Текст книги "Ракетная рапсодия"

Автор книги: Семен Лопато

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

8

На следующее утро, едва открыв глаза и мгновенно вспомнив все вчерашнее, он, стремительно приведя себя в порядок, чувствуя, что не в силах сидеть в четырех стенах, спустился вниз и пошел по продуваемой ветром улице. Заново вспоминая вчерашний день и заново проживая вчерашнее, он пытался понять, где он находится в результате всего этого и чем для него может стать сегодняшний день. Разум подсказывал ответы, они были просты, но он боялся верить в них. Привыкший, что обстоятельства всегда работают против него, привыкший к необходимости взламывать обстоятельства, не сразу и с трудом достигая цели, он отгонял мысли о том, что все может решиться уже сегодня. «Будешь со мной?» – «Наверно, буду». Вчера поняв ее, сердцем почувствовав, что она не пошла с ним, лишь приостановленная каким-то своим внутренним тормозом, какими-то своими расчетами с самой собой, из-за которых она не могла разрешить себе сближаться с мужчиной раньше чем на третье-четвертое свидание (так он понял ее отказ), он все же не мог себе представить, что сегодня, когда правило будет выполнено, она просто так и бездумно шагнет дальше с того самого места, на котором они остановились вчера. Это было бы сверхъестественным счастьем; втайне надеясь на это, он понимал, что не должен на это всерьез рассчитывать, и избегал думать об этом. Сказанные вчера слова еще ничего не значили, ее настроение могло перемениться, тысячи разных обстоятельств, о которых он даже не имел понятия, могли помешать ей не только быть с ним сегодня такой же, как накануне, но даже просто встретиться с ним. Но так же, как и об излишних надеждах, он не хотел сейчас думать и об этом. Он хотел видеть се. До времени звонка ей оставалось три с половиной часа, и это время снова нечем было заполнить. Внутренне поежившись при мысли снова идти по магазинам, он огляделся в поисках подсказки и, ничего не найдя, снова обратил взгляд внутрь. Томясь вынужденным бездействием, он вновь мысленно пробежал вчерашние события, пытаясь понять, нет ли среди них чего-нибудь такого, что можно было бы обдумать и решить еще до звонка ей. Внезапно налетев именно на такой штрих, он внутренне похолодел, соображая. Еще при первой встрече он ничего не сказал ей о том, что приехал из Москвы, тогда он просто не думал об этом. Но и вчера он тоже ничего не сказал ей, с самого начала побоявшись, чтобы все происходящее из-за этого не было воспринято ею как попытка завязать с ней что-то вроде скоротечного командировочного романа. Сегодня, при всех его опасениях, в самом деле мог возникнуть момент, когда он мог бы повести ее к себе, и надо было заранее решить, как сгладить это, когда и как объяснить ей, почему он ведет ее не к себе домой, а в гостиницу, чтобы это не стало той неожиданностью, которая, что-то переменив в ней, заставила бы ее остановиться у самого его порога. Ненадолго задумавшись над этим и ни к чему не придя, он махнул на это рукой, оставив это на произвол событий, главное было поговорить и встретиться с ней. Пройдя несколько кварталов, он, не выдержав, спросил у прохожего время, было уже около десяти. Десять. Это значило, что она уже на работе. Повернув вместе с улицей, вторгшись на какой-то бульвар, он, невольно сбавив шаг, прошел его наполовину, остановившись у включенного фонтана. Холодные алмазные капли, описав дугу, падали на круглый гранитный парапет, раскалываясь и острым веером разлетаясь кругом. Подставляя им ладони, отскакивая и с визгом смеясь, вокруг фонтана носились дети. Пятнистые тени от деревьев вздрагивали и раскачивались на светлом солнечном асфальте. Увидев пустую, не занятую мамашами скамейку, он опустился на нее. Дети носились друг за другом, визжа и цепляясь за женские платья, солнце заливало площадку, некоторые из женщин с колясками были опять беременны. Бездумно глядя на них, он долго сидел на скамейке, пока наконец, сам не уловив когда и по какому сигналу, не поднялся с нее и не пошел, ускоряя шаг, дальше по бульвару. Подстегиваемый мелодией из Iron Maiden, невесть откуда вдруг выскочившей и запульсировавшей у него в голове, он долго, забыв о времени, шел по перетекающим друг в друга проспектам и улицам, пока, вдруг ощутив укол беспокойства и спросив у прохожего время, не увидел у него на часах стрелки, вплотную подошедшие к двенадцати. Тут же перейдя улицу и поймав такси, он вновь поехал назад к гостинице. Остановившись у подъезда, он несколько минут снова слонялся там, внутренне группируясь для предстоящего разговора с ней, пытаясь успокоиться. Отчего-то почти уверенный, что сейчас, по контрасту с вчерашним, она будет говорить с ним апатично и холодно, он понимал, что должен добрать уверенно-ироничного настроения, чтобы в случае, если отклик в самом деле будет холодным, суметь сразу же, первыми фразами переломить ее настроение, чем-то заинтересовать и рассмешить ее. Не сумев этого сделать до конца, он вошел в гостиницу и, поднявшись к себе, снова сел перед телефоном, сдерживая искушение набрать ее номер немедленно, пока стрелки еще не указали точно половину первого. Переждав недостающие три минуты и ощутив щемящий толчок в груди, он снял и на секунду задержал в воздухе трубку. Он должен был договориться с ней о свидании, но сейчас он испытывал чувство, словно звонит ей в первый раз, настолько хрупким и эфемерным казалось ему сейчас все достигнутое вчера. Уже ни о чем не думая, он набрал номер.

– Фирма «Геликс».

– Попросите, пожалуйста, Наташу.

– Минуту.

На том конце грохнула брошенная на стол трубка. Секунду он слышал шумы большой комнаты и женские голоса.

– Алло? – Казалось, она взяла трубку запыхавшись. При звуке ее оживленного, на взлете голоса как будто пружина распустилась в нем. Ее голос не был ни апатичным, ни отчужденным. На секунду осекшись, чувствуя, как уходит напряжение, он перевел дыхание.

– Наташа, привет, это Сергей.

– Ага, привет. – Закрыв трубку ладонью, она что-то быстро-оживленно проговорила кому-то в глубине комнаты. Голоса отдалились.

– Алло?

– Как там у тебя дела? Я тебя не очень отвлекаю? Найдется у тебя пара минут для меня?

– Пара минут? Найдется. – Снова ответив кому-то в комнате и на секунду пропав, она вновь быстро возникла в трубке. – Алло, извини. У нас тут просто фура пришла, сейчас разгружают, так что тоже полный звездец. Ну и, типа, всякие там заморочки.

– Но тебя это не затрагивает?

– Пока нет.

– Хорошо. Как вчера доехала? Все нормально?

– Да, все классно.

– Хорошо.

Словно освобожденный ее приветливым тоном, он секунду помедлил, внутренне отмерзая, выбирая, какие из теснившихся в нем слов сказать первыми.

– Спасибо тебе за вчерашний вечер.

– Не за что. – Казалось, застигнутая врасплох его словами, она коротко хихикнула.

Подбирая слова, он на секунду осекся снова.

– Вроде бы совсем немного вместе посидели, а как будто обо всем на свете успели поговорить. Как будто весь день вместе были. Я все вчерашнее как фильм вспоминаю.

– Правда, что ли?

– Правда. А тебе не показалось?

Она секунду молчала.

– Показалось. – Как-то неожиданно примирительно произнеся это, она еще секунду помолчала, словно додумывая что-то. – Да, классно время провели.

– Спасибо тебе.

– Не за что.

Раздваиваясь между рвущимися наружу словами и сознанием преждевременности этого, невозможности сказать главное по телефону, он, запнувшись, пропустил несколько мгновений.

– Как ты там сейчас у себя, не скучаешь? Что вообще делаешь? Мебели много сегодня продала?

– Мебели? Два комплекта заказчику отправила.

– Хорошо. А еще что-нибудь происходит?

– Да вроде ничего. – Она подумала. – Цветочки твои у меня стоят.

– На работе?

– Почему на работе, дома. В вазе классно смотрятся. Утром уходила, еще ни один лепесточек не упал.

– Так ведь рано еще.

– Почему, бывает, сразу опадают. По листкам под бутоном видно; если вверх смотрят, то все нормально, а если вниз, то завянут скоро.

– А у тебя как?

– У этих вверх. Классные цветы.

На секунду утратив контроль над собой, не удержав рванувшегося из него импульса, он внутренне вздрогнул, переведя дыхание.

– Ты сама как цветок.

– Серьезно? А какой?

– Не знаю. Роза. Большая роза.

– Классно.

Она произнесла это почти серьезно и одновременно с каким-то нарочито комическим удовлетворением.

– Наташа…

– Что?

– Я хочу тебя видеть. Давай встретимся.

– Встретимся? Когда?

– Сегодня после работы. Ты как?

Словно почувствовав что-то, ощутив какую-то перемену, она молчала чуть дольше обычного.

– Хочешь сегодня увидеться?

– Да. Это возможно?

Секунду она молчала снова.

– Наверно, возможно.

– Ты во сколько кончаешь?

– Я? Сегодня в шесть. Сегодня опять фуру разгружают, так что в шесть всех выгонят.

– Тогда давай в полседьмого.

– В полседьмого? А где?

– Где-нибудь в центре. В каком-нибудь красивом месте. А там решим, куда идти.

– В центре? Хорошо. – Она подумала. – Только в тот же самый бар идти не надо.

– Нет-нет, я придумаю куда. – Он лихорадочно напрягся, вспоминая почти неизвестную ему географию города. – Тебе какое место для встречи больше нравится?

– Мне?

– Ну да, чтоб красиво было.

– Красиво? Ну давай на площади у Фестивальной. Там, где киоск у арки. Знаешь?

– Да, конечно.

– Ну, давай там.

– Хорошо. – Он глубоко вздохнул. – Я принесу тебе самые красивые цветы.

– Классно.

– Значит, в полседьмого, договорились.

– Ну, типа, да.

– Спасибо, Наташа. Я буду ждать. До встречи.

– Пока. – Как-то неожиданно кокетливо, на взлете голоса произнеся это, она повесила трубку. Он повесил трубку вслед за ней. На секунду ощутив блаженно-приподнятое опустошение, он несколько мгновений сидел без движения. Очнувшись, он посмотрел на стрелки будильника, весь разговор продолжался пять минут. Машинально он вычел время на будильнике из времени свидания. Шесть часов. Впереди было то же необозримое пустое пространство. Попытавшись прикинуть, что ему делать со всем этим и ничего не найдя, он помедлил еще мгновение. Поднявшись с кровати и машинально взглянув в окно, он пошел к дежурной по этажу договориться о продлении аренды будильника и заодно узнать, что собой представляет и где находится только что назначенная для встречи Фестивальная. Получив согласие и примерно поняв из ее объяснений, какие киоск и арка только что имелись в виду, он вернулся к себе, машинально заметив, что потратил еще пять минут. Снова идти и бродить по улицам казалось глупым и ненужным. Пройдясь несколько раз из угла в угол по комнате, он запер номер и спустился вниз, в ресторан, чтобы сразу разобраться с едой и не отвлекаться на это в течение дня. Вернувшись оттуда и усевшись на кровать, он в нетерпении обвел взглядом комнату, надо было придумать что-то длительное, чтобы занять себя хотя бы на часть времени, отделявшего его от встречи с ней. Вспомнив об оставшейся в институте работе, он искренне пожалел, что не взял с собой тетрадь с текущими расчетами; многие из неинтересных, но необходимых задач, которые он раз за разом откладывал на работе, были бы сейчас спасением, он с жаром проделал бы их, по собственному опыту зная, как математические преобразования, втягивая в свою сухую извилистость, способны приглушить почти любые переживания. Попробовав что-то восстановить по памяти и не найдя в себе достаточно терпения, он бросил это занятие и, подойдя к телевизору, включил его, надеясь скоротать хоть какое-то время. Российский канал показывал повторение вчерашнего американского боевика. Несколько секунд бессмысленно глядя на картинно-фальшивый мордобой и взрывающиеся машины, он начал переключать программы, надеясь найти что-то другое. Большинство каналов были российскими, на одном из местных каналов был технический перерыв, он показывал испытательную таблицу. Сочтя содержание местного канала наиболее пристойным, он снова сел перед ним на кровати, разглядывая тестовые кружки и квадратики, машинально, по профессиональной привычке прикидывая качество цветовых переходов и разрешение в градационных клиньях. Неожиданно наведенный этим на спасительную мысль, он, заглянув в записную книжку и сняв трубку, позвонил в местное министерство, попросив дать ему номер телевизионного отдела. Среди их с Андреем продукции значился телевизионный кодек, здесь он не собирался заниматься им, но сейчас это могло помочь завязать разговор и скоротать хоть какое-то время. Позвонив в телевизионный отдел, он, по счастью, сразу налетел на ведущего специалиста, и после первых же фраз в стихийно завязавшемся разговоре время понеслось вскачь, в течение часа он рассказывал местному инженеру об их разработках и отвечал на вопросы. Повторилось то же, что и с модемами позавчера: люди, занимавшиеся одним и тем же делом, уже ничего не знали друг о друге. Оставив свои координаты и пообещав прислать подробные материалы, он попрощался с собеседником, видимо так и не понявшим, что ему звонили из Минска, а не из Москвы, и, опрокинувшись на кровать, посмотрел на часы снова. Было уже полтретьего, время рванулось вперед, оставшиеся четыре часа показались ему не таким уж существенным сроком. Решив выйти на улицу за час до назначенного времени, он снова прошелся по комнате, шаря в памяти и выискивая, нет ли возможности сделать хотя бы еще один столь же эффективный звонок, но, ничего не найдя, опустился на кровать снова. Следующие три часа, точно так же кружа по комнате, садясь, поднимаясь и снова садясь, о чем-то думая и вспоминая, бессмысленно глядя в телевизор, берясь за Дельбрюка и отбрасывая его, он проволок себя через оставшееся время, в какой-то момент сам удивившись, что стрелки уже показывают начало шестого. Быстро спустившись на улицу, купив цветы, он поймал машину; за несколько минут доехав до Фестивальной, выйдя у площади, сразу увидев арку, ведущую во внутренний двор старого, пятидесятых годов, жилого дома и стеклянный павильон рядом с ней, он вышел к улице. Пройдя несколько раз взад-вперед мимо пролетавших машин, вернувшись, он встал у киоска, оглядывая площадь, пытаясь понять, откуда она могла бы появиться. Старые тревоги поднялись в нем, на случай, если она придет отчужденная или в плохом настроении, он обдумывал, какие смешные истории сразу рассказать ей, чтобы отвлечь ее; нигде не видя часов, не улавливая времени, несколько раз обойдя площадь, вернувшись к киоску, подняв глаза, он вдруг увидел, как она приближается к нему. Она шла с дальнего угла площади, со стороны автобусной остановки. Двинувшись навстречу ей, с поднимающейся внутри радостью он смотрел на нее по мере того, как она становилась ближе. Все его страхи и опасения показались ему просто глупыми. Она была как нарядное солнышко. На ней было яркое красное платье и туфли на высоком каблуке, но какие-то другие, не те, что позавчера, это были туфли явно новые и те, которые надевались очень редко, туфли для специального случая. Волосы ее были завиты и уложены, губы горели помадой, солнце отражалось от лака на ногтях. Что-то вздрогнуло и обрушилось в нем, он понял, что, предвидя его сегодняшний звонок и эту встречу, она заранее подготовилась к ней, она все продумала еще с утра и надела лучшее, что у нес было. Развеселенная произведенным эффектом, подойдя, она задорно-весело взглянула на него.

– Давно ждешь?

– Нет, недавно.

Взяв от него цветы, она быстро оглядела их.

– Классные.

Не глядя вокруг, они пошли вместе. Уже понимая причину ее настроения, он быстро повернулся к ней.

– Ты уже выпила что-нибудь?

– «Водку-лимон».

Он восхищенно посмотрел на нее.

– Ты как солнце.

– Надо же как-то развлекаться бедной девочке. – Веселым движением поправив завившийся локон, она посмотрела на свое отражение в витрине киоска. – Бывают миленькие женщины.

Замедлив шаг, она быстро оглянулась.

– Давай где-нибудь здесь пока присядем. Я на каблуках, сегодня по этажам набегалась.

– Курить тебе купить?

– Купи. Купи «Водку-лимон» и зажигалку. Затрахалась уже, у меня все на работе зажигалки пи…т. Только «Водку-лимон» купи в желтых банках, не в синих.

– А в синих чего?

Она быстро махнула рукой.

– Х…ня. Купи сразу две.

Купив все в павильоне, он сел на скамейку рядом с ней. Взяв у него банку, она весело оглядела его.

– Ну – рассказывай.

– Да у меня все нормально. А у тебя?

– Да ничего, только с базой затрахали. Мебели много пришло, надо в компьютер заносить, только внесу, сразу новые накладные приносят. А потом их еще обратно относить. Весь день сегодня как белочка.

– Устала?

– Да нет, фигня. К концу дня расслабилась, с девчонками немножко накатили. – Заговорщически блеснув глазами, она посмотрела на него. – Платье это надела первый раз за два года, наверно, шагу ступить было нельзя.

– А чего?

– Из других отделов прибегать смотрели.

– Мужчины?

– Понятное дело. Я его купила два года назад, просто в магазине увидела, понравилось, у меня как раз тогда зарплата была, я тогда еще на студии работала, деньги были. Оно так на прилавке лежало, может, смотрел кто. Купила, а у него длина – до колена, а мне либо длинные идут, либо до середины бедра. И потом – на работу его не наденешь, куда-нибудь потусоваться – так это не часто бывает, отпуска у меня уже дна года не было. Ну, я вчера пришла, достала, так прикидывала, так, ладно, думаю, укорочу. Обрезала до середины бедра, за машинку села, застрочила, а утром надела, в зеркало посмотрела на себя – пи…ц. Я за последние года полтора в весе прибавила, ляжки жирные стали, даже сиськи вроде увеличились, ну и вообще, в общем, смотрю на себя в зеркало – платье красное, я из него вываливаюсь, как шлюха какая-нибудь, ни хрена себе, однако. – Она подумала. – Ну то есть выгляжу, конечно, классно, но вроде не так было задумано. Я низ распорола, там запас был, пару сантиметром выпустила, ну и колготки надела, но на работе все равно все ох…ли. – Она увлеченно хихикнула. – У меня на работе все мужики хотят меня трахнуть. Я обычно длинные юбки ношу. Как-то год назад карнизы для штор прибивали, я на стол залезла, а солнце через юбку просвечивает, наши там как дети обрадовались, классно, говорят, выходит, мы и ноги твои увидим. Я говорю, чего мучиться, я вам и так покажу. А сегодня вообще все как на спектакль ломились, посмотреть, в каком Наташа платье. Я там в базу ведомость заносила, идите, говорю, все на х…, дайте работать. Вообще платье классное, я его еще когда на студии работала, купила, тогда денег все же больше было, в последние два года как-то не получалось классные вещи себе покупать, а так хотелось.

– А когда на студии работала, тебе хватало?

– Как тебе сказать… – Она задумалась. – Так чтобы совсем зашибись, такого, конечно, не было, но я ж тогда и дворником зарплату получала, правда х…вую, но я еще на трех студиях работала и на дом работу брала, так что в принципе, за что ни возьмись, все хватало. – Она серьезно посмотрела на него. – Я всю жизнь работала, я после восемнадцати у матери с отцом ни копейки не взяла, у меня это как-то чуть ли не с детства, что я всегда могу себя обеспечить. Потому студийной работы жалко, то есть и работа сама по себе классная была, но главное, я чувствовала, что сама себя обеспечиваю и ни от кого не завишу.

Понимая ее, он улыбнулся ей.

– А на что тратила?

Она хихикнула.

– На что тратила? На самом-то деле деньги все равно меж пальцев уходили. Но, с одной стороны, самой-то мне хватало, на еду и все такое, плюс еще двух мужиков кормила, там у нас в квартире… – Она, блеснув глазами, махнула рукой. – Ну это ладно. Ну и одеться, конечно, – в общем нормально было все. – Она задумалась. Я тогда еще бельем увлекалась, всякие там боди, комбидресы, ну и все такое, я тогда худенькая была, ну то есть не совсем худенькая, конечно, но не такая, как сейчас.

– Тебе идет.

– Я знаю. Я сейчас на фотографии свои старые смотрю, так смешно смотреть на них, так прикольно, что я такой была. – Она, на секунду задумавшись, широко раскрытыми глазами посмотрела на него. – И вообще, сама меняешься. У меня месяца полтора назад было, как раз мать ко мне приезжала, мы там с ней сидели на кухне, все такое, чай пьем, я ей показываю, где я какие цветочки посадила, вообще как теперь у меня классно, вдруг подъезжает к подъезду «ауди» – я из окна вижу, – выходят оттуда четверо мужиков и мне в дверь звонят. Ну, я открываю, они говорят: а мы за вами. Я говорю, это, типа, как, вы кто, а они говорят, разве вы не помните нас? Вы ж нам сами свой адрес дали. Помните, мы с вами в электричке ехали, вы нас бананами кормили, песни нам пели и приглашали в гости к себе? А я ни хрена не помню, может, пьяная была, возвращалась откуда-нибудь, а они меня приглашают вместе с собой в сауну ехать. Я говорю, типа, спасибо, не надо, все такое, хорошо, мать дома была, в общем уехали они, а я так думаю – это сейчас, а года полтора назад я, может, взяла бы и поехала. – Она увлеченно и открыто посмотрела на него. – И сестра, если б сейчас на моем месте была, тоже запросто поехать бы могла. Поэтому я и волнуюсь за нее.

– Она такая же, как ты?

Она быстро кивнула.

– Угу. Только сиськи поменьше.

Мгновенно посерьезнев, она открыто посмотрела на него.

– Но на самом-то деле нет, не совсем такая. Я на папу похожа, а сестра, понимаешь, она мамина дочка. Она всегда к маме прибегала, вечно они о чем-то шушукаются. Может, и хорошо, что она сейчас с ней. – Она, словно вспомнив что-то, быстро посмотрела на него. – Я где-то читала, что бывает только два типа женщин – те, что спят в ночной рубашке, и те, что спят без ночной рубашки. Танька, она всегда в ночнушке, а на меня мать вечно орала, чего ты голая спишь. – Она быстро, словно спеша предупредить что-то, посмотрела на него. – Танька – она вообще молодец, то есть, конечно, потусоваться, погулять любит и все такое, но она нормальная. То есть с мальчиками, конечно, гуляла, но по-настоящему только в восемнадцать лет стала, она вообще из всего класса последней трахнулась, она и еще там одна ее подружка.

– А остальные?

Она махнула рукой.

– Остальные вообще лет с пятнадцати некоторые. То есть к десятому классу нетрахнутых точно не осталось. Ну, это как везде. – Она, внезапно вспомнив, оживившись, хихикнула. – Как-то мы еще дома сидели, отец что-то там в комнате тусовался, ну он там из окна на улицу смотрит, вдруг говорит: вон последняя во дворе целка пошла. Мы с сестрой как услышали, прям специально к окну кинулись. – посмотреть, кто это такая. А это Танька Климова, ее еще в шестом классе трахали все, кому не лень. Мы с сестрой прям охренели тогда. Сестра мне шепотом говорит: «Ну папа дает…» – Она покрутила головой. – Я отца люблю, я даже словами сказать не могу, как я его люблю. Для меня отец – это все. Меня саму можно ругать, что угодно говорить можно – мне насрать, но если кто отца тронет, я просто с катушек съезжаю, я не знаю, что со мной делается, я за отца убить могу. Как-то еще мы на прошлой работе сидели, я стала хвалиться, какой у меня папа классный, один мужик чего-то там пошутил, сказал что-то про него не то, я на него с кулаками налетела, меня трое мужиков оттаскивали от него. Хорошо, оттащили, я б его и вправду убила тогда. – Она открыто повернулась к нему. – Я в последний год, как вместе жили, отца с матерью дома почти не видела, отец с бригадой сутками калымил, а мать вечно в ночную смену выходила, мне только записки писала. Классные такие, я их все откладывала, я их всегда с собой ношу. Сейчас, погоди. – Быстро порывшись в своей огромной сумке и раскрыв потрепанный листок бумаги, она заблестевшими глазами просветленно посмотрела на него. – Вот, послушай. «Дорогая Золушка. Суп на плите, мясо в духовке. Я в смене, вечером не жди, буду поздно. Намели мешок муки, посади пять розовых кустов, познай самое себя, Кузьку не щекоти, а то опять оцарапает, отца и Кузьку накорми. Утром не убегай, я но тебе соскучилась. Мама». – Прочитав это каким-то взлетевшим от нежности голосом, со старательным выражением, как дети читают новогоднее стихотворение, она, блестя глазами, почти с гордостью посмотрела на него. – Классно, правда? Мать сейчас все время пишет, к себе зовет. А я не еду. – Она, переживая, покрутила головой. – То есть я хочу, и ее и сестру хочу увидеть, но если переехать – это все. Это будет п…ц с работой. В Донецке точно работы не найду, там никаких анимационных студий нет, я узнавала, а здесь все-таки еще что-то может быть, какая-то надежда есть, мне осенью в одном месте работу обещали, когда проект начнется, они будут заново людей набирать. Для французов делать что-то. Я без работы не могу, я на этом складе уже затрахалась, просто деньги нужны, а так бы я там и минуты не просидела. Мы недавно с девчонками собирались, с кем вместе на студии работали, они тоже сейчас работают – одна продавщицей, другая в химчистке стирает, я – то ладно, всех веселила, говорила, мол, все нормально, все еще будет классно, а они-то обе просто плакали, вспоминали, как там работать здорово было. По-настоящему ревели, я их валерьянкой отпаивала, честное слово.

Встревожено слушая ее, он быстро посмотрел на нее.

– А ты уверена, что правильно искала? Это ж надо брать телефонный справочник и…

Она, не дослушав, кивнула.

– Да я все это делала, но это бесполезно, сейчас либо работы нет, либо платят столько, что и на сигареты не хватит. Я все эти фирмы знаю, их же не так много на самом деле. – Она махнула рукой. – Ладно, прорвемся. Может, осенью и вправду что-то будет.

– А ты дотерпишь до осени?

Она передернула плечами:

– Ну а что мне теперь, стреляться, что ли? Дотерплю, наверно. – Мгновенно переменившись, она с быстрой улыбкой посмотрела на него. – Что делать, кому легко.

Отбросив рукой волосы, она откинулась к спинке скамейки. Шевельнувшись и глядя в сторону площади, она качнула большой полноватой ногой в туфле.

Мгновенно забыв обо всем, что было, как будто схваченный за сердце сиянием этой белой полноты, он секунду смотрел на ее молочно круглящиеся икры и ступни.

– Ноги у тебя красивые.

Она быстро спрятала глаза.

– Угу. Сорок первого размера. Туфли себе нормальные не могу купить. Затрахалась уже разнашивать их все.

Он озабоченно кивнул на ее туфли.

– А эти как?

Она беспечно дернула носком туфли.

– Эти разносила вроде. Можно носить, если недолго. – Она открыто-огорченно покрутила головой. – Такие, чтоб на каждый день, я так и не нашла себе. – Внезапно вспыхнув улыбкой, она задорно заблестевшими глазами стремительно-увлеченно взглянула на него. – Сестрица моя, сволочь мелкая, пока вместе жили, все мои туфли задаром получала. У нее размер, как у меня, а ступня узкая, я себе туфли куплю, пару дней промучаюсь, она примеряет – ей как влитые, меня прям жаба душила, глядя. Сейчас сестры нет, Патрикеева, сука, на ее место заступила. Я себе туфли купила классные, каблук двенадцать сантиметров, увидела – отойти не могла, всю жизнь о таких мечтала, ну, ясное дело, на размер меньше, ладно, думаю, какие б ни были, куплю, умру, а разношу, домой пришла, полчаса проносила, чувствую, все, п…ц, умираю, Патрикеева пришла, померила, говорит, они мне как тапочки. Ну, отдала ей. – Она на секунду согнулась в беззвучном смехе. – А она их день проносила – они красящие оказались, все колготки ей желтыми сделали. Она мне утром на работу звонит: «Ты мне что, сволочь рыжая, подсунула?» Я говорю, ну отдавай, она говорит – хрен, я их на босу ногу носить буду, пусть лучше ноги красят. Правда, она мне денег за них до сих пор не отдала, я ее тут за одно это убить хотела, ну да ладно, пусть живет пока. – Она весело посмотрела на него. – Все фигня, главное – маневры.

Секунду он смотрел на нее. Словно приподнятый какой-то силой, видя ее смеющиеся глаза, вдруг как-то разом накоротко соединившись чувствами с ней, он безотчетно двинулся к ней.

– Я с тобой говорю, как будто несусь где-то. Даже слов не разбираю, хорошо, но ничего объяснить не могу. Никогда такого не было, какое-то ощущение полета.

Она с быстрым смехом провела ладонью по его лопаткам.

– У тебя крылышки там не режутся еще?

– Не знаю. А чувствуется что-нибудь?

Она, кивнув, хихикнула.

– По-моему, что-то уже есть.

Он, снова подавшись к ней, восхищенно взглянул на нее.

– Я таких, как ты, не видел раньше. Я ведь со своей женой давно живу, ну, мы друзья, но горячего ничего нет уже, вроде бы и надо кого-то найти, но я, на свою беду, разборчив, у меня никогда не было случайных связей. Физически уже тяжело, но почему-то никто не нравится мне, утром на работу еду, вокруг смотрю – никого, так и живу все это время, черт его знает, что делать, не знаю. – Он невольно смущенно двинулся к ней. – Не с проститутками же общаться.

Задорно блеснув глазами, она весело вскинула на него взгляд.

– А почему ты думаешь, что я не проститутка?

– А ты проститутка?

– Нет.

На секунду осекшись, он с облегчением улыбнулся ей.

– Проститутки не работают на мебельных складах. И не встают на работу в семь утра.

Весело слушая его, она задорно дернула плечами.

– Проститутка за деньги, б…дь – за идею.

Не зная, что сказать, он растроганно посмотрел на нее.

– Ты красавица.

– Я знаю.

Снова с ощущением ненужности всех произносимых слов, чувствуя легкость соединения с ней, вдруг ощутив какой-то толчок, бросающий его навстречу ей, он открыто посмотрел на нее.

– Знаешь, у меня иногда бывают приступы любви ко всему человечеству. Я как-то всех сразу вижу и всех люблю. Не только тех, кого уважаю, или только женщин, а всех: и жуликов, и козлов, и всяких там придурков – всех. Потом, правда, проходит, но в какие-то секунды бывает. В жизни всякое приходится делать, но у меня как-то никогда не было врагов, чтобы их заиметь, все-таки надо кого-то ненавидеть, а у меня с этим трудно, я как-то так по-дурацки устроен, что всех понимаю. Поэтому, наверно, у меня ни к кому и злобы нет.

С беспечной улыбкой слушая его, она всезнающе-весело на секунду вскинула на него глаза.

– В тебе злобы нет, поэтому ты всех и понимаешь.

Не слушая ее, он вновь посмотрел на нее.

– Ноги у тебя красивые.

Она с комичной серьезностью кивнула.

– Ты говорил.

Со стороны площади накатился ветер.

С ощущением простоты и досказанности он свободно взглянул на нее:

– Пойдем?

Словно ожидая этого, она, блеснув глазами, с веселым любопытством подняла на него взгляд.

– Прямо сейчас?

– Ну да.

Секунду, отведя взгляд, словно про себя смеясь чему-то, она поблескивающими глазами смотрела в сторону площади.

– А ты мне сигарет купишь?

Он поспешно кивнул.

– Да, конечно.

– Погоди. – Достав из своей большой сумки косметичку и откинув крышку с зеркалом, она, словно забыв обо всем, озабоченно вгляделась в свое отражение. – Тушь на ресницах не держится ни фига. – Она захлопнула косметичку. – И помада вся съелась. – Положив косметичку на скамейку, она, пошарив в сумке и вытащив помаду, провела пальцами по губам. – Болтали про этот «Марс-фактор», я его вчера купила – на всех бычках помада в сантиметр слоем. Я б лучше себе пива купила, чем тратить деньги на этот марс-факер, или мазер-факер, как его там – прости за мой плохой французский. – Как ни в чем не бывало, повернувшись, она весело взглянула на него. – Поесть что-нибудь возьмем? А то я сегодня на работе толком не успела ничего. И вина какого-нибудь – ладно?