Текст книги "Любовь красного цвета"

Автор книги: Салли Боумен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

Она подалась вперед. Первое предложение уже готово было сорваться с ее губ, однако, одумавшись, Джини снова выпрямилась. Нет. Прежде всего Фрике не поверит ей. Во-вторых, то, что она собирается сказать, безответственно. Инстинкты юной девушки иногда несут в себе смертельную опасность. Как в случае с Аннекой.

Молчание тянулось уже минут пять. Фрике, с унылым видом вертя в пальцах сигарету, устремила отсутствующий взор куда-то вдаль. Для Джини было очевидно, что мысли Фрике текли в совершенно ином направлении. Будто очнувшись, Фрике отбросила прямые волосы назад и взглянула на собеседницу.

– То, что ты сказала сегодня моей матери… – Девочка на мгновение замялась. – Это правда? Это правда, что именно Стар посадил Аннеку на иглу?

– Да, правда. Я беседовала с одним человеком в Англии – мужчиной, который довольно часто встречался со Старом. Он дважды видел с ним твою сестру. Тогда она уже полностью зависела от героина, и именно Стар снабжал ее этой дрянью. Он же обычно помогал ей колоться.

– Но ты не говорила этого моей матери.

– Верно, – вздохнула Джини. – И ты, наверное, сама догадываешься, почему.

– Догадываюсь…

Джини отвела глаза в сторону. Она словно наяву слышала голос Митчелла. Если верить ему, Стар брал за Аннеку по двадцать фунтов за один раз. Это было, когда Митчелл впервые с ней познакомился. Через несколько месяцев, когда он увидел девушку в следующий раз, цена упала вдвое. А значит, для того, чтобы наскрести денег на очередную порцию, ей приходилось принимать вдвое больше мужчин. Стар утверждал, что таким образом преподает Аннеке закон спроса и предложения. Экономика, выпускной курс.

– Нет, ты прикинь, – говорил Митчелл в приливе праведного гнева, – в первый раз она удовлетворила меня на все сто. А во второй – хрен с маслом! Грязная, вонючая, вшивая… Наркоманка, ясно тебе? И глаза мертвые, какие только у наркоты бывают. Потому что на уме у этих свихнувшихся только одно – как бы ширнуться. Зомби, да и только. А Стару нравилось – прямо-таки угорал от этого. Нашел себе развлечение…

Этого говорить было нельзя, ни в коем случае, даже намеками. Джини снова повернулась лицом к Фрике, и они посмотрели друг на друга. Должно быть, по ее лицу девочка догадалась о чем-то – хотя Джини и не была до конца уверена в этом, – но как бы то ни было, молчание оказалось средством более действенным, чем увещевания. Фрике внезапно заговорила.

– Она познакомилась с ним во Франции, – выдавила из себя сестра Аннеки, – во время той самой школьной поездки, о которой говорила мать. Это было в феврале прошлого года, месяца за два до того, как она с ним сбежала. Они встретились в Париже, сама не знаю, где именно. Может, в каком-нибудь выставочном зале или в музее, в кафетерии. Парень оказался шустрым – быстренько все обстряпал, потому что во время этих школьных экскурсий не очень-то разгуляешься: постоянные переклички, как в концлагере, учителя повсюду шпионят. На то, чтобы познакомиться, у него всего-то и было минут пятнадцать-двадцать – до следующей проверки. Но ему и этого хватило. Он дал ей свой адрес. Аннека ему потом писала. Она сама мне призналась: познакомилась, мол, с крутым парнем и теперь пишет ему, а он ей отвечает.

– Она адресовала свои письма во Францию?

– Не знаю. Аннека говорила, что он все время переезжает с места на место. Она и сама стала таиться ото всех, с тех пор как с ним познакомилась. Почти совсем перестала откровенничать, в основном намеками изъяснялась… Но Аннека даже слова не обронила насчет того, что они с ним что-то там замышляют, что она собирается с ним сбежать или еще что-нибудь. Если бы я знала, то, конечно уж, сделала бы что-нибудь. Не такая я дура. Может быть, даже отца предупредила бы…

Она снова замялась, нерешительно глядя на Джини. А затем, окончательно решившись, полезла в свой школьный рюкзак и достала оттуда пачку разнокалиберных листков, скрепленных одним зажимом.

– Вот, – пихнула Фрике импровизированную тетрадку через стол. – Записная книжка Аннеки. – Это из-за нее она мне позвонила в первый раз. Она была перепугана до смерти – из-за книжки этой.

Джини смотрела на девочку, лицо которой стало красным, как помидор. Она осторожно коснулась потрепанных страниц, испещренных именами, телефонными номерами и адресами.

– Где ты нашла это, Фрике?

– В тайнике. У нас в чулане одна половица поднимается. Под ней Аннека хранила свой дневник. Там же она прятала противозачаточные пилюли, иногда «травку». Письма Стара и дневник она захватила с собой, а книжку забыла. Ты хочешь взять ее? Признайся, ведь хочешь – я по твоему лицу вижу…

– Да, хочу.

– Ну и бери. Держи. Покажи полиции. Мне теперь на все наплевать. Аннека так боялась, что ее записную книжку найдут, если после ее побега в доме будет обыск. И я спрятала эту книжку ото всех. Но когда я поняла, что Аннека не вернется, я прочитала ее записи. Я эту книжку, наверное, раз сто перечитывала.

– Думаешь, его адрес здесь? Она именно поэтому так волновалась, когда звонила тебе? Поэтому просила тебя спрятать книжку?

– Да, – прерывисто вздохнула Фрике, закуривая очередную сигарету. – Только нет его здесь. Или просто я не могу найти. В этой книжке вообще нет ни одной записи, где упоминался бы Стар. Здесь куча разных имен и адресов. Все ее друзья по переписке – из Франции, Германии, Италии, Англии, Бельгии, Америки, Африки… Она с девяти лет этим увлекалась, и каждую неделю ей приходило по семь-восемь писем. Ищи его, если хочешь. Но говорю тебе: пустое это занятие. Иголка в стоге сена.

Джини неторопливо переворачивала листки. Это была типичная записная книжка девочки-подростка – засаленная, с какими-то рисунками, исчерканная вкривь и вкось. Часть записей была сделана от руки, часть – на пишущей машинке.

– Послушай, Фрике. Спасибо тебе, конечно. Но ты знаешь, я ни слова не могу разобрать по-голландски.

– А тут и разбирать нечего. Ведь он не голландец, в Нидерландах не жил. Ты иностранные адреса смотри. Тут все легко. Вот этот адрес, например, во Франции, а этот – в Сан-Франциско. Может, и найдешь чего. Ты же журналистка. Я так надеюсь…

Фрике, несколько минут назад олицетворявшая собой враждебность, теперь смотрела на нее умоляющим взглядом – так, будто Джини, наделенная сверхъестественными способностями, была ее последней надеждой. Однако Джини, не питавшая в отношении собственных возможностей особых иллюзий, не хотела чрезмерно обнадеживать девочку.

– Я попытаюсь, Фрике, обещаю тебе. Сегодня вечером я как следует просмотрю записную книжку. При необходимости ее изучат в здешней полиции. – На секунду она замолчала. – Но я думаю, ты понимаешь, что должна рассказать все своим родителям. Это крайне важно и для них, и для тебя самой.

– Понимаю, – опустила глаза Фрике, крутя в пальцах дымящуюся сигарету. – А они не убьют меня?

– Не думаю. Мне кажется, они тебя поймут. Они очень любят тебя, Фрике.

– Знаю. Ох, чтоб мне пусто было…

Фрике опять заплакала. Джини молча дожидалась, пока иссякнет и этот поток слез. Воспользовавшись паузой, она достала свой «журналистский инструмент» – диктофон и блокнот. Как и ожидалось, вид этих предметов придал девчонке определенную уверенность.

– Ты хочешь взять у меня интервью? Ты в самом деле думаешь, что я могу чем-то помочь? Я же говорила тебе, Аннека рассказывала очень мало.

– Но это не означает, что ничего не можешь рассказать ты. Постарайся припомнить все, что она говорила тебе, Фрике. Пусть даже самые мелкие детали, какими бы незначительными или не относящимися к делу они тебе ни казались. Такие подробности зачастую оказываются самыми важными.

– У меня хорошая память, я все помню.

В течение следующих десяти минут Джини с помощью девочки скрупулезно проследила всю последовательность событий: первая встреча в Париже, переписка, прибытие Стара в Амстердам, их отъезд вдвоем, два телефонных звонка от Аннеки, наступившее после них долгое молчание, месяцы тщетного ожидания и наконец известие о ее гибели. Слушая Фрике, Джини чувствовала, как каждое слово девочки странным эхом отзывается в глубине ее собственной души. Школьные поездки – что-то с ними было связано. Кажется, кто-то где-то недавно упоминал нечто подобное. Но Джини никак не могла вспомнить, кто именно и где.

– Так ты полагаешь, что Стар приехал в Амстердам специально, чтобы забрать ее? Я тебя правильно поняла, Фрике?

– Да. Я уверена, что он не бывал здесь прежде. Она сказала мне, что ждет его приезда. И очень волновалась, когда говорила о предстоящей встрече. Это было за день до того, как они уехали.

– По всей видимости, он имел на нее большое влияние, если ему удалось подбить ее на такой рискованный шаг.

– Очень большое. Это выглядело так, будто он призвал ее к себе. Приехал забрать то, что как бы принадлежало ему по праву. Он говорил ей, что искал ее всю жизнь и узнал в ту же секунду, как только впервые увидел. Вроде того, что это судьба, рок…

– И она верила. Но почему? Не потому ли, что ей было всего лишь четырнадцать и хотелось чувствовать себя особенной, единственной, отмеченной свыше?

– Наверное. Во время телефонного разговора она упомянула, что этот человек очень сильный. Она постоянно твердила это. Он гадал ей на картах Таро. Говорил, что может раскрыть ей ее собственную суть.

– Понятно. – Джини заглянула в собственный блокнот. Ее снова посетило странное чувство родства с Аннекой. Ей тоже было ведомо то пьянящее ощущение, когда как бы заново открываешь саму себя. Впервые Джини испытала его тогда, в Бейруте, с Паскалем. И с тех пор всякий раз, бывая с ним вместе, отчетливо видела себя со стороны – истинную.

История Аннеки была зеркальным отражением того, что произошло раньше с Джини, за исключением одного – финала. Аннека была глубоко несчастна, слепа и, несомненно, наивна, однако Джини даже в голову не приходило осуждать ее за это. Девочка имела несчастье влюбиться в человека опасного. Пожалуй, его личность можно было назвать даже демонической. Во всяком случае, у Джини не осталось в этом ни малейшего сомнения, после того как она услышала рассказ Митчелла.

– Продолжай, Фрике, – попросила она, оторвав глаза от блокнота. – Все, что ты рассказываешь, очень важно. Это может помочь и Майне. Наверное, ты успела задать Аннеке немало вопросов. Ты разговаривала с ней по телефону. О чем? Ведь каждая ваша беседа длилась минут десять, а то и дольше. Подумай, Фрике.

– Она говорила, что он много спрашивал ее о нас. Заставлял описывать меня, наших родителей. Ему хотелось знать – как бы это сказать? – о самых обыденных вещах. О семейном быте. Как мы справляем Рождество, куда ездим в отпуск, как познакомились наши родители…

– А о своей собственной семье он не говорил? Не рассказывал, откуда родом?

– Нет, никогда. Аннека говорила, что он ненавидит тех женщин, которые задают вопросы. И она хорошо усвоила это. Стоило только спросить его о чем-нибудь, и он тут же начинал бесноваться, причем бесноваться по-настоящему. Ей казалось, что в детстве с ним произошло что-то ужасное. Может быть, его истязали, может, отдали чужим людям или в детский дом – ну что-то в этом роде. Но все это только догадки. Он никогда не говорил о том, кто его родители или где он вырос.

– Она так и сказала – бесноваться?

– Так и сказала, когда звонила в первый раз. Она говорила, что к нему очень трудно приноровиться: только что был тихим и ласковым – и вдруг ни с того ни с сего прямо звереет. Шизанутый какой-то. Начинал орать на нее…

– Внезапные перепады настроения?

– Знаю, о чем ты думаешь. – Фрике посмотрела ей прямо в глаза. – Когда после первого раза она долго не звонила, я себе места не находила от беспокойства. Я была уверена, что он что-нибудь колет себе или нюхает. Но Аннека сказала мне, что он чист как стекло. По ее словам, она научилась управлять его настроением, причем никому, кроме нее, этого не удавалось. Он говорил, что у нее дар умиротворения – именно так и говорил. Он заставлял ее ложиться рядом и как-то по-особенному гладить ему лоб. И она, дурочка, гордилась этим.

Джини никак не прокомментировала услышанное. Словно сигнал тревоги прозвенел у нее где-то внутри. Наркоман или кое-что посерьезнее? Из темных теней, в которых прятался Стар, складывалось, все явственнее вырисовываясь, определение – человеконенавистник.

– Что-нибудь еще, Фрике? Чем они занимались вместе? Путешествовали, но Аннека не сказала, где именно… – Джини перелистывала собственные записи. – Слушали музыку, курили «травку»… Что еще?

В этом списке отсутствовал еще один вид человеческой деятельности, и Джини отдавала себе отчет в том, что чуть позже обязательно спросит о нем. А пока она ждала. Фрике задумчиво морщила лоб.

– Имелся у него один пунктик – быть всегда чистым, – выговорила она наконец, немало удивив Джини. – Ты не ослышалась. Помню, Аннека еще смеялась над этой его особенностью. Говорила, когда они путешествовали, он запросто общался со всеми, а как останется один – тут же мыться. И моется, моется, словно кожу с себя содрать хочет. Прямо фанатик какой-то. Принимал ванну по три, а то и четыре раза в день. Помоется вечером под душем – и в постель, а потом проснется среди ночи – и под душ… Она сама мне это говорила. Что еще? Читать любил. Читал много. Она тоже об этом как-то упоминала.

– А какие книги, не говорила?

– Говорила. Ему особенно книги про войну нравились. Об оружии…

– Об оружии?! – Джини невольно вздрогнула. – Подумай, Фрике, а ты не ошибаешься? Карты Таро и оружие. Что-то тут не вяжется.

– Не знаю, но так говорила она. Еще хвасталась, какой у нее дружок умный. Если ей верить, память у него была просто феноменальная. У них даже такая игра была: он брал книгу, в которой было полным-полно картинок разных пистолетов, что-то вроде каталога, а она должна была его проверять. Она закрывала ладонью подписи и пояснения, а он по рисунку должен был определить сам пистолет и все его детали. Все до единой. И он в точности угадывал не только пистолеты, но и все, что про них надо знать…

– Технические характеристики?

– Вот-вот. Размеры, тип патронов, скорострельность. Обо всем рассказать мог, без запинки. Каждый раз – слово в слово.

Сигнал тревоги зазвучал снова, на сей раз громче. Джини склонилась над своим блокнотом, чтобы Фрике не определила этого по ее лицу.

– Но у него самого не было пистолета? Аннека ничего не говорила об этом? Он просто любил разглядывать картинки, так?

– Да нет, пистолета у него вроде не было. Это было так, одно развлечение.

– Ты очень мне помогла, Фрике. То, что ты рассказала, дает мне общее представление о происшедшем. Канву истории. К тому же теперь я знаю, что Аннека познакомилась с ним в Париже, а это уже крепкая нить. У меня есть ее записная книжка. Одно только не совсем ясно. Когда он приехал сюда за ней и Аннека должна была с ним встретиться, не говорила ли она тебе, где намечена эта встреча?

– Нет.

– Тогда представь себе, что место встречи должна была назвать она. Как ты думаешь, что она могла бы выбрать?

Фрике размышляла несколько минут.

– «Антику», – наконец произнесла она. – Так называется одно кафе, где продают «травку», – легально, по лицензии. Аннека туда когда-то захаживала с парнем, который ее после бросил. Классное местечко – атмосфера что надо. Так что она вполне могла предложить своему приятелю встретиться именно там. А может, они встретились просто где-нибудь на улице.

– Эту «Антику» нетрудно найти?

– Какое там трудно! Это неподалеку от канала Сингель. «Антику» здесь каждая собака знает. Можешь и там, конечно, народ поспрашивать. Только вряд ли поможет – полиция там уже тысячу раз фотографию Аннеки всем в нос совала.

– Ничего, иногда тысяча первый приносит удачу, – улыбнулась Джини. Впервые за все время Фрике ответила ей улыбкой. И тут же посмотрела на часы:

– Слушай, мне, пожалуй, пора. А то мать волнуется: стоит мне задержаться, и она звонит моему преподавателю скрипки.

– Последний вопрос, Фрике. Думаю, ты догадываешься, о чем он.

Девочка, которая, встав из-за стола, направилась было к выходу, остановилась и вздохнула:

– Как не догадаться… Говорила ли Аннека что-нибудь о сексе? Ты это хочешь знать?

– Спала ли она с ним, Фрике? Мне говорили, что да, но я не вполне уверена… Что-то в этом человеке явно не так. В нем есть какая-то загадка. Секс ему не очень подходит – слишком уж просто и очевидно для такого, как он.

– Для меня самой это загадка, – спокойно встретила Фрике взгляд ее глаз. – Я знаю Аннеку – она из таких вещей секрета не делала: если трахалась с каким-нибудь парнем, то так мне прямо и говорила. Для нее в этом не было ничего особенного. Говорит иной раз: «Хорошо вчера вечером у нас с ним получилось». Или: «Сегодня что-то не очень». Но со Старом… Она никогда не упоминала о сексе. Ни разу. Хотя, в общем-то, я предполагала, что именно этим они в основном и занимаются. Музыку слушают. «Травку» курят. Ну и, конечно, любовь. Куда без нее? Она была без ума от него. Он для нее был просто наваждением. Я не могла понять… И когда она позвонила во второй раз, я не удержалась. Я спросила ее: «Как жизнь половая?»

– И что же она ответила?

– Ничего она не ответила. – Лицо Фрике горестно исказилось. – Заплакала только. А потом трубку положила.

12

Когда Фрике ушла, Джини разузнала, как добраться до кафе «Антика». Такси доставило ее туда в мгновение ока. Кафе располагалось в старой части Амстердама, на узкой улочке, изобилующей букинистическими магазинчиками и антикварными лавками. Заведение состояло из одного большого и довольно уютного помещения, разделенного старинными деревянными панелями на кабинки, в которых располагались столики. Не были забыты и посетители, интересовавшиеся пищей духовной: на газетной стойке их вниманию предлагалась печатная продукция на нескольких языках. За несколькими столами шла игра в шахматы. Космополитичная и отчасти богемная обстановка живо напомнила Джини старые кафе Гринич-Виллиджа в Нью-Йорке. Единственное отличие заключалось в том, что в воздухе здесь висел тяжелый запах марихуаны – «травка» открыто продавалась в баре наряду со спиртным и сигаретами.

Взяв со стойки «Интернэшнл геральд трибюн», Джини устроилась у стойки бара и заказала себе кофе. Спешить было некуда. В газетном номере она сразу нашла сообщение об исчезновении Майны и смерти Кассандры. Весь материал занимал крохотное оконце на третьей полосе, что вовсе не удивило Джини. Исчезновения девочек – тема неблагодарная. Чтобы развить ее, требуется время. Если пропавшей девочке больше десяти лет, то редактор чуть ли не автоматически приходит к заключению: сбежала. А из сбежавших лишь единицы достойны того, чтобы делать из их побега сенсацию. Пройдут дни, быть может, недели, прежде чем история Майны переместится на первые полосы бульварной прессы. Впрочем, это может произойти и скорее, если ее отец применит свое влияние, чтобы раструбить об этом случае на весь свет.

Сложив газету, она оглянулась. Было пять часов дня, в кафе царило предвечернее затишье. Зал был заполнен меньше, чем наполовину, да и клиенты подобрались разношерстные – люди разных национальностей, старые и молодые, мужчины и женщины. Большинство посетителей были, похоже, завсегдатаями. Среди них можно было выделить несколько типов студентов. Два пожилых мужчины сосредоточенно двигали по доске шахматные фигуры. За одним из столиков девушка-тихоня читала книгу, а в дальнем углу кипела ожесточенная дискуссия на немецком. Джини внимательно рассматривала барменов, решая, к кому из них первому обратиться с расспросами.

В баре, судя по всему, работали в несколько смен. Вскоре после ее прихода два бармена, как она поняла из их реплик, голландец и австралиец, ушли. На их место заступили двое американцев: один – высокий светловолосый молодой человек лет двадцати с небольшим, другая – женщина чуть постарше с темными волосами и приветливой улыбкой. Оба были одеты в одинаковую униформу: белая рубашка, красный фрак и черные брюки. Они общались с клиентами на умопомрачительной смеси языков: фразы голландские, итальянские, французские так и сыпались из их уст. Поймав на себе любопытный взгляд Джини, женщина улыбнулась:

– Еще кофе?

– Спасибо. Не могу не восхищаться тем, так легко вы говорите на иностранных языках. Просто поразительно… Да, кстати, и еще сигареты.

– Вам точно сигареты?

– Ага. – Джини старалась говорить, не меняя собственного акцента. – У вас есть «Житан»?

– О, да, конечно. А что касается языков… То на вашем месте я не стала бы так уж восхищаться. «Мужской туалет – прямо по коридору и направо», – эту фразу я знаю чуть ли не на десяти языках. Ну и еще кое-что. Ассортимент не слишком богатый, не так ли?

Облокотившись на стойку, она внимательно оглядела Джини.

– А вы тут новенькая. Я угадала? Не припомню, чтобы раньше вас видела. Вы в Амстердаме впервые?

– Да, впервые. Проездом. Я и города-то толком не знаю.

– Городок что надо. Город Свободы… Что, Лэнс, верно я говорю? – задорно улыбнулась барменша напарнику. – Лэнс у нас любитель виндсерфинга. Из Лос-Анджелеса, без морских волн жить не может. Но даже ему здесь нравится.

– А что тут делать серферу? С пляжами, насколько я знаю, в Амстердаме напряженка.

– Деньжонок сшибить. Мир посмотреть. И я здесь за тем же. А ты?

– Не всем везет, как тебе. Я уже поработала официанткой в Лондоне – на днях за дверь выставили. Приехала сюда повидаться с другом, а его-то и нет. Наверное, разминулись. Ну и черт с ним. Достаточно поколесила я по Европе. Пора бы и домой.

– Знакомое чувство. Иной раз так припрет, что, кажется, все бы бросила и подалась куда глаза глядят. Я сама несколько недель пороги обивала, прежде чем эту работу нашла.

– В самом деле? И сколько ты уже здесь?

– Приехала в прошлом году, в конце осени. А Лэнс у нас рекордсмен – он тут уже полгода.

– Ого! Так, может, кто-нибудь из вас поможет мне? Дело в том, что дружок, которого я ищу, говорил мне, что иногда наведывается сюда. Может, его здесь знают? Вдруг кто подскажет, где его искать? Высокий такой, волосы темные, длинные, красивый…

– Интересно, интересно… Что еще ты о нем можешь сказать?

– Лет двадцать пять. Отзывается на имя Стар.

– Как, просто Стар? – Барменша нахмурилась, потом покачала головой. – Не-а. Никаких ассоциаций. Эй, Лэнс, не знаешь случаем парня, который сюда иногда заходит, по кличке Стар? Видный из себя, темноволосый. Похоже, это мужчина моей мечты.

Лэнс, ухмыляясь, приблизился к ним. На ходу он протирал бокалы.

– Стар? Тот, что кокаинчиком балуется? Как не знать! Заглядывает время от времени. Только что-то давненько я его не видел. Неделю, а то и больше. Только учти, Сандра, ты о таких мужиках вряд ли мечтаешь. Его все больше серьезные материи интересуют, возвышенное… – Бармен закатил глаза и прикоснулся пальцами к вискам, однако тут же перестал кривляться. – В общем, вынужден разочаровать тебя, Сандра. Парень явно не в твоем вкусе. Совсем не в твоем.

– Кокаин? – обескураженно переспросила Джини. – О Господи…

Пожав плечами, Лэнс отчалил, чтобы обслужить клиента. А Сандра рассмеялась:

– Не обращай внимания. Наш Лэнс на здоровом образе жизни свихнулся совсем. Стоит тебе выпить таблетку от головной боли, и он уже заносит тебя в разряд наркоманов. Извини, но тебе, кажется, по-прежнему не везет.

– Всю жизнь так. Сколько с меня? Расплатившись, Джини подождала, пока Сандра уйдет к столикам, и попыталась еще раз расспросить Лэнса, однако ничего нового не узнала. Лэнс сказал, что Стар заходит сюда примерно раз в месяц, был не так давно, однако где искать его, не знает, как не знает и никого из друзей Стара. Зато знает одно симпатичное место, где Джини наверняка понравится.

– Ну как? – перегнулся он через стойку. – В девять я уже свободен. Кстати, у тебя глаза ну прямо как звезды. Тебе еще никто об этом не говорил?

– Упоминали как-то. В сходной ситуации. Извини, Лэнс, как-нибудь в другой раз.

– Нет проблем. А от кокаиниста подальше держись. Авось еще увидимся.

* * *

Помахав на прощание Сандре, Джини вышла на улицу. Она вернулась в свой отель – огромный, международный, безликий и без громкого названия. Казалось, что находишься здесь с завязанными глазами, вне места и времени. Джини чувствовала себя полностью оторванной от мира.

Ей стало не по себе. Едва закрыв за собой дверь, она почти физически ощутила, как ее со всех сторон обступило одиночество. Тягостное, беспросветное… Было полседьмого вечера. Джини попыталась дозвониться до Роуленда – в Лондоне сейчас было всего пять тридцать, – но секретарша, видно, только что ушла, а сам он трубку не брал. Она позвонила в обозревательский отдел, потом в отдел новостей. Заместитель редактора, с которым ей наконец удалось переговорить, сообщил, что Макгуайр еще не ушел, бродит где-то по зданию и можно, конечно, передать ему весточку, но ответного звонка от Роуленда в ближайшее время ей лучше не ждать, потому что «разразился кризис».

– Какой еще кризис? – поинтересовалась Джини.

– Ты что, никогда не видела Макгуайра, когда он рвет и мечет?

– Вообще-то, нет, не видела.

– Значит, многое потеряла. А мы имеем счастье наблюдать. Все живое по щелям попряталось. Да и ты тоже остерегайся.

Джини попробовала позвонить Паскалю, однако этот вечер оказался невезучим. Она набирала один и тот же номер десятки раз, но никак не могла прозвониться. А ведь у Паскаля есть ее номер, вспомнила Джини. Захочет, может сам позвонить. А может быть, и лучше, что сейчас она не может ему дозвониться. В последнее время, когда они разговаривали по телефону, ей с каждым разом все труднее становилось удержаться от того, чтобы взмолиться: «Паскаль, милый, приезжай скорее».

Сегодня эта фраза вполне могла сорваться с ее губ. Нет, уж лучше подождать еще чуть-чуть. На следующей неделе – день рождения Марианны. Кто знает, может быть, Элен окажется права и он вернется к этому дню? «Отлично, – раздраженно подумала Джини. – Не хватало только черпать утешение в предсказаниях его бывшей жены».

Джини позвонила в отдел обслуживания номеров и заказала себе ужин. Потом взяла записную книжку Аннеки и устроилась за туалетным столиком, возле которого стояла самая яркая лампа в комнате. Она читала записи с величайшим вниманием – строчка за строчкой.

Это оказалось задачей не из легких. Почерк у Аннеки был очень мелкий. На каждой странице что-то было дописано, что-то зачеркнуто, стрелочки вели от одной записи к другой, многие телефонные номера были перечеркнуты, другие – переправлены, сбоку пририсованы сердечки, цветочки и какие-то лица. Поначалу у Джини зародилась догадка, что Аннека отмечала этими сердечками мальчиков, которые ей больше всего нравились, но потом стало понятно, что значки в записной книжке были нарисованы просто так, произвольно. Джини живо представила себе, как Аннека с карандашом в руке ведет по телефону бесконечные девчоночьи разговоры, бездумно рисуя и черкая что-то в лежащей перед ней записной книжке. От этой «росписи» у нее уже рябило в глазах.

Терпения копаться в неряшливо исписанных листках хватило ровно на час. Устав, Джини принялась за доставленный в номер ужин. Прихлебывая кофе, она предалась соблазнительным мечтам о горячей ванне, безмозглом фильме по телевизору и мягкой постели. Однако, вспомнив данное Фрике обещание, Джини, устыдившись собственной слабости, вновь принялась за работу. Она уже проработала странички с французскими адресами и теперь переписывала некоторые в собственный блокнот. Всего таких адресов набралось восемнадцать – некоторые написаны от руки, некоторые напечатаны на машинке. Из них семь было парижских. Джини задумчиво рассматривала список. По всем семи значились девочки, должно быть, подруги Аннеки по переписке: Лизетта, Шанталь, Сюзанна, Мари, Кристина, Матильда, Люсиль.

Ничего не говорящие имена. И все же где-то здесь должна быть зарыта ключевая информация, может быть, видоизмененная, зашифрованная. Иначе с чего бы Аннеке так трястись над собственной записной книжкой? Зачем просить Фрике спрятать ее? С другой стороны, хотя Аннека и познакомилась со Старом в Париже, вовсе не обязательно, что именно туда она направляла ему свои письма. Фрике говорила, что он часто переезжал с места на место. Не исключено, что Париж был просто ложным следом, но ведь там был брошен «БМВ» Митчелла. Джини еще раз пробежала глазами список юных француженок, и ее осенило.

«Французский связной!» – подумала она. А что, если след вовсе не ложный? Ведь не только Аннека, но и Кассандра ездила со школой в Париж. Сьюзан Лэндис как-то вскользь упомянула об этом в тот вечер у Макса. Поговорив с друзьями Кассандры, Джини первоначально предположила, что она повстречалась со Старом где-то в Англии – в Глэстонбери или на какой-нибудь тусовке. А что, если она, как и Аннека, встретила его в Париже? Это означало бы, что все три девушки, общавшиеся со Старом до Майны, каким-то образом связаны с Францией. Если верить Митчеллу, первая девчонка – та, лицо которой Стар искромсал бритвой, – была француженкой. А они с Роулендом не обратили на эту девушку никакого внимания, сосредоточившись на тех двух, которые были убиты. Джини только сейчас поняла совершенную ошибку. Как можно быть такими близорукими? Ведь та француженка в ряду симпатий Стара шла непосредственно перед Аннекой, если, конечно, слово «симпатия» здесь вообще употребимо. Может быть, именно на адрес этой парижанки Аннека писала свои письма для передачи Стару, который постоянно переезжал с одной квартиры на другую?

Но как ее звали? Джини не могла припомнить имени. «Не исключено, что я спрашивала об этом Митчелла, – мелькнуло у нее в голове, и рука моментально нырнула в сумку за кассетой, на которой было записано интервью. – Но спрашивала ли?» Перематывая пленку, она волновалась: а что, если этот вопрос не был задан? Интервью было очень трудным: Митчелл постоянно отвлекался, уводил разговор в сторону.

Пленка остановилась. Вот он – этот короткий кусочек: Митчелл здесь говорил по делу, прежде чем переключиться на какой-то посторонний предмет. Оказалось, что самый важный из вопросов задала не она – его задал Роуленд Макгуайр. Тогда он вмешался в разговор, и сейчас его голос, внезапно прозвучавший в тиши гостиничного номера, заставил Джини вздрогнуть. Она дважды воспроизвела этот отрывок разговора:

– А та французская девочка, которую он порезал бритвой, – что стало с ней?

– Хоть убей, не знаю. Одному Богу известно. Может, домой подалась, а может, еще куда-нибудь умотала… Слушай, налей-ка мне еще.

– Обойдешься. Напряги лучше мозги. Может, припомнишь ее имя? Или еще какие-нибудь детали? Ты вдумайся только – он же ей лицо бритвой располосовал! Чуть ли не надвое! А сам-то ты что тогда делал – стоял и смотрел? Не мог этого скота остановить?