Текст книги "Погребальная похоть"

Автор книги: Саид Блиденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Не печалься, – похлопала она его по плечу, – главное, ты почувствовал, что хотел. А как ты туда пробрался?

– Известный залаз в соседнем парке же. Шел хороший такой ливень, пришлось закрыть зонт и тихонько красться, чтоб собаки не заметили. Славно промок, но этого того стоило. Да и жарко было, быстро высох.

– А охрану не видал?

– Ночью нет, видимо потому, что за шумом дождя шаги по неизбежным кусочкам стекла и прочим камушкам не особо слышны. Но позже был момент, когда непонятно где послышались шаги, и пришлось спешно красться в какой-то ближайший вход куда-то, не знаю уж, что это было за помещение, средних размеров. Переждал там немного. Потом перестраховывался и крался как, чёрт подери, в тылу врага. Зато какой адреналин! А на рассвете видел, как чопы территорию обходили. Подумал тогда, что на выходе спалюсь, так как не очевиден был путь обратно, думал, плутать буду. И плутал, но всё обошлось, благо туман подтянулся.

– И часто ты так за адреналином куда-то лазаешь?

– Именно по заброшенным объектам? Редко, увы. Да и не все такие места одинаково впечатляют. В здании школы, например, даже с хорошим сохраном – как-то не особо интересно, ничего нового не встретишь, разве что какое-нибудь любопытное старьё в кабинете химии или в лаборатории, если повезет. А вот на заводах и всяких индустриальных объектах у меня немного другой нюанс – всякие там двигатели, станки, техника, как таковые мне не интересны. Я люблю гнетущую масштабность остывших цехов, иной раз такую ненасытную, пробирающую до самой глубины души. Даже, бывает, страшно становится, что сейчас витающий под потолком проклятый душок пролетариата схватит цепко в когти, и над рядами столов пронесёт, об каждый мордой ударит – мол, не трудился ты, как следует, не посвятил жизнь делу коммунизма, не страдал как полагается! Шучу, конечно, но бывает довольно угнетающе.

– А спалиться доводилось?

– Однажды, и то убежали, еле унесли ноги – мой приятель и ещё двое его товарищей-отморозков. Но как это было рискованно и стрёмно! На моем любимом объекте, кстати. Есть у нас в Питере один роддом, работавший с семидесятых, а закрытый совсем недавно...

IV : НОВОДЕВИЧИЙ ОСТРОВ   /    LE TOUR DE MOSCOU

За недолгим разговором о заброшенных объектах парочка незаметно вышла на оживлённое шоссе. Впереди виднелся профиль моста с двумя каменными башенками, едва различимыми в темноте, и некоей большущей шестерёнкой – стало быть, его опорой. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это два разных моста, только один за другим – ближе была беспонтовая транспортная эстакада, а уже за ней старый железнодорожный мост, пропускающий под собой шоссе через две арки, и венчающийся сверху теми самыми кенотафами-ладьями; и уже правее протягивающийся над рекой длинной металлической дугообразной опорой. За всем этим добром рисовался ночной город. Йусернэйм объявил, что на мост надо бы подняться.

Хоть мост и был железнодорожный, по обеим сторонам имел узкие пешеходные проходы, прямо через маленькие арочки в тех самых башенках. Спустя несколько мгновений они уже проходили над рекой и разглядывали открывшуюся панораму, и минут пять молча стояли на середине. Вдруг он сказал:

– Знаете, зачем ещё я поднимался сюда? Я посмотрел, что конструкция этой вот всей гигантской опоры, – он обернулся и показал вверх, – ничем не ограждена в том месте, где какбы стыкуется с мостом. И по ней можно взойти туда, на самый верх, хоть она и выглядит крутовато, но всё же достаточно плоская. И я просто обязан был бы это сейчас совершить, да и вас бы пригласил, если б не прошедший дождь! Там наверху может быть очень скользко. А жаль! Светлана, вы полезли бы туда со мной, если б было сухо?

Вместо ответа она затянула его целоваться.

Они не стали возвращаться на только простелившуюся перед ними бережковскую набережную, а пошли по мосту дальше. Тишину нарушали только чеканящие её шаги грайндерсы, ступающие по перфорированным металлическим ступенькам лестницы с железнодорожного холма. Молча постояли они под красным лучом светофора, хотя траффика почти не было, и перешли дорогу ко входу в новодевичий парк.

Это оказался самый, что ни на есть, парк. Ряды деревьев скрывали проезжую часть; в разные стороны расходились тропинки из щебня, им сопутствовали белые лавочки; местами высились ёлки, раскинулись лужайки и клумбы – словом, ничего лишнего. Всё также безмолвно парочка приметила скамейку под тусклым, болезным фонарём. Некоторое время они молча посидели обойдясь даже без тактильного и зрительного контактов. И он таки спросил:

– Уже, должно быть, совсем поздний час. А вы долго ещё будете гулять?

Она взглянула на него испытующе, и помедлив, ответила:

– Долго.

– Надеюсь, я буду в состоянии проводить вас домой.

– Нет... Не нужно меня провожать.

– Как пожелаете. Ежели вы против, то и не буду.

– Я не против, – просияла она, – но я туда не собираюсь.

– Хм...

Пока он десяток секунд явно соображал вопрос, она прицелилась на него с серьёзнейшим видом:

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

Его глаза потухли, несколько мгновений он отсутствовал, затем приоткрывшиеся губы вдруг исказились в безумную улыбку:

– Нет, Света... Я не хочу, чтоб вы уходили.

Она внимательно следила, и аккуратно продолжила:

– И у тебя нет каких-то сверхсекретных планов, осуществлению которых я мешаю?

– Нет. Более того, у меня нет вообще никаких планов.

– Значит, всё хорошо, и мы будем вместе сколько угодно?

Юзернейма, казалось, взяла лихорадка:

– Да... Вместе... – завис великовозрастный неврастеник.

– Вот и славно, Юзя! Да, будем вместе! Слышишь?! Теперь очень прошу тебя только об одном – не будь букой!

Он мигом очнулся, притянул её, и страстно вцепившись друг в друга, они отдались самозабвенной горячей ласке. Похоть, ничуть не заставившая себя ждать, вскружила головы, но тактильные ощущения рапортовали уверенно: скамейка являлась не самым подходящим театром любвеобильных действий. Они, конечно, могли бы более-менее удобно устроиться на ней аж в нескольких вариациях, но тогда со стороны это уже не выглядело бы невинно, а потому могло привлечь внимание. Мысль о поиске запасного аэродрома подле каких-нибудь кустов трезво была разжалована по тем же причинам – чай не лесная глушь. Сбавив обороты и понежившись ещё какое-то время, они оставили скамейку и продолжили путь. Только отойдя, Света заметила, что у него снова выступили и уже на этот раз пролились слёзы, но при этом глаза его были одержимы, а выражение лица стало невменяемо просветлённым.

Шепотом она окликнула его – и вдруг, ничего не ответив, как ни в чем не бывало, Юзернейм остановился, повернулся к ней, поднял её на руки и понес, поминутно целуя в щечку. Светочка обняла его за шею. Так преодолели они небольшое расстояние, и вернув прекрасное создание обратно на грешную землю, продолжились поцелуи и переглядки в прозорливые, сквозящие сумасшествием очи. Отстранившись, он озадачивался, хмурился, и вдруг опять улыбался – хватался за голову и пытался, похоже, прокрутить её как фотообъектив, в попытках что-то понять, взять в фокус... Чуть пройдя, он вдруг разворачивался, делал шаги в разных направлениях; непонятно жестикулировал, чаще всего поднося указательный палец к носу, дескать, тссс! Успокоившись, он лаконично за всё извинился. Они шествовали через пустынный парк.

Светочка, держа его за руку на уверенном пальцевом замочке, размышляла над увиденным. Учитывая, что она почти не знала, кто это такой, куда и зачем они идут – эти две неизвестности, по человеческой природе, должны были оборачиваться для неё вдвое сильным страхом. Но вместо этого она испытывала только глубоко пробирающий сердце щекотливый трепет; а разум её оцепило ненасытное любопытство. Между их сжатых горячих пальцев невидимо искрил буйно бьющийся ток наслаждения – расцветали чувства.

С каждым поцелуем он всё больше растворялся в затопляющей сознание эйфории; его наполняло что-то новое, будто бы он высасывал из неё какой-то дурман, или, выражаясь честнее – через это служение Богиня даровала ему новое восприятие. Реальность стала игрушечной, какой-то совсем волшебной, и ничто не имело значения. Прошлое и будущее прятались на помойке разума – сжигающее мысленные горизонты настоящее, самоё единственно возможное, двигалось с ними, удерживая в центре вселенной, короновав защитным колпаком. Он проморгался и заметил, что они шли уже по траве, в центре большой лужайки, расширявшейся вокруг. Над ними сияла полная луна – Юзернейм любил в неё всматриваться, посему тут же остановился и залип. Света встала перед ним и взяла за руки – он опустил блаженный взор, встретив её пустые глазные яблоки, уставившиеся прямо в его душу тем же самым лунным свечением, что его не напугало, но наполнило восторгом, от коего хотелось весело закричать! Было сложно отвести взгляд, да он и перестал пытаться, разве только заметил прямо за ней, что лужайку окаймляла, образуя большой полукруг, набережная из брусчатки, у коей без преград бушевали необъятные воды москвы-реки, и город сиял вечерними огнями где-то очень далеко, образуя собою горизонт. Он оглянулся и увидел позади то же самое – выдавленную вдаль и растянутую за морем реки столицу, переливающуюся ночными огнями; невозможно разорванную вокруг них! Это вызвало такой яркий мысленный шок и последующий коллапс, что они оба просто истерически засмеялись. Света вернула себе беспощадные глаза, и всё также держась за руки, они опустились на колени и затянулись страстно лизаться.

Сознание выходило на новые вершины бытия – и церемонно бросалось обратно без всякого парашюта. Йусернаме обнаружил себя лежащим спиной в траве, а она сидела верхом на его прессе и демонстрировала, как только он очнулся, маленький складной ножик. Это сулило нечто интересное, так как страха и желания (да и возможности, наверное) столкнуть её вовсе не было, а потому можно было изведать, возможна ли в воцарившемся раю боль? Медленно она расстегнула верх его рубашки, аккуратно нанесла порез над правым соском и принялась высасывать кровь. К его удивлению это всё-таки ощущалось, но точно как под наркозом. Оторвавшись, она причмокнула, подняла на него довольные чёрные глаза, и посмотрела на луну – зрачки тонко сжались и заблестели, как и полагается кошачьим, губы были влажно накрашены кровью. Всё это несказанно его восхищало.

– Твоя очередь наступит позже, – важно объявила она и притянулась поцеловать.

Его глаза закрылись против воли, и казалось, что всё исчезло. Через мгновение Юзернейм ощутил силу. Словно немой крик из глубины души, он стремительно взлетал, прорезая холодную пустоту, ничего не сознавая – и вдруг, нагреваясь, воплотившись и претерпя живительную турбулентность мысли, мягко ударился в голову.

Изо рта донесся утробный стон, веки поднялись, а всё тело ощутило тяжесть – горячая самка хомосапиенс лежала на нём, раскидав по лицу чёрные волосы, придавив своим упакованным в джинсы лобком его также спрятанный, но расправленный и обмякший инструмент, по всем признакам испустивший семя. Тут же она, с нежностью преданной, любящей жены поцеловала его в губы и поднялась. У него чуть было не сорвался с уст какой-то насущный вопрос, но ощутив во рту известный железный привкус и переведя взгляд на расстёгнутую рубашку – уточнений не понадобилось. Вот только усевшись и обведя взглядом место, где они развалились – а был это какбы тесный тайничок с молодыми деревцами среди невысоких, но плотных кустов, он ясно вспомнил тот небольшой фантасмагоричный островок в лунном свете, невозможно разрывающий столицу на части. С одной стороны виднелись золотые купола какой-то церкви. Света посмотрела на него, заговорщицки прищурившись, улыбаясь и прикусывая большой пальчик. Юзернейм провёл ладонью по торсу и обнаружил свежий порез – ранка была онемевшая и холодная, как это ни странно. Быстренько пересмотрев недавнее содержимое видеопамяти и прикинув, что к чему, решено было никаких особенных вопросов ни озвучивать, ни даже мысленно составлять. Светлана была настоящая (возможно, по человеческим меркам – даже слишком), и точно была здесь и сейчас, с его рюкзаком на спине – а ему было так хорошо, словно что-то наконец ознаменовалось. В мозгах было свежо и чисто, установились какие-то обновления. Он поднялся, отряхнулся, застегнул рубашку. Света протянула руку и повела из укрытия, их пальцы сцепились. Эта персона, её неземной статус, абсолютная власть и что-то ещё слишком немыслимое о ихней здесь связи – вдруг всё это вспышкой озарило его разум. Она будто бы смотрела на него изнутри. Это было запредельно восхитительно. Впервые в жизни он почувствовал отчетливо – это была любовь.

Парочка пересекла уже не тот парк с большими аллеями, а какой-то мелкий скверик, справа от которого, на некотором отдалении, за очень старыми белыми стенами, таилось некое религиозное заведение. Они вышли на типичную и ничем не примечательную, кроме разве что почти заполненной парковки велопроката, улицу.

Пройдя вдоль смирно замерших хрупких железных лебединошеих коней, Света подошла к крайнему и шлепнула по седушке, а Юзернейм начал искать в рюкзаке свою банковскую карту. Для активации аренды требовался отсутствующий у него мобильник, но Света выручила – у неё была вторая симка. Пока она выполнила операцию по аренде, он заботливо протёр ручки велосипедов спиртовыми салфетками, и закрепил её зонт на своём рюкзаке.

Через несколько мгновений они в одном темпе понеслись по пустому тротуару – две почти одинаковые чёрные фигуры с длинными развевающимися гривами. Город, по мнению некоторых – никогда не спящий, всё же основным своим биологическим наполнителем готовился ко сну – об этом открыто заявляли опустевшие улицы, сдавалось невооружённому глазу потемневшее большинство окон жилых домов. Необходимость прикладывать физические усилия и прямая логическая обусловленность оных понемногу возвращали Йусернэйма с блаженных небес, окутавших сознание, на землю, но забава таилась в том, что вездесущая игрушка реальности всё ещё пахла волшебством! Это наводило на кое-какие подозрения.

Внезапно, он остановился у одного из нескольких автомобилей на парковке и потянул за ручку водительской дверцы – уши обдала резью сигнализация, машина оказалась заперта, чему он даже обрадовался. Впереди грациозно остановилась и оглянулась его прекрасная спутница, и он уже помчался к ней.

– Ты чего?

– А... Не знаю! Разве вам... Не очевидно?

– Нет. Я вообще-то не читаю мысли! – засмеялась она.

С шуточным укором он ответил:

– Ну раз не читаете, должен признаться, в моей башке происходит что-то... Невероятное. Знаете, мне кажется, что если мы начнем швырять в окна камни, поджигать машины, и просто останемся стоять на месте и орать что есть сил – то ничего не произойдет и никто не придет. Заметьте, вокруг-то и нет никого!

– О Дьявол, Юзя, не сходи с ума, пожалуйста! Всё в порядке, всё хорошо, не нужно ничего поджигать – за это поймают и накажут.

– Всё в порядке? Ну да, вроде бы всё в совершенном порядке, я погляжу, ноо... – он потерянно посмотрел на неё, не найдя логичного умозаключения.

– Ночь! Это просто нооочь, да? Ночь, ты красива!... Наслаждайся и крути педали, Юзернейм.

Он удивился несвятой простоте этого ответа и тому, как речь её воздействовала нежно и успокаивающе. Они неспеша покатились дальше.

Словно по хитрому умыслу, кое-где по пути начали мелькать людишки и проезжающие машины. Чёрные всадники на одинаковых колесницах продефилировали мелкими улочками бессознательно, поворачивая куда заблагорассудится. На прямых, где не было препятствий, они равнялись и сцеплялись пальцами, смотря друг другу в глаза. А когда она решала поворачивать, он оставался чуть позади и смаковал в холодном свете фонарей этот неизменно гордый, прямой стан, хрупкую белую шею и нежно парящий шёлк волос. Её ботиночки, будто громадные копытца, как влитые упирались в педали и завершали величественный инфернальный образ.

Постепенно их физически разделённое, но ментально-совместное движение становилось заигрывающим плотским наваждением  и проехав где-то коротенькую улицу, держась за руки, терпения больше не оставалось. Света переключилась на предельную передачу и втопила со всех сил, выказывая достаток энергии, и Юзернейм поспешил следом. Бешено пролетев несколько улиц, погоню вынесло прямо на большой проспект – у перехода чуть поодаль засиял зелёным светофор, остановивший немногий траффик, и они промчались в свете фар, чуть наискосок на ту сторону. Оказавшись на пустом широком тротуаре, юная леди прижалась к рулю, словно спортсменка, заработала ногами ещё активнее и пошла в заметный отрыв – но и некогда регулярный курильщик не плошал, хотя и поддерживать такой темп ему было тяжко, зато азартно-весело. Наконец, где-то впереди бесконечные здания справа расступились и показалась ниша с мелкими деревцами, знаменующая какой-то парк, сад или сквер – горячей парочке было не до уточнений. Аккуратно свалив велосипеды в траву возле, они предались страстям на самой дальней скамейке. Утешившись, он полулежал на неудобных деревяшках – она на нём. Сейчас им было решительно плевать, насколько нескромно это выглядит. Очень тихо, дабы не нарушать тишину, молвил он:

– Интересно, ещё утром я был одинок, и в этой кондиции доведён до человеческого завершения... А за прошедшие часы... Столько произошло... Что-то такое... Очень великое! Теперь я определён и завершен в любви к вам... И ничто больше не занимает мой разум. Чувства переполняют и хочется говорить только о том, как беспредельно обожаю я вас... Как счастлив я проявлять эту ласку и растворяться в ваших глазах... Больше мне ничего не нужно на всей планете.

Она растаяла  поцелуями и шептала:

– Я тоже тебя люблю. Совершенно также. Веришь?

– Ах, свет мой... Это же лучшее, что можно помыслить... И для чего можно быть!

Аттракцион небывалой чувственности лихорадочно набирал высоту; замирало даже дыхание города; фонари стыдливо отводили взгляды в сторону. Они снова лакомились одной конфетой; фривольно устремлялись ладошками; спутывались волосами! Маленькое торжество двух чёрных и одиноких сердец взламывало объективную реальность и форсировало её сервера работать в приватном режиме. Насладившись, он уселся на скамье как полагается правильному гражданину, а она, подобно плохой девочке, забралась и разместилась поперёк скамьи – согнув в коленях ножки прямо перед своим мужчиной, прижавшись их мягкостью к его левой ноге; и обнявшись почти плечом к плечу. Оказалось чрезвычайно удобно для поцелуев.

– Вы заметили, но не знаете... Сегодня обрушилась ещё одна моя статистика: я заплакал впервые за три года. Наконец-то. А то казалось уже, что больше никогда не удастся. Ведь это были именно экзальтические, радостные слёзы. Как и три года назад. Я только в таких всегда нуждался... Потому что черпаю особенное удовольствие.

Света прищурилась, и помедлив, ответила:

– Ого. Гедонистам и не снилось. Поздравляю.

– А о печальном не плакал уже, страшно подумать, лет восемь.

– Вот и не надо. Удовольствия же в этом нет?

– Нету. Но, думаю, для полноты жизни и реализации некоторых чувств это всё-таки иногда полезно.

– Эх... Я тоже давно не плакала. Как-то всё однообразно, и ничего такого не случалось. Ну и хорошо же... Давай не будем об этом. Какие у тебя ещё есть... Интересные статистики?

– Всякие. Неточного, правда, больше. Точные числа у меня есть о, – он закатил глаза и задумался, – зацепленных поездах, разгоне пека, отснятых фотографиях, прочитанных книгах, употреблённых наркотиках и психоактивных веществах, нанесённых самоповреждениях; о панических атаках, записанных сновидениях... И о сеансах самоудовлетворения в эпоху мастурбатора.

– О Дьявол! – Светочка манерно усмехнулась в ладошку.

– Ну, это лишь по моему мнению интересно. Кино я, например, смотрю редко, и какбы подсчитать всё и запомнить можно было бы, но мне эта инфа не видится чем-то особенным. Это и так у многих людей принято, только с помощью тематических сайтов. Так о чем вам интересно?

– Ну... Фотографии.

– О, моё любимое! Впрочем, так я бы сказал обо всём перечисленном, да. Так вот, фото... Начнём с того, что в этом увлечении я сменил три аппарата, и все цифровые, и статистика об этом плотно пересекается с прогулками. Первым был бюджетный карманный 'олимпус', затвор коего был спущен всего две тысячи раз с даты приобретения до дня расставания... Это заняло чуть менее двух лет. На нём я постигал азы, а больше с него и взять было нечего. Затем последовал тоже компакт, но уже полупрофессиональный 'сони' с крутыми линзами от 'карл зюсс'. Вместе с ним я прикупил штативчик и начал практиковать прогулки на природе и отдельные вылазки в Питер, ибо оптика светосильная, получались отличные кадры в темноте, и по съёмке с долгой выдержкой я особенно угорел. Да, и каждый выход на фотоохоту тоже подсчитывался, я хотел, чтобы это каждый раз было что-то особенное. По итогам первого года пользования затвор был спущен две тысячи и девятьсот тридцать четыре раза, из чего, разумеется, только чуть более половины всего фактически отснятого является приемлемым результатом, имейте это в виду наперед; было совершено шестнадцать прогулок по моим родным местам и прилегающим территориям, и восемь поездок на большую землю, в числе коих всего одна летом. Не много. Надо заметить, что прикидывать среднее арифметическое число кадров за один выход было бы несправедливо, так как случалось по разному – где-то, вопреки ожиданиям, было нечего снимать, а где-то наоборот. На второй же год, а был это две тысячи десятый, получилось всего больше и чаще – но я только всего четырежды посещал близкие локации; а вот в Питер смотался пятнадцать раз, из них трижды летом; и устроил в сумме семь отдельных поездок в области; в итоге спуск затвора прозвучал... Четыре тысячи и сто пять раз... Да, именно так. На третий год этот показатель был гораздо меньше, так как я вскоре приобрел зеркальный 'никон' и дальнострельный объектив к нему – и тут история раздваивается, ибо я не мог выбирать какой-то один из этих двух аппаратов в качестве основного в виду наличия у каждого уникальных приемуществ... Вам интересно дальше слушать числа?

– Числа не особо, а вот больше всего интересно, почему я до сих не видела, чтоб ты фоткал что-нибудь?

– Так не на что.

– А почему?

– Описываемые события дошли до отметки четырехлетней давности. Ещё год всё было хорошо, и я на зеркалке полторы тысячи кадров успел настрелять. Но потом провалился в небывалую депрессию, на всё забил и отшельничал.

– Что-то серьёзное случилось?

– Ну как сказать... По-моему нет, не серьёзное. А для кого-нибудь, наверное, и сущий ад. Даже с работы было уволился. Правда накопления-то приличные у меня были. А депра моя являлась элементарным следствием всего того, о чем я подробно и злорадно написал.

– Тот самый дневник?

– Да. А ещё тут, признаться, история связывается с другой статистикой – по веществам. Один только кокаин во сколько обошелся.

– Неужто продал фотоаппараты?

– Нет, такого и в мыслях не было. Я всегда был умеренно горд и считал себя достаточно успешным индивидуумом, чтоб не опускаться до подобного. Но по другим причинам продал их позже. Да и неконтролируемых пристрастий, за исключением только травокурства, пожалуй, у меня и не было. Ну, кокаин конечно прекрасен, и я фанател, но в чистом виде он очень дорогой, если вы не в курсе, а дешевый я совсем не приемлю. О Дьявол, знаете ли, Света, вспоминая то время, не могу не удивляться ныне... Я бы тогда не поверил, что смогу остановиться. Так вот, о чем это мы?

– Зачем же ты продал фотики?

– Затем же, для чего и три огромных монитора, ноутбук, смартфон и всякие ещё разные штуки. Чтоб в этот рюкзачок положить кругленькую сумму.

– А зачем она тебе?

– А чтоб ни в чем себе не отказывать.

Губки её задумчиво надулись, и было бы грешно сию же секунду не прильнуть к ним, не порадовать её внезапностью и ощутить пылкую отдачу. Помолчав, она всё-таки спросила:

– Но как же будущее?

– О, вы зрите в корень. Это словечко стало для меня синонимом конца света и апокалипсиса. И сейчас своим отказом наблюдать хронометры я очень помогаю им настать, – уверенно и маниакально кивал он сам себе, добродушно глядя сквозь неё, – а может, даже, тащу их за шкирку...

Светочка утомлённо улыбнулась, закрыла глаза и положила голову на его плечо, крепко обняв. В компаниях бухавших на "болоте" нефоров ей всякое доводилось слышать, встречались и не такие персонажи. Иной раз она могла вместе с толпой посмеяться над упоротыми заявлениями какого-нибудь кренделя, а просебя ужасалась, что такие вот уникумы ходят среди нас. Но отнести к той же категории эти вот его слова, как бы дико и пафосно ни прозвучали они, что-то отнюдь не позволяло. Не только даже её собственная симпатия, и не всамделишность его психоза-помешательства, а что-то парящее над ним наяву – такое страшненькое, интригующее, завораживающее. То, что сожрало его разум; столь радикально высвободило волю; наполнило его глаза астральной пустотой. Не без восхищения и гордости владычицы она чувствовала – это нечто притаилось прямо здесь, вокруг. И в его волосах. И под тонким слоем хлопковой ткани рубашки. Под самой кожей. Это циркулирует в его венах... А отныне и в ней.

Он берёт её ладонь, вытягивает руку, словно в вальсе, целует от запястья вдоль по вене – неспеша, каждые несколько сантиметров, постепенно приближаясь; второй рукой гладя по спине, талии, попеременно нежно царапая. Она всё также отдыхает на его плече, будто бы не замечая, как он целует всё ближе, уже в ямку на сгибе, и постепенно сводит ладонь чуть ниже, и кончиками пальцев оказывается под заманчивой, кружевной гранью приличия. В ответ она оживает, и мгновенно они возвращаются к той же едва обуздаемой страсти, с какой и начинали.

Тихонько пошёл дождь.

Этой парочке всегда было сложно угомониться – никто не хотел оставлять поцелуй последним. Дождь не особенно помешал, ибо они удобно разместились под её вместительным аристократическим зонтом. По улице пронеслась, молча, но интенсивно насилуя тёмно-желтую гамму пространства яркими переливами электро-лазурых мигалок, карета скорой помощи, какбы намекая, что внешний мир где-то есть и ещё борется за выживание. Мощные двигатели тоже, конечно, доносились периодически за прошедшее время, но внимания не заслуживали, оставаясь на фонограмме ночного мегаполиса лишь случайными выпуклыми фрагментами.

Чувства подсказывали обоим – если не уйти, можно забалдеть, распалить похоть до неуместного абсурда, оказаться в неловком положении. Поэтому она спустила ножки и уселась, как полагается, а в виду необходимости остыть даже чуть отодвинулась от него. Перспективы везти велосипеды пешим ходом, или неспешно ехать, также держа в руках открытые зонтики – не казались достаточно весёлыми, и решено было переждать. Благо, это продлилось недолго – им было тягостно даже просто не смотреть друг на друга. Ночь была уже в самом зените. Они подняли из мокрой травы своих лебединошеих коней и оседлали их.

Выкатившись на улицу, Света остановилась и заглянула в телефон – сверилась с картой. Юзернейм попросил сообразить маршрут по основным центральным артериям. Озвученная цифра в девять с половиной километров на привычный слух воспринималась очень долгой прогулкой, но посредством колёс рисковала исчерпаться гораздо раньше. Однако, этого не случилось – пара тёмных всадников намеренно не спешила и развила максимальную скорость только единожды, на кремлёвской набережной. В итоге на весь вояж ушло чуть менее полутора часа. Жаркий, но свежий; густонаселённый, но почти безлюдный; тёмный, но блестящий от влаги, играющий бликами и пестрящий отражениями, светофорами, подсветками – город был прекрасен. Точкой назначения являлась велосипедная парковка у станции метро 'чистые пруды', прямо перед памятником Грибоедову, где они и оставили свой транспорт. После такого заезда хотелось неприменно присесть, но проезжая по всему нутру бульвара стало ясно, что передохнуть тут не захочется. Хоть свободных скамеек было и достаточно, но повсеместно были замечены какие-то мутные, неприкаянные люди; хохотавшие компании молодёжи; да мертвецким грузом спали бездомные.

И отправились они, без всякого обсуждения, дальше, свернув направо по мясницкой улице. Йусернаме достал и скушал четыре печеньки-суфле, а Света угостилась только одним. Взявшись за руки, они безмолвно прошли пару сотен метров. Вдруг он объявил:

– Быть может, рановато, но учитывая, как плохо я спал до этого – думаю, надо уже подыскивать место для ночлега. Светлана, не желаете ли посетить кинотеатр?

Она улыбнулась и остановилась:

– Нет! И так как я против твоих бесчеловечных опытов, предлагаю заселиться в отель. Хотя бы в самый дешевый, если тебе принципиально.

– Мне принципиально, знаете ли, наоборот – если уж тратить деньги, то на лучшее. Прошу, пойдемте.

Он вёл её под руку и смотрел, как робот, вперед, а она на ходу изучала в телефоне, что предлагают нынче гостиницы. Вскоре показалась остановка общественного транспорта, а чуть левее в стороне две будто бы забытых лавочки, и наконец, они присели и расслабились, вытянув ноги. Небо с восточной стороны потихоньку светлело. Юзернейм шутил:

– Два основных преимущества кинотеатра перед этой скамейкой заключаются в мягкости сидений и темноте. Но где кинотеатр, и где мы? Всё ещё не хотите в кино? – ехидно улыбался он.

– Смейся, смейся... Я тебе, узурпатор, не позволю, – отвечала тем же Светочка.

И со внимательным видом погрузившись в телефон, она зачитала доступные варианты. Возникла полемика о том, что такое дешево, и что такое дорого, но он таки остановил её:

– Помните, я сказал, что продал всё, чтоб положить в этот рюкзак кругленькую сумму? Так вот, она вся здесь. Я её, буквально, таскаю как крест. И не знаю, куда девать. Смотрите, – он расстегнул одно из отделений, и немного покопавшись извлёк веер из двадцати свежих, рыже-красных банкнот, – их ещё много там! Этих хватит, чтоб заселиться. Я даже знаю куда. Вот уж не думал только... Ладно, заказывайте такси, Света. Бизнес-класс.

Всё это было так неожиданно и вызывало недоумение, что Светочка глубоко задумалась. Если это были не какие-нибудь украденные, фальшивые или меченые купюры, то почему этот человек вытворяет всё то, в чем сознавался? Ему незачем было лгать, да и она бы почувствовала. Перед ней был истинный безумец.

Понаблюдав за ней с минуту, он водрузил ноги на край лавочки, свернулся калачиком и прилёг на рюкзак, лежащий меж ники, как на подушку. Вскоре раздался звук подтверждающего смс о том, что машина в пути. Он всё также лежал.