Текст книги "Приключения либроманта 3 (СИ)"

Автор книги: Сергей Богдашов

Соавторы: Игорь Митрофанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава 10

Малая Грузинская 28. Кирпичный дом высотой в четырнадцать этажей, ставший достопримечательностью в моём мире, в связи с тем, что здесь прожил свои последние годы Владимир Высоцкий.

Ранее летнее утро и, судя по изображению, получаемому мною от "мошек", Владимир Семёнович сейчас в одиночестве мечется по своей "трёшке" в ожидании приятеля.

В зеркале заднего вида моего Хорьха нарисовался сорокалетний мужчина в больших роговых очках. Мужик кинул взгляд на сине-серебристый "Мерседес", припаркованный во дворе, и уверенной походкой направился к дверям первого подъезда.

Личный врач Высоцкого, Анатолий Федотов, появился во дворе артиста спустя час после телефонного звонка с мольбой о помощи. Телефонный разговор перехватил Кракоша, а этот самый доктор послужит мне пропуском в квартиру Владимира Семёновича.

Прямо из салона машины я телепортировался на восьмой этаж и струёй усыпляющего спрея встретил там Федотова, выходящего из лифта. Подхватив подмышки падающее тело, я заволок его обратно в кабину лифта и нажал кнопку верхнего этажа.

Уложив спящего мужчину рядом с лестницей, ведущей на крышу, я пробежался по карманам его одежды и нашёл стеклянный пузырёк с плотно завинчивающейся крышкой. Вылив содержимое флакона на пол, наполнил его из приготовленного заранее шприца-тюбика, и, активировав амулет, стал точной копией Анатолия Павловича Федотова.

– Принёс? – первым делом поинтересовался Высоцкий, пропуская меня в квартиру.

По фотографиям и фильмам я всяким себе представлял Поэта, но уж никак не с осунувшимся бледным лицом и вялым, пустым, ничего не выражающим взглядом. Может всему виной был тусклый свет в прихожей, но было такое ощущение, что хозяин квартиры смотрит сквозь тебя.

Кивнув в ответ, я отдал Владимиру Семёновичу пузырек и принялся разуваться.

– Я сейчас, – попытался изобразить улыбку Высоцкий и направился в сторону ванной, – Толян, ты пока чайку сообрази.

– Давно себя так хорошо не чувствовал, – вытирая голову полотенцем, вошёл на кухню хозяин квартиры, в тот момент, когда на кухонном столе закипел электрический самовар, а я пытался определить, в каком месте хранится чай. Видимо это не скрылось от взгляда Высоцкого, – Толик, ты чего как в первый раз? Чай в пенале на третьей полке сверху.

– Забыл, – на ходу соврал я, жалея о том, что амулет может копировать только тело. Мне бы сейчас не помешали и знания Федотова, – Не выспался. Ты сам как? Отпустило?

– Говорят же в народе: как заново родился, – плюхнулся на стул поэт, – Толик, ты прости, что ни свет, ни заря тебе позвонил, но мне и правда, очень хреново было. Я ведь думал, что коньки отброшу, – с этими словами Высоцкий делано схватился за грудь, словно у него вот-вот случится сердечный приступ, – Ну, хочешь, покемарь у меня в зале на тахте. А я в спальне тихонечко полежу, чтобы тебе не мешать.

Вообще-то поэта давно уже должно было в сон потянуть, так что я не совсем понимаю, как он ещё за кухонным столом не засыпает. Таково действие препарата, которое он сам себе вколол – погружает отравленного человека в недолгий сон и очищает его тело от токсинов и прочего шлака. При этом лекарству из фантастической книги без разницы, чем ты отравился или чего не хватает организму. Оно с одинаковым успехом снимает хоть опиоидную абстиненцию, хоть бытовое отравление грибами.

Одним словом, я помогаю Высоцкому безболезненно и быстро справиться с наркотической и алкогольной "ломкой". Более того, пока он мирно спал в своей комнате, я капнул ему в рот немного сока огнецвета из "Хроник Нарнии". Думаю, ничего плохого не случиться, если у Владимира Семёновича рассосутся все болячки. Как он дальше распорядится своим телом и жизнью, будет зависеть только от него самого. Большего я для него сделать не могу – я не нарколог и не психиатр.

Кстати, о докторах. Пока Высоцкий во сне проходил ускоренный курс лечения, я сходил за Федотовым, притащил его в квартиру поэта и уложил на тахту. Затем "сбросил" с себя личину врача и на кухне дождался пробуждения Владимира Семёновича.

– Привет, а ты как здесь оказался? – появился на кухне хозяин квартиры и сразу же попал под действие моего амулета, настраивающего человека на дружеский лад.

– Мне мужик какой-то дверь открыл, – мотнул я головой в сторону зала, – Велел Вас дождаться, а сам спать завалился.

– Понятно, – удовлетворённый моим ответом поскрёб скулу Владимир Семёнович. Если моя версия появления в доме поэта так легко им принята, выходит, его современники не врали, утверждая, что квартира Высоцкого была, как проходной двор, – Слушай, откуда-то мне твоё лицо знакомо, – окинул меня задумчивым взглядом Владимир Семёнович, и потрогав остывший самовар, тут же включил его.

Стоит отметить, что сейчас передо мной был совсем другой человек, а не та унылая тень, встретившая меня на пороге собственного дома. Отлично мои лекарства работают, не чета местной фармакологии.

– Вспомнил, – расплылся в улыбке Высоцкий, – Я же на пластинке твою фотографию видел.

С этими словами Владимир Семёнович вышел из кухни и через минуту вернулся, в одной руке держа мой диск с песнями на слова Маргариты Пушкиной, а в другой фломастер.

– Подписывай, – положил передо мной пластинку Высоцкий и протянул фломастер.

Мне, конечно, не впервой дарить автографы и на чём я их только не оставлял. В прошлой жизни однажды после концерта я даже умудрился расписаться губной помадой на обнажённой груди одной из зрительниц. Но подписывать свою пластинку величине такого масштаба, как Высоцкий, такого в моей жизни ещё не было.

Я снял колпачок с фломастера и под своей фотографией на обложке пластинки аккуратно вывел: "Поэту от музыканта".

– Как-то так, – пожал я плечами и протянул диск Высоцкому.

– Замечательно, – улыбнулся Владимир Семёнович, принимая у меня диск, – Кстати. А ты чего в такую рань ко мне пожаловал?

– "Мерина" хотел у Вас купить, – не стал скрывать я цель своего визита и тут же уточнил, – Купешку.

– Так он же на седьмой станции техобслуживания сейчас разбитый стоит, – ответил Высоцкий, не задумываясь, – В него бабла и запчастей нужно столько ввалить, что у меня голова кругом идёт.

– Я готов его купить в том состоянии, в котором он сейчас находится, – спокойно парировал я.

– Интересно, как ты его собираешься восстанавливать, если даже мне это не могут сделать уже столько времени? – поморщился поэт.

– Посмотрите в окно, – посоветовал я Владимиру Семёновичу, – Рядом с Вашим Мерседесом припаркован мой Хорьх. Так вот я его сам и восстановил и отреставрировал. Хобби у меня такое. Люблю на досуге с автомобилями возиться.

Выглянув в окно, Высоцкий присвистнул.

– Силён. Я даже отсюда вижу, как он сверкает.

– А купил я его вот в таком состоянии, – вытащил я из кармана специально прихваченную фотографию, сделанную ещё в курятнике, где много лет простоял автомобиль.

– Шутишь? Это точно он?

– Именно эта модель была выпущена ограниченным тиражом. Всего несколько штук. Так что у меня эксклюзив, – не без гордости заявил я, – Один он такой на весь Союз.

– Интересное у тебя хобби, а главное, жутко полезное, – выдал заключение Высоцкий, – Особенно для меня. Не поверишь, но не везёт мне с машинами. Одну за другой их бью.

– Про это стоит песню написать, – подкинул я, как мне показалось стоящую идею.

– Да она уже готова в черновике, – махнул рукой Владимир Семёнович, – Сейчас в себя приду, и, пожалуй, можно записывать.

– Вас бы ко мне на студию. А то из того, что я слышал, с хорошим качеством мало чего записано.

– Ого, это что за студия у тебя? – недоверчиво глянул на меня поэт.

– Весь материал для только что подписанной мной пластинки я как раз на ней записал, – кивнул я в сторону холодильника, на который Владимир Семёнович положил диск.

– А пойдём в зал твою пластинку послушаем? У меня техника высший класс, – предложил Высоцкий и тут же осёкся, – Чёрт, у меня же там Толян дрыхнет. Ну, ладно, следующий раз.

Поболтав со мной несколько минут о том, о сём, Высоцкий внезапно замолк, наморщил лоб и буквально через несколько мгновений расслабился. Я, конечно, этого момента не понял, но кто знает, может поэт какую-то свою внутреннюю диагностику проводил.

– Хм, а жизнь-то налаживается, – улыбнулся поэт, но тут же подавился зевком от души, – Слушай, сам понимаешь, что твоё предложение насчет Мерседеса несколько неожиданное. Давай я в течение дня подумаю, а вечером дам ответ. Я тебе контрамарку на спектакль на Таганке дам. Приедешь, посмотришь, а после спектакля поговорим.

Как не кочевряжился Высоцкий, но всё-таки я выцыганил у него "Мерина". Правда и ценник оказался настолько космическим, словно я новый автомобиль в автосалоне покупал. И это ещё называется: "Для своих". Хотя, думаю, решающим фактором был вовсе не артефакт, делающий меня своим в доску парнем, а то, что я сходу предложил выплатить стоимость машины долларами. Насколько мне известно, поэт собирался в конце августа лететь в Штаты, так что лишние "баксы" ему точно не помешают. Ну и долгов у него куча по нынешним временам.

Да и ладно, денег мне не жалко. Они для меня совсем не проблема, особенно те, что с лицами американских президентов. Главное, что разбитый Мерседес у меня теперь в гараже стоит, а в "зеркальном ящике" лежат документы на машину.

* * *

Бывает такое, что ляпнешь чего не подумавши, а оно потом боком вылезет.

Как-то чисто машинально я во время разговора с директором Театра Эстрады высказался про условную компактность имеющейся у нас концертной аппаратуры. Ну, по меркам этого времени оно примерно так и есть, но дьявол кроется в деталях.

В моём случае, в форме собственности.

Похоже, я предался чрезмерной эйфории, раз посчитал, что ту аппаратуру, что мы имеем в ДК и таскаем с собой на концерты, можно считать чуть ли не своей собственностью.

Ан нет. Звериный оскал социализма показал своё лицо. Это только на словах "Всё у нас народное, всё у нас моё", а не деле накося-выкуси.

"Власть – Советам! Мир – народам! Заводы – рабочим! Земля – крестьянам!" – это всего лишь лозунги.

Короче, как нет земли у крестьян, а фабрик у рабочих, у нас точно так же нет аппаратуры.

Она под замком, а ключ у директора, и вахтёрам отданы самые строгие предупреждения.

Всё очень просто. Она числится на балансе Дворца Культуры, и за её целостность даже назначены материально – ответственные лица. Это мы, мерзавцы, думали, что аппаратура у нас есть. Ни хрена у нас её нет. Это я вам цитирую моменты из речи директора…

Ладно хоть, мы свои инструменты смогли выцарапать.

Нет, может в отдельно взятой стране, развивающей по всему миру культ социализма, это и нормально, но меня такое положение дел круто взбесило.

Сидит себе такой местечковый упырь, и тупо по инструкциям живёт, обрезая другим всю жизнь вокруг себя.

Наверняка на него можно найти управу, если у кого есть связи с власть имущими, владеющими "телефонным правом". Одного звонка из Москвы от какого-нибудь "руководящего товарища", допустим, даже на уровне ЦК КПСС, вполне могло бы хватить, чтобы тот же самый директор вспомнил, что у него есть и иные инструкции, по которым нам уже всё можно. Не исключаю, что и Круглов – старший мог посодействовать в значительной степени, так нет же. Отчего-то не стал.

Достало!

Эх, нельзя мне поддаваться эмоциям!

Вы представить себе не можете, что способен вытворить взбешённый Либромант! Очень сильно взбешённый. До состояния потери контроля.

Задания Гоше и Гане я выдавал сквозь зубы, а они, хоть и не были ни в чём виноваты, но за какие-то жалкие секунды тут же выдавали мне результат.

Дальше шла проекция на проектор, и начиналась работа.

Я тащи-и-ил…

Срывая ногти, сгибаясь в коленях, от порой неудобной упаковки и чрезмерного веса.

Матерясь и кряхтя. Откидывая вытащенные коробки по сторонам и отталкивая их ногой, но так, чтобы не повредить.

Закончилось всё неожиданно…

Когда я в очередной раз кликнул в проектор, то экран был пуст.

– Гоша, алло! Станция Гараж – Сортировочная готова к приёму! – всё ещё находясь в не до конца спавшем амоке, возвестил я на весь гараж.

– Хозяин, а всё… – заморгал глазами появившийся в поле зрения домовёнок, – Этого тебе с запасом хватит.

Так, комплект аутентичной концертной аппаратуры, собранный по принципу: "компактность, качество, один звукооператор, и чтобы хватило на стадион", у нас есть.

Он лежит не распакованный на бетонном полу моего гаража. Проверять комплектность и всё остальное, я даже не собираюсь. Когда у тебя в подчинении суперкомпьютер – это пустая трата времени.

Итак, смотрим, что у нас есть. В упаковках пока объём аппаратуры не слишком понятен, но даже если его разделить пополам, то её до фига. Много. А с другой стороны – мало.

В моём понимании, привыкшего всё измерять Газелями, с разгрузкой которых я в дни молодости не раз сталкивался, тут у меня почти на одну такую Газель и выйдет.

– Гоша, что-то маловато, – оценил я соотношение вытащенного мной с воспоминаниями о своей прошлой концертной деятельности. Той, что была у меня в другом времени.

Там за нами, порой, целая автофура только с одними комплектами колонок ездила, а следом за ней вторая шла, где везли свет, фермы и прочее.

– Так, хозяин, мы проанализировали нынешние реалии. При нормальном звукооператоре ты покруче многих нынешних западников по звуку будешь. Четверо рабочих тебе этот звук минут за двенадцать – пятнадцать выставят и всё подключат. Обработка опять же самая надёжная и достаточная. Олдфаги на форумах в своих воспоминаниях гарантируют безбрежный океан звука! А мы с Ганей ещё его улучшили, и не раз. Может, и по мелочам, зато в итоге всё должно так звездануть, что на Олимпиаде слушатели и твои коллеги слюной захлебнутся.

– Гоша, я упаду сейчас спать на час – другой. Когда девчонки придут, мягко попроси их, чтобы они меня не будили, и намекни между делом, что спросонья я бываю крайне зол, – посоветовал я миньону, с головой укрываясь пледом, найденным хозяйственным домовёнком в моей квартире, отстиранным и переправленным к нам в дом.

Да, не нашёл я своему любимому пледу аналогов в этом времени. Вроде бы и мелочь какая, вывод влаги наружу, как у термобелья, а мне лишние минуты комфортного и спокойного сна.

Поставленная мной перед Гошей задача была практически невыполнима. И я это знал, но каким-то чудом у нас получилось. Засыпал я с чистой совестью.

С комплектом аппаратуры, сочинённым мне двумя девайсами, мы разбирались полдня. Кракоша просто искрил любопытством, и даже ощутимо теплел на руке, так ему хотелось залезть внутрь каждого усилителя, комбика или кроссовера.

Вроде и нет ничего сложного в этих устройствах, времён Олимпиады, но просто так ничего не соберёшь. Всё заковыристо. Тем более, они не из СССР родом. Нет у нас ещё ничего приличного из советской эстрадной аппаратуры. У них, там, на Западе, появились и эстрадные комплекты, и студии, ценой в миллионы баксов. В той же Италии Эстрада теперь изучается в консерватории, как Искусство, а в СССР эстрада в загоне.

Комплект получился сборный. Два портативных пульта от Динакорда, усилители Пивэй и акустика ДжиБиЭль. Все инструментальные усилители были представлены в виде портативных комбиков, этаких чемоданов, крайне удобных для транспортировки.

– Так, Гоша, а это что такое! – в голос заорал я, заметив четыре колонки, которых никак не могло быть в этом времени.

– Активные сабвуферы, – невинно заморгал домовёнок глазками, хотя и отвёл их в сторону, – Полтора киловатта жирного баса каждый.

Вот же дьявольское искушение! Точнее, четыре искушения. Стоят себе рядочком и заставляют облизываться на них. Это же те самые низкие частоты, которых мне постоянно не хватает в звучании.

– Интересно, как ты себе представляешь мои объяснения по их поводу, – почесал я в затылке, не в силах оторвать взгляд от этих красавцев.

– А я спереди наклеечку отдеру, а сзади ваткой с ацетоном все надписи сотру. Потом заднюю панель заново покрашу и всё на русском выгравирую, – простодушно предложил Гоша, и замер в ожидании моего решения.

Первым моим желанием было дать ему подзатыльник за предлагаемый им акт вандализма. Такие порывы нужно пресекать в корне. Опять же, а на какой звук мы иначе можем рассчитывать, если в дни Олимпиады нам постоянно придётся мотаться по столице, а в качестве средства передвижения у нас будет всего лишь один автобус. А тут шесть киловатт шикарных низких частот, со звуковым давлением в сто тридцать пять децибел. Нет, отказаться от такого подарка выше моих сил.

– Крась, варвар, – махнул я рукой, понимая, что совершаю непоправимый промах в вопросе воспитания одного наглого и пронырливого мохнатого пройдохи. Теперь за ним глаза да глазки постоянно нужны будут. А то ведь с него станется, пойдя по тому же скользкому пути, потом лань с Волги мне на Мерседес прикрутить.

Глава 11

«Зелёный театр» в парке имени Горького в Москве, место историческое и знаковое.

Концертный зал под открытым небом в парке существует с тридцатых годов. В настоящее время это уникальная многофункциональная площадка для проведения масштабных мероприятий и шоу, рассчитанная на двадцать тысяч зрителей. За годы своего существования на этой площадке побывали миллионы людей, несколько поколений москвичей регулярно слушали здесь музыку своего времени, предпочитая эту площадку многим другим.

В моем времени в "Зелёном театре" собирала аншлаги Земфира, очень успешно проходили рок – фестивали и частенько можно было попасть на спектакли Театра Стаса Намина.

Перед Олимпиадой в театре прошла серьёзная реконструкция сцены и зрительских мест, и сегодня всё блестит и сверкает свежей краской, как новенькое.

Мы в парк Горького приехали пораньше, чтобы посмотреть, где и на чём мы будем сегодня играть дневной концерт и привыкнуть к выдающимся размерам площадки.

Директор Театра Эстрады познакомил нас с нашим новым импресарио, и теперь Марк Захарович, импозантный мужчина, умело скрывающий небольшие залысины, суетится целыми днями, умело обеспечивая нас концертами. С самого начала у нас с ним отношения не заладились. Наш концертный администратор к нам снисходил, всеми фибрами своей нежной артистичной души демонстрируя провинциалам, что если бы не воля Директора…

Всё изменилось после первого концерта. Услышав Звук, и Музыку, Марк Захарович моментально и категорически поменял своё мнение. Теперь это очень обаятельный и вежливый администратор, всегда готовый внимательно выслушать наши пожелания.

На дневном концерте мы сегодня работаем всего лишь одно первое отделение, а во втором будет выступать сборная "солянка" самых разных артистов. Мы же, покинув центр столицы, переместимся в Олимпийскую деревню, где у нас будет ещё одно вечернее выступление.

Осмотрев аппаратуру, мы остались довольны. За последнюю неделю нам на чём только не пришлось выступать, а тут просто царские условия. Свой комплект аппаратуры, сделавший нас в некотором роде знаменитостями, сегодня можно будет оставить в автобусе. Обойдёмся комбиками и инструментами, а то с этой суетой мы уже не пойми кто: то ли грузчики, то ли музыканты.

Сегодня второй день Олимпиады, и синоптики обещали дождик. Странно, вроде с тучами бороться – дело не хитрое, но отчего-то этого никто сделать не удосужился. Не спрашивайте, почему руководство страны решило, что парад, перед которым эти тучи всегда разгоняют, для людей важнее, чем Олимпийские Игры. Сам не знаю.

Выступление перед многотысячной аудиторией для ребят из "Монолита" дело непривычное. Со сцены видны пока ещё пустующие ряды сидений, уходящие вдаль безбрежным строем. Они откровенно пугают своим количеством и масштабом. Вижу, как волнуются наши парни, но стараются не подать виду. Больше всех переживает Галка. Вот уж кто умеет переживать от души! И переживать ей сегодня предстоит дольше всех. Она у нас в короткой часовой программе только на последние четыре песни выходит.

– Золотко, ты у меня самая красивая, а поёшь так вообще лучше всех в мире, – шепчу я ей на ушко, когда мы, успев настроиться, уходим за кулисы.

– Я, наверное, сегодня бледная, и причёска на ветру разлохматилась, – порывается она вырваться из моих рук и улизнуть в поисках зеркала.

– У тебя замечательная причёска и сама ты чудесно выглядишь, – воркую я, успокаиваю я её, прибегнув к помощи артефакта, передающего настроение.

– Ага, а сейчас врёшь, – тут же выкупает она мою хитрость на слух, – Опять на мне какие-то свои штучки испытываешь?

– Ничего не вру, – максимально серьёзно отвечаю я ей, улыбаясь одними глазами, – Но тебе же лучше стало?

– И правда, легче, – расцветает Галчонок, – Сейчас бы кружечку кофе с кусочком шоколада… – просительно протягивает она, щуря хитрые глазки.

– Тогда пошли к тебе в гримёрку, там ты пока одна, – тороплю я её, услышав первый звонок, – Будет тебе и кофе, и какава с чаем.

Что-то неладное я почувствовал в середине отделения. По залу словно волна пошла. Сначала стали приподниматься люди на последних рядах, а потом всё ближе и ближе к сцене. Глядеть против света софитов непросто, но всё-таки я смог заметить, что головы люди поворачивали набок, разглядывая человека, идущего по боковому проходу.

Похоже, и осветителей это внимание заинтересовало, и один из них, словно невзначай, скользнул светом прожектора по идущему там человеку.

Ба! Да к нам Владимир Семёнович пожаловал! Собственной персоной!

Высоцкий приветственно махнул зрителям рукой и скромно уселся на крайнее место ряду в седьмом – восьмом.

Пару песен он выслушал, сдержанно аплодируя вместе со всеми остальными зрителями, а после первой Галкиной песни вскочил на ноги, и начал хлопать, подняв над собой руки. По крайней мере ползала последовало его примеру, а сам Высоцкий, закончив хлопать, хулигански свистнул в два пальца.

Сорвавшийся на свист усатый контролёр, добежав до нарушителя и разглядев его, лишь ухмыльнулся в усы, и погрозив артисту пальцем, важно ретировался на своё место. Любит и знает народ Семёныча. Мне бы такая проказа точно просто так с рук не сошла.

– Прослушал я все твои записи. Особенно меня "Городской романс" впечатлил. Даже странно, что он у тебя только на кассетах вышел, – сказал мне Владимир Семёнович, когда мы с ним после окончания нашего отделения вышли покурить на улицу, прячась от лёгкого дождика под каким-то навесом недалеко от служебного входа, где страждущие устроили себе полноценную курилку.

– Комиссию на "Мелодии" не прошёл, – пожал я плечами, – Видимо решили, что идеология в песнях людям нужнее.

– Да, с идеологией в стране перебор, этого не отнять, – поломал в пальцах Высоцкий недокуренную сигарету, и выбросив её в урну, тут же вытащил из пачки следующую, – До "Сторожевого" уже дожили, а выводов никаких не сделали.

– До какого сторожевого? – не понял я оговорки, показавшейся мне странной.

– Ты фильм "Броненосец Потёмкин" смотрел? – покосился он на меня.

– Мельком. Старый он больно, – наморщил я лоб, пытаясь вспомнить, а видел ли я вообще когда-нибудь этот фильм.

Пожалуй, что нет. Скорее я слышал о нём в связи с упоминанием на "Мосфильме" про режиссёра Сергея Эйзенштейна и оставшейся на стендах экспозицией к его столетнему юбилею, выставленному в одном из холлов съёмочного павильона.

– Лет пять назад экипаж новейшего большого противолодочного корабля "Сторожевой" взбунтовался. Причина мятежа как раз и была в засилье идеологии и пропаганды.

– Замполиты их замучили?

– Как раз замполит мятеж и возглавил. Правильный был замполит. Отличный, образцовый офицер кристальной честности. Не смог вынести того вранья, которое нас всех окружает, – сделал Высоцкий жадную затяжку, шумно выдохнув дым, так, словно он выругался без слов.

– И чем всё закончилось? – уставился я на него.

– Брежнев приказал корабль утопить. Их начали бомбить и корабль потерял ход, а там и часть мятежников обратно переметнулась и капитана кинулись освобождать из-под ареста, понимая, что сейчас ракеты в ход пойдут с догнавших их кораблей. Замполита, понятное дело, вскоре расстреляли, да и остальным мало не показалось. Хотел я про "Сторожевой" песню написать, да сболтнул про это где-то по пьянке, а потом мне о-очень серьёзные товарищи крайне убедительно порекомендовали не портить себе жизнь. Не скажу, что я сломался тогда, скорее, с нарезки слетел и запил крепко, а потом всё один к одному покатилось… Впрочем, я же к тебе не плакаться пришёл, – вымученно улыбнулся артист, дав понять, что он в порядке, и вытащил из кармана обычную магнитофонную кассету, – Вот тут три песни. Все вроде в том же стиле, что и твои романсы. Попробуешь их аранжировать и записать у себя на студии?

Когда я взял кассету у него из рук, то в какой-то миг мне показалось, что я беру в свои руки не просто пластиковое изделие, а судьбу Артиста.

Через несколько дней я позвонил Владимиру Семёновичу и сообщил, что инструментальная часть к его песням у меня уже готова. Естественно, он решил, что я шучу. Вообще-то, я бы и сам подобному заявлению не поверил, если б лично с помощью телепортов по утрам несколько раз не мотался в Новочебоксарскую квартиру, где и сделал необходимый аккомпанемент для песен Высоцкого.

– Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека! – послышался знакомый голос за дверями гримёрки одной из концертных площадок, где нам предстояло выступать в первом отделении очередной "солянки".

– Зуб даю, что это Высоцкий к тебе в гости спешит, – прыснул Саня Круглов, с которым нам довелось готовиться к выступлению в одной комнате, – Пойду-ка я проверю аппаратуру, чтобы вам не мешать.

Не успел приятель дойти до двери, как та широко распахнулась, и в гримёрную ворвался Владимир Семёнович:

– Ну, дайте, дайте мне её, – театрально возвестил поэт о своём появлении фразой из неизвестного мне произведения, пожал по пути Сане ладонь и уселся передо мной на стул, – Хвастайся.

– А чего хвастаться? Слушать нужно, – выложил я на стол двухсотметровую катушку, на которую был записан аккомпанемент к песням поэта, – Саня, ты у звукачей рядом с пультом магнитофон не видел?

– Там вроде бы Акай какой-то стоял, или Грюндик, – неопределённо пожал плечами приятель и тактично вышел за дверь.

– То, что нужно, – кивнул я Высоцкому, – Я ещё сам не слышал, как запись в большом зале будет звучать.

– Валера, а у тебя выходные вообще бывают когда-нибудь? – поинтересовался у меня Владимир Семёнович после того, как мы прослушали инструменталку, – Или вы во время Олимпиады пытаетесь окучить все концертные площадки Москвы?

– Конечно, бывают. Иначе когда бы я успел записать для тебя это, – мотнул я головой в сторону магнитофона, – Да и сегодня мы вечером играем только в первом отделении, и следующий концерт у нас только послезавтра. Вот и считай, что почти двое суток я буду свободен.

– Слушай, а давай к тебе домой сгоняем, – предложил Высоцкий, – Понимаешь, я уснуть спокойно не смогу, пока эти песни не спою. К вам же в Чебоксары самолёты летают?

– В девять вечера рейс из Домодедово есть, – кивнул я в ответ, и немного подумав, добавил, – Первое отделение отыграю, на общий поклон не выйду. Вполне успеем. Если что, в час ночи из Быково ещё один борт в Чебоксары вылетает.

– Тогда с меня билеты и машина до аэропорта, – улыбнулся Высоцкий, – А вечером я за тобой заеду. Кстати, у тебя перекантоваться там есть где или мне гостиницу заказывать?

– У меня свой дом в черте города, – не без гордости ответил я, – Сейчас за ним сестрёнка присматривает. Кстати, ты баню уважаешь?

– Какой же русский мужик не любит попариться? – вопрошающе посмотрел на меня Владимир Семёнович, – А у тебя и банька есть?

– Угу, позвоню сестре, чтобы к приезду протопила, а потом за нами в аэропорт приехала.

– А баня не остынет, пока твоя сестра за нами будет ездить?

– Не, у меня всё по уму сделано, – успокоил я поэта, – К нашему приезду как раз готова будет.

А что я мог ответить, если сам речь о бане и завёл? Не объяснять же мне поэту, что у меня хозяйством домовой занимается. Человек, можно сказать, недавно нормальную жизнь начал, а я начну его историями про домовых грузить.

– Ты в курсе, что у Высоцкого есть жена? – спросила меня Вера, пока Владимир Семёнович хлестал себя вениками в бане.

– Ну, так все мы не без греха, – пошутил я, – Марина Влади. Французская актриса. В каких фильмах снималась – не знаю и знать не хочу. И что из этого?

– У Марины есть сестра Татьяна. Сейчас её величают Одиль Версуа. В твоей истории она умерла в Париже от рака двадцать третьего июня восьмидесятого года в возрасте пятидесяти лет, а в этом мире хоть и болеет, но почему-то ещё жива.

– И что ты мне предлагаешь? Сгонять в Париж и добить старушку, раз она помирать передумала? Прийти к ней в гости и заявить: ты чё, бабка, офигела? Тебе на кладбище прогулы ставят, а ты всё ещё живая? Так она от инфаркта тогда загнётся.

– Я смотрю тебе смешно, – сверкнула глазками Вера, – Посмотри на календарь. Какое сегодня число?

– Двадцать четвёртое июля, – кинул я взгляд на отрывной календарь, висевший на кухонной стене, – И?

– Вот ты тугодум, – Вера легонько постучала мне костяшками пальцев по голове, – Что в твоей истории случилось двадцать пятого июля с человеком, который у нас сейчас в бане парится?

– В моей он умер, – пожал я плечами, – а здесь жив и здоров. Бабка-то здесь при чём?

– При том, что она сегодня умрёт, – заявила девушка, – Влади позвонит Высоцкому. Тот сорвётся в Париж, чтобы поддержать жену. На поминках он с ней разругается, напьётся с каким-то лягушатником и после возвращения в Москву уйдёт в пике. Я всё это увидела, когда вас с Владимиром Семёновичем в аэропорту встретила. Нельзя допустить, чтобы сестра Марины умерла.

Твою дивизию… И что мне теперь делать? Оберегать от всяческих стрессов всех тех, кого я невольно спас в этом мире? Всю жизнь бегать за ними и подбирать слюни? Я уверен, что не у всех тех, не разбившихся в самолётах, в жизни всё гладко, но я ведь не спешу к ним на помощь. Какова будет судьба соседской девчонки, которой Гоша вылечил больное сердце? Мне её тоже всю жизнь оберегать от несчастий? Чья жизнь дороже в этом мире? Жизнь этой никому неизвестной девочки или жизнь поэта, которого боготворят миллионы? А если она вырастет и спасёт от смерти те самые миллионы жизней, которые сейчас готовы на руках носить своих кумиров?

Ой, как непросто быть творцом истории…

– Какие есть предложения? – тяжело посмотрел я на Веру, – Сама понимаешь, оставить Владимира Семёновича одного в доме я не могу. Если б он в гостиницу въехал, то другое дело, но сейчас будет трудно объяснить, почему мне срочно нужно будет куда-то исчезнуть.

– Я сама всё сделаю, – спокойно заявила Вера, – Камни у нас в Париже лежат. Мне только нужны деньги на такси, чтобы по городу не ходить, капли лечебные и усыпляющий спрей. Можно ещё плащ-невидимку прихватить, хотя, в принципе, могу и без него обойтись.