Текст книги "Дарующие Смерть, Коварство и Любовь"

Автор книги: Сэмюэл Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

ЛЕОНАРДО

Воздух в ее комнате был насыщен теплой сладостью, в камине пылали кедровые поленья. Я услышал, как за моей спиной щелкнул дверной замок, и прикрыл глаза. Сегодня мы выпили слишком много вина. Доротея дорога мне, и я ревниво наблюдал за ее танцами с другими мужчинами, однако не собирался вводить ее в заблуждение. У меня вдруг возникло ощущение, будто я стремительно бегу с холма – мне хотелось остановиться, вернуться к себе, но было слишком поздно.

Лишь знания порождают в людях и любовь, и ненависть.

Но она прервала мои размышления, обняв меня, ее поцелуи ласкали мою шею; потом, расстегнув рубашку, она начала целовать мне грудь, обдавая горячим дыханием; ее зубы, покусывая, щекотали мой живот.

И они будут возбужденно искать те прекраснейшие явления…

Она выскользнула из платья и увлекла меня за полог ее ложа. Там, в темной духоте, я почувствовал себя котом в мешке. Она встала на колени и, словно оседлав мои бедра, начала склоняться вперед, ее груди прижались к моей груди, а язык оказался у меня во рту…

Дабы овладеть ими и извлечь их самые низменные стороны.

Я закрыл глаза, перед глазами возник образ Салаи – юного Салаи. И она припала ко мне всем телом. Я даже не представлял, насколько глубока ее страсть и нежность. Пока все шло хорошо – перед моим взором вспыхивали теплые экстатические оттенки, подобные солнечному свету, пронизывающему витражные окна собора. А потом сгустился мрак, и я, ощутив дыхание, жар и тяжесть ее тела, пролепетал какие-то извинения, а она сказала:

– Нет… не извиняйтесь, не извиняйтесь, мой Леонардо, я люблю вас, неужели вы не поняли? О, как я люблю вас, Леонардо…

Она страстно взирала на меня, ее глаза поблескивали в темноте, ее взгляд жаждал сорвать с меня маску, проникнуть в мою душу, постичь ее, овладеть мной – дабы овладеть… – и мне вдруг вспомнилась пустая птичья клетка в моей комнате, ее дверца открыта. Где сейчас та отпущенная на свободу птица?

Доротея еще долго не засыпала, но когда ее сморил сон, я увидел, как пепельные лучи рассвета проникли в щель между занавесями полога. Высвободившись из ее объятий, я тихо соскользнул с кровати и подошел к окну. Внизу на рыночной площади собралась небольшая толпа. Стоявшие кругом люди с явным интересом разглядывали что-то, скрытое от моих глаз.

Я быстро оделся, вышел из комнаты и спустился по дворцовым лестницам. Шагая по рыночной площади, я услышал тихие голоса горожан – на площади, как обычно, собрались лавочники, но никто пока не спешил выкладывать свои товары. На земле белело яйцо, скорлупа его разбилась, и желток растекся. До меня донесся смех, и чей-то голос произнес:

– Рождественский подарочек от герцога.

Подойдя к собравшемуся кружку, я вежливо извинился, попытавшись пробраться к центру. Плечи раздвинулись. Лица повернулись ко мне. Оказавшись в первом ряду, я увидел то, на что смотрели они. Посреди площади на испачканной кровью мостовой лежало тело мужчины, одетого в алый плащ: его руки – в перчатках, но голова отсутствовала. Шея покоилась на плахе, а рядом лежал топор с окровавленным лезвием. Справа от него между камнями мостовой вбили длинную пику и на нее насадили голову казненного мужчины. Я заставил себя взглянуть на нее. Бородатое, обремененное двойным подбородком лицо Рамиро да Лорки уставилось на меня широко открытыми глазами. Вид у него был разъяренный.

32

Чезена, 26 декабря 1502 года
ЧЕЗАРЕ

Оливеротто да Фермо топтался у окна. Он стоял в напряженной позе, не прикоснувшись к вину. При моем появлении он резко обернулся. Испугался, бестия?

Он поцеловал мои ноги, поклонился и шаркнул ножкой. Я впервые видел его после начала мятежа.

Я оценивающе взглянул на него – рыжая шевелюра, остренькие, как у грызуна, зубы. В его глазах – страх и отвращение. Я знал его ребенком. Он ненавидел меня тогда, ненавидит и сейчас. Но скрывает это, поскольку чертовски напуган.

Оливеротто, должно быть, вытянул короткую соломинку. Сюда, в логово льва, его послали Вителлодзо и Паоло. Желая узнать, не сожру ли я их посланника. Выяснить, стоит ли верить моему прощению.

Я с улыбкой раскрыл ему объятия. Встал рядом с ним у окна, и мы оба выглянули на площадь. Там, внизу, алел труп Рамиро. Подсохшая кровь поблескивала на зимнем солнце.

Это дополнительная причина для его страхов. Оливеротто вступил в сговор с Рамиро. Он боялся, что я узнал об их тайных планах, и теперь его черед потерять голову.

– Вы слышали, что он сделал? – небрежно спросил я.

– Нет, мой господин.

– Он оскорбил мою сестру.

– И это всё? – со вздохом уточняет он.

– Что вы имеете в виду, спрашивая «и это всё»? Имеет ли право жить тот, кто оскорбил мою сестру?

– Простите, мой господин. Я не имел в виду ничего плохого. Мне…

– Успокойтесь, Оливеротто, – ободряюще произнес я, хлопнув его по спине. – Я знаю, что вы никогда не выказывали неуважения донне Лукреции. Ладно… расскажите-ка мне, как идут дела в Урбино?

Он доложил обстановку – как и положено хорошему командиру. Потом вручил мне послание от Вителлодзо и Орсини. В нем было написано следующее: «Если вы намерены воевать с Тосканой, то дайте нам знать, мы готовы присоединиться к вам. Если же у вас иные планы, то мы готовы – от вашего имени – осадить Сенигаллию…»

– Я не намерен воевать с Тосканой, – ответил я. – К Флоренции я настроен миролюбиво. Но Сенигаллия… м-да. Я буду весьма доволен, если вы захватите этот город.

Сенигаллия настроена ко мне враждебно. Там заправляет семейство Делла Ровере. В любом случае я сам намеревался завладеть этой твердыней, но так даже лучше. Просто отлично.

Оливеротто дал смелые обещания. Поклялся в вечной преданности. Оливеротто опять припал к моим ногам. Оливеротто удалился.

Я вызвал Агапито и Микелотто. И сообщил им место переброски наших войск. Сообщил, что мы выступаем сегодня.

Сольяно-аль-Рубиконе, 27 декабря 1502 года
НИККОЛО

Моя домовладелица расплакалась, когда я сообщил ей о своем отъезде. Дав волю слезам, она обняла меня и увлекла в свою спальню для прощального совокупления. Мне удалось выйти оттуда очень нескоро и пришлось скакать во всю прыть, чтобы догнать войска, выступившие в поход вчера вечером. Впрочем, войск осталось не так уж много; казалось даже, как ни странно, что герцог попросту путешествует со своими личными гвардейцами. Непонятно, куда могли подеваться остальные отряды?

Наконец днем я догнал их – они сделали привал у деревни Сольяно. Леонардо руководил наведением переносного моста, конструкцию которого придумал в Имоле. Приблизившись, я приветствовал его. Он выглядел несколько отчужденным. Я спросил, не видел ли он донну Доротею, и он отрицательно покачал головой. Потом ко мне подъехал герцог. Улыбнувшись, он спросил, не известно ли мне название реки, которую нам предстоит пересечь.

– Нет, мой господин.

– Она называется Рубикон, Никколо. И я собираюсь пересечь Рубикон.

Я мог бы заметить ему, что на самом деле это не та река, которую пересек Цезарь пятнадцать столетий тому назад, и что даже если бы она была той же самой, то действие герцога не имело бы того решающего значения, поскольку по этому руслу сейчас не проходит ни одна граница.

Но, вероятно, все это он знает и не считает существенным. А если не знает… что ж, в данном случае лично мнене хочется играть роль его осведомителя.

Пезаро, 28 декабря 1502 года
ДОРОТЕЯ

Я самый счастливый и самый грустный человек на земле. Наша с Леонардо рождественская ночь наполнила меня надеждами и желаниями, и она останется со мной навеки. Но, проснувшись утром, я обнаружила, что он ушел… и с тех пор мы не виделись. Может, герцог арестовал его?

Рождественским утром, когда я еще только проснулась, ко мне в комнату зашли гвардейцы. Они сообщили, что надо быстро одеваться и паковать вещи. Потом меня отвели в камеру замковой башни, где через верхнее узкое оконце я увидела, как потемнели светлые небеса. В тот вечер я ожидала звука поворачивающегося в замке ключа: знака того, что меня поведут на казнь или (что ужаснее всего) в пыточную камеру. Но ночь прошла тихо, а утром меня отвели в экипаж с наглухо закрытыми окнами.

За время последовавшего путешествия я успела передумать обо всем на свете: о жизни и смерти, о детстве и родителях, об утраченных друзьях и возлюбленных, о забытых событиях прошлого… но чаще всего мои мысли обращались к Леонардо. Я вспоминала все проведенные вместе дни; мечтала о будущем, которого, возможно, попросту не существует; о семени Леонардо в моем чреве; о нашем ребенке. Это подарило мне надежду, быстро сменившуюся отчаянием: если я успела забеременеть от Леонардо, то его сын или дочь погибнут вместе со мной. Но все-таки именно всплывающие в памяти любимые черты, голос, наши свидания утешали меня в пору той долгой томительной неопределенности. Во всяком случае, я познала любовь, говорила я себе, и не важно, что ждет меня впереди, ведь я познала всю полноту жизни.

Эти размышления утешали меня и позже, когда я уже сидела на кровати в другой безликой комнате – на сей раз во дворце Пезаро, то есть так мне сказала горничная, принеся еду. Я спросила, на сколько дней здесь решено задержаться, но она лишь пожала плечами. Потом я осознала, каким бесцельным был этот вопрос. Возможно, мне осталось жить несколько часов, а не дней.

Фано, 29 декабря 1502 года
ЛЕОНАРДО

Очередная ночь в очередном дворце. Ладно, Леонардо, ты ведь всегда рвался в странствия – вот и радуйся теперь. Однако странствия бывают разными. В светлое время дня мы ехали по голым зимним просторам Романьи. Каждый вечер я ждал, пока мне выделят какую-то комнату в очередном спешно освобожденном особняке, а Томмазо тем временем рыскал по городу в поисках пищи. Мы не видели ничего интересного, ни с кем не разговаривали, кроме как друг с другом. Говорят, путешествия расширяют кругозор, но я осознал, что эти дороги отупляют меня, смущают и опустошают мою душу.

За окном стемнело, в воздухе мягко кружили снежные хлопья. Устроившись на кровати, я начал читать Архимеда, но мысли мои рассеянно блуждали, не давая сосредоточиться на древней мудрости. Отложив книгу, я откинулся на подушки, задумавшись о том, что же могло случиться с Доротеей – хотелось ли мне, чтобы она исчезла из моей жизни? Отчасти ее отсутствие принесло мне облегчение, но я скучал по нашему дружескому общению. Скучал и без Никколо тоже – в последнее время я видел его крайне редко.

Раздался громкий стук в дверь.

– Войдите, – крикнул я, слишком усталый, чтобы подняться с кровати.

Дверной проем заполнила фигура дона Микелотто. Перед глазами возникла его искривленная шрамом усмешка:

– Маэстро, его светлость желает немедленно видеть вас.

– Конечно, – ответил я, не без легкого приступа страха.

…Насаженная на пику голова с разбитыми губами и широко открытыми глазами…

Спустившись с доном Микелотто на улицу, я последовал за ним по безмолвному городу в другое, более величественное здание.

Герцог встретил меня улыбкой, но не обычной успокаивающей и обаятельной улыбкой – нет, она лишь отражала удовольствие, испытанное им от получения того, что он пожелал. И нынче объектом его желания стал я. Он пригласил меня сесть, предложил вина, спросил о моем самочувствии, но, не дав шанса что-либо ответить, спросил:

– Сенигаллия. Вы ведь заглядывали туда минувшим летом, верно?

Его вопрос прозвучал как обвинение.

– Да, мой господин. Вы просили меня осмотреть ту крепость. Что-нибудь случилось?

– Нет-нет, все в полном порядке, Леонардо. А вы, случайно, не сделали карту этого города?

– Мой господин, у меня не хватило бы времени на вычерчивание карты…

Его лицо омрачилось.

– …но я сделал несколько набросков. Они тут у меня… в тетради.

– Покажите-ка мне, что там у вас есть.

Я открыл небольшую тетрадь в синей обложке, что последние полгода неизменно висела у меня на поясе, и нашел странички, посвященные Сенигаллии.

– Всего лишь черновые наброски, к сожалению, но я могу переделать их для вас.

– Да, пожалуйста.

– Г-м… прямо сейчас?

– Да, лучше сейчас. А в чем трудности?

– В общем, просто я еще не успел поужинать. Могу ли я…

– Дорогой Леонардо! – Лицо Борджиа вдруг озарилось сияющей улыбкой. – Сегодня вечером вы ужинаете со мной. Я дам указания кухарке приготовить что-нибудь бескровное. Итак, уж окажите любезность, скопируйте для меня ваши наброски… меня интересует, сколько там ворот и где они расположены. Мне также необходимо знать планировку главной улицы и местоположение предместья по отношению к крепости. Как, по-вашему, сможете вы указать эти детали?

Я глянул на мои наброски – всего лишь простенькие, сделанные угольным карандашом зарисовки. Поэтому, закрыв глаза, попытался вспомнить сам город. В тот жаркий день он показался мне приятным местечком. Мы с Салаи провели ночь вместе в прибрежной гостинице. Я представил замок, ров, дома и лавки возле южных ворот. Вспомнил, как смеялся Салаи, услышав гудение пчел в чьем-то саду, как вдыхал принесенный ветром солоноватый воздух. Я вспомнил, как был счастлив.

– Да, мой господин, – ответил я. – Уверен, что смогу.

Я не стал спрашивать, зачем ему такие данные. Лучше не знать.

Сенигаллия, 30 декабря 1502 года
ВИТЕЛЛОДЗО

Курьер зачитал нам послание Борджиа. Я едва удержался от ликующего жеста. Отлично… он будет здесь завтра утром. И еще лучше, как подтвердили мои шпионы, что его сопровождает лишь небольшой отряд личной гвардии. Болван! Он угодит в устроенную мной ловушку. Скоро я сожму его в кулаке и…

Но я не мог пока позволить себе показать торжество перед курьером Борджиа. Да и перед Донной Паоло и его родственничком. Поэтому я кротко выслушал обстоятельные приказы: все войска, за исключением полка Оливеротто, должны быть выведены из города; все ворота, за исключением северных, должны быть закрыты; моим полкам следует отправиться на побережье и, расположившись на холмах, готовиться к южному походу на Анкону.

Во время зачитывания приказов на лице Оливеротто отразилась тревога, но я заверил курьера, что исполню все приказания; так же поступил и Донна Паоло. После этого Оливеротто едва ли мог отказаться. Едва курьер удалился, он отвел меня в сторонку и зашептал:

– Что, черт побери, все это значит? Мы ведь останемся без защиты.

– А что еще, Оливеротто, мы могли сделать? Если бы мы проявили хоть малейшее колебание, то он начал бы подозревать нас. И в любом случае, во-первых, его сопровождают лишь личные гвардейцы. А во-вторых, он все равно умрет, едва только вступит в Сенигаллию, поэтому, какая, к дьяволу, разница, где будут находиться наши войска? Или вы думаете, что после смерти Борджиа его гвардейцы будут продолжать сражаться?

– Я думаю, что наши старые планы могут провалиться, – огрызнулся он.

– Наш план продуман досконально, с чего бы ему провалиться?

– А вдруг ваш стрелок промахнется? – воскликнул он. – Вы подумали об этом?

Я схватил его за горло. Его лицо покраснело.

– Попридержите свой проклятый язык! – взревел я.

На мгновение обстановка накалилась до предела… но моя ярость быстро утихла. Я рассмеялся.

– Что смешного?

– Ох, до чего же мы дошли, – сказал я. – Мы оба на нервах: точно пара девственниц перед первым балом. Давайте-ка выпьем немного и успокоимся. Все будет прекрасно.

– Паре девственниц такой ад и не снился! – прошипел Оливеротто. – Разница в том, Вителлодзо, что мне ой как не хочется провалиться в чертову преисподнюю…

Окрестности Фано
ЧЕЗАРЕ

На западе поблескивал диск солнца. На востоке серебрилась морская гладь. Цокот копыт и жаркое дыхание – примчался курьер.

Он привез мне добрые вести. Я одарил его золотыми дукатами. Еще шесть гонцов отправились к командирам моих войск, скрытых ближними холмами. Согласно моему приказу, мы должны встретиться с ними на рассвете у реки Метауро.

Я вызвал Микелотто и выдал ему послание для доставки Вителлодзо. Абсолютно ненужная бумага, просто набор вежливо-изысканных фраз. Но благодаря ей Микелотто попадет в город. А там уж он сам найдет чем заняться.

Созвав командиров, я изложил им мой план.

– Вы единственные, кому он известен, – предупредил я. – Больше о нем не знает ни одна живая душа. Если все пройдет успешно – по тысяче дукатов каждому. Если же план провалится, то все вы умрете.

Солнце скрылось за горами. Море потемнело. Зажглись факелы.

Я не мог спать. Не мог даже спокойно сидеть. Бродил по лагерю, предвкушая победу, смакуя сладость скорого триумфа.

У костра я заметил съежившегося от холода Макиавелли.

– Я пересек Рубикон, – сообщил я флорентийцу, – но это пустяки. Ибо впереди нас ждет деяние, достойное настоящего римлянина.

Он озадаченно сдвинул брови, даже не представляя, о чем я говорю.

– Завтра вы сами все поймете, Никколо, – усмехнувшись добавил я. – Весь мир завтра переменится.

Я давно говорил, что это мой год. А год пока не закончился…

33

Окрестности Сенигаллии, 31 декабря 1502 года
ЧЕЗАРЕ

Справа от нас безмолвно темнели горы. Слева серебрилось море. Перед нами Сенигаллия. За нами пятнадцать тысяч солдат. Мы встретились с ними у реки два часа тому назад.

Меня защищали кольчуга и нагрудник кирасы; на голове – шлем, у пояса – меч. Я окружен моими верными гвардейцами. В красном с золотом облачении – с эмблемой ЦЕЗАРЯ на спине.

Мы прошли по виа Эмилиа – моя армия великолепно смотрелась в рассветных лучах. Черные быки на знаменах. Красные и золотые цвета полыхали на фоне заснеженных равнин.

Мы маршировали под барабанный бой. Наши ровные ряды смотрелись идеально. Впереди застыли в ожидании мои мятежные командиры.

Они, должно быть, дьявольски напуганы.

ВИТЕЛЛОДЗО

Я плотно запахнул плащ, но дрожь не проходила. За герцогом маршировала огромная армия. Черт побери, что же случилось с его небольшой личной гвардией? Неужели нас жестоко обманули? Но я промолчал – нельзя показывать страха. Наступил решающий момент. Я выехал навстречу безоружный, на муле. Вот он, самый рискованный момент моей жизни, и мне надо дружески приветствовать заклятого врага. Надо, чтобы он поверил в свое безграничное могущество и мое полнейшее смирение. Надо с улыбкой проводить его к воротам… навстречу смерти.

Рядом со мной Донна Паоло посмеивался со своим адъютантом, но я готов держать пари, что под личиной бравады он нервничал не меньше меня. Если, конечно, не вел двойную игру…

Но к дьяволу сомнения! Слишком поздно думать об этом. Борджиа уже передо мной. Подъехав к нему, я спешился. Обнажил голову. И в дружеском жесте протянул ему правую руку.

Герцог – в полном боевом вооружении. Даже шею защищала кольчуга. Боже мой, что, если он узнал?..

Но нет… он уже соскочил на землю, снял шлем и передал его пажу. Направился ко мне. Стащил латную рукавицу, и мы обменялись рукопожатием. Он приветливо произнес мое имя. Мы обнялись. Я напрягся, ожидая кинжала в спину, но ничего подобного не произошло. Герцог любезно заявил, как он рад вновь видеть меня… как он рад, что мы опять на одной стороне и что ужасное недоразумение наконец осталось в прошлом. Я вторил ему не менее любезно и услышал, как он с теми же приветствиями обратился к Донне Паоло. У меня вырвался облегченный вздох.

ЧЕЗАРЕ

Обнимая их, я успел кое-что выяснить. Под плащом Вителлодзо скрывался кинжал. А вот Паоло не вооружен. Вителлодзо выглядел встревоженным, а Паоло – самоуверенным. Я пристально оглядел высившиеся вдали бастионы – никаких лучников.

Я поинтересовался, где Оливеротто. Они ответили, что он в Борджо – в окрестных трущобах за городскими стенами. Там расположились его отряды. Я приказал Микелотто съездить за ним.

Ожидая его прибытия, мы мило разговаривали. Обменялись любезностями, посмеялись. Теперь все друзья в сборе. Я смахнул слезу радости.

Вскоре появился Оливеротто, я обнялся и с ним. Он выглядел мрачным, стоял словно проглотил кол. Боялся, бестия?

Мы вскочили на лошадей и направились к городу. Со мной рядом ехал Вителлодзо. Я на лошади, он на муле. Ему приходилось задирать голову, чтобы за мной следить.

Заглянув ему в глаза, я увидел в них предательский замысел. Увидел меткого стрелка, нацелившегося на мое горло. Увидел, что страх в них борется с надеждой на победу.

Но борьба будет недолгой, Вителлодзо. Совсем недолгой.

ВИТЕЛЛОДЗО

Позднее я едва ли вспомню хоть что-то из того, о чем мы говорили, подъезжая к Сенигаллии. Вроде герцог спрашивал меня о «французской болезни»… Он сам страдал от нее. Может, я интересовался нашими планами относительно Камерино? Ничего толком не помню.

По правде говоря, я чисто машинально поддерживал беседу, даже не думая о том, что говорю. Мои мысли витали далеко, они были уже перед воротами Сенигаллии. Они уже миновали мост и предместье, повернули налево и оставили позади городские ворота. Они уже поднимались по главной улице. И там, в окне второго этажа снятого мной углового дома, нас ждал долгожданный конечный сюрприз. Стрела вонзится между глаз. Борджиа упадет, и тогда начнется настоящее светопреставление. Я спешусь и брошусь к нему – верный офицер, до смерти расстроенный гибелью командира. Уж я прослежу, чтобы этот бастард окончательно сдох – кинжал в ухо, в случае необходимости. После этого будет сложно остаться в живых и скрыться в замке. Вокруг нас будут гвардейцы Борджиа, но будут и солдаты Оливеротто. Пусть они повоюют между собой, а сам я запрыгну на лошадь герцога и умчусь на безопасное расстояние. Все это не так уж легко, я понимаю. Я чертовски рискую. Но награда…

Задрав голову, я улыбался ехавшему рядом со мной герцогу. Судя по любезному выражению его лица, он ни о чем не догадывался. Болван, он даже не напялил на голову шлем. Выглядел как собравшийся на бал мечтатель. Он туда и попадет. Только на сей раз его ждет пляска смерти на балу у Сатаны.