Текст книги "Чаша ярости"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Артем Абрамов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц)

Похоже, нашел? Хотелось надеяться…

Таких, как Петр, оставшийся в прошлом, – таких ныне на всей Земле пятнадцать, как Петр рассказывал, а он знает. Теперь четырнадцать – минус сам Петр. Но таких, как Петр, и не нужно, это было бы чудом, а вот просто паранормов найти, и если придется, то сделать из этих «просто» сильных и умелых – задача. Женщина, прилетевшая с ним в Эфиопию, начавшая совместный путь как раз с парижского стадиона, очень сильная не по-женски, сильная и духом и телом, – ее тоже необходимо будет раскрыть, она пока никакая, но что-то ощущал в ней Иешуа, что-то скрытое, спрятанное – быть может, с помощью блока, стихийного, неосознанного. А Криса – только толкнуть…

Крис окончил университет в Каире, философский его факультет, специализировался на этике, его оставляли в аспирантуре, но он не согласился. Вернулся домой, поступил на работу в газету, легко завоевал себе имя, но тешил мечту стать священником: пример нынешнего Папы Римского Иоанна Павла Третьего, черного африканца из соседней Кении, вдохновил многих в Африке. А Крис тем более – коллега Папы по светскому образованию, тоже философ…

Но тут – кстати или некстати – возник Иешуа. Мессия. А ведь он ни разу пока сам не назвал себя Иисусом Христом, ни словом не обмолвился о Втором Пришествии. Он вообще никак себя не называл: Иешуа – и все. Имя совпало – мало ли. А уж коли журналисты не стеснялись в именах и эпитетах – это их работа. Иешуа ничто не подтверждал и никого не опровергал. Слишком мало он видел и сделал в чужом времени, чтобы официально претендовать на какие-либо титул, сан, звание, даже если они по праву ему принадлежат. О том только он точно знает. А для всех остальных есть лишь одно имя – Иешуа. Кому что оно скажет – Бог тому в помощь.

Говорило, правда, многим. Многие не сомневались ни на миг и лишь ждали от него не просто знака – Знака с прописной буквы, чтобы, отбросив колебания, во всеуслышание объявить долгожданное: Христос с нами… Будет им Знак – Крис легко устроил так, что он с Иешуа, монах Григорий и еще эта рыжая женщина-француженка по имени Мари, появившаяся в Гондэре вместе с Учителем, были вписаны в бортовые листы двух военных вертолетов, на одном из которых летел в город Дыре-Дауа заместитель командующего Эфиопской армией – с инспекцией. Толстяк из «Greenpeace» действовал самостоятельно и присоединился к ним только в зале ожидания. Он настолько был занят собой и своей «великой миссией» борьбы с излишками цивилизации, что не узнал Иешуа. А может, газет не читал…

Армейские подразделения принимали в аэропорту Дыре-Дауа то, что почему-то звалось гуманитарной помощью, грузили на бортовые машины и сопровождали на север и юг от города – в городки и деревни районов Данакиль и Огаден, пораженные засухой. Капля в море, всерьез, повторим, считал Крис, но он же и понимал, что и капля – Божий дар в час несчастья.

– Разве Божий?

Крис вздрогнул.

Учитель смотрел на него без улыбки, жестко. Ждал ответа.

– Что вы имеете в виду? – растерянно спросил Крис, оттягивая ответ пытаясь понять: вслух он, что ли, произнес помысленное…

– Зачем ты назвал гуманитарную помощь даром Божьим? Люди и только люди прислали ее…

– Но сказано в Писании: «Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменений и ни тени перемены»… – невольно оглянулся на монаха Григория: тот не слышал, дремал, свесив голову на грудь.

– Эка ты!.. – восхитился Иешуа. – Как же вас славно учат быть демагогами!.. Соборное послание Иакова, если не ошибаюсь? Знать бы, какого Иакова из мною знаемых – сколько их явилось на мои поминки… Но я принял твой аргумент в виде цитаты и возвращаю свою – из Матфея. Матфей якобы цитирует Иисуса, обращающегося к людям – подчеркиваю: к людям! – в дни Второго Пришествия: «Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня…» Заметь: люди накормили, напоили, одели Сына Человеческого, по утверждению его самого, люди, а вовсе не Господь. Так с чего бы Господу изменять своим правилам? Он не делает того, что может не делать… – остановил рвущегося что-то ответить Криса. – Не трудись, мальчик. И в Новом Завете, и – особенно! – в последующих писаниях отцов и сынов Церкви легко найти доказательство любому утверждению. Эта поливариантность в итоге и создала немыслимое множество конфессий и, как вы их называете, сект. Вот и твое любимое монофиситство тоже… С чего вы взяли, что природа Христа однозначно божественная? Он же был рожден земной женщиной, да и сам называл себя Сыном Человеческим, а не Божьим, так что давай признаем за ним хотя бы двойственную природу. Хотя что-то мне подсказывает, будто он был избранником Божьим, а сын и избранник – это, Крис, понятия разные, разные… И еще. Что имел в виду Иаков, когда утверждал, будто у Бога «нет изменений и ни тени перемены»? Такое ощущение, что сказано это ради красного словца, что в тот момент бедный Иаков начисто забыл Закон, то есть Ветхий Завет, Тору. «Господь царь навеки, навсегда», как сказано в псалме Давидовом. Но неменяющийся Бог, Бог-константа – это, знаете ли, катахреза. Мир, Им созданный, непрестанно изменчив и мно голик – Его же волею, а сам Создатель, выходит, – камень недвижный? Попахивает богохульством. Инквизицию бы сюда, и немедля!

– Это же слова Апостола! – с веселым ужасом воскликнул Крис, преотлично понимая, что написанное – написано всего лишь человеком и глупо делать из написанного – незыблемое. Тем более что мир и вправду изменчив – вместе со всеми старыми и новыми догмами.

– Сожалею, – сказал Иешуа, – не знаком с ним.

Это оказалось мощным аргументом. Крис увял. Спросил лишь:

– А как вы узнали, о чем я подумал?

– Молча, – туманно объяснил Иешуа, но ведь не соврал – именно объяснил, если разобраться.

Крис разобраться не мог, а Иешуа счел, что сейчас не время и не место заниматься образованием потенциального ученика и помощника.

– Вертолеты прилетели, – к месту сообщила Мари, потянулась, выгнулась, и Крис невольно сглотнул слюну.

Безусловный рефлекс. Академик Павлов.

А в зал ожидания строевым шагом вторгся чернокожий гигант военный в полевой выцветшей форме с полковничьими, петлицами, поискал кого-то глазами, не нашел искомого, потому что зычно спросил на амхарском:

– Кто тут в Дыре-Дауа? Должно быть пятеро…

– Пятеро и есть, полковник, – ответил Крис тоже на амхарском и вольно перевел спутникам: – Это за нами.

Провожающих не было. Еще четверо из свиты Иешуа, прилетевшие с ним из Каира, – Иешуа пользовался самолетом, а не искусством телетранспортировки, не хотел прежде срока множить список чудес, – и не попавшие в бортовые списки (ну не всемогущ Крис!), добирались в Дыре-Дауа самостоятельно: это воды в стране не хватало катастрофически, а с авиационным керосином напряга не было, самолеты летали по расписанию.

Полковник шел по летному полю рядом с Иешуа, косил на спутника, явно мучился.

Иешуа не стал испытывать его терпение.

– Я – тот самый, полковник. Не сомневайтесь.

Полковник, не снижая темпа, хитрым образом умудрялся идти строго по курсу и одновременно не сводить глаз с Иешуа.

– Позвольте спросить…

– Позволяю, – улыбнулся Иешуа. Но, опередив, сам задал вопрос: – Наверно, вы знаете этот аэропорт, как свое жилище?

Тоже своего рода паранормальное свойство: маршруты по аэродрому заложены в башку полковника на подсознательном уровне. Рефлекс. Не исключено – того же академика Павлова.

– Лучше! – гаркнул полковник, не сводя глаз с Иешуа, и вдруг снизил тон: А вы вправду можете творить чудеса? Лечить, воскрешать…

– Если это чудеса, то могу, – грустно вздохнул Иешуа.

Реакция полковника ничем не отличалась от реакции современников Иешуа, две тысячи лет ничего не изменили в менталитете человека разумного, доброго, но все еще не вечного. Как, впрочем, и четыре тысячелетия развития интеллекта до рождения Иешуа не изменили…

– А вы сказали по телевизору, что справитесь с засухой….

– Полагаю, – мягко сказал Иешуа. – Сами увидите.

– А как справитесь?

– Пока не знаю… – И, почувствовав, что ответ категорически не пришелся по-военному точному полковнику, добавил: – Необходимо оценить обстановку на местности, полковник, провести рекогносцировку, так, кажется?

– Так точно! – смягчился полковник.

Крис шел на шаг позади, посмеивался про себя. Между тем мучительно думал: кто все-таки Иешуа? А вдруг вправду Христос, вернувшийся на Землю?.. Светский философ Крис в паре с политобозревателем Крисом считали – пустое, так не бывает. Склонный к теологии последователь кенийского Папы Римского настаивал на обратном. Весело было.

Скоростные вертолеты, ладно сработанные фирмой интеллектуальных наследников Сикорского, ревели гадко, катали раскаленное эфиопское солнце на своих гибких лопастях, из второго кто-то в пятнистом, желто-коричневом махал рукой: сюда, мол. Сгибаясь, чтоб не попасть под бешено вращающееся солнце, они бегом подобрались к двери, вернее, к ее отсутствию, и запрыгнули в брюхо машины. Там уже сидел генерал в новеньком – в отличие от полковничьего полевом камуфляже, худой – тоже в отличие от полковника, – с тонким, практически европейским, будто вырезанным из черного тяжелого дерева лицом, улыбался приветливо.

Прокричал на хорошем английском:

– Около часа лету. Шум вытерпите, не оглохнете?

– Постараемся, – проорал в ответ Крис, плюхаясь на кожаное сиденьице, притороченное к железной стене, и помогая французской даме усесться рядом. Гринписовец и монах Григорий попали во второй вертолет – вместе с полковником.

Даме было, похоже, все равно, кто ей помогает. Она в помощи не нуждалась.

А Иешуа ответил мысленно:

«Спасибо, генерал, что поверили мне и не отказали».

– Да что особенного!.. – опять гаркнул генерал.

Он не понял, что услышал не слово, но мысль. И хорошо, подумал Иешуа, что-либо объяснять в таком грохоте – себе дороже.

Поэтому летели молча.

Почему-то военные относились к Иешуа, к его явлению как Мессии, куда мягче гражданских. За минувшие полтора месяца Иешуа не раз сталкивался с ними – от солдата до генерала, – и все несли в себе ликующую готовность, чувствовал Иешуа, без оглядки поверить и во Второе Пришествие, объявленное не им самим, а пишущими о нем и снимающими его, и в то, что он и впрямь долгожданный Мессия, Сын Божий. И даже то, что его появление неизбежно – по Канону! – несет за собой Страшный Суд, военных не волновало. Суд – слово знакомое, понятное, а Страшный – это бабушка надвое сказала, не может человек, пусть даже он Сын Божий, нести страх людям, которые верят в его справедливость и милосердие вот уже две с лишним тысячи лет.

Иешуа нравились военные. Он подспудно рассчитывал на их помощь в случае чего. Но такое вольное понимание сути библейского термина «Страшный Суд» немало веселило его, хотя и с долей недоумения. За оные две с лишним тысячи лет опорные постулаты Веры обмялись, где растянулись, где сузились, хорошо подошли и тем и другим, и злым и добрым, и судьям и преступникам, всем подошли, стали привычными и нестрашными. Чисто человеческое свойство: страшное – это не про меня, это про соседа. Иешуа видел как-то – то ли еще во Франции, то ли в Лондоне – ток-шоу по телесети, где объявлялись результаты социологического опроса полутора тысяч, если он точно запомнил, человек. Спрашивали одно: оглянитесь назад на свою жизнь и подумайте, куда вы попадете после смерти – в ад или рай? Девяносто девять процентов ответили, не задумываясь и не колеблясь: в рай. Завидная уверенность!

Пожалуй, именно тогда мелькнула шальная мыслишка: что с ними – с такими! сможешь сделать?..

Подавил ее, как изначально бессмысленную.

А сейчас смотрел вниз, ловя щекой жаркий и резкий ветер, все-таки врывающийся в кабину, смотрел на плоские, похожие на столы вершины невысоких гор, потом на бело-желтую пустыню внизу – или полупустыню, как называют ее местные мудрецы, – на редкие островки выцветшей зелени, на промелькнувшее высохшее русло реки с названием Аваш, думал бесстрастно: что с ними, с этими людьми, сделать – это не вопрос. Они такие же, как и две тысячи, и пять тысяч лет тому назад. Правда, они летают, как птицы, плавают, как рыбы, они могут такое, что вчерашние чудеса Иешуа кажутся детскими забавами. Но что изменилось в них самих? Ни-че-го! Рост знаний человеческих пошел по пути, проложенному вне самого человека, а значит, они все дальше уходят от Бога, то есть от Знания с большой буквы, потому что познать Господа можно только познав себя самого. Процесс бесконечный, но люди даже не начали его. Для них мировоззрением стала наука, но – вот парадокс! – чем дальше они уходят по ее дорогам, выбранным ими среди множества ее же дорог, то есть чем дальше сознательно отстраняются от Бога, тем ближе оказываются к Нему – к необходимости хотя бы признать Его изначальную роль во всем, начиная с первого дня творения, а еще точнее – с того, что было до первого дня…

Эти дни в двадцать втором веке для Иешуа стали продолжением ослепительно больно мелькнувших дней между Воскресением и Вознесением, когда он, спрятавшись в доме Петра в Иершалаиме, в Нижнем городе, запоем читал, перечитывал, пытался по-своему понять и принять те немногие книги, записанные на компьютерных кристаллах, что Петр доставил ему из Будущего. Но бесконечно мало оказалось их… И, попав сюда, он первым делом рванулся к книгам – благо читал быстро и запоминал прочитанное с лету.

Как же Мари ему помогла!

Странно, но она была на том матче в Париже, пришла со своим belle ami, а уже утром сама отыскала Иешуа в дешевом отельчике, около Place de Republique. Как отыскала – не ведала. Говорила: шла по наитию. Честно говоря, Иешуа сам не очень понимал, как такое случилось. Была бы явным паранормом – тогда понятно. А так… Но наитие – очень емкое слово. В него многое можно уместить, в том числе и паранормальные способности, которые, надеялся Иешуа, он найдет у Мари. И еще имя – Мари, Мария. Днем он переезжал из города в город, из страны в страну, днем он доказывал свое право называться так, как его назвали журналисты Мессией, доказывал привычно для себя – прежнего, наивно для всех нынешних, но ведь именно нынешние заметили, услышали, назвали… А ночами он читал, потому что Мари, пользуясь своим студенческим билетом Сорбонны – она оканчивала университет, собиралась стать историком, специализировалась на Крестовых походах, – как раз днем изучала фонды в университетских библиотеках Парижа, Лондона, Мадрида, Барселоны, да везде, куда они попадали, а ночью они приходили туда вместе, Иешуа читал, а Мари сгоняла на кристаллы то, что он не успевал освоить. Маленький комп у него был – Мари ему подарила такой же, какой когда-то привез ему из будущего Петр…

Надо ли напоминать, что проблемы проникания в библиотеки по ночам у них не было? Точнее, у него…

Полтора месяца – срок и маленький и немаленький. Пусть все еще недостаточно глубоко, но он уже разбирался в непростых взаимоотношениях Бога и Науки и не понимал: чего они не поделили?..

– Снижаемся! – крикнул генерал.

Вертолеты нырнули вниз, к земле, вой перешел в свист, земля понеслась в лицо с пугающей скоростью. Мари ухватила Иешуа за руку, сжала с силой. А внизу уже выросла бетонная полоса, на которой стояли другие «вертушки», а рядом могучие открытые «хаммеры» и военные, встречающие Большого Начальника, заместителя командующего.

Хотя, не исключено, и Иешуа они встречали: любопытно ведь…

Зависли, медленно опустились, замерли. Пилот выключил двигатели, шум стих, хотя лопасти продолжали крутиться.

– С прибытием, – уже нормальным тоном сказал генерал, полез из машины, небрежно отдал честь встречающим, замершим по стойке «смирно». Обернулся к Иешуа: – Вы дальше куда?

– А вы? – вопросом на вопрос.

– Я в Огаден.

Иешуа представил себе карту страны. Юго-восток, полупустыня множество мелких речек, втекающих в одну побольше – в Уабе-Шабелле, тоже, вероятно, пересохшую.

– Если вы добросите нас… – Иешуа на секунду задумался, принял решение… в Дихун, или в Ададле, или в Кэбри-Дэхар, то я буду благодарен.

– Вам все равно, куда именно?

– В любое из этих мест. Или где угодно рядом. Я знаю: там много деревень, а в них – умирающие люди…

Генерал обернулся к военным, стоящим по-прежнему по стойке «смирно».

– Куда пошел груз миссии ООН?

– В Кэллафо, – ответил один из военных.

– Вольно, – сказал им генерал. И к Иешуа: – Доброшу, Учитель. Ничего, что я вас так назвал?

– Вы назвали меня так, как вам подсказало сердце. Верно? – произнес Иешуа на хорошем амхарском. Поймал начало легкого ступора у всех, включая Мари и Криса, засмеялся, спросил невинно: – Что-нибудь непонятно, братья и сестра?

– Что-нибудь непонятно? – машинально перевел на английский Крис.

– Чудо… – неуверенно, то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес Григорий.

– Не может быть, – засомневался Крис, потому что, несмотря на свою намеренную и обдуманную религиозность, чудес страшился и не умел верить в них. Все, что совершил Иешуа, – да, было, но было и видано – по телевидению, а это вроде как бы не на самом деле…

Такая вот отрыжка университетского курса материалистической философии, которая все же оставила на парне свою мету.

Мари первая в себя пришла.

– Он зна-а-ал, – протянула напевно. – Он учи-и-ил. Александрия. Ночь. Позавчера.

Понятнее не стало, но телеграфный стиль речи неожиданно Успокоил всех. В самом деле, что тут неясного: Александрия, ночь, Позавчера…

– Тогда полетели, – подбил бабки Иешуа. – Время сейчас – против нас…

ДЕЙСТВИЕ – 1. ЭПИЗОД – 1
ЭФИОПИЯ, ДЫРЕ-ДАУА, К ВОСТОКУ ОТ РЕКИ УАБЕ-ШАБЕЛЛЕ, 2157 год от Р.Х., месяц август
(Окончание)

И снова был вертолет, ветер, солнце в глаза.

Только и успели наскоро перекусить: мокроватые от жары гамбургеры из имевшего в аэропорту место вездесущего Макдоналдса, жиденький горячий кофе в пластиковых стаканчиках, а для Иешуа – минералка без газа, к кофе он пока не привык, не получалось, даже к жиденькому.

Уже садились в борт, когда Мари вспомнила:

– А ведь ребята нас не найдут.

– Какие ребята? – не понял Иешуа.

– Ну, как же: Жан-Пьер, Кларенс, Джон, Франческо… Они рейсовым вылетели – из Александрии, помните. Учитель? В Гондэре они нас точно потеряют.

Иешуа удивленно смотрел на девушку:

– Ты по кому-то соскучилась?

– Нет… – Мари вдруг почувствовала себя неуютно. – Но они же хотели с нами…

– Много званых, – усмехнулся Иешуа. – Продолжи цитату и успокойся. Вряд ли они нам чем-то помогут, а просто зрители… – Он опять усмехнулся. Смешинка, что ли, в рот попала? – Просто зрителей и так будет сверх меры.

– Кстати, о зрителях, – вмешался в разговор Крис. – На второй «вертушке» летит группа с местной ти-ви-станции. Они должны отснять приход конвоя с грузом в Кэллафо, но зуб даю – останутся с нами.

– Tем более, – подвел черту Иешуа и замолчал: пилот запустил двигатель, говорить стало бессмысленно.

Еще перед стартом Иешуа и генерал условились, что «вертушка» будет присаживаться там, где решит Иешуа, где ему сверху покажется нужным – присесть, приземлиться.

– Что значит «нужным»? – осторожно поинтересовался генерал.

– Не знаю, – честно ответил Иешуа. – Я даже не знаю пока, что именно хочу сделать. Увижу – пойму. Не сердитесь на меня, генерал, что я отнимаю у вас время. Бог даст – оно с лихвой окупится.

– Бог даст… – неопределенно повторил генерал, будто покатал слова во рту, попробовал – как они на вкус и на ощупь. Показалось – неплохо. Подтвердил решительно: – Бог даст!

Мне бы его уверенность, подумал Иешуа и сам себя оборвал: зачем тебе его? У тебя есть своя. Вертолет, железная, гремящая, и все-таки нестрашная птица, летит невысоко: будет знак – заметишь непременно.

В том, что знак – будет, Иешуа не сомневался. И не знак свыше имел он в виду, не Божье знамение, но лишь какую-то визуальную зацепку, нечто видное и понятное только ему на высохшей до трещин земле Эфиопии, что враз подскажет нужное и единственно верное решение, которого и впрямь пока не имелось. А обещание-то было дано: остановить засуху. И мало того – остановить! Забыть о ней – как не было…

Иешуа закрыл глаза, прислонился затылком к холодному металлу «борта». Устал он? Пожалуй, что да. Две с лишним недели планированных и непланированных – второе чаще! – встреч, разговоров, серийных, обрыдлых, но сейчас невероятно важных и нужных его делу чудес, перелетов и переездов – самолеты, поезда, автомобили, бессонных ночей и беспокойных дней – и все пока внешне кажется пустым, бессмысленным, безрезультатньм. Кому он здесь, в этом мире, всерьез нужен? Масс-медиа – не в счет: они хватаются за любую сенсацию. Не прочь сами сочинить ее, высосать из пальца, а тут – такой подарок судьбы!.. Но кто им здесь верит? Кто угодно, только не всезнающие и все понимающие политики, церковники, олигархи, вершители судеб всех, в том числе и журналистов. Стоит только им пожелать, и все послушно замолчат о явлении Мессии и о его чудных делах, как будто и нет его на свете, но пока не молчат, пока он не сделал ничего, что показалось бы оным вершителям вредным или опасным…

Иешуа улыбнулся про себя: а стоит ему пожелать – кто сумеет не исполнить желания?..

Он не хотел торопиться, сказано уже. Он вообще ничего еще не сделал – и плевать на «вершителей судеб»! – что всерьез, по-настоящему потрясло бы мир. Он, выражаясь фигурально, еще не разрушил ни одного Храма. Может быть, сегодня. Или завтра. Посмотрим…

Вертолеты летели над высохшим руслом Уабе-Шабелле. Вынырнул из-за горизонта и поплыл навстречу крохотный игрушечный серо-белый городок, деревушка даже, абсолютно безлюдная, словно там уже все вымерли, не дождавшись от Иешуа исполнения обещания. Он коснулся ладонью плеча генерала, кивнул ему: мол, садимся. Вертолет пошел к земле, и Иешуа опять ощутил холодную пустоту внутри: ему не нравилось летать. Не то чтобы он страшился – нет, но не мог избавиться от ощущения чуждости для человека состояния полета. Пусть нужности (это не обсуждается, время подгоняет, требует скоростей), но – чуждости. Человек земное создание. Птица – небесное. Так – по сути, по замыслу Божьему. Иное насилие над природой… Отсюда эта пустота – от исчезновения опоры земной из-под ног…

А не летать и вправду нельзя. Разве что – телепортация, как называют мгновенное перемещение в пространстве, легкодоступное Иешуа, но что делать со спутниками? С Мари? А теперь и с Крисом? Они про телепортацию только в книгах читали, пока фантастикой ее числят…

Сели, подняли тучи пыли.

Телевизионщики мчались сломя головы, хотели успеть запечатлеть и передать urbi et orbi явление Иешуа из вертолета в одну из крохотных деревенек Огадена. Иешуа легко привык к множеству глаз телекамер, постоянно и навязчиво ведущих его от Парижа до Эфиопии, понимал: пусть навязчиво, но как бы там ни рассуждать об церковниках и политиках, а журналисты нынче все равно работают на него. Поэтому улыбнулся в объектив обаятельно, помахал рукой, быстро пошел к низкорослым домам, откуда выходили – или, точнее, возникали? – черные тени людей.

Генерал спешил сзади. Ему было интересно, да и лишний раз засветиться в телесети – кто откажется…

Иешуа достиг встречающих – встречающих ли? – обнял стояшего первым высокого, почти голого – только в каких-то драных шортах – мужчину, худого, словно колеблющегося на легком ветру – обнял, прижал к себе, коснулся губами мокрого от пота лба. Отпустил. Повторил процедуру с остальными – трое их было. И пошел в тесноту домишек, не оборачиваясь, торопясь.

А в четверых тенях встречавших словно живые силы пробудились Минуту назад – еле на ногах держались, а теперь легко неслись рядом с Иешуа, говоря ему что-то на местном варианте амхарского, а он не слушал, даже не слышал, лишь машинально поддакивал. Он уже ощущал себя в деле, не хотел отвлекаться на пустую восторженную болтовню. Ну вдохнул – буквально! – силы в обессиленных. Это же не решение проблемы, это полумеры, к тому же временные, преходящие. Через пару часов оживленные им опять превратятся в сдутые воздушные шарики. А решение, казалось ему, было растворено в этом сухом стоячем пекле, и требовалось всего ничего, чтобы вытащить его оттуда, сконденсировав, и воплотить в реальности.

Мистика, конечно, но что из того, что он делал в последние годы, – не мистика? По крайней мере, для окружающих, для свидетелей…

Полуголые черные люди, абсолютно голые детишки, тоже не слишком одетые женщины сидели, лежали прямо в пыли у стен домов, кто-то мог стоять, прислонившись к тем же стенам. Все смотрели на пришельцев, и в глазах отчетливо и внятно, как о том писалось в старинных романах, светилась надежда, замешенная на простых житейских вопросах: а вдруг эти незваные, но постоянно жданные гости привезли еду, воду, лекарства, вдруг они точно знают, когда засуха пойдет на спад, когда появятся мокрые тучи и прольют воду на землю.

Крис спросил генерала:

– Что-то из ооновского груза дойдет до них?

– Я прослежу, – ответил генерал. – Дойдет непременно!

А Иешуа стремительно пошел от дома к дому, касаясь ладонями каждого лежащего, сидящего, стоящего, и тоже словно впускал в каждого силу, потому что люди оживали, начинали вставать, двигаться – конечно же, следом за Иешуа, а ничего не понявшие, но будто ключиком заведенные дети помчались впереди, вопя радостно и бессмысленно.

А деревня и впрямь невеликой оказалась: на чудеса оживления получаса хватило.

Иешуа остановился у каменного колодца, бывшего центром деревенской площади, напротив которого в гордом одиночестве стояла церквушка или, скорее, обычная хижина, только чуть поболе и поухоженней жилых домов, сложенная из тонких, почему-то покрашенных белой эмалевой краской стволов какого-то местного дерева, с деревянным же крестом на крыше. Если бы не крест, ничего, казалось, не изменилось на этой земле за две тысячи лет. Попади сюда Иешуа в дни своего галилейского служения, увидел бы то же самое, только в часовенке обитал бы какой-нибудь шаман, да не было бы ни креста, ни эмалевой красоты, ни гордой пластиковой вывески «Wau-mau-bar» на соседнем, длинном домишке с наглухо заколоченной дверью.

Ожившие и донельзя ошеломленные люди столпились вокруг. Сквозь них бесцеремонно продрались телевизионщики, запечатлевая нетленное. Монах Григорий размашисто крестился то на эмалевую церквуху, то на Иешуа, безнадежно вглядывающегося в пустую колодезную тьму. Даже запах воды умер в колодце.

Странно, но никто не задавал никаких вопросов.

Иешуа вытянул руки над жерлом колодца, закрыл глаза, поднял лицо к выцветшему, белесому небу. Толпа замерла, понимая, что происходит нечто таинственное, объяснений не имеющее, да и не требующее. Человек, заставивший умирающих от обезвоживания людей встать и пойти за ним – пусть хотя бы из любопытства пойти, такой человек зря камлать над пустым колодцем не будет. Сказано в любимой и чтимой Эфиопской церковью апокрифической Книге Еноха: «Вот облака в видении взывают ко мне, и тучи ко мне вопиют, и вспышки молний и громы побуждают меня…» А вдруг так оно и есть? Вдруг и впрямь вопиют и побуждают?..

Так оно и было.

Стоявшие обок видели, как напряглось лицо Иешуа, как часто и мелко задрожали зажмуренные веки, побелели губы, словно кровь отошла от них. Иешуа медленно свел руки вместе, сложил ладони лодочкой и вдруг взмахнул ими вверх, как будто выплеснул в воздух полные горсти воды.

Люди отшатнулись от неожиданности, только телеоператор не оторвал глаз от окуляра камеры, и палец его, мертво прижавший кнопку «Rec», не дрогнул предательски. Профи.

А Иешуа вытер вспотевшее лицо и что-то спросил на амхарском буднично и тихо, но это «что-то» вызвало мгновенное исчезновение с площади по крайней мере десятка мальчишек.

– Что он сказал, что? – Мари дергала Криса за майку.

– Ведро ему нужно, – ответил Крис, – ведро, понимаешь? Воду доставать из колодца…

А легкие пластиковые ведра с привязанными к дужкам веревками уже тянулись к Иешуа детскими нетерпеливыми ручонками – мое возьми, нет, мое лучше, – и он взял первое подвернувшееся и бросил в колодец. А потом потащил вверх, перебирая руками, и бицепсы напрягались, будто ведро было полным, но оно и вправду оказалось полным – Иешуа поставил его на край колодца, сказал:

– Пейте. Поливайте землю. Воды здесь много.

– До вечера хватит? – с надеждой спросил пожилой, седой эфиоп, длинный и худой, как все, но – единственный, кто к случаю успел надеть длинную белую рубаху, так напоминающую Иешуа родную привычную тунику.

Старостой он здесь быя, этот седой, что ли, или местным священником?..

– Почему до вечера? – удивился Иешуа. – Навсегда.

И пошел прочь. К вертолетам пошел.

А толпа моментально развалилась. Кто, толкаясь, метал в колодец уже принесенные ведра, кто понесся домой за своими, за дополнительными, за всеми ведрами, кастрюлями, тазами, что имелись в хозяйстве, – о человеке, вернувшем деревне воду, забыли сразу. И то понятно: пока вода есть, надо запасаться, а навсегда она вернулась или не навсегда – это потом соображать станем. Да и что это за слово такое дурацкое – «навсегда»? Кто ж о «навсегда» думает? О дне нынешнем обеспокоиться бы, а про «навсегда» – это к Богу или к Сыну Его, к Иисусу Христу, во имя кого деревенский староста или местный священник зажжет сегодня вечером свечи в Церкви на площади. И праздник будет.

Генерал, Крис, Мари, монах Григорий бегом догоняли Иешуа, а телеоператор, спринтерски опередив его метров на сто, уже спокойно и уверенно снимал Возвращение Мессии По Совершении Чуда Возвращения Воды. Так он, пожалуй, и назовет снятый сегодня сюжет, который перегонит по электронной связи в студию в Дыре-Дауа, как только попадет в ближайший город. И, не исключено, станет знаменитым и богатым. И получит какую-нибудь международную премию.

Спутники догнали Иешуа почти у самых «вертушек», где терпеливо маялись оставленные генералом летуны. Им не довелось увидеть чуда, значит, это и для них старался оператор-профи.

Монах Григорий с ходу бухнулся на колени в пыль, молитвенно сложил ладони и запричитал – почему-то не на родном, а на английском:

– Прости меня, неверующего, как Фома Апостол, прости, что не умел признать в тебе Сына Божьего, явившегося судить нас, грешных, прости…

– Прекрати, Григорий, – устало одернул его Иешуа, – прекрати и встань. Никто ни в чем не виноват. И не называй меня Сыном Божьим. Я – Сын Человеческий, я так и называл себя всегда, если помнишь. Просто Бог выбрал меня и отметил и позволил вернуться к вам. И не судить я пришел, а исправлять не мною содеянное, и уж тем более не наказывать тех, кто страдает не по своей вине. Я знаю, ваша Церковь чтит Книгу некоего Еноха, которая писалась ессеями в Кумранской обители еще до моего рождения. Там много пустого, но есть и верные слова. Эти, например: «Поэтому те души, которые претерпели мучения здесь, уже не будут мучимы в День Суда». Открой глаза, Григорий: ты живешь в стране мучеников, и я не ведаю, за что Господь так часто и последовательно наказует их…