Текст книги "В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше"

Автор книги: Сергей Снегов

Соавторы: Ольга Ларионова,Вячеслав Рыбаков,Александр Шалимов,Лев Куклин,Виктор Жилин,Игорь Смирнов,Александр Хлебников,Феликс Дымов,Галина Усова,Наталия Никитайская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)

ВЯЧЕСЛАВ РЫБАКОВ
СВОЕ ОРУЖИЕ
Рассказ

Это оказался лес. Праздничный калейдоскоп солнца, и листвы, невесомые просверки паутинок. Лиловые от вереска поляны, наполненные, как чаши, горячим медовым настоем. Мрачноватые сумерки древних елей. Затаенно бормочущий ручей в густой тени.

Солт пересек ручей вброд – волны мерцающего жидкого света медленно раскатывались в воде от шагов – и решил, что пора отдохнуть. Было около полудня, прошло уже пять часов. Становилось жарко. Солт выпростал руки из лямок рюкзака, лихо швырнул его на мягкий мох, лихо упал рядом. С минуту полежал, потягиваясь, потом достал еду. Интересно, встретимся мы или нет, благодушно думал он. Директор сказал, это совсем необязательно. Впрочем, и директор ничего не знал наверняка. Какой он, мой соперник? Гадать было бессмысленно, но Солт не мог удержаться. О других городах и горожанах знали лишь, что они есть и что они совсем другие. А какие? Солт непроизвольно улыбался, волнение отступило: невозможно было волноваться в таком лесу. Да и что волноваться? Первая и единственная заповедь бойца гласила: будь собой. Как оценивают твои поступки Сокровенные, все равно никогда не узнать.

Большая птица тяжелой темной тенью скользнула между деревьями и шумно взгромоздилась на ветку. Солт поднял голову. Сквозь трепещущие листья ослепительна рябили осколки солнца. Птица одним глазом смотрела на Солта. У-у здоровенная… Может, это и есть он? Солт улыбнулся птице и, закинув рюкзак за спину, двинулся дальше. Привал занял меньше получаса.

Как его провожали… Директор города обнял, сам проверил, удобно ли сложены вещи в рюкзаке. Отец трижды расцеловал при всем народе, прямо у подножия лестницы. И Жале, покраснев до слез, зажмурилась и прильнула губами к его подбородку, тоже на виду у всех…

А потом он поднялся по винтовой лестнице на круглую площадку и очутился в лесу.

Солт, конечно, любил свой город и был уверен в победе. Совсем необязательно, что случится встреча с тем, другим. Директор сказал: только если Сокровенные не смогут отдать предпочтения никому, они как-нибудь сведут соперников. Тогда нужно будет стараться вести себя так, чтобы морально победить. В любой ситуации чувствовать свою правоту, свое достоинство.

Гордость. Ничего более конкретного даже директор не мог сказать. Только не делать ничего, что самому не хочется. Ну, это и так ясно – какой дуралей вздумает делать, чего не хочется. Драться я, конечно, не стану, в сотый раз с достоинством думал Солт. Хотя в случае чего смогу за себя постоять. Эта мысль доставила ему особенное удовольствие. Силы переполняли его. Упиваясь уверенностью в собственном теле, он без разбега высоко подпрыгнул и достал кончиками пальцев толстую рыжую ветку сосны. Рюкзак грузно и мягко поддал его по спине.

Солт знал, что победит.

Жалко того. Когда он проиграет Солту, его город расформируют. Всех заберут в эти жуткие Внутренние миры, о которых толком ничего не известно…

Но иначе нельзя, конечно. Это неизбежно. Население городов растет, они должны расширяться, значит, количество их должно сокращаться. Сколько всего городов? Солт понятия не имел. Собственно, о мире, расположенном за формирующими город силовыми рубежами, никто ничего не знал. Но Сокровенные знали все.

Время от времени они устраивали состязание. Директор получал сигнал и предлагал городу избрать бойца.

Поднимаясь на платформу, Солт, никак не думавший, что выбор падет на него, не подозревал, где окажется.

Но парки города он любил и очень обрадовался, что попал в лес. Он шел, а Сокровенные наверняка следили за каждым его шагом и оценивали каждый его шаг. Так они проверяли перспективность и жизнеспособность городов – выигравший город расширялся, а проигравший исчезал с лица земли. Но правил игры ни один горожанин не знал. Чем руководствуются Сокровенные, определяя победителя, было выше человеческого понимания.

А кто такие Сокровенные? Они ни во что не вмешивались, никто никогда их не видел и не слышал… Никто, собственно, и не стремился, – только дети, играя в Сокровенных, на свой лад пытались проникнуть в эту тайну, привычную, как зима и лето. Взрослые не задумываются над такими вопросами, у взрослых – дела.

– Ладно, думал Солт, бесшумно идя по плотному слою хвои. Столбы голубого света висели в ярком, насыщенном ароматами воздухе. Там разберемся. Если придется встретиться. А может, и не придется. Все-таки он волновался, как волнуются на ответственном празднике.

Пока все вроде нормально, все правильно: иду, лес не порчу… Интересно, а что делает сейчас тот?

День близился к концу, когда Солт вышел на просторную поляну, усеянную неподвижными брызгами цветов. Посреди, покосившись от старости, стояла седая, в напластованиях зеленого и сизого мха, избушка.

Она была такая неправдоподобно древняя, такая сказочная, что напоминала елочное украшение, плавающее в золотистых лучах заката. Только курьих ног ей не хватало. Солт замер и даже рот приоткрыл.

– Избушка-избушка, повернись ко мне передом, – негромко попросил он потом. Но избушка и так стояла к нему передом.

– Хозяева дома? – застенчиво позвал Солт. Мальчишеское предвкушение чудес, не оставлявшее его с самого утра, вновь усилилось.

Было очень тихо.

Солт подошел к крылечку и поставил ногу на верхнюю ступеньку. Подождал. Из какой-то вежливости к жилищу скинул рюкзак и, держа его за лямку левой рукой, неспешно вошел.

Внутри была одна лишь комната с узкими окнами в двух стенах, грубо сколоченным столом и огромным сундуком у стены. Ну вот, подумал Солт, стоя у порога и озираясь. Как удачно я набрел. В избушке никого не бывало, по крайней мере, с осени – на полу, занесенные октябрьскими ветрами, лежали скорченные коричневые листья. Солт положил рюкзак на стол и прошелся взад-вперед. Половицы скрипели и прогибались. Подмести бы… Кое-как, ногами, Солт сгреб хрупкие листья в угол и пожалел: комната потеряла свой заброшенный уют. Вышел на крыльцо. Вечереющий лес был безмятежен.

– Ну скажите на милость, – громко произнес Солт, – как тут можно поступать неправильно?

Он ожидал другого – трудностей, препятствий, предельных нагрузок. Направо – огнедышащий дракон, налево – камнепады… Происходящее походило на каникулы. Дальше бы так. Странно, подумал Солт, глубоко вдыхая лесной воздух, неужели утром я был еще дома?

Проснулся в своей постели… Спокойное солнце коснулась деревьев, тени ползли к избушке по росистой траве. Хорошая завтра будет погода, с удовольствием подумал Солт.

Гордясь собой, с приятным ощущением добротно сделанного дела, он вернулся в избушку, расстегнул рюкзак. Проглотил несколько питательных таблеток, запил глотком воды из фляги. Хорошо! Спать можно на сундуке. Неплохо бы, наверное, нащипать травы под голову – он читал об этом. Но рвать живую траву, только чтоб стало мягко голове лежать, казалось ему злобным безумством. Интересно, что в сундуке.

Там стояли один на другом ящики самых разнообразных габаритов и форм. Отблескивала сталь, матово темнела пластмасса – картина оказалась неожиданно суровой, далеко не буколической. С легким щелчком открылся первый – широкий, плоский, – внутри расположился целый продуктовый склад из таблеток и тюбиков. Видно было, что выпущены они на разных фабриках и возраст у них разный. Но Солт знал, что концентраты могут сохраняться практически вечно.

– Спасибо, друзья, – проговорил Солт, – но у меня есть.

И вдруг сообразил, что не первый попал в эту избушку, что, быть может, все играющие, из раза в раз, проходят этим путем. Догадка ошеломила его. Значит, он здесь не случайно? И избушка эта, и все, что в ней, не просто так? Он шел по лесу куда глаза глядят, километров сорок, наверное, отмахал, а пришел туда, куда его вели? Ему стало зябко.

Верно, был кто-то первый, оставивший здесь еду.

Возможно, незачем оказалось нести дальше, а возможно, позаботился о тех, кто придет потом. Говорят, есть города, где люди голодают. Может, там даже бойца не могут снарядить в дорогу… Наша еда самая вкусная, подумал Солт и, вытряхнув на ладонь полтора десятка своих таблеток, аккуратно уложил их в свободные гнезда. Лопай, брат… питайся. Наслаждайся. Солт вытащил карандаш и пометил: «Это – лучшие». Хотел поставить и дату, но спохватился, что в других городах может оказаться другой календарь. И письменность, вспомнил он. Он не знал, смогут ли его прочесть.

Вот странно, подумал Солт. Им овладела приятная, расслабленная задумчивость – дела завершены, можно поразмыслить о предметах умозрительных… Знаем, как из воздуха делать пищу, из магмы глубоко под городом – ткани и стройматериалы… А что за люди живут за непроницаемой пленкой силового контура – представления не имеем… Собственно, откуда мне известно, что «это – лучшие»? Он с неудовольствием качнул головой. Взял одну таблетку, придирчиво рассосал. Нет, успокоенно заключил он. Вкуснятина, как ни крути.

Темнело. Из окон веяло ночной летней прохладой; засыпающие деревья, казалось, были впаяны в синий ночной воздух единой, чуть туманной массой. Широко размахивая крыльями, над избушкой проплыла крупная птица – в тишине стонуще посвистывали перья. Может, и впрямь мой противник вокруг меня вьется, с улыбкой подумал Солт – ему показалось, это та самая птица, с которой он встретился днем. Тогда поди докажи тут свою правоту. Ему вспомнилась сказка о том, как подружились птица и рыба и немедленно заспорили. Рыба говорила: «Недотепа ты, по воздуху летаешь», а птица отвечала: «Дурища, в воде плаваешь…» В пылу полемики птица свалилась в воду. Рыба принялась ее одобрять и учить плавать, но птица просто пошла ко дну. Тогда рыба взвалила ее на спину и отнесла к берегу, проворчав: «Иди уж, летай, раз ничего лучше не умеешь». Но тут спасительницу волной вышвырнуло на берег. Птица страшно обрадовалась, стала приглашать ее полетать, но сообразила, что рыба не от хорошей жизни молотит хвостом по песку, и оттащила ее в море, буркнув: «Ладно, плавай, что с тебя взять». С тех пор они держались поблизости друг от друга – одна в воде, другая в воздухе, присматривая, чтобы с подружкой не случилось несчастья…

В следующем ящике лежал карабин.

Солт присвистнул. Он сразу узнал его. Солт любил механизмы и частенько заходил в Технологический музей – там имелись и образцы оружия. Поговаривали, что существуют города, где оно до сих пор в ходу, но Солт не особенно верил: карабин был для него такой же машиной, как, скажем, трактор, – забавной, шестеренчатой и допотопной. Он осторожно вынул карабин из повторяющего его очертания гнезда, обитого мягкой синей тканью. Карабин оказался удобным и приятно тяжелым. Вот это да, обалдело подумал Солт, неужто 5 состязаниях раньше разрешалось использовать оружие?

Директор говорил, это совершенно исключено, с собой даже ножика взять не разрешили… Солт, как в историческом фильме, прицелился. В кучу листьев на полу.

Затем, будто заметив нечто, нападающее сверху, стремительно вскинул карабин, ловя торчащий из стены ржавый гвоздь в кольца дульной фокусировки. Что-то очень властное было в этой точно и продуманно исполненной машине, что-то раскрепощающее, диктующее темп. Ну и дела, подумал Солт. Валяется столько лет…

Неужто и вправду друг в дружку палили, доказывая свое моральное превосходство? Вот бред! Какое же это превосходство, если просто взять да шарахнуть из кустов в ничего не подозревающего человека. Солт даже фыркнул от негодования. Интересно, он хоть заряжен?

Индикатор стоял у середины – то ли и впрямь когда-то стреляли, то ли разряжается, подтекает помаленьку…

Солт снова прицелился в листья, и стартер вкрадчиво, как бы сам собой, пролез под палец, и палец как бы сам собой тронул стартер.

Мгновенная тень плеснулась в углу.

Солт медленно опустил карабин.

Над опаленными половицами кружился, опадая, черный прах.

У Солта ослабели ноги, и он сел. Карабин больно ударил его по колену, и Солт обнаружил, что все еще держит его в руках. Его. Эту страшную, омерзительную машину.

С отвращением Солт оттолкнул карабин. Глянул на пальцы. Влажные пальцы дрожали, Солт принялся вытирать их о брюки – тер, тер и не мог остановиться. Потом он вспомнил, что за ним наблюдают.

Это его отрезвило. Он вздохнул и пружинисто встал.

Аккуратно, очень отчужденно уложил карабин в его мягкое гнездовье, захлопнул ящик. Поставил все, как было. Закрыл сундук. Он совершенно не желал знать, что там еще таится.

Независимо посвистывая, подошел к окну.

Лес спал, закрылись цветы. Из-под смутных ночных деревьев выползал туман, паря над самой травой тонкими, призрачными слоями. Лесная тишина стала глухой, и влажной, и такой чистой, что, кажется, было слышно, как звезды Летнего Треугольника – Вега, Денеб, Альтаир – с беззвучным звоном проклевываются в синеве.

Солт жадно захлебывал пахучий воздух. Мерзкая машина, думал он. Душная. Отчего-то ему было тревожно.

Спать он лег на полу, от сундука подальше.

Он проснулся на рассвете, под неистовый гомон птиц, словно от ощущения близкой опасности. Сел. Мышцы были странно напряжены.

– Погоди, – сказал он, будто надеясь, что привычный звук собственного голоса развеет кошмар. Он не узнал собственного голоса.

Кошмар не развеялся.

Ведь если он, Солт, попал в избушку не случайно, то и карабин нашел не случайно. Значит, его противник, каким бы он ни был, вчера вечером пришел в такую же избушку и нашел такой же карабин!

А если он из города, где привыкли к оружию?

Да что мямлить? Надо сказать себе прямо…

– Если он возьмет карабин и меня убьет? – вслух спросил Солт.

Погоди, сказал он себе. Разве это даст победу?

А разве можно знать, что даст победу?

Дикость. Да как мне в голову взбрело такое? Разве можно вот так вот вдруг убить? За что?

Чтобы расформировали не его город, а мой. Весь город. Весь громадный родной город.

Откуда я знаю, что он может, а что – нет? Я же ничего про него не знаю! Все что угодно может быть!

Солту стало жутко. Впервые в жизни он ощутил беспомощность, и его захлестнул тупой ужас.

– Погоди… только спокойнее! – прикрикнул он на себя. – Не дрожи!

Мне такая мысль не явилась бы, потому что убить немыслимо… Даже пригрозить, что убьешь, унизить другого – мне… это несвойственно.

А ведь я должен быть самим собой и не делать ничего себе не свойственного, вспомнил он. Это же так просто!

Да, но тот, другой, может оказаться действительно… другим, совсем другим! И оружие для него – счастливая находка…

Нет же! Ведь не исключено, что он не любопытен и не полез в сундук… Тьфу! Даже если полез! Оружие брать с собой запрещено. Значит, применять его нельзя. Значит, воспользоваться такой находкой нечестно.

Значит, это просто испытание на порядочность, и, значит, нельзя брать! А я и так не собираюсь брать!

У Солта гора с плеч свалилась. На то и дана человеку голова, удовлетворенно подумал он, чтобы, когда вдруг подводит интуиция, исходя из правил морали вычислить правильное поведение.

Ему хотелось смеяться. Как же все просто разрешилось, дальше бы так. Испытание порядочности! Ну что же, мы его выдержали дважды, думал он, доставая завтрак, и интуитивно, и интеллектуально… А мы – ничего, с почти детским самодовольством заключил он.

Ну, сейчас перекусим – и в дорогу. Красота-то в лесу какая! Росища… солнышко встает…

А откуда известно, что представления Сокровенных о порядочности совпадают с моими?

Солт задохнулся, словно от внезапного ожога.

Ведь это лишь нашего города порядочность. Вот я доказал то, что и без доказательств считаю правильным.

Логикой что угодно можно доказать: она опирается на аксиомы. Так нельзя! Мне не мои аксиомы нужны сейчас, а универсальные! Аксиомы Сокровенных!

А откуда мне их знать?

А есть ли они? Могут ли быть универсальные аксиомы? Или для Сокровенных знак жизнеспособности – то, в сколь широком спектре непривычных ситуаций средний горожанин нащупывает почву привычной этики под ногами? Глубоко ли в его сознание вошли аксиомы, формирующие культуру его собственного города? Короче, смогла ли данная культура создать своего человека или осталась набором искусственных, неуважаемых ритуалов, исполняемых лишь из страха оказаться отщепенцем?

Где-то порядочность может оказаться совсем иной.

Она может состоять в том, чтобы ради победы рвать у судьбы каждую случайность, дающую перевес, пользоваться любой мелочью, – ведь на карту поставлена судьба родного мира!

И не только судьба того мира поставлена на карту, вдруг понял Солт с ужасом. Ведь и мой…

Впервые до него отчетливо дошло, что состязание может окончиться не так, как он до сих пор был уверен. Собственно, впервые он осознал то, что для Сокровенных он, Солт, ничем не лучше того. Дальнейшее существование его общества, казавшееся доселе единственно реальным, правильным и вечным, только от Солта зависело теперь. И действительно, действительно могло прекратиться навсегда.

Нет, нет, нет! Спокойнее! Давай сначала. Я должен поступать, как хочу. Поступать нечестно я не хочу. Но поступать неправильно я тем более не хочу! Разве могут честное и правильное не совпадать? Неправильное быть честным, а нечестное – правильным? Но ведь, взяв карабин, получив преимущество, я поступлю нечестно.

А отказавшись от преимущества – поступлю неправильно… и в конечном счете тоже нечестно по отношению к доверившимся мне!

Ерунда! Какое это преимущество – взвалить на себя груз подлости, взять отвратительный механизм убийства, подброшенный для искуса…

А если увидишь, что противник собирается применить его против тебя?

А если он не собирается вовсе?

Я все равно не смогу выстрелить! Для чего же брать эту дрянь?

Да, но как на это смотрят Сокровенные?

Этого нельзя знать! Этого никто никогда не знает!!

Погоди. Подумай еще. Как следует подумай. Ведь не может быть, чтобы из этой неожиданной чепухи не было выхода. Решение где-то рядом, только надо успокоиться. Ошибиться нельзя! Солт резко встал, его колотило.

Рассуждай логически. Взять – значит обрести дополнительную силу, доказать свое умение пользоваться любой случайностью для достижения цели. Не исключено, что это приведет к победе. Но взять – значит поступить трусливо, признаться в бессилии достичь цели средствами, допустимыми в рамках твоей же собственной морали. Не исключено, что это приведет к поражению.

Солт хрипло рассмеялся.

Значит, выбрать логически нельзя в принципе. Для этого нужно заранее знать либо универсальные аксиомы – это невозможно, даже если они есть, либо конечный результат обусловленных выбором действий. Это тоже невозможно.

А ведь если я не могу понять, что делать, значит, я не вполне верю в моральные аксиомы моего народа… значит, у нас что-то неладно! Так это могут понять Сокровенные!

Но разве это, напротив, не доказательство перспективности – отсутствие тупой самоуверенности, критический подход к себе и к миру?

У тебя нет времени! На тебя смотрят! Пауза в тупике – не в твою пользу! Думай быстро и правильно!

Значит, брось думать!

И что сделать потом?

И зачем только я полез в этот сундук…

Для Сокровенных любопытство – достоинство?

Не смей думать об этом!

Может ли быть так, что тот не заинтересовался сундуком?

Не смей, не смей, не смей об этом думать, слышишь?

Этого нельзя знать!

Зачем только я полез…

Ну вот. Не можешь справиться с ситуацией и, как плохо воспитанный малыш, вместо того чтобы искать выход, начинаешь жалеть о содеянном. Уклонение от действий, пусть необязательных, но расширяющих знание о мире, – признак трусости, нищеты духа!

Или организованности?

Надо идти. Пока я не сошел с ума, надо идти вперед.

А ведь тот, быть может, не колеблется. Идет с карабином на изготовку, уверенный, что поступил правильно, единственно возможным образом… и что я поступил так же… а если не так же, то и очень даже удачно, что в противники такой лопух попался.

А ведь это недоверие – неоправданное, необоснованное, немотивированное недоверие к нему – тоже не в мою пользу. Почему это, собственно, я решил, что тот подлее меня? В глубине души, значит, я сам подлец?

Не иду на подлость, только боясь, что Сокровенные накажут?

Но разве не достоинство – осторожность?

Но разве не недостаток – трусость?

Если бы только собственная смерть! Но – город!..

Солт уже знал, уже всей кожей знал, как это будет.

Это будет вдруг. Но в короткое ускользающее мгновение, прежде чем мир погаснет, мозг успеет понять, что проиграл, что город обречен, и все уже ясно, и все уже непоправимо.

Что станется с Жале во Внутренних мирах?

Почему ты задумался о Внутренних мирах? Ты, кажется, уже собрался проигрывать? Уже решил, что проиграл? Уже проиграл в душе?

А может, взять карабин с собой, только батарейку вынуть? Можно пугнуть, а повредить – нет…

Кого ты хочешь обмануть? Себя? Сокровенных? Это верх трусости, гнусности, бессилия – отказаться не хватает смелости, но и решиться нет сил, и начинаешь мелко, пакостно изворачиваться…

Мне что за дело, как поступит мой враг? Мне не выгадывать надо, а жить, быть собой. Разве может быть одна мораль для друзей, а другая – для всех остальных? Не может. Значит, я должен доверять ему, как другу. И ему будет хуже, если он обманет это доверие.

Пусть он меня убьет. Это подлость, я уверен. Его подлость погубит его город. Его, а не мой. Подлость всегда разрушает в первую очередь самого подлеца! Пусть он меня убьет!

Разве не достоинство – равный подход ко всем, соблюдение принципов всегда, с кем бы ни столкнула судьба?

Но разве не недостаток – неспособность к маневру, к виражу, из-за которой распрекрасные принципы обращаются в благоглупости, порядочность в подлость, добро в зло, потому что приводят к поражению?

Это какой-то кошмар! Зацепиться не за что! Любое человеческое качество – любое! – в зависимости от ситуации может оказаться и хорошим, и плохим. Но ведь не мы выбираем ситуации, жизнь выбирает!

А почему, собственно, не мы?

И в самой грязной ситуации главное – не запачкаться, не изменить себе, остаться честным…

Хороша честность, если она отдает меня и моих родных на милость чужака! Это не честность, а уход от ответственности – пусть думают, пусть действуют другие, а я честный, эта ситуация не для меня! Дайте мне другую, поблагороднее, или я палец о палец не ударю…

В гробу я видел такую честность!

Если бы я был умнее, я, быть может, придумал бы, как поступить. Если бы я был глупее, я, быть может, вообще бы не задумался. Но я такой, как есть! И мне решать!

А может, все мои муки – это лишь доведенная до предела растерянность раба, не могущего отгадать, чего желает хозяин? Как бы угодить? Как бы не проштрафиться? Чего изволите? А он не отвечает, усмехается молча и только поигрывает плетью…

В окно залетали утренние запахи леса – волна смолистого, волна медового…

Тут Солт вдруг понял, что как мишень стоит у окна.

Бревенчатая стена, казалось, рухнула на него – так стремительно прянул он в дальний угол, заросший лохмотьями паутины. Больно ударился плечом. Сполз на пол. Затравленно озираясь, вжался в стену спиной.

Далеко сундук! Если сейчас заскрипят ступеньки крыльца… и распахнется дверь… и кто-то с оружием, с оружием!..

Внезапно он как бы увидел себя откуда-то сверху, представил, как жалко и нелепо выглядят его метания для того, кто знает ответ, и едва не застонал от унижения и стыда.

Что за мерзость! Почему в городе, дома, всем это кажется совсем нормальным, привычным – эта дьявольская пытка, это издевательство… Разве нет иного выхода? А неизбежность гибели городов – не одного, так другого? Я ничего не знаю, но я чувствую, что ситуация эта подла и грязна с самого начала. Раз она обращает честность в предательство, она не имеет права существовать! Я и выигрывать-то не хочу такой ценой! Я не хочу проиграть, но и выиграть не хочу тоже. Кто все это измыслил, зачем?

Да провались они, Сокровенные эти! Нет мне дела до них! Поди угадай, что им взбредет в головы! Надо быть собой – и все. Это же так просто.

А что такое я? Я – это честный, но не решающий?

Или я – решающий быть честным? Или я – тот, кто способен отказаться от победы, лишь бы, понимаете ли, не замарать ручки? Или я не считаю грязную победу победой? Или я – трус? Как же быть собой, не зная, что, собственно, я такое? Вот в чем надо разобраться прежде всего! Может, еще не поздно! Не в том, что от меня хотят, – в том, что я сам от себя хочу! И ошибиться нельзя! Нельзя ошибиться!!

Цепляясь за стену, он встал. Словно в бреду, двинулся вон из своей безопасной щели, подошел к двери, распахнул ее, отчаянно оттолкнув от себя изо всех сил. На ватных ногах сделал по скрипучему крыльцу еще шаг и остановился, щурясь от жарко упавшего на лицо солнца.

Зеленое ликование, согретый покой. Беззвучный и невесомый перепляс бабочек над кипящей радугой луга.

Басовитыми всплесками – пролетающее гудение шмелей. Выстрел медлил.

– Ну!! – срывая голос, крикнул Солт.

Шумно захлопав просторными крыльями, две большие птицы сорвались с вершины вяза и толчками, бок о бок пошли в голубой свет.