Текст книги "Отказ не принимается (СИ)"

Автор книги: Саша Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава 24

Боже… Никогда больше не буду пить снотворное.

Не зря я его не люблю.

Всю ночь снилась какая-то чертовщина, голова до сих пор тяжелая, глаза не открываются, веки будто из чугуна отлиты. Непонятно сколько я проспала, потому что не помню, чтобы звонили будильники, а у меня их пять. Как в мемах: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие.

Правда, обычно я и после пятого еле встаю, хотя здесь, в доме, дела обстоят немного лучше, но не сегодня.

Напрасно я оставила волосы распущенными, голову тянет. Массирую виски, и у меня вырывается стон блаженства.

– Еще минутку, и я весь твой, – сонное бормотание слева повергает меня в шок.

В ужасе я с трудом поворачиваюсь на звук, и понимаю, почему устала голова, кто-то придавил крупную прядь и еще одну, чуть поменьше, намотал на кулак, как делает Тимошка, когда засыпает рядом.

А еще я понимаю, что этого тела здесь быть не должно.

«Варя, тише, детей разбудишь» …

Всплывает смутное воспоминание.

У меня все холодеет внутри. Голос меня не слушается.

Потому что наглая рука, сцапавшая мои волосы, почти касается моего обнаженного плеча.

Обнаженного.

Я ложилась в футболке, рукав которой достает мне до локтя.

Нет. Не может этого быть!

Я не могла… Я бы запомнила…

Как тут оказался Виктор? С какой стати он вольготно тут развалился? Зачем он меня раздел?

То есть, зачем, я догадываюсь, но он же не настолько…

О господи! На мне же нет белья!

И вот тут у меня прорезается голос:

– Что вы здесь делаете? – получается не столько громко, сколько визгливо, но, похоже, это то, что нужно.

Просивший еще минуточку Воронцов распахивает глаза.

– Варва…

– Только не говорите, что вы опустились… – я не могу выдавить из себя подходящее слово.

Виктор на секунду нахмуривается, а потом до него доходит, что я имею в виду.

– Ну, Тронь! – рычит он. – Я тебя пальцем не тронул, хотя ты прижималась ко мне всю ночь!

– Я? Да я бы никогда… Это отвратительно!

– Ах, отвратительно? – зло прищуривается Воронцов. – Что-то я не заметил в офисе, что тебе было противно. Зря я ночью сдерживался, стоило заслужить такое лестное мнение. Но ведь еще не поздно, правда?

– Что? – сиплю я, не веря своим ушам, он же не станет…

Станет.

Это же Воронцов.

Он проворачивает гамбит. Освободив мои волосы, Виктор мгновенно захватывает меня всю. Я со сна вялая и неповоротливая, зато в Воронцове, видимо, полно энергии. Дурной.

Секунда, и, подмяв меня под себя, он склоняется ко мне, заставляя остро ощутить, что я под простыней голая, а ткань между нами – весьма ненадежная преграда.

– Прекратите! – грозно начинаю я, но голос скатывается до шепота в конце слова, потому просто полежать на мне Виктору мало, хотя я уже впечатлилась степенью его гнева.

Я прекрасно ощущаю, насколько тверд он в своем намерении оправдать мои подозрения.

– Нет, Тронь, не прекращу, – голос Воронцова тоже меняется по мере тирады. Начинает он сурово, а заканчивает, издевательски мурлыкая: – Я хочу, чтобы ты точно запомнила, как выглядит то, когда я себе позволяю «опуститься» на кого-то.

Пресекая мою попытку не то возмутиться, не то закричать, Виктор запечатывает мне рот поцелуем, но самое непотребство он творит руками. Я извиваюсь под ним, но такое ощущение, что все играет против меня. Простыня сбивается, а все самое сокровенное, как назло, оказывается из-за моих дерганий у него в ладонях.

Взятые в плен ягодица и правая грудь подвергаются подробному исследованию.

И если на поцелуй я упрямо не отвечаю, потому что все мое внимание приковано к твердому органу, упирающемуся мне во внутреннюю сторону бедра, и по ощущениям член продолжает увеличиваться и крепнуть, то вот на ласки руками не реагировать у меня уже не получается.

Этот дьявол знает, что делает.

Грудь не умещается у него в руке, Виктор сминает ее сильно, но не болезненно, так, что она тяжелеет и начинает томиться. А когда Воронцов переходит к легким пощипываниям ноющего соска, я упускаю, когда он переключается с поцелуями на мою шею, а у меня, похоже, там эрогенная зона. У меня сразу перехватывает дыхание, слабеют руки и ноги, сопротивление становится видимостью, и Виктор это чувствует.

Вместо того, чтобы удовлетвориться поражением, он усиливает натиск.

Я слышу, что и его дыхание становится тяжелее, его стук сердца отзывается во мне, поднимая нешуточное волнение. Наша температура растет.

Воронцов прерывает диверсантские поцелуи в шею, чтобы заглянуть мне в глаза. Не знаю, что он хочет в них увидеть, но страсть отпечатывающаяся у него на лице лишает меня воли.

Глава 25

Я ощущаю, как ведомый его рукой ком простыни медленно сползает с моего тела, но Виктор по-прежнему следит за выражением моих глаз.

Удав, гипнотизирующий кролика.

Еще немного, и он оставит меня даже без хлипкого прикрытия в виде простыни.

Мой протест с треском проваливается. Робкая попытка ослабевшими пальцами удержать край ткани ни к чему не приводит, только в глубине глаз Виктора вспыхивает что-то дьявольское.

С грохотом распахнувшаяся дверь, разрушает это колдовство.

– Ма-а-ам! – радостный вопль Тимошки вызывает у Воронцова нервную судорогу на лице.

Кажется, кто-то вот-вот зарычит.

Но мне плевать. Я в курсе, что предвещает топот маленьких ножек, поэтому я молниеносно дергаю на себя простынь, закрывая все то, что никому в этой спальне видеть не положено.

Мгновение, и мелкий взбирается на кровать.

– Мам, ты говорила, что только совсем маленькие спят с мамами, а взрослые спят отдельно! – возмущается ребенок, прочухавший, что его обманули. – Я опять могу с тобой спать?

Тимка внаглую переползает через Воронцова, который все еще молча сверлит меня злым взглядом, но уйти не спешит. Он еще на что-то надеется? Наивный.

– Уговорил, – нахожусь я, стараясь не засмеяться. – Пока мы в гостях – можешь.

Говорю Тимошке, а сама смотрю на Виктора.

Неописуемое удовольствие видеть, как его разбирает досада.

А нечего! Я вообще не понимаю, как я могла допустить то, что происходило пять минут назад. Услышав Тимку, я сразу пришла в себя, а что это было такое до его появления… Помутнение разума какое-то. Это все последствия снотворного и простуды.

Хотя, удивительное дело, Екатерина была права, сегодня я чувствую себя вполне сносно. И горло не першит, и нос дышит. То ли сауна помогла, то ли чай с лимоном, то ли грелка во весь рост…

Это не важно. Важно то, что Тимошка появляется не один.

От дверей доносится голосок Эстель:

– А почему вы вместе спите? – и подозрений в этом голосе тьма. Я высовываюсь из-за плеча Воронцова, чтобы посмотреть на юного лейтенанта Коломбо, и встречаю тот самый прищур.

Я лягаю папашу, чтобы он сам объяснял дочери, как так вышло.

Тем временем Тимка окончательно гнездится между мной и Виктором, поглядывая на того неодобрительно. Воронцов переходит к устным коммуникациям только после того, как мелкий нечаянно задевает его по голове мусоровозом, без которого он никуда.

– Заходить без стука невежливо, – шипит он, потирая ушиб. – Надо стучать. И запирать двери.

Это уже мне.

Я только целую ребенка в щечку. Мой герой.

Не выдержав того, что основное внимание уделяется Тиму, Тиль тоже присоединяется к нам. Вместе с зайцем. И влезает тоже между отцом и Тимкой, окончательно отодвигая Воронцова от меня, отчего мне становится легче дышать.

– Доброе утро, – глядя исподлобья, надувается ревнивая Тиль.

До Виктора доходит, что ему обламывается абсолютно все. А еще, что я об этом совершенно не жалею. Смотрит на меня так, будто укусить хочет, но, увы.

В виду отсутствия перспектив, ему ничего не остается кроме как встать с кровати.

Ф-фух. Еще один повод для облегчения. На нем боксеры. То есть Воронцов хотя бы не лег ко мне в постель совсем без одежды.

– Варвара, нам нужно поговорить! – и поводит голыми плечами.

Я возмущенно смотрю на то, что обтягивает ткань боксеров, и радуюсь, что конкретно сейчас Тиль занята зайцем.

– Определенно не прямо сейчас! – указываю я взглядом на внушительную выпуклость.

У него даже кулаки сжимаются.

– После завтрака у меня! – повернувшись ко мне и детям тылом, рявкает Воронцов и исчезает за смежной дверью.

Нам точно нужно поговорить. С этим я совершенно согласна.

Мне нужны объяснения.

И гарантии, что это больше не повторится.

Или нам не по пути.

Однако, когда я наконец выпроваживаю детей и привожу себя в порядок, весь мой боевой задор улетучивается. Я уже не такая смелая, он же…

Видел меня голой!

Щупает с самой первой встречи. Безнаказанно! Он неизвестно, что он видел ночью. И это его «зря сдерживался» меня совершенно не успокаивает, потому что со сдержанностью у Воронцова суровый напряг, и что он понимает под этим словом, одному богу известно.

Представив, как Виктор ночью пришел ко мне, я снова краснею. А при воспоминании о его взгляде, когда он стаскивал с меня простынь, приходит совершенно однозначное волнение. В животе холодеет, а потом сжимается. Колени слабеют, и, не доверяя им, я плюхаюсь на кровать, хотя уже собираюсь идти на завтрак.

Все-таки он слишком мужчина.

Это никак не меняет моего решения не сдаваться и после сегодняшнего грядущего разговора поставить вопрос ребром, но внезапно я понимаю, что мне жаль, что Воронцов такой как есть.

И неожиданно на него за это злюсь.

Ну вот только я изменила свое мнение о нем в лучшую сторону, как он опять все испортил. И это только говорит о том, что первое впечатление о нем было верным.

Мне Виктор не подходит ни для чего. Это понимаю я, это понимает он.

И все равно прет напролом.

Удачно накрутив себя, я перестаю смущаться идиотской ситуации, но, увы, ненадолго.

За завтраком Виктор, словно испытывая мое терпение, постоянно провоцирует меня, говоря двусмысленности и странные комплименты. Похоже, он тоже не в духе. Утренний облом доставил ему физический дискомфорт и нанес удар по самолюбию, но это уже слишком. К тому моменту, как завтрак заканчивается, я снова киплю.

– Варвара, у нас с вами остался незавершенный разговор, – напоминает Воронцов, отставляя чашку. – Екатерина, присмотрите за детьми…

– А ты опять с Варей спать будешь? – уточняет Эстель, и я готова провалиться сквозь землю. Екатерина закашливается и прячет лицо за салфеткой.

– Я бы с удовольствием, Тиль, – серьезно отвечает Воронцов.

– Виктор Андреевич! – хватаю я ртом воздух.

– Через десять минут жду тебя в кабинете.

Я смотрю ему вслед, и мне страшно идти. От утреннего Воронцова будто кругами расходится агрессивная энергия… и немного возбуждающая. Может, смыться прямо сейчас?

Нет. Бояться нечего. Мы взрослые люди. Договоримся.

Но, кажется, я ошибаюсь, потому что, выходя, Виктор бросает:

– Я вчера не успел вручить подарок тебе. Надо примерить.

Глава 26

Через десять минут я стою на пороге спальни Воронцова.

Не зная, что от него ожидать, я не тороплюсь закрывать дверь и проходить глубже.

Сердитый Виктор стоит спиной к окну в ореоле падающего света, смотрит прямо на меня и выглядит очень внушительно.

Крупный мальчик.

– Ну что же ты, Варвара, проходи, – рокочет он.

В голосе его усиливается сиплая хрипотца.

– Я бы предпочла поговорить в другом месте. Я знаю, у вас здесь есть кабинет, – намекаю я.

– У меня много чего есть, – ворчит Виктор. – Чем же тебя не устраивает моя спальня?

Я слышу в его словах подтекст. Все утро Воронцов изгаляется в двусмысленностях, с удовольствием наблюдая, как я реагирую. Я пытаюсь заставить себя не обращать внимания, чтобы не развлекать его своим смущением, но у меня ничего не выходит.

– Я считаю это место неподходящим, – упираюсь я.

– Тронь, – произносит Виктор с нажимом, но уголки его губ трогает улыбка, Воронцова все еще веселит моя фамилия. – Поверь мне, любое место кажется мне подходящим для того, что находишь неподходящим ты. И локация значения не имеет. Кровать рядом или письменный стол.

Он тянется к стеллажу и, подхватив с него мяч-антистресс, начинает мять его длинными сильными пальцами, пристально глядя на меня.

Закрытое вязаное платье под горло внезапно кажется мне чересчур облегающим.

Я чувствую, как краска медленно заливает шею и лицо.

Виктор, похоже, что-то сломал во мне или испортил, потому что абсолютно все, что он говорит или делает, видится мне очень неприличным.

Вот и сейчас я вспоминаю, как его руки сжимали мою грудь сегодня утром, и как это было приятно.

– Виктор Андреевич… – нахожу в себе силы возразить, но меня не особо хотят слушать.

– Варвара, не трать мое время, – высекает он. – Если ты не готова подкрепить делом фантазии, которые у меня возникнут в кабинете, то смысла идти туда нет. Ты же не боишься меня?

Насмешливый взгляд снова оглаживает мои изгибы.

Воронцов чертовски прав. Я боюсь. Но только не его самого, а того, как он на меня действует. Мне в самом деле пора заняться личной жизнью. Не хотелось бы из-за буйства гормонов связаться не с тем человеком.

– Ночью у меня был такой соблазн, Варя, – тон Виктора становится ниже, – и я смог сдержаться, правда, теперь об этом жалею. Когда ты прижималась ко мне, забрасывала на меня ногу, обнимала за шею… Лучше б я послушал, как ты стонешь.

Гадский Воронцов не убавляет громкость, вещая все это без всякой оглядки, а на лестнице уже слышны голоса Тиль и Тима. Им такое слушать не стоит. Я вынуждена зайти в спальню и прикрыть за собой дверь.

– Вот об этом мы с вами и должны поговорить, – поджимаю я губы. – Что вы забыли у меня в комнате?

– Ты кричала, – пожимает Виктор плечами. – Я честно постучал в дверь. Стукнул пару раз, но ты не реагировала. Я не хотел, чтобы дети испугались, и вошел тебя разбудить.

– И почему не разбудили?

– Разбудил, но, видимо, не до конца. Думал предложить тебе аспирин, ты была совсем горячая. И в жару несла какой-то бред. Но ты успокоилась, и я оставил попытки дать тебе лекарство.

– Но не ушли, – в моем голосе звенит обвинение.

Воронцов откладывает свой мячик и надвигается на меня.

– Варя, ты сняла футболку, отпихнула простынь и предложила мне лечь рядом. Как ты думаешь, – вкрадчиво уточняет Виктор, – мог ли я уйти?

– Но вы же сами признаете, что поняли, что я не отдаю отчет в своих действиях! – я поражена тем, как у него все просто.

– И поэтому я не воспользовался твоим состоянием. Но, черт побери, Варвара ты мне должна. Я всю ночь не мог сомкнуть глаз. Твое тело в лунном свете, эти волосы, разметавшиеся по шелку… Какого цвета соски, Варя? Этот вопрос не давал мне покоя до рассвета. Розовые?

Меня почти колотит, от Воронцова словно идут электрические разряды, моя кожа горит, дыхание дается с трудом, но ноги будто прирастают к полу.

Виктор вытаскивает из пучка длинную шпильку, и коса, размотавшись падает мне на плечо.

– Я тебя держал в руках, трогал, видел, вдыхал твой запах, и знаешь, что? – он поднимает бровь. Глаза его темнеют.

– Что? – слабым голосом спрашиваю я, ошарашенная силой желания в его голосе.

Наклонившись ко мне, он обволакивает меня ароматом парфюма и кофе. Будоражащий шепот над ухом доводит меня почти до обморока.

– Что подарок я выбрал для тебя очень подходящий.

На плечи ложатся широкие ладони, и, мягко развернув чуть влево, Виктор подводит меня к постели, на которой лежит огромная глянцевая коробка, перевязанная персиковым бантом.

Поглощенная Воронцовым, который затмевает в любом помещении все вокруг, я ее не заметила, а теперь сделать вид, что ее нет, не получается.

– Мне не нужны от вас никакие подарки, – облизнув губы, выдавливаю я, не отрывая взгляда от банта.

Не нужны – это правда, но любопытство и предвкушение от этого никуда не исчезают.

– Даже не хочешь посмотреть, что там? – искушает Виктор, поглаживая мои лопатки.

Помявшись, я тяну за ленту, и сердечко начинает колотиться.

Что там? Мне тоже купили плюшевую игрушку, только большую?

Но когда я поднимаю крышку коробки и сдвигаю белоснежную шуршащую оберточную бумагу, я обмираю.

Глава 27

Песец. В смысле, соболь.

Дрогнувшими пальцами я провожу по шикарному меху.

– Посмотри, – хрипло приказывает Воронцов и подцепляет великолепие, развернувшееся во всей красе.

Это шубка. Роскошная вещь, которую я бы не смогла себе позволить.

Я остолбенело разглядываю на целое состояние в его руках, и, не дождавшись от меня реакции, Виктор накидывает мне его на плечи.

Первая дурацкая мысль – легкое, вовсе не такое, как моя искусственная шуба, тяжелая и с жесткими швами. Я ее почти и не ношу, предпочитая пуховик, который Тимошка регулярно загваздывает то ботиночками, то испачканными в зимней жиже игрушками.

Робко провожу кончиками пальцам по шелковистому меху.

Это… я даже боюсь представить, сколько это стоит. Шубка вобрала в себя аромат пропитанной вербеной оберточной бумаги и пахнет чужой дорогой жизнью.

Это просто не может быть мне подарком.

Слишком дорого.

За эти деньги можно купить машину… Я так думаю. Не уверена.

– Это комплект, – вырывает меня из транса Воронцов, и я против воли бросаю взгляд на дно коробки, где на дне лежит еще что-то.

Как под гипнозом достаю оставшееся, и сердце ухает.

Шелковое белье цвета слоновой кости. Не сказала бы, что развратное, скорее наоборот, в стиле «старых денег». Короткие свободные шортики с разрезами по бокам и топ на ажурных бретелях.

Комплект?

И тут до меня доходит…

Расширенными глазами смотрю на Воронцова, который просто пожирает меня взглядом.

– Я очень хочу увидеть все это на тебе. И снять собственноручно. Хотя мех для начала можно оставить…

Белье выпадает у меня из рук.

Это еще более непристойно, чем то, что вытворял Воронцов сегодня утром.

Как назло, воображение подкидывает мне картины того, как мы сплетаемся на соболиной шкуре.

Дьявол! Он чистый дьявол!

– Это неприемлемо, – снимаю я шубу и сую Виктору обратно. – Слишком дорого, не говоря уже о том, что подарки мне в принципе не нужны.

Глаза Воронцова гневно сужаются.

– Здесь я решаю, что слишком, а что нет. А что до тебя, я считаю, что ты достойна подарков. Только посмей не принять.

Виктор стремительно проходит через комнату, открывает дверь в мою спальню и бросает шубу мне на постель.

– Посмею, – говорю ему в лицо, когда он возвращается. Сил мне придает обида, что я действительно не могу принять такой подарок. – Иначе я буду обязана вам.

– Да? – приподнимает Виктор бровь. – Если так на это смотришь, я не в накладе.

– Хотите меня купить?

А вот теперь я, кажется, сильно его разозлила.

Молниеносным движением он притягивает меня за талию к себе, и я впаиваюсь в его тело, совпадая с ним, как две половинки одного целого.

– Купить? – потемневшие глаза не предвещают мне ничего хорошего. Воронцов приподнимает двумя пальцами мое лицо за подбородок. – Не врешь ли ты себе, Варя? – и наклонившись произносит на ухо голосом, от которого меня бьет током. – Ты меня хочешь.

– Отпустите! – я делаю попытку вырваться, но Виктор другой рукой фиксирует меня за ягодицу.

– Отпущу, – злится он, но не торопится исполнить обещанное. Более того, ладонь на моей попке ведет себя чересчур своевольно. – Только кое-что покажу для начала.

Хочу возмутиться, но Воронцов целует меня в шею.

Сдвигая ворот платья, он прокладывает дорожку горячими губами, отнимает обжигающим дыханием мою решимость. Внутри все сладко обмирает.

Перемежаю поцелуи со словами, Виктор припечатывает:

– Не боишься пожалеть? Ты же уже таешь, ты меня хочешь. Я это чувствую. Я это представляю.

Он крепче сжимает мою ягодицу, и мое волнение растет. Слова протеста застревают в горле. Вторая рука присоединяется к первой. Моя пятая точка в ловушке. Надежно.

Воронцов прижимает меня к своему паху, где для меня уже приготовлен возбужденный член. Руки, которыми я пытаюсь отодвинуть Виктора, слабеют, не слушаются меня.

Да и ноги тоже.

Не выпуская из стальных, таких жадных объятий он подталкивает меня куда-то, а когда я понимаю, что что-то не так, впивается в губы поцелуем, подавляя мое восстание на корню.

Через минуту он роняет меня постель в моей спальне.

Прямо на соболиную шубу.

Его ладонь печет мою кожу даже сквозь ткань платья, а его руки уже, кажется, везде.

Одна, собрав подол в гармошку, хозяйничает под ним, а другая сжимает грудь. Мужское колено вольготно устраивается между моих бедер, губы заглушают стоны не то негодования, не то удовольствия.

Я снова близка к тому, чтобы потерять голову, но Воронцов внезапно останавливается. Я отражаюсь в его расширенных зрачках.

Гнев и вожделение я вижу в его глазах.

Он поднимается, оставляя меня распростертую на мехах.

Очевидно, это дается ему непросто. Грудь ходит ходуном, скулы побледнели, ширинка топорщится, кулаки сжаты.

– А теперь мне пора поработать, а тебе подумать. Дорогая.

Внутри меня еще тлеют угли, раскаленные его жаром, и у меня нет слов. Как он посмел? Он же… Почти меня соблазнил! Я ужасна! Становится невыносимо стыдно за свою женскую слабость.

– Я сегодня же уезжаю, – выдавливаю я в спину уходящему Воронцову.

Он оборачивается.

– С какой стати? У нас договор на неделю.

– Но вы уже приехали… – боже, это звучит жалко, и с каждым моим словом во взгляде Виктора все сильнее разгорается огонь.

– Это не имеет никакого отношения к сути договора. Неделя здесь и работа аудитора взамен.

Я не понимаю, почему он сейчас так доволен.

– Тогда не прикасайтесь ко мне! – приподнимаюсь я, осознав, что поза моя более чем неприлична.

– Еще чего. Я всегда делаю то, что считаю нужным. И… – тут Виктор поясняет, отчего у него такое довольное лицо, – я вижу, что поступаю правильно. Если бы у меня не было шансов оказаться в тебе, ты бы не пыталась смыться.

– Мерзавец! – вырывается у меня.

Воронцов только смеется.

Прежде, чем скрыться за дверью, он снова оглядывает меня плотоядно и бросает напоследок:

– Они розовые. И если потрогать, очень твердые и… длинные.