Текст книги "Любовь красного цвета"
Автор книги: Салли Боумен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)
Не в силах более выносить это зрелище, он сбежал вниз по лестнице, предпочтя дожидаться прибытия полиции на улице. Жадно хватая воздух ртом, Роуленд пытался оживить в памяти недавние беседы – с Шанталь вчера, с Майной сегодня утром. Обе они, каждая по-своему, втолковывали ему, что, несмотря на случавшиеся со Старом припадки бешенства, сексуальной агрессии с его стороны можно было не опасаться. «Он хороший, – вспомнились ему слова Майны, – он меня ни разу пальцем не тронул. Вы понимаете, о чем я говорю?»
Перед глазами Роуленда возвышался темный силуэт собора святого Северина. Начался мелкий дождь. Вдали завыли сирены, их вой становился все ближе. Словно сквозь туман он видел, как Мартиньи вместе с другими полицейскими входит в дом. С лестницы послышались их шаги, приглушенные восклицания. При виде того, что творилось наверху, даже профессионалы не могли сдержать эмоций. В душе Роуленда между тем появилось страшное предчувствие, которое быстро перерастало во всепоглощающую тревогу. Где Джини? На этот вопрос не было ответа. Химеры злорадно скалились на него с высоты.
Мартиньи провел в комнате Шанталь всего несколько минут. Роуленд отметил про себя этот факт – от дурного предчувствия душа заныла еще сильнее. Вернувшись, инспектор взял его под руку и повел к полицейской машине.
– Сейчас я вам все объясню, – пообещал Мартиньи. И когда машина уже во весь опор мчала их по городским улицам, выполнил свое обещание. Роуленд молча слушал его, не видя ничего, кроме ослепительно белых и ярко-синих сполохов полицейской мигалки. Казалось, сирена воет в его мозгу.
– Убиты не только те две женщины, – сипло произнес Мартиньи. – У нас на счету уже пять трупов: во-первых, мсье Лазар, затем эта старая служанка – мадам Дюваль, охранник на служебном входе… – Он умолк.
– И? – отрывисто спросил Роуленд.
– И еще нам известно, где сейчас Стар. Нам позвонили пять минут назад. Он в квартире Матильды Дюваль. И, к сожалению, не один. Женевьева Хантер – она ваша коллега, не так ли? Так вот, она там вместе с ним. Нет-нет, послушайте… Да, она заложница, он держит ее на мушке. Но там не только она. Там же находится фотограф. Возможно, вы знаете его. Паскаль Ламартин… – Мартиньи запнулся. Роуленд на сей раз не проронил ни звука.
– Присутствие мужчины – это уже кое-что. Вы не считаете? – Мартиньи неуверенно взглянул на него. – Конечно, ситуация хреновая. Никто не станет отрицать этого. Пять трупов… Особенно те две женщины… – Он снова замялся. Роуленд смотрел ему прямо в глаза.
– Он изнасиловал их?
– Да. Боюсь, что да. Может быть, еще когда они были живы. Может, после…
Выражение лица Мартиньи стало непроницаемым.
– А сейчас нам нужна ваша помощь. Вы согласны нам помочь?
Когда они прибыли на Рю-де-Ренн, инспектор с озабоченным видом куда-то исчез. И появился с уточненным списком жертв.
– Не пять-шесть, – лаконично сообщил он. – «Мерседес» только что отбуксировали на стоянку. Поверьте, не хочется вам рассказывать, что наши ребята обнаружили в багажнике…
Мартиньи закурил сигарету и глубоко затянулся. Они с Роулендом стояли под моросящим дождем, наблюдая за тем, что происходит на бульваре. Эвакуация жильцов еще не закончилась. Подтягивалась техника: полицейские машины и черные фургоны все прибывали, запружая проезжую часть. Трепетали на ветру ленты, ограничивающие проход к месту происшествия. Грохотали по асфальту тяжелые ботинки.
Взгляд Роуленда медленно скользил по фасаду дома, где жила мадам Дюваль. На крыше этого здания, а также на крышах соседних домов перемещались темные тени: полицейские снайперы занимали свои места.
– Вон та квартира, – показал Мартиньи пальцем в небо, – на самом верху. Видите те окна, где закрыты жалюзи?
– Я знаю, где это, – кратко обронил Роуленд.
– Минут через десять мы установим с ним телефонную связь. Кажется, он не оборвал телефонный провод, что само по себе уже неплохо. Но вместе с тем не в наших интересах и спешить вступать с ним в переговоры. Разговаривая с этим безумцем, придется взвешивать каждое слово. Нам нужна ваша помощь. На каком языке лучше с ним говорить – на английском, французском? Надо подумать. Может быть, с вашей помощью можно будет найти к нему какой-то особый подход. Вам о нем известно больше, чем всем остальным.
– Да-да. Конечно, я постараюсь помочь вам. Какие могут быть разговоры…
– И помните о том, что я вам говорил. – Мартиньи доверительно взял его под локоть. – Она там с ним не одна. А это уже кое-что.
– Вы в самом деле так думаете? Но с восьми часов утра он успел отправить на тот свет уже шесть человек.
– Пусть даже так, все равно у нас остается надежда. В подобной ситуации трудно что-либо предвидеть. Не знаю почему, но я уверен: с ней все будет в порядке. С ними обоими все будет в порядке. Они нужны ему живыми – это его пропуск на свободу. Во всяком случае, так ему кажется. Сигарету не желаете?
Роуленд отрицательно покачал головой. Он не отрывал взгляда от здания напротив. Этот Мартиньи был далеко не глуп. Но и Роуленд не считал себя дураком.
– Ну хорошо, согласен, – раздраженно заговорил инспектор. – Вполне допускаю, что если они и нужны ему, то, вероятно, не оба…
– Вы знаете это на сто процентов, черт бы вас побрал! – не выдержал Роуленд. – То, что их там двое, не улучшает, а только усложняет дело. Он обожает выступать перед зрителями. Одного убьет, а перед другим красоваться будет. Потом убьет и второго.
– Если уж ему придется выбирать, то он оставит в живых женщину, – вздохнул Мартиньи. – Мы оба отлично знаем это. Тут все ясно как Божий день: психологически женщина слабее, ее легче запугать, держать в подчинении.
Он умолк. Глядя этому англичанину в холодные зеленые глаза, инспектор прекрасно знал, что у того творится на душе. Потому что сам думал о том же.
– Не надо, – мягко произнес он. – В нынешней ситуации думать о худшем – последнее дело. Не поможет это. Единственное, что нам с вами остается, – просто ждать. Через полчасика все определится. Мы тем временем им позвоним, «жучки» расставим, получим план квартиры. Нам будет известно о каждом его шаге. – Мартиньи пожал плечами. – Почти о каждом… Пройдемте-ка лучше сюда, в этот фургон. Они там сейчас телефонную связь устанавливают, магнитофоны настраивают.
Роуленд понуро поплелся за ним. Пока они разговаривали, к дому подкатили еще три фургона и пять легковых машин. Прибыли первые съемочные группы – телевизионщики захлопотали со своим оборудованием. Роуленд внимательно смотрел под ноги, переступая через всевозможные кабели и провода. На его глазах еще один отряд Группы вмешательства надел шлемы и бронежилеты. Роуленд видел подобные сцены сотни раз – в фильмах, телевизионных выпусках новостей. Подобные кадры всегда вызывали у него смутную тревогу. Теперь же, когда он увидел эти приготовления воочию, душа его с новой силой наполнилась дурными предчувствиями. Все было как в кино. Потому что так хотелось Стару. Стар по-прежнему оставался хозяином ситуации.
– Неужели вы не видите? – возбужденно обратился Роуленд к флегматичному психологу в неброском темном костюме, сидевшему в фургоне напротив него в ожидании, когда связисты подключатся к телефону в квартире мадам Дюваль. – Разве не видите, что ему только того и надо? Самое полное освещение, репортажи в лучшее время. Ведь это его сценарий! Его фильм! В котором ему уготована роль звезды. Ему, который почти всю жизнь был ничтожеством, червяком…
– Может, лестью взять попробуем? – деловито осведомился психолог.
– Может быть. Уж, во всяком случае, не критикой. К тому же он не любит, когда ему задают вопросы. Об этом говорила та девочка-голландка… И еще учтите, что у него бывают частые перепады настроения. Очень резкие. Тем более что сейчас он наверняка наркотиков нажрался. Может, кокаина, может, еще чего… – Роуленд захлебнулся от отчаяния и злости. Но именно отчаяние подсказало ему одну идею. Стоило только вспомнить о мертвой Кассандре, мертвой Марии Казарес. – Есть одна возможность… – неуверенно протянул он и тут же затряс головой. – Нет, слишком опасно.
Психолог и Мартиньи переглянулись.
– Мсье Макгуайр, – тихо, с долей укоризны, проговорил психолог, надевая наушники. – В такой ситуации каждый шаг опасен.
* * *
– Открой чемодан, Паскаль, – приказал Стар. – Открывай, и от стола – ни на шаг. Вот так. Молодец.
Паскаль послушно открыл чемодан, который, как и говорил Стар, оказался под розовой кроватью в розовой комнате, сплошь обвешанной и заставленной портретами одной женщины – Марии Казарес. Всемирно известную кутюрье на них не узнал бы разве что слепой.
Он медленно поднял глаза. Стар по-прежнему сильно нервничал, что, однако, не мешало ему проявлять величайшую осмотрительность. Этот невменяемый стоял в пяти метрах от Паскаля, прикрываясь Джини, как щитом. Пистолет по-прежнему был приставлен к ее горлу. На небольшом столике рядом стоял диктофон Джини с выносным микрофоном. Пленка уже была вставлена в гнездо.
Кассета крутилась – шла запись. И Паскаль, и Джини знали: эта пленка им не поможет. Для Стара крутящаяся кассета открывала путь к славе, к бессмертию. У него не было необходимости ни в Джини, ни в статье, которую она могла бы написать. Сложив все кусочки мозаики вместе, Паскаль теперь понимал: что бы Стар ни говорил ей раньше, на деле ему вовсе не нужно было, чтобы Джини представила читателям собственную версию происшедшего. Ему не нужно было, чтобы кто-то излагал его слова. Гораздо лучше было записать на пленку собственный живой голос – чтобы позже весь мир услышал его. Что же касается Джини, то она была обречена. И Паскаль тоже. Задачей фоторепортера было сделать в этой квартире снимки. И умереть, так и не увидев своей работы.
«Сейчас мы еще нужны ему, – подумал Паскаль. – Но едва запись будет окончена, а все кадры отсняты, он убьет нас». У него не было на этот счет ни малейшего сомнения. Он даже знал, кого из них Стар убьет первым.
Чемодан был битком набит исписанными блокнотами, газетными вырезками и фотографиями. Все это было перемешано. С величайшей осторожностью Паскаль начал доставать из чемодана содержимое и раскладывать измятые листки на столе.
– Смотри, не перепутай ничего! – резко вскрикнул Стар. – У меня там все по порядку разложено. Понял? На самом верху – информация о моих родителях. И еще мои записки, которые я начал делать, когда стал кое-что соображать.
Под своими родителями он, очевидно, имел в виду Марию Казарес и Жана Лазара. Паскаль принялся складывать блокноты в одну стопку, вырезки с загнутыми уголками – в другую.
На дне чемодана оказались разрозненные, почти превратившиеся в лохмотья, бумаги. Впрочем, там же обнаружились и кое-какие тематические подборки. В частности, на самом дне хранилось собрание вырезок о правящей династии Монако, включая сделанные Паскалем украдкой снимки принцессы Каролины, о которых с таким восторгом отзывался Стар. Отдельные разделы впечатляющей коллекции были отведены семейству Кеннеди, какому-то английскому герцогу и его супруге-канадке, а также американско-австралийскому газетному магнату. Несколько подборок были посвящены американским кинозвездам. Все это Паскаль рассортировал на аккуратные кучки. Последними он извлек на свет изрядно потрепанные порнографические открытки, на которых были запечатлены сцены, отличающиеся крайней разнузданностью, даже садизмом. Стар странно скособочился, будто хотел дотянуться до бумажных стопок рукой, но только улыбнулся.
– Эти старые бумажки можешь считать моим фальстартом, – хмыкнул он. – Герцог этот вшивый, кинозвезды… Это было только началом. Видишь ли, я всегда знал, что не такой, как другие. Я не какой-нибудь маленький человечек с улицы. Соображаешь, к чему это я? Я всегда пытался отыскать свою мать – с тех самых пор, когда достаточно подрос, чтобы уйти из детского дома. Но Мария сумела хорошо замести следы. А знаешь ли ты, что мне хотели вбить в голову? – В его голосе зазвучали презрение и насмешка. – Эти олухи пытались заставить меня поверить в то, что мать моя – проститутка, потаскуха, подстилка дешевая. Которая к тому же уже сдохла. Но меня не проведешь! До сих пор помню, как сижу я в Монреале перед этой крысой из бюро социальной помощи, которая приволокла мне целый ворох так называемых документов. И все, заметь, с печатями. Было там и мое свидетельство о рождении – грязная бумажка с прочерком в графе «отец». Только не можешь, говорит мне крыса, ты со своей мамой увидеться, потому что погибла она. Один из клиентов отметелил так, что уже не встала… И смотрит на меня так сочувственно, так жалостливо. Что взял бы и придушил на месте. Чтобы не врала мне, гадина. Но потом раскинул я мозгами и вижу: а ведь она чей-то приказ выполняет – только и всего. Выходит, выгодно кому-то меня за нос водить. В общем, простил я ее, не стал убивать. Суку мерзкую, лживую…
Его всего передернуло. Джини боязливо вздрогнула.
– Что мне после этого оставалось? Только искать своих папу и маму. Верно я говорю? И чего они только не делали, чтобы помешать мне! Долго я шел по ложному следу, но в конце концов судьба смилостивилась надо мной: я встретил Матильду. Поначалу, когда я приехал в Париж из Амстердама, у меня ничего не складывалось: карта не шла, денег не было, да к тому же еще со своей подружкой Шанталь поссорился. И вот, когда мне совсем уже некуда было деваться, на моем пути повстречалась Матильда. Это произошло всего в нескольких кварталах отсюда. Она кормила голубей в скверике, и я с ней разговорился. Мне хотелось есть, нужна была крыша над головой. Да и чувствовал я себя тогда паршиво: головные боли совсем доконали. А она привела меня сюда, накормила. С Матильдой у меня сложилось как нельзя лучше. Хорошая бабуля была – я к ней по-настоящему привязался. Матильда была одинока и не переставая говорила о Марии. О том, кто такая Мария, я, конечно, знал – читал про нее в журналах. Но после всех этих разговоров я стал словно прозревать – медленно, постепенно. Где-то через неделю – а может быть, и меньше, может, через день, точно уже не помню – Матильда рассказала мне о том, как Мария потеряла своего крошку-сына, когда была еще в Новом Орлеане. И меня словно током ударило! Я увидел – вот именно, увидел! – как все было. Все совпадало! Даты совпали, все остальное. Я тоже когда-то жил в Новом Орлеане, правда, совсем немного. Волосы у меня черные, как у Марии и этой свиньи – Лазара. Волосы, глаза… Ведь я похож на мать. Правда, похож?
– Сходство, несомненно, есть, – веско произнес Паскаль.
Все это время он внимательно изучал Стара, бдительность которого, судя по всему, начинала потихоньку ослабевать. Взгляд этого парня был таким же безумным, как и его слова. Он смотрел то на Паскаля, то на Джини, то на свой пистолет, то куда-то в угол. Было такое ощущение, что этот монолог хорошо отрепетирован, заучен наизусть. Как видно, Стар частенько беседовал с самим собой.
Осторожно, как сапер на минном поле, Паскаль вышел из-за стола. Расстояние между ним и Старом слегка сократилось. Стар никак не прореагировал на это. Он был снова занят Джини, неуклюже и грубо тиская ее груди.
– Послушай, Стар, дай я проверю пленку, – лепетала она, дрожа всем телом. Ее взгляд был устремлен на Паскаля. Джини хорошо видела, какие чувства вызывает у него скотство Стара. Судя по выражению лица, Паскаль готов был в следующую секунду броситься на подонка. И она глазами пыталась дать ему понять, что сейчас еще не время. «Остановись, вытерпи», – умоляли ее глаза.
– Стар, эта кассета скоро закончится. Ты не беспокойся, у меня их много. Разреши мне вставить новую…
– Нет. Не надо новой. Все кончено. Все.
– Нет, Стар, не все. Не может быть, чтобы все. Я… Мне еще так много надо у тебя спросить. Людям ведь небезразлично будет, как повела себя Мария, когда ты сказал ей, кем являешься на самом деле. Ведь ты сказал ей, не правда ли, сказал?
– Да, сказал.
– Вот люди и захотят узнать, что она тебе ответила. Им будет интересно, что было дальше… – Она, сдвинув брови, снова пристально посмотрела на Паскаля. – Люди захотят узнать, почему ты решил убить Жана Лазара и что случилось после того, как ты сделал это.
Ни один мускул не дрогнул на лице Паскаля. Он видел: таким образом Джини пытается ввести его в курс дела, а заодно тянет время. «А ведь это, должно быть, кровь Лазара – эти засохшие пятна на его руках и лице», – только сейчас осознал он.
– Людям потребуются факты, пойми, Стар, – продолжила Джини. – Тебе и Паскаль то же самое скажет. Ведь правда, людям все это будет интересно? Скажи, Паскаль, правда?
– Конечно. – Паскалю, несмотря ни на что, удалось сохранить ровный тон. – В подробностях – соль любого материала.
– Почему я убил его? – рассмеялся Стар. – Как убил? Как я убил бы эту гниду – свою мамашу, если бы только мог дотянуться до ее горла? Что ж, могу объяснить…
Он поднял пистолет и упер дуло в затылок Джини. «Реакция стала еще более заторможенной, – подметил Паскаль. – Ему потребовалось почти пятнадцать секунд, чтобы понять вопросы Джини».
Стар переставал замечать течение времени. Не заметил он, судя по всему, и реплики Паскаля. Одурманенный мозг отказывался служить ему. Во всяком случае, так казалось Паскалю.
Стар позволил Джини нагнуться к диктофону, чтобы заменить кассету. Паскаль выжидал. Однако удобная возможность все не появлялась. Примерно через двадцать секунд после того, как новая кассета была вставлена и Джини нажала на кнопку «запись», Стар рывком притянул ее к себе и заговорил вновь.
– Ты хочешь знать, как это произошло? Он упрашивал меня не убивать его. – Его голос становился все громче. – Это он-то, великий Жан Лазар! Великий повелитель, ползающий на коленях, умоляющий меня не стрелять, предлагающий мне все, что я только захочу, лишь бы я пощадил его. Честно признаюсь: мне это понравилось. Скажу больше: я получил истинное наслаждение. Мой сраный папаша, ползающий передо мной на коленях… Господи, как же долго я ждал этого…
Паскаль увидел, что избран неверный подход. Обсуждение подобной темы было чревато смертельной опасностью. Стар снова входил в раж. В его больной голове, по всей видимости, между унижением и сексом существовала прямая связь.
Перестав говорить, маньяк грубо притиснул Джини к себе и принялся торопливо ощупывать ее тело. Он сладострастно терся о ее спину, не спуская при этом глаз с Паскаля. Он улыбался, его глаза остановились и заблестели неживым, стеклянным блеском.
– Не вздумай, Паскаль. Мой пистолет снят с предохранителя. И очень хочет выстрелить. Ты в пистолетах разбираешься? В обойме этого – пятнадцать патронов. А пульки противные-противные. Эти пульки очень многое могут – я от них просто балдею. Ты и шагу не сделаешь, как такую схлопочешь. И она тоже. – Его голос зазвенел с новой силой. – Что, Паскаль, не нравится? Расстроен небось? Слабеньким себя ощущаешь? Может, даже импотентом? Сочувствую тебе, старина. И я то же самое когда-то испытал. Долгие годы все плевали на меня, макали меня в парашу, держали взаперти, помыкали мною как хотели. Ты знаешь, что такое пресмыкаться в приютах перед старшими педерастами, ублажать их по ночам? Знаешь, сколько лет мне было, когда впервые пришлось хлебнуть этой радости? Пять! И имели меня по полной программе – со всех сторон. Десять, нет, двенадцать лет я провел в этом аду. И все эти годы со мною обращались как с дерьмом собачьим, как с последним ничтожеством…
Паскаль словно окаменел. Джини, застонав, обеими руками зажала рот. Паскаль двинулся вперед. Он видел, что Стар вот-вот начнет стрелять. Лицо сумасшедшего напряглось, и он начал засовывать ствол пистолета в рот Джини. Но в этот момент зазвонил телефон. Стар еще некоторое время возился с пистолетом, однако после пятого звонка повернулся к телефону. Наконец-то услышал… Короткая судорога пробежала по его телу. Лицо Стара превратилось в застывшую белую маску, однако уже через секунду он пришел в себя и ткнул пистолетом в ребра Джини:
– А ну пошла к нему, быстро! За столом стойте, так, чтобы я вас обоих видел. Никому не двигаться. Мне нужно ответить на срочный звонок. – Его еще раз передернуло, и он залился почти счастливым смехом. – Пора побеседовать с моим личным психоаналитиком.
Джини, пошатываясь, побрела к столу. Стар цепким взглядом проводил ее и успокоился, лишь когда она встала у противоположного края стола рядом с Паскалем. Его от них отделяло около семи метров. Держа обоих на прицеле, он снял трубку и прижал ее щекой к плечу. Лицо его расплылось в широкой улыбке. Паскаль не мог разобрать, что говорят Стару. До его слуха долетало лишь глухое бормотание. Насколько можно было понять, бормотал мужской голос, причем бормотал спокойно и уверенно. Паскаль крепко обнял Джини за плечи. Кто бы ни был этот мужчина, звонивший сейчас по телефону, он молился за него. И еще за то, чтобы говорящий понял, насколько срочно нужна им помощь.
Обнимая дрожащую от страха Джини, Паскаль поцелуями осушал слезы, струившиеся по ее щекам. Он, как мог, пытался успокоить ее, помочь ей унять дрожь. Воспользовавшись тем, что Стар начал говорить по телефону, Паскаль прильнул губами к уху Джини. Зашептав, он тут же почувствовал, как напряглись ее плечи.
Оба знали, что это, возможно, их последний разговор. За короткое время им нужно было сказать друг другу очень многое.
– Нам отпущено совсем немного. Ты понимаешь это, Джини?
– Понимаю. Я думала, он выстрелит раньше.
– Он уже готов был сделать это. Он дошел до точки. Но ему нужны фотографии, и, кажется, это дает мне шанс… – Он замолчал в ожидании, когда Стар заговорит опять. Тот начал что-то бессвязно выкрикивать в трубку, и Паскаль снова еле слышно зашептал. Джини слушала его с остановившимся взглядом. Его губы нежно щекотали ее кожу, но то, что он говорил, заставляло цепенеть от ужаса.
– Нет, – тихо пробормотала она в ответ. – Нет, Паскаль, прошу тебя, не надо. Он убьет тебя. Он и так хочет убить тебя первым. Мы должны ждать, стараться увлечь его разговором.
– Мы обязаны попытаться. Ты же видишь, какой он дерганый. Настроение меняется каждую секунду. Полиция наверняка будет тянуть резину, пытаться измотать его, выпустить из него пар. Но у нас нет времени ждать.
Он умолк. Стар расхохотался, внимательно выслушал, что ему говорят, и заговорил сам. Паскаль в это время задумчиво смотрел на мучнисто-белое лицо Джини. Сколько же времени у них осталось? Минут десять-пятнадцать? Наверное, меньше.
– Паскаль… – Ее рука коснулась его пальцев. – Скажи, ну почему ты не ушел? Ведь ты был с Марианной. У тебя было достаточно времени, чтобы спастись. Господи Иисусе…
Она замолчала, потому что и так знала ответ. А если бы не знала, то ей достаточно было просто взглянуть налицо своего возлюбленного, исполненное нежности и печали.
– Для меня об этом не могло быть и речи, – ответил Паскаль просто. Его голос на сей раз дрогнул. – Ничто не изменилось, Джини. Я все так же люблю тебя, и ты это знаешь. – С этими словами он наклонился и поцеловал Джини в губы, повернувшись к Стару спиной, чтобы тот не видел их поцелуя.
Ее губы открылись ему навстречу. В ее объятиях были любовь и отчаяние. Эти два чувства часто идут рука об руку. Сейчас они, как никогда, усиливали друг друга.
Он страстно целовал ее, думая, что, может быть, делает это в последний раз в жизни. Ответный поцелуй был не менее страстным. Паскаль посмотрел на нее и заметил в ее лице существенную перемену. Теперь оно горело решимостью.
Стар повысил голос и рассмеялся опять. Оторвавшись от губ Джини, Паскаль прошептал слова, которые могла слышать только она:
– Розовая спальня, Джини. Все должно произойти там. Мне нужно, чтобы он оказался в комнате, где ему станет не по себе. В комнате, где меньше всего света.
* * *
Роуленд сидел с наушниками на голове в фургоне связи. Полицейский психолог, который представился Стару просто как Люсьен, беседовал с ним по телефону уже почти пять минут. Все его хитрости были видны Роуленду как на ладони. Этот спец по общению с террористами и маньяками пытался успокоить засевшего в квартире вооруженного «клиента» и в то же время вытянуть из него как можно больше информации. Иными словами, установить с ним доверительные отношения. У Роуленда сложилось впечатление, что Стар прекрасно понимал, чего от него добиваются. Похоже, психолог тоже отдавал себе в этом отчет.
Стар был сама покладистость. Однако его ответы – он постоянно переходил с французского на английский и обратно – становились все более насмешливыми, а тон голоса – издевательским.
– Не нужно ли еды? – переспросил Стар и рассмеялся. – О, прекрасная идея! Мы как раз соображаем, чем бы нам тут закусить. Хорошо, что у нас есть буфет и холодильник. Спешу вас обрадовать: они просто ломятся от провизии, так что, думаю, еды мне хватит на несколько дней, а то и недель. Короче говоря, от голода не умру. Джини и Паскаль тоже. Нам тут хорошо втроем – мы всем делимся по-братски. Правда, когда ты говорил о еде, то, должно быть, подразумевал что-то совершенно особенное? Я не ошибаюсь? Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего? Лангустов. Есть на улице Сен-Жермен один ресторанчик, называется «Золотой век». Вот где умеют по-настоящему готовить! Лангусты там – пальчики оближешь. Ах, если бы мне оттуда доставили этих лангустов… Прямо сейчас не надо. Разве что через час. В общем, звони через час. Нет, лучше через полчаса. А еще лучше, через двадцать минут. Буду считать, что мой заказ принят. Ну как, идет?
Психолог уныло посмотрел на Мартиньи.
– Идет. Нам это не составит никакого труда, – ответил он ровным, приветливым голосом.
– И о машине не забудь, – продолжал смеяться Стар. Она мне может пригодиться. Подгоните-ка, пожалуй, «Роллс-Ройс» Жана Лазара 1938 года выпуска. Я именно на нем хочу поехать в аэропорт. А впрочем, с этим тоже особо торопиться не надо. Пока мне и здесь хорошо, даже слишком. Лучше я тебе еще раз оглашу весь список.
Он начал в очередной раз зачитывать список своих абсурдных требований. Психолог на время отключил свой микрофон. Поглядев вначале на Мартиньи, а потом на Роуленда, он сокрушенно покачал головой.
Мартиньи озабоченно поведал что-то сидевшему рядом с ним офицеру Группы вмешательства. В фургоне между тем продолжал монотонно звучать голос Стара. Когда восстановилась тишина, психолог снова включил микрофон. Роуленд зачарованно наблюдал за тем, как крутятся большие магнитофонные бобины. Чувство бессилия и страх возрастали в его душе с каждой секундой.
– А пока… – Стар выдержал эффектную фразу. – Боюсь вас там огорчить, но наши окна занавешены. Так что, к сожалению, нам вас отсюда не видно. Но зато и ваши снайперы нас не видят. – Он злорадно хихикнул. – Ты уж сделай одолжение, скажи, отклик в обществе есть? Пресса прибыла уже? Съемочные группы готовы? Хотя нет, лучше не отвечай. То есть ты, конечно, парень честный, но соврать мне можешь запросто. Однако я не в обиде. Это в порядке вещей. Скажи этим ребятам, что я лично выйду сегодня вечером на балкон, чтобы произнести перед ними речь. А пока я попрошу Джини выглянуть на улицу, посмотреть, что там у вас творится. Так что вы уж, пожалуйста, не стреляйте. Потерпите чуть-чуть. Ну как, Джини, хочешь на людей посмотреть и себя показать? Тогда иди юн к тому окну. Ну и как там? Си-эн-эн на месте? А другие? Отлично. Просто отлично. Можешь возвращаться к Паскалю. Тихонько, не торопясь. Вот та-ак. Хорошая девочка. А почему мы плачем? Не надо плакать. Скажи, Паскаль, хочешь поцеловать ее еще разок? Так ты целуй ее, целуй, не стесняйся. На меня внимания можешь не обращать. Валяй! Можешь даже трахнуть ее при желании. Сперва ты, после я… Да не скрипи ты зубами, не скрипи. Уж и пошутить нельзя. Видишь эти пилюльки, которые я глотаю? Они очень маленькие, но пробуждают во мне гигантскую жажду жизни. Я в самом деле не прочь с ней сейчас побаловаться… О, какое блаженство! Ах как пробирает… Слушай, Паскаль, может, конечно, и не стоило бы говорить это тебе, но поверь, по части техники вы, французы, серьезно хромаете. Слишком уж много всяких нежностей. Знаешь, что нужно, чтобы завести женщину на полные обороты? Грубая сила. Они это дело любят, особенно когда их бьешь по морде…
Роуленд низко опустил голову. Психолог счел нужным вмешаться.
– Кристоф, – проговорил он в трубку. – Послушай меня, Кристоф. У меня к тебе одно предложение. Не лучше ли будет для всех, в том числе и для тебя самого, если ты окажешь нам одну услугу? В качестве жеста доброй воли, так сказать. Мы тебе – машину, а ты отпускаешь одного из заложников.
– Кого – Джини? – немедленно залился смехом Стар. – Вам Джини нужна? Боюсь, что сейчас не смогу вам ее отдать. Она и я – мы с ней отлично ладим. Вообще-то, трудный вопрос ты мне задал. Тут нужно хорошенько все обмозговать…
Психолог поднял палец вверх, призывая внимание Мартиньи.
– Тогда поступим вот как: я звоню тебе ровно через двадцать минут. Идет? А ты за это время сможешь как следует обдумать то, что я тебе предлагаю. Подумаешь заодно, что тебе еще нужно. Может, поговорить с кем. Мы это дело мигом организуем.
– Вряд ли, – хихикнул Стар. – Очень маловероятно. Все, с кем мне хотелось поговорить, уже мертвы.
– Ну и прекрасно. Значит, через двадцать минут я тебе звоню. В два часа ровно.
Психолог отключил связь и со вздохом повернулся к Мартиньи и офицеру Группы вмешательства:
– Подготовиться успеете? Минут пятнадцать хватит? Двое начали вполголоса совещаться.
– Нам бы полчаса надо, – подвел Мартиньи итог краткого совещания. – А еще лучше сорок пять минут.
– Я бы на вашем месте не тянул.
– Значит, не думаешь, что удастся уговорить его отпустить Женевьеву Хантер?
– Никого из них он отпускать не собирается. И не нужны ему ни машина, ни самолет. Вы же сами слышали, что он несет. Героем себя чувствует, решил в игры с нами поиграть. Неужели не понятно?
– Да понятно нам все.
Роуленд был свидетелем принятия окончательного решения. Он видел, как поспешно покинул фургон офицер Группы, слышал суету снаружи, клацанье оружия, удаляющийся топот.
Психолог устало потер лоб. Мартиньи, поерзав на сиденье, нервно закурил.
Все трое сидели в полном молчании. Следили за неумолимым бегом секундной стрелки, отрешенно смотрели на груду магнитофонных бобин. Из динамика звучал спокойный и ровный голос наблюдателя, следившего за обстановкой в здании. Потом раздался треск помех. Роуленд оцепенел – послышался голос Джини.
– Слава тебе, Господи… – обессиленно выдохнул Мартиньи. – Наконец-то «жучки» установили. Наши ребята будут атаковать одновременно с фронта и тыла. За тридцать секунд до штурма в квартире зазвонит телефон. Через пятнадцать секунд после звонка в квартире погаснет свет, и тогда…
