Текст книги "Просто слушай"

Автор книги: Сара Дессен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Я, зажав рот рукой, растолкала толпу. Люди смеялись, разговаривали, но мне наконец удалось добежать до дальней части двора. Впереди был главный корпус, а перед ним ряд высоких кустов. Я пробралась сквозь них, оцарапавшись о колючие листья, и прижала руку к животу. Далеко убежать не удалось, но хотелось надеяться, что никто не видел, как меня вырвало на траву. Я кашляла, отплевывалась, в ушах шумело.

Наконец все прекратилось. Я вспотела, на глаза навернулись слезы. Чувствовала я себя кошмарно, к тому же было очень стыдно и страшно хотелось остаться одной. Но не вышло.

Я не слышала шагов и не видела тени. Сидя на корточках, первым делом заметила руки с гладкими серебряными кольцами на средних пальцах. Одна сжимала мои листы, другая тянулась к плечу.

Глава пятая

Оуэн Армстронг был похож на гиганта. Я взглянула на его огромную руку и протянула свою в ответ. Оуэн помог мне встать, но через секунду у меня снова закружилась голова, и я пошатнулась.

– Ну-ну, держись. А лучше присядь.

Оуэн отвел меня на два шага назад, и я почувствовала спиной прохладную кирпичную стену. Медленно по ней сползла и уселась на траву. Теперь Оуэн казался еще выше.

Неожиданно послышался громкий стук – Оуэн бросил рюкзак на траву. Нагнулся и принялся в нем рыться, загремев предметами внутри. «Возможно, он старается для меня», – пришла в голову мысль. Наконец Оуэн выпрямился и медленно извлек из рюкзака… упаковку бумажных платочков. Маленькую и помятую. Оуэн прижал ее к огромной груди и разгладил. Затем вытащил платок и протянул его мне. Я взяла его так же осторожно и удивленно, как и руку Оуэна пару минут назад.

– Хочешь, возьми всю упаковку.

– Хватит одного, – хрипло ответила я, прижимая платок ко рту. Оуэн все равно положил упаковку рядом со мной. – Спасибо.

– Не за что.

Он уселся на траву рядом с рюкзаком. Поскольку на большой перемене я ходила на консультацию, то видела сегодня Оуэна в первый раз, но выглядел он как всегда: джинсы, потрепанная по краям футболка, ботинки на толстой подошве и наушники. Теперь вблизи стало заметно, что у Оуэна несколько веснушек на лице и глаза не карие, а зеленые. Со двора раздавались голоса, казалось, они проносятся где-то у нас над головами.

– Ну, как себя чувствуешь? – спросил Оуэн.

Я кивнула и неожиданно для себя ответила:

– Хорошо. Просто неожиданно затошнило, сама не знаю почему…

– Я все видел.

– Э… – Я покраснела. Все. Не ударить в грязь лицом уже точно не получится. – Да, некрасиво получилось.

Оуэн пожал плечами:

– Могло быть и хуже.

– Да?

– Конечно. – Я думала, его голос похож на раскаты грома, но на самом деле Оуэн говорил тихо и спокойно. Даже мягко. – Ты могла б ее побить.

– Могла бы, – кивнула я. – Ты прав.

– Хорошо, что не побила. Оно того не стоит.

– Не стоит? – искренне удивилась я. Такая мысль мне в голову не приходила.

– Нет. Даже если очень хочется. Поверь мне.

Самое странное, что я и вправду поверила. Подняла упаковку и достала еще один платок. Тут в сумке зазвонил телефон.

Я вытащила его и взглянула на экранчик. Мама. Я засомневалась, стоит ли отвечать. Все-таки я с Оуэном, что само по себе странно, а тут еще и мама… Но, в конце концов, терять было нечего. Оуэн и так видел, как я опозорилась почти перед всей школой, а потом как меня два раза вырвало. Чего уж теперь стесняться? Поэтому я ответила:

– Алло!

– Привет, малыш! – громко поздоровалась мама. Интересно, а Оуэну что-нибудь слышно? На всякий случай я посильнее прижала телефон к уху. – Как день прошел? – В мамином голосе послышались пронзительные нотки. Обычно она так разговаривала, когда волновалась, но не хотела, чтоб кто-нибудь это заметил.

– Все хорошо. Что случилось?

– Уитни все еще в магазине. Там просто были огромные скидки, и она пропустила сеанс в кино. А ей очень хочется посмотреть этот фильм, поэтому она задержится.

За углом послышались чьи-то голоса, и я прижала телефон к другому уху. Оуэн оглянулся: люди прошли мимо.

– То есть Уитни за мной не заедет?

– Получается, что нет. – Разумеется, Уитни не явится вовремя в первый свой свободный день. А мама, разумеется, разрешит ей задержаться. А потом будет сходить с ума от страха. – Но я могу за тобой заехать. Или может, кто из друзей тебя подкинет?

Из друзей. Чудесно. Я покачала головой, провела рукой по волосам и как можно спокойней сказала:

– Мам, понимаешь, уже поздно и…

– Хорошо-хорошо! Тогда я заеду. Буду через пятнадцать минут.

Мы обе знали, что ехать ей не хотелось. Вдруг Уитни позвонит или вернется? Или, что хуже, не вернется? Ну почему мы не можем просто сказать друг другу правду? – не впервые подумалось мне. Но это, конечно, невозможно.

– Не надо, мам, меня подкинут.

– Точно? – По голосу я поняла, что мама успокоилась: одной проблемой меньше.

– Да. Я позвоню, если что.

– Обязательно, – сказала мама, а затем добавила, как будто испугавшись, что я могу рассердиться: – Спасибо, Аннабель.

Я нажала на отбой и так и осталась сидеть с телефоном в руках. Опять свет клином сошелся на Уитни. Может, для нее сегодня и великий день, но вот у меня он точно не удался. А теперь еще и домой придется пешком идти.

Я взглянула на Оуэна. Он возился со своим айподом.

– То есть тебя нужно подвезти, – сказал Оуэн, не поднимая глаз.

– Нет-нет, – быстро ответила я, покачав головой. – Сестра тут просто… Житья от нее нет.

– Как я тебя понимаю! – Оуэн в последний раз нажал на кнопку, затем убрал айпод в карман, встал и отряхнул брюки. Затем взял рюкзак и перекинул его через плечо. – Пошли.

С начала учебного года меня не раз преследовали любопытные взгляды, но сегодня они побили все рекорды! Мы с Оуэном шли на парковку, а за спиной только и слышалось: «Ты видал?! Ничего ж себе!» И все на нас глазели. Но Оуэну, похоже, было все равно. Он подвел меня к синему старомодному «лэнд крузеру». Уселся за руль и скинул с переднего сиденья, наверно, штук двадцать компакт-дисков. Затем открыл мне дверь.

Я залезла в машину и хотела пристегнуть ремень, но Оуэн сказал:

– Постой. Он заедает, – и махнул, чтоб я передала ремень ему. Затем перекинул его, очень вежливо и осторожно, стараясь не задеть меня рукой, дернул прикрепленную к сиденью застежку и вставил в нее под углом ремень. После чего достал из кармана на двери небольшой молоток.

Наверно, на лице у меня отобразился испуг (перед глазами сразу встал заголовок в газете: «Семнадцатилетнюю девушку нашли на школьной парковке мертвой»), потому что Оуэн сказал:

– По-другому ремень держаться не будет.

И постучал трижды по центру застежки. Затем дернул ремень, проверяя, закреплен ли он, спрятал молоток и завел двигатель.

– Ух ты! – Я осторожно дернула ремень, но он не поддался. – А отстегнуть его как?

– Очень просто. Надо нажать на кнопку.

Мы поехали по парковке. Оуэн открыл окно и высунул наружу руку, а я принялась изучать машину. Приборная панель была вся потрепанная, кожа на сиденьях потрескалась. К тому же едва заметно пахло дымом, хотя в приоткрытой пепельнице лежали монеты – никаких следов сигарет. На заднем сиденье валялись наушники, рыжеватые ботинки «Доктор Мартинс» и несколько журналов.

И повсюду диски. Горы дисков. Помимо тех, которые Оуэн закинул под заднее сиденье. Какие-то куплены в магазине, но большинство записано дома. Все беспорядочно разбросаны по машине. Я взглянула на панель. Машине, по-видимому, немало лет, но вот магнитолу новейшей модели с кучей огоньков купили совсем недавно.

Тут мы как раз остановились у выезда с парковки, и Оуэн, посмотрев по сторонам, включил поворотник. Затем прибавил большим пальцем звук на магнитоле и поехал направо.

Я столько раз сидела рядом с Оуэном на большой перемене, что очень тщательно его изучила и подметила много интересного. Но вот музыка, которую он слушает, до сих пор оставалась загадкой. Соображения кое-какие были: панк-рок или трэш-метал, в общем, что-нибудь быстрое и громкое.

Вначале было тихо, а затем послышалось… стрекотание. Как будто в машине поселился хор сверчков. Через пару секунд голос начал произносить нараспев непонятные слова на неизвестном мне языке. Стрекотание стало громче, голос тоже, казалось, они зовут друг друга. Оуэн же спокойно вел машину и лишь слегка покачивал головой.

Через полторы минуты я не выдержала:

– Что это такое?

Он взглянул на меня:

– Духовные песнопения майя.

– Что? – громко переспросила я, пытаясь перекричать громыхающее стрекотание.

– Духовные песнопения майя. Они передаются из уст в уста.

– А… – Песнопения уже больше напоминали крики. – Откуда они у тебя?

Оуэн немного убавил звук.

– Из университетской библиотеки. Взял в отделе дисков.

– Понятно. – Оказывается, Оуэн Армстронг духовный человек. Кто бы мог подумать. Хотя кто бы мог подумать, что мы будем вместе сидеть в машине Оуэна и слушать песнопения? Уж точно не я. Да и, наверно, мало кто. И тем не менее так оно и получилось.

– Ты, видимо, очень любишь музыку, – сказала я, оглядев горы дисков.

– А ты? – спросил Оуэн, перестраиваясь.

– Люблю, конечно. Как и все.

– Все не любят, – твердо сказал он.

– Не любят?

Оуэн покачал головой:

– Кто-то только думает, что любит, хотя вообще ничего в ней не смыслит и сам себя обманывает. Кому-то музыка действительно нравится, да только не попадаются хорошие песни. Тогда человек идет по ложному пути. И наконец, есть такие, как я.

Я внимательно посмотрела на Оуэна. Он, как и раньше, сидел, откинувшись на спинку, высунув локоть из окна и подпирая головой потолок. Вблизи Оуэн действительно выглядел угрожающе, но не только из-за роста, а еще и из-за темных глаз, мускулистых предплечий, напряженного взгляда, которым он меня окинул, прежде чем вновь переключиться на дорогу.

– Такие, как ты? И кто это?

Оуэн снова включил поворотник и снизил скорость. Впереди виднелась моя прежняя школа. С парковки выезжал желтый школьный автобус.

– Те, кто живут ради музыки. Ищут ее повсюду. Не представляют без нее жизни. Просвещенные.

– Ага, – сказала я таким тоном, как будто и правда что-то поняла.

– Ведь музыка, если подумать, скрывает в себе удивительную мощь. Она объединяет. Совершенно разные люди порой любят одну и ту же музыку.

Я кивнула, не зная, что ответить.

– К тому же, – продолжил Оуэн, давая мне понять, что не нуждается в ответе, – музыка – это некая постоянная в нашей жизни. Слышишь песню и сразу вспоминаешь определенный момент, место или даже человека. Мир меняется, а песня остается, как и твое воспоминание. И это удивительно.

Да уж. Удивительно. А особенно удивителен наш разговор. Я его себе даже в самых смелых мечтах не могла представить.

– Да. В самом деле, – медленно проговорила я.

Мы немного помолчали. Нарушали тишину только песнопения.

– В общем, я хотел сказать, что да, я люблю музыку.

– Понятно.

– А теперь, – мы свернули к школьной парковке, – заранее прошу прощения.

– Прощения? Но за что?

Оуэн затормозил у обочины.

– За мою сестру.

У главного входа стояло несколько девчонок, и я быстро их осмотрела, пытаясь понять, кто именно сестра Оуэна. Вон та с длинной косой, футляром для инструмента и книжкой в руках, облокотившаяся о стену? Или высокая блондинка с большой спортивной сумкой «Найки», клюшкой для хоккея на траве и диетической кока-колой? Или, что вероятнее всего, брюнетка с короткой стрижкой, вся в черном, лежащая на скамейке неподалеку, скрестив руки на груди и устремив в небо взгляд, полный боли?

Тут за моим окном послышалось бряцанье. Я обернулась и увидела маленькую худенькую темноволосую девочку, с ног до головы одетую в розовое: розовая резинка на хвостике, розовый сверкающий блеск для губ, ярко-розовая футболка, джинсы и босоножки на розовой платформе. Увидев меня, девочка закричала:

– Боже мой!!! – Стекло приглушило ее голос. – Это ты!!!

Я открыла рот, пытаясь ответить, но девочка, мелькнув, как розовое пятно, уже исчезла. Задняя дверь распахнулась, и сестра Оуэна залезла в машину.

– Боже мой, Оуэн! – все так же громко и взволнованно проговорила она. – Ты не говорил, что дружишь с Аннабель Грин!

Оуэн взглянул на нее в зеркало заднего вида:

– Мэллори, уймись.

Я хотела повернуться и поздороваться, но девочка уже нагнулась вперед и просунула голову между нашими сиденьями, оказавшись так близко, что я почувствовала ее пахнущее жвачкой дыханье.

– Поверить не могу! Это ты!

– Привет, – сказала я.

– Привет! – прокричала она и подпрыгнула. – Ты не представляешь, как мне нравится твоя работа!

– Работа? – не понял Оуэн.

– Оуэн, ты что, не знаешь? – вздохнула Мэллори. – Аннабель – модель! Она постоянно снимается в рекламах для нашего города! И помнишь ролик, который я обожаю? Про девочку в форме капитана команды поддержки?

– Нет, – ответил Оуэн.

– Эта девочка – Аннабель! Господи, как же я хочу похвастаться Шелли и Кортни! Просто жду не дождусь! – Мэллори схватила сумку, расстегнула молнию и вытащила телефон. – Слушай, может, поздороваешься с ними? Будет так здорово, и…

Оуэн повернулся:

– Мэллори.

– Подожди. – Она принялась нажимать на кнопочки. – Хочу…

– Мэллори, – сурово и тихо проговорил Оуэн.

– Да подожди ты!

Оуэн выхватил телефон. Мэллори пораженно взглянула на свои руки, затем на брата.

– Ты чего? Я просто хотела, чтоб Аннабель поздоровалась с Кортни.

– Нет. – Он положил телефон между нами.

– Оуэн!

– Пристегни ремень. – Мы выехали на дорогу. – И угомонись.

Ненадолго наступила тишина, но вскоре Мэллори с шумом выполнила указания брата. Я обернулась и увидела, что она сидит, скрестив руки на груди и надув губы. Но, встретившись со мной взглядом, Мэллори просияла:

– Это свитер от «Леноулер»?

– Что-что?

Мэллори погладила желтую шерстяную кофту, которую я накинула утром.

– Твой свитер. Он великолепен! От «Леноулер»?

– Честно говоря, не…

Мэллори отвернула воротник и взглянула на ярлык.

– Точно! Так я и знала! Всю жизнь мечтала о свитере от «Леноулер»! Всю…

– Мэллори, ты повернута на ярлыках.

Она опустила руку.

– Оуэн, «ПиП».

Армстронг взглянул на сестру в зеркало. Затем громко вздохнул:

– Я хотел сказать, Мэллори, что меня беспокоит твоя любовь к ярлыкам и материальным благам.

– Благодарю. И ценю твою заботу. Но ты же знаешь, что я живу модой.

Я взглянула на Оуэна:

– Что такое «ПиП»?

– Перефразируй и повтори, – ответила Мэллори. – Согласно «Управлению гневом», если Оуэн говорит что-то обидное, нужно ему об этом сказать, и тогда он выразит свою мысль по-другому.

Армстронг хмуро взглянул на нее в зеркало.

– Спасибо, Мэллори, – сказал он.

– Всегда пожалуйста. – Она широко мне улыбнулась и снова плюхнулась на сиденье.

Некоторое время мы молчали, и я наконец перевела дух и попыталась привести в порядок свои мысли. Сколько ж всего выясняется об Оуэне Армстронге! Неудивительно, что он ходит на курсы «Управления гневом», но поразительно, какую музыку он любит и что у него такая сестра. А уж оттого, что я сижу в его машине, вообще голова пошла кругом. Хотя чего я ожидала? Конечно, у Оуэна есть и семья, и своя жизнь. Просто я никогда не задумывалась, какая именно. Как ребенок, который неожиданно встретил в магазине своего учителя или библиотекаря и испугался, поскольку никогда не думал, что они существуют вне школы.

– Огромное спасибо, что предложил меня подвезти! Не представляю, как иначе добралась бы до дома.

– Не за что! – ответил Оуэн. – Тут, правда, нужно пару…

Тут его перебила Мэллори – она громко ахнула:

– Боже мой!!! Я увижу твой дом?!

– Нет, – отрезал Оуэн.

– Но мы же везем ее домой!

– Вначале мы закинем тебя.

– Ну почему?

– Потому, – ответил Оуэн. Мы проехали перекресток и свернули с главной дороги. – Мне нужно заехать на радио, поэтому мама велела подвезти тебя к магазину.

Мэллори расстроенно вздохнула:

– Но, Оуэн…

– Никаких «но»! Все уже решено.

Мэллори с шумом откинулась на спинку:

– Это несправедливо.

– Как и жизнь вообще. Привыкай.

– «ПиП».

– Нет. – Оуэн прибавил звук на магнитоле, и снова послышались песнопения.

Через пару минут я даже стала к ним привыкать. Затем неожиданно почувствовала, что у моего уха кто-то дышит.

– Когда ты снималась в том ролике, тебе разрешили оставить себе одежду?

– Мэллори! – вмешался Оуэн.

– Что?

– Угомонись уже и послушай музыку.

– Это не музыка, а сверчки и крики, – сказала Мэллори. Затем обратилась ко мне: – Оуэн – просто фашист какой-то! Считает, что все должны слушать только странные песни из его передачи на радио.

– Ты ведешь передачу? – спросила я Оуэна.

– Да, но только для нашего городка.

– Он живет этой передачей! – выразительно сообщила Мэллори. – Всю неделю к ней готовится, переживает, хотя она идет в такое время, когда все нормальные люди еще спят.

– Я ставлю музыку не для нормальных людей, а для…

– Просвещенных, мы в курсе. – Мэллори состроила недовольную гримасу. – Вот лично я слушаю «104Зет». У них там полно хит-парадов, и под их песни здорово танцевать. Еще обожаю Битси Бондс. Она – моя любимая певица. Прошлым летом ходили с друзьями на ее концерт. Было так весело! Знаешь песню «Пирамида»?

– Э… Нет.

Мэллори выпрямилась и откинула назад волосы:

 
Все выше и выше камней твоих кладка,
И солнце палит и смеется украдкой,
Пусть смотрит, а ты подари поцелуй
Своей пирамиде и с ней потанцуй.
 

Оуэн поморщился:

– Битси Бондс – не певица, Мэллори! Она – пустышка! Просто раскрученная девчонка. У нее нет ни души, ни убеждений.

– И?

– И она больше знаменита своим пупком, чем музыкой.

– Ну, пупок у нее и впрямь великолепен!

Оуэн озабоченно покачал головой и свернул на небольшую парковку. Слева располагались магазины, и мы подъехали к одному из них. В витрине стоял манекен в пончо и тонких серых брюках. На двери было написано: «Ткани вашей мечты».

– Мы приехали, – сказал Оуэн.

Мэллори явно была недовольна.

– Супер, – саркастически сказала она. – Еще один день в магазине.

– Им владеют твои родители?

– Да, – проворчала Мэллори, а Оуэн протянул ей телефон. – Это несправедливо! Я помешана на одежде, и у моей мамы свой магазин, но я такие вещи никогда в жизни не надену! Даже если умру.

– Если ты умрешь, вряд ли тебя будет беспокоить одежда.

– Серьезно, Аннабель, – мрачно сказала Мэллори. – У мамы там сплошняком одежда из натуральных тканей и волокон, тибетский батик, туфли для строгих вегетарианцев…

– Туфли для строгих вегетарианцев? – переспросила я.

– Они кошмарные! – прошептала Мэллори. – Просто ужас. С тупым мысом!!!

– Вылезай, пожалуйста, из машины.

– Вылезаю-вылезаю. – Мэллори медленно взяла сумку, отстегнула ремень и открыла дверь. – Было очень приятно познакомиться!

– Мне тоже! – ответила я.

Мэллори подошла к магазину, распахнула дверь и, обернувшись, радостно мне помахала. Я помахала в ответ. Оуэн нажал на газ, и мы снова выехали на главную дорогу. Без Мэллори в машине стало как-то теснее и тише.

– Еще раз, – сказал Оуэн, когда мы затормозили на светофоре, – прошу прощения.

– Да за что? Очаровательная девочка.

– Ты с ней не живешь. И не слушаешь ее музыку.

– «104Зет» – только самые лучшие хиты!

– Ты тоже слушаешь это радио?

– Было дело. Когда помладше была.

Оуэн покачал головой:

– Ладно бы у нее не было под рукой хороших дисков. Или культура б обходила ее стороной. Так ведь нет. Давал ей кучу всего – ничего не хочет слушать! Забивает голову дурацкой попсой с радиостанции, где песни ставят только иногда, в перерывах между рекламами.

– А у тебя в передаче все по-другому?

– Да. – Мы выехали на главную дорогу, и Оуэн переключил скорости. – Передача идет по общественному радио, поэтому рекламы нет. Мне просто кажется, что ты несешь ответственность за то, что ставишь в своей передаче. Можно выбрать ерунду, а можно искусство.

Я взглянула на Оуэна. Я точно ошибалась на его счет. Не знаю, каким себе его не представляла, но уж точно не тем человеком, что сидит сейчас передо мной.

– Где ты живешь? – спросил Оуэн, перестраиваясь у светофора.

– В Арборс. Неподалеку от торгового центра, я…

– Я знаю это место. Радио от него всего в паре кварталов. Заедем туда, если не возражаешь.

– Нет, конечно.

Общественное радио располагалось в небольшом квадратном здании – бывшем банке. Рядом с ним стояла металлическая вышка, а над главным входом косо висел плакат. На нем было написано большими черными буквами: «РАС. Общественное радио – радио для нас!» В большом окне виднелся мужчина за пультом, в наушниках и с микрофоном. В углу горела табличка: «И ет эфир». Видимо, «д» перегорела.

Оуэн припарковался прямо у входа и заглушил двигатель. Затем поднял с пола несколько дисков и открыл дверь:

– Сейчас вернусь.

Я кивнула:

– Хорошо.

Оуэн ушел, а я стала перебирать коробочки от дисков и поняла, что ни одно название мне не знакомо: «Хэндиуэкс (избранное)», «Джеремая Ривс (ранние композиции)», «Трут Скуод (опус)». Вдруг послышался гудок, и рядом припарковалась «хонда сивик». Я б на нее и внимания не обратила, если б не водитель: на нем был ярко-красный шлем.

Не такой, как у футболистов, а немного больше и толще. Водитель – парень примерно моего возраста в черных джинсах и свитере – помахал мне, и я помахала ему в ответ.

– Привет, – сказал водитель, опуская стекло. – Оуэн на радио?

– Да, – медленно проговорила я. У парня были большие голубые глаза, длинные ресницы и собранные в хвост длинные волосы. – Он сказал, что скоро придет.

Парень кивнул:

– Отлично.

Он откинулся на сиденье. Я очень старалась на него не глазеть, но не получалось.

– Кстати, меня зовут Ролли.

– А я Аннабель.

– Приятно познакомиться. – Ролли вытащил из держателя бумажный стаканчик с соломинкой, попил, и тут появился Оуэн. – Здорово! Я тут мимо проезжал и заметил твою машину. Ты разве сегодня не работаешь?

– Работаю. В шесть, – ответил Оуэн.

– Ясно. – Ролли пожал плечами и снова сел. – Может, я заскочу тогда.

– Давай. Да, кстати…

– Чего?

– Ты забыл снять шлем.

Ролли с ужасом ощупал голову. Его лицо по цвету почти сравнялось со шлемом, который он тут же снял.

– Ой. Спасибо.

На лбу у Ролли остались отпечатки, а волосы были примяты.

– Не за что. Скоро увидимся!

– Ладно.

Ролли положил шлем на пассажирское сиденье и разгладил волосы. Оуэн же снова уселся за руль. Когда мы разворачивались, я снова помахала все еще смущенному Ролли. Он кивнул и улыбнулся.

Мы выехали на главную дорогу.

– Он ему для работы нужен, – сказал Оуэн.

– В смысле шлем?

– Ну да. Он работает спарринг-партнером в секции самообороны.

– Кем-кем?

– На нем остальные во время учебы практикуют удары. Поэтому нужна защита.

– Понятно. И вы вместе работаете?

– Нет, я разношу пиццу. Сюда, да?

Мы подъехали к моему району. Я кивнула. Оуэн повернул.

– Он учится в школе Джексона?

– Нет, в «Фонтане».

«Фонтан» считался «альтернативным учебным заведением». Обычно его называли школой хиппи. Учеников там было мало, и особое внимание уделялось развитию личности. В качестве дополнительных предметов можно было выбрать батик или фризби. Кирстен в свое время встречалась с чудаковатыми парнями оттуда.

Мы остановились на светофоре.

– Сейчас налево или направо? – спросил Оуэн.

– Прямо. Недолго. Я скажу, когда повернуть.

Дальше мы ехали молча, и у меня возникло то же чувство, что и с Уитни с утра: надо хотя бы попытаться завязать разговор.

– И как ты попал на радио? – наконец спросила я.

– Меня всегда привлекала работа ведущего, – ответил Оуэн. – Когда я сюда переехал, то узнал о курсах на радио. Там обучали основам, а потом нужно было написать программу своей передачи. Если понравится, пригласят на пробы. Пройдешь пробы, дадут эфирное время. Так мы с Ролли прошлой зимой стали ведущими. А затем меня арестовали. Из-за этого с передачей пришлось повременить.

Оуэн упомянул арест так спокойно, как будто говорил о каникулах в Большом каньоне или о чьей-нибудь свадьбе.

– Тебя арестовывали?

– Да. – Оуэн снова затормозил на светофоре. – Я ввязался в драку в клубе. Поссорился с одним парнем на парковке.

– А… Да.

– Слышала об этом?

– Может быть, кое-что.

– Тогда зачем спрашиваешь?

Я покраснела. Решаешься на откровенный вопрос, подготовься к такому же ответу.

– Не знаю. А ты веришь всем слухам?

– Нет. – Оуэн посмотрел на меня и свернул. – Не верю.

«Все ясно», – подумала я. То есть слухи доходили не только до меня. Хотя справедливо в общем-то. Я ведь составила свое мнение об Оуэне, наслушавшись разных историй. Похоже, что и он тоже. Во всяком случае, одну историю про меня он слышал наверняка.

Мы молча проехали еще два светофора, наконец я набралась смелости и сказала:

– Если тебе интересно, то это неправда.

Оуэн переключился на более низкую передачу, постепенно заглушая мотор. Мы затормозили на перекрестке.

– Что неправда?

– Что ты про меня слышал.

– Я ничего про тебя не слышал.

– Ну да, конечно.

– Правда. Иначе б сказал.

– Да?

– Да, – ответил Оуэн. Наверно, у меня на лице было написано сомнение, потому что он добавил: – Я никогда не вру.

– Не врешь, – повторила я.

– Нет.

– Никогда.

– Нет.

«Ну да», – подумала я и сказала:

– Что ж, всегда говорить правду – хорошо, если получается, конечно.

– У меня нет выбора. Не умею сдерживаться. Прийти к этому было очень непросто.

Я тут же вспомнила, как ударилась о гравий на парковке голова Ронни Уотермана.

– То есть ты всегда честен.

– А ты?

– Я нет, – легко призналась я и почему-то совсем не удивилась.

Мы снова остановились у светофора.

– Хорошо, что предупредила, – сказал Оуэн.

– Я не врунья!

Оуэн взглянул на меня недоверчиво.

– Я не это имела в виду!

– А что тогда?

Я сама себе рыла яму, но все же попыталась объясниться:

– Просто не всегда говорю то, что думаю.

– Почему?

– Потому что правдой иногда можно ранить.

– Но и ложью тоже.

– Просто… – Я замолчала, не зная, как выразить свою мысль. – Просто мне не хочется никого обижать. Или расстраивать. Поэтому иногда я говорю не совсем то, что думаю. – Смешно, но факт: я уже давно не была так откровенна. А может, и вообще никогда.

– Но ты все равно лжешь. Даже с добрыми намерениями, – возразил Оуэн.

– Знаешь, – сказала я, – мне все равно трудно поверить, что ты всегда говоришь правду.

– А ты поверь. Я не вру.

Я повернулась к нему:

– То есть если я тебя спрошу, не полнит ли меня этот наряд, а ты решишь, что полнит, то так прямо мне об этом и скажешь?

– Да.

– Не скажешь.

– Скажу. Может, не совсем прямо, конечно, но если, на мой взгляд, наряд тебе не идет…

– Врешь, – решительно сказала я.

– …и ты захочешь узнать мое мнение, я тебе его выскажу. Если не захочешь, я промолчу – зачем лишний раз вредничать? Но если спросишь, скажу правду.

Я покачала головой, все еще не веря Оуэну.

– Считаю, что плохо говорить не то, что думаешь. К тому же лучше я скажу, что ты толстая, чем ударю тебя по лицу.

– А еще варианты есть?

– Не всегда. Но иногда случается. Хорошо, когда есть выбор, правда?

Я невольно улыбнулась, сама не знаю чему. Когда мы остановились у следующего светофора, я отвернулась. И увидела на противоположной стороне машину. Мою.

– Все еще прямо? – спросил Оуэн.

– Э… нет. – Я склонилась к окну. За рулем сидела Уитни. Она закрывала рукой лицо.

– А тогда куда? Налево? Направо? – спросил Оуэн и отпустил руль. – Что случилось?

Я снова посмотрела на Уитни. Интересно, почему она сидит в машине? Дом ведь совсем близко.

– Там моя сестра. – Я кивнула на машину.

Оуэн взглянул на нее:

– А что с ней?

– Она нездорова, – на автомате ответила я, не успев придумать что-нибудь другое. Может, привычка всегда говорить правду заразна?

– Понятно… – Оуэн помолчал. Затем спросил: – Может, стоит…

Я покачала головой:

– Нет. Сейчас направо.

Оуэн свернул. Я немного сползла в кресле. Мы проехали мимо Уитни, и стало понятно, что она плачет. Ее тонкие плечики тряслись, рука закрывала лицо. У меня ком встал в горле.

На следующем светофоре Оуэн взглянул на меня.

– Она уже давно больна, – пояснила я.

– Сочувствую.

Оуэн сказал то, что должен был. То, что положено. Но после нашего разговора я поняла, что Оуэн говорит искренне. Он на самом деле сочувствует.

Мы свернули на мою улицу.

– Где твой дом?

– Стеклянный.

– Стеклянный… – Тут как раз показался дом. – А, вот он.

Солнце светило так ярко, что наверху отражалась площадка для гольфа. Внизу за кухонной стойкой стояла мама. Увидев нас, она бросилась к выходу, но потом остановилась, поняв, что это я, а не Уитни. Пока мама не находила себе места, сестра сидела в двух улицах от дома. Мне снова стало грустно, к тому же напомнило о себе чувство долга.

– Ничего себе домик! – сказал Оуэн.

– У всех свои тараканы. – Я посмотрела на маму. Она не сводила с нас глаз. Интересно, она пытается понять, кто сидит со мной рядом? Или так расстроена, что даже не замечает, что я приехала в незнакомой машине с парнем? Хотя, возможно, мама решила, что это симпатичный ученик выпускного класса Питер Матчинский. – Ну ладно, – я взяла сумку, – спасибо, что подвез. Да и вообще за все.

– Всегда пожалуйста.

Сзади послышался шум, и к гаражу подъехала Уитни. Она вылезла из машины и тут заметила нас с Оуэном. Я помахала сестре, но она развернулась и ушла.

Я знала, что ждет меня дома: мама, весело задающая вопросы, и Уитни, не обращающая на нее внимания. Затем сестру накормят, и она уйдет к себе, громко хлопнув дверью. Мама расстроится, но сделает вид, что все хорошо. Я буду переживать за нее и ждать папу. Когда он придет, мы все усядемся за стол и притворимся, что ничего не случилось.

Я снова повернулась к Оуэну:

– А когда идет твоя передача?

– По воскресеньям. В семь.

– Я послушаю.

– В семь утра, – пояснил Оуэн.

– Утра?! – поразилась я. – Ты что, серьезно?

– Да. – Оуэн взялся за руль. – Не лучшее время, конечно, но уж какое дали. Слушают те, кто страдает бессонницей.

– Не просто страдают бессонницей, но еще и просвещенны.

Оуэн взглянул на меня удивленно.

– Да. – Он улыбнулся. – Совершенно верно.

Оуэн Армстронг улыбается! Кто бы мог подумать! День и так выдался странным, но улыбающийся Армстронг – это уж совсем удивительно.

– Наверно, мне пора, – сказала я.

– Ладно. До встречи!

Я кивнула и отстегнула ремень, просто нажав на защелку. Вставлялся он явно тяжелее, чем вынимался, хотя обычно бывает наоборот.

Я захлопнула дверь. Оуэн нажал на гудок и уехал. Я повернулась к дому и, разумеется, увидела Уитни, взбегающую наверх, перепрыгивая через ступеньку, и расстроенную маму на кухне у окна.

«Я никогда не вру». Так решительно, уверенно… Казалось, Оуэн говорил, что никогда не ест мясо или умеет водить машину. Понять мне его не дано, но все равно я завидовала его прямоте и открытости, тому, что он не уходит в себя. Особенно завидовала теперь, когда шла на кухню к маме.