Текст книги "Собрание сочинений (Том 2)"
Автор книги: Сергей Баруздин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
– Наследие прошлого, – пошутил Митя, – частнособственничество называется.
– Ну ладно, ладно, – попросила мать. – Не нападайте уж... А ты, сынок, до обеда только попаси. Я вернусь, подою Катьку.
В Старых Двориках всех коз звали Катьками.
Наутро Сенька проснулся с петухами. А петухи в деревне так рано начинали кукарекать, будто и вовсе не ложились спать. Мать уже встала и собиралась в город. Отец и Митя спали.
– Ты много не бери, – посоветовал Сенька. – Тяжело.
– Я и так одну корзиночку, – сказала мать. – На первый раз. Неизвестно еще как...
Сенька, не умываясь, выскочил на улицу и, прошлепав босыми ногами по росистой траве, открыл хлев. Катька повернула к нему голову и потрясла бородой.
– Сейчас, – сказал Сенька.
Он взял дома книжку, краюху хлеба, огурец, завернул в бумажку щепотку соли и попрощался с матерью.
– Умылся бы, поел, – сказала мать.
– Я потом, на речке, – пообещал Сенька. – Возвращайся быстрей!
Солнце еще еле-еле поднималось над лесом, когда Сенька вывел козу за ворота. Туман стлался над речкой и над капустным полем, подходя к последним домам. В противоположном конце деревни у скотного двора мычали коровы. Мимо магазина прошла стайка ребят с корзинками и ведрами. Сенька издали узнал Серегу, Лешу, Максима Копылова. А вот девчонку, что шла с ними, не узнал. Накрутила платок на голову, кофту какую-то нацепила, сапоги – не узнаешь.
"По грибы", – отметил Сенька.
Грибов в этом году было много, и бабы в деревне поговаривали: "Уж не к войне ли?"
Сенька даже отца спросил почему.
– Примета, говорят, такая, – сказал отец. – В сороковом году, перед войной, уродилось много грибов. Вот и думают. Да только войны не будет. Не такое время.
Про время Сенька и сам знал. "У нас ракеты какие, а у американцев что? – размышлял он. – Не станут они воевать, все одно побьют их".
По грибы Сенька не ходил. И некогда и ни к чему. Дома как-то не повелось есть грибы. Мать и отец вроде не любили, и Сенька не привык.
Провожая глазами уходивших ребят, он подумал: "И что за интерес! То ли дело – я. До обеда на речке да с книжкой!"
Книжки Сенька любил, хотя читал мало. Дома были книжки все чаще без картинок – читать их неинтересно. Когда в школе учился – в библиотеке брал, а сейчас никак не соберется. До школы три километра идти, да и не всегда библиотека открыта. А в клубе только взрослым дают: детских, говорят, пока нет.
И вот два дня назад брат привез Сеньке сразу две книжки. В райцентре купил. Обе интересные: толстые и с картинками. Сенька начал читать обе сразу, но запутался.
Тогда решил читать про Незнайку. Ее и взял сейчас с собой.
К Гремянке Сенька шел любимым путем. Катька его слушалась и неторопливо вышагивала впереди. Они обошли капусту, свернули на тропинку и вступили на мосток. Над речкой еще висел туман, на перилах мосточка лежала роса.
Выйдя на другой берег, Сенька отпустил козу и снял рубаху. Он любил умываться, как отец и брат: по пояс.
– Бр-р!
Вода в речке холодная, но Сенька мужественно черпал ее широкими ладонями и плескал себе на лицо, на шею, под мышки, на живот.
Потом натянул рубаху прямо на мокрое тело и взобрался на берег. Катька была рядом и, завидев в Сенькиных руках хлеб, подошла к нему.
– Все! – сказал Сенька, дав ей кусочек. – Иди гуляй!
Из-за леса выглянуло солнце. Воздух над полем задрожал в его лучах. Затрещали кузнечики, и невидимые глазу птицы на все голоса начали прославлять наступившее утро. Вскинули к небу свои малиновые головки цветы кашки. Одинокий подсолнух, чудом выросший на берегу реки, повернул свою круглую мордаху в сторону солнца. У самой воды забегали серые трясогузки. Взвились в небо ласточки, и, будто отвечая на их голоса, в осоке заскрипели лягушки.
Сенька сжевал хлеб, похрустел огурцом и растянулся на траве с книжкой. Теперь ему было и тепло и сытно. Он даже расстегнул рубаху и похлопал себя по груди:
– Хорошо!
Вдали со стороны деревни затрещал трактор.
"Папка, – решил Сенька. – Под озимые пашет".
Сенькин отец всю жизнь работал трактористом, только в войну на танке ездил. Но это было давно. Тогда и самого Сеньки еще не существовало.
Вспомнив об отце, Сенька улыбнулся. Когда корову в совхоз продавали, отец сказал матери про свой трактор:
– Вот у меня корова так корова: и хлеб тебе, и молоко, и мясо! А что твоя – хлопоты одни да навоз.
Отец у Сеньки смешной. Всегда что-нибудь придумает!
Сеньке нравится, что отец тракторист. Это дело настоящее, интересное. Недаром трактористы в деревне всегда на первом месте. Да и куда без трактора денешься! Ни вспахать, ни посеять, ни урожая убрать. А если что тяжелое своротить надо – тоже тракториста зовут. Сильная машина – трактор, и работать на нем – одно удовольствие!
На грузовике, как Митя, тоже неплохо. Грузовиков в совхозе стало много, да все одно – шоферы без дела не сидят. На лошадях-то теперь почти ничего не возят, все на машинах.
"Когда вырасту, – думал Сенька, – обязательно либо трактористом буду, либо шофером. Это – дело!"
Сенька взглянул на Катьку, и ему почему-то стало грустно. Ну какой прок от этой Катьки? Ну, подоить можно, а к чему? Хватает молока, что из совхоза берут, а тут еще козье! Правда, продать можно...
Тут Сенька осекся в своих мыслях: "Продать? Чего это я!"
А впрочем, ничего, что есть Катька. Вот в город не поехал, и почитать можно. Отец говорил, что чтение – лучшее учение! И еще вспомнил Сенька, как отец говорил, что лучше родных русских мест ничего нет на свете. Всякие там заграницы и страны далекие – вовсе не так интересно. Отец в войну их все прошел, он знает.
Сенька по натуре домосед и, хотя зовут его мечтателем, ни о каких дальних странах не мечтает. Вот Митя на Кавказе служил, так говорит, что там даже леса нет, а одни сады с пальмами и ходить в них нужно только по дорожкам.
– А березки есть? – интересовался Сенька.
– Березок не видал. Может, и есть, да там, на турецкой границе, не встречал я их.
– А речка есть там?
– Речки есть, и море даже есть, а такой, как наша, нет, – говорил Митя.
– И правда неинтересно, – соглашался Сенька.
Все свои восемь лет он провел в Старых Двориках и дальше города никуда не выезжал. В городе шумно, жарко, беспокойно, и Сеньку всегда тянуло обратно, в свои места, где он чувствовал себя просто и легко. Тут все знакомое, привычное, свое, даже люди, которых он знал наперечет и которые знали его. А что до развлечений, так и здесь их хоть отбавляй! Если нет дел по огороду, можно играть с ребятами и купаться, а зимой бегать по ледовой дорожке, проложенной по Гремянке, на коньках. А еще хорошо потолкаться на машинном дворе, где пахнет тракторами и грузовиками и отец иногда разрешает сесть рядом с ним и прокатиться до ворот. А то и Митя прокатит. В клубе через день крутят кино – в два сеанса. Не успел на один, иди на второй. Правда, прежде бабушка не всегда пускала Сеньку в кино, говорила, что накладно, зато сейчас его никто не ограничивает. Папка деньги дает, а если нет его, то и у мамы нетрудно выпросить. На кино она не жалеет! Вот только когда в город они едут вечером, в кино не попадешь. И все-таки Сенька почти ничего не пропускал: картины в клубе часто повторяются. Сегодня не видел, на другой неделе увидишь.
Сенька лежал с книжкой, а солнце поднималось все выше и выше, слепило глаза. Он позевывал, потягивался, строки перед ним расплывались, буквы бледнели. Еще минута, еще, и Сенька не заметил, как задремал. Разморило его на жаре, да и спал он в прошлую ночь мало.
Сквозь сон Сенька слышал журчание речки, и голоса птиц, и какой-то приятный шелест рядом с собой, и чмоканье. "Это Катька, – думал Сенька. Травку щиплет. Хорошо..."
Вдруг Сенька проснулся от непонятного треска над ухом и, открыв глаза, ужаснулся. Рядом с ним Катька трепала книжку.
– С ума сошла! – в отчаянии закричал Сенька, вырывая из Катькиного рта книжку. – Эх, ты!
Катька отошла, дожевывая оторванную страницу и довольно помахивая куцым хвостом.
А Сенька... Сенька листал потрепанную козой книжку:
– Эх ты, бесстыжая! Сколько нажевала! И хоть бы с начала, а то с самого конца, все нечитаное...
В книжке не хватало по крайней мере десятка последних страниц.
Сенька посмотрел вокруг и, убедившись, что он один, заплакал. Надо ж было заснуть и довериться этой Катьке!
Он плакал долго, размазывая кулаком слезы и вздрагивая всем телом. А Катька как ни в чем не бывало ходила поодаль и вновь пощипывала траву.
– Правду папка сказал, не нужна ты! Одна морока с тобой! – погрозил ей Сенька и спустился к речке.
Тут он разделся и пошел в воду. "Хоть искупаться с горя, и то хорошо!"
После купания к Сеньке вернулось хорошее расположение духа, и он даже улыбнулся, взяв в руки потрепанную книжку. "Если Мите расскажу, не поверит", – подумал он.
Вскоре из леса показались ребята, которых Сенька видел утром.
– Загораешь? – еще издали закричал Серега.
– Да вот козу пасу, – объяснил Сенька. – Мать купила.
Оказалось, что девчонка, которую он не узнал утром, была Сушкова.
– Это наша, – сказала Оля. – Чего-то она удой понизила, вот мамка ее и продала! Кать! Кать! Кать! – позвала она козу и сунула ей в рот руку.
– Вам-то она к чему? – спросил у Сеньки Максим Копылов – самый старший из ребят.
Сенька только плечами дернул.
– Как это к чему? – возразила Оля. – Для хозяйства. Корову у них отобрали, так хоть коза будет.
– Никто у нас корову не отбирал, – возмутился Сенька. – Мы ее сами в совхоз продали.
– "Сами"! – захихикала Сушкова. – Если бы сами, так твоя мать тоже в совхоз пошла бы. А она не идет!
– Может, ей нельзя. Немолодая! – понимающе произнес Леша и, стараясь перевести разговор на другую тему, показал Сеньке полное ведро грибов. Одни белые! Пятьдесят штук!
Сенька не знал, что ответить по поводу матери. Ему стало обидно, что хитрая Оля уколола его да еще про козу сказала, что она нехорошая.
А Оля тут как тут:
– Да ты не огорчайся. Катька-то, в общем, ничего! С молоком будете и с сыром. Самим можно варить. И себя обеспечите, и в город свезти можно...
– Тебе все свезти да свезти! – возмутился Максим. – Ты и грибы небось не для себя, а для рынка собираешь.
– А что ж! – призналась Оля. – Мамка поедет на базар, знаешь, сколько денег привезет. Платье новое мне справит. У меня тоже одни белые, штук сорок!
"Почему-то моя мамка грибы для продажи не собирает, – подумал Сенька и тут же спохватился. – Опять я..."
Тем временем все ребята напали на Олю, и Сеньке даже стало жалко ее.
– Она не виновата, если мать торгует, – сказал он.
– Защищаешь потому, что у тебя самого мать такая! – зло сказал Серега. – Вот и торгуйте вместе своим козьим сыром! А мы пошли!
Серега двинулся к мосточку, за ним пошли Леша и Оля.
И только Максим дружески похлопал Сеньку по плечу:
– Ты не серчай! Верно он говорит! Сушковы – известные торговцы, как бабка твоя была. А мать у тебя хорошая, только несознательная. Пока!
"Вот и он сказал, что мамка несознательная", – с горечью подумал Сенька.
И уж от самого мосточка донеслись до него слова Максима Копылова:
– Зря ты, Серега, мальца обидел. Подрастет – сам поймет. А сейчас что ж ему, с матерью воевать? Не по Сеньке шапка!
"Почему шапка? – не понял Сенька и даже голову потрогал. – Никакой шапки у меня нет, и кепку я дома оставил. А Максим говорит: не по мне шапка!"
4
Дома Сенька застал только Митю. Брат заехал перекусить. Мать еще не вернулась.
– Ну как, козовод, дела? – весело спросил брат.
– Вот, съела, – сказал Сенька и показал потрепанную книжку.
– Как бы эта коза всех нас не слопала, – сказал Митя, и Сенька не понял, шутит он или нет.
Настроение у Сеньки испортилось, а когда приехала мать, и совсем стало худым.
Яблок она продала всего лишь половину и сказала, что завтра к вечеру поедет вместе с Сенькой.
– В две руки быстрее, да и тяжело мне одной, сынок!
– Мне книжки надо купить для второго класса и тетради. Скоро в школу, – сказал Сенька.
– Освободимся пораньше и купим, – пообещала мать.
Сенька подумал-подумал и решил уцепиться за последнюю соломинку:
– А Катька как же?
– С утра, сынок, попасешь, а потом возле дома привяжем, – сказала мать. – Разок и здесь погуляет.
Хочешь не хочешь, придется ехать. И коза не спасла!
"Ну и пусть, – решил Сенька. – Это завтра. А сегодня чего думать! Пойду-ка гулять".
Пока мать возилась в чулане, Сенька выбежал на улицу. Поблизости ребят не оказалось, и он направился в конец деревни. Там у машинного двора наверняка кто-нибудь есть.
Возле конюшни он заметил несколько старших мальчишек, которые распрягали лошадей. Был среди них и Максим. Сенька подошел.
– Ребят не видел? – спросил он у Копылова.
– А чего они тебе? – ответил Максим, выводя лошадь из оглоблей. Тпру-у!
– Да так просто. Поиграть.
– Хочешь с нами коней купать? – предложил Максим. – Ты на лошади-то когда сидел?
– Сидел, – соврал Сенька, хотя на самом деле только мечтал об этом.
На тракторе он ездил, на машине катался, а вот верхом никогда. Однажды, правда, Митя посадил его на лошадь, да, как на грех, мать поблизости оказалась. Подбежала и сняла Сеньку: "Что ты! Разобьется он, маленький!"
Максим протянул Сеньке поводья, а сам пошел в конюшню спросить.
Из ворот вышел однорукий дядя Яков, недоверчиво оглядел Сеньку с головы до ног, почесал нос:
– Ну что ж, валяй! Да смотри лошадь не раздави! Велик больно!
Конюх легко подхватил Сеньку одной рукой и посадил на серую кобылу.
– Держись, брат! В старое время кавалерист бы из тебя вышел добрый! торжественно произнес дядя Яков и протянул Сеньке ремень. – Ну ничего! Наездником будешь в цирке.
Сенька сидел, широко расставив ноги, и блаженно улыбался. Большего счастья он еще не испытывал.
– Н-н-но! – крикнул Копылов и подтолкнул свою лошадь ногами.
И Сенька, шлепнув по бокам серой кобылы босыми пятками, крикнул:
– Но!
Лошадь послушно двинулась. Ехали впятером: Максим, еще трое пятиклассников и Сенька. Ремень в Сенькиных руках дрожал, сам он неудобно подпрыгивал на широкой спине лошади и испуганно нагибал голову при каждом ударе лошадиного хвоста. А хвост у кобылы оказался, как назло, ужасно длинным и чуть не доставал до Сенькиной спины.
Но вот Сенька постепенно приноровился к ходу лошади и, подпрыгивая в такт ее шагам, устроился поудобнее, не так, как в начале пути.
– Ну как? – спросил на ходу Максим. – Жив?
– Жив! – радостно ответил Сенька и вдруг подумал: "Как же я с нее слезу?"
Купали лошадей почти у самой плотины. Там, где скот протоптал спуск к воде. Когда подъехали к речке, ребята ловко соскочили с лошадей и сразу повели их в воду.
Сенька тоже задрал левую ногу назад и ловко скатился по гладкому кобыльему боку на землю. Получилось, что он спрыгнул, и довольно неплохо. Потом взял кобылу под уздцы и повел в речку, вовсе забыв раздеться.
– Ты бы штаны снял или хоть засучил, – посоветовал кто-то из ребят.
– Ничего, – бойко сказал Сенька, которому уже нечего было терять: он стоял по колено в воде. Брюки его промокли и надувались, как резиновые камеры.
Пока мыли лошадей, не заметили, как огромная черная туча заслонила небо. Поднялся сильный ветер, взметнувший клубы пыли и песка, страшно зашумели деревья. Где-то сверкнула молния.
– Заканчивай! Кажется, гроза будет! – поторопил Сеньку Копылов.
Когда вывели лошадей из воды, ветер усилился. Молния сверкнула еще ближе, над лесом. Треснула и с грохотом свалилась на плотину кривая березка.
Сенька пытался забраться на мокрую, скользкую спину лошади, но кобыла дергала задом, и Сенька отскакивал в сторону, чтоб не попасть ей под ноги. Пришлось ребятам помочь – взгромоздить Сеньку на лошадь.
Обратно поехали мелкой рысью...
И это испытание Сенька выдержал с честью. Он не видел ни молнии, ни дождя, ни ветра, ломавшего ветви деревьев.
Что ему гроза, когда он мчался на лошади, ничуть не отставая от старших ребят!
Из конюшни Сенька бежал домой в полной темноте, под косым ливнем. На глазах у него повалилось еще несколько деревьев. Ветер гнал по проводам, от столба к столбу, сломанные ветви. Настоящая буря!
Взбежав на крыльцо своего дома, Сенька остановился, перевел дух и спокойно, с видом собственного достоинства переступил порог. И пожалуй, дома его приняли бы за настоящего водяного, если бы не Сенькино лицо, на котором царило полное блаженство.
– Боже ты мой! Где ты пропадал? Мы здесь с ума посходили! – бросилась к Сеньке мать.
И даже Митя с отцом не выдержали.
– Хорош! – произнесли они в один голос.
– Мы лошадей купали! – сказал Сенька нарочито равнодушным тоном, словно всю жизнь только и занимался этим делом. И пояснил: – На Гремянке.
– Каких лошадей? Зачем? С кем? – хлопотала вокруг Сеньки мать. Ногу-то, ногу подними! Дай штаны снять!
– Известно, совхозных, – сказал Сенька. – С ребятами. Нам дядя Яков поручил.
Через несколько минут, переодетый во все сухое, Сенька сидел вместе со всеми за столом и прислушивался к бушевавшей за окном буре.
– Давненько такой грозы не было! Правда, году в тридцать девятом, перед войной, еще сильней ураган прошел, – вспомнил отец. – Крыши посрывало в деревне, а одну избу и вовсе разбило на щепки...
– Типун тебе на язык! – перебила мать. – Наговоришь! И так сердце заходится.
– Деревья и сейчас поломало. Я сам видел, – добавил масла в огонь Сенька. – Возле магазина ольху скрутило. А ветки так и летят по проводам!
– Ох, что будет, что будет! – вздохнула мать. – Все яблочки небось посшибает! Ни с чем останемся!
– Так это лучше! – воскликнул Сенька. – Срывать не надо. Подбирай на земле, и все там.
– Зелень посшибает незрелую, кому она нужна! Разве ее продашь? продолжала мать. – Наделала эта гроза бед!
"И хорошо! – подумал про себя Сенька. – Пусть все посшибает!"
– Ты, Лена, хоть бы на стол яблочков когда положила! Для нас-то, для своих, – сказал отец. – А то все для продажи, для продажи.
Мать смутилась. Лицо ее покрылось красными пятнами.
– Да разве я не даю? Ведь все наше. Взяли бы, – сказала она, поспешно вставая из-за стола. – Вот они, пожалуйста, кушайте. Вот!
И она поставила на стол корзинку с нераспроданными яблоками.
5
На следующий день после обеда Сенька отправился с матерью в город. Взяли две корзинки. Мать хотела прихватить и третью, но Сенька отговорил.
Мать не спорила, только пожалела:
– Пропадут! Ох, пропадут! Ведь все три дерева гроза обтрясла. Куда теперь денешь!
В автобусе оказалось свободно. Через десять минут они уже добрались до станции. Подошедшая электричка была дальней – вагоны переполнены. Сенька протиснулся в дверь с неудобной корзинкой, мать – за ним. Дальше пройти трудно – пришлось остановиться в тамбуре, где тоже было много народу. На остановке люди спотыкались об их корзинки, многие откровенно ругались:
– Опять мешочники!..
Сенька уже привык к этому и безропотно передвигал свою корзинку с места на место.
– Ничего, доберемся как-нибудь, – успокаивала мать, гладя Сеньку по голове. – Ты ее сюда, к краешку, поставь!
Город их встретил привокзальной сутолокой, шумом, раскаленным асфальтом, душным, дымным воздухом. Видимо, уже кончились на заводах смены, скоро пойдут с работы покупатели.
В метро опять толкучка у дверей вагонов, опять недовольные взгляды и голоса:
– Дайте же пройти! Ох уж эти мешочники!
Сенька съеживался в такие минуты, терялся, не зная, как лучше поставить корзинку, а мать неуклюже поворачивалась то влево, то вправо, давая дорогу: "Пожалуйста! Проходите, пожалуйста!"
Когда вышли из метро, Сенька спросил:
– Почем просить?
– Сейчас посмотрим, сынок, – ответила мать. – Вот только пристроимся.
Она озиралась по сторонам, ища глазами милиционеров. Их, к счастью, не оказалось, но зато возле самого вестибюля метро они увидели палатку, где торговали яблоками.
– Пойдем дальше, – потащила Сеньку мать. – Вон туда!
Они прошли мимо церкви, пожарной команды и кинотеатра, миновали улицу, уходившую под арку нового дома, но тут опять увидели два лотка с яблоками.
Сенька послушно поспешал за матерью и, заметив ее огорчение, сам предложил:
– Может, за угол?
Дотащились до угла, но и там их ждала неудача. На противоположной стороне улицы раскинулся фруктовый бараз.
– Поедем-ка, сынок, в другое место, – предложила мать.
Они вернулись в метро и доехали до следующей станции.
И опять огорчение: фургон и рядом палатка.
– Наверное, болгарские завезли или еще откуда, – объяснила мать, отбирая у Сеньки корзинку. – Устал, сынок? Давай я.
Пришлось снова спускаться в метро. Сенька встал к кассе за пятаками и нарочно выбрал самую длинную очередь. Чтоб мамка хоть отдохнула чуть-чуть!
Через пятнадцать минут они уже оказались на другом конце города. И здесь возле метро стояла палатка. Но яблок в ней не продавали. Только овощи.
Лицо у матери просветлело, и даже Сенька обрадовался: не метаться же весь вечер по городу.
Отошли чуть-чуть от метро, свернули к скверику, посмотрели, нет ли поблизости милиционера. Слава богу, нет!
– Давай здесь, сынок! – сказала мать, ставя одну корзинку к ограде сквера. – А я на тот уголок пойду.
– А почем? – спросил Сенька. – Сколько просить?
– Тридцать копеек пара, – уверенно сказала мать. – Только поосторожнее. Смотри!
Сенька приподнял тряпку с яблок и принялся за дело:
– Яблочки! Кому яблочки! Белый налив!
Первый покупатель – высокий худощавый мужчина в клетчатой рубашке подошел к Сеньке:
– Почем?
– Тридцать пара, – сказал Сенька.
– Давай четыре штуки, – сказал покупатель и протянул Сеньке мелочь.
Начало положено!
– Есть яблочки! Прямо с дерева! Кому? Кому? – кричал Сенька.
Покупатели шли. Брали и на тридцать, и на шестьдесят, а какой-то летчик взял даже на рубль двадцать. Сенька заметил, что яблоки покупают почти что одни мужчины. Женщины подходят, смотрят, спрашивают цену, говорят "дорого" или вовсе ничего не говорят – и уходят.
В самый разгар торговли подошла мать, подождала, пока схлынут покупатели, спросила:
– Ну как?
Сенька показал полупустую корзинку:
– Ничего!
– Может, дешевим? – сказала мать. – Давай-ка попробуем: рубль за пяток.
– А не дорого?
– Почему дорого?
Рубль так рубль!
– Белый налив! Прямо с дерева! Кому? – опять закричал Сенька.
И вновь появились покупатели. И вновь мужчины брали яблоки, а женщины уходили. Только одна, с девочкой, протянула Сеньке полтинник и сказала:
– Дай на пятьдесят копеек!
Сенька подумал и отдал ей три яблока.
Тут он издали заметил милиционера, быстро прикрыл корзинку и отбежал в сквер.
Милиционер направился мимо, взглянул на Сеньку и ничего не сказал: видно, он шел домой.
Сенька посмотрел на другой конец сквера, где стояла мать. Оказывается, она тоже заметила опасность и скрылась в подъезде. Но милиционер даже не посмотрел в ее сторону.
Теперь Сенька уже не выкрикивал: "Яблочки! Белый налив! Прямо с дерева!"
– Кому? – спрашивал он вялым голосом, и то лишь тогда, когда появлялся прохожий-мужчина. Женщин он вообще пропускал. Все равно ничего не берут!
Правда, одна женщина сама подошла к Сеньке с вопросом:
– Что у тебя?
Сенька молча показал на яблоки.
– А-а! – сказала женщина и ушла, даже не спросив цену.
Яблоки все-таки постепенно таяли. Осталось не больше трех десятков.
Услышав Сенькино "кому?", остановились две девчонки – школьницы с учебниками в руках. Видно, только что купили.
"А мы так и не купили", – подумал Сенька и, не зная, как выразить свое огорчение, протянул девчонкам по яблоку:
– Берите!
– Что ты! – удивились девчонки. – Мы вовсе и не собирались, а просто посмотрели.
– Берите! – сказал Сенька. – Чего там!
– Ну спасибо! – поблагодарили девчонки и, отойдя от Сеньки на несколько шагов, недоумевающе переглянулись. – Чудак! Бесплатно отдает, как при коммунизме!
Сенька вспомнил, как он впервые приехал в город. Это было еще до школы. Наверное, за полгода, а то и больше. Тогда они с матерью привезли лук. Самый первый, что выращен не на огороде, а дома, в ящиках. Мать возила тогда в город и молоко, а Сенька помогал ей. В то утро, попав на привокзальную площадь, Сенька начал здороваться со всеми встречными. Он так привык. В деревне он всегда здоровался на улице. Даже с посторонними. И отец его так учил, и мать. А тут, в городе, Сенька растерялся. Прохожих так много, что он не успевал произносить: "Здравствуйте!" Многие отвечали ему с удивлением, а другие просто проходили мимо, видно даже не заметив Сеньки.
– Что ты здороваешься? – удивилась мать.
Сенька удивился не меньше ее: "Сама говорила, что со взрослыми надо здороваться!"
И вот уже Сенька много-много раз ездил в город. И чем чаще ездил, тем больше чувствовал себя здесь каким-то совсем чужим. Приехал, продал все, что привез, не попался на глаза милиционеру – и хорошо!
И может, сейчас впервые он был доволен, что поступил не так, как всегда. Взял да и отдал девчонкам яблоки! Просто так! Пусть себе удивляются! Ведь на самом деле он вовсе не жадный! И ему совсем не нужны эти деньги!
Начало уже вовсю смеркаться. Рваные тучи застлали предвечернее небо. Было душно и неспокойно, словно перед грозой.
Бесконечный поток машин двигался по улице – ехали автобусы, троллейбусы, легковушки. Люди спешили по каким-то своим, неизвестным Сеньке делам, смеялись, переговаривались. В домах и витринах магазинов зажигались огни. Вспыхнули матовые шары над сквером и дальше, вдоль улицы. Город тонул в сумеречной дымке – огромный, чужой, непонятный.
Мимо пробежала стайка мальчишек, обронив на ходу обрывки фраз о цирке и каком-то представлении на стадионе. Медленно прошла женщина с детской коляской. Вдоль тротуара проехала мороженщица, и рядом с ней прихрамывал инвалид, который рассказывал что-то веселое, – они смеялись. Женщина даже остановилась и произнесла: "Ох, уморил меня, Васькин! Не могу!"
"Им хорошо!" – с завистью подумал Сенька и, вспомнив, что совсем забыл про яблоки, тоскливо произнес:
– Кому?
Остановилось еще несколько покупателей. Подвыпивший гражданин подбросил в ладони яблоко, покачнулся, с трудом поймал его и опустил в корзину со словом: "Фрукт!"
Подошел старичок, взял пяток яблок, внимательно посмотрел на Сеньку, сказал:
– Учиться бы тебе, молодой человек! – и ушел.
"Словно я не учусь", – с обидой подумал Сенька.
Полная женщина нагнулась над Сенькиной корзинкой и долго перебирала оставшиеся яблоки: брала в руки одно, потом меняла его на два и опять – на одно, но покрупнее.
– Сколько? – спросила она, наконец выбрав три яблока.
Сенька хотел сообразить, сколько просить за три штуки, но растерялся и никак не мог подсчитать.
– На тридцать копеек две штуки, – сказал он и добавил: – Или на рубль пять!
– Так что же это у тебя получается! – возмутилась женщина. Пятнадцать копеек штука или двадцать?
Сенька совсем растерялся.
– Да, – произнес он. – Так.
– Спекулянты несчастные! – воскликнула женщина, бросив Сеньке тридцать копеек и одно яблоко. – А наверное, еще пионер!
– Нет, я октябренок! – признался Сенька.
– Еще лучше! – совсем рассердилась женщина и двинулась по тротуару, шурша платьем.
"Почему спекулянты? – подумал Сенька. – И почему несчастные?"
Он посмотрел в корзину. Там оставалось четыре яблока.
"А ну их!" – решил Сенька и, прикрыв яблоки тряпкой, взял корзинку на руку.
Он подошел к матери и передал ей несколько замусоленных рублей и горсть мелочи:
– Поедем! А то я пить что-то хочу!
Мать как раз продала все яблоки, настроение у нее было хорошее.
– Конечно, сынок, поедем! – сказала она ласково. – А попить я и здесь тебе куплю. Сладенькой. Ты умница у меня. Завтра опять поедем. Яблок-то много еще! А они смотри как хорошо идут...
Всю обратную дорогу Сенька молчал. И только когда подходил уже к Старым Дворикам, он вспомнил:
– А книжки-то и тетрадки мы так и не купили...
Хотел еще что-то сказать, да не стал. Опять мать скажет: "Мал ты, сынок! Не понимаешь..."
6
До чего же много в жизни непонятного! И верно, мал еще... А понять все ох как хочется! Матери хорошо говорить, она большая. Да только и она, видно, не все понимает. Купила зачем-то козу и радуется. А к чему она? Вот и Митя говорил: "Не совсем сознательная". И Максимка Копылов... Они понимают. Про бабушку Максим правильно сказал. Но бабушка умерла, а ничто не меняется. Вот-вот уже почти начало меняться – и стоп. Опять чуть ли не каждый день в город: то яблоки, то редиска, то зелень всякая! И зачем матери столько денег! Отец приносит, Митя. За корову заплатили. Да и в городе сколько навыручали! А мать – все еще и еще. Хоть бы купила что-нибудь. Телевизор, как у других. Или мотоцикл Мите. Он давно хотел. А если бы с коляской, так и всем ездить можно! Так нет! Радио купили год назад – и все! Вот козу эту еще. Да на что она? А если бы мать в совхозе работала, и ей бы платили! Хватило бы! И на одежду не много нужно! А на еду и подавно. Своего много. Магазин рядом. А в магазине что – дорого? "Спекулянты", наверное, это что-то нехорошее. Хоть и "несчастные", а зло это женщина сказала, ругательно...
Всю ночь ворочался Сенька с боку на бок. Ну, не всю, а полночи наверняка. На луну смотрел раз десять. Она прямо над средним окошком светила. С правой стороны наполовину отрезана, как яблоко какое ножом отхватили. На стене фотографии рассматривал. Хоть темно, а все равно видно. Он их все наперечет знал. Наверху бабушка с дедушкой. Настоящего дедушки Сенька никогда не видел, а только на фотографии этой. На ней и бабушка и дедушка еще молодые совсем – на стариков не похожие. Рядом с ними Митя на двух карточках: маленький, голый, попкой кверху, и в армии. В форме он красивый был. Пограничник! А еще есть – отец на войне. Около танка стоит, а голова перевязана. Ранен был. Потом – мать. Девочкой, когда в школе училась. Школа раньше далеко была. Ребята и учились и жили там. Мать, говорят, занималась хорошо! За это ее и сфотографировали. С отцом они в школе познакомились. Он из другой деревни ходил. Ниже всего карточка, где они как раз поженились. И Сенькина карточка – тут же рядом. Правда, нехорошая. Он плохо на снимках получается. Как испуганный! По соседству от Сеньки отцовы братья-близнецы. Оба они погибли. На войне. И материна сестра тоже погибла. В Германии где-то. Угнали ее туда фашисты. А на карточке она девочка совсем, классе в третьем, видно. Над самой Сенькиной головой – грамоты. Одна отцовская – военная. Там все города написаны и реки заграничные, где он побывал. А вторая – Митина – из совхоза. За работу на уборке. Отцу тоже давали такие. Но их очень много, и он не повесил...
Сенька опять повернулся, теперь – на спину. Все, что на стенке, он наизусть знает, а вот не на стенке...
Свет луны падал на Сенькино одеяло и на занавеску, за которой спали отец и мать. Занавеска еле заметно колыхалась, лунные полосы дрожали на ней и вдруг начали как-то странно прыгать. Почему? Да ведь это Сенька сам задел ногами занавеску – вот они и запрыгали. Сенька посмотрел на пол, где тоже лежали лунные полосы, – они не двигались, будто уснули. И Митя давно спал: во сне он всегда посапывает и иногда кашляет. Это от папирос.
