Текст книги "Там, за поворотом [СИ]"

Автор книги: Сергей Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 12. Разведчицкая

Расставание с моим рогожебетонным детищем проходило мучительно – мы с Сизой втискивали в него обжиговую печку. «Выпекали» кирпичики разных форм и городили из них хитрую конструкцию с пазухами для теплоизоляции в одних местах, теплоотвода в других, и нагрева воздуха при подаче в топку в третьих. Благо, секрет огнеупорной смеси «коллеге» был хорошо знаком, но сам этот состав крайне не любил намокать, что на речном судне обеспечивается далеко не запросто.

Много было и других проблем, но эта затмевала все. Однако – заработала мастерская.

***

Я напряженно следил за стоящими на берегу большим горшком и «сервизом» из шести маленьких чашек. Рябчик ночью выставил эту экспозицию рядом с деревенькой, рассчитывая на то, что «предложение» будет рассмотрено жителями, как только они его обнаружат.

И вот, идущий к реке, чтобы зачерпнуть воды, юноша с любопытством рассматривает посуду. Переводит взгляд на Соколиного Глаза, сидящего в заякоренной лодке на расстоянии, превышающем дальность броска копья из копьеметалки. Машет нашему торговцу, чтобы подплывал, а сам возвращается к жилищам. Вывалившая оттуда толпа об образцах отзывается с явным одобрением. Видно, как хозяйки "стимулируют" мужчин проявить активность. Ещё бы они были недовольны обливными горшками, сделанными самой Сизой!

Челнок, тем временем, приблизился к берегу и с некоторого расстояния начался диалог. Нам отсюда не разобрать, о чём речь, да и разговор ведётся явно не по андертальски, а на праттском языке.

Ну вот, о чём-то они договорились, пирога уже у берега и начался настоящий торг. Люди тащат посуду в дома, а навстречу волокут рогожные кули. Ячмень – а чему ещё быть-то в качестве платёжного средства? Наш посланец отчалил и взял курс к противоположному берегу, а я снимаю стрелу с тетивы. Да, группа прикрытия таится в зарослях тальника, и нам стоит исчезнуть отсюда так же неприметно, как мы и подкрались. И осмотреть себя, как следует – нынче в этих местах масса клещей.

Кит и Нут – наши лучшие, я бы сказал, призовые лучники – тихонько пятятся, стараясь не пошевелить ни одной ветки. Уфф! Вроде, получается контакт. Ну а дальше – поглядим, как пойдут дела. Тут главное, чтобы сразу на чужака не бросились…

***

Что ещё добавить? Сходила от нас разведка к переправе, но там никакой активности не обнаружила. Подгнивают брёвна от разобранных плотов, зарастают тропы, не потревоженные человеческими ступнями. Городок за частоколом, откуда мы привезли языка, выглядит покинутым. Что-то у праттов идёт вовсе не так, как я полагал. Кончился исход? Захваченной территории оказалось достаточно? Пиво стало скисать у жрецов? Или Сильные Охотники не хотят идти туда, где их убивают? Ума не приложу. А вот лесовода от Тихой Заводи и охотоведа от Рокочущего Грома в Когиду надо бы командировать. Форпост, полагаю, следует обустраивать навсегда.

***

Знаете, бывают такие периоды, когда что-то заканчивается, и нужно крепко подумать о следующих шагах. Я не про хозяйственные вопросы речь веду, и не про технический прогресс. Меня интересует динамика развития нашего общества. Главная проблема настоящего периода заключается в том, что у нас всего дофига. Вот куда, скажите на милость, пойдёт общество, если потребности его членов удовлетворяются сполна? Хотите сказать, что такого в истории не бывало? Ну, это как посмотреть. При этом нужно чётко различать потребности и желания – собственно, на культивации «правильных» желаний и сделаны самые могучие шаги на пути прогресса в хорошо знакомом мне двадцатом веке. А бесконечные войны – это ведь тоже следствие желаний – желаний обладать.

Мне хочется заменить этот простой и понятный всем ориентир на другой: на желание знать или, на худой конец, уметь. Ещё изредка встречались мне люди с неуёмной жаждой созидания. Но, в общем-то любой из этих трёх прекрасных вариантов внутренней мотивации в людях встречается не слишком часто. Грозный Рык, Сизая, Тихая Заводь и, наверное, Рокочущий Гром – как раз из таких редкостных экземпляров. Остальные способны удовлетвориться, если достигли для себя комфорта.

К настоящему моменту сообщество нашего Союза оказалось в состоянии решать достаточно сложные задачи, требующие объединения усилий многих людей. Та же резиденция резидента на плавучей гончарной мастерской, с острого язычка двоемужицы Сизой названная "Мокасин", – это ведь оказалось возможным благодаря совместным усилиям многих людей, разделённых сотнями и тысячами километров дикого доисторического леса.

Признаюсь честно – начавшаяся экспансия праттов воспринимается мною, как благоприятный фактор, тревожащий вождей и вызывающий озабоченность остального населения. Подчеркну: общую, совместную озабоченность. Это – солидаризирующий фактор. То, что нужно. Если эту опасность заботливо сохранить, можно будет довольно долго "убеждать" людей, выросших вольными охотниками, объединять усилия на ниве противостояния угрозе.

Почуяли во мне геополитические мысли? Ну так ситуация меняется, значит и отношение к ней нужно менять. Десятилетний кропотливый труд вождей союза и мои хлопоты в области просвещения принесли плоды – в Союзе возникли даже не ремёсла – школы мастеров. А наших условиях это такие дрожжи! Я ведь знаю, что на севере за горами зарождаются углехимия и металлургия, что при совершенствовании прядильных и ткацких станков мой дядя Глубокий Омут использует знания из механики, которыми я с ним поделился, что по примитивнейшей технологии получают цемент с применением которого недавние пещерные люди уже сейчас лепят рогожебетонных уродцев – нормальный путь технического прогресса. Путь проб и ошибок.

И я Великий Вождь и Великий Шаман Степенный Барсук в настоящий момент способен оказать на эти процессы решающее влияние.

Сказал бы мне кто, куда влиять!

***

Я шерхебель сделал с керамической железкой. Это такой узкий рубанок, который хорошо дерёт и позволяет, например, облагородить поверхность бревна. Чтобы в срубе оно легло плотнее. Ну и другие грубые деревянные поверхности спрямить под рубанок. Понятно, что форма «железки» с привычной нам стальной пластинкой не совпадает, да и затачивать её приходится иначе, однако, инструмент работники оценили, и в Когиде открылась шерхебельная мастерская. Следующим шагом будет освоение рубанков, а там и отборники, фуганки… столярное дело помаленьку заведём. Инструментальную керамику Сизая делает легко и даже с видимым удовольствием. Форпост становится полноценным городком… так что же там у праттов стряслось?

***

– Зая! Я снова полную лодку ячменя наторговал. Куда его? – Соколиный Глаз прибыл, чтобы отчитаться о проделанной работе.

– Ты одёжу пратта-земледельца себе справил? – смотрю я на своего агента требовательным взором строгого руководителя.

– Ну да.

– Про ячмень я Пуночке скажу, она сообразит, а ты топай к Дальнему Броску, переоденься там и жди меня.

Я заглянул в песочницу, чтобы позвать к разговору Плаксу и послал мальца за вождём. Его не вдруг отыщешь – то он корзину плетёт, то на башне торчит, осматривая местность, то дозоры проверяет – разносторонний такой товарищ.

***

Пратт, натуральный пратт наш Соколиный Глаз в этом прикиде. Штаны из рыхлой материи, похожей на ту, которую я видел здесь до пуска ткацких станков. Жилет из хорошо выделанной шкуры, на шее бляшка, взятая мной у Фаи. Она, как выяснилось, тоже этого народа уроженка, праттского, только более южной ветви.

– Смотри Рябчик, – показываю я план местности на шкуре. – Вот сюда тебя забросят и высадят на южный берег. Плакса со своими разведчиками проводят к тропе, что идёт в сторону переправы – засекли дозорные приближение переселенцев, но они со своими волокушами так медленно плетутся, что ты их как раз догонишь перед бродами. Попросишься у старейшины в попутчики, а там поищи способа прилипнуть и остаться с ними. Уверен, направят их через все захваченные земли до самой границы с нами. Примечай всё и запоминай. Мы уже, считай, год соседствуем с этим сообществом, а знаем про него только то, что ты вызнал.

А вызнал Рябчик немного. Деревеньки сеют злаки, возят зерно в Место Силы, рядом с которым можно выменять нужные вещи. Но этих нужных вещей тут совсем мало, а просят за них много. Жрецы сообщают, что боги нынче немилостивы и насылают порчу на священный напиток. Сильные Охотники почти все покинули святилища и не приносят дичи, а сами её съедают или выменивают на неё зерно и овощи у земледельцев.

То есть общее впечатление такое, будто система управления у наших новых соседей разладилась, и подкрался хаос. Связность общества теряется. И есть у меня подозрение, что упускать этот момент не стоит – власть лежит под ногами. Нужно лишь наклониться, чтобы поднять её. И как этим воспользоваться? Не знаю – в такого рода технологиях я не искушён. Однако, год нынче богат на малину, а в конструкции бродильного кувшина ничего сложного нет. Со всех окрестностей и мужественные охотники, и нежные женщины, и добрые дети несут и несут сладкую ягоду, из которой Великий Шаман делает отраву для ненавистных захватчиков.

Здесь, неподалеку от фронтира многие жители заботливо согревают за пазухой увесистые камни для праттов. Ягодные же вина в России-матушке многие делывали, так что я – не исключение. Хитростей тут особых нет, только аккуратность, тщательность и вовремя мёду добавить.

Полагаете, это я широковато замахнулся? И я так полагаю. Но начатое дело до конца доведу. Даже если и не выйдет ничего, буду знать, что честно пытался. А пока – терпение. И вину, чтобы стать достойным напитком, требуется время, и Рябчику нужно проделать пешком около полутысячи километров, да не одному, а вместе с волокущими волокуши переселенцами с юга. Так что – терпение и терпение. Древний мир не любит суеты.

***

Разгибаю спину и вытираю пот с лица. Уборка гороха в самом разгаре, и я наравне с вождями рву из земли путающиеся плети. Палки треног неохотно расстаются с обвившими их растениями, но их выдирают и складывают отдельно. Клубки лохматящихся стеблей укладывают на огромные кожаные полотнища и волокут молотить. Сбор гороха – трудоёмкая ручная операция, требующая согласованных усилий множества людей, проводится нами как важный общественный ритуал – тут тебе и состязательность присутствует, и одобрительность и даже какая-то праздничность.

Вожди пашут наравне со всеми, потому что время расслоения общества ещё не пришло, а распоряжаться тут им никто не позволит – это удел женщин, присматривающих за растениями. Зато вечером все с трудом доползут до своих подстилок и отключатся. Вот тут-то молодёжь, у которой всяко сил побольше, устроит маленькую оргию, роднясь направо и налево. Увы, мир не переделать, поэтому моё дело поддержать это здоровое начинание в меру сил, естественно.

– Зай! Говорящая береста с поста при Шане, – это меня нашёл гонец. Не скажу, будто я сильно доволен тем, что оторвали от дела – только, понимаешь, разухарился! Я ведь молод, силён и расположенность к энергичным движениям у меня естественная – но любопытство удовлетворяю немедленно.

Добрая весть – в пустующую две зимы деревеньку пожаловали жители. Не люди долин, которых оттуда вышибли, а любители священного напитка бир. Сеять ячмень. Интересно, осмелятся ли они на такой шаг в этом году – ведь уже середина лета. С другой стороны, если не снимут урожая – как проживут? Тут бы самое место и время получить помощь от центральной власти, поддержку продуктами и утварью… но это пока не в обычае. Наверняка благородная задача обеспечения себя всем необходимым возложена на плечи самих нуждающихся.

Если же не жрецы подкинут новосёлам зерна, то соседи могли бы – знаю, что имеются у них излишки. Да вот только, зачем это нужно только-только наладившим жизнь людям? Как же проживут новоприбывшие? Пора, пора и мне выдвигаться на передний край грядущих событий – закладывать основу наступающих перемен.

***

Жрецы редко наведываются в поселения земледельцев, поэтому события такого рода значимы и памятны для их жителей. Сегодня в Шану явился Великий Заяц с Сильными Охотниками – каждый несёт на плече крепкое копьё, к концам которого привязано два мешка с зерном. Для этого случая к своей кепочке я приделал заячьи ушки из бересты, потому что должен же вожак и вдохновитель выделиться из общей массы!

Шана – обычная деревушка людей долин, глинобитные домики которой прилично пострадали от погоды за два года, в течение которых за ними не было присмотра. Из стен торчат прутья и палки, крыши скособочены и изобилуют прорехами. Люди, вышедшие нам навстречу худощавы и заметно пообносились. Копья в их руках не наклоняются в нашу сторону – они не чувствуют угрозы от вереницы носильщиков. Или, дело в том, что нас очень много? Сорок бойцов – это Вам не пуп царапать. Силища! Почти вся наличная живая сила Когиды собрана в один кулак на решающем направлении – дома на постах остались женщины.

Я величественно приближаюсь к старейшине – Рябчик показал на него глазами – и, крякнув, сбрасываю ношу со своего плеча. Хлопаю деда по плечу, этой же рукой бью себя в грудь и отхожу в сторонку. Далее вся колонна по одному проделывает то же самое, после чего высокая куча мешков почти заслоняет почтенного старца.

Сами понимаете, ни слова из того, что нам говорят, мы не понимаем. Выдавать с таким трудом внедрённого агента, показывая, что тот владеет нашим языком, у нас ни одной причины нет, а тащить с собой пленного толмача мне показалось неправильным. Пантомима, однако. Стою, киваю на речи непонятные и, дождавшись разгрузки замыкающего, величественно пристраиваюсь в хвост колонне, покидающей Шану.

Если кто не понял – мы припёрли около тонны гуманитарной помощи. Теперь – черёд Рябчика разыграть сильную карту. Как-то он использует столь знаковое событие! Ведь наверняка на эту тему в рядах жителей селения будет развёрнута широкая дискуссия.

***

Чтобы не отвлекаться от темы, доложу сразу – каждый пятый из доставленных мешков, не поменяв своего содержимого, вернулся к нам рекой – прибрежная торговля посудой принесла их обратно – новосёлы нуждались в горшках, пострадавших количественно в долгом путешествии, поэтому заметную часть свалившегося на них благолепия пустили на обмен.

Потом дозорные, наблюдавшие за интересующей нас деревней, подкараулили в лесу Рябчика и записали слова этого неуча на говорящую бересту. Я долго разбирал их каракули, терзаясь неясными сомнениями. Оказалось – лучший грамотей наряда выучил только первые восемь букв алфавита… я его сразу взял на примету.

Тут ведь в чём загвоздка. Представьте себе парня, выросшего охотником вдали от цивилизации. Или выращивателем ячменя. Много ли толку Вы от него добьётесь, если заведёте разговор на тему, далёкую от его повседневных забот? Вот такие люди и окружали меня долгие годы. Отец, его братья и их жёны были для меня счастливым исключением – даром судьбы: повидавшие смолоду многое, невольно раздвинувшие свои горизонты, они заметно отличались от остальных, довольно ограниченных в круге повседневности.

Встречались и исключения, своего рода самородки, вроде того же Одноногого Лягушонка или Жалючей Гадюки – способные на нестандартный ход или абстрактную мысль. Горшковская керамическая школа оказалась как раз тем местом, где отбор по принципу склонности к необычным решениям, новому или интересному, происходил прямо по ходу дела – учеба и исследования не отделялись друг от друга. Отсюда и моё восхищение Сизой – питомицей моей и Рыка.

Так вот. В Когиде подобного заведения ещё не было, а выпускники старых школ присутствовали в единичном экземпляре. Зато то, как юноша из людей долин использовал восемь букв для записи трёх десятков звуков – это ли не высшее проявление творчества?

Осознав величие момента, я эту криптограмму добил, скрежеща мозгами от напряжения и, время о времени обращаясь в Автору за толкованием наиболее сложных мест. Действительно, зачатки комбинаторной логики у парня проявились… величественно.

Соколиный Глаз убеждал меня, что до осени, до жатвы, больше в тех краях появляться не стоит, потому что разговоры о Великом Зайце ведутся в одобрительном ключе, а новых поселенцев в ближайшее время не ожидается – этот род просто очень отстал в пути из-за навалившихся на людей болезней. То есть около года они сидели в своего рода карантине.

Сообщения постов наблюдения с южного берега эту информацию подтверждали – даже гонцы не появлялись на зарастающей травой тропе. Вообще-то данные собранные разведкой – крадущимися и наблюдающими издали питомцами Нута – дали немало важных сведений. Во первых, Сильные Охотники, про которых я так и не могу уверенно сказать кто они – храмовая стража или войско царя, действительно поуходили на север в предгорья, где то ли потеснили племена кочевых охотников, то ли смешались с ними. При этом они были замечены и в деревеньках перебравшихся в те края людей долин в качестве желанных гостей одиноких женщин.

Тенденции к возвращению обратно на служение жрецам среди почуявших свободу молодцев, не отмечалось. Иными словами – войско растворилось без остатка на просторах дикого леса, легко порвав с цивилизацией сообщества, с которым сюда прибыло. А вот информации относительно причин прекращения пивоварения так и не было. Сами храмы, наскоро связанные из камыша, выглядят кучами соломы, и паломничества к ним со стороны земледельческих поселений не отмечается. Так, отдельные лица несут что-то, но не часто и не помногу.

У меня возникло подозрение, что система подчинения, отработанная в густонаселённой местности, перестала работать, едва люди привыкли к отсутствию тесноты. Какие-то привычки, обычаи и традиции ещё живут, но реалии нового мира берут своё – с точки зрения жрецов – земледельцы дичают. Простор, большие расстояния – это плохое подспорье для любого вида принуждения. Что же, грехом было бы не воспользоваться столь удобным случаем и… надо самому потолковать с агентом нашим нелегальным.

***

– Слышь, Соколиный Глаз, так расскажи, что видел в дороге, пока вы досюда добрались.

– Погоди, Зая! – Рябчик "здоровается" с Сизой, уязавшейся за мной, чтобы "перекинуться словечком" с мужем. И вот прямо на глазах у Великого Вождя и Великого Шамана молодые люди истово "перекидываются"… воссоединяются, если соблюдать приличия в речи, хотя лично мне ближе термин "перепихиваются".

Чтобы не завидовать, мы с проводником расстилаем скатёрку и раскладываем угощение. Нет, ни варёных яичек, ни малосольных огурчиков, ни мятых помидор, как в мои времена, тут и в помине нет. Отбивные, потушенные "насухо", балык из сома, горшочек красной икры и пресные ячменные лепёшки – обычная дорожная еда этого времени. По крайней мере, это характерный вариант меню для путника из нашего Союза.

"Встречающиеся" затихли, и я полагаю, вскоре появятся рядом с нами, чтобы подкрепиться перед прощанием. Но… там снова что-то затевается, на этот раз неторопливое и обстоятельное с выразительным звуковым сопровождением и речами инструктивного содержания. Ну насчет того как и куда, насколько я понял. Древние люди не устают меня удивлять своей непосредственностью.

Терпение – главный инструмент, пользоваться которым любой житель этой эпохи должен умело и неустанно. Поэтому мы с проводником обстоятельно закусываем, изредка поглядывая на соскучившихся друг по другу супругов и обмениваясь одобрительными замечаниями. С душой отрываются ребята, с огоньком, можно сказать.

– Представляете?! – Сизая только что отмякла после того как обмякла, но возмущение её просто брызжет через край. – Эти гадские праттки ни разу не приголубили моего Глазоньку Сколиненького, – а у самой по щеке слезинка катится.

Я смотрю на страдальца и вижу смущение на его лице.

– Представляешь, Зай, ни одну ни разу не уговорил, – сознаётся он честно.

Не знаю, кто о чём подумал, но я – об информации. И как раз с этой точки и приступил к расспросам.

– А ты всем предлагал?

– Нет, тем, что помоложе. Остальные-то толстухи. Мне их не хотелось… беспокоить.

– А свадьбы за время, пока вы шли вместе, были?

– Что такое свадьба? – этот вопрос произнесли сразу двое, отчего третий – проводник – издал короткий удивлённый звук.

– Это когда девушку мужчине отдают, – нахожу я ближайшую аналогию, которая может быть понятна урождённым кочевым охотникам. Оседлый охотник с подобным ритуалом, оказывается, знаком. Но поведением пратток он возмущён не меньше Сизой. Для меня же эта краткая сцена – кладезь информации к размышлению. Считайте, разное отношение к категории "собственность". Хотя, всё может быть проще – табу на время пути, например. Или – карантинная мера. Эта группа ведь отсиживалась в изоляции. Вот эти вопросы я и формулирую перед агентом, пока благоверная подкладывает ему лучшие кусочки.

Сообщение же о результатах нашего подношения… лучше по порядку:

– Так, Зай, старейший сказал, что здешние духи могущественны, но настолько сильно боятся богов, живущих на небе, что принесли нужные дары, как только он вознес молитву.

Полуприкрыв глаза я чувствую на своей щеке явственное дуновение – взмах крыла птицы обломинго овевает моё лицо. Прибытие каравана с семенным зерном оказалось заслугой старейшины и произошло по воле старых, давно зарекомендовавших себя богов.

– За это он отнёс в Место Силы богатые дары, – продолжает Рябчик.

– Что? Кто отнёс? Какие дары? – вскидываюсь задумавшийся я.

– Старейшина отнёс мешок зерна, что вы принесли.

Так, глупость мы сделали – это очевидно. Но меня интересуют другие детали.

– Когда вы досюда добирались, кто показывал дорогу?

– Охотник один. Он говорил куда идти, а сам пропадал на два-три дня. Потом снова появлялся, опять указывал направление, и снова уходил.

– Чем питались в пути?

– Охотились, рыбу ловили, травки съедобные разыскивали. Я – добычливый охотник, поэтому меня уважали. Если бы не я – иные бы могли и не добраться до конца, – горделиво вскинул голову наш "агент", а Сизая так и прильнула к нему и тоже горделиво вскинула голову, посмотрев победоносным взглядом на нас с проводником.

– Ну а кем ты вообще в этом коллективе считаешься? Кто готовит тебе еду, где ночуешь?

– Сейчас в отдельной хижине устроился. Она никому не нужна. Кормят меня у любого очага, потому что я всегда приношу добычу. А если не в этот раз принёс, так в другой – обязательно не с пустыми руками приду.

– Старейшина тебе какие-нибудь поручения даёт?

– Иногда. Не чаще, чем остальным. Когда мужчины землю рыхлили и бросали в неё зёрна, тогда часто посылал за дровами, если я не успевал уйти на охоту.

– То есть, посеяли они ячмень, – констатировал я. Сейчас, полагаю, дома ремонтируют.

– Ага.

– А ты в полевых работах не участвовал и своего поля у тебя нет?

– Как нет? На всех же землю делили. Ну, ту, которая расчищена от леса. Вот и мне нарезали. Я соседу своему Хариму уступил её за треть будущего урожая и, если буду рыбу с рыбалки приносить. Копуши-то эти не шибко ловки с острогой. А я, пальцем о палец не ударив, с зерном буду, – Рябчик выглядит довольным.

Ну да ненадолго ему эта халява. Как только деревенские жители начнут расчищать места под пашню, дураки, чтобы пахать на соседа, быстро переведутся.

Вот теперь сижу и думаю: блестяще проведённая операция, прошедшая без сучка, без задоринки, привела к пшику. То есть, полученный от неё результат никакой ясности не принёс. А запланированный захват управления, то есть попытка перехватить влияние жрецов хотя бы на это сельцо, вообще против нас обернулась. Рановато засветил я свои планы. Надо продолжать сбор сведений.

– Рябчик, ты когда горшками торговал с лодки, с босым лицом был?

– Да, брился каждый день.

Я смотрю на его заросшую солидной бородой физиономию и отдаю себе отчёт в том, что человека, привозившего посуду, принимали за мальчишку. Теперь же передо мной – взрослый мужчина. Во всяком случае, именно так его воспримут пратты. Найдут ли они сходство между столь разными и неодинаково одетыми людьми? Я имею ввиду население посёлков, куда он возил утварь до того, как отправился в дальний рейд. Полагаю, нет. Или надеюсь, если совеем честно говорить.

– Так вот, слушай. Начинай-ка ты снова возить посуду по деревням. Торговцем, охотником, человеком своего племени – вот кем тебе нужно стать и для своего селения, и для соседних. Ты обретёшь здесь репутацию достойного члена общества и внимательного собеседника. Заодно и с женой почаще станешь видеться, отлучаясь для закупки товаров.

– Так и без меня здешние земледельцы в Когиду челноками плавают, они всё нужное доставят без моего участия.

– Ты выгоднее менять станешь, – успокаиваю я агента.

– А как спросят, отчего я за столь малое количество зерна хорошие вещи отдаю? – знал я и раньше, что Рябчик непрост, но сегодня он это проявил впервые.

– Улыбнёшься загадочно, мол, это секрет. Ну и уж чересчур-то мало не бери, всё-таки.