Текст книги "Просто слушай"

Автор книги: Сара Дессен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава девятая

Красавица и Чудовище. Странная парочка. Шрек и Фиона. Как только не называли нас сплетники! Не знаю, кем мы были на самом деле, трудно сказать. Не вместе, конечно, но и не порознь. Скорее, где-то посередине.

Но кое-что было очевидно. Во-первых, ежедневно на большой перемене мы сидели вместе на настиле. Во-вторых, я постоянно ругала Оуэна за то, что он ничего не ест (он признался, что потратил все деньги на диски), а затем угощала своим завтраком. В-третьих, мы постоянно спорили. Точнее, дискутировали.

Вначале только о музыке – любимая тема Оуэна. К тому же в ней он был наиболее подкован. Если я соглашалась с ним, то считалась умной и просвещенной. Если ж нет – то у меня не было вообще никакого вкуса! Обычно оживленней всего споры получались в начале недели, когда мы обсуждали передачу Оуэна. Я теперь старательно ее слушала каждое воскресное утро. Мне самой не верилось, что когда-то я боялась сказать Оуэну, что думаю. Теперь это получалось само собой.

– Шутишь? – воскликнул Оуэн в понедельник, покачав головой. – Тебе не понравилась песня «Бейби бейджесусис»?

– Это в которой был только писк от клавиш в тональном режиме?

– Не только, – возмутился Оуэн. – Там еще много чего было.

– Например?

Он замер, так и не донеся до рта половину моего бутерброда с индейкой.

– Понимаешь… – Оуэн все-таки откусил кусок от бутерброда, что значило, что он специально тянет время. Пережевал его, проглотил и наконец сказал: – «Бейби бейджесусис» – первопроходцы в жанре.

– Тогда им стоило бы написать песню, которая состоит не из одних только пищащих звуков.

– Это «ОП». Следи за словами.

«ОП» значит «обидно и провокационно». К «ОП» я привыкла уже не меньше, чем к «ПиП» и к «эвфемизму». Пообщаешься с Оуэном и бесплатно пройдешь «Управление гневом».

– Вообще-то ты в курсе, что я не люблю песен в стиле техно. Может, хватит уже спрашивать, что я о них думаю?

– К чему такие обобщения? – воскликнула Оуэн. – Как можно не любить целый жанр? Ты слишком спешишь с выводами.

– Вовсе нет, – ответила я.

– А почему тогда критикуешь?

– Потому что не хочу врать.

Оуэн помолчал. Затем вздохнул, снова откусил кусок и сказал, жуя:

– Ладно, поехали дальше. А как тебе трэш-метал «Липсуитчес»?

– Слишком громкий!

– А каким ему еще быть? Это ж трэш-метал!

– Да бог с ней, с громкостью, будь у песни другие достоинства. А то в ней просто кто-то вопит, надрываясь.

Оуэн запихал в рот корку.

– Так, значит, техно не нравится, трэш-метал тоже. Что у нас остается?

– Все остальное? – спросила я.

– Все остальное… – медленно и неуверенно повторил Оуэн. – Ладно. А как тебе последняя песня? Где был металлофон.

– Металлофон?

– Ну да. Эйми Декер. Вначале играл контрабас, потом пели йодлем, [3]3
  Йодль – особая манера пения без слов с чередованием грудных и фальцетных звуков.


[Закрыть]а…

– Йодль? Это так называется?

– Что, и йодль тебе не нравится?

И так до бесконечности. В общем, страсти кипели, но я оставалась спокойна и каждый день с нетерпением ждала встречи с Оуэном, хотя и не признавалась в этом даже самой себе.

Кроме того, что мы беседовали о раннем панк-роке, бигбэнде и сомнительных достоинствах техно, я все больше и больше узнавала о самом Оуэне. Он всегда любил музыку, но после развода родителей полтора года назад просто на ней зациклился. Расстались родители очень некрасиво и постоянно винили друг друга. Музыка стала для Оуэна спасением. Все менялось и заканчивалось, и лишь она оставалась неисчерпаемой.

– Когда родители не разговаривали, – сказал как-то Оуэн, – посредником между ними становился я. Они твердили мне друг про друга всякие гадости. Если я соглашался, то соответственно кто-то обижался. Если нет, считалось, что веду себя предвзято. Никак не выкрутиться!

– Тяжело тебе приходилось, – сказала я.

– Отвратительно. Именно тогда я по-настоящему увлекся музыкой. В особенности малоизвестной. Никто ее не слышал, соответственно не мог повлиять на мое мнение. И не было музыки «правильной» и «неправильной». – Оуэн отмахнулся от мухи. – К тому же примерно в это время в Фениксе в колледже было свое радио «Кей-экс-пи-си», и я им очень увлекся. Там вечерами по выходным работал один диджей… Он все время ставил очень серьезные и малоизвестные песни, например племенные, панк-рок. А в некоторых целых пять минут просто капала вода из крана.

– Да ладно? – удивилась я. Оуэн кивнул. – И ты считаешь, что это музыка?

– Не всякий ее поймет. – Он взглянул на меня. Я улыбнулась. – Но в этом-то вся соль. Такая музыка была для меня чем-то неизведанным. Я записывал названия композиций, а затем искал их в магазинах или в Интернете. И отключался от происходящего дома. К тому же музыкой легко можно было заглушить крики внизу.

– Они сильно кричали?

Оуэн пожал плечами:

– Не то что б сильно, но иногда случалось. Но, честно говоря, молчание было хуже.

– Хуже криков? – спросила я.

– Намного. – Оуэн кивнул. – Когда ссорятся, ты хотя б понимаешь, что происходит, ну, или догадываешься. А вот когда молчат… Кто знает, что у них на уме? Тишина ведь иногда такая…

– Громкая, – закончила я за него.

– Точно, – подтвердил Оуэн.

В общем, тишину он ненавидел. Кроме нее, не любил арахисовое масло (слишком сухое), врунов (понятно почему) и тех, кто не дает чаевые (за доставку пиццы, видимо, плохо платят). И я еще не все знала. Как-то сказала, что, возможно, из-за курсов «Управления гневом» Оуэн четко знает, что его выводит из себя.

– А ты нет? – спросил он.

– Нет, хотя должно же быть что-то или кто-то.

– Например?

Я невольно взглянула на Софи – она сидела на своей скамейке и болтала по сотовому. Но вслух произнесла:

– Музыка в стиле техно.

Оуэн рассмеялся:

– А если серьезно?

– Не знаю… – я подняла оставшуюся от бутерброда корку, – наверно, мои сестры. Иногда.

– Что еще?

– Не знаю, – сказала я.

– Да брось! Думаешь, я поверю, что тебя бесят сестры, музыкальный жанр и больше ничего? Так не бывает. Ты не человек, что ли?

– Может, я просто не такая злюка, как ты?

– Злюк, как я, не бывает, – заметил Оуэн, нисколько не обидевшись. – Это точно. Но и тебя должно что-то бесить!

– Ну не знаю я что! Ничего не приходит в голову! – Оуэн сделал недовольное лицо. – И что значит, злюк, как ты, не бывает? А как же «Управление гневом»?

– Оно-то тут при чем?

– Тебя должны были там научить не злиться.

– Не должны были.

– Как это?

Оуэн покачал головой:

– Человек не может не злиться. На «Управлении гневом» учат направлять злобу в нужное русло, а не бить людей на парковках.

Раньше я сомневалась, но теперь знала наверняка: Оуэн всегда говорит правду. Задашь вопрос – получишь ответ. Вначале я постоянно проверяла Оуэна, спрашивала, что он думает о моей одежде («Не твой цвет» – речь шла о новой кофточке персикового цвета), первое впечатление обо мне («Слишком идеальна, не подойдешь!») и есть ли у него девушка («В настоящий момент нет»).

– А у тебя есть хоть какие-нибудь секреты? – спросила я как-то, когда Оуэн сказал, что хотя моя новая стрижка неплохая, но все-таки коротковата. – Которые ты никому не откроешь?

– Ты сама меня спросила, – заметил Оуэн, беря крендель, лежащий на сумке между нами. – Зачем, если не хочешь знать правду?

– Я не про волосы! А в целом. – Он взглянул на меня с сомнением и проглотил крендель. – Серьезно. Тебе никогда не приходило в голову, что, может, чего-то говорить не стоит?

Оуэн задумался:

– Нет, не приходило. Я тебе говорил уже: не люблю врунов.

– Это не вранье. Просто умалчивание.

– А в чем разница?

– В первом случае ты обманываешь, а во втором – не говоришь правду вслух.

– Да, – Оуэн отправил в рот еще один крендель, – но все равно участвуешь в обмане. Просто про себя, так ведь?

Я посмотрела на него задумчиво и медленно произнесла:

– Ну, не знаю, не знаю…

– На самом деле умалчивание еще хуже. Нужно хотя б себе говорить правду. Ведь если не можешь себе доверять, тогда кому?

Я ничего не сказала Оуэну, но он сильно на меня повлиял. Я поняла, как часто говорю неправду, пусть и не со зла, как о многом умалчиваю… И как здорово хоть с кем-то быть искренней! Пусть даже в вопросах музыки. И не только.

Однажды на большой перемене Оуэн положил на настил рюкзак, вынул из него пачку дисков и протянул мне:

– Держи.

– Это мне? А что на них?

– Все подряд. Хотел записать больше, но сломался дисковод. Получилось не так много.

«Не так много» значило десять. Я просмотрела первые четыре – у каждого название: «Настоящий хип-хоп», «Песнопения и морские песни (избранное)», «Хороший джаз», «Певцы, которые на самом деле поют». Под ними аккуратным почерком написаны названия композиций. Накануне мы очень горячо обсуждали стоунер-рок, и Оуэн решил, что, возможно, мои знания музыки (цитирую) столь «малы и ограниченны», поскольку я просто никогда не слышала ничего хорошего. Вот он и решил заняться моим образованием: принес «учебник», состоящий из разных частей.

– Если что понравится, – продолжил Оуэн, – принесу еще. Когда ты будешь готова к чему-то более серьезному.

Я просмотрела остальные диски: кантри, британский рок, народные песни… Но на последнем диске было написано всего два слова: «Просто слушай».

Меня обуяли подозрения.

– Это что, техно?

– Нет, конечно, с чего ты взяла? – обиженно спросил Оуэн.

– Оуэн! Что это?

– Не техно!

Я молча на него посмотрела и покачала головой.

– Смотри: все остальные диски составлены тематически. Послушай их вначале как учебник. А потом, если поймешь, что готова, в самом деле готова, включи этот диск. Музыка на нем… не столь очевидна.

– Так, – сказала я, – ты меня пугаешь!

– Возможно, ты ее возненавидишь. Или наоборот. А может, она станет ответом на все твои важные жизненные вопросы. В этом-то ее прелесть, понимаешь?

Я снова взглянула на диск.

– «Просто слушай».

– Верно. Не думай, не суди. Просто слушай.

– А потом?

– А потом решишь, понравилась или нет. По-моему, это справедливо.

По-моему, тоже. Нельзя судить о человеке по первому впечатлению, о рассказе – по отрывку, а о песне – по нескольким куплетам.

– Хорошо. – Я убрала диск в самый низ стопки. – Договорились.

– Грейс. – Папа взглянул на часы. – Нам пора.

– Знаю, Эндрю, я почти готова. – Мама забегала по кухне, хватая сумочку и перекидывая ее через плечо. – Аннабель, вот деньги на пиццу на вечер, а завтра приготовьте что-нибудь. Я купила много еды.

Я кивнула. Папа переминался с ноги на ногу у открытой двери.

– Так, а где мои ключи? – сказала мама.

– Зачем они тебе? – поинтересовался папа. – Машину поведу я.

– Мне завтра весь день, да еще и понедельник до обеда сидеть одной в Чарлстоне, пока у тебя будут переговоры. – Мама сняла с плеча сумочку и начала в ней рыться. – Я же не могу не выходить из гостиницы!

Папа уже, по-моему, минут двадцать стоял у открытой двери, ведущей в гараж. Он громко вздохнул и облокотился о косяк. Было утро субботы. Родители собирались в Южную Каролину до вторника на какую-то серьезную конференцию по архитектуре и уехать должны были уже давным-давно.

– Возьмешь мои, – сказал папа, но мама не обратила на него внимания и стала вытряхивать на стойку кошелек, упаковку бумажных платочков, мобильный телефон… – Грейс, поехали. – Мама не отреагировала.

На мой взгляд, папино предложение поехать вместе с мамой в один из их любимых городов было просто замечательным. Пока папа будет на конференции, мама походит по магазинам, посмотрит достопримечательности. А вечером они пообедают в лучшем ресторане и прекрасно проведут время вдвоем. Но мама согласилась далеко не сразу. Она боялась оставлять нас с Уитни одних. Тем более что целую неделю Уитни пребывала в отвратительном настроении: ее, против ее желания, перевели в другую группу и к другому психиатру (по ее словам, к «полной дуре»).

– Перестань, Уитни, – сказала мама как-то за обедом, когда сестра в первый раз начала жаловаться. – Доктор Хэммонд считает, что лечение тебе поможет.

– Доктор Хэммонд – дебил, – ответила Уитни. Папа укоризненно на нее взглянул, но она не обратила внимания. – Я знаю тех, кто посещал занятия этой женщины. Она больная!

– Ну, это вряд ли, – сказал папа.

– Вовсе нет! Она даже не настоящий психиатр! Многие врачи считают, что ее давно пора уволить. У нее нетрадиционные методы.

– Например?

– А вот доктор Хэммонд считает, – вмешалась мама, а Уитни состроила гримасу, услышав его имя, – что Мойра Белл так удачно лечит пациентов как раз благодаря нестандартному подходу.

– Я так и не понял, что такого нестандартного в ее методах, – сказал папа.

– Она с пациентами очень много проходит на практике, а не просто сидит и разговаривает, – пояснила мама.

– Хочешь пример? – Уитни отложила вилку. – Помнишь Джанет, девочку, с которой я лежала в больнице? Так вот на занятиях у Мойры Белл она училась разводить огонь.

– Огонь? – удивилась мама.

– Да. Мойра дала ей две палки и велела тереть их друг о друга до тех пор, пока не получится огонь. И пока она не научится разводить его каждый раз.

– А в чем был смысл этого упражнения? – спросил папа.

Уитни пожала плечами и снова взялась за вилку:

– Вроде оно нужно было для повышения чувства самостоятельности. Но вообще Джанет сказала, что Мойра больная.

– Действительно нестандартный подход, – озабоченно заметила мама, видимо представляя себе, как Уитни сжигает весь дом.

– Просто мы зря потратим время, – сказала сестра.

– Давай ты все-таки попробуешь походить, а потом мы решим, что делать, – сказал папа.

Но, судя по тому, как прошел остаток вечера, Уитни уже приняла решение: дулась и еще громче, чем обычно, хлопала дверью и вздыхала. На следующий день она вернулась с занятия в отвратительном настроении. Затем посетила еще два, и дом до сих пор не спалила, но мама все равно волновалась. Да и я тоже. Это ж меня с ней оставляли на целых два дня.

Но папа решил, что пора начать больше доверять Уитни. А то она никогда не станет самостоятельной, если мама и дальше будет с ней так возиться. К тому же поездка продлится недолго. Папа даже посоветовался с доктором Хэммондом, и тот полностью его поддержал. Но маму они все равно до конца не убедили, поэтому она никак не могла уйти, все рылась и рылась в своей сумочке, распахнув ее пошире.

– Не понимаю, куда они делись. Вчера были на месте!

Тут хлопнула входная дверь, и на кухню зашла Уитни. В брюках для занятий йогой, футболке и кедах, с собранными в хвостик волосами. В одной руке она держала сумку из магазина домоводства «Хоум энд гарден», а в другой мамины ключи.

– Так, загадка решена. – Папа подошел к маме и сложил все вещи со стойки обратно в сумочку. – А теперь поехали, пока еще что-нибудь не потерялось.

Они наконец-то сели в машину. Когда уже выезжали на дорогу, мама обернулась. Затем они скрылись из виду.

Я встала и повернулась к Уитни. Она, нахмурившись, изучала содержимое сумки.

– Ну вот, мы и остались вдвоем.

– Что? – спросила Уитни, не поднимая глаз.

В доме было непривычно пусто и тихо. Да, долгими будут выходные…

– Да нет, ничего. Забудь.

К счастью, у меня помимо Уитни забот хватало.

На следующих выходных в торговом центре планировался осенний показ мод, и сегодня мне надо было сходить туда, узнать насчет расписания репетиций. В «Копфсе», как всегда в субботу, царило оживление, усугубленное приездом поп-звезды Дженни Риф, которая участвовала в акции «Мушки Серфуэр» (кто бы мог подумать?). В подростковом отделе толпились девчонки, очередь начиналась от самого магазина нижнего белья, а в стоящем рядом магнитофоне гремела, повторяясь, одна и та же песня.

– Аннабель!

Я обернулась и увидела Мэллори Армстронг. Она широко улыбнулась и бросилась мне навстречу. Правда, ее немного стесняли плакат, диск и фотоаппарат. За Мэллори размеренной походкой шла ее мама – я ее видела, когда подвозила Оуэна домой.

– Привет! – поздоровалась Мэллори. – Ты что, тоже поклонница Дженни Риф?! Не верю!

– Ну… – мимо нас пробежали еще несколько девчонок и встали в очередь, – вообще-то нет. Я здесь по делам.

– Модельного агентства?

– Да. На следующих выходных будет показ мод.

– Знаю! Осенний показ мод! Я так его жду! – воскликнула Мэллори. – Прям не верится, что Дженни Риф здесь. Она подписала мой плакат!

Мэллори развернула его. Разумеется, на плакате была Дженни Риф. Она выглядела как типичная жительница Калифорнии, увлекающаяся серфингом. Рядом с ней на песке с одной стороны лежала гитара, а с другой доска. Внизу черными чернилами было подписано: «Для Мэлл Ари. Катайся на серфинге со мной и „Мушкой Серфуэр“. Твоя Дженни».

– Ух ты! Здорово.

Тут к нам подошла миссис Армстронг.

– А еще мне подарили диск и фотографию! – приподнимаясь на носки, сообщила Мэллори. – Я хотела еще футболку от «Мушки», но…

– Да у тебя их уже тысяча, наверно, – вмешалась миссис Армстронг. Огромный рост Оуэн явно унаследовал от нее. Она была выше меня, с собранными в пучок волосами, в джинсах и вязаном свитере. Я осторожно взглянула на ее туфли – они были с тупыми мысами. Интересно, они для строгих вегетарианцев?

– Здравствуй! – поздоровалась мама Мэллори. – Я – Тереза Армстронг. А тебя как зовут?

– Мама! – Мэллори покачала головой. – Это же Аннабель Грин! Неужели ты ее не узнала?

– Прошу прощения. А должна была?

– Нет, – сказала я.

– Да! – воскликнула Мэллори. – Аннабель снималась в рекламе «Копфса», в которую я влюблена!

– Да, точно, – вежливо улыбнулась миссис Армстронг.

– И она дружит с Оуэном. Очень дружит!

– Правда? – удивилась миссис Армстронг и улыбнулась мне. – Здорово.

– Аннабель участвует в показе мод на следующих выходных, – сказала Мэллори, а мне пояснила: – Мама не очень хорошо разбирается в моде. Я ее просвещаю.

– А я, – вздохнула миссис Армстронг, – пытаюсь приучить Мэллори интересоваться чем-то более серьезным, а не только одеждой и поп-звездами.

– Непростая у вас задача, – сказала я.

– Почти невыполнимая. – Она поправила ремешок сумочки. – Но я стараюсь как могу.

– Здравствуйте, покупатели «Копфса»! – прогремел голос из громкоговорителя. – Спасибо, что пришли сегодня посмотреть на Дженни Риф! Она приехала к нам в магазин благодаря «Мушке Серфуэр». Через несколько минут, в час дня, мы ждем вас в кафе «Копфс», расположенном рядом с отделом мужской одежды, где Дженни будет исполнять свой новый хит. До встречи!

– Слышала? Она будет выступать! – Мэллори схватила маму за руку. – Надо обязательно остаться!

– Нет, у нас в половине второго занятия в женском центре, – возразила миссис Армстронг.

– Мам, ну почему сегодня?! – застонала Мэллори. – Давай не пойдем, пожалуйста!

– Мы раз в неделю ходим на занятия по взаимоотношениям матерей и дочерей, – пояснила мне миссис Армстронг. – Там собирается шесть мам и шесть дочек. Мы обсуждаем вопросы, важные для нашего личностного роста. Занятия ведет замечательный профессор, специалист по женским исследованиям, Бу Коннел, и они…

– Жутко скучные! – закончила за нее предложение Мэллори. – В прошлый раз я заснула.

– И зря! Мы обсуждали менструацию, – продолжила миссис Армстронг. – Она – проявление важных изменений и новых процессов в организме женщины… Очень интересное получилось занятие.

Мэллори ахнула:

– Мама! Не вздумай обсуждать с Аннабель Грин месячные!

– А чего тут стесняться, детка? – спросила миссис Армстронг, а Мэллори еще сильнее покраснела. – Думаю, они есть даже у моделей.

Мэллори закрыла глаза, как будто мечтала провалиться под пол или представляла, что уже провалилась.

Из громкоговорителя снова послышался голос.

– Мне пора, – сказала я. – Приятно было с вами познакомиться.

– Мне тоже, – ответила миссис Армстронг.

Я улыбнулась напуганной Мэллори:

– До встречи!

Она кивнула:

– Пока, Аннабель.

Я пошла в конференц-зал. Поднимаясь по ступенькам, услышала, как зашипела Мэллори:

– Мам, да как ты могла?

– А что не так?

– Ты меня унизила! И должна извиниться!

– Детка, – миссис Армстронг вздохнула, – я не понимаю, что случилось. Давай, ты…

Конец фразы заглушили голоса женщин в отделе косметики, которым визажисты создавали новый облик. У конференц-зала я обернулась. Мэллори с мамой все еще стояли на прежнем месте. Миссис Армстронг присела на корточки и внимательно слушала дочь, периодически кивая.

Из конференц-зала послышался голос миссис Макмерти. Она велела всем замолчать и сказала, что пора начинать. Но я все еще следила за Мэллори с мамой. Наконец миссис Армстронг встала, и они направились к выходу. Мэллори все еще была недовольна, но, когда мама взяла ее за руку, противиться не стала. Сжала пальцы миссис Армстронг, и они вместе вышли из торгового центра.

Когда я вернулась домой, то обнаружила Уитни на лестнице перед домом. Перед ней стояли четыре маленьких цветочных горшка и мешок специальной земли. В руке сестра сжимала совок и явно была очень недовольна.

– Привет! – Я подошла к ней. – Что делаешь?

Вначале она не ответила. Молча разорвала мешок и зачерпнула совком землю. Но когда я подошла к двери, сказала:

– Мне траву велели вырастить.

Я остановилась:

– Траву?

– Ну да. – Она переложила вязкую землю в крошечный горшочек, разбрызгав часть по краям. – Для этих идиотских занятий.

– А почему траву?

– Понятия не имею. – Она так же неаккуратно наполнила второй горшочек и вытерла лицо рукой. – Папа с мамой платят Мойре Белл сто пятьдесят баксов в час за то, чтоб я выращивала розмарин! – Уитни достала пакетики с семенами. – А также базилик, душицу и тимьян! Отличное капиталовложение!

– И в самом деле странно.

– Естественно! – Она кинула землю в третий горшочек. – Глупость полная! Пустая трата денег! Скоро зима! Какая трава?

– А ты об этом миссис Белл говорила?

– Пыталась! Но ей плевать. Главное – выставить нас дураками. – Она швырнула землю в последний горшок. Земля задрожала, но не высыпалась. – «Расти ее дома! – защебетала Уитни. – Поставь на солнечное окошко!» Чудесно. Да у меня эта трава за неделю загнется! А если и нет, то на кой она мне?

Она надорвала пакетик с базиликом и высыпала на руку несколько семян.

– Ну, с ней готовить можно, например, – предложила я.

Уитни собиралась посадить семена, но остановилась и взглянула на меня. Ее лицо было непроницаемо.

– Готовить, – повторила она. – Понятно.

Я покраснела. Ну вот, опять ляпнула глупость. А ведь не хотела! К счастью, зазвонил телефон, и я бросилась в дом, радостно захлопнув за собой входную дверь.

Когда я вбежала на кухню, уже сработал автоответчик, и раздался громкий голос Кирстен:

– Алло! Есть кто дома? Возьмите трубку, это я! Да куда все подевались? У меня хорошая новость!

Я схватила трубку:

– Какая?

– Привет, Аннабель! – воскликнула Кирстен. Как не похоже на монотонный ровный голос Уитни! Я села и устроилась поудобней. Кирстен обычно болтает без перерыва, и с ней можно целый вечер провисеть на телефоне. – Здорово, что ты дома! Как дела?

– Хорошо. – Я немного подвинулась направо, чтоб видеть Уитни. Она хмуро кидала семена в горшки. – А у тебя?

– Великолепно! – Кто б сомневался. – Помнишь, я рассказывала тебе про занятия режиссурой, на которые я хожу в этом семестре?

– Да, – ответила я.

– Так вот. Нам к промежуточному зачету задали снять короткометражный пятиминутный фильм. Но для показа, куда все пойдут, выбрали всего два! И один из них мой!

– Ого, здорово! Поздравляю!

– Спасибо! – рассмеялась Кирстен. – Знаешь, я понимаю, что это всего лишь учеба, но все равно я счастлива! Режиссура и искусство общения… они очень изменили мой взгляд на мир. Брайан говорит, что я учусь не только говорить, но и показывать, а еще…

– Стоп, – перебила я ее. – Кто такой Брайан?

– Ассистент преподавателя искусства общения. Он помогает на занятиях и проводит дискуссии в маленьких группах по пятницам – я их тоже посещаю. Он – просто чудо! Такой умный! Слушай, я горжусь своим фильмом, но на следующих выходных придется о нем рассказывать целому залу! Я ужасно боюсь!

– Ты боишься? – По-моему, страх моей сестре не присущ в принципе. – Ты?

– Вообще-то, да. Мне придется рассказывать о фильме толпе незнакомцев.

– Ты ведь столько раз выступала перед незнакомцами! Даже в купальнике!

– Это совсем другое дело! – возразила Кирстен.

– Почему?

– Потому что… – Она вздохнула. – Понимаешь, фильм – это что-то очень личное. Настоящее.

– Да… Понимаю… – неуверенно согласилась я.

– Ладно. До показа еще целая неделя. Вы там за меня болейте!

– Конечно! А о чем он?

– Мой фильм?

– Да.

– Трудно сказать… – начала Кирстен и замолчала, но конечно же продолжила: – Вообще, он обо мне. И Уитни.

Я взглянула на сестру: она разрывала еще один пакетик с семенами. Интересно, понравится ли ей фильм Кирстен?

– Серьезно?

– То есть это художественный фильм. Но в его основе реальные события. Помнишь, когда мы были маленькими, мы поехали кататься на велосипедах? Уитни сломала себе руку, и я везла ее домой на руле.

Я задумалась.

– Да-да! Это был…

– Твой день рождения. Тебе исполнилось девять лет. Папа тогда вместо праздника повез Уитни в больницу. Ей наложили гипс, и они вернулись как раз к торту.

– Точно! – Я все вспомнила. – Так и было.

– Ну вот, фильм об этом случае. Но немного отличается. Я могу тебе его скинуть. Я тут, правда, пока кое-чего доделываю, но в целом ты все поймешь.

– Давай! Здорово! – сказала я.

– Но только если он кошмарный, так и скажи!

– Да не может быть!

– Все прояснится в субботу, – Кирстен вздохнула. – Ладно, мне пора… Я, собственно, о фильме и хотела рассказать. У вас там как, все хорошо?

Я снова взглянула на Уитни. Она забросила в горшки еще земли и теперь, прищурившись, поливала их из шланга, разбрызгивая вокруг воду.

– Да. Все хорошо.

Я повесила трубку, и тут хлопнула входная дверь. Я вышла в прихожую и встала в арке перед столовой. Уитни аккуратно расставила свои горшки на подоконнике и протерла края. Затем, уперев руки в бока, заявила:

– Все равно ничего не получится!

– А может, и получится! – возразила я.

Уитни взглянула на меня. Интересно, она сейчас раскричится или в очередной раз съязвит? Но Уитни лишь, опустив руки, ушла на кухню и включила там воду.

Я же стала рассматривать горшки на окне. Земля в них была черная, посыпанная удобрениями и приятно пахла. Кое-где блестела на солнце вода. Может, задание и правда глупое и зимой ничего вырастить не удастся, но как же здорово, что семена хотя бы посажены и, возможно, прорастут. Их не видно под землей, но молекулы там взаимодействуют, а семена набирают силы и старательно пытаются прорасти.