Текст книги "Там, за поворотом [СИ]"

Автор книги: Сергей Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Сергей Александрович Калашников
Там, за поворотом

Глава 1. Новое место

Лето подходит к своему самому солнечному, самому ласковому периоду. Прекрасно я всё рассчитал, удачно. Момент для того, чтобы отправиться в дальний путь выбрал – лучше не бывает. Да и стартовая позиция хороша – мы на торжище у Противной Воды.

Мы – это я, одиннадцатилетний мальчик. И две мои спутницы. Крепкая и статная неандерталочка Тычинка, и стройная гибкая андерталочка Фая. Век нынче самый, что ни на есть каменный, то есть люди живут племенами и носят соответствующие знаки различия, чтобы посторонние сразу понимали, с кем имеют дело.

Одним словом, я в древнем мире среди древних людей. Сам я тоже очень древний. Если посчитать хорошенько, то мне в аккурат девяносто пять лет должно было бы исполниться, да вот в старой жизни я, похоже, помер своей смертью, и сознание моё вместе со всей памятью очутилось в двухлетнем манюне, в заботливых материнских объятиях во время кормления грудью. Как я пережил подобную неожиданность? Долгая история. А только сейчас к одиннадцати годам по летосчислению не двадцать первого, а невесть какого никем не сосчитанного века, жив, здоров и полон творческих планов.

Если кто-то думает, будто за девять лет я крепко изменил окружающий мир, введя в него новшества и изобретения, известные мне из прошлой жизни, то – ничего подобного. Керамику мы стали обжигать неплохую, даже на инструменты годную – так что-то подобное, говорят, еще в древнем Шумере археологи откапывали, или в Междуречье. Ну и ткани теперь на станке ткут. Ручном, ясное дело. Цельнодеревянном.

Что ещё о себе доложить? Живу я не в одном племени, а сразу в нескольких, поселившихся, если смотреть отсюда, за Северными Горами в холмах, что на границе тундры. Или тундростепи, на противоположном краю которой расположена южная кромка отступающего ледника. Вода от его таяния до середины лета держит высокий паводок, отчего любимым средством передвижения являются лодки – берестяные пироги. Сюда, на эту тёплую сторону гор, приезжаем за солью – остального и в наших краях в достатке.

Морозное время проводим мы в тёплых просторных землянках, издалека похожих на небольшие холмы. Рукоделием всяким занимаемся, ремесленничаем помаленьку. А когда тепло – заготавливаем пропитание. Охота там, рыбалка, собирание корешков, выращивание гороха и пары видов корнеплодов. Не голодаем, одним словом. И скучать нам особо некогда.

Всё бы хорошо, но вот вонзилось мне с возрастом шило в одно место. Знаете, бывает в жизни каждого ребёнка период, когда возникает страсть к путешествиям. А мне ещё и древний мир хочется изучить не по находкам археологов, а по тем самым людям, которые эти самые находки как раз нынче и закапывают для будущих исследователей древностей. Тем более, что уже сейчас у меня есть веские основания полагать, будто на юге в настоящий момент дела в обществе обстоят куда как прогрессивней, чем в наших диких северных краях. Потому и приехал я сначала на торжище, чтобы расспросить людей, привозящих сюда зерно. Его местные жители сами не сеют, а берут для того, чтобы в период зимней бескормицы хотя бы кашей брюхо набить – удобные в хранении продукты тем и ценны, что их можно сберечь на чёрный день.

Ладно. Пошутил я, и про шило, и про археологов. Надо мне разобраться с геополитикой и с состоянием технического прогресса. Узнать, не создаются ли государства, ведущие войны и направляющие по окрестным землям сборщиков дани. Не плавят ли где медь или железо, не приручили ли какую полезную животину, вроде лошади. А то, представьте себе! Живём мы себе спокойно, никого не трогаем, а тут врываются к нам конные хлопцы с металлическим оружием, да и докладывают, чего и сколько мы им должны в этом году, и во всех последующих.

В истории я разбираюсь не сплошняком, а, как бы, пятнами. Но знаю что такой вид народного промысла, как сбор ясака, долго пользовался популярностью среди людей решительных и умеющих настоять на своём. Да, дую на воду. Но небезосновательно, потому что некоторые сведения, полученные от пришедшей с юга Фаи, наводят меня на подозрения, будто кто-то где-то каким-то образом уже научился объединять усилия значительных групп людей. Более значительных, чем в наших местах, где племя в пару сотен человек считается большим и могучим. Ну и объективные данные моё подозрение укрепляют – от нас в те края везут весьма неслабые канаты, которые, ума не приложу, куда можно применить, кроме как для чего-то крупного. Такого, что передвигать нужно огромной толпой, тянущей за длинную крепкую верёвку. Уж не пирамиды ли возводят из больших каменных блоков?

Кстати, забыл добавить, что в этих северных местах я считаюсь сильным шаманом, так что за безопасность в путешествии не слишком беспокоюсь – обижать Говорящего с Духами древние люди опасаются. Моё официальное взрослое имя – Степенный Барсук. Хотя свои, как в детстве, продолжают пользоваться ласковым прозвищем "Зайчонок", которым наградила меня моя мамуля. Но она нынче дома. А здесь, у Противной Воды, я прощаюсь с папенькой – Атакующим Горностаем, возглавляющим "торговую миссию", вместе с которой прибыла и моя путешествующая команда на специально снаряженном экспедиционном челноке.

***

Челнок неторопливо скользит вниз по течению реки. Встречный ветер разгоняет волну, поэтому берестяное судёнышко то проваливается в ложбины, то выскакивает вверх. Однако, пенных барашков, способных обдать нас брызгами, нет, тем более, что я и не гребу особо – слегка шевелю однолопастным веслом, следя за тем, чтобы нос был направлен куда следует. Тычинка вяжет носок, а Фая бездельничает… шучу. Она внимательно следит за берегами, чтобы не проскочить нужного поворота в приток. Тут ведь нет никаких навигационных знаков, и места незнакомые. Приметы, о которых рассказали на торгу охотники из этих мест, не слишком выразительны – уж чего-чего, а поваленных деревьев тут повсюду много, как и холмов с каменистыми склонами.

– Зайка! Смотри! Мысок. А вон холм, и стволы лежат кронами в воду.

– Ага, сейчас подгребу, – поворачиваю челнок и гоню его к берегу. Несильное, казалось бы, течение заметно сносит нас, поэтому девчата тоже берутся за вёсла. Мы – давно сработавшаяся команда. Каждый знает, что делать.

Огибаем узкую оконечность берега, изредка доставая вёслами до дна, и продолжаем налегать, потому что теперь набегающая спереди вода сопротивляется движению. Камыши не подпускают нас к самой суше, отчего приходиться упираться не на шутку. Но продвигаемся уверенно.

***

Через два дня извилистое русло вывело нас в другую реку, о которой никто из советчиков ни разу не упоминал. Но, поскольку вода из этой реки втекала нам навстречу, то получалось – мы просто обогнули остров по приличной ширины протоке. Двинулись по открывшемуся нам широкому простору вниз по течению, и вскоре снова прошли мимо Противной Воды – тут места знакомые.

Со следующей попытки – снова не угадали. К счастью, в заливе, куда мы попали, не было течения, так что сразу разобрались, а не через трое суток. Третий же раз повернули удачно – вошли в лабиринт проходов между многочисленными островами, по которому долго пробирались, тщательно следя за тем чтобы течение всегда оказывалось встречным. А потом попали в реку. Надеюсь, ту самую, что несёт свои воды с далёкого юга. А тут и первое за всю дорогу стойбище встретили – есть у кого дорогу уточнить.

Особого оживления наше прибытие не вызвало – через это место часто плавают всякие. За год до полудюжины челноков мимо проходит. То туда, то сюда. Поэтому приезжим никто не удивился.

Я, как положено по местным обычаям, направился к покрытым шкурами коническим шатрам, неся пристойный гостинец – связку только что выловленной рыбы. Разумеется, дорожный костюм мой, сшитый умелыми мастерицами из прекрасно выделанных шкур, был дополнен и непременным атрибутом принадлежности к Говорящим с Духами – головным убором. Кепкой с козырьком. Обычные-то люди ходят сплошь голоухом, заплетая волосы в косы. Хоть мужчины, хоть женщины. Это не от желания помодничать, а потому, что стричься каменным инструментом неловко.

Картина, развернувшаяся перед моим взором, не заслуживает ни одного доброго слова – грязь, неопрятность, пренебрежение элементарными правилами гигиены – всё в точности так, как видел я в стойбище Бегущих Бекасов в первый свой год знакомства с ними. Сплошная антисанитария. Вот тут-то и дошло до меня, какой огромный шаг вперёд сделало за эти годы сообщество, оказавшееся под влиянием вождя Тёплого Ветра и Говорящей с Духами Плодородия Тихой Заводи. У нас в стойбищах всё это непотребство в компостных кучах гниёт, а гостю первым делом подносят чашу с водой для мытья рук.

Тут же налицо все признаки дикости. Так что сказал я вежливые слова, узнал, что мужчины нынче на охоте, да и вернулся к спутницам. Свой шатёр поставим, и ужин сами сготовим.

Так и сделали. Фая, правда, бегала пощебетать с женщинами, однако, вернулась быстро, брезгливо морща носик.

– Заинька, а ведь женщины в стойбище не на шутку встревожены.

– Неужели наше появление может кого-то обеспокоить. Мне показалось, что лодки, проплывающие по реке, привычная картина, как и путники, остановившиеся передохнуть.

– Нет, конечно. Они толкуют не о нас, а о мужчинах, ушедших на охоту. Говорят, что это очень большая охота, на которую собрались люди многих племён. И жёны боятся потерять своих мужчин.

Мы какое-то время обсуждали эту новость, но информации оказалось маловато. Местное население мне вообще даже не намекнуло на то, что происходит нечто необычное, а Фая не все тонкости здешнего наречия понимает. Дело в том, что она у нас осваивала сразу смесь неандертальского, андертальского и русского, вошедшую в обиход в нашем Союзе племён. Причём тут русский? – спросите Вы. А как мне прикажете называть, скажем, тигель. Или кирпич? Или крышку. Ведь для них в местных языках нет терминов, также как и для пилы. Да куча самых разных русских слов и целых оборотов вплелась в речь, и ничего с этим не поделаешь.

***

Мы продолжали подниматься вверх по течению, делая остановки для отдыха то рядом с одним стойбищем, то рядом с другим. Временные стоянки людей располагались практически рядом со всеми удобными подходами к реке, то есть их тут оказалось необычайно много. Но лодки, обиходные в этих местах долблёные челноки, отсутствовали, как и мужчины, дружно в едином порыве ушедшие на охоту. Ушедшие на охоту на лодках. Все, как один. Вместе с шаманами. Я был заинтригован, но приставать к людям с расспросами опасался, потому что чувствовал напряжение, охватившее оставшихся.

Только в седьмом или восьмом из посёлков ситуация прояснилась. Меня пригласили на похороны. В качестве шамана, естественно. А что делать? Обряды я исполнил, как положено. Эта печальная церемония – не такая уж редкость в древнем мире. Болезни, несчастные случаи, роды – много есть причин для гибели людей при современном состоянии медицины. Правда, на этот раз умерла старая женщина, но в моё время её не назвали бы даже пожилой – думаю, немного за пятьдесят. Какая-то проблема с пищеварением.

После похорон на меня уже не смотрели, как на чужака, поэтому и не слишком отмалчивались. Выяснилось, что мужчины прослышали, будто Деревянные Рыбы и Греющиеся Ящерицы отправились за перевал, чтобы согнать своих северных соседей с тропы, по которой дважды в год проходит миграция копытных на летние пастбища и обратно. Вот тут-то охотники многих обиженных племён и пошли в поход, чтобы отомстить этим захватчикам чужих территорий. Остатки многих сообществ, натерпевшихся притеснений, собрались в окрестностях реки, текущей с юга.

Что-то изменилось в древнем мире. Буквально месяц с небольшим тому назад наш Союз действительно отразил набег как раз Рыб и Ящериц. Только вряд ли после этого найдутся те, кого следует наказать – от нас если и ушёл кто, так буквально единицы. В любом случае, повлиять на что-либо, я не в состоянии. Главное же – за своих сородичей опасений я не испытываю, потому что большая совместная "охота" затеяна не против них. Но как-то тревожно на душе.

***

Планы пришлось срочно менять. Не получилось у меня на этот раз далёкого увлекательного путешествия. Сами посудите, разве можно уезжать, когда тут под самым боком, у порога, можно сказать, родимой земли, началась бурная общественная жизнь. Люди объединились против общего врага. Пусть с запозданием, после пяти лет притеснений, тогда, когда от многих племён остались только случайно спасшиеся везунчики. Но как-то они нашли друг друга, и договорились между собой.

Я ведь не верю ни в сакрал, ни в астрал, ни в паранормал, а в один только сплошной материалистический диалектизм. Или наоборот? Всё равно – в него. То есть никакого просветления от святого духа у людей не было. А появился кто-то, осознавший необходимость сложения сил, сумевший отыскать многие разрозненно кочующие группы, и убедить их собраться вместе для оказания противодействия безобразничающим агрессорам.

Нашёлся деятельный человек с сильной волей – вождь. Вождь, собравший под своей рукой сильное войско. Стало быть, в этих малонаселённых местах начался интеграционный процесс, оставлять который без присмотра с моей стороны было бы недальновидно. Нельзя мне нынче уезжать. Наоборот, я должен обязательно во всём этом участвовать. Непонятно как, но для начала следует просто тут поселиться. Зажить одной жизнью со столь густо собравшимися людьми, стать своим и дождаться подходящего случая.

Судя по амулетам – тотемам, украшающим наряды здешних обитателей, кого тут только нет! В этом плане и моя семья выглядит сходно. Мой барсучок, Тычинкин бекасик и расчерченный шестилистником кружок на шее у Фаи наглядно подтверждают принципы интернационализма, исповедуемые их носителями. То есть – здешнее пёстрое общество нас не отторгнет. Вон, в одном стойбище в символике их обитателей присутствуют и цветастые розетки Соек, и медведики из кости, и какие-то кошачьи, и волки и росомахи.

***

– Мужчин ожидает долгий трудный путь и нелёгкая охота, – я сижу в кругу женщин, собравшихся у костра и «навожу мосты».

– Что говорят тебе духи, Степенный Барсук? Не ждёт ли гибель наших охотников? – старшая из женщин, Смородинка, смотрит на меня тревожно.

– Многие вернутся, – отвечаю я уверенно, потому что знаю о гибели основных сил Рыб и Ящериц.

Эта короткая фраза вызывает просветление на лицах – люди не любят предсказателей, пророчащих беды.

– Надеюсь, духи поведали тебе истину, – моя собеседница тоже выглядит приободрившейся.

– Духи тут ни при чём. Я своими глазами видел, как могучие охотники Союза Северных Родов перебили многих Рыб и Ящериц. Это была славная охота, – вспомнилось мне из Маугли. – Но и северянки хоронили своих мужей и отцов.

Слов "воин" или "война" в местном языке ещё нет. И наши-то применяют русские термины, сорвавшиеся с моего языка. Как и слова "битва", "сражение", "отступление". Мне сейчас приходится тщательно обдумывать каждую фразу, чтобы не "загрузить" в неё кучу непоняток.

– Так это ты тот самый могущественный шаман… – Смородинка споткнулась, не в силах подобрать слова для продолжения. А что Вы хотели? Бедный словарный запас, отягощённый узостью повседневных интересов. – Зуб у меня болит, сил никаких нет.

– Показывай, – а куда деваться? Стоматологов в этих временах не сыщешь. Не скажу, что я шибко много понимаю в дантизме, однако, если не принять мер, то дело может закончиться мучительной смертью. – Ага. Тычинка! Держи голову. Фая! Шнурок.

Способ с суровой ниткой и дверной ручкой в этих местах неплохо работает. Только роль этой самой ручки играют другие вещи. Сегодня я намотал конец снасти на первую попавшуюся под руку палочку и резко дёрнул.

– Не ешь ничего до завтрашнего вечера, Смородинка. Вот этот порошок бросай в побурлившую на огне чистую воду, когда она остынет. Набирай эту воду в рот, держи там в течение трёх вдохов и выдохов, а потом – выплёвывай.

Что за порошок? Сода.

У меня не много медикаментов. Кроме соды ещё соль, дёготь, скипидар, шалфей, что покупаю на торгу, боярышник в качестве успокоительного, "пластилин" для обезболивания. В тёплое время – подорожник. Глистогонное, не знаю как по-нашему это растение называется. Ещё немного крепкой самогонки в качестве дезинфицирующего, да древесный уголь от отравлений. Мы со старым Горшковским шаманом обменялись сведениями, да вот не всем его "рецептам" я доверяю. Что за шаман? Из настоящих, местных, прибившийся к северным племенам. Если от лечения этого специалиста кому-то делается хуже, "целителя" секут. Э-э… меня тоже. У нас там, за горами, очень серьёзный вождь. Будь здешний народ хотя бы вполовину таким же изнеженным, как мои прошлые современники – ни в жизнь не взялся бы за врачевание.

***

На другой день к вечеру зуб, вернее место, откуда я его вырвал, у Смородинки отболело. И она поинтересовалась, в каких краях следует меня искать, если в другой раз приключится какая-нибудь неприятность. Слово за слово, и разговор пошёл о выборе места жительства для шамана Степенного Барсука, то есть меня. В общем, получилось, что это меня пригласили тут жить и работать. В здешних краях нет недостатка в прелестных уголках – природа по южную сторону гор богата и щедра. Поэтому и поиски не были особенно длительными.

Моё семейство принялось за обустройство на новом месте. Я сказал семейство? Ну да. Тычинка и Фая полагают себя моими будущими жёнами. Они просто ждут, когда я вырасту и начну мочь. Вы сообразили, о чём я. Понять женщин трудно, поэтому я просто принимаю их такими, какие они есть, уж не обессудьте.

Глава 2. Посудохозяйственная

Если кто-то полагает, будто всё окрестное население бросилось возводить жилище для прибившегося шамана, то это не совсем точно. До нас никому не было дела, если серьёзно. Мы ведь чужие для всех – не стоит этого забывать. Правда мальчишку со сломанной рукой привели сразу же после того, как мы прибыли на облюбованное место и расставили походный шатёр.

А потом мы втроем довольно споро возвели просторный навес из жердей, крытых берестой – был в нашей с Тычинкой жизни подобный опыт. У нас на севере так строят веникохранилища, заготавливая на зиму корм для коз. Видимо, поэтому с высотой мы не скромничали, накрывали сразу двухэтажной высоты пространство, чтобы под кровлю можно было напривязывать кучу всякой всячины. В качестве опор использовали стволы и сучья подходящим образом расположенных деревьев, а прямостойная молодь окрестного подлеска щедро снабдила нас материалом для каркаса. Несколько лип, лишившись лыка, предоставили крепёж, а сшивать бересту лучше меня вообще никто не умеет.

Где-то шесть на восемь получилась поляна, хотя и не прямоугольная. Варочную печку сложили, оборудовали кухонный уголок, спаленку защитили от комарья плетёными стенками, занавешенными неплотной тканью – всё как дома в нашей Горшковской землянке, только светло и воздушно.

С вопросом постройки зимнего жилища я медлил – возведение капитальной землянки – трудоёмкое дело. А ожидать от кого-либо помощи нам пока не приходилось. Конечно, зимы в этих краях не столь морозны, однако верных четыре месяца отрицательных температур хотелось бы провести в тепле и комфорте капитального сооружения, а не в продуваемой сквозняками халабуде.

Пока же сбили из глины стационарную коптильню, Тычинка смоталась на торжище за солью… э-э… стеснённости в средствах – предметах для обмена – мы не испытывали. Керамический нож и пилка для выборки пазов в копье, чтобы вставлять туда наконечник, решили все материальные затруднения. Чуть позже мы и зерна прикупим, ближе к зиме, когда его побольше привезут. Потому что, собираясь в дальнюю дорогу, я не забыл прихватить с собой много штукенций, которые могут заинтересовать обладателей вещей, нужных утомлённым странникам. Мы ведь водой шли, поэтому особого ограничения по количеству взятого с собой барахла над нами не довлело.

***

Место, где мы поселились, густо поросло лесом. Огромные сосны встречались особенно часто, хотя деревьев других пород тоже было много. Естественно, я быстренько занялся сбором живицы, рассчитывая нагнать из неё скипидара. Зачем мне скипидар? В наших краях его в зимний период используют для освещения, вместо керосина. Так что тут это тоже получится. Перегонный же куб у меня с собой – это не очень хитрое устройство, сделанное на манер ректификационной колонны… э-э… или соковарки – кто какую аналогию ближе к сердцу воспримет. Думал самогонку гнать, когда доберусь до тёплых мест и встречу растения богатые сахаром. На юге ведь фрукты куда чаще встречаются. Так для выгонки скипидара из живицы этот аппарат тоже подошёл. В качестве отхода получалась обычная канифоль, которой стало у нас, хоть завались.

Обследуя окрестности наткнулся я и на пористую горную породу, которую принял за пемзу. Плавающие камни – это в здешних местах не диковинка. Их применяют даже в качестве мягкого абразива при выделке шкур или для чистки горшков, или для удаления ороговевшей кожи. Собрал и я их пару корзинок, да и вывалил в компактную кучу на краю нашего становища, чтобы были под рукой, когда понадобятся. И однажды, когда сливал из донной части перегонного куба оставшуюся там канифоль, то на эту самую кучу и плеснул неслабо, за что на другой день Фая мне крепко попеняла.

Хотела взять камушек, а он будто прирос. Тогда, хвать за соседний – та же история. Вот в этот момент и засвербела у меня идея домика, склеенного из пемзы на горячую канифоль. Сами знаете – охота пуще неволи. Ну, и, думаю, хулиганские мальчишеские гормоны не последнюю роль сыграли. Помаялся я с этой идеей, однако пришлось отступиться – никак не мог придумать способа вырезать ровные кирпичики или блоки из категорически бесформенных кусков. Нет, инструмент, который справлялся бы с прочностью выбранного материала, имелся. Но это ж сколько пилить!

Зато с гашёной известью особых проблем не было. Известняк, дрова, вода – всё под рукой. И с фундаментом никаких проблем – бугры скального монолита лезут из-под земли в двух шагах от нашего навеса. Ну, не в двух, а в двадцати, но это совсем рядом. Так что, сгребли землю, обнажив каменное основание, наметили контур и принялись плести внутреннюю опалубку. Зачем? А затем, что никаких кровельных материалов в местной торговой сети отродясь не бывало, поэтому, быть дому цельнопемзовым в форме перевёрнутой параболы.

Поскольку по ширине я размахнулся на шесть метров, то высота у меня получалась девять. В длину выходило тоже не менее шести, хотя душа опять просила девять. Я множил площадь стен на их толщину, снова умножал на плотность, оценивал потребное количество извести, и от всего этого делалось мне дурно.

Пока сомнения меня плющили, Фая собирала пемзу на одном из подмытых водой откосов в паре километров от становища, а собаки – Загря и Серый – привозили её на нартах. У каждого пса имелись отдельные саночки с плетёным кузовком, куда за раз входило по полпуда нужных нам обломков. Но начинать строительство я по-прежнему не решался. Только извести мы нажгли, да загасили и оставили томиться в яме под слоем земли.

Между тем лето плавно перетекло в осень. Вот тут-то и подошли к берегу рядом с нашим лагерем сразу четыре больших челнока, в которых сидело двенадцать дюжих молодцев. Узнав ребят из родных мест, из нашего Северного Союза Самостоятельных Родов, я поспешил успокоить пациентов – всегда кто-нибудь у меня обретался с разными болячками.

Прибывшие охотники подошли строем, радостно улыбаясь, а их предводитель, наш военный вождь Жалючая Гадюка, разыграл целый спектакль:

– О, Говорящий с Духами Великий Шаман и Великий Вождь Степенный Барсук! – глаза Гадюки озорно блеснули в сторону пациентуры. – Вождь Союза Племён Тёплый Ветер шлёт тебе привет из далёкой северной страны. Также, послал он и припасы, и утварь, и людей в помощь, чтобы возвели для тебя тёплое жильё,. Родители же твои – почтенный Атакующий Горностай и достойнейшая Стремительная Ласка желают тебе крепкого здоровья и добрых соседей.

– Рад видеть тебя, вождь Жалючая Гадюка. Ты, и лучшие охотники, пришедшие с тобой, будьте как дома на этом стойбище, – ответил я, стараясь попасть в тон только что прозвучавшей высокопарной речи.

Знаете, радостно почувствовать, что мои соплеменники своих не бросают. Потом были обнимашки, обильная трапеза и разговор за жизнь. А на следующий день добры молодцы засучили рукава (Рубашки у нас носят все. Вышитые жёнами косоворотки), и взялись за работу. А что, кладка на известковый раствор многим уже известна. Добавляли опалубку, поднимали стену, оформляли окна и дивились чудесной лёгкости камня, выбранного мной. В наших-то краях подобное не встречается.

Свод мы замкнули через две недели. В стенокрышу вмуровали горизонтальные балки – лаги – на уровне перекрытий второго и третьего этажей. Лиственницы на это пустили. Сами же половые настилы не делали – не было для этого наготовлено материала. Так что и здесь образовалась "верхняя кладовка", как в привычных нам землянках. Вот сюда на балки и укосины и развесили мешки с горохом, купленным на торжище зерном, и корзины с привезёнными горшками.

Пол первого этажа выровняли утрамбованной глиной и покрыли камнем – плитняком. Устроили очаг и оставили выход дыму через кровлю. Одним словом, новое жилище обустроили на привычный манер, так как мы живём в наших северных землянках. На прощание "гости" соорудили на скорую руку ледник, да и засобирались домой на двух челнах, оставив нам пару штук под навесом.

Пристраивая по местам привезённую утварь, я размышлял над тем, что мне не просто помогли, но и дали понять, – пусть и живу я подалёку, однако принадлежу всё той же общности, и должен продолжать хлопотать о её благополучии. Если глянуть на это с другой стороны, то выходит – меня поняли, мой замысел одобрили, и чем догадались – помогли.

***

Местное население обращалось ко мне довольно часто, причём, исключительно по причинам нездоровья. Не скажу, что я лечил уж слишком хорошо, но соплеменники привезли мне барсучий и медвежий жир. Я вспомнил о таком средстве, как медицинские банки. В окрестностях нашлись мать-и-мачеха и шиповник. Ну и ставить клизмы я приспособился. Да, не доктор. Но и сам болел, и за больными ухаживал, и раненым оказывал первую помощь. Знаю про витамины. Каждый случай в нынешней практике пробуждал какое-то воспоминание, помогавшее помочь страждущему, или, по крайней мере, не навредить ему.

Во время лечения больные и сопровождающие их лица жили в нашем доме, выполняя наши правила: мытьё рук перед едой и употребление для питья кипячёной воды – мощнейшие средства предупреждения желудочно-кишечных инфекций потихоньку осваивались людьми. Медленно, но верно в ближних стойбищах со здоровьем у людей стало повеселее.

Отдельно остановлюсь на кипячёной воде. Пить её горячую невкусно, а дать ей остыть – так никакого терпения не наберёшься дождаться, если мучает жажда. А накипятить заранее и хранить, так через сутки-другие в ней опять что-то заводится, потому что крышек на посуде нет, вот и попадает туда из воздуха всякая всячина. Опять же нельзя сказать, что с посудой дела обстоят безоблачно: кожаные мешки, берестяные ковши и деревянные чаши не так-то просто содержать в стерильном состоянии. Да и горшки – предметы пористые, чего только в их стенки не проникает!

Выигрышным вариантом являются горячие напитки вроде чая, поэтому и вошли у нас на севере в обиход заваренный смородиновый или малиновый лист, липовый цвет и белоголовник. Для этого и посуду специальную делают, и "заварку" заранее припасают – сушат и хранят. Это всё не в один день сложилось. И здесь складывается медленно. Ну да у меня есть время. Из разговоров, что веду я с больными, стало известно – вернулись мужчины с "охоты". Той самой, целью которой были стойбища, покинутые воинами Деревянных Рыб и Греющихся Ящериц ради набега на наш Союз. Беззащитные женщины и дети, лишившиеся своей надежды и опоры, от этого сильно пострадали – на их головы пала месть за бесчинства, сотворённые отцами, мужьями и братьями.

Уцелел ли кто-нибудь от этих племён – уверенно сказать нельзя. Вот и получилась ситуация, когда кругом стало много пустующих охотничьих угодий, а людей осталось мало. Снизилась активность на торгу у Противной Воды, и главный купчина Просторная Кладовка жалуется, что скоро ему станет нечего есть.

Среди стойбищ, сгрудившихся летом на относительно небольшой территории, обстановка тоже не безоблачная – маловато по ближним окрестностям дичи на такую кучу народу, а зима нынче пришла рано и разыскивать под снегом корешки стало трудно. Тут бы разойтись небольшими группами пошире, чтобы количество едоков на единицу площади сделалось меньше – благо есть куда, но довлеет над людьми страх: а как не все Деревянные Рыбы перебиты? Вот и продолжают держаться кучно, посылая охотничьи партии всё дальше и дальше от родных шатров.

***

В стенах нашего пемзового дома оставлены оконные проёмы. Это для того, чтобы, со временем, можно было их застеклить. Пока же я их заплёл лозой, которую обмазал глиной. Когда подступила зима и заготовительные мероприятия успешно завершились, принялся я за осуществление давно взлелянного плана – попытался вставить в них отливку из канифоли. Мало кто способен отличить эту субстанцию от янтаря, минерала, возникшего из древесной смолы после долгого лежания в земле. Ну я и полагал, что малая толика дневного света не помешает в пещерном мраке нашего зимнего жилища.

Чтобы не утомлять техническими деталями, сразу сообщу вывод – никогда не делайте этого. Нет, состояния полного и окончательного провала моя затея достигла только следующим летом, когда последние нерастрескавшиея после морозов окошки плавно, словно оплывшая свеча, стекли вниз в знойные деньки.

Разумеется, я знал, что органику как-то можно полимеризировать и не за долгие годы лежания земле, а за не слишком большой срок. Только нужно к ней что-нибудь добавить, когда она горячая и жидкая. Разумеется, я использовал для этого соду потому, что других мало-мальски активных химикатов в моём распоряжении просто нет.

То, что получилось в результате, не хотело твердеть при остывании, зато, когда высохло, покрылось корочкой. И всё это при любой температуре растворялось водой. Словом, получился клей с запахом мокрого картона. Разумеется и рецептуру и процесс я записал на будущее, но никакого прока от сделанного открытия в настоящий момент не было.

Добившись результата, обратного искомому, логично было бы заменить применённый реактив на вещество с противоположными свойствами – то есть, вместо щёлочи добавит в замес кислоты. А вот это затруднительно – не знаю в этом мире ничего подобного.