Текст книги "В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше"

Автор книги: Сергей Снегов

Соавторы: Ольга Ларионова,Вячеслав Рыбаков,Александр Шалимов,Лев Куклин,Виктор Жилин,Игорь Смирнов,Александр Хлебников,Феликс Дымов,Галина Усова,Наталия Никитайская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц)

Он был высок, этот Рой Васильев, почти на голову выше любого из нас. Правда, как-то получилось, что на Уранию уезжали люди среднего роста и малыши, ни один из земных исполинов сюда не выпрашивал командировок. На Земле Рой ростом никого бы не поразил, но здесь выделялся. Худой, широкоплечий, длинноногий, он плохо умещался на низком кресле и то вытягивал вперед ноги, то, поджимая их, высоко поднимал колени.

Лицо его тоже было не из стандартных – большая голова, широкий, мощной плитою, лоб, нос из породы тех, какие называют рулями, толстогубый рот и сравнительно маленькие, голубые, холодные, проницательные глаза. Рой методично обводил взглядом всех в аэробусе, ни на ком – до меня – не задерживался, в глазах светилось пристойное равнодушие. Так было, повторяю, пока он не бросил взгляд на меня. То, что тогда совершилось, и сейчас мне видится удивительным. Глаза его вдруг вспыхнули и округлились. Он словно бы чему-то безмерно удивился. Он не знал, кто я такой, никто при знакомстве не называл своей должности. И подозревать, что именно я имею какое-то особое отношение к трагедии, он, естественно, не мог. А он впился глазами в мое лицо, как бы открыв в нем что-то важное. Многие заметили, как странно он рассматривал меня, а сам я, возвратившись в лабораторию, долго стоял у зеркала, стараясь понять, чем поразил его: лицо как лицо, некрасивое, немного глуповатое, кривоносое, узкоскулое, со скошенным подбородком, в общем, по снисходительной оценке Чарли, лицо из тех, что восхищения не вызывают, но и кирпича не требуют.

Мы подлетели к гостинице, и Рой объявил свою программу: сперва он детально ознакомится с Уранией, его давно интересует эта планета; потом он побывает на Энергостанции, на Биостанции и в Институте Экспериментального Атомного Времени. Дальнейшее выяснится в дальнейшем.

Мы возвращались к себе вчетвером – Жанна, Антон, Чарли и я. Повелитель Демонов кипел, Чарли иронизировал, Жанна изредка подавала реплики, я молчал, старательно молчал – так потом определил Чарли.

– Нет, зачем нас заставили терять драгоценное время на пустые встречи и никчемные разговоры? – негодовал Антон. – Ну, прилетел кто-то, ну, проехал в гостиницу, ну, что-то маловразумительное пробормотал, а я при чем? Вызовут на объяснение – пойду объясняться.

Каждый будет говорить в меру своего понимания. А пока не тревожьте попусту!

От досады он вдруг остановился и топнул ногой. Чарли потянул его за руку:

– Не теряй свое драгоценное время еще и на остановки. Ты ошибаешься в главном. Каждый будет говорить в меру своего непонимания. Наука состоит из интеллектуальных приключений. Приключения науки классифицируются как загадочные, важные и пустячные. Считай, что сегодняшняя экскурсия относится к приключениям пустячным. Для тебя заполненное время – некое божество, которому все подчиняется. Но каждый бог имеет своего черта, а черти вздорны и непоследовательны. Я читал это в древних курсах демонологии.

Антон опять остановился. Он любил замирать на месте, когда в голову являлись интересные мысли. Но сейчас он только закричал:

– Надоели твои парадоксы! Ты способен перевести свои туманные изречения на человеческий язык?

– Способен. Перевод будет такой. Рой Васильев ровно на порядок умней тебя, хотя по габаритам – всего лишь средней руки медведь. Ты требуешь примитива, тебе немедленно подавай отполированные формулировки. А Рой разговаривает полуфабрикатами, он лишь намечает силуэты мыслей, а не вырисовывает каждый завиток. Он и допрашивать будет так – с подтекстом, многозначительно, а не однозначно.

– Допросы с подтекстом? Очередная острота, Чарли?

– Очередное точное постижение действительности.

Ожидаю неожиданности. И делаю из этого важные выводы.

– Выводы? – Антон изобразил удивление. – Что-то новое! До сих пор ты не выбирался из сферы доводов, предоставляя другим делать выводы. Твоя стихия – о каждой простенькой вещи высказывать десять разных мнений, а какое именно верно, ты не успеваешь установить.

– На этот раз я отступлю от своего обыкновения. Я прослушал вступительный словесный взнос Роя Васильева в общую сумятицу суждений о взрыве и наметил дорогу, по которой нам всем шагать.

– Объясни в двух словах.

– Двух слов не хватит. Дай сто.

– Даю сто, но ни одного слова больше.

В сто слов Чарли уложился. Он гнул все ту же линию. Ему не понравилась туманность первых высказываний Роя. Он, Чарлз Гриценко, и раньше предупреждал, что когда Рой познакомится с гипотезой Чарли, мнение, будто виноваты работники Института Времени, превратится в убеждение. Он замахнется на исследования по трансформации атомного времени. Так вот – не поддаваться! В пустяках уступить, ничем серьезным не поступаться.

– Ты уже говорил мне об этом, – напомнил я.

– Тебе – да, Жанне и Антону – нет. Нас будут допрашивать поодиночке. Пусть каждый после встречи с Роем информирует остальных о том, как он слушал, как глядел, с какими интонациями говорил…

– Вопросы, опросы, расспросы, допросы!.. – повторила Жанна то, что уже не раз говорила мне. – Как это, противно! Ну скажи, пожалуйста, какое значение могут иметь интонации голоса Роя?

– Первостепенное, Жанна. Эдик, ты что-то записывал в аэробусе, включи-ка!

Я вынул карманный магнитофон. Антон опять остановился. Мы стоя выслушали длинную фразу, записанную, правда, не с самого начала: «…а потому необходимо, учитывая заинтересованность Земли в благополучии Урании и ответственность каждого, поскольку мои особые задания не выходят за эту границу, а сам я чрезвычайно в этом заинтересован и могу вас заверить, что только в этом направлении и буду действовать, и стало быть, картина задачи выясняется, как картина дальнейшей безопасности, хотя неизбежны всяческие отклонения, то именно это и подчеркнуть, а после разработать окончательные условия, отдавая себе отчет, что и Земля, и Урания тут одинаково согласны».

– Абракадабра какая-то! – рассердился Антон.

– По-моему, все понятно, только длинно и витиевато, – возразил Чарли. – Принимайте высказывания Роя, как некогда спартанцы восприняли двухчасовую речь афинских послов, просивших о мире.

– Никогда об этом не слыхал!

– Тогда послушай. Спарта хотела продолжать удачную для нее войну. И спартанцы сказали, что ничего не могут ответить на речь афинских послов, ибо не поняли ее конца, а не поняли конца, потому что забыли начало.

– Остряки. Но какое это имеет отношение к Рою?

– Умницы, а не остряки. Рой Васильев совместил в себе афинянина со спартанцем: говорил многословно, как афинянин, а в целом все прозвучало по-спартански: идите, друзья, пока что подальше, а придет время – получите разъяснения поточней.

– Мне пора к себе, – сказала Жанна и ушла от нас.

Мы заговорили о ней. Антон снова сказал, что Жанна оправляется от потрясения. Разве она не засмеялась, когда Чарли заговорил о допросах с подтекстом? Если после гибели Павла было опасение за ее здоровье, то теперь такой угрозы нет.

– Смеялась-то она уж очень нерадостно, – заметил Чарли. – И в надежном излечении я не уверен. Ее лечили от второстепенных хворей – нервного потрясения, истощения, головокружений. А надо лечить от основного заболевания. Основное заболевание – что она живет после гибели Павла. Лекарство от болезни есть. Лекарства от жизни – нет.

– Лишить ее жизни для излечения? – съехидничал Повелитель Демонов.

– Кто из нас любитель парадоксов, дорогой Антон? Не лишать жизни, а изменить жизнь – вот что излечит ее. Скажем, возвращение на Землю, полное прекращение всех исследований, в том числе и тех, что она делает для тебя.

– Исключено! Или хотите, чтобы в ваши теплые лаборатории вторгся космический холод? Не забывайте, что теплоснабжение Урании обеспечивают мои сепараторы молекул. – Антон подумал и добавил: – Все же я вижу в Жанне хорошие перемены. Возможно, ее душевное состояние остается скверным, но физически она оправилась, даже похорошела.

На развилке шоссе Чарли снова напомнил:

– Итак, друзья, держимся твердо: уступать, но не поступаться!

4

«Уступать, но не поступаться» – так он объявил, уходя к себе. В сущности, то было пустое наставление, в нем не содержалось конкретности. Но для меня в такой краткой формуле таилось все, чего я мог пожелать.

Чарли и не догадывался, сколь много значили его слова.

«Уступать, но не поступаться», – твердил я, шагая по лаборатории, заставленной механизмами и приборами.

Самописцы писали все те же кривые, процесс шел своим ходом – от пункта к пункту, от этапа к этапу. Всеми страстями души, всей силой мысли я стремился убыстрить его, но он двигался по своим законам, а не по моему хотению. Мы с Павлом, как некие могущественные волшебники, вызвали к жизни еще никому не ведомые потенции природы, но не подчинили их себе: гибель Павла, взрыв двух миллионов тонн сгущенной воды стали свидетельством нашего бессилия – первым грозным свидетельством, первым, но, возможно, не последним, предугадывал я. Дознается ли Рой Васильев до тайны трагедии на Урании, если сам руководитель Института Экспериментального Атомного Времени, сам блистательный академик Чарлз Гриценко далек от ее понимания? Скоро ли дознается? Сколько времени нужно мне с Жанной, чтобы овладеть коварным джинном, так безрассудно нами вызволенным из атомного заточения? Даст ли нам землянин Рой это время? Что он потребует от нас? Что разрешит? Что запретит? Голова распухла от мыслей. «Уступать, но не поступаться», – твердил я себе как заклинание И понятия не имел, что именно уступать, чем именно не поступаться.

День шел за днем. Рой не торопился. Цистерна со сгущенной водой оставалась на Латоне. Энергетики жаловались, что ресурсы ядерных аккумуляторов на пределе. Биологи ворчали на слишком жесткий энергетический лимит. О нашем институте и говорить не приходилось, любой эксперимент со временем требовал бездны энергии – девять десятых мощностей Энергосистемы работали на нас. Однако хронисты вели себя сдержанней энергетиков и биологов. Гипотеза Чарли, что причина аварии в неполадках с атомным временем, пугала всех.

Никто не требовал немедленной доставки с Латоны заветной цистерны, ибо каждый опасался вопроса: а как вы предотвратите новую аварию, если причины ее в ваших работах, но что за причины, сами толком не знаете?

Рой, повторяю, не торопился. До него, казалось, не доходили сетования энергетиков и биологов. Он безмятежно гулял по Урании. Его видели на берегах неширокой Уры, он карабкался по сопкам и спускался в долины, осматривал дома и заводские здания, облетел на авиетке южные леса и саванны. Он держал себя как турист, а не как дознаватель. И когда заговаривал с кем-либо, то лишь для того, чтобы выказать свое восхищение обликом планеты, выбранной людьми для самых опасных экспериментов. «Он, кажется, считает Уранию космическим домом отдыха», – с недоумением говорили те, кого он удостаивал своими пейзажными беседами, а иных он пока не вел.

Когда же он непосредственно приступил к выполнению задания, то и его повел иначе, чем ожидали. Он начал с биологов – посетил их лаборатории, вызывал биологов к себе. Но расспрашивал о том, что не имело отношения к взрыву. Его занимало, как ведут себя синтезированные животные, рыбы, птицы, растения, какая от них польза, будут ли биологические искусственники вывезены на Землю и другие планеты для расселения там, или жизнь их ограничится лишь индивидуальным, а не видовым существованием.

Затем пришла очередь энергетиков. Их-то несчастье на энергоскладе касалось непосредственно. Теперь в разговорах посланца Земли послышались словечки «взрыв, катастрофа, трагедия, меры предосторожности».

Чарли уверял, что ни один энергетик не способен дать толкового объяснения происшедшего, для них сгущенная вода была тем же, что для древних энергетиков уголь или нефть, – они использовали готовый продукт, не задумываясь над тем, как он получен.

– Пока Рой не поставит себе вопроса, как производится сгущенная вода, он не приблизится к раскрытию загадки, – утверждал Чарли. – А технологию сгущения воды надо было изучать на Земле. По-видимому, он этого не сделал.

Последним из энергетиков Рой пригласил Антона Чиршке.

Повелитель Демонов так торопился предстать перед дознавателем, что забыл известить нас о вызове. Чарли, узнав об его уходе к Рою, предложил мне и Жанне срочно прибыть в лабораторию Антона.

– Ужасно хочу спать, – пожаловалась Жанна. – Если засну, не будите до появления Антона.

– Сон – это здоровая реакция на нездоровую действительность, – объявил Чарли. – Любое выздоровление начинается с позыва ко сну.

Я хотел было напомнить Чарли, что недавно он доказывал невозможность излечения, если не ликвидируют основное заболевание, а основное заболевание Жанны – тот факт, что она живет, но я вовремя сообразил, что парадоксы такого рода не для слуха Жанны. Тут ворвался Антон Чиршке и с порога закричал:

– Вы у меня? Я каждого вызывал, никто не откликнулся. Куда вы все подевались? Нет, этот Рой – штучка, можете мне поверить!

– Садись! – приказал Чарли. – Не топай ногами и не размахивай руками. Постарайся говорить связно. Точно передать разговор ты, конечно, не сможешь, но хоть не мекай.

Не сомневаюсь, Чарли хотел, чтобы Антон обиделся, потому что в таком случае Антон начинает следить за собой и тогда с ним все проще. Чарли добился большего – Повелитель Демонов вознегодовал. Он обругал Чарли и взял себя в руки. Это позволило ему десять минут изъясняться вполне толково.

– Знаете, с чего начал этот белобрысый, этот медведь средней руки, как ты его определил, Чарли? Пожал полутонным усилием мою руку, как будто не пожимал, а выжимал. И вопросил, почему я ношу кличку Повелителя Демонов. Я, естественно, поправил: не Повелитель Демонов, а Повелитель Демонов Максвелла. Он деловито осведомился, есть ли в названиях разница. Я заверил, что разница весьма существенная и ее должен знать каждый культурный человек, в особенности физик по образованию. У Роя железная выдержка, он и глазом не моргнул.

«Если это вас не затруднит, – сказал он и так улыбнулся, словно я его одарил, а не высмеял, – то я бы хотел узнать подробней различия разных демонов».

«Общеизвестные демоны, – сказал я тогда, – это нечто вроде злых или там не очень добрых духов, непрерывно общающихся с людьми, то есть чаще всего вредящих людям, – всякие черти с рогами и хвостами, домовые в лохмотьях, заросшие шерстью крысообразные бесы, безрогие и бесхвостые гномы и кобольды, эльфы и сильфиды в развевающихся одеждах, а также прекрасные юные феи, уродливые старухи ведьмы, лесные бродяги лешие, коварные речные русалки, прожорливые горные драконы, глуповатые джинны в бутылках и прочие в том же роде. Объединяет всех этих многообразных демонов то, что все они – сверхъестественные существа, каждое со своим именем, обликом и норовом. И что эти сверхъестественные существа реально – в смысле физически – не существуют. Они – плод воображения.

«Понятно, – сказал он. – Общеизвестные демоны имеют свои особые лица, носят особые имена, по-особому общаются с людьми, а реально их нет. Этими красочными субъектами вы не командуете. Насколько я помню, такими демонами повелевали в древности некий царь Соломон и два-три арабских халифа. В общем, с ними просто. Ну а демоны Максвелла? Они тоже имеют имена и телесный облик? И существуют физически?

«Нет, – сказал я. – Демоны Максвелла – это научное понятие. Им не присвоили телесного образа, их не наделили именами. Великий физик прошлого Джеймс Кларк Максвелл предположил, что если бы существовал демон размером с молекулу, и если бы этот демон стоял у забора с отверстием, прикрытым дверкой, и если бы к отверстию подлетали молекулы, то он смог бы их распределить по скоростям: открывал дверцу перед быстрой молекулой, закрывал перед медленной. В результате быстрые пролетали бы по другую сторону забора – и там бы повышалась температура, а медленные оставались по эту сторону – и здесь температура падала.

Мне удалось реально осуществить идею Максвелла».

«Поэтому вас и назвали Повелителем Демонов Максвелла?»

«Совершенно верно».

«И эти демоны, не имеющие ни имен, ни облика, у вас приняли вид…»

«…пористых перегородок, которые я изобрел еще на Земле и которые поставляет здесь, на Урании, лаборатория Жанны Зориной. Быстрые молекулы пролетают сквозь них, не теряя скорости, медленные отталкиваются. Вроде бега с препятствиями: хороший бегун легко перепрыгивает через поставленный на пути барьер, плохой задевает его ногами и падает…»

«Я слышал, все отопление на Урании производится вашими демонами, то есть сепараторами молекул?»

«Холодильные установки тоже работают ст них. Технически все очень просто. Особые насосы вдувают в сепараторы воздух под давлением. Быстрые молекулы проскакивают через перегородку и отводятся по горячей трубе, медленные рушатся в холодную трубу. Просто, не правда ли?»

Так я ему растолковал конструкцию моих сепараторов. Он кивал, улыбался – демонстрировал, что его восхищает простота объяснений. А потом задал стандартный вопрос: не опровергают ли мои демоны, принявшие телесную форму пористых перегородок, второе начало термодинамики? Вот, мол, есть такое понятие – энтропия, мера вырождения энергии, мера хаотичности движения молекул. Он затвердил еще в восьмом классе, что энтропия во всех физических процессах растет, увеличивая общий хаос, – как у меня с этим священным понятием термодинамики? Не ополчились ли мои демоны на фундаментальные законы физики? Я не постеснялся сказать, что хороший физик не должен ограничиваться знаниями в объеме восьмого класса. И популярно растолковал, что и в моих установках энтропия растет. И что если снова соединить горячий и холодный потоки, то воздух возвратится к прежней температуре – повышение ее в одной трубе компенсируется понижением в другой, а к этому еще добавляется потеря энергии на работу насосов, весьма немаловажная величина, доложил я ему.

«В общем, можете не волноваться, Рой, – объяснил я, – энергия в моих установках не создается и не уничтожается, а лишь трансформируется».

Он любезно заверил, что уже не волнуется, и предложил перейти от сепарации молекул к взрыву сгущенной воды. Я согласился, что пора перестать попусту терять время. Он и это снес. И почти вежливо сказал:

«На Земле мне объясняли, что не существует физических процессов, которые могли бы вызвать нарушение структуры сгущенной воды. Вы согласны с этим?»

«Абсолютно, – ответил я. – Превращение сгущенной воды в обычную происходит только с открытой поверхности, как при испарении. И при этом выделяется огромное количество энергии, которая и утилизируется. II как нельзя заставить воду превращаться в пар во всей массе, если температура ниже точки кипения, так нельзя и сгущенную воду заставить менять свою структуру во всей массе, а не с поверхности. Даже если вы бросите цистерну со сгущенной водой в звездные недра, то и там температура в миллионы градусов не вызовет мгновенного взрыва».

«Однако взрыв на Урании произошел. Вы не будете это отрицать?»

«Не буду».

«И стало быть, теория опровергнута?»

«Стало быть, опровергнута».

«У вас есть объяснение?»

Его вопросы раздражали примитивностью. Если бы я знал, какой удар он готовит мне, я бы сдержался. Но он глядел так наивно, так легко сносил мои выпады, что я зло напомнил: кто из нас расследует катастрофу?

Будь мне ведомы причины взрыва, ему не понадобилось бы прилетать на Уранию. Не вижу явных причин несчастья, не могу обсуждать даже абстрактных возможностей. У него похолодели глаза. Он не взглянул, а ударил взглядом.

«В самом деле? А я собираюсь предложить вам для рассмотрения одну абстрактную возможность несчастья.

Она непосредственно вытекает из вашего рассказа о своих работах».

«Вот как? Интересно!»

Надо было вскочить, топнуть ногой, в крайнем случае, стукнуть кулаком, с вами бы я так и поступил, но с ним постеснялся, только съязвил:

«Буду благодарен за разъяснения, какие возможности катастроф таятся в моих работах».

«А, к примеру, вообразите, что стенки энергетической цистерны каким-то способом превращены в разновидность ваших пористых перегородок и что сквозь них вдуваются в сгущенную воду быстрые молекулы. Вы уверены, что это не приведет к немедленному взрыву?»

Я бы соврал, ребята, если бы скрыл, что был ошеломлен. Абстрактная возможность такого объяснения существовала.

«Но ведь этого не было!» – воскликнул я.

«Я говорю о возможностях», – напомнил он.

Я с усилием отпарировал:

«А не кажется ли вам, друг Рой, что привлекать для объяснения взрыва сепарационные перегородки ничем не лучше, чем вызывать для этого реальных демонов?»

«Реальных – в смысле реально не существующих? – уточнил он. – Вы говорите о бесах и дьяволах, феях и ведьмах, леших и эльфах?»

«Именно о них. Почему бы не объяснить катастрофу на энергоскладе вторжением в сгущенную воду джиннов или кобольдов?»

«Попробуйте изучить и эту возможность, вы ведь крупный специалист по демонологии, – спокойно предложил он. – Надо, надо вам оправдывать прозвище Повелитель Демонов, друг Антон».

На этом беседа закончилась. Он снова мощно выжал мою руку и милостиво отпустил. Вот такой разговор получился. Не стану притворяться – конец был иным, чем начало. Боюсь, что не столько я иронизировал над его наивными вопросами, сколько он подшучивал надо мной. Бросаю вам эту психологическую кость, друзья, погрызите ее.

– Погрызем, погрызем! – сказал Чарли. – Но раньше послушайте, как я оцениваю сцену, описанную Антоном.

Толкование Чарли было просто. Рой Васильев подбирается к решению исподволь. Он последовательно отсекает все незначащее. Его прогулки по Урании – отнюдь не туристское времяубивание. Если бы это было так, то он продолжал бы их, а он как отрезал все выходы на природу, – видимо, установил, что с катастрофой природные условия не связаны. А проведя опросы биологов, установил, что они тоже далеки от тайны, – вот почему такое пытливое изучение новых биологических объектов, такой глубокий интерес к геноконструированкю в считанные часы сменяются полнейшим равнодушием. Энергетики – следующий этап приближения к загадке. Опросы превращаются в расспросы и даже завершаются насмешками. Рой ни одной минуты не верит, что исследования Антона Чиршке могли вызвать катастрофическое изменение структуры сгущенной воды. Этот Рой Васильев, космофизик и детектив, штучка с ручкой. Я назвал его медведем средней руки. Но шкура этого белого медведя шита белыми нитками. Круги его поисков сужаются. В фокусе его внимания скоро окажемся мы трое: Жанна, Эдуард и я. Нужно готовиться к тому, что опросы, превратившиеся в расспросы, теперь станут допросами, Это опасно.

– Не понимаю тебя, Чарли! – воскликнул Антон. Не ты ли недавно доказывал, что исследованиям времени ничего не грозит. «Уступать, но не поступаться» – не твои ли слова?

– Мои, мои! Но видишь ли, сценка, разыгранная Роем с тобой, очень странна. Я уже не уверен, что обойдется без осложнений. Очередь теперь за Жанной. Посмотрим, как пройдет ее допрос.

– Буду говорить правду, и только правду, как ты советовал.

– Правда часто выглядит неправдоподобной, Жанна.

– Постараюсь доказать Рою, что правда это правда. Надеюсь, он не остряк и не любитель парадоксов, как ты.

– Надежда – это изнанка неуверенности. В ней что-то от «авось» да «небось»; Предпочел бы расчет, а не надежду.

– Хорошо, выражусь по-твоему. Рассчитываю на ясный ум и научные знания Роя Васильева.

– Круги сужаются, – сумрачно повторил Чарли. Жутко не понравился мне разговор Роя с Антоном. Говорю вам: круги сужаются!

5

«Круги сужаются», – молчаливо твердил себе и я.

Пока мы были у Антона, мне удалось промолчать. И ни Антон, столь остро ощущающий любое отклонение от обычности, ни Чарли, воспринимающий всякое молчание как красноречивое высказывание, ни тем более Жанна молчания моего не заметили. Уже это одно было успехом. У меня разошлись нервы. Если бы меня вызвали сейчас на разговор, я наговорил бы глупостей. Друзья по-прежнему не соображали, как скверны наши дела, и я не имел права просвещать их. Круги сужались. Новая трагедия уже надвигалась, и лишь я один знал, какой она будет. Я это понял, когда глядел на Жанну.

Антон Чиршке, Повелитель Демонов Максвелла, и на этот раз не ошибся. Он говорил Чарли, что Жанна повеселела и похорошела, он увидел в этом лишь свидетельство выздоровления, что бы там ни говорил Чарли насчет основных и второстепенных хворей. Но моим глазам Жанна представала по-прежнему похудевшей, ослабевшей, бесконечно измученной – такой она сидела в моей лаборатории, когда я ввел ее психополе в датчик самописца и самописец не уловил важных изменений в ее психике. Несколько дней я с ней не встречался к сегодня сам увидел то, о чем первым заговорил Антон. Нет, я не раздражал Жанну пытливым взглядом: она не терпела, когда засматриваются на нее, даже у Павла пресекала любование собой, что же говорить обо мне! Я только бросил на нее взгляд и ужаснулся. Она похорошела! На еще недавно серые щеки возвратился румянец, в потускневшие глаза – блеск, в голосе, так долго усталом и слабом, зазвучали звонкие нотки. Антон чутко воспринял внешнюю перемену, но не мог проникнуть в ее тайную суть. Не здоровье возвращалось, происходило нечто иное.

Самописец психополя по-прежнему записывал душевное состояние Жанны. Прибор был из короткофокусных, далеко не брал, Жанна, выходя за пределы научного городка, выпадала из обзора, но пока находилась дома или в лаборатории, он надежно фиксировал ее душевный настрой. Я запрограммировал компьютер на оценку изменений в Жанне. Каждый день компьютер выдавал, что существенных изменений нет, так, обычные колебания от настроения похуже к настроению получше, снова возврат в дурное настроение. Такую же оценку он объявил и сейчас.

– Идиот! – обругал я компьютер и пригрозил кулаком самописцу.

Неистовство Антона, дубасящего кулаком по приборам, охватило и меня. Но такое поведение, соображал все же я, не будет решением. Надо поразмыслить, сказал я себе.

Я бегал по лаборатории и размышлял. Приборы не открывают того, что давно обнаружил Повелитель Демонов, что сегодня увиделось и мне. Приборы описывают душевное состояние, а не внешний вид Жанны. Внешний вид изменился, психическое состояние осталось прежним. Вот так надо понимать несовпадение записи психополя и свидетельства моих глаз.

«Психика запаздывает, – сказал я себе. – Ведь основные отправления организма – дыхание, пищеварение, усталость и прочее – мало зависят от сознания. А психика – пленница сознания, она его выражение, она побочная функция разума. Понимаешь ли ты теперь ужас того, что приближается? Не задавай себе, глупец, риторических вопросов! – гневно оборвал я себя. – Ты давно предвидел трагическую возможность».

В столе Павла хранился его альбом фотоснимков.

В альбоме была и моя страница: одна фотография с Земли, четыре – я на Урании. Жанне Павел отвел половину альбома. Жанна глядела со страниц девушкой – такой она прибыла на Уранию, это были самые прекрасные снимки, Павел фотографировал ее тогда чуть ли не каждый день. Несколько страниц показывали Жанну, когда она стала женой Павла. На этом заканчивался альбом: Павел отныне мог любоваться Жанной в любой миг и не обращаясь к снимкам – и охладел к фотографированию.

Я соотносил многочисленные портреты Жанны с тем, какой она была сегодня. Еще недавно, вынув альбом, я убеждался, до чего Жанна подурнела в сравнении с тем, какой выглядела на последних фотографиях. Я горевал вместе с ней, гибель Павла была тяжка и ей, и мне, внешний вид отвечал внутреннему состоянию, странным было бы, выгляди Жанна хорошо. Сегодня она походила на ту девушку, еще не жену моего друга, которая глядела из середины альбома. Она была привлекательней и моложе женщины, изображенной на последней странице альбома.

«Не преувеличивай! – сказал я себе. – Ты уже впадаешь в панику. Время еще есть. Форсируй решающий эксперимент».

Время еще было, но форсировать решающий эксперимент я не мог. Я был способен по-разному использовать законы природы, но отменить их было не в моих силах.

Я снова и снова изучал кривые стабилизации времени.

И снова и снова видел, что ускорения нет, процесс идет на пределе. Время еще есть, утешал я себя. Внешний вид Жанны предупреждал, что времени оставалось все меньше.

На засветившемся стереоэкране возник Чарли.

– Спешу порадовать, дружок, нас просит к себе посланец Земли. – Недавняя озабоченность, какую Чарли старательно внедрял и в нас, видимо, отошла. Он снова готов был сыпать парадоксами и остротами. – Почему не вскакиваешь? Мало бодрости!

– Иди к дьяволу!

– Намек понят. Исполнение отложим. Раньше посетим Роя. Впрочем, возможно, это и будет реализацией твоего желания.

– Жанну вызывают?

– Жанна, очевидно, пойдет после нас. Видимо, Рой считает, что она ближе всех к тайне катастрофы. Древние французы во всех запутанных случаях советовали: ищите женщину. Тебе не кажется, что Рой Васильев если не по рождению, то по образованию – француз?

– Мне надоели словесные выверты, которые ты считаешь остротами.

– Тогда деловой совет. Приведи себя в порядок. У тебя нос по фазе не совпадает со ртом, с этим уже ничего не поделаешь. Но совершенно излишне к кривому носу еще так злодейски искривлять губы.

Насмешкой над моим носом он временно исчерпал запас своих шуточек. За дверью лаборатории он встретил меня озабоченным – очень нечасто можно было видеть его в таком настроении. Хоть я и не люблю зубоскальства, а сейчас вообще было не до шуток, я не удержался:

– Ты же по фазе не в своей тарелке, Чарли. Боишься Роя?

– Боюсь, – признался он. – Следствие, которое мы с тобой проводим, предвещает неожиданности.

– Следствие, которое мы проводим? Я думал, следствие ведет Рой.

– Он ведет свое следствие – открытое. А мы скрыто следим за ним самим. Мы ведем следствие о следователе. Для него тайна – катастрофа на Урании, для нас тайна – что думает о той тайне землянин Рой Васильев, облеченный значительными полномочиями.

– Следует ли так понимать, что для тебя тайны взрыва уже не существует?

– Сердечный друг Эдуард! – сказал он с досадой. Я давно догадываюсь, что ты свой природный ум, правда небольшой и неупорядоченный, намеренно экранируешь от знакомых глупейшими вопросами. У каждого своя форма самозащиты, но, пожалуйста, не перебирай.

Особенно у Роя. Он не поверит, что ты так туп.

Мы дошагали до гостиницы. Зеленый глазок в дверях приглашал войти. Рой занимал стандартный номер из двух комнат. В гостиной стены были увешаны фотографиями взрыва: локаторы космостанции, следящие за поверхностью планеты, успели зафиксировать катастрофу в первые ее мгновения. Я собственными глазами видел черную тучу из двух миллионов тонн воды, я помнил, как она взметнулась над планетой, как потом из недр ее хлестал ливень. Но фотографии в гостиной Роя Васильева показывали детали, мне неизвестные. Мы с Чарли переходили от снимка к снимку, а Рой сидел в кресле и глядел на нас – внимательно и задумчиво.