Текст книги "Отказ не принимается (СИ)"

Автор книги: Саша Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава 48

У меня даже рот приоткрывается от такой наглости.

Я, видимо, слабо представляю себе насколько отодвинуты границы реальности у Воронцова.

– Не представляю, зачем бы мне слушать про какую-то там Ирину? Да еще и расплачиваться за это непонятно чем! Мне это вовсе ни к чему.

– Ой ли? – посмеивается Виктор и смотрит на меня так, будто знает обо мне что-то, о чем я сама не в курсе.

– Именно!

– Соглашайся, Варвара, – продолжает искушать он.

Воронцов с ума сошел? Хочет рассказать про свою новую любовницу, женщине, с которой переспал несколько дней назад? Он серьезно думает, что это хорошая идея?

– Для затравки скажу, что между мной и Ириной только платонические отношения, хоть и очень бурные, – словно читая мои мысли, подливает масла в огонь Виктор.

Платонические, но бурные? Это как? Секс по телефону? Или того хуже – романтическая влюбленность, когда только за ручки держатся?

Я окидываю Воронцова недоверчивым взглядом.

Ну нет.

Он на такое не способен.

Виктор с первой встречи сразу тянется ухватить за грудь.

Любопытство начинает нездорово чесаться. Я успешно с ним борюсь, пока Воронцов не делает очередную подначку:

– У меня будет очень приличное желание, Тронь. Даже тебе нечего будет мне предъявить. Соглашайся.

Ну, может, я и имею право знать, что за женщина мне угрожает…

Уловив мои сомнения, Воронцов не дожидается моего согласия и начинает рассказ.

– Ирина – моя бывшая теща, – огорошивает меня он.

– Бывшая теща? – недоуменно переспрашиваю я, не очень понимая, зачем бы ей мне угрожать.

– Да. Уверен, что Екатерина не удержалась и рассказала тебе историю краха моего брака.

Я неопределенно повожу плечом. И врать не хочется, и Екатерину сдавать тоже.

– Так вот, – продолжает Виктор, – бракоразводный процесс у нас с бывшей женой был нелегкий. Затяжной, со всем вытекающим дерьмом. Эстель осталась со мной за нехилые отступные, но видеться с дочерью я Гале не запрещал никогда. И ее бабушке тоже. Ирина этим воспользовалась для того, чтобы подставить меня и шантажировать. Выставила мне условие: или они отсудят ребенка и лишат меня родительских прав, или я повышу, скажем так, содержание Гали. Ее потенциальный новый муж почему-то не спешит удовлетворять хотелки будущей супруги в тех объемах, что она привыкла.

– Разве это так легко – лишить родительских прав? – с замиранием сердца спрашиваю я. Ведь мама – даже не родитель, она опекун Тимошки…

– Смотря кто и с какой целью действует. У меня достаточно бабок, и я откупился... А на Галю… нашел управу. Сама она ко мне больше не полезет. Это уж точно. Хотя Тиль могла бы и навестить.

– Почему? – у меня в голове не укладывается, как мать может не пытаться вернуть ребенка. Хотя я не понимаю, и как мать не пытается увидеться с дочерью…

Лицо Воронцова искажает гримаса. Ему, очевидно, не очень приятно рассказывать, но он честно соблюдает договоренность, видимо, рассчитывая и на мою честность в этом вопросе.

– Галя во время развода сделала аборт. Тогда она уже встречалась со своим женихом, не стала дожидаться окончания процесса, завела роман и съехалась с этим плешивым. Вишенкой на торте было то, что ребенок был от моего брата. Он разбился, и Галя, осознав, что повесить ребенка на нового мужика не получится, избавилась от беременности. Вот этого я ей простить не могу. Если бы я знал… Я бы забрал ребенка.

– Это ее право – рожать или нет, – вступилась я.

– Да, но она бы родила и оставила ребенка Сереге, чтобы кормиться еще и от него. Галя сама так сказала. А ее Эвре отцом по срокам быть никак не мог бы. И она сделала выбор. И он на ее совести. А Ирине пока еще разрешено приезжать на день к Тиль раз в месяц, и она все не оставляет попыток выбить из меня еще немного деньжат. Галя подписала соглашение, по которому обязуется не претендовать на дочь кроме оговоренного. А теща хочет отвоевать себе опекунство. И с этой целью периодически подсылает ко мне шлюх. Чего они только не устраивали. За одну из них я тебя и принял на турбазе. Но все. Ирина допрыгалась. Перешла все границы. Я перекрою ей кислород.

О господи…

Со слов Екатерины я не понимала, насколько все плохо. Но ведь и она вряд ли знает все детали. Не думаю, что Виктор перед всеми трясет грязным нижним бельем своей семьи. Теперь понятны слова Егора о том, что у Воронцова свои скелеты в шкафу.

А еще мне становится не по себе.

Виктор готов был воспитывать ребенка брата. Ну а что… Денег достаточно, не последний кусок хлеба делят… Во что бы то ни стало нужно скрыть, что Тимка – его племянник.

Я бы не возражала против участия Воронцова в воспитании Тимошки, но я почти уверена, что он просто его отберет. Сам же говорит. Бабок много. Откупится ото всех.

Как назло, Тимка возвращается на кухню, преданно заглядывая в глаза и сжимая в кулаке стегозавра.

Теперь с каждым разом я все отчетливее вижу, как они похожи с Виктором. Пожалуй, даже сильнее, чем с Сергеем.

– Мам, я все убрал. Поехали, – велит ребенок.

И этот уже нахватался. Приказывает.

– Тим, нам надо в поликлинику, – растаптываю я надежды детеныша. – Начинай одеваться, я сейчас провожу Виктора Андреевича и приду помогать.

– Варя, – вкрадчиво вклинивается Вороцов, – а не хочешь услышать мое желание?

Глава 49

– Мало ли кто чего хочет… – смущенно бормочу я, потому что мне совсем не верится в невинность Воронцовских желаний.

Да он с самой первой встречи хотел от меня только одного.

И как это ни прискорбно, получил.

– Я же сказал. Ничего такого, – продолжает давить Виктор в своей привычной манере, и этим снова выводит меня из себя. Я ему, что, рабыня?

Как назло, смотрит он на меня совсем нескромно, и я под ними вспыхиваю, неожиданно вспомнив, как он ласкал меня языком. Я вспыхиваю и от его понимающего взгляда злюсь еще больше.

– Тогда что мешало вам просто попросить? – сердито и недоверчиво глядя на него, интересуюсь я.

– Попросить? – недоуменно переспрашивает Воронцов.

Кажется, я его шокировала.

– Да, – елейно отвечаю я. – Нормальные люди так делают. Не требуют, не выдвигают условия, а просят.

Кадык нервно дергается.

– Я… – запинается Виктор, – прошу тебя провести завтрашний день с Тиль.

– Зачем? – не спешу я доверять этому наглому типу. Знаем уже, проходили. Я, может, и не самая рассудительная женщина на свете, но на своих ошибках учусь прекрасно.

– Она стала неуправляемая…

Устремляю на Воронцова скептический взгляд:

– Эстель не станет покладистой, если ей все время потакать, – складываю я руки на груди. Говорю я уверенно, но сердечко трепыхается. Ничего не могу с собой поделать, и за девочку я переживаю. С таким-то окружением будешь тут неуправляемой.

– Ее взвинтила Ирина, – кривится он.

– Виктор Андреевич… – начинаю и замечаю, что один мелкий греет уши. Кто его знает, что они понимают в этом возрасте. – Тим, марш в комнату одеваться!

Убедившись, что ребенок ушел, я продолжаю:

– Виктор Андреевич, – вижу, как Воронцов кривится, когда я обращаюсь к нему официально, – вам надо самому искать общий язык с дочерью. Я же не могу к ней приезжать после каждого визита вашей тещи.

Идеальные брови взлетают:

– Бывшей тещи, – поправляет он. – Почему не можешь? И, Варя, я для тебя все еще Виктор Андреевич?

– Да, все еще. И не думаю, что что-то изменится.

Моим ответом явно недовольны. Меня сверлят глазами чайного цвета, но я не поддаюсь.

– Зря, Варя. Зря ты так думаешь, – припечатывает он, но я не успеваю возразить, как Виктор меняет тему: – Ирина больше наедине с Тиль не останется. Хватит с меня сраной демократии, – в этот момент я радуюсь, что отправила Тимошку в комнату, «сраная демократия» ему бы пришлась по душе, как пить дать. – Варя, попробуй с ней поговорить. Тиль не расчесывается, отказывается чистить зубы, бракует одежду. Психует, и из нее слова нормального не вытащишь…

– М-да, – вздыхаю я, припомнив особенно яркие моменты общения с Воронцовым, особенно, когда он болел. – Родственность на лицо.

Это самое родственное лицо вытягивается, но контраргумента не находит и поэтому буркает:

– Мы это потом обязательно обсудим.

И сидит такой суровый и нахохленный на моей кухне. Зато сосиски все съел.

Пятерка ему. Так бы и треснула.

Я злюсь на него за его беспардонность и на себя, за мягкотелость, потому что стоит ему надавить еще чуть-чуть, и я соглашусь. А между тем, я чувствую какую-то недоговоренность.

– Виктор Андреевич, – снова наступаю я на Воронцовскую мозоль, – думаю, Екатерина справится лучше. Она дольше знает Эстель, девочка ей доверяет, а мы с ней знакомы без году неделя. В прямом смысле этого слова.

– Да, но на всех рисунках сейчас у нее ты, – Виктор достает телефон, что-то тыкает там и показывает мне.

На экране фото альбомного листа, где цветными карандашами нарисованы четверо: большая синяя и слегонца прямоугольная фигура – это, видимо, Воронцов. Двое детей – одна маленькая фигурка заканчивается юбкой-треугольником, а другая штанами в виде трапеции. Очень геометричный рисунок, да. А вот в среднем розовом персонаже можно узнать меня только по толстому полену, растущему из головы. Похоже, это моя коса.

Красота, глаз не отвесть.

Тимошка рисует настолько же художественно.

– Она говорит, что ты обещала нарисовать ей бумажную куклу, – прессует Воронцов, вышедший из роли просителя и вернувшийся в естественный образ хозяина жизни.

– Купите ей бумажную куклу. В Роспечати.

– Вар-р-ря, – рокочет нахмурившийся Виктор.

– Что Варя? – вздыхаю я. – У меня есть свой собственный ребенок, которому нужно внимание. Сами разбирайтесь, – скрепя сердце отказываюсь я. – Екатерина вам в помощь.

– Екатерины завтра не будет, – прокалывается Воронцов. – Зато будет много народа.

Таращусь на него.

– Не поняла…

– У меня завтра гости, – кратко поясняет Виктор. – Своеобразный прием. Только попроще.

Хм. Прием, но попроще. Зная масштабы Воронцова, я не удивллюсь, если там будет великосветский раут. На празднике для взрослых ей делать точно нечего.

Помявшись, я предлагаю:

– Ну, если Екатерины не будет… Вы можете привезти Тиль ко мне, я с ней побуду. Они с Тимошкой поиграют.

– Я считаю, надо поступить по-другому, – не соглашается Виктор. – Ты приедешь к нам.

– Я должна оставить Тимку из-за Тиль? – у меня глаза распахиваются на всю ширину, сейчас кому-то точно прилетит.

– Нет, возьми его с собой. Там будут развлечения для детей.

– Тогда зачем там я, – не понимаю. Если будут развлечения, то дополнительная нянька не нужна. Эстель все-таки не младенец. Ей скоро в школу.

– Ты нужна будешь мне.

Я теряюсь окончательно. Ему что официантка нужна?

– В каком качестве?

Воронцов поднимается с табуретки, окончательно заполняя всю мою кухню.

– В качестве моей спутницы.

Глава 50

– Да вы с ума сошли! – вырывается у меня. – Какой ещё спутницей?

Возмущенно вытаращив глаза на Воронцова, жду, что он скажет, что пошутил, но я забыла, что он псих.

Виктор только прикидывается здравомыслящим человеком. На самом же деле, он красивый и избалованный вседозволенностью манипулятор.

Тиль приплёл, а сам ощупывает меня взглядом, старательно воскрешая в моей памяти все непристойные моменты, происходившие между нами.

– Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что прошу.

Просит он…

– Не похоже, – качаю я головой. – Это бред, и вы прекрасно понимаете, что я откажусь.

– Не понимаю, – Воронцов делает невинные глаза. – Я серьёзно не понимаю, почему ты не можешь приезжать к Тиль. Почему тебе нужно отказываться от приёма, – двигается он на меня, хотя это громко сказано.

В шести с половиной квадратных метрах, заставленных плитой и кухонным гарнитуром, речь о погоне не идёт. Полшага, и я прижата к подоконнику массивной фигурой.

– Посмотри на меня, Варя, – требует Виктор, но я упорно прячу глаза и разглядываю магнитики на холодильнике, потому что близость Воронцова вызывает у меня опасное волнение. – Варя, – двумя пальцами он приподнимает моё лицо за подбородок. – Я не понимаю, почему ты так упорно отказываешься от меня.

И голос такой низкий, пробирающий меня насквозь.

Ищет ко мне ключики, гад.

– Виктор Андреевич, – я нахожу в себе силы к сопротивлению, ведь сейчас главное – не дать ему понять, что на меня действуют его приемчики. – Оставьте эти игры. Мне нечего делать на этом вашем приёме. Думаю, вы прекрасно справитесь и без спутницы или подберёте для этого подходящую кандидатуру. В конце концов, мы обсуждали няню для Тиль, а не для вас. Я совершенно не собираюсь становиться развлечением ни для вас, ни для ваших гостей… И перестаньте распускать руки! – я замечаю, что кто-то во всю наглаживает мне талию.

– Не могу, – абсолютно невозмутимо отвечает Воронцов. – Ведьма ты.

– Прокляну! – в сердцах обещаю я, пытаясь избежать настойчивых рук.

Почувствовав, что я сейчас пошлю его далеко и надолго вместе с его приёмами, руками, голосом и ресницами, Виктор меняет тактику:

– Варя, мне правда, нужна помощь с Тиль, – проникновенно заглядывает он мне в глаза. – Я бы отменил вечеринку нахрен, но некоторые гости приезжают из Москвы, и уже Позднова во все переносить.

Час от часу не легче.

Шишки из Москвы.

– К тому же, для детей наняты аниматоры, фокусники, какая-то херота будет вроде шоу песка… Тимошке понравится, – заверяет меня Воронцов.

– А вот мне гарантированно нет. С меня вашей тещи и по телефону достаточно.

– Бывшей тещи! – сердито повышает голос он. – Ее не будет.

Я прищуриваюсь:

– А обручалку вы все равно носите…

– Это чтобы бабы не липли, – ворчит он, но руку с кольцом убирает с моей талии и засовывает в карман.

– И как? Помогает? – сладко спрашиваю я.

– Тронь, ты придираешься!

– Я? – изумительно просто. – Вы носите обручальное кольцо, а меня представить собираетесь спутницей? Это вы меня так за кого выдавать собираетесь? За неразборчивую любовницу?

– Я сниму кольцо, если дело только в этом.

Это какой-то кошмар. На каждое мое возражение у него есть ответ. И что я его слушаю? Он явно настроен меня дожать!

– Виктор Андреевич, – пристально смотрю на него я, – скажите честно, зачем вам это надо?

– Я, что, идиот, выкладывать карты на стол? – удивляется Воронцов. – Ты меня сразу убьёшь.

– То есть вы что-то задумали, и мне это не понравится, – складываю я руки на груди. – Идите-ка вы, Виктор Андреевич, на работу или куда там. Мне пора в поликлинику, а вам в ваши грезы.

– Варвара, отказ не принимается. Я же тебе исповедался. Да и Тимку не стоит разочаровывать. Подумай как следует и соглашайся. Я вечером позвоню.

От Воронцовской непробиваемости закатываю глаза, но если я думаю, что на этом он наконец оставит меня в покое и уйдет, то я жестоко ошибаюсь.

Виктор уверенно обхватывает ладонями мое лицо и, не позволяя отстраниться, целует. Сначала агрессивно, подавляя мой протест, а сломив его нежно, будто обещая что-то. И улегшаяся было волна смятения снова накрывает меня с головой. Особенно, когда я чувствую вжимающийся мне в живот недвусмысленно окрепший интерес.

– Мам, лямки! – ябедничает деть с порога кухни.

И я отпихиваю Воронцова, который хоть и поддается, но смотрит на меня чересчур многообещающе.

– Тебя никто не обидит, – говорит он напоследок, натягивая куртку.

Никто, кроме тебя.

Так я думаю, закрывая за Виктором дверь.

Не пойду я ни на какой прием. Я это твердо решаю, пока возвращаю на место непослушные бретели Тимкиного комбинезона, и потом спохватываюсь проверить, что он надел под него. Оказывается, ничего. Ни колготок, ни носок. Зато в кармане динозавр.

Запаковывая ребенка поновой, я мучительно размышляю, что же за план был у Воронцова, для которого я должна появиться у него на вечеринке. Женское любопытство все-таки неистребимо.

Но то ли я так плохо знаю Виктора, то ли он меня окончательно испортил, мне в голову не приходит ничего кроме секса…

Вот он обломился бы. У меня с сегодняшнего дня должны быть женские.

Кстати, странно, что до сих пор организм не дает о себе знать. Это все нервы, ну и переход в категорию женщин, наверно.

Не может же быть, чтобы это было… что я… Да нет. Просто нервы. Все случилось меньше недели назад. А у сестры, помнится, задержка вообще началась на втором месяце.

Но из-за этих мыслей на душе становится неспокойно. И я обещаю себе, что обязательно сдам кровь. Это ведь намного надежнее, чем обычные аптечные тесты. Именно из-за их ложных показаний Маша в свое время проморгала беременность.

Впрочем, это так. На всякий случай.

Виктор в меня не кончал, а потом использовал презерватив.

Все обойдется.

А чтобы дальше обходилось, нужно не допускать даже ситуацию, при которой у Воронцова появится возможность создать рисковое событие.

Так что никаких приемов, никаких поездок к Тиль.

Настроение немного приподнимается и становится еще лучше, когда педиатр выдает нам желанную справку, что мой Тимошка здоров, и мы можем возвращаться в сад.

На радостях по дороге домой даже заглядываю в кондитерскую за пончиками.

Увы, возле самого подъезда мне приходится напрячься.

Я узнаю его сразу. Того самого первого курьера, который не похож на курьера. Именно он привозил перчатки от Воронцова.

Товарищ по-прежнему не похож на почтальона.

– Варвара? – заметив меня, подает он голос. – Я от Виктора Андреевича.

Я не спишу вступать в беседу, только внимательно разглядываю посыльного.

– Не могли бы вы открыть дверь, у меня для вас есть кое-что, но лучше будет если я сам занесу.

– Мне ничего не надо, – отбояриваюсь я.

– Вы же не хотите, чтобы меня уволили? – поднимает он брови, и я сдаюсь.

Прижимаю ключ-брелок к детектору домофона, а курьер в дорогой дубленке вытаскивает с заднего сидения джипа большую серебристую коробку. Она узкая, длинная и перевязана розовым бантом.

Дежавю.

Поднявшись вместе со мной, парень оставляет коробку и испаряется, а я пишу Воронцову: «Мне не нужны ваши подарки!».

Через несколько напряженных минут приходит ответ: «Ты, видимо, еще не открывала, да? Я позвоню тебе попозже».

Отбрасываю телефон и хмуро разглядываю блестящую упаковку. Что ж там такое, что Виктор так в себе уверен. И как я ни объясняю себе, что мне не интересно, как ни отвлекаю себя домашними делами, накормив Тимку, я возвращаюсь к коробке.

Сама не понимаю, как это происходит, но я тяну за атласный бант.

Глава 51

С замиранием сердца откидываю глянцевую крышку и застреваю взглядом на лежащей на папиросной бумаге веточку оранжерейной лаванды. Она такая изящная, хрупкая и трогательная, как напоминание о лете, что руки подрагивают, когда я достаю ее, чтобы не сломалась. Лаванда тонко пахнет, и в голове роятся мысли: ее же не обязательно возвращать?

Отложив эту прелесть в сторону, я с шуршанием сдвигаю бумагу и возвращаюсь взглядом к содержимому коробки.

И обомлеваю.

Девичий чистый восторг заполняет душу.

Нежно-голубой плотный шелк как раз под цвет моих глаз.

Платье.

Глажу его кончиками пальцев и не решаюсь вынуть, чтобы рассмотреть. От него за версту пахнет роскошью, изнеженностью, ковровыми дорожками, лимузинами и дорогим шампанским.

Не выдержав, я сбегаю из спальни, но снова и снова возвращаюсь. Так рядом с платьем и застает меня вернувшаяся с работы пораньше мама.

– Варя! – ахает она. – Какая красота! Откуда это?

Я в панике. Что ей рассказать? Врать ненавижу, поэтому перчатки я ей просто не показывала.

– Меня пригласили на одно мероприятия, – пряча глаза, тщательно подбираю слова. – И вот предложили надеть…

Мама в таком восторге, что пока допрос не начинает. А ведь некоторые вопросы будут очень неудобными…

– И как? Хорошо село?

– Я не мерила. Не собираюсь туда идти.

Мама переводит внимательный взгляд с платья на меня.

– Ну, идти или нет – дело твое, конечно. Но я требую примерки! – она решительно достает великолепие и подол струится до самого пола. Видя мои колебания, мама настаивает: – Давай, порадуй мое сердце. А то все в джинсах, пуховиках, с дулей…

Ее голос звучит так уверенно, что я поддаюсь.

Уговаривая себя, что оно ведь может мне не подойти. Это все же не шуба…

Сглотнув, я примеряю подарок Воронцова.

Увы, платье садится почти идеально. Разве что бюстгальтер лишний и нужен каблук.

Я на цыпочках иду в прихожую к большому зеркалу.

От собственного отражения перехватывает дыхание. Я почти принцесса.

Тимошка, выбежавший из своей комнаты, застывает и только молча блестит на меня глазами:

– Какая Варя у нас красавица, правда? – хитро спрашивает его мама.

Тимка медленно кивает, но не подходит. Он явно робеет, и я понимаю, что ко мне такой он совсем не привык, я чужая для него, и бросаюсь его обнимать, целую в вихры на макушке.

Засмущавшись от столь явных нежностей, он сбегает к себе, а я снимаю платье и перевоплощаюсь обратно в золушку. Старательно укладывая наряд в коробку, я обнаруживаю, что там на дне опять нижнее белье – крошечные трусики из невесомого кружева, а еще флакон духов.

Уже готовлюсь сморщить нос, ожидая увидеть там пафосный и совершенно мне неподходящий бренд, но это оказывается «Серебряный мускус» от Насамото.

У меня были такие. Я пищала от восторга. Мне мама дарила. Тогда Маша еще была жива.

Но их вроде сняли с производства…

Воронцов действует с размахом.

Это все слишком.

Слишком дорого. Слишком ранит.

Даже жаль, что я не из тех женщин, что умеют принимать дорогие подарки и при этом не чувствовать себя обязанными.

Мамино терпение кончается после ужина.

– И что это за мероприятие? Платье стоит если не целое состояние, то близко к тому? – в глазах ее горит интерес.

Пожимаю плечами:

– Прием у того, за чьей дочерью я присматривала.

Обтекаемые фразы вряд ли обманывают маму, но она не давит, уважая мое право на личную жизнь, но любопытства это не отменяет, и вопросы не иссякают:

– И почему ты не хочешь пойти?

– Мне нечего там делать, да и не умею я вести себя в таком обществе.

Мама хмурится:

– Не замечала, что ты вытираешь руки о скатерть и пьешь чай из рюмки, – не отстает она.

– Мам. Это все… ну не настоящее… – я не знаю, как ей объяснить, не вдаваясь в подробности.

Она разливает чай по чашкам и как-то очень сурово говорит:

– Доча, а что настоящее-то? Когда ты у меня стала такая осторожная, как вахтерша-пенсионерка? Тебе двадцати пяти нет, а вся твоя жизнь только вокруг Тимошки. Но ведь он уже не младенец. Ты же хотела устроить личную жизнь…

– Это вряд ли подходящий вариант, – поджимаю я губы.

– Почему ты так решила?

– Это точно не навсегда.

Мама всплескивает руками:

– А что навсегда? Посмотри на меня. Я вдова. Какие в жизни могут быть гарантии? Ну и что не навсегда, Варя! Зато будет, что вспомнить.

– Как Маше? – вскидываюсь я.

И осекаюсь.

Но мама, тяжело вздохнув, пытается что-то мне донести:

– А что случилось-то? Тимка? Разве плохо вышло? А то, что с Машей произошло… Так это ведь в любой самой полной и счастливой семье может произойти, как это ни больно. Мы потеряли ее точно не из-за неудачного романа.

У меня под кожей будто стая ежей. Мне неприятны почему-то мамины слова. Будто я глупая и не вижу своего счастья.

– Ты думаешь, что надо ухватиться за состоятельного мужчину? – напрямую спрашиваю я.

Уставившись в красновато-коричневый покачивающийся круг чая в чашке, мама тихо говорит:

– Я думаю, Варь, что жизнь очень коротка. Иногда не предсказуемо. Я не толкаю тебя на эту вечеринку. Но ты ведь не только туда не пойдешь. Ты никуда не ходишь. Дом, работа, садик, магазин. Я даже не уверена, что у тебя мужчина был. Даже я, оставшись вдовой с двумя маленькими детьми, не была такой затворницей…

Вот, значит, как.

А я думала, что мама ценит, что я все стараюсь по дому делать, одобряет, что все внимание ребенку, оставшемуся без мамы…

Резко поднимаюсь из-за стола:

– Я подумаю, как разнообразить свою серую никчемную жизнь, – бросаю я и ухожу к себе.

– Варь…

Уже в комнате мне становится стыдно за свой всплеск.

Но вернуться и попросить прощения мне не дает раздавшийся звонок мобильника.

Вот и Воронцов.