму? Из которой можно будет меня вытащить и поставить на службу, как твоих взломщиков?
Возле самого выхода маленькая богиня обернулась.
– Подумаем. Пока же я буду за тобой присматривать, Хуан Шимановский!..
И вышла.
Я же как раскрыл рот, так и сидел, пока не пришел преподаватель вокала, не растормошивший и не выведший меня из состояния ступора.
* * *
Итак, у меня получилось – девочку заинтересовал. А там, как говорят, от ненависти до любви один шаг. В нашем случае речь об интересе, но разница небольшая – вслед за фразой: 'Ой, какой смелый мальчик!..' – запросто могут последовать как оголтелая ненависть, так и откровенная симпатия, переходящая в нечто большое и светлое.
'А от большого и светлого, Шимановский, один шаг до постели. Причем, учитывая характер и привычку ее высочества брать всё, что захочется, очень-очень маленький шажочек...'
Я скривился, но внутренний голос в чем-то был прав: для сильной девочки 'попробовать на вкус' сильного же мальчика... Деликатес! Отношения же с Себастьяном, судя по реакции самого Себастьяна, у нее далеко не безоблачны и не стоят того, чтобы отказываться ради них от мелких житейских... Деликатесов.
Впрочем, в моем случае это нежелательный сценарий. В отличие от обычного мальчика-с-улицы, мне нельзя потакать подобному стремлению ее высочества. Потому, как удержать ее после этого будет невозможно. Связь с Себастьяном своеобразна, но это связь, а не разовое приключение.
Обо всех этих сложных вещах я думал и во время занятий, и после, распеваясь с ребятами. Причем, если с преподавателями мне было хоть и трудно, но интересно, то прогон материала вылился в сплошную пытку. Крепился, держался – не хотелось парней подставлять, но шила в мешке не утаишь.
– Так, стоп! – поднял руки Карен. Музыка смолкла, в аудитории повисла тишина. – Ванюш, что случилось?
Я задумчиво покачал головой. Номер не прошел.
– Ничего. А что не так?
– Да всё не так, – нахмурился он. – Играешь хреново. Поешь на автопилоте. В облаках летаешь. Давай, соберись!
Я тяжело вздохнул, отгоняя наваждение в виде образа радужной девочки...
...Девочка. Она, конечно, виновата, внесла в моё состояние свои пять центаво (а то и все пятьдесят пять). Но в отсутствии интереса к творчеству 'Алых парусов' виновата не она. Ибо будь мне близко то, что делают ребята, я зарылся бы в их проект с головой. И на такие мелочи, как короткие юбки и цветные волосы некоторых представительниц прекрасной половины человечества, плевал бы с марсианского Олимпа.
То есть, все-таки стоит рискнуть и попробовать предложить то, что пришло в голову в метро. Да, революционный проект, и, возможно, меня пошлют...
...Ну, и пусть. Я не буду заниматься тем, что не воспринимаю как своё. В таких вещах лучше не наступать на горло.
– Парни, разговор есть, – тяжелым голосом начал я. Они что-то почувствовали или прочли по лицу – нахмурились. Хан и Карен отложили инструменты, Фудзи крутанул между пальцев палочки и откинулся на спинку сидушки ударной установки.
– Слушаем! – ответил за всех Карен, как главный.
– Только выслушайте до конца, – попросил я. – Пожалуйста, это важно.
Они друг с другом переглянулись, но согласно кивнули.
– Понимаете, критиковать кого-то может любой, – продолжил я. – Для этого много ума не надо. Гораздо сложнее внести конструкт, предложить выход вместо того, что не нравится.
– То есть, тебе наши песни не нравятся, – сделал вывод Хан, отводя глаза. Понимаю, самому было бы нерадостно слышать такое.
– Я же говорю, сказать 'не нравится' легко! – воскликнул я. – Заявить: 'Не-е, ребята, у вас отстой! Пойду-ка я отсюда!'
– Вы хорошие парни, – продолжил я с энергией. – Мне бы не хотелось вас обижать, потому прежде, чем фыркнуть, я попытался такой конструкт придумать.
– И придумал?
– Да. Понравится вам, нет – но я честно пытался.
Из груди вырвался тяжелый вздох. Мысли же, разрозненно витавшие по просторам черепной коробки, сделали попытку собраться.
– Начнем с того, почему мне не нравятся ваши вещи. Они не плохие, и на них найдется свой слушатель, но... Играть и петь такое я не смогу.
– Почему же? – хмыкнул Карен, в котором играла обида – именно он являлся автором большинства текстов и музыки.
– Потому, что это шлак. Сопли, возведенные в степень самоцели. Такое нравится сеньоритам, сопливым и романтичным, как эти песни. Я же жесткий, энергичный; мне нужна борьба, конфронтация. Надрыв. Для вас идеальный вариант – зализанный ловелас, мечта девичьих грез со сладким голоском и эпатажем представителя голубых меньшинств. Который может мяукать и собирать залы кобылиц... Но это точно не я, парни! Поверьте!
– Да видим, что не ты, – разочарованно махнул рукой Хан. Их купили мои слова о 'конструкте' и желание не обидеть, но разочарование все равно давало о себе знать. – Это всё?
Я покачал головой.
– Нет. Еще мне не нравятся перспективы. Вы работаете на очень узком поле. Таких групп, как у вас, множество. Причем их много даже в русскоязычном сегменте. Вы не выдержите конкуренции и со мной, ваш удел – всё так же играть по клубам с минимальной массовкой. Да что там, – распалился я, – если вы и найдете сопливого сладкоголосого мачо, вы все равно останетесь на том же уровне! Немножко подтянетесь, приобретете среди зрителей несколько новых лиц... Но никакого качественного перелома не возникнет.
И самое главное, в сегмент латинос при этом лучше не соваться, – покачал я головой. – Конкуренции с ними вы не выдержите тем более, эти ребята исторически на порядок слащавее и мурлычнее.
То есть, перспективы обрубаются, сужаясь до ма-алюсенького количества переселенцев из Сектора и, возможно, марсиан.
– Ты не прав насчет латинос, – покачал головой Карен. – Будь мы семи пядей во лбу, пиши какой угодно материал, всегда будем для них 'этими русскими выпендрежниками'. Амигос не слушают чужую музыку, так что в любом случае наш слушатель – только свои. Никакой иной ниши не занять, в любом составе и с любым материалом.
Я кивнул – дельное замечание. И задал давно мучивший вопрос:
– Потому вы и тусите с нациками? Расширить базу? Чтобы слушать вас ходили по принципу 'на своих поглазеть', а не потому, что нравится?
Кажется, задел больную мозоль, парни спешно отвернулись. Лишь никогда не теряющий самообладания Фудзи заметил:
– Теперь ты представляешь, как нам тяжко без нормального вокалиста?
Зря он так. Хан моментально вспыхнул:
– Это неправда! Да, так получается, что нас знают в ТОЙ среде! Но мы с Кареном и правда ненавидим этих тварей! И правда готовы поддержать наших, кто борется! Всем, чем можем! Просто!..
Вздох.
– Ну, не готовы мы бороться сами! – развел он руками. Словно извиняясь, но извиняясь перед самим собой. – Ты же взрослый, должен знать, что происходит с теми, кто выступает против!
– Мы за наших, Хуан, – поддержал его Карен, и глаза его сверкнули, обозначая, что на некоторых позициях он стоит жестко и бескомпромиссно. Мне же не понравилось это 'Хуан'. – Но если вдруг выступим, начнем борьбу, нас мигом отправят на задворки истории, и при этом мир нашего поступка не заметит. Это будет напрасная жертва, а жертвовать собой понапрасну... Элементарно глупо.
Я про себя выругался. Послал же бог... Коллег!
– А готов ли бороться ты? – задал он вроде бы простой, но очень сложный вопрос. – И за что именно? Чего это мы распинаемся, оправдываемся... Может прежде объясниться стоит тебе?
На мне скрестились прицелы глаз всех здесь присутствующих. Чувствовалось, вопрос этот они хотели задать давно, да как-то не получалось.
Я покачал головой – а что на это ответить? Как правило, человек может объяснить архисложные вещи, предмет интереса лишь избранных. Но при этом пояснить элементарщину, даже самому себе, для него проблема. Уже потому, что сам себе такие вопросы не задаешь. Действуешь, как подсказывает сердце, но сердце заставляет делать, а не думать.
Сердцем я всегда выступал за Сектор. И потому, что у меня оттуда мама, корни, и потому, что меня пытались из-за этого унижать. Нет, радикалом, борцом за что-то там себя не считал, но подсознательно всегда был с людьми, говорящими на русском. Для парней же всё проще, они выросли в другой среде. Для них враг – это враг, и он предметен. С крайне простым критерием определения. Как и друг.
– Я не националист, – покачал я головой. – Но готов выступить с вами. Не в смысле с вами... А с ВАМИ. Но только до тех пор, пока латинос не уравняют наши права со своими, пока не отменят дискриминацию выходцев Сектора. Выступать за независимость, отделение, играть в другие подобные игры я не намерен! – мои глаза так же сверкнули, поясняя, что на этих принципах стоять буду жестко. – Я не за Обратную Сторону, как объект и субъект политики. Я за единую Венеру. Но Венеру общую и равноправную. И можете меня за это пристрелить.
Хан и Карен пыхтели, но тут раздался голос нашего японца:
– По сути Ваня прав. Если они уравняют права и возможности, не будет причин отделяться. Так что вы боретесь за одно и то же, просто по-разному это называете.
– Он не понимает, – покачал головой Хан, но я перебил:
– Ты действительно веришь, что Сектору кто-то позволит отделиться РЕАЛЬНО? Тебе пример Марса ни о чем не говорит? Может не просто так некоторые весьма уважаемые марсиане выступают с идеей присоединиться к Венере в качестве обособленной провинции?
Пауза.
– А может вы не знаете сколько у амигос оружия под сотым метром? И что они с легкостью уничтожат Обратную Сторону ковровыми бомбардировками, начнись там боевые действия?
Парни опустили головы. К сожалению, а может и к счастью, эта мысль не казалась нереальной на Той Стороне. Но удерживая от активности горячие головы, угроза уничтожения в случае восстания одновременно подогревала ненависть в тех, у кого головы горячи не особо, хороня любые идеи интеграции. Врага, готового тебя уничтожить по первому проступку, трудно считать 'своим', несмотря ни на какую пропаганду и промывку мозгов.
– Война – это смерть, – продолжил я. Я не искал путей решения глобальных проблем, сейчас нужно было всего лишь достучаться до этих парней. – Это смерть Сектора. И всех людей, там проживающих. Потому да, я не за Сектор. Я за людей и за равноправие. Если вам важнее мифические атрибуты – независимость, государственность, гимн, герб и флаг – флаг вам в руки. Но боритесь за эти идеалы сами.
Воцарилось молчание, и вновь всех примирил Фудзияма.
– Ребята, вы зря ссоритесь. Да, Ваня внешне – натуральный латинос в энном поколении. Да, у него своеобразный взгляд. Но повторюсь, вы в душе боретесь за одно и то же, просто его позиция более умерена и взвешена, без вашего глупого радикализма.
Он помолчал, подбирая слова. Фудзи этих архаровцев знал лучше, и я был уверен, ключики к ним найдет.
– Не я ли говорил вам, что идея Независимости – бред? – вспыхнул он и подался вперед. Нога его нажала на педаль, раздался громкий: 'Бо-ом' бас-барабана, от которого мы все вздрогнули. – Она красива, эта идея, популярна, но абсолютно нереальна! Мне вы эти слова простили – я же простой японец и 'не догоняю'. Теперь он говорит то же самое, – тычок в мою сторону, – но его вы готовы закатать в пенобетон стартовой площадки космолетов! Парни, вы определитесь, у нас как, группа, или что?
Он нажал педаль вновь, мы снова вздрогнули. Отвлекающий фактор – великая сила; не удивлюсь, если наш Фудзи где-то профессионально изучал психологию.
– Ладно, выяснили, – сделал резюме Карен. – Мы разные, по-разному видим вещи, но это всего лишь различные пути решения одной проблемы. Так что не хрен ссориться!
– Точно! – поддержал Хан. – Мудрая мысль!
– И раз всё выяснили, и приняли, что Ваня – свой, предлагаю к политике больше не возвращаться! – поставил точку в споре Наото, настолько зло сверкнув глазами, что захотелось отшатнуться.
Я про себя хмыкнул – чувствуется порода. Древний народ, эти японцы. И очень-очень мудрый!..
* * *
– Итак, – решил я подбить предварительные итоги, – мне не нравятся две вещи. Музыка, в смысле материал, и перспективы.
– Понятно, – начал возражать Карен. – По перспективам закончили. Мы не будем в творчестве касаться политики, хотя это самый короткий путь к сиюминутной славе. И не будем петь для латинос, так как это бесполезно. А значит, чтобы расти, нам нужен новый качественный материал.
Он сделал паузу, глотнув воздуха. Его распирало желание грубо задавить меня, послать, так как говорил я наивные вещи, но останавливало то, что стучаться, объяснять неправоту надо со всем возможным тактом. Я с ними начал по-доброму, и они должны ответить тем же.
– По материалу всё еще более глухо, – продолжил он. – Мы играем то, что можем, что написали сами. Другого написать не получится – не такой у нас склад ума. Но даже если ты найдешь нам этот материал, это не гарантирует, что мы станем популярными. Биться за зрителя придется в любом случае.
– Да, – поддержал Хан, – придется. И за это время мы растеряем своих фанатов, которых имеем сейчас. При том не факт, что на новом материале 'поднимемся'.
– Парни, вы можете оставить всё как есть, – покачал я головой. – Да, у вас в руке синица. Кого-то эта синица вполне устроит... Вот и работайте дальше!
Я сделал паузу, набрав в рот воздуха.
– Но есть и третий фактор, о нем я еще не сказал. Тоже перспективы, но несколько иные. Сколько вам лет? Через сколько лет вы перестанете быть интересны своей публике?
Парни опустили головы. Во всяком случае, Карен и Хан.
– Сеньориты взрослеют, – продолжил я. – И на место соплям в них приходит расчет и здоровый прагматизм. Так происходит всегда, романтика присуща только молодым и неопытным. Те же сеньориты, что слушают вас сейчас, через десять лет забудут, кто вы такие. А новые, подросшие сеньориты, будут слушать своих кумиров, парней из своего времени, а не вас, старичков. Или не так говорю? – Я обвел всех глазами, но парни молчали. – Если что говорите, понимаю, что могу быть неправ!
– Ваша песенка будет играть совсем не долго, ребят, – закончил я мысль. – Без обид. После чего вы станете простыми лабухами в кабаках. Это я снова говорю не из желания обидеть, а потому, что реально вы потеряете не так много, если решите погнаться за журавлем. Я не настаиваю, каждому своё, просто прежде, чем высмеивать мою идею по принципу 'лучшая защита – нападение', взвесьте все-все факторы, а не только те, которые хочется.
