Дед умер молодым

Текст добавлен: 12 октября 2016, 01:55

Текст книги "Дед умер молодым"

Автор книги: Савва Морозов

Жанр:

Биографии и мемуары

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Назад к карточке книги

Из всех многочисленных венков особенно раздражали вдову два: один – из белых лилий с надписью: «От

Максима Горького и Марии Андреевой» и второй – с большим крестом из красных роз – «От Общества помощи политическим заключенным». Однако когда мальчика, принесшего его на кладбище, задержали городовые, Зинаиде Григорьевне вдруг стало стыдно. Подозвав полицейского офицера, она попросила отпустить мальчика.

Совсем уж невмоготу стал вдове «роскошный помино-венный обед, сервированный на 900 персон в гостинице Рогожской общины» (так восторженно сообщали об этом газеты на следующий день).

И, пожалуй, единственным, что могло если не утешить, то хоть как-то успокоить Зинаиду Григорьевну, было безмолвие провожавших. Да, да! Очень она была благодарна исконному старообрядческому запрету произносить у могилы прощальные речи. Думалось: достойный обычай. Если уж к богу устремляется душа усопшего, к чему ей напутствия суетного языка людей.

Не знала Зинаида Григорьевна, что такой же примерно точки зрения придерживался московский градоначальник генерал-майор граф Шувалов. Представить себе она не могла, что сразу после похорон (а день-то был воскресный) запрется его сиятельство у себя в кабинете на Тверском бульваре и продиктует такую бумагу с грифом «Секретно»:

«МВД Московского градоначальника.

Отделение по охране общественной безопасности и порядка.

В Департамент полиции

29 сего мая на Рогожском кладбище состоялись похороны известного московского миллионера, промышленного и общественного деятеля Саввы Тимофеевича Морозова, скончавшегося в Канне.

По полученным мною сведениям, похоронами этими рассчитывали воспользоваться революционные организации, которым покойный оказывал широкую материальную помощь, и намеревались над гробом произносить речи противоправительственного содержания.

Ввиду этого, воспользовавшись существующим у старообрядцев обычаями не произносить надгробных речей, я пригласил к себе попечителей Рогожского кладбища, коим предложил войти в сношения с распорядителями похорон, чтобы этот обычай нарушен не был; независимо сего ввиду большого стечения публики, в особенности рабочих, мною был усилен местный наряд полиции...

...К изложенному присовокупляю, что, по полученным мною из вполне достоверного источника сведениям, покойный Савва Морозов еще до смерти своей находился в близких отношениях с Максимом Горьким, который эксплуатировал средства Морозова для революционных целей. Незадолго до выезда из Москвы Морозов рассорился с Горьким, и в Канн к нему по поручению Горького приезжал один из московских революционеров, а также революционеры из Женевы, шантажировавшие покойного, который, к тому же, к тому времени был психически расстроен. Под влиянием таких условий и угроз Морозов застрелился. Меры по выяснению лица, выезжавшего из Москвы в Канн для посещения Морозова, приняты» ²⁰^.

Документ этот уместно сопоставить с выдержкой из мемуаров графа С. Ю. Витте, касающейся опасной для самодержавия общественной деятельности С. Т. Морозова.

«...Он попался в Москве. Чтобы не делать скандала, полицейская власть предложила ему уехать за границу. Там он окончательно попал в сети революционеров и кончил самоубийством».

Всесильный премьер империи располагал обширной информацией, получаемой от секретных агентов полиции. Отнюдь не симпатизируя Морозову и откровенно ненавидя революционеров, сановник постарался всячески очернить их в глазах своих будущих читателей и вместе с тем отвести возможные подозрения от властей – истинных виновников самоубийства известного в стране общественного деятеля. Но это явно не удалось графу Сергею Юльевичу. Никаких доказательств шантажа Морозова со стороны революционеров в архивах полиции нет и в помине, а фразы: «...Он попался в Москве. Чтобы не делать скандала, полицейская власть предложила ему уехать за границу» – прямо указывают на то, что Морозова шантажировала именно охранка.

И наконец: зачем революционерам было угрожать Морозову? Еще задолго до отъезда за границу он вручил Марии Федоровне Андреевой страховой полис на 100 тысяч рублей на случай своей смерти для передачи этих денег большевикам. Значит, он заранее решил расстаться с жизнью. Но не забыл при этом своих обязательств перед нарастающей революцией.

Свидетельства Марии Федоровны Андреевой на сей счет не оставляют сомнений. Вот что писала она 5 июля 1906 года из Адирондака (Соединенные Штаты Америки), находясь там вместе с А. М. Горьким, адвокату П. Н. Малянтовичу, который вел процесс о страховом полисе:

•

«Многоуважаемый Павел Николаевич!

Покорнейше прошу Вас выдать полученные по страховому полису покойного Саввы Тимофеевича Морозова сто тысяч рублей для передачи Леониду Борисовичу Красину»

Так вот о чем предупреждал Морозов Красина при последней встрече с ним в Виши, когда говорил, что Андреева исполнит его волю. Воля эта была выражена вполне определенно: служить делу революции и после своей смерти – и была скреплена подписью на страховом полисе и выстрелом в сердце.

Принято считать самоубийство актом малодушия. Если это и верно, то лишь частично. Иногда, чтобы покончить с собой, надо иметь и благородную цель, и мужество, и ясный ум. Тогда человек оставляет по себе добрую память.

Думается, именно с этих позиций оценивал Максим Горький итог жизни Саввы Морозова:

«...из угла, в который условия затискали этого человека, был только один выход – в смерть. Он был недостаточно силен для того, чтобы уйти в дело революции, но он шел путем, опасным для людей его семьи и его круга...

После смерти Саввы Морозова среди рабочих его фабрики возникла легенда: Савва не помер: вместо него похоронили другого, а он «отказался от богатства и тайно ходит по фабрикам, поучая рабочих уму-разуму».

Легенда эта жила долго, вплоть до революции»¹.

Мудрость времени. Послесловие

Легенда, о которой упоминает А. М. Горький, завершая очерк о Морозове, памятна землякам Саввы Тимофеевича и в наши дни. В этом я убедился, приехав в Орехово-Зуево на встречу с читателями документальной повести «Дед умер молодым». В историко-краеведческом музее во Дворе Стачки собрались люди разных возрастов – и пожилые мои сверстники, и молодежь. Все они с интересом расспрашивали меня о работе над книгой, с уважением и симпатией говорили о главном ее персонаже, о своеобразной его судьбе, тесно сплетенной с первой русской революцией.

И я подумал тогда: вот она, мудрость времени. Она выше сословных предрассудков, во власти которых оказались родственники Саввы Тимофеевича.

Еще бы. Репутации именитой буржуазной фамилии могли повредить как самый факт самоубийства известного в стране промышленника, так и особенно упорные слухи о связях его с революционерами. Потому-то и уместно мне предположить, что бракосочетание Зинаиды Григорьевны с генералом Анатолием Анатолиевичем Рейнботом, состоявшееся спустя два года после смерти С. Т. Морозова, было продиктовано честолюбивыми интересами богатой вдовы. Рейнбот был назначен московским градоначальником в 1906 году. Высокое положение нового супруга открывало перед его женой двери даже в придворные круги.

Новому семейному положению должно было отвечать и новое поместье. У некоего Герасимова, торговавшего дачными участками, было куплено обветшалое имение Горки близ Подольска, в живописнейшем уголке Подмосковья, на берегу Пахры.

Для реставрации был приглашен Франц Осипович Шехтель. Уже знаменитый к тому времени московский архитектор, он проявлял свой талант и мастерство и при возведении новых построек, и при реставрационных работах. Устройство загородного дома семьи Морозовых в Покровско-Рубцове, где впоследствии я родился, один из образцов его творчества. Сказочным воспоминанием детства запечатлелись в моей памяти двусветный зал с яркими витражами на окнах, с двумя каминами, украшенными майоликой Врубеля, резные дубовые хоры над лестницей.

Большое мастерство проявил зодчий и в Горках. Он не просто отреставрировал запущенную усадьбу, но придал ей новый облик. Возник единйй ансамбль классического барского дома с колоннадой и двух флигелей с портиками, органично вписанный в парк, сливающийся с природным лесом. Умело используя необычный рельеф местности, архитектор проложил удивительно красивые аллеи, две из которых, как бы уходя от Большого дома, сбегают к беседкам – ротондам. Между беседками застывшая чаша Круглого пруда. Словом, поместье стало выглядеть вполне достойным нового супруга Зинаиды Григорьевны.

Однако сам-то супруг показал себя недостойным того высокого государственного поста, который он занимал. Событие это, взволновавшее правящие круги Российской империи, изложены в «Воспоминаниях» С. Ю. Витте, находившегося к тому времени уже в отставке и настроенного оппозиционно к новому премьеру П. А. Столыпину.

«11 декабря последовало увольнение московского градоначальника Рейнбота. Рейнбот был назначен московским градоначальником, как я уже говорил, при Дубасове. Так как он был человек энергичный, то как градоначальник вел себя весьма хорошо, хотя и допускал некоторые произволы, но сравнительно с другими градоначальниками и губернаторами он все-таки умный человек, если и произвольничал, то в умеренных дозах...

Он очень понравился государю императору. Государь император взял его в свою свиту; затем государь император дал ему разрешение, что когда он приезжает в Петербург, то он может прямо к нему являться, не спрашивая разрешения его величества. Вследствие этого Рейнбот стал часто ездить в Петербург, бывать у его величества и, вероятно, его величеству многие вещи передавал, которые затем узнавал Столыпин, и Столыпину это не нравилось. Вероятно, Столыпин увидел в Рейнботе своего будущего соперника... Поэтому Столыпин сочинил сенаторскую ревизию над Рейнботом.

Производить ревизию был назначен известный Гарин... Как и всегда, нет дыма без огня. Опять-таки вследствие этого открылись некоторые неправильности...

В конце концов Рейнбот должен был подать в отставку и отчислиться от свиты. Недавно его судили... Рейнбота присудили к очень тяжелому наказанию, но одновременно суд просил уменьшить это наказание, и когда дело дошло до государя, то его величество повелел совершенно помиловать Рейнбота, то есть повелел наказание суда не приводить в исполнение...»²¹^.

Думается, что комментировать эту пространную цитату излишне. Скажем все же, что служебные неурядицы не помешали отставному генералу на первых порах наслаждаться семейным счастьем в прекрасном имении богатой барыни. Однако отсутствие моральных принципов в дальнейшем дало себя знать и в частной жизни, привело в конце концов к разрыву семейных уз. В 1916 году Зинаида Григорьевна решительно предложила Рейнботу покинуть дом.

Частные эти события семейной хроники неожиданно сыграли важную роль в последующей судьбе имения Горки. Прошло еще два года, и ничем доселе не примечательное подмосковное имение вошло в историю: Горки стали Горками Ленинскими.

Из всех подмосковных поместий, конфискованных Советской властью, Горки оказались наиболее подходящими для загородного отдыха Владимира Ильича Ленина после покушения террористки Каплан. К моменту перехода в государственную собственность дома в Горках находились в хорошей сохранности, имелось электрическое освещение, телефонная связь с Москвой и другими городами страны. Важным достоинством Горок также была близость к Москве.

Летом 1918 года Владимир Ильич записал карандашом на листке блокнота:

«По Серпуховскому шоссе около 20—23 верст. Проехав железнодорожный мост и затем второй, н е железнодорожный, мост по шоссе, взять первый поворот налево (тоже по шоссе, по небольшому, узкому) и доехать до деревни Горки...

Всего от Москвы верст около 40»'.

В дальнейшем, когда Ленин и его близкие стали регулярно проводить в Горках свой отдых, внимание Надежды Константиновны привлекла библиотека, расположенная в одной из комнат первого этажа Большого дома. Наряду с книгами по военной теории и истории, несомненно принадлежавшими Рейнботу, были здесь найдены и произведения Ленина – давние издания.

Владимир Ильич был доволен: «Вот это хорошо! У меня у самого они не сохранились больше. Регистрируйте дальше, может быть, найдется что-либо еще»²²^.

Какими путями попали эти книги в Горки? Вероятно, они входили в библиотеку, принадлежавшую Савве Тимофеевичу и Зинаида Григорьевна хотя и не разделяла политические взгляды покойного мужа, но все же берегла книги, ему принадлежавшие.

Так пересеклись пути читателя и автора, двух современников, которые лично никогда не встречались, но, конечно, многое знали друг о друге.

Ленин, безусловно, слышал о Морозове от людей, хорошо знавших Савву Тимофеевича,– А. М. Горького, Л. Б. Красина, Н. Э. Баумана или от Дмитрия Ильича Ульянова, которому Морозов лично передавал деньги на квартире М. Ф. Андреевой²³^.

Об интересе Морозова к личности Ленина красноречиво свидетельствует А. М. Горький:

«После раскола партии он определенно встал на сторону большевиков, объясняя это так:

– Ленинское течение – волевое и вполне отвечает объективному положению дел. Видишь ли: русский активный человек, в какой бы области он ни работал, обязательно будет максималистом, человеком крайности. Я не знаю, что это: органическое свойство нации или что-то другое, но в этом есть логика, я ее чувствую.

И снова пророчески добавил:

– Для меня несомненно, что это течение сыграет огромную роль».

Савва внимательно следил за работой Ленина, читал его статьи и однажды забавно сказал о нем:

– Все его писания можно озаглавить «Курс политического мордобоя», или «Философия и техника драки». Не знаешь – в шахматы играет он?

– Не знаю...

– Мыслит как шахматист. В путанице социальных отношений разбирается так; как будто сам и создал ее.

Примечательно, что, исследуя «путаницу социальных отношений», Ленин побывал и в Орехово-Зуеве, одном из крупнейших пролетарских центров России. В конце 1895 года Владимир Ильич писал в Цюрих друзьям из группы «Освобождение труда»:

«Потом был в Орехово-Зуеве. Чрезвычайно оригинальны эти места, часто встречаемые в центральном промышленном районе: чисто фабричный городок, с десятками тысяч жителей, только и живущий фабрикой. Фабричная администрация – единственное начальство. «Управляет» городом фабричная контора. Раскол народа на рабочих и буржуа – самый резкий...»²

Называя Орехово-Зуево городом, Ленин исходил из оценки его промышленной значимости, хотя в то время этот важный текстильный центр статута города еще не добился, несмотря на ходатайства С. Т. Морозова перед губернским начальством.

Право называться городом было признано за Орехово-Зуевым лишь в 1917 году. И вскоре 25 октября, как только весть о вооруженном восстании в Питере достигла берегов Клязьмы, ревком немедленно заявил о взятии власти и к 29 октября все учреждения были подчинены Совету рабочих депутатов.

Приметами нового уклада жизни отмечен каждый последующий год летописи Орехово-Зуева.

28 июня 1918 года издан Декрет о национализации крупной промышленности. В августе того же года фабрики двух мануфактур, ранее принадлежавшие Морозовым, объединены временным правлением, в которое вошли по два представителя от двух прежних правлений и шестеро рабочих²⁴^.

Год 1919. 31 июля.

«Страна живет лихорадкой борьбы против буржуазии всего мира, мстящей бешено за ее свержение,– писал Ленин в письме к Горькому.– И каждый месяц в Советской республике растет % буржуазных интеллигентов, искренне помогающих рабочим и крестьянам, а не только брюзжащих и извергающих бешеную слюну. В Питере «видеть» этого нельзя, ибо Питер город с исключительно большим числом потерявшей место (и голову) буржуазной публики (и «интеллигенции»), но для всей России это бесспорный факт. ...Если наблюдать, надо наблюдать внизу, где можно обозреть работу нового строения жизни, в рабочем поселке провинции или в деревне...»²⁵

Трудно было рабочим провинции строить новую жизнь. В апреле 1919 года Орехово-Зуевский Совет вынужден был обратиться к В. И. Ленину с экстренной телеграммой об отсутствии в городе ‘хлеба. После вмешательства Владимира Ильича городу было отправлено семь вагонов хлеба²⁶^.

Как и всюду в стране, здесь бушевала эпидемия сыпного тифа. Местная больница, построенная еще до революции и славившаяся когда-то как одно из лучших лечебных заведений при фабриках, не могла справиться с огромным наплывом больных. Наличие стеклянной крыши в операционной, обеспечивавшей естественное освещение, обернулось бедой в условиях разрухи – зимой там стояли жуткие холода.

Вопрос об улучшении санитарного положения рабочих фабрик Орехово-Зуева был поставлен в Совете Труда и

Обороны в апреле 1920 года²⁷^{. На эти цели в июле 1920 года было выделено 60 млн. рублей²⁸^{. Летом 1921 года на заседаниях Малого Совнаркома обсуждали конкретные мероприятия по оздоровлению города²⁹^.}}

Постепенно налаживалась жизнь, набирали силу фабрики. Открылась первая профессионально-техническая школа. В год десятилетия Октябрьской революции фабрики Орехово-Зуева достигли довоенного уровня выпуска продукции.

Все более разносторонней становилась культурная жизнь. Просторное здание Зимнего театра на 1350 мест, построенное еще в 1912 году к столетию Отечественной войны 1812 года при участии Ф. О. Шехтеля, вновь было согрето дыханием зрителей. В спектаклях участвовали и рабочая самодеятельность, и шефы из Москвы – артисты МХАТа. Реликвии тех лет и сегодня бережно хранятся в музее театра.

Судить о популярности театрального искусства, о размахе народного творчества можно по представлению пьесы В. Каменского «Стенька Разин», которое состоялось 30 апреля и 2 мая 1920 года на Клязьме с участием 500 исполнителей. В коллективном действии участвовали рабочий театр-студия под руководством Л. Н. Королева, малый симфонический оркестр, музыку для которого написали С. Н. Корсаков и В. А. Гайгерова, хоровой и танцевальный ансамбли. Берега реки заполнили едва ли не все жители города³⁰^.

Живая заинтересованность в исторических событиях именно жителей Орехово-Зуева показательна для небольшого рабочего города. Впрочем, само определение «небольшой» вряд ли применимо сегодня к Орехово-Зуеву, где общее число жителей перевалило за 130 тысяч, где наряду с собственным педагогическим институтом постоянно действуют филиалы столичных вузов, где кварталы города являют собой как бы наглядную иллюстрацию страниц отечественной истории XIX – XX веков. Здесь есть как здания промышленной и гражданской архитектуры столет ней давности, так и здания, характерные для развития архитектуры в советское время: от конструктивизм до современности. Органически вписываются в городской пейзаж и памятник борцам революции во Дворе Стачки, поставленный еще в первые годы Советской власти, и новый величественный монумент в честь 100-летия Морозовской стачки на центральной площади города. Все это придает облику Орехово-Зуева неповторимую особенность и огромную историческую ценность.

Личность С. Т. Морозова – это тоже часть истории Орехово-Зуева. Я пытался представить себе Савву Тимофеевича Морозова на улицах родного ему города, пытался вообразить, как могла бы сложиться судьба деда, если бы он не умер молодым, ...дожил бы, скажем, до декабрьского восстания на Пресне, до созыва Государственной думы... И тотчас обрывал свои фантазии.

Трагический исход был для Саввы Тимофеевича неизбежен, так же закономерен, как исторически закономерно было поражение первой русской революции 1905—1907 годов.

notes

^{Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 3, с. 542.}

^{Роман А. Амфитеатрова «Дрогнувшая ночь» посвящен Савве Тимофеевичу Морозову.}

^{В этой главе использованы очерки М. Горького «Савва Морозов», «Леонид Андреев», «Н. А. Бугров».}

^{Горький М. Поли. собр. соч. в 25-ти т., т. 16. М., 1973, с. 504.}

^{Факты заимствованы из книги В. Лебедева «Крылья Буревестника». М., 1963.}

^{Немирович-Данченко В. И. Из прошлого. М., 1936.}

^{Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 17 с 47—55.}

^{Факты взяты из книги Е. Андриканиса «Хозяин чертова гнезда», М., 1980.}

^{Гиляровский В. Москва и москвичи. М., 1979, с. 32.}

^{Чехов Л. П. Поли, собр соч. т 10. М., 1981, с. 250}

^{Архив М. Горького, т. VI. М., 1957, с. 193.}

^{О Владимире Барышникове А. Коновалов написал книгу «Рево-люцией призванный» (М., 1971), и читатель может подробно познакомиться с жизнью революционера.}

^{Горький М. Поли. собр. соч. в 25-ти т., т. 16. М., 1973, с. 515.}

та. М., 1959, с. 151.

^{Сеф С. Буржуазия в 1905 году. М.-Л., 1926, с. 24, 30 – 31; Черменский Е. Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. М., 1970, с. 72—73, 77.}

^{Коновалов А. Революцией призванный. М., 1971, с. 39.}

^{См. Дела давно минувших дней.}

^{Воспоминания М. Ф. Андреевой за 1899—1903 г., с. 14—15. (Не опубликовано. Хранится в Архиве Горького.)}

^{Из кн.: М, Ф. Андреева. М., 1968, с. 95.}

^{Письмо Козлова Шувалову от 28 мая 1905 г. Мос. гор. архив.}

^{ЦГАОР. Папка ДО – 1905.}

^{Витте С. Ю. Воспоминания, т. III, с. 487 – 488.}

^{О Ленине: Воспоминания революционеров Латвии. Рига, 1959,}

•> Переписка В. И. Ленина и руководимых им учреждений РСДРП...,