Текст книги "В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше"

Автор книги: Сергей Снегов

Соавторы: Ольга Ларионова,Вячеслав Рыбаков,Александр Шалимов,Лев Куклин,Виктор Жилин,Игорь Смирнов,Александр Хлебников,Феликс Дымов,Галина Усова,Наталия Никитайская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц)

В злую волю сумасшедшего маньяка не верили. Но программа была налицо, ходила по рукам. Академики разводили руками: крепкий орешек! По всем правилам компьютер такую программу не мог принять. Основа основ: защита от дурака! Тем не менее ГАМ не только «слопал» этот бред, но и пытался его разрешить, пока, как выразился Маркарян, «не свихнулся сам».

Весь Академгородок был поднят на ноги, У Шевцова забрали кассету с «безумными письменами», лучшие программисты Столицы засели к терминалам. Срочно командировали специалистов в «Сосновую рощу» – разбираться с местным компьютером. Специальные люди занялись сбоями сигнализации. Маркарян разыскал и вытащил в центр бывших коллег Соколовского Заперся с ними в кабинете.

Шевцов вышел на улицу – отдышаться. Присел в сквере на скамейку. Голова шла кругом. С утра сплошная гонка. Только что он разговаривал по фону с шефом. Оказывается, делом заинтересовался Совет, требовал ускорить розыск. Шутка ли, угробить один из мощнейших компьютеров планеты! Это надо суметь… Неужели Соколовский этого и добивался?

Пискнул зуммер радиофона.

– Алло, Толя, вы еще не потеряли интерес к нашему отделу? – Голос низкий, певучий – не спутаешь.

– Ева? – удивился Шевцов. – Что случилось?

– Вы у академиков – я знаю… Так вот, слушайте… Когда вы ушли, я связалась с иногородними коллегами – попросила сообщать о сбоях. Недавно что-то похожее было в Подольске. И опять входная сигнализация вычислительного комплекса!.. Я подумала, вас это заинтересует…

У Шевцова перехватило дыхание: Подольск! Там же на днях пущен «Фаэтон» – суперкомпьютер нового поколения! Как он мог забыть!

– Когда это случилось? – Голос плохо слушался.

– С час назад, – сказала Ева.

Шевцов вскочил как ужаленный, бросил на ходу в микрофон:

– Ева, милая, простите! Я – в Подольск! Спасибо вам…

Уже в воздухе он связался с отделом. Шеф понял с полуслова.

– Высылаю группу! Ты – старший! С Подольском свяжусь сам. – Помолчал секунду. – Эх, Толя, дали мы с тобой маху!.. Не опоздай!

Они опоздали – Соколовский ушел буквально из-под носа. Пока шеф надрывался по видео, призывая руководство Подольского комплекса к действиям, беглец отбыл в неизвестном направлении.

Расследования не понадобилось – «программа Соколовского» уже была в руках ошарашенных специалистов. История повторилась. Неожиданный всплеск мощности, предельная нагрузка, снятие блокировок… К счастью, «Фаэтон» выдержал испытание. И самое поразительное – выдал «решение»: несколько изящных, простых внешне уравнений, от которых математика Подольского центра – старого, заслуженного профессора – едва не хватил удар.

Результаты тут же передали в Академгородок – впечатление разорвавшейся бомбы!

Больше здесь делать было нечего. Отослав группу, Шевцов полетел к академикам. Теперь все решалось там…

Первое ошеломляющее сообщение пришло из «Сосновой рощи». Там вроде бы разобрались с местным био-компьютером.

Оказалось, что команда на выключение сигнализации была сформирована в недрах самой машины. В нужный момент биомозг как бы «подыграл» беглецу!

Если отбросить мистику, то выходило, что Соколовский мог издалека влиять на квазиживую субстанцию современных интеллектуальных систем – полная неожиданность для специалистов! Вероятно, тем же способом он нейтрализовал сигнализацию в Академгородке и Подольском центре…

Следующая информация поступила от группы, работавшей над «безумными письменами». Ее возглавлял Маркарян.

В свое время Соколовский, для собственных нужд, сотворил нечто вроде «математической стенографии».

Хаотические каракули «безумного математика» оказались какими-то сложнейшими вычислениями самого общего порядка. Даже беглая расшифровка дала потрясающие результаты. В Ученом совете – шок.

Когда из «Сосновой рощи» доставили весь «архив Соколовского», стало ясно: чтобы переварить это, потребуется не один месяц.

От уравнений, выданных «Фаэтоном», темнело в глазах – математики отказывались верить! В простейшей форме были заключены многомерные фантасмагории с пугающими свойствами – разум пасовал. Безусловно, между «решением» и «письменами» имелась четкая связь.

Круг замкнулся – все действия беглеца имели совершенно определенную цель: ему требовалось решение «программы»! Но для чего? Что он замыслил в конечном итоге?… Этот вопрос мучил не только Шевцова.

Близилась ночь – никто не расходился В рабочем кабинете главного специалиста было душно – не справлялись кондиционеры. Шевцов вышел в темный холл – передохнуть. Ломило затылок: многовато математики за один раз!

Из открытого окна тянуло свежестью. Вдалеке, за блестящим валом зеленого пояса, сиял огнями город.

Выше всех вздымалась ступенчатая башня Координационной службы – там заканчивалась подготовка к чрезвычайному поиску.

Хлопнула дверь. На мгновение выплеснулся яростный гул голосов – спорили математики. Кто-то подошел сзади. Шевцов покосился: Маркарян! Сгорбленный, угловатый, осунувшийся. Но в глазах веселый блеск.

– Что, инспектор, все мучаетесь, как поймать этого субъекта?

Голос – как из трубы – перекатывался в пустом зале.

Шевцов вздохнул, сказал тихо:

– Решение Совета – найти в течение суток!

– Эт-то они зря!.. – Маркарян покачал головой. Не надо его ловить…

Шевцов пожал плечами: что тут скажешь!

Главный специалист сцепил руки за спиной, качнулся.

– Дело заключается в том, уважаемый мистер Холмс, что вряд ли вы его поймаете… если он этого не захочет!

Шевцов обернулся. Маркарян – высокий, костлявый – темным силуэтом маячил над ним.

– Да, да, не удивляйтесь!.. Вы думаете, сумасшедший гений? – Он выставил вперед челюсть, фыркнул. – Черта с два, милейший! Человеческие способности, даже гениальные – все-таки остаются человеческими.

Они имеют предел, понимаете?… А здесь, – он развел руками, – извините! – ни в какие ворота не лезет! Ведь мы даже не можем сказать, к какой области знаний относятся его расчеты! Мы их не понимаем! Не доросли, черт побери! – Маркарян наклонился, глаза сверкнули. – Это даже не завтрашний день!..

У Шевцова сжалось сердце. Сказал поспешно:

– Да кто же он, по-вашему? Пришелец?… Подкидыш сверхцивилизации?… Чепуха какая-то!

Маркарян шумно вздохнул, выпрямился.

– Ну зачем сразу пришелец!.. В том-то и дело, что это наш брат, землянин… – Маркарян замолчал, пожевал губами. – В свое время я неплохо его знал. Можно сказать, дружили… Правда, характерец у него был… Ну да ладно! Всю жизнь у него была одна навязчивая цель: качественно улучшить хомо сапиенс как вид. Ни много ни мало! Чуете?… И он все-таки добился своего! Правда, дорогой ценой. Да, да, молодой человек, Соколовский – это уже хомо модернис, человек модернизированный! Наше будущее!..

– Постойте, постойте… – взмолился Шевцов. – Вы хотите сказать, Соколовский – сверхчеловек?… Допустим. Но для чего тогда эта нелегальщина? Побег и прочее… Зачем так сложно?

– Не знаю, дорогой, не знаю! – Маркарян упрямо потряс головой. – Очевидно одно: Соколовский переделал свой разум, шагнул на качественно новую ступень мышления. Мы его не понимаем, а «Фаэтон» – понял!.. Вы слышали о его биостимуляторе?… Это первый опыт. Пусть варварский, торопливый – но удачный! Уже ясно: он мыслит и быстрее и сильнее нас. Он выработал в себе способность непосредственного общения с квазиживыми компьютерами – представляете перспективку?! Ого!.. – Маркарян взмахнул рукой. – Я думаю, с ним произошло своеобразное замыкание: перестимулированный мозг замкнулся сам на себя. Весь смысл существования – в решении Проблемы. Какой?… Пока мы можем только гадать…

Шевцов молчал. Вспомнилось рыхлое, неподвижное лицо Соколовского, его потухший «взгляд в себя». Неужели это наше будущее?… Ох, не хотелось бы! Правда, Маркарян убежден, что Соколовский перестарался. То есть при правильной дозировке «система Соколовского» открывает путь в новое качество? Хомо модернис, но с человеческим лицом! Заманчиво, ох как заманчиво…

Маркарян поднял голову, невидяще уставился в окно.

– Беда в том, что он вечно спешил. Всегда! Даже сейчас! Наверное, и удрал поэтому. Это самый быстрый путь. Представляете, сколько бы времени он потерял, чтобы всех убедить! Да и кто бы его допустил к «Фаэтону»?… Вот так-то, уважаемый… А вы говорите: держи-хватай!..

Шевцов не сразу сообразил, что в кармане давно пищит фон. Достал, поднес к уху. Маркарян, покачиваясь, смотрел в окно.

– Толя, это Калинкин! – Голос был тихий, словно приглушенный. – Он вернулся!..

– Что? – Шевцов судорожно стиснул аппарат. – Когда?

– Не знаю, – донеслось из фона. – Я проходил мимо, увидел свет, зашел – сидит! В общем, я сейчас у него. Принес поесть…

Шевцов перевел дыхание, взглянул на Маркаряна.

Тот слушал.

– Ну и как он? – спросил Шевцов. – Что делает?

– Пишет! – коротко ответил Калинкин.

– Пишет, – словно эхо повторил Шевцов. – Но он что-нибудь объяснил?

Несколько секунд аппарат молчал. Чуть слышно потрескивал эфир.

– Это безнадежно, Толя, – отозвался наконец Калинкин. – Ничего не изменилось. Он занят тем же делом…

ИГОРЬ СМИРНОВ
ЭНЕРГИЯ ПРОТЕСТА
Рассказ

I. КТО ВЫ, ЗАГРАНЦЕВ!

Было около двух часов ночи.

Участковый неторопливо вышел на центральную аллею, вглядываясь в густую тень парка, затем свернул к реке. Внезапно звук его шагов затих: тот, кем интересовалась милиция, сидел на скамейке – сидел непринужденно, расслабленно, как у себя дома. Ошибиться было невозможно: высокий, белокурый, в помятом коричневом костюме в крупную клетку, с большими сильными руками, брошенными на ребро спинки скамьи. Голова чуть запрокинута назад, глаза закрыты, в уголках губ страдальческие складки…

Участковый покашлял в кулак, подошел ближе:

– Гражданин Загранцев!

Это ему пришлось повторить трижды. Наконец веки белокурого нехотя поднялись. Он безучастно посмотрел на милиционера:

– Вы что-то сказали?

– Чего ж это вы сбежали от нас, гражданин Загранцев?

– Мне там не понравилось.

– Ну вот, не понравилось! А из-за вас пострадал человек.

– Какой человек?

– Тот, который охранял вас.

– Он здесь абсолютно ни при чем, уверяю вас.

– При чем – ни при чем… Раз проворонил задержанного, значит, при чем… Ну ладно, там разберемся.

А теперь – пройдемте со мной.

Белокурый медленно поднялся, руки его скользнули в карманы. Участковый на всякий случай сказал:

– Гражданин Загранцев, следствие учтет, что при задержании вы не оказали сопротивления…

1. Из показаний свидетельницы М. И. Харченко

Ну что вам сказать? Работаю дворником в ЖЭУ. Человека, что у вас на фотографии, видела второго июля около пяти часов утра. Вышла, чтоб тротуар подмести, гляжу – он железобетонные плиты с дорожки газона на проезжую часть кидает. Я возмутилась. «Что вы делаете?» – спрашиваю. Думаете, он испугался, смутился?

Ничуть не бывало! Смотрит на меня такими невинными глазами и говорит: «Мешают». Мол, тут должна расти трава, это, мол, газон, а не что-нибудь такое.

По-моему, он ненормальный: станет ли нормальный человек заниматься такими делами? Разве только хулиганы. А на хулигана вроде не похож.

Пригрозила милицией – так ни один мускул не дрогнул. Спрашивает: «Я что-то неправильно делаю?» – «Да уж конечно, – говорю. – Люди, – говорю, – строили, строили, а вы разрушаете. Что ж в этом правильного?» Молчит, трет грязными ручищами лоб. Честно, мне даже жалко его стало – такой уж у него был жалкий и растерянный вид!

Милицию-то я все-таки вызвала – так сбежал, не видела и когда!

2. Из показаний свидетеля П. А. Ривлина

Наш заводишко, сами знаете, стоит на окраине города. Только отныне он величается громко: «Целлюлозно-бумажный комбинат». Уж верней будет – вредогешефт: одно делаем, другое уничтожаем. Вы только поглядите: целые горы лигнина! И все растут, растут… Да, да, лигнин – это отходы, обычные отходы, такое бурое вещество с мерзким запахом. От него гибнет все живое на сотни метров вокруг. Чистая тебе пустыня! А весной или после дождя отравленные ручьи сбегают в Сужу.

Это ж преступление, гражданин следователь!.. Вы тут человек новый, а я, считай, с рождения здесь и должен сказать: раньше в наших краях водилось уйма рыбы, разной рыбы! В лесах – дичи не перестреляешь, хоть каждый день ходи на охоту. А воздух какой был! Один сосновый бор чего стоил!.. Нынче ж сами видите, что стало с нашим краем… Эх-эх, покорители природы!

Да, да, отвлекся, простите.

Второго июля я пришел к комбинату рано. До смены целый час – дай, думаю, передохну на бережку Сужи. Сижу, это, и вдруг вижу: со дна реки выходит человек. Я не сразу признал его – до того он был весь облеплен тиной и грязью. И потом же, вышел-то из воды в одежде – тут и рехнуться недолго!

Поднялся, это, он на берег, в руках – две дохлые рыбины. Глядит на них, как на усопших родственников.

Признаться, струхнул я малость, хотел незаметно уйти, и тут меня словно кто в лоб обухом ударил: да это ж, вижу, наш главный инженер Виктор Ильич Загранцев!

Вот те на! Чего ж это, думаю, он там делал, на дне-то?

И потом, думаю, как он оказался здесь? Ведь он же в отпуске!

Окликнул – не отозвался. Тогда я подошел к нему.

«Виктор Ильич, – спрашиваю, – чего это вы тут делаете?» А он как глянул на меня… Так глянул – век не забуду! – и сказал: «Эх вы, люди!» И все. Сказал и пошагал со своими рыбинами к дороге.

Вот тогда-то мне и показалось, что он помешался…

Или это был кто другой – не знаю. Только после той встречи мне стало что-то не по себе.

Справка

Гражданин Ривлин П. А. с 27 сентября 19… г. по 29 декабря 19… г. находился на излечении в психиатрической больнице им. Бехтерева.

Печать. Дата. Подпись врача.

3. Из допроса свидетеля И. В. Есакова

Следователь казался сонным, вялым и вопросы задавал тихо, словно боялся разбудить себя. И начал почему-то издалека:

– Родились в этом городе?

– Да, конечно, – подтвердил Есаков.

– Расскажите немного о себе.

Свидетель с недоумением посмотрел на следователя, качнул головой:

– А чего рассказывать? До армии учился. После армии вернулся домой. Вот и все.

– Не совсем. Почему, например, вы ушли от родителей и поселились в общежитии?

– Ну… – Есаков замялся. – Хотел самостоятельности.

– Ясно. Прошу продолжать.

Есаков приподнял плечи, не понимая намерений следователя, уткнувшегося в бумаги, потом почувствовал себя увереннее и решил говорить обо всем, что придет в голову:

– После армии хотел поступить в институт – не вышло. Больше попыток не делал. Да и зачем? Все же не могут стать академиками, кому-то надо и у станка стоять.

– Конечно, конечно. А чем увлекаетесь? Каковы ваши интересы? Как проводите свободное время?

– Ну как… Читаем, телевизор смотрим. Гуляем. Любим музыку. Вот магнитофон приобрели. А с полгода назад у одного маклака удалось перехватить динамик на девять ватт. Выставили на балкон – орет на весь город!

– У вас плохой слух?

– При чем тут слух?

– Тогда не понимаю, зачем приобретать усилитель.

– Ну, это же… Это же для всех, бесплатно.

– А если я, предположим, не хочу слушать.

– Н-не знаю. – Есаков скривил губы. Он не мог понять, как это следователю может не нравиться то, что нравится ему самому. – Ведь записи-то что надо: Эмерсон, Аллен Купер, битлзы.

– Ясно. А вы не увлекаетесь отечественной эстрадой?

Есаков покровительственно улыбнулся. Попросил разрешения закурить.

– Вы, я вижу, боитесь прослыть космополитом?

– Нет, отчего же? – Следователь наконец разобрался в своих бумагах и, уперев локти в стол, опустил подбородок на сцепленные в замок пальцы. – Я бы не устал слушать, например, «Последний вальс», «Историю любви» и сотню подобных им, однако мне не доставляют удовольствия вещи, в которых мелодию и голос подменяет, простите, гвалт дерущихся гиен. Тихая, приятная музыка не помешает даже ночью, и совсем другое дело – бравурные, громкие звуки, которые определенно будут не по душе отдыхающему человеку…

Есакова начинали раздражать медлительность следователя, его слабый голос, дурацкие вопросы и суждения, абсолютно ненужные для установления истины.

– Тут, наверно, дело вкуса, – буркнул он недовольно.

– Совершенно верно, Иван Васильевич, дело вкуса и культуры человека. Но достаточно об этом. Итак, вы приобрели динамик. Соседи часто просили вас поубавить громкость?

– Было, конечно, мало ли капризных людей! Вон на нашем этаже живет такой Серега… Сергей Таран… Как включаем магнитофон – из себя выходит. Ему подавай классику и вот ваши «Последние вальсы». Ограниченный человек, чего с него возьмешь!

Следователь сонно засмеялся:

– Ладно, Иван Васильевич, бог с ним, с этим Серегой, раз он такой ограниченный! Давайте-ка теперь потолкуем о том, что у вас произошло в среду, второго июля. Точнее, третьего, – ведь это случилось после полуночи, не так ли?

– Так. – Есаков облегченно вздохнул, подался вперед. – Мы тогда долго гуляли. Вернулись в общежитие около часу ночи, а пока перекусывали, захотели послушать музыку.

– Громко включали?

– Да нет. Нормально.

– Почему же тогда были недовольны ваши соседи и жители соседних домов?

– Не знаю… Да ну, зла на них не хватает! Стали стучать в стены, прибежал в своей дурацкой пижаме Серега и назвал нас кретинами… Вы это словечко запишите в протокол на всякий случай…

В сонных глазах следователя заиграли живые искорки.

– «Требуя вежливости от продавца, будь сам вежлив!» – так учили наших родителей, Иван Васильевич.

Есаков насупился. Уронил пепел на брюки, стал отряхиваться.

– Итак, что же произошло потом? – спросил следователь. – Сергей Таран ушел сразу?

– Сразу. А вместо него ворвался тот самый громила в коричневом костюме. Да хоть бы слово сказал, сволочь!.. Извиняюсь… Все делал молча: схватил наш магнитофон – и с размаху об пол! Какое он имел право? Потом стал топтать и ломать катушки с лентами, а у нас было тридцать две штуки, все с отличными записями!.. А в довершение всего намертво вывел из строя динамик!.. Вот так. И тут же смылся… Имел он право это делать? Кто нам теперь возместит убытки? Ведь мы с ребятами пострадали на пятьсот рублей, не говоря уже о причиненной душевной травме!

– Сочувствую. Сочувствую, Иван Васильевич. Следователь снова уткнулся в бумаги. – Просто он не знал, что надо ломать… Вот вы участковому говорили о втором человеке. Принимал ли тот участие в погроме?

– Нет. Он даже пытался урезонить своего приятеля. Это старикан, пенсионер. Живет напротив нас, в доме пятьдесят семь.

– Ясно. – Следователь медленно откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Есакова: – Скажите, Иван Васильевич, был ли такой момент в вашей жизни, когда требовалось заснуть, а вам в это время мешали громкие звуки?

Свидетель поморщился. Качнулся раз-другой всем корпусом.

– Вижу, куда клоните, – сказал он задиристо. Не знаю, не приходилось… В общем, все это мы понимаем. А вот почему не хотят понять нас? Почему я не могу делать то, что мне нравится? Почему я должен подстраиваться под кого-то, а не кто-то под меня?

4. Показания свидетеля С. С. Иванова

Я второй год на пенсии. Живу в доме пятьдесят семь.

По настоящему делу могу сообщить следующее.

В ночь на третье июля меня разбудила чудовищная трескотня мотоцикла. Это было около часа ночи. Сна как не бывало. Я закурил, вышел на балкон. Гляжу, какой-то молодой болван (простите великодушно!) сидит верхом на своей адской машине и крутит ручками. Я крикнул ему, он, естественно, не услышал. Тогда я спустился во двор и хотел посовестить его, но меня опередил другой человек – Виктор Ильич Загранцев… Да, мы были знакомы раньше. Только в тот раз сч не узнал меня… Вообще что-то странное в нем было. А вот что – сказать трудно. Но я ни на миг не сомневаюсь – он был в здравом рассудке, все его действия были осмысленны и логичны.

Что он сделал? Да просто сбросил с сиденья нарушителя тишины и заглушил мотор.

Из окон и с балконов смотрели разбуженные жильцы. Одни требовали отвести парня в милицию, другие советовали надавать ему как следует, чтобы запомнил, как надо уважать отдых людей. А этот дурачок (простите великодушно!) еще драться полез, вместо того чтобы извиниться; заявил, что ему испортили машину, и потому стал предъявлять какие-то требования. Тогда товарищ Загранцев пригрозил, что искалечит и мотоцикл, и владельца вместе с мотоциклом. И тут же сказал весьма мудрую фразу… вроде того, что ночью… все живое должно отдыхать, дабы набраться сил для грядущего дня.

Да, он был, каким я его знал раньше: умным, справедливым, проницательным, несколько категоричным и, я бы сказал, довольно крутым в достижении поставленной цели. И тут он встал на защиту спокойного сна трудовых людей. Разве такой шаг рассматривается как отклонение от нормы?

Странность? Странность, пожалуй, только в том, что он не узнал меня. Впрочем, было не очень светло, и к тому же он был заметно возбужден.

Мы с ним уже хотели проститься, как вдруг во двор ворвались совершенно дичайшие (простите великодушно!) звуки, э-э… джаза… Шут его разберет, музыка ли это, или вопли древних шаманов. Виктор Ильич определил источник шума и быстро направился к общежитию. Я последовал за ним.

Остальное вы знаете.

Хотелось бы добавить, так сказать, в порядке предложения: я на месте следственных органов не возбуждал бы дела о возмещении убытков тем, кто пострадал по своей вине. Виктор Ильич, возможно, в какой-то степени переступил границы законности, но, поверьте мне, старому человеку, сделал это из самых добрых побуждений, и не для себя лично, а для спокойствия многих сограждан. Что же касается таких вот бесцеремонных соседей, которые далеко не усвоили элементарных правил общежития, я бы на вашем месте (простите великодушно!) наказывал их самым строжайшим образом!

5. Говорит свидетель А. К. Вечканов

Мне двадцать шесть. Работаю в СМУ плиточником.

Живу в общежитии. В комнате нас двое – я и Витька – Виктор Шихов. Он тоже плиточник.

А тогда, третьего июля, – это было в четверг – пошли мы с ним после работы подышать свежим воздухом. Забрели в садик, что возле Цветочной. Ну, то да се. Было скучновато, решили малость поразвлечься. Уж не помню, что нам взбрело в голову деревья ломать…

Да, было дело, выпили немного, но песен не пели, не дрались… Девчонки? Так они сразу ушли. А вот один дядя пристал к нам – чего-то ему не понравилось. Говорил, будто мы хулиганили. Придумал же!.. За что прогнали? А надоел. И Витьку завел. Витька вежливо выпроводил его за забор – и все. Расстались, так сказать, по-дружески. Правда, дядя тот обещал милиционера привести, но не привел.

Ну, то да се. Остались одни. Скучно стало. Витька предложил бросать камни в дерево. А оно тонкое такое – не сразу и попадешь. Да мы ни разу и не попали.

Вот тогда-то Витька и разозлился – взял да и сломал это дерево. Потом другое. Тогда и на меня что-то нашло. И вот тут откуда ни возьмись вынырнул тот белобрысый громила. Злой как черт!.. Ну, то да се. Хоть бы попросил по-человечески: не надо, мол, трогать деревья – мы бы и поняли, – а то налетел, схватил нас обоих за шкирки – и р-раз лбами! Разве можно так обращаться с рабочим человеком?… Ну, понятно, искры из глаз, голова вроде пополам раскололась. Мы, конечно, возмутились, так он, гад, снова нас лбами! Да еще приговаривает: «Надо думать, что делаешь!» Будто мы не думали.

Я-то ничего. А вот Витька не выдержал. Гляжу, обвис, вроде и неживой уже. Хочу крикнуть, позвать милицию – не могу: что-то в глотке застряло, ноги будто и не мои…

Подумаешь, силу показал, пижон! Сила есть – ума не надо… И главное, спрашивает: «Что, больно? Будете знать, как причинять боль другим!» Да мы пальцем никого не задели!

А он сбежал. Тут же и сбежал.

Законы мы знаем. Так вот и требуем разыскать этого гада и засудить по всей строгости Уголовного кодекса!.. А тип этот – здоровый такой, высокий, белобрысый, костюм кофейный, в клетку. Найти легко – фигура заметная.

6. Из допроса свидетеля С. М. Агапова

– Скажите, Сергей Михайлович, вы хорошо знаете супругов Травкиных – Нелли Алексеевну и Ивана Севастьяновича?

– Знаю, сынок, знаю – соседи, чай, не первый год.

Как организовалось садоводство, так они с самого начала там – и строились вместе со мной, и сады сажали.

– Что вы можете сказать о них?

– Да что ж сказать-то?… Безалаберные они. Хуже хозяйства не сыщешь. Посадить – кое-что посадили, а хлопотать да заботиться – на это их нету. Заезжают, правда, частенько, да что толку! Приедут, два дня попьют, поорут песни – и обратно в город. Уж хоть бы отдали сад кому-нибудь – такое там запустение, душа болит! А им хоть бы что. Да и на городской-то квартире одних змей не хватает – забегал я к ним раза три по делу, видал. Покуда жили в коммуналке, приходилось блюсти чистоту, потому как не один живешь. А дали отдельную – тут уж сами себе хозяева и господа – делай что хошь! Вот они ничего и не делают.

– Вы, кажется, настроены против них?

Сергей Михайлович погладил седой щетинистый подбородок – щетина зашуршала под пальцами – и неопределенно приподнял плечи:

– Не скажи, сынок. Нелька-то – баба, конечно, не первый сорт, а Иван – парень ладный, толковый. Была бы другая заместо Нельки, может, он бы еще лучше стал. А так, я мыслю, с пути-то праведного она его сбивает: сама ни шиша не делает и ему не дает. Одно слово – беспутная.

Следователь удовлетворенно кивнул.

– Так вот, эта самая Нелли Алексеевна, – сказал он, – подала нам заявление, будто некий гражданин большого роста, белокурый, в коричневом клетчатом костюме, недавно ворвался к ней в городскую квартиру и в отсутствие Ивана Травкина забрал телевизор, золотые часы, золотое кольцо и денег на общую сумму тысяча двести шесть рублей.

– Чего-о? – удивленно протянул свидетель – даже морщины на лбу обозначились резче. – Ты, сынок, верь ей больше – она тебе не то наплетет. Да когда это у Нельки были золотые часы и такие деньги? Ишь, тыща рублей! Смех один!.. А обручальное кольцо она лет семь как посеяла. Может, и продала – кто ее разберет! Ну а телевизор-то она еще в позапрошлую пятницу к себе в садоводство отвезла. Не один я подметил, Петька Стругин тоже. Это внук Тимофея Стругина, живет по другую руку от Травкиных.

– Телевизор марки «Темп»?

– В марках-то я не смыслю, сынок, однако знаю: это тот самый обшарпанный телевизор, который я видел у них на городской квартире. Так что она тут грешит беспременно… Может, чего другое взял у них этот налетчик, да только не то, чего наплела Нелька, – это уж я знаю точно.

7. Показания свидетеля Б. К. Штучкина

– Этот? – Следователь протянул через стол фотографию.

Штучкин привстал на стуле, вытянул шею:

– Он. Он самый. Только вот… того-этого… пиджачок тогда на нем другой был.

– Ну, о деталях не будем, гражданин Штучкин. Итак…

Следователь был молодой, нетерпеливый, и свидетель – маленький, безвольный человек – тушевался, плел бог весть что и этим еще больше выводил из себя строгого представителя правопорядка.

– Так вот, гражданин Штучкин, все, что вы мне здесь расскажете, будет передано в прокуратуру для дальнейшего расследования. Вам это понятно?

Свидетель покашлял в кулак и покосился на бланк допроса:

– Понятно… Как же…

– Отлично. Тогда покажите все, как было, – с того момента, как вы пришли в цех.

– Что было… – Штучкин сосредоточенно разглаживал лысину черными морщинистыми пальцами. – Значит, четвертого июля это было. Бригадир прицепился ко мне, будто я выпил, и отправил домой. И прогул записал. Ну, того-этого… забрел я в скверик, что на берегу реки, присел на скамейку. Проходил мимо вот этот, что на фотографии, подсел ко мне, а сам будто и не видит меня – все в одну точку глядит. А лицо такое – душу выворачивает!.. Ну, сидит и пять минут, и десять и все молчит. «Неприятности какие?» – спрашиваю. Он тяжко так вздохнул и отвечает: «Нет, больше – несчастье!» – «Что ж, милок, – говорю, – бывает Надо в руках себя держать». – «Вас, – говорит, – в руках держать надо!» Людей то есть… В общем, гражданин начальник, того-этого… он мне признался, что сбежал от вас, из милиции. Ну, я ему: как же так, милок, мол, все одно поймают, хуже будет, далеко, мол, не уйдешь.

«Уйду», – говорит. «Как же?» – спрашиваю. «А вот так», – отвечает. Я тут малость отвлекся, а его и след простыл. Один туман за ветки кустов цепляется.

Щека милиционера слегка дернулась.

– Вы вот что, гражданин Штучкин, бросьте мне э… эти штучки! Где это видано, чтоб туман был жарким днем да еще на солнце? Что же, по-вашему, этот человек в туман превратился?

– Как есть, гражданин начальник… превратился.

Справка

4 июля 19,… г. в 13 час. 30 мин. гражданин Штучкин Б. К. находился в состоянии легкого алкогольного опьянения.

Дата. Штамп. Подпись медицинской сестры здравпункта.

II. НАЧАЛО

…Белокурый медленно поднялся, руки его скользнули в карманы.

Участковый на всякий случай сказал:

– Гражданин Загранцев, следствие учтет, что при задержании вы не оказали сопротивления.

– Почему вы меня называете Загранцевым?

– А кто же вы?

Белокурый вяло пожал плечами. Участковый сдержанно усмехнулся:

– Значит, вы – гражданин Никто?

– Зовите так, если нравится.

– Мне больше нравится называть вас Загранцевым.

Белокурый задумчиво смотрел себе под ноги. Полуботинки его сильно износились, на правом стала отрываться подметка.

– Собственно, что вы хотите? – спросил он безучастно.

Сержант на мгновение опешил:

– То есть как – что?… Я прошу вас пройти со мной!

– Опять туда же? – Белокурый устало покачал головой: – Не хочу. Да и бесполезно: как бы вы ни старались изолировать меня, я уйду. Уйду легким сквозняком, седым туманом, солнечным зайчиком или черной тенью ночи. Кем больше понравится… И не надо меня преследовать. Я делаю правое дело – поймите это наконец! – и не от себя…

– Правое дело! – изумился сержант. – Да вы тут такого натворили, гражданин…

– В чем вы меня обвиняете? В том, что я совершил насилие над несколькими обиженными умом и чувствами людьми? В праве ли вы предъявлять обвинение мне, если те люди, в силу эгоизма и недоброй души, сами совершили насилие над сотнями сограждан? Заметьте: не над одним, не над двумя, а над сотнями! Где же тут логика? Есть ли у вас жесткие законы охраны спокойствия людей и живой природы?

Участковый шумно вздохнул.

– Заговорили вы тут меня! – сказал он, неуверенно шагнув к скамье. – Давайте-ка сядем и… разберемся.

– Нам с вами не разобраться, сержант, тем более что я пока чувствую себя не слишком уверенно. – Он медленно помассировал виски, исподлобья взглянул на участкового: – Думаю, двух-трех дней будет достаточно, чтобы я вошел в норму. И прошу вас это время не преследовать меня…

– Не преследовать! Да вы за час натворите такого!.. Нет уж, пройдемте со мной, гражданин… гм!

Белокурый опустил голову и с минуту размышлял.

– Не могу, – наконец сказал он. – В условиях изоляции мне трудно сосредоточиться, трудно думать. А ведь это теперь для всех нас самое главное.