355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сэмюэл Блэк » Дарующие Смерть, Коварство и Любовь » Текст книги (страница 4)
Дарующие Смерть, Коварство и Любовь
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 19:54

Текст книги "Дарующие Смерть, Коварство и Любовь"


Автор книги: Сэмюэл Блэк



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

8
Милан, 7 октября 1499 года
ЛЕОНАРДО

Я видел их приближение с верхней площадки моего сада. Я поднялся сюда с восходом солнца, но тогда они еще казались лишь слабым, размытым маревом на горизонте. Сейчас их строй напоминал гигантскую гусеницу, ползущую к городу по обрамленной лугами дороге. К полудню они будут под нашими стенами. Французские войска во главе с королем Луи. [17]17
  Король Франции Людовик XII Валуа (1462–1515).


[Закрыть]

Я сделал все возможное, чтобы защитить себя и моих близких от худшего, что может произойти. Я опустошил, оставив лишь пару монет, денежную шкатулку в мастерской, завернул ее содержимое в небольшие бумажные пакеты и спрятал их в разных местах. Я укрепил замки на дверях моего скромного жилища, мастерской и остальных помещений Палаццо Веккьо. Также укрепил и засовы садовых ворот, хотя едва ли они остановят солдат, нацеленных на грабеж и разбой. Теперь оставалось лишь положиться на благосклонность Фортуны.

А возможно, их король предложит мне нечто интересное…

Наконец я заставил себя отвернуться от приближающейся армии. Уж лучше насладиться в последние часы моим садом, чем тратить время на беспокойство о том, что может с ним случиться. Это был, по иронии судьбы, подарок герцога. За все те шестнадцать лет, что я провел в Милане, Иль Моро [18]18
  Иль Моро Лодовико (Людовико) Мария Сфорца, Лодовико Моро(1452–1508) – герцог Милана. После смерти Лоренцо ди Пьеро де Медичи, главы Флорентийской республики, самый влиятельный государственный деятель Италии.


[Закрыть]
так и не стал самым надежным из моих покровителей, но за этот подарок я готов простить ему почти все. Я написал для него «Тайную вечерю», и в благодарность он наделил меня участком цветущей земли – тремя акрами этого райского сада.

Пребывание в саду, как обычно, успокоило меня. Вдоль виноградника я прогулялся до моста. Урожай собрали и выдавили сок лишь на прошлой неделе, теперь он бродит в бочках за домом. Листва вишневых деревьев окрасилась багрянцем. И до меня доносился запах умирающих листьев, горевших где-то вдали, – сладкий, грустный запах окончания лета.

Иль Моро сбежал месяц тому назад. Его бравады хватило лишь на смелые разговоры о смертельной схватке, после коих в начале сентября одной темной ночкой герцог Милана просто уехал… оставив замок пустым, а город – беззащитным.

В монастыре Санта-Мария делле Грацие начали бить колокола. Я запер дверь дома. Не знаю, какие чувства во мне превалировали: надежда или страх. Мне уже сорок семь лет, и я прожил в этом городе большую часть моей сознательной жизни. Я не просил перемен, но их не избежать. И тем не менее не обязательно, что они таят в себе угрозу. Возможно, они откроют передо мной новые пути. Возможно, король…

Я прошелся по людным, шумным улицам к дворцу и поднялся под крышу. Меня сопровождали Салаи и Томмазо. К нам присоединились еще некоторые слуги. Мы сидели, пили вино и закусывали хрустящими вафлями, но вскоре услышали нарастающий рокот толпы. Поднявшись, я увидел, что гигантская гусеница превратилась в бабочку, колеблющееся ослепительно-многоцветное создание поблескивало в лучах осеннего солнца.

Король оказался высоким, неброско одетым мужчиной, более красивым, чем его предшественник. Мона Маргерита, наша домоправительница, заметила едущих за ним венецианцев и крепко выругалась на их счет. Но мои взоры привлек молодой воин на прекрасной белой лошади, находившийся рядом с королем.

– Кто это там, справа от Луи?

– Уж не сынок ли нашего понтифика? – ответил Томмазо. – Герцог Валентинуа.

Салаи усмехнулся:

– Человек с самой дурной репутацией, если правда составляет лишь половину тех слухов, что я о нем слышал…

Глупо ухмыляющиеся рты шептунов и сплетников…

– Не вижу разумных причин для правдивости слухов, – резко заявил я. – Судя по моему опыту, сплетни зачастую являются результатом зависти их разносчика, а не порочности вызвавшего их человека.

По сравнению с королем Валентинуа выглядел более высоким и широкоплечим, и упряжь его лошади смотрелась куда богаче. А уж само животное под ним было поистине великолепным – белая, отливающая серебром кобыла. Сняв с ремня записную книжицу, я быстро набросал лошадиную гриву, морду и передние ноги.

Салаи прошептал Томмазо за моей спиной:

– Говорят еще, он убил родного брата. А уж о том, чем он занимается с сестрой…

Томмазо тронул меня за локоть:

– Ох, мастер…

Его взволнованный голос звучал печально.

Повернув голову, я взглянул на него:

– Что с тобой?

Он показал на глиняного Коня в дальнем конце площади. Часть французских лучников решили использовать памятник в качестве тренировочной мишени. Их летящие дугой стрелы, снижаясь, вонзались в запеченную глиняную плоть. Не так уж много нужно, чтобы разрушить ее. Хватит и сотни дырок, чтобы дожди постепенно довершили разрушение статуи.

– Мы можем заявить протест, – предложил Томмазо. – У них нет никакого права…

– Нет смысла, Томмазо. Они лишь приближают неизбежное.

Расписался в пыли…

Горько вздохнув, я отвернулся.

ЧЕЗАРЕ

Я коснулся рукоятки меча. Да, теперь я солдат. Я занял место Джованни. Командую папскими войсками. Еду рядом с королем Франции во главе победоносного войска. Скоро мое положение неизбежно превзойдет сан кардинала.

Мы осматривали Милан как путешественники, как путешественники с мечами. Огромный вычурный Собор – похож на свадебный торт. Уродливый кроваво-красный замок – неприступный, как и говорили. Смешно смотреть на его мощные стены. Бесконечные зубчатые укрепления. Пушки, рвы. Непобедимая крепость… и завоевана с необычайной легкостью.

Сфорца бежал около месяца тому назад. Почему? Потому, что понял, что проиграет. Почему? Потому, что народ перестал верить ему. Почему? Потому, что он сам перестал в себя верить.

Урок – власть держится не на оружии или крепостях. Она держится на людской вере. Тонкости человеческой души… Стоит тебе перестать верить – и твои подданные также теряют веру. И твои союзники. И твои враги. И таким образом твое могущество разрушается… камни рассыпаются в пыль.

Заключение – всегда верить. Никогда не сдаваться.

ВИТЕЛЛОДЗО

Когда стемнело, я отправился повидать Чезаре Борджиа в его дворцовой гостиной и простерся пред его ногами. Омерзительное унижение – но что мне оставалось делать? Я встречался с ним раньше… но тогда он был ребенком. Я подумал даже, что он высокомерное отродье. И, разумеется, его кровь почти так же благородна, как вода в сточной канаве. Но нельзя не считаться с той данностью, что он – папский отпрыск и фаворит короля… к тому же, по тайным сведениям, положил глаз на Флоренцию.

Вот он, решающий довод: если меня возьмут на службу в его войска, то будет отличный шанс войти в этот город в составе армии победителей. Моя артиллерия способна уничтожить стены Флоренции и знаменитые здания. А я смогу исполнить свой личный зарок.

К моему удивлению, Борджиа поднял меня с пола. Я взглянул прямо на него. Он выше меня, но я крепче и сильнее. Я победил бы его в поединке. Держу пари, он также понял это.

Борджиа обнял меня:

– Вы известны как величайший командир и знаток артиллерийского искусства в Италии, и я почту за честь привлечь вас в ряды моих войск.

Затем он назвал сумму, ожидающую меня, и число людей, которое он хочет для меня набрать. Я пребывал в ошеломлении. Он предложил мне вдвое больше того, что когда-либо платили за службу. Должно быть, имеет больше денег, чем разума.

– Благодарю вас, мой господин, – сказал я. – Клянусь, что буду служить вам верой и правдой.

– Я в этом не сомневаюсь, – проговорил он. – Едва взглянув в ваши глаза, я понял, что вы человек чести.

ЧЕЗАРЕ

В его глазах – тщеславие и ненависть. В его глазах – глупость и предательство.

Но я не выдал своих истинных мыслей. Вителлодзо безнравственный обманщик, но хороший воин. Я сумею его использовать.

Я собирал армию. Лучшую армию в Италии. Скоро я лично буду завоевывать города. Я создам свою собственную империю. Имола, Форли, Фаэнца, Чезена… А потом, в один прекрасный день, возможно, настанет черед Флоренции.

Я улыбнулся Вителлодзо и сказал:

– Покажите-ка мне, что лежит в кармане вашего плаща.

Он покраснел и замялся. Ему невдомек, как я догадался о его тайне.

– Вы так трепетно касались его, – пояснил я, – что, должно быть, там лежит нечто весьма для вас драгоценное.

Его глаза полыхнули гордым огнем. Он вытащил сложенный листок бумаги и протянул мне. Я развернул его и прочел:

Ринуччо да Марчано

Пьетро да Марчано

Пьеро Содерини

Франческо Содерини

Никколо Макиавелли

– Имена людей, коих вы считаете виновными в смерти вашего брата?

Вителлодзо кивнул.

– А почему один уже вычеркнут?

– Был заколот в сердце по моему приказу в прошлом месяце, мой господин.

Я улыбнулся. Надо держать этого Вителлодзо под строгим присмотром.

На следующее утро путешествие продолжилось. Мы посетили конюшни герцога Милана. Безусловно, божественно красивые конюшни. На стенах фрески с лошадьми – в натуральную величину, застывшие в сценах кормления или бега трусцой. Факельный свет поблескивал на их спинах.

Далее – монастырская трапезная. По-спартански узкая и маленькая, и не так роскошна, как лошадиные конюшни. Там, однако, нам довелось лицезреть «Тайную вечерю», созданную Леонардо да Винчи.

Все разговоры велись исключительно шепотом. Король начал восхищаться – высказал изумление. Потом ему сообщили, что он смотрел не в ту сторону и восхищался не той фреской. Он пожал плечами, развернулся, и все повторилось вновь.

Этот король глуп. Я не много смыслю в искусстве – но я понимаю, каково превосходство истинного творчества. Если эти две фрески начнут сражаться, то это будет кровавая резня. Войско менее талантливого художника погибнет, истекая кровью. А развалины его крепости скроет черный дым.

Леонардо представился королю. Пожилой мужчина, изящен и тактичен. Его окружало почтительное молчание. Лишь тихий шепоток доносил слово «гений».

– Мы желаем, – заявил король, – увезти эту фреску во Францию.

Все лица осветились льстивыми улыбками.

– Но она написана на стене монастыря, ваше величество.

– Нас это не волнует. Мы заплатим любую цену. Мы должны иметь ее.

– Но, ваше величество, это невозможно.

– Нет, возможно, – говорит Леонардо. Его голос тих и спокоен. – Ее можно перевезти. Но при этом фреска будет повреждена.

– А мне кажется, что здесь ей самое место, – заметил я. – Она идеально вписывается в эту трапезную. В любом другом помещении она потеряет часть своего очарования.

Художник посмотрел на меня. Пытливо. С благодарностью. Склонил голову.

– Прекрасно, – разочарованно вздохнув, сказал король. – Тогда, может быть, вы, Леонардо да Винчи, поедете с нами во Францию? Королева хотела бы познакомиться с вами. Вы можете поработать для нас, возможно, напишете наши портреты. И портреты наших лошадей для конюшни. А также создадите новую «Тайную вечерю» – в одной из наших столовых.

Художник поклонился – преклонил колено. Заявил, что не заслуживает такой чести. Но в любом случае сейчас он никак не может покинуть Милан – здесь у него слишком много проектов. Он умолял его величество простить его.

Король выглядит пораженным. Какой-то художник посмел отказать ему! Я заинтригован.

Вспомнил имевшиеся у меня сведения. Леонардо да Винчи. Сорока семи лет. Внебрачный сын нотариуса. По молодости обвинялся во Флоренции в содомском грехе, но обвинение сняли. Художник, скульптор, музыкант. Но помимо прочего, архитектор, ученый и изобретатель. Если бы мне удалось соблазнить его…

– Ваше величество, вместо себя я могу порекомендовать вам Андреа Соларио, – предложил Леонардо. – Одного из моих самых талантливых учеников. Именно он расписывал герцогские конюшни, кои привели вас в такое восхищение.

– О, неужели?! – детский восторг на королевском лице. – Да, это порадовало бы нас. – Улыбку сменили надутые губы. – И все-таки королева будет разочарована… ей хотелось именно вас, а не вашего ученика.

– Возможно, вы позволите мне написать что-либо для вашего величества здесь, тогда моя работа отправится с вами во Францию.

– Да, – король задумчиво хмурится, кивает. – Да… славная идея. Де Линьи… будь добр, обсуди детали.

Граф де Линьи отвел маэстро в сторонку. Король вновь обратил взор к фреске. Изобразил восхищение. Затем хлопнул в ладоши:

– Должно быть, нам пора отобедать.

ЛЕОНАРДО

Я сунул составленный договор в карман и простился с графом де Линьи, который последовал к выходу за королевской компанией. Почему я отказал королю? Просто он слишком небрежно высказал свою просьбу. У меня сразу возникло ощущение, что к тому времени, когда я доберусь до французского двора, он и вовсе забудет о моем существовании. И к тому же он печально знаменит своей скупостью. И все же это было очень странное решение, учитывая, что сейчас у меня нет никаких заказчиков или покровителей, нет и привязанности к определенному жилью. Порой я удивляю самого себя.

Я уже собирался покинуть монастырь, когда вдруг увидел его – того молодого всадника, который ехал вчера рядом с королем. Именно он посмел сказать королю, что мою «Тайную вечерю» следует оставить там, где она написана. Чезаре Борджиа – герцог Валентинуа. Человек редкостно дурной репутации… Однако если правда, что натура проявляется на людских лицах, то этот Борджиа должен обладать благородством и честью. Его нос как у Салаи – чисто греческий, никакой ложбинки подо лбом. Тонкие губы, высокие скулы, молочно-бледная кожа, лишь слегка подпорченная «французской болезнью». Его черный бархатный наряд отделан пурпурными полосами шелка – испанская мрачность не в моем вкусе, но ему она вполне к лицу. Черную бархатную шляпу украшают рубины размером с вишню. А его руки с удивительно длинными, как я отметил, пальцами выглядели в черных лайковых перчатках очень изящными.

Он представился, и когда я склонился, чтобы поцеловать его ноги, он остановил мой порыв и расцеловал меня в обе щеки. Всеподавляющий аромат мускуса.

– Маэстро, вы слишком великий человек, чтобы целовать мои ноги. – Он вновь подвел меня к «Тайной вечере». – Удивительно. Я никогда не видел ничего подобного. Глядя на фреску, я вижу не плоское изображение, но настоящий стол с живыми, сидящими за ним людьми.

Я глянул на свою работу, но увидел лишь крошечные изъяны да крошки краски на полу под ней. Меня удивило, что никто больше ничего не сказал… Неужели я единственный замечаю огрехи?

– Благодарю вас, ваше превосходительство. Вы угадали мое изначальное намерение – поселить Христа и его учеников в этой скромной трапезной.

Мы подошли совсем близко, и он присмотрелся к деталям:

– Сверхъестественно. Такое впечатление, что я могу наклониться и взять ту солонку.

Я улыбнулся:

– Благодарю вас за посредничество перед королем… Боюсь, что если бы он решил перевезти эту фреску во Францию, то к концу пути от нее вообще ничего не осталось бы.

Он взглянул на меня, и я мгновенно заметил в его глазах понимание:

– Да… это хрупкое творение. Я также видел вчера вашего Коня. Страшный позор в том, что невежественные лучники сделали с памятником.

– Его должны были отлить в бронзе. Но у герцога закончились деньги, и он использовал нашу бронзу для отливки пушек.

– Несмотря на всемирную славу, какую мог принести ему такой памятник… – Борджиа мягко усмехнулся. – К сожалению, однако, большинство правителей предпочитают оборонительное оружие монументам, когда дело доходит до непосредственного выбора.

– Разумеется, – признался я, – я понимаю его резоны. Я лишь боюсь…

– …что сохранность всех ваших шедевров будет недолговечной? Да. Это зависит, безусловно, от материала произведений. Я слышал о письме, что вы написали Иль Моро, предлагая свои услуги в качестве военного инженера.

Рот мой невольно открылся, но я удержал вертящиеся на языке слова. Как же он узнал об этом? То письмо было написано семнадцать лет тому назад, еще до того, как я перебрался в Милан.

Похоже, он прочел мои мысли и продолжил, склонившись ко мне:

– Маэстро Леонардо, я имею шпионов повсюду. Должен иметь… дабы завоевать и удержать власть. – Его зеленые глаза сверкнули. – Aut Caesar aut nihil [19]19
  Или Цезарь, или ничто (лат.). Высказывание приписывают римскому императору Калигуле.


[Закрыть]
– таков мой девиз.

Быть либо Цезарем, либо ничем. Изрядные амбиции.

– Вы хотите творить чудеса, – предположил я.

– Точно! – он ухмыльнулся. – Хочу творить чудеса. Разве можно стремиться к менее возвышенной цели?

– Мой отец сказал бы, что если понизить планку ожиданий, то с большей вероятностью можно достичь поставленной цели.

– Да, мой отец мог бы, вероятно, сказать то же самое.

– Но ваш отец, мой господин, стал Папой… а мой остался простым нотариусом.

– Что делает ваше восхождение к славе еще более впечатляющим.

Я взглянул на него с внезапным невероятным пониманием. Какой странный поворот принял наш разговор.

– Мое восхождение к славе?

– Вы только что отказались от приглашения его христианнейшего Величества. А между тем многие лорды и принцы не посмели бы даже подумать о таком.

– Вы полагаете, мой господин, я совершил ошибку?

– Нет. Я полагаю, что вас ждет великое будущее. Возможно, нас двоих ждет великое будущее…

Нас двоих?

Борджиа процитировал на латыни какого-то древнего автора: «Александр и Аристотель учились друг у друга». Я посмотрел ему в глаза. Он взял меня за руки:

– Какое удовольствие и честь для меня познакомиться с вами, маэстро Леонардо.

Я начал говорить ему про то, какое удовольствие и честь для меня знакомство с ним, но он оборвал меня:

– Я должен идти… иначе короля удивит мое отсутствие. Я дам о себе знать. Не знаю точно, когда именно, но так оно и будет. Когда я буду в состоянии сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Когда я вышел из трапезной, герцог Валентинуа уже сидел верхом на лошади. На том превосходном животном с отливом цвета слоновой кости. Он махнул мне рукой на прощание, и лошадь легкой трусцой направилась к монастырским воротам.

– Возможно, ваше превосходительство, мне придется покинуть Милан, – повысив голос, произнес я. – Если…

– Не беспокойтесь, – откликнулся он. – Я найду вас. – Лошадь пустилась рысью. – Я пришлю вам особый знак.

9
Имола, 28 ноября 1499 года
ЧЕЗАРЕ

Сквозь забрало – серое марево. В моих ушах – барабанная дробь дождевых капель по металлу.

Я снял шлем. Оглянулся. За мной – десятитысячное войско. Наемники – гасконцы и швейцарцы. Множество итальянцев под командованием Вителлодзо.

Я проехал по залитым дождем улицам. Мимо ликующих горожан. Их глаза озарены светом благодарности. Я избавил их от жестокой тирании. Они ее ненавидели, поэтому приветствовали меня с любовью.

Тиранию олицетворяла Катерина Сфорца. Поразительная Амазонка. Кровожадная полногрудая самка. Я пока не знаком с ней… но знал, какие истории о ней рассказывали.

История первая. Оборона замка – осаждающая армия угрожала ее детям. «Давайте, убейте их! – воскликнула она, потом задрала юбки, обнажив женское естество, и заявила: – Глядите, у меня имеется кузница для отливки новых отпрысков».

История вторая. Ее второго мужа зарезали прямо у нее на глазах. Она привела солдат в тот квартал, где жили убийцы, и приказала убить всех живущих там. Женщин. Детей. Стариков. Всех до единого. И намеренно задержавшись, лично убедилась, что не осталось даже раненых.

О ней ходило множество историй… но суть их уже понятна.

Народ сдал город, однако замок мне придется взять самому. Эта Амазонка заперлась внутри. Она-то так просто не сдастся.

Ликование сменилось воплями. Благодарные взгляды стали испуганными. Я оглянулся: что же случилось?

Проклятые швейцарцы. Надругательство и разбой. Поджоги и разрушение. Насилие и убийства.

Я призвал французских офицеров. Они беспомощно пожали плечами:

– Мы не в силах управиться со швейцарцами.

Тогда я воззвал к Вителлодзо. Он также покачал головой:

– Солдаты есть солдаты. Пусть себе порезвятся.

– Нет! – взревел я. – Вы обязаны управиться со своими войсками. Иначе сами ответите за их преступления.

Я приказал вызвать командира швейцарцев. Приказ прошел по офицерскому составу сверху донизу. И вернулся обратно – швейцарский командир занимался тем же. Надругательством и разбоем. Поджогами и разрушением. Насилием и убийством.

Никогда больше я не буду доверять наемникам. Поднявшись в седле, я зычно крикнул:

– Если я выживу и буду вашим господином, то клянусь, что восполню вам все потери!

Но никто уже не слушал. Люди бросились врассыпную. Слышались истошные вопли. Горожане рыдали, истекали кровью и умирали.

И вдруг – громоподобный грохот. Все застыли. Повернувшись, я увидел полуразрушенный дом. Над головой просвистело сокрушительное пушечное ядро. Пролетело над главной улицей. Амазонка начала нас обстреливать.

Я нацепил шлем. В моих ушах – барабанная дробь дождя по металлу. Сквозь забрало – темная громада замка.

5 декабря 1499 года

Целая неделя бомбардировки – и едва заметная брешь. Твердыня замка непробиваема. Воля Амазонки тверда. С такой чертовой скоростью нам придется проторчать здесь до самого Рождества. Но у меня нет столько времени. Необходимо быстро провести захват.

Я отправился к Вителлодзо. Он сидел в своей палатке и завтракал.

– Есть ли способ ускорить взятие?

– Нет, если не будет подкрепления, мой господин. Новых орудий. Более мощных пушек.

– Они на подходе. Я говорил вам. Но между тем…

– Вы могли бы попытаться начать с ней переговоры.

– Вы полагаете, что она склонна к разговорам?

– Сомневаюсь. Но кто знает… Может, они там дохнут от голода.

– М-да. Вы правы. Стоит попробовать.

После полудня поступило сообщение. Амазонка согласна на переговоры.

– Вы должны прийти к подъемному мосту, – сообщил посланник. – Ее превосходительство встретит вас там. Таким образом, ваши переговоры пройдут в полной секретности.

Я призадумался. Мне вспомнилась третья история. Мой отец послал Амазонке письмо. В нем говорилось, что она задолжала церкви деньги: «Платеж запаздывает. Мой сын приедет забрать его». Она присылает ответ, написанный на саване. В этот саван завернут труп. Труп жертвы чумы. Ее «ответ» перехватили, посланцев подвергли пыткам. Они во всем признались. Мой отец выжил. Но мораль ясна – Амазонке нельзя доверять.

Доспехи пришлось снять. Я облачился в черный бархатный камзол, но под него надел прочную кольчугу. И на случай спрятал кинжал в рукаве.

Направился к мосту. Адъютанты пошли следом. Махнул им рукой, и они отступили. Со скрипом опустился подъемный мост.

Под решеткой стояла Амазонка. В платье алого шелка. Ее глаза сверкали. Грудь вздымалась. Мне захотелось коснуться ее. Захотелось сдавить руками ее горло. Захотелось…

Подъемный мост лег на землю. Я отвесил Амазонке поклон. Она ответила реверансом. Она одна – насколько я вижу. Сделав шаг вперед, она вступила на мост. Я повторил ее движение. Моя нога скользнула по бревну. Бревно зашаталось. Я услышал лязг металла. Скрежет шестеренок. Что за…

– Это ловушка! – раздался чей-то крик. Моя правая нога взлетела в воздух. Я отпрыгнул, приземлился на спину прямо в слякотную грязь. Черный бархат испачкан. Мой плащ насквозь промок.

– Ты поторопился, болван!

Мост спешно подняли, и он с лязгом закрылся. Еще пара шагов – и я был бы в ловушке. По ее милости. Был бы мертвецом.

Меня окружила охрана. Они сдвинули щиты, приняв на себя пять стрел. Меня увели подальше от ворот.

Я отправился повидать Рамиро да Лорку. Моего управляющего. Бородатого толстяка. С жестоким, циничным изгибом губ, со взглядом грешника. С раннего детства я знаком с ним. Раньше он любил жутко пугать меня. Теперь он страшно пугает других для меня.

Я обращаюсь к нему по-испански:

– Сделайте общенародное объявление. Назначим цену за ее голову. Двадцать тысяч дукатов, если ее доставят живой.

Рамиро кивнул. Кровожадная усмешка:

– А если мертвой?

Мне хочется коснуться ее. Хочется сдавить руками ее горло. Хочется…

– Десять тысяч.

17 декабря 1499 года

Я поднял командирский жезл – и опустил его. Тишина взорвалась ревом. Наемники хлынули в брешь.

Жуткий хаос. Дым и кровь. Вопли людей и лязг стали. Воздух полон стрел.

Я закрыл голову шлемом. Пришпорив лошадь, направил ее вперед. По заполнившим ров бревнам. По трупам. Через замковый двор. Сквозь едкий тошнотворный запах пороха, смешанного с кровью. В сад с пылающими фруктовыми деревьями.

Войдя в башню, я нашел Амазонку в черном шелковом облачении под серебряными доспехами. Ее выпуклости скрывал стальной нагрудник. На розовом лице выражение гордости. С двух сторон ее держали стражники.

Шепот Рамиро: «Мой господин, мы нашли ее на пороховых складах. Она пыталась взорвать их. К счастью, подмок фитиль».

Я не выказывал гнева и приказал стражникам отпустить ее превосходительство. Вручил ей пухлый кошель дукатов. Произнес изысканное приветствие. Любезно попросил подождать моего визита во дворце.

В ее глазах – ярость и ненависть. Но на губах самая учтивая улыбка – снисходительная милость.

Я сделал знак Рамиро. Он проводил Амазонку в мою комнату. С крыши цитадели я обозрел завоеванную крепость. Кровь и дым. Пожары и крики. Горы трупов, развалины стен.

Я облизнул губы. Веселье только началось.

Ее лицо в неровных отблесках свечей, уже равнодушное и припудренное. Слуги убрали остатки ужина. Я отпустил их до утра. Запер дверь. Воздух пропитан ее безмолвным страхом. Пора приступать к игре.

Я выразил восхищение ее красотой и смелостью. Плавно перешел к учтивой беседе. Я уже завоевал ее… а теперь должен очаровать.

Глаза Амазонки пристально смотрели на меня. Судили. Оценивали. Я начал поглаживать ее руку. Высказал похвалу ее мягкой холеной коже.

Постепенно ненависть, ярость и страх побледнели в ее глазах. Их вытеснило желание. Я увидел в них и обещание наслаждения.

Я позволил проявиться в глазах и собственному желанию. Само желание реально. Правда, природа его двойственна. Так же как и у нее, очевидно.

Мне хотелось прикоснуться к ней. Хотелось сдавить руками ее горло. Хотелось…

Она отплатила за мое восхищение той же монетой. Также плавно перешла к учтивой беседе:

– Если бы, мой господин, мне позволили выбрать, какой мужчина завоюет меня…

– Боюсь, вы стремитесь завоевать меня второй раз…

– Вы так же искусны в речах и игре взглядов, как и в артиллерии…

Брешь открылась. Большие пушки заряжены.

Мы танцевали под музыку тишины в тускло освещенном свечами полумраке. Наши ароматы смешались – мой мускус, ее розовая вода. Радовали обоняние и запахи тающего пчелиного воска, и горящих в камине кипарисовых поленьев. Наши губы сблизились… дыхание переплелось.

Я заглянул в ее глаза и увидел ее расчет. Она думала, что если я соблазнюсь ее прелестями и потеряю голову, то она обретет свободу. Она уже видела себя герцогиней Валентинуа – и в будущем королевой Италии. Ну а что же потом – нож мне в спину? Мое могущество у ее ног. Все это понятно – все ее мечты, ее алчность. Ее жалкие иллюзии. Увы, Амазонка не знала меня.

Мы поцеловались.

– Да… – страстно простонала она.

Я раздел ее, медленно. Пробежал пальцами по ее обнаженному телу.

– Подожди, – прошептала Амазонка.

Она нацепила маску скромницы. Строила из себя недотрогу. Приложила ладонь к моей груди… пытаясь остановить меня. Я обхватил ее запястье. Завел ее руку за спину. И держал ее там.

– А-ах, – простонала она.

Я поглаживал ее спину. Ласкал ягодицы. Мягко проник в ущелье между ними. Медленно.

– Не-ет, – выдохнула Амазонка.

Она поймала мою руку, пытаясь меня остановить. Я завел за спину и вторую руку Амазонки. Теперь ее запястья зажаты в моей руке. Я почувствовал биение чужого пульса.

Я вновь начал ласкать ее. Она застонала от вожделения. Ее колени поднялись, спина прогнулась.

– Пожалуйста, – прошептали ее губы.

Брешь пробита, крепость взята.

Я дотянулся до стола. Взял шелковый шарф. Согнул ее тело, притягивая ее руки к ногам. Вот они уже зажаты между ее лодыжек.

– Да, да… – пролепетала она.

Я связал ее лодыжки и запястья.

– О-о-о, – выдохнула она.

Она связана и теперь похожа на индюшку, ее ягодицы разведены. Я сбросил одежду. Подошел ближе. Пушка заряжена.

Стон: «Не так!»

– Именно так, – прошептал я.

Узкое отверстие расширилось. Мышцы сжались. Я завоевал эту стерву. Пробил ее оборону. Кровавые капли на белом шелке. Крики сменились тишиной.

Я начал одеваться. Она зарыдала. Ее голос исполнен мольбы:

– Развяжи меня… пожалуйста, Чезаре. – Она – сама нежность. Расчетливая нежность.

Я запер за собой дверь. Тихо рассмеялся. В коридор донесся ее вопль:

– Ты, ублюдок! Вернись! УБЛЮДОК! Освободи меня!

22 декабря 1499 года

Дым свечей и скрип пера. Вечер в моем кабинете. В мерцающих отблесках передо мной – лица моих слуг, офицеров, секретарей и шпионов.

– Когда мы отправимся дальше, вы останетесь здесь, – сообщил я Рамиро. – Вы останетесь править Имолой. Я хочу, чтобы вы навели тут порядок, укрепили правосудие, дисциплину – любыми необходимыми средствами. Вы понимаете?

Он кивнул, улыбаясь:

– Да, мой господин.

Я отпустил его.

Следующий – Пинзоне, мой главный шпион. Прищуренный взгляд под темными сальными волосами.

– Вы будете работать с Рамиро да Лорка. В его подчинении. Держитесь рядом с ним. Следите за ним внимательно. Слушайте все. Записывайте. Докладывайте мне. Понятно?

– Да, мой господин.

Я отпустил его.

Следующий – Агапито, мой секретарь.

– Я хочу, чтобы вы сочинили одно ходатайство. Оно должно быть написано от имени одного из горожан. Адресуйте его…

Неожиданно с улицы донесся громкий шум. Удары кулаков по дереву. Брови Агапито удивленно поднялись. Я выглянул в окно – улицу заполнили солдаты. Пьяные и бунтующие. Проклятые швейцарцы.

Мы спустились по лестнице. Дверь открылась. Их командир заявил, что они хотят увеличения жалованья. Если я откажу им, то они уйдут. Чертовы наемники.

Но сейчас у меня нет выхода. Во дворце пятьдесят гвардейцев – на улице пять тысяч солдат. Я пообещал лучше кормить их и выдать более щедрое жалованье. В итоге они убрались.

Вдали начались вопли, появились клубы дыма. Вечернее небо вспыхнуло оранжевым заревом пламени. Я заставлю их поплатиться за это.

Я вызвал Микелотто. Моего самого преданного оруженосца. Изуродованное шрамом лицо, сломанный нос. Ладони размером с обеденную тарелку, кулаки как кувалды.

Я настрочил короткие письма французскому генералу и Вителлодзо. Скрутил эти послания и вложил их в могучие лапы Микелотто:

– Передайте им, чтобы срочно прибыли ко мне. Надо, чтобы к рассвету они подготовились к выходу на площадь.

Он понимающе кивнул и удалился.

– Это может быть интересно, – задумчиво произнес я, поворачиваясь к Агапито.

23 декабря 1499 года

Туманный зимний свет. Пустая рыночная площадь покрыта инеем. Я выехал вперед верхом на лошади. Передо мной пять тысяч пеших швейцарцев. Вокруг них – две тысячи французов. Их, в свою очередь, окружает большая итальянская кавалерия. Зрители – горожане Имолы. Испуганные. Отчаявшиеся.

Швейцарцы загудели, выкрикивая свои требования. Им хотелось больше денег. И хотелось немедленно. А если они не получат их – то сожгут дотла весь город.

Меня не тревожил вопрос денег, но бунт недопустим. Я должен показать швейцарцам, на чьей стороне сила. Должен проучить этих проклятых наемников.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю