Текст книги "Военное искусство и военная культура Евразии"

Автор книги: Сергей Нефедов

Соавторы: Игорь Ковшов,Юрий Зайцев,Георгий Скипский,Станислав Мокроусов,Юрий Костылев,Алексей Коробейников,Андрей Заец,Дмитрий Суворов,Александр Самович,Николай Митюков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Смена руководства в Москве в октябре 1964 г. давала некоторую возможность улучшить отношения с СССР. И если этого не произошло, то главным образом потому, что разногласия между двумя странами уже давно вышли за рамки двусторонних отношений. Каждая из них выступала уже как представитель определенной тенденции (СССР – «научного социализма» или, по оценке его противников, «ревизионистской тенденции», КНР – леворадикальной фундаменталистской), имела собственную обоснованную и распропагандированную позицию, которую не собиралась менять, и пользовалась поддержкой своих сторонников среди зарубежных компартий. Все более очевидно дело шло к полному расколу не только «социалистического лагеря», но и всею коммунистическою движения. Поскольку соотношение сил в нем было не в пользу КПК, то Пекин, чтобы не ставить себя под удар, в феврале 1965 г. выступил категорически против проведения международного совещания коммунистических и рабочих партий не только через 4-5 лет, как он сам же недавно предлагал, но и через 8-10 лет[281]281
  Борисов О.Б., Колосков Б. Т. Советско-китайские отношения. 1945-1977. М.. 1977. С. 332.


[Закрыть]. Когда же через месяц, в марте 1965 г., в Москве без участия Китая и еще 6 стран состоялась консультативная встреча «братских партий» по подготовке такого совещания, это вызвало негативную реакцию. Встреча была расценена как угроза единству мирового коммунистического движения. В эти же дни взаимное раздражение и неприязнь двух «братьев» вылились в конфликты с китайскими студентами в Москве и антисоветские митинги протеста в КНР.

Опасный оборот в середине 60-х годов приняли китайско-американские отношения. Эскалация вьетнамской войны привела к тому, что военная угроза приблизилась к границам КНР. Тогда Пекин, продолжая на словах выступать за продолжение борьбы с американским империализмом методами «народной войны», поспешил довести до сведения США информацию об умеренности своей позиции и готовности к сдержанности.

Наконец, сильнейший удар по планам Пекина был нанесен в Индонезии. В результате неудачной попытки переворота, предпринятой 30 сентября 1965 г., там была разгромлена коммунистическая партия, и Китай потерял своего наиболее значительного союзника.

Внешнеполитические неудачи 1965 г. завершили пятилетний период особенно активной деятельности Пекина на международной арене, который показал, что Китаю так и не удалось стать ни новым центром «мировой революции», ни силой, способной успешно противостоять Западу. Единственная цель, к которой сознательно стремились в Пекине и которая была достигнута, – независимость от «старшего брата». В 1965 г. Советскому Союзу были выплачены все долги. К этому времени экономические связи КНР были переориентированы на Запад. Контакты с КПСС фактически прерваны.

Изменения, произошедшие в отношениях между двумя странами, означали раскол «социалистического лагеря». С другой стороны, это было закономерным следствием развития созданной Советским Союзом системы государств.

К началу 60-х годов «социалистический лагерь» достиг определенного рубежа. Его территориальное расширение прекратилось. Темпы роста экономики оставались высокими, но в большинстве случаев это было связано с ее низким исходным уровнем. По многим отраслям сохранялось техническое и технологическое отставание от Запада, так как оказалось невозможным компенсировать научно-технический потенциал, которым обладала наиболее развитая часть мира. Советский блок стал все сильнее ощущать ограниченность своих возможностей и испытывать потребность в широком международном сотрудничестве.

Н.С. Хрущев пытался навести мосты с Западом, в том числе с Соединенными Штатами, но вскоре вынужден был отступить. Обособление «социалистического лагеря» зашло уже слишком далеко. Легче было вернуться на прежние позиции, чем продвигаться вперед. В начале мая 1960 г., воспользовавшись инцидентом с американским самолетом-шпионом, он вновь пошел на конфронтацию с Западом. Хрущевский демарш положил начало новому витку «холодной войны». В 1961 г. разразился берлинский кризис, в 1962 г. еще более тяжелый – карибский. Для «социалистического лагеря» это означало усиление изоляции от внешнего мира.

В сложившейся обстановке нужны были какие-то новые идеи, долговременные цели, сплачивающие «социалистический лагерь» в его противостоянии капиталистическому миру. Такие цели и идеи были выдвинуты. В 1961 г. в СССР была принята новая Программа КПСС, в которой на ближайшие 20 лет ставилась задача построить коммунистическое общество и таким образом победить капитализм в мирном экономическом соревновании. Советский Союз как лидер брал на себя самую трудную обязанность – в кратчайшие сроки превзойти США по основным экономическим показателям.

Переориентация на новый подход в достижении стратегических целей мирового коммунизма видна даже в терминологии. Привычное сочетание «социалистический лагерь» было заменено на «социалистическое содружество». Тем самым подчеркивался мирный, созидательный характер этого объединения государств, что шло вразрез с позицией Пекина. В тексте Программы КПСС также заметны и другие следы разногласий между двумя коммунистическими партиями[282]282
  Программа Коммунистической партии Советского Союза. Принята ХХII съездом КПСС. М.. 1976. С. 13-21.132-135.


[Закрыть].

Дальнейшие перспективы «содружества» в Москве связывали с укреплением Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ). В рамках этой организации быстрыми темпами развивались кооперирование и специализация производства. В устав организации были внесены изменения, позволяющие неевропейским странам становиться ее членами. Первой была принята Монголия. Китай не собирался воспользоваться такой возможностью. В январе 1964 г. в интервью американской журналистке Анне Луизе Стронг Мао Цзэдун заявил: «Проблема с социалистическими странами состоит в том, что Хрущев хочет заставить их создавать однобокую экономику, отвечающую потребностям Советского Союза. Трудно быть сыном патриархального отца»[283]283
  The Cambridge History of China. Taipei, 1991. Vol. 15. P. 67.


[Закрыть].

Сравнение СССР с патриархальным отцом семейства верно схватывает суть проблемы, но требует некоторых уточнений. Для патриархального отца на первом месте всегда сохранение и укрепление своей семьи, а не какие-то корыстные соображения. У Советского Союза была сходная задача. Надо было устоять в противоборстве с Западом, и все было подчинено этому. В том числе распределение обязанностей в «семье»., которое строилось в зависимости от потребностей военно-промышленного комплекса, уже вышедшего за пределы СССР. Однако наибольшие усилия в укреплении военного потенциала «содружества» приходилось прилагать самому Советскому Союзу. Расплачиваться за это приходилось усилением дефицита продукции гражданского назначения, особенно потребительских товаров. Восполнить дефицит пытались за счет импорта из социалистических стран на достаточно выгодных для них условиях. Отсюда и возникала некоторая «однобокость» экономик. Конечно, она не шла ни в какое сравнение с действительно однобоким развитием многих стран, особенно производящих сырье.

Критический настрой Пекина в отношении «патриархального отца» имел еще одну основательную причину: нарастание противоречий между СССР и Китаем как государствами системного типа. Своими корнями они уходят в далекое прошлое. Когда между двумя странами еще не существовало границы, оба государства с переменным успехом вели соперничество за влияние на обитавшие здесь племена. После того как граница была установлена, они нередко «заступали» на территорию друг друга[284]284
  Так, Цинское правительство до 1873 г. продолжало сбор дани с аборигенов нижнего Амура и Сахалина. См.: Ван Дэхоу О торговле в местности Саньсин в эпоху Цин // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII-XIX вв. (Историко-археологические исследования). Владивосток. 1998. Т. 3. С. 89. Перевод и примечания А.Л.Ивлиева.


[Закрыть]. С конца XIX в. это чаще делала Россия как более сильное в тот период государство. Если бы это было лишь проявлением империалистической политики, то со сменой общественного строя в России все должно было измениться. Но и после 1917 г. Россия продолжала активно действовать на приграничных территориях. В результате здесь возникли Монгольская, Тувинская, Восточно-Туркестанская республики. Маньчжурия на период японской оккупации выпала из-под советского влияния, но затем оно было восстановлено. После второй мировой войны советское влияние распространилось на Корею и Вьетнам, что также затрагивало сферу традиционных интересов Китая. Поэтому после завершения гражданской войны он начал восстанавливать утраченные ранее позиции. Участием в корейской войне, активной поддержкой народов Индокитая в их антиколониальной борьбе Пекин подтвердил свой прежний статус регионального лидера. Затем он вплотную занялся усилением контроля над национальными окраинами. При этом не обошлось без конфликтов с соседями – Индией и Советским Союзом, то есть теми странами, которые издавна были соперниками Поднебесной за влияние на местные народы.

Как союзник и соратник по «социалистическому лагерю» СССР шел навстречу китайской стороне и к середине 50-х годов отказался от имущественных и арендных прав в Маньчжурии и Синьцзяне. Но там оставалось довольно много постоянно проживавших в КНР советских граждан – не только русских, но и казахов, уйгуров, представителей других национальностей. С ухудшением отношений между двумя государствами они оказались в незавидном положении и вынуждены были почти все выехать из страны. Тогда же стали возникать трения по пограничным вопросам. После вооруженных столкновений на границе в 1969 г. конфликт перешел на стратегический уровень и сопровождался попытками противников привлечь на свою сторону любых возможных союзников вплоть до ненавистного им «американского империализма».

Примечательно, что затем борьба развернулась не непосредственно между самими непримиримыми противниками, а на их периферии (в «промежуточной зоне», как сказал бы Мао Цзэдун). Во второй половине 70-х годов в советско-китайских отношениях даже была предпринята попытка разыграть хорошо известную из китайской истории схему вертикальных и горизонтальных союзов: СССР – Вьетнам, Лаос, Камбоджа; КНР – Албания, Румыния, Югославия. Как известно, СССР оказался более успешным игроком[285]285
  Это наводит на мысль, что навыки восточной дипломатии, полученные нашими предками во времена монгольского ига, когда они волею судеб оказались в одном государстве с жителями Поднебесной, не прошли бесследно.


[Закрыть].

Подтверждением особой значимости периферийного окружения для безопасности государств системного типа стало выдвинутое Пекином уже в ходе нормализации китайско-советских отношений категорическое требование к СССР устранить «три препятствия»: вывести войска из Монголии, Афганистана и побудить Вьетнам уйти из Камбоджи. Сюда же можно отнести и китайскую инициативу о взаимном отводе войск от российско-китайской границы на 200 км.

Итак, можно выделить три уровня развертывания советского-китайского конфликта:

1) «социалистический лагерь» – остальной мир;

2) отношения в «социалистическом лагере»;

3) двусторонние советско-китайские отношения.

На первом, глобальном, уровне конфликт между двумя коммунистическими гигантами был заметным событием, но существенно не повлиял на положение «социалистического лагеря» как замкнутой, изолированной от остального мира системы государств. Как раз наоборот – эта замкнутость и стимулировала конфликт в разных его проявлениях, не давая возможности для разрядки накапливающихся внутренних противоречий. Кроме того, территориальная стабилизация «лагеря» выдвигала на повестку дня вопрос, как быть дальше: либо проводить умеренную политику и заняться экономическим соревнованием с Западом, либо решительно идти на конфронтацию с ним и, не считаясь с потерями, добиваться победы?

После того как Москве и Пекину, придерживавшихся этих столь разных подходов, не удалось прийти к общей согласованной позиции, каждый из них стал действовать самостоятельно. Раскол уменьшал шансы на победу и тех, и других, зато все острее становились взаимная критика и обвинения в ошибочности занятой позиции.

На уровне «социалистического лагеря» системный характер советско-китайского конфликта проявился еще более отчетливо. Решение Пекина идти своим путем раскалывало социалистический монолит до самого основания – на западную часть, экономически и политически тесно сплоченную вокруг СССР, и восточную, в лице Китая, занятого поисками наиболее совершенных и отвечающих местным условиям путей и методов ускоренного продвижения к коммунизму. С точки зрения системного подхода, началось раздвоение единой системы на две доминирующие подсистемы. Завершение этого процесса зависело от перехода различий их основных элементов в противоположность[286]286
  Аверьянов А.Н. Системное познание мира: Методологические проблемы. М.. 1985. С. 195-197.


[Закрыть]. А все экономические, политические, социальные и другие различия двух стран в то время сосредоточивались вокруг одного центрального пункта: допущение экономических методов в организации и деятельности общества или решительный отказ от них. В Советском Союзе коммунистические отношения рассматривали как идеал, к которому следует стремиться, но пока не спешили отказываться и от экономических методов. В Китае же выступали за скорейший переход к коммунизму и, несмотря на неудачу «большого скачка», не собирались отказываться от задуманного.

Упорство Мао Цзэдуна и его сторонников нельзя понять, не учитывая того факта, что проводимый ими радикальный курс одновременно был продолжением старых китайских традиций борьбы за создание идеального общественного устройства. Из двух путей – конфуцианского и легистского – симпатии Мао были на стороне последнего, и этот выбор был объективно обусловлен. Конфуцианство, в течение многих веков господствовавшее в Китае, оказалось неспособным обеспечить государству необходимую силу и стойкость перед лицом экспансии Запада. Поэтому его авторитет и влияние в обществе к началу XX в. были основательно подорваны. В страну стали проникать республиканские, демократические и социалистические идеи. Но под тонким слоем современных идей продолжали существовать традиционные взгляды и представления. Там, где отступало конфуцианство, повышались шансы легизма. Использование его методов давало возможность в короткий срок создать сильное государство. Стремясь к осуществлению этой цели, Мао Цзэдун в 1958 г. призвал китайское руководство «сочетать при управлении государством К. Маркса и Цинь Шихуана»[287]287
  Идейно-политическая сущность маоизма. М., 1977. С. 52.


[Закрыть].

На уровне двусторонних советско-китайских отношений кроме проблемы периферийных территорий, о которой говорилось выше, особый интерес представляет психологический аспект конфликта. Он дает возможность глубже понять и сам конфликт, и этнопсихологию каждой из сторон, а через нее сходство и различие их культур. Но это тема для специального исследования.

А.Л.Самович[288]288
  Александр Леонидович Самович - канд. ист. наук, начальник отделения военно-научного управления Вооруженных Сил Республики Беларусь, подполковник (Минск. Республика Беларусь).


[Закрыть]
Проблема военнопленных в военной истории Беларуси

Отечественная история, равно как и мировая история вообще, была, к сожалению, во многом историей войн. Закономерно, что независимо от исхода тех или иных военных кампаний на территории Беларуси периодически оказывалось определенное количество иностранных военнопленных. При этом их число увеличивалось по мере того, как вооруженные конфликты приобретали все более значительные масштабы. Достаточно сказать, что если в 1807-1808 гг. после сражений под Прейсиш-Эйлау и Фридландом в Минском военном госпитале на излечении от ран находилось несколько сот французских военнопленных, то уже после русско-турецкой войны 1828-1829 гг. число размещенных в Минской губернии турецких военнопленных достигло 2 тысяч.

Значительные контингенты австро-венгерских и германских войск были захвачены в плен и содержались на территории Беларуси в годы Первой мировой войны. В частности, только в боях в районе оз. Нарочь (с 18 марта по 1 апреля 1916 г.) количество взятых в плен немцев составило около 1200 человек [1, с. 150]. В феврале 1917 г. распоряжением военных властей на работы в пределах одной только Минской губернии было привлечено уже 4565 австрийских и германских военнопленных. Но все «рекорды» по числу вражеских солдат и офицеров оказавшихся в положении военнопленных побила Вторая мировая война. Так, при ликвидации советскими войсками в 1944 г. витебской группировки противника было захвачено в плен более 19 тыс. человек, бобруйской – свыше 20 тыс.. при ликвидации немецких войск восточнее Минска в плену оказалось 57 тыс. немцев.

Несмотря на значительное количество опубликованной литературы по истории войн и вооруженных конфликтов, проблема военного плена отражена в ней фрагментарно. К сожалению, многие важные документы о пребывании иностранных военнопленных на белорусской земле, безвозвратно утрачены. Например, не сохранились материалы Витебской и Могилевской казенных палат, содержавшие отчетность о расходовании значительных сумм на содержание и репатриацию военнопленных в период и после Французско-русской войны 1812 г., Русско-турецких (1829-1830 гг. и 1877-1878 гг.) войн, Первой мировой войны 1914-1918 гг. Восполнить этот пробел в какой-то степени позволяют документы с итоговыми данными сохранившиеся в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА) в Санкт-Петербурге и Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) в Москве.

Большой массив еще не тронутой, не введенной в научный оборот информации имеется в зарубежных и ведомственных архивах. Многие коллекции документов так и не стали достоянием отечественной науки. Между тем, учитывая важность вопросов правового положения, содержания, трудового использования и репатриации иностранных военнопленных, мы должны видеть проблему объективно точно. Особенно, когда, пользуясь куда более широким, чем в советское время, доступом к архивным источникам, мы имеем возможность еще полнее осветить многие (политические, правовые, экономические, социальные и др.) аспекты проблемы, обнаружить совершенно новые факты и с их учетом рассмотреть уже устоявшиеся положения под иным углом зрения.

К вопросам, которые представляются нам наиболее важными и интересными в пределах рассматриваемой темы, следует, на наш взгляд, отнести: попытки изменить правовые основы положения военнопленных; условия жизни в плену, закономерности их изменений как на различных этапах той или иной войны, так и в послевоенные годы; вербовка агентуры, подготовка разного рода функционеров из числа военнопленных; судебные процессы над военнопленными.

Исследуя проблему, нельзя обойти вниманием вопрос об обстоятельствах и условиях пленения солдат и офицеров противника, их морально-психологическое состояние на момент сдачи (захвата) в плен. И в этой связи небезынтересно рассмотреть сюжет, только недавно начавший получать отражение в публикациях, а именно – эффективность пропаганды плена, как средства информационно-психологического воздействия на противника [2]. Насколько многообразной, изобретательной по форме и результативной была пропаганда плена в годы Великой Отечественной войны мы можем видеть на примерах организованной капитуляции немецких войск. Так, оказавшийся 8 июля 1944 г. в плену в ходе ликвидации минского «котла» генерал-лейтенант В. Мюллер, исполнявший обязанности командующего 4-й армией, отдал приказ своим войскам следующего содержания: «После недельных тяжелых боев и маршей наше положение стало безвыходным... Наши соединения беспорядочно рассеяны. Колоссальное число раненых брошено без всякой помощи... Поэтому приказываю прекратить борьбу» [3, с.206]. В подготовленной советскими спецпропагандистами листовке под названием «Генерал Мюллер поступил разумно» был помещен его портрет, а также фотокопия приказа с факсимиле. Уже 9 июля 2 тыс. человек сдались в плен, а в целом приказу генерала из 33 тыс. окруженных последовало 15 тыс. военнослужащих.

По целому ряду причин практически неразработанным и недооцененным в отечественной историографии оказался вопрос о «человеческом измерении» войны. Достаточно широкий спектр проблем (военная повседневность, сфера ментальности, социальная и индивидуальная психология и т. д.), до недавнего времени считались малозначимыми по сравнению с событийными и институциональными аспектами истории (вопросами стратегии и тактики, принятия военно-политических решений и др.). В этом отношении особую ценность, на наш взгляд, приобретают исследования, рассматривающие ментальный облик военнопленных, их поведение в плену и отношение к плену.

Среди проблем, требующих особого внимания, выделяется также комплекс вопросов, связанных с отношением власти и общества к военнопленным. Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что отношение к «узникам войны» было неоднозначным на различных этапах той или иной войны; это отношение было дифференцированным и применительно к гражданам различных государств. К примеру, в начале 1813 г. как только Прусское королевство из противника превратилась в союзника России, прусским пленным не только увеличили выплаты вдвое, но и ускорили их отправку на родину. Постепенно такие льготы стали распространяться и на других германских военнопленных, ступивших на путь союзнических отношений. Обратная ситуация сложилась в годы Второй мировой войны, когда хотя и достаточно корректным, но неизменно негативным было отношение к оказавшимся в плену немцам. Между тем, итальянцы, а еще в большей мере граждане Испании вызывали у советских граждан неоднозначные чувства, среди которых находилось место даже для проявлений симпатий.

Множество нюансов, без учета которых вряд ли можно рассматривать проблему военного плена имеют вопросы содержания, всестороннего (медицинского, вещевого, продовольственного и т. п.) обеспечения и трудового использования военнопленных.

После освобождения Беларуси от гитлеровских захватчиков на ее территории оказались десятки тысяч немецких военнопленных. Уже в августе 1944 г. были развернуты лагеря для военнопленных в Орше, Борисове, Масюковщине, Бобруйске. В октябре 1944 г. стали функционировать лагеря в Волковыске и в Бресте [4, с.27]. Вопросами управления делами военнопленных на территории Беларуси занимался созданный 24 марта 1944 г. отдел, а с 1946 г. Управление по делам военнопленных и интернированных НКВД-МВД БССР. Несмотря на то, что в своей работе УПВИ руководствовалось Положением о военнопленных 1941 г., реальные условия содержания военнопленных определялись, прежде всего, возможностями разрушенной и опустошенной в ходе гитлеровской оккупации страны, а также необходимостью обеспечения должного режима военного плена.

Для покрытия расходов на содержание военнопленных одной из основных задач лагерей стало использование труда бывших гитлеровских вояк в восстановлении разрушенного войной хозяйства республики. Следов трудовой деятельности немцев в Минске и других городах Беларуси осталось немало. Тракторный и автомобильный заводы, Академия наук и многие другие объекты в столице БССР были отстроены военнопленными. На восстановительных работах были заняты в основном рядовые, унтер-офицеры, а по желанию – и офицеры. Только на восстановлении Театра оперы и балета в Минске работало до полутысячи бывших немецких офицеров в чине от старшего лейтенанта до полковника.

Показательно, что по распоряжению Совета Народных Комиссаров СССР военнопленные получали зарплату по тем же расценкам и нормам, что и местные жители, занятые в аналогичной отрасли. Выполняющим нормы выработки выплачивалась заработная плата, однако ее размер не мог превышать 200 руб. в месяц. Для высококвалифицированных специалистов и занятых на административно-технических должностях денежное вознаграждение исчислялось из расчета 50% от соответствующего оклада по советской тарифной сетке, но не свыше 500 руб.

Небезынтересно также отметить, что немцы, глядя на социалистическое соревнование в советских строительных бригадах, предпринимали попытки развернуть свое. У военнопленных была и собственная доска передовиков производства и вместо переходного вымпела победителя соцсоревнования – передаваемая от одной бригады к другой зеленая ветка ели. Производственные нормы перевыполнялись пленными порой на 150-200%.

Недостаточно на наш взгляд исследован вопрос о медицинском обеспечении военнопленных. Он имеет много специфических нюансов, без рассмотрения которых нельзя раскрыть проблему в целом, равно как и преисполненную внутреннего драматизма ситуацию со смертностью, находящихся в плену военнослужащих.

Не задаваясь целью проанализировать весь имеющийся в нашем распоряжении материал, обратим все же внимание читателя на любопытные сведения, обнаруженные нами в архивах. Так еще в годы наполеоновского нашествия почти во всех военных госпиталях расположенных на территории белорусских губерний существовали проблемы с медперсоналом, лекарствами и продовольствием. В результате многие военнопленные не могли своевременно получить квалифицированную медицинскую помощь. Тяжелые раны, явившиеся следствием участия в боевых действиях, а также инфекционные болезни, вызванные непривычным климатом и антисанитарными условиями, при недостаточном медицинском обеспечении, во многом определяли значительную смертность среди поступавших в госпитали пленников [6].

Применительно к большинству этих людей мы располагаем сведениями о точных датах и причинах смерти, а в некоторых случаях – и о месте захоронения. Для многих французских, польских, немецких семей их родные просто «сгинули» в лесах и болотах Беларуси. Уже ввиду этого обстоятельства проблема военнопленных приобретает не только чисто правовое значение, но имеет глубокий гуманистический, нравственный подтекст.

Сюжетом, требующим серьезного, многопрофильного исследования, является история подготовки и проведения судебных процессов над военнопленными, как в ходе продолжавшейся войны, так и после нее. Разумеется, этот сюжет может и должен рассматриваться в контексте общей ситуации с соблюдением норм международного права воевавшими сторонами. Участь попавших в плен во многом была обусловлена множеством факторов и, прежде всего тем, что сам характер противостояния сторон нередко оказывался исключительно ожесточенным. Это противостояние имело свои политические, идеологические, этические и иные аспекты. В связи с чем иностранные военнопленные не были полностью гарантированы от разного рода противоправных действий. Известны случаи расстрелов оказавшихся в плену германских военнослужащих, факты необъективных судебных разбирательств. И в то же время нельзя не признать несправедливым заслуженное публичное наказание военных преступников по материалам специальных расследований, проведенных вскоре после окончания Великой Отечественной войны.

Проблема пребывания иностранных военнопленных на территории Беларуси имеет еще очень много ракурсов, содержит ряд любопытнейших сюжетов, исследование которых до недавнего времени, в силу субъективных и объективных причин, было невозможным.

Среди основных путей решения обозначенной научной проблемы можно выделить следующие:

1. Целенаправленная работа по выявлению и систематизации документов по проблеме военного плена в зарубежных и отечественных архивах;

2. Формирование соответствующего справочно-информационного фонда;

3. Составление и публикация сборников архивных документов и материалов;

4. Подготовка и издание хрестоматий по истории военного плена в Беларуси;

5. Розыск захоронений военнопленных на территории Беларуси, их паспортизация и мемориализация.

Каждый из этих путей характеризуется специфическими задачами, особым подходом к их решению, определенным составом и уровнем квалификации исследователей, выбором определенных средств и предметов исследовательского труда, материальными и финансовыми ресурсами, различными формами объединения исполнителей и у правления их деятельностью.

В настоящее время Управлением по увековечению памяти защитников Отечества и жертв войн Вооруженных Сил Республики Беларусь изучение рассматриваемой проблемы ведется по двум основным направлениям: вопросы пленения и содержания военнопленных на территории Республики Беларусь; вопросы пленения и содержания военнопленных на территории зарубежных государств. Остается надеяться, что совместный труд белорусских военнослужащих и исследователей позволит заполнить имеющиеся пробелы в освещении такого исторического и социального явления, как военный плен.

Литература и источники

1. Подорожный Н. Нарочская операция в марте 1916 г. М.: «Воениздат», 1938. 178 с.

2. Панарин И.Н. Исторические аспекты теории и практики информационно-психологического воздействия // www.vrazvedka.ru / main/ analytica

3. Тимохович И.В. Битва за Белоруссию. Мн.: Изд-во «Беларусь», 1994. 254 с.

4. Шарков А.В. Архипелаг ГУПВИ на территории Беларуси: 1944-1945 гг. Мн.: Изд-во «ТЕСЕЙ», 2003. 168 с.

5. Национальный исторический архив Беларуси. Ф.2001. Оп.1. Ед. хр.29. Л.135.

6. Там же. Л. 136—138.