Текст книги "Погребальная похоть"
Автор книги: Саид Блиденберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
Сладкая парочка обменивалась взглядами и улыбками, уверенно пытаясь контролировать откровенность оных, но невольно-играючи отпуская, иной раз, педали тормозов, какбы выражая томную неспособность владеть собой.
На улице вдруг засияло – на сырой асфальт упали тени, а в стеклах далёких зданий напротив отразился солнечный свет.
– Что делается... Света, как вы себя чувствуете?
– Отлично! Как сам?
– Универсально.
– Это как?
– Это, как говорится – хоть куда. Мог бы подремать, мог бы и стометровку пробежать, наверное.
– Не, давай без крайностей. Может, пойдем гулять дальше?
– Почему бы и нет?! Я вот думаю, если солнце вдруг нарисовалось, то может ещё продержится, и удастся закат посмотреть? Вот чего бы я хотел.
– Хорошая идея! Я знаю одно место, не очень далеко, и там шикарный вид, – она заглянула в прогноз погоды, чтобы узнать, сколько осталось до захода солнца. – Если сейчас выйдем, то успеем!
III : ВНЕЗЕМНОЙ РАЗУМ
Не сказать, что в заведении было сильно душно, скорее преобладала смесь всевозможных кухонных запахов и ароматов, и как только парочка, оказавшись за дверью, вдохнула свежего, даже будто бы холодного воздуха – мозги проветрились, стало бодро и весело.
По небесной синеве проплывали, тут и там, ошмётки тёмных облаков. Юзернейм увидел большую дорогу и спросил, по пути ли это – и получив утверждающий ответ предвкушал погружение в урбанистический хаос. Их ладони прижались, пальцы перекрестились и образовали замочек.
– А не лучше было бы через парк Горького?
– Не хочу парк. Там слишком спокойно, а спокойствия было уже достаточно. Сейчас я хочу этот шум и нескончаемые потоки машин и людей – я даже могу притвориться и ощутить, что являюсь одним из них, такой же функционирующей частичкой всего этого.
– А как на самом деле?
Он повернулся – она смотрела таким проницательным, родным взглядом, что на секунду сделалось не по себе. Но вопрос мигом был обработан в сознании, и ответ теперь читался в его глазах, подчеркиваясь ироничной улыбкой.
Единственный минус такой улицы, да ещё и будучи под градусом – контроль человеческого траффика в непосредственной близости. Возле входа в метро пришлось максимально сосредоточиться и лавировать – одна толпа беспрестанно вылезала из огромного муравейника, другая (почти со всех сторон) в него устремлялась. Скоро показалась длинная пешеходная прямая, и следовавшая позади на прицепе вытянутой руки, Света наконец поровнялась. Они переглянулись. Юзернейм достал из рюкзака бутылку минералки – она будет их целительною спутницей ещё долго.
– Если бы я сейчас был один, то слушал бы, – он порылся в одном из карманов рюкзака, – вот это.
В руке он держал коробку компакт-диска с сочно-желтой обложкой.
– О, Секс Пистолз! У тебя с собой сиди-плеер?
– Да. Главным образом потому, что украсть для него батареек не составляет труда. У меня есть, конечно, и современный девайс со ста шестьюдесятью гигами памяти, воспроизводящий лослесс-форматы, и внешний усилитель для наушников – но всю эту братию пришлось бы где-нибудь подолгу заряжать. А сидюк всё-таки 'сони', когда-то был даже дорогой – звук очень неплох.
Тут начался долгий и пристрастный разговор о наушниках, девайсах и музыке, в течение коего они свернули с проспекта в парк, спустились и вышли на набережную. Это было необыкновенное место – на протяжении километров вперед слева тянулся холмистый лесок, спускающийся к этой самой пешеходной дороге, и справа, без каких-либо преград, водная гладь москвы-реки собственной персоной.
После пыльного урбанистического душа, сия набережная, тихо и откровенно приглашающая утонуть, воспринималась как альтернативная реальность, сон, грёза. Этому также способствовала очаровательная самка человека, зачем-то никак не отпускающая его руку, с которой они сейчас говорили о чем-то общем – и это всё было чрезмерно приятно и удивительно. Он вроде бы припоминал какое-то нехитрое антропологическое объяснение, но вот именно из-за примитивности оно ему и не импонировало. Ото всех этих секундных, но чудовищно сильных переживаний у него опять опустели глаза и закончились мысли. Реальность была подлинна и восхитительна; он пересекал пространство под руку с существом-эссенцией, Богиней всего прекрасного; и в целом мире не было никаких хлопот – только посмотреть закат. Забыть всё и постигать красоту, ослепляющую разум. Это было самое важное. Всегда пустой сектор подсознания, тайный от него самого, заполнило сейчас чувство счастья.
– Юзернейм, ты слушаешь? Юзернейм?
– Извините, Света. Я слушал, но здесь так хорошо! И тут из меня будто смотрит что-то древнее, так величественно и преспокойно, и я не какой-нибудь... Я перестаю быть!... Иллюзией. Она фальшива как оболочка. Ой, как хорошо-то, матерь божья! И надо быть благодарным, всё таки... Ой! Вау! Ничего не знаю... Да и незачем, неет. Но попробую хотя бы! Знаете, Света, я всегда ничего... Ооо, зато получается настолько супер!... Что я какбы очень завершен. Почти в прямом смысле – планета слепила меня, выдувала, выжигала, отполировала и теперь фотографирует, сканирует со всех сторон, делает некую мультимерную модель, что ли?! Фантастическое что-то делает, и сразу добавляет в музей вселенной, где через меня видят и древние, и будущие... И я служу, и это большая радость. Думаю, это происходит со всеми людьми, когда они по настоящему счастливы...
Светочка своими глазами видела, что он ничего не принимал, вообще не совершал каких-либо подозрительных действий. До этого он совершенно трезво рассуждал о влиянии блэк-метала на отдельные витч-хаусовые проекты. Не изменилась даже его уверенная среднетемповая походка. И почему-то не могла она сейчас сомневаться в тех удивительнейших откровениях, что он поведал; как бы ни смущало её их спонтанное проявление. Да и было это в высшей степени чудно. Ей захотелось показать ему на экране смартфона картинку с крокодилом Геной, прямым текстом какбы вопрошающим: "наркоман штоле, сука?", но каламбурчик мог бы получиться обидный.
Юзернейм постепенно успокоился. Разговор, как это ни странно, продолжился на том же, на чём и оборвался – нечто Уайт Ринг и их первый лонгплей "Чёрная земля что сделала меня". Эйфорическая завеса и сюрреальные чувства, правда, никуда не пропали. Через время они вышли на извилистую дорожку, поднимающуюся в лес, и пересекли его снова, выйдя на большую, но не сильно загруженную улицу. Пройдя ещё немного, среди редеющих деревьев начала вдруг прорисовываться панорама города. Солнце заходило и просвечивало пористые ряды облачков градиентно, от сочно-оранжевого до нежно-розового.
Следуя дальше, деревья иссякли и обнаружилась прямо таки большая наблюдательная площадь, где даже были другие люди. Они, конечно, и по улице до этого проходили, но в количестве столь незначительном, что были незаметны. Парочка подошла к полированной гранитной ограде, и облокотившись, созерцала серо-зеленую палитру города, насыщенную синеву неба с горящей пеленою облаков, да немыслимый объем пространства замыкающийся где-то там, очень далеко, горизонтом, плотно уставленным рядами различных строений – всё-таки столица огромной страны. Полюбовавшись вплоть до самого исчезновения лениво перелезавшего на другую сторону бытия светила, они посмотрели друг другу в глаза, взялись за руки и пошли куда-то дальше.
– О чем ты думаешь?
– Гм! Наверное, в иные моменты, как сейчас, я не то что бы «думаю», а скорее предаюсь чудной форме аналитического мышления, что ли. А именно, я представляю, что какой-нибудь инопланетный разум, может даже и целый гуманоидный народец, видят этот мир из моих глаз, а я им должен объяснять, что же здесь происходит! – Света не выдержала и засмеялась. – Да, иногда это доходит почти что до фарса, но мне доставляет изрядное удовольствие! Уже много лет, и очень вошло в привычку. Так вот. Ну и сейчас я им объяснял всё про этот день, – она остановилась и согнулась от смеха, – и в частности про вас. Ибо им малопонятно, почему вы преодолеваете со мной пространство и время. Это потому, что в свою очередь, я довольно замысловато объясняю им, что вообще такое человеческие существа, каково ими быть, и в чем смысл их поступков.
Света отсмеялась:
– И что же ты им про меня рассказывал?
– Ну, прежде всего, необходимо пролить свет на неоднозначность темы. И трактовать отдельные явления можно и нужно так широко, насколько это возможно; с жителями внеземных цивилизаций надо быть ужасно объективным и подробным. Поэтому сначала, подразумевая и не конкретно вас, я так и объяснял: любая девушка, знакомясь на улице, может преследовать разные цели. С наибольшею долей вероятности такая личность будет законопослушною гражданкой и представителем того же социального слоя, что уже позволит нам поговорить, как минимум, о погоде. Таким образом можно познакомиться и общаться, например, исключительно о птицах. Вот казалось бы, всё просто и безобидно. С наименьшею долей вероятности девушка окажется сумасшедшей, но способной поддержать любой диалог, и пригласить к себе домой по какому-нибудь поводу (даже если и без – самцам-то хомосапиенсов много и не надо), а уже там вдруг огреет по затылку сковородой, привяжет к большому кресту и будет мучать, ножиком резать кожу – объясняя, что убивает так ползающих по телу насекомых, или заявлять, что занимается высоким искусством, а я лишь удостоен чести стать холстом. Но по отношению к самцам хомосапиенсов такое – редкость. Со среднею долей вероятности, а значит много чаще, под предлогом наведаться домой к хорошенькой особи хомосапиенс можно стать жертвой нескольких лиц в предварительном сговоре, и понести самые различные потери. Правда, такое предложение уединиться (и не иначе, как именно в конкретном месте) в самом же первом диалоге – у нормального самца должно непременно вызывать здоровые сомнения.
Как известно, человеческая подлость не имеет границ. А общение – это в правильных руках ключ ко многому. И для достижения каких-то очень особенных целей оно будет реализовываться тщательным обманом, отлично эксплуатирующим иллюзию понимания, единомыслия, откровения, вплоть до достижения нужного уровня доверия. Обман может оказаться настолько сложен и продуман вперед по различным сценариям, что его будет не распознать – покажется, что это просто общение, и даже хорошее весьма. А девушка же может состоять на службе в секретном сообществе или секте; преступной группировке или мафии; быть международным шпионом; работать в сфере человеческого товара (или отдельных частей оного), и тут следует много-много уточнений и оговорок – инопланетяне же живут в прекрасном мире и ничего не знают о нашем криминале. И вот, пусть даже через какое-то время, заполучив доверие, злоумышленница воспользуется моей наивностью для тех целей, какие она преследует, то есть объективно имеющие для меня последствия нехорошие, а для неё выгодные. Вот чего опасаются очень многие люди, и потому подобных случайных знакомств избегают.
Так вот, возвращаясь конкретно к вашей персоне, я им признаюсь: вероятность участия этой юной леди в криминальном сообществе (и тем паче в каком-то замысле, определяющим меня в качестве жертвы) вызывает по ряду причин серьёзные сомнения. Я скорее предположил бы, что она может превращаться в кошку или преодолевать расстояние летая на метле – и тут следует пояснение о физике и пространный экскурс в средневековый фольклор и мистику. Но после они требуют, чтоб я объяснил – почему же сомневаюсь? И тут всё, в общем-то, просто. Даже больше, чем особями хомосапиенс, мы являемся представителями определённого культурно-духовного меньшинства, и у нас даже есть специальные опознавательные знаки. И вовсе не обязательно, что эта девушка, при всей схожести, лишь маскируется, имеет злой умысел и рассчитывает заполучить моё доверие – она никак не могла знать, что я окажусь в том месте и в конкретное время. Зато, теоретически, если она часто гуляет по тому переулку под дождём, на моём месте как раз мог бы быть тихонько поджидающий, хорошо информированный о её предпочтениях злоумышленник. Но нет здесь, ни с одной из сторон, никакого умысла. Потому что обыкновенно никому ничего не нужно – это стандарт серой реальности. Я более чем уверен, что моя очаровательная собеседница не представляет никакой опасности, и ежели ошибаюсь, пусть же она торжествует и приведёт свой замысел в исполнение, пожалуйста! Но, повторюсь, я почти совершенно уверен – эта встреча только сюрприз и воля случая. А мою жизнь инопланетяне видят, и соответственно, нет никакой необходимости напоминать им о моей добропорядочности.
Едва довершил он последнее слово, как она резко остановила его, прижалась, поцеловала в одну щеку, в другую, в губы, ещё и ещё – и он обнял, и целовал...
Юзернейм впервые в своей истории познал такой вот контакт. Всё его вопиюще-нездоровое психическое нутро нашло в этом процессе потрясающее самозабвение – хотя исполнял он, по сути, элементарное и природой предписанное человеку свойство, за что и был поощрён, словно выигравший в лотерею, многими миллионами дофаминовых всплесков. Иными словами, это было так сильно хорошо, что он даже боялся – как бы не взорвалась голова, не разорвалось сердце! И если в пару предыдущих часов у него, в отдельном секторе подсознания, эмоции и чувства просто бушевали – то происходящее сейчас, своею масштабностью охватившее разум почти целиком, не поддавалось описанию.
В реальности же они целовались, стоя посреди пешеходной аллеи, отделенной широкой полосой травы и кустов от ещё одного тротуара вдоль той самой большой тихой дороги. Засмущали таки они кого-нибудь или нет, осталось загадкой, ибо если ей было решительно безразлично, то его вынесло из настоящего прочь.
Йусернэйма пробила мелкая дрожь, выступили слёзы, а речь давалась так же сложно, как человеку, пережившему страшный испуг, и только экзальтическое состояние его, очумелая улыбка и постоянные воззвания к Дьяволу и её имени выражали, что покамест, всё на своих местах. Ибо его всё ещё страшило, даже после этой близости, что она сейчас просто возьмёт и растворится в воздухе.
Тихо отвечая на его воззвания словами «я здесь, идём» и поминутно заглядывая в обезумевшие глаза, Света крепче стискивала его ладонь и вела за собой, с самого момента разъединения, вела куда-то по траве, свернув прочь с аллеи, прямо в беспрестанно тянувшийся Воробьёвский лес. Где-то между деревьями, за плотной ширмой высоких кустов, растущих чуть ниже по склону, за коими в отдалении проходила набережная, трава на трёхметровой пустоши была мокрая, как впрочем и везде – тут она отпустила его руку, спешно сняла мантию, расстелила её; он догадался скинуть рюкзак; и она ловким, будто бы даже танцевальным движением захватила его, повалила и целовала вновь. И он целовал, и теперь забывалась даже она, и было нереально здорово, и ничего более не нужно было.
Это была только нежность, игра, ласка – вопреки всему очевидно натужному, раскалённому, обоюдно наэлектризованному возбуждению; вопреки сверкающим страстью искрам в глазах и сказочному уединению; вопреки даже здравому смыслу – их общему, задолго до этого дня, недругу и козлу отпущения по возможности. Светочка тоже впервые познавала такую близость и испытывала жаркое умопомрачение. Она отчаянно прижимала его к земле всей своей хрупкостью, живот к животу, и хорошо ощущала этот орган, готовый, без шуток, проникать и погружаться прямо здесь и сейчас, что вызывало бурю эмоций и в известной степени интригующее боязливое волнение – но оно притаилось на втором плане. Света отпускала все мысли, блаженно закрывала глаза, затягивалась в поцелуях и направляла ладонь – погладить его, случайно прикоснуться, почувствовать... Чувства брали верх! В очередной раз нашарив пуговицу, она обезвредила её, и направила пальчики под джинсы – познакомиться через ткань белья, изучить его тактильно. Словно бы некая всегда дремлющая в особом уголочке её сознания интимная темнота – всё, что девушка знала о своём нутре, мужских причиндалах и теоретическом размножении человека, теперь растворялось в чём-то волшебном, возвышенном, и разливалось по телу и сознанию новой энергией! Энергией, которую он теперь всё больше вскружал в ней, также ознакомительно трогая её в свою очередь.
Спустя немалое время, они окончательно утомились. Он лежал в расстёгнутой рубашке, будто бы совсем без сил – а она, безмятежная и довольная, словно кошка, вытянув шею и улегшись головой на его торсе, вплотную слушая сердце и укрыв наполовину волосами, которые он поглаживал. От его левого соска расходились вокруг лучи почти равно длинных рубцов – она водила по ним пальчиком, пересчитывая, без возможности сфокусироваться на них взглядом под таким углом, а созерцая лишь ползущие над верхушками деревьев облака. Постепенно темнело. Он оставил её волосы, потянулся за рюкзаком и что-то извлёк, раздался тихий металлический стук, потом звонкий звяк и сухой вжик. Она посмотрела – он закуривал сигару. Это её насмешило. Она поднялась, подтянула джинсы, застегнула ширинку и кнопку.
– Я ещё на смотровой площадке хотел, но там некстати, – сказал он, выпустив облако дыма.
– А я подумала, что ты не куришь.
– Очень редко, и только не никотиновые палочки. С ними завязал. А кальян люблю, например.
– Да, кальян это хотя бы вкусно. А вот сиги – не понимаю. Почти все подруги курят, а я как-то не втянулась.
– Это ж хорошо. Я сам до меда не курил, до самых первых недель практики. И вот когда уже пришел, насмотрелся и всё понял – решил, что к моему имиджу регулярное посещение курилки будет только плюсом. Так оно и стало.
– И как там к тебе относились?
Юзернейм нахмурился и вздохнул:
– Да никак. А как ещё можно было относится к человеку, который вроде бы никому ничего не был должен, но всё равно всех разочаровал? По крайней мере, мне казалось, что я стал худшим из лучших.
– Вот как... А ты в морге бывал?
– А то!
– Понравилось?
– Честно говоря, не сразу. Сперва всегда был некоторый мандраж, да и в нос сшибала вонь эта непривычная – помню, даже удивлялся, как можно регулярно находиться там целыми днями? Но потом привык, а в отдельный период, когда там работали интересные товарищи, даже старался почаще заглядывать. Особенно перед выходными – называл это пятиминуткой предмогильного спокойствия.
– Интересно! Не это ли сделало тебя готом?
– Хм, не сказал бы. Я и без этого уже вовсю морально разлагался, предавался депрессии, чувствовал какую-то великую обречённость, тщету и напрасность жизни. Это длилось лет с пятнадцати и было данностью, частью меня. Хотя заслуга морга определённо есть в том, что я всю эту тленную тоску увидел в самой её непрерывной, конвеерной сущности.
– А ты был тогда волосат, носил чёрное?
– Тогда ещё нет. Волосы я решил отращивать уже ближе к окончанию, а одевался всё ещё как мирянин. Знаете, это интересная тема – я много в то время размышлял, особенно когда бывал в Питере и видел всевозможных неформалов. Меня впечатляло, как длинные волосы, по сути, всего лишь естественная шаль, могут привносить в образ мужчины... То, что он хочет изобразить, скажем так. Хиппи выглядит раскованно, байкер – брутально, гот – аристократично.
– Причем всё это субъективно и легко перетасовывается на любой вкус!
– Именно. И вот я загорелся идеей, что я ничем не хуже, и надо бы гриву обязательно отрастить. Но в меде меня таким не знали, нет.
Она присела возле:
– А здесь спокойствие, но не предмогильное. Тебе нравится?
– Очень.
И снова они затянулись в долгий чувственный поцелуй. «Но более всего мне нравишься ты, ведьмочка», – выражал он эту мысль всем своим естеством, и был уверен, что она понимает. Каждый раз отстраняясь от него после нежности, она видела в его глазах, если они не были закрыты, что-то такое едва заметное, очень похожее на утешение.
– Света, а вы верите в душу?
– Не сомневаюсь, душа определённо есть. А ты?
– Сложно сказать. Раньше не верил однозначно. А сейчас ни в чем не уверен. Не знаю. Пожалуй всё-таки есть что-то, но наверняка сильно превосходящее наше представление.
Докурив, он вытер окурок о сырую траву и запихнул в боковой кармашек рюкзака, служивший мусоркой. Далее, не без умысла, достал из отдела провизии 'тоблерон', откусил пирамидку, но через мгновение был опережён! Света была горяча и ненасытна, гибка и изящна, как пантера – она вновь оказалась над ним и ласки продолжились игрой в кто у кого отнимет шоколадку. Йусернаме честно пытался не сдаваться, но было сложно – девочка попалась энергичная. Ещё две пирамидки ожидала та же участь. Вновь оставив его, но в своей одержимости не желая отдаляться, она ложилась головой на его торс. И так лежали они в дурманящем жару, с одним вкусом, с одним чувством в сердцах; и вскоре подкралось к ним то ли очень вечернее, то ли пасмурное, а может и всё сразу – небо. Но было слишком хорошо, чтобы уходить, и как это ни странно, речи об этом и не возникало. Они вообще почти ничего не говорили, ибо наладился зрительно-ментальный контакт инфернального уровня. Если в первые часы ему ещё неловко было смотреть ей в глаза (ровно также, как любому другому человеку), то сейчас он смотрел в них с таким же спокойствием, словно в зеркальное отражение своих собственных. Спустя несколько времени стемнело совсем.
– А вы говорите гостиница, койка в хостеле... Я бы и тут остался, но только если польёт – не спрятаться никуда, разве что сидеть на корточках под зонтом... Не весёлая перспективка.
– А какая весёлая?
– Вы вроде бы подтвердили, что я безумец. Так что... С меня станется, уж будьте уверены.
– Не, ты серьёзно? Где же, по твоему, можно нормально поспать?
– Ну, именно что нормально, боюсь, нигде – ибо для сего требуется постель. А ненормально – есть варианты. Например, в любом круглосуточном фастфуде я уже не раз останавливался. Надо только место выбирать в углу. А рюкзак я лямкой к ноге привязываю, и все молнии специальными хомутиками скрепляю, на всякий случай. И всё хорошо.
– И что, от персонала предъяв никаких не было?
– Пока только один раз. Дескать, у нас тут не спят. Ну я извинился, коротко приврал что-то, да ещё и пошел сделал заказ рублей на пятьсот. А сам картошечку фри еле-еле пожевал и дальше уснул. Больше не беспокоили, – Света, видно, хотела что-то сказать, – дайте угадаю, тот же прайс какого-нибудь хостела, но! Хостел это где в одной комнатушке куча народу, вроде бы? Не, я лучше переплачу, но чтоб без посторонних. А это всё равно дороже.
– А фастфуд что, без посторонних?
– Ну это же другое дело, Света! Тем более, что было раннее утро и почти пусто. В любом случае, туда приходят жрать. А что я за подносом с чужими объедками, ловко прихваченным с соседнего места для виду, подремлю пару часиков – никому дела нет. Впрочем, есть же не только фастфуды. Представьте себе, какую я в этом году нарушил статистику – шестнадцать лет не посещал кинотеатр. То есть до этого последний раз, из всего-то нескольких в жизни, я был в кино в день рождения одного школьного друга, в числе ещё нескольких подростков. Да и не то, что бы друг он мне был, но хороший товарищ, сынок богатых предков, и они так тешили тщеславие, что могли побаловать целую кучку одноклассников-голодранцев – ну там, много еды заказать, сладостей, шарики воздушные, и в том числе такую развлекательную программу. Какую-то шнягу смотрели, я уже и позабыл всё, хехе. Ну, не важно. Главное, что спать удобнее, чем в фастфудах. Надо только догадаться и выбрать что-то такое, на что меньше народу пойдет.
Свете, по видимому, было смешно, но сам смех не лез, и она просто сияла от всех этих крайне комичных, на её взгляд, сентенций. Где-то в далеке послышался гром. Юзернейм достал тот самый налобный фонарь, надел и включил, и прежде Светы, тоже вставшей, поднял её мантию и заботливо отряхнул. Они побрели сквозь лес вверх, всё на ту же улицу Косыгина.
– Так куда бы ты направился, если бы был один?
– Да туда бы и направился, – указал он вперед, – мне решительно всё равно. Можем пойти, куда вам захочется.
– А если мне хочется на другой конец города?
– Ну, у вас есть телефон, а у меня наличка, можем воспользоваться такси.
– А ты не вздумаешь поехать на крыше? – он оглянулся. – Шучу! Но жаба-то не задушит?
– Нет уж! Автомобилями я редко езжу, так что очень ценю. Кстати, у меня с собой есть права, которые истекут осенью. Можно было бы, наверное, арендовать тачку, только не думаю, что мне доверят. Да и опыта вообще мало, и водил последний раз давно, года четыре назад, наше семейное корыто.
– Что за машина?
– 'Ауди' сотка третьего поколения, универсал. Такая плоская, знаете? Тёмно-зелёная. Восемьдесят третьего года, штоле. С позапрошлой зимы не на ходу – что-то серьёзное там ушаталось. Хотя, может, и починили уже, не знаю – я с ними не поддерживаю связь. Впрочем, я вообще ни с кем связи не поддерживаю.
– Это с родителями-то? А что ж так?
– Хороший вопрос. Постарел, наверное.
– Я в том смысле, что у вас всё нормально, не ругаетесь?
– Да, всё окей. Просто так сложилось. Это не важно.
Эту тему ему не хотелось развивать, и она почувствовала.
– А почему думаешь, что машину в аренду не получишь?
– Потому, что ничего об этом не знаю и заранее ожидаю отрицательный ответ, чтоб потом не огорчаться же. Могут посмотреть на руки и отказать под надуманным предлогом. Да даже если и получится, что мне с этой тачкой делать, куда ехать? Особого смысла ведь нет. Ради забавы покатался бы часок-другой ночью, но уж для такой цели лучше брать что-нибудь достойное, а это опять же деньги.
Они вышли из лесу и ступили на асфальт.
– У моей хорошей подруги, можно сказать почти что сестры, собственный 'порше' девятьсот-одиннадцатый. Она, кстати, учится в МГУ, ты видел на подходе к смотровой площадке, по левой стороне высотку – это и есть университет, сейчас уже не видно за деревьями. Думаю, она согласится, чтоб ты нас покатал, если только мы скроем, что ты давно не практиковался.
– О Дьявол! А вам... То есть лично вам, Света, не страшно было бы?
– Ммм... Нет! – с безумными глазами ответила она.
– А вот мне, самую малость, да. Но отказываться от такого вызова – не по мужски даже по моим меркам. Так что будет вам, Света, не страшно! Если добро получим, – они переглянулись и засмеялись.
«Совсем как парочка. Невероятно. Она не только видит меня в ближайшем будущем, а даже сажает за руль машины своей подруги. И не боится... Чума, одним словом, – потрясённо соображал он, – чума!»
Ни дождя, ни мороси пока не начиналось, а гром продолжал раскатываться где-то всё в том же далеке. Было тепло; справа, со стороны москвы-реки доносился свежий ветер; рыжий свет фонарей вырисовывал улицу вдаль, где далеко впереди возвышались мерцающие всевозможными разноцветными огоньками небоскрёбы. Минут пять они шли молча – ему было сложно сообразить что-нибудь, алкоголь примерно на половину выветрился, в голове было легко и свежо. И всё же, самка хомосапиенс, шедшая с ним подруку, вызывала даже не то, что смешанные чувства, а прямо ставила под сомнение реальность происходящего, уже и не заикаясь о том, что они там в лесу делали каких-нибудь сорок минут назад. Это настолько сильный, затмевающий практически всё в его жизни контент, что теперь он архивируется в самое лучшее качество и займет в памяти много-много места. Как же всё это было удивительно, забавно и необъяснимо – продолжал дивиться он, двигаясь вперед на автопилоте, и взгляд его угасал.
– Юзернейм!... Эй, Юзернейм! Ты здесь?
– Сейчас постараюсь, – он сжал её ладонь, пальцы сцепились в замочек, – о да, я здесь!
– Как давно ты уже в Москве?
– Точного ответа на этот вопрос дать не могу, ибо дни не считал... По ощущениям примерно дней пять, вряд ли меньше.
– И что тебе у нас понравилось? Я же тебя нашла почти в самом центре! Ты был на красной площади?
В ответ на первый вопрос что-то внутри него моментально сгенерировало и направило на неё нежнейший взгляд, а её глаза будто этого и ждали. Замочек стиснулся крепче.
– Нет, на красной пока не был, и только когда мы ушли со скамейки и подошли к реке, заметил, что оказался так близко. Но это ещё успеется. А понравилось мне кое-что гораздо дальше! Единственное место, кстати, которое я замышлял обязательно посетить. И вы не можете не знать, о чём я.
– Ой, у нас много всего любопытного, даже не буду угадывать... Выкладывай, интригант!
– Узнал-то я о нём только недавно, а в сети полным-полно материалов, и я смотрел, смотрел целыми вечерами – был ужасно впечатлён. Кстати, в среде людей, кто так или иначе, практическим или диванным образом, интересуются всевозможными покинутыми объектами – это место вызывает чуть-ли не брезгливое презрение, потому что широко доступно и лазают туда все желающие. Кроме того, по сути оно является недостроем, и смотреть, по мнению большинства, там не на что.
– О, ну уже понятно, о чём ты.
– Да как же тут не догадаться, ведь это единственный недострой с такой дурною славой и уникальной атмосферою. Остальные пылятся и в них действительно нечего смотреть. И тем более ощущать. На самом деле я был поражён многочисленными комментариями, которые довелось видеть в сети – просто смешно, когда такое количество проходимцев, профанов, столь большая толпа выделывается и корчит из себя сталкеров-эстетов. Много ума не надо, чтобы обозвать это место помойкой; сетовать, что там снуют школьники; и особенно снобничать, что публиковать материал о оном – моветон, «не модно» и вообще «скучно». Но это всё касается лишь русскоязычного сегмента сети и особенно известного видеохостинга, где в достатке всяких омерзительных торговцев хайлом, кто и на приведений бегает охотиться, кто якобы сутки там проводит, и так далее, и тому подобное. С их легкой подачи Ховринка стала этаким мистическим аттракционом для скучающего сетевого обывателя. Хотя и была жертвой своей славы ещё задолго до них.
– Так разве она, в самом деле, не большая ли помойка?
– Ну, если вам угодно, там действительно никто и никогда не убирался. По-моему это только дополняет картину. Помните, я говорил, что созерцать мир, как животное, без всякой лишней информации, это очень круто, но и почти недостижимо? Так вот, если я и так стараюсь в своём нынешнем существовании максимально абстрагированно видеть реальность, и здесь, в неизвестном мне городе, логично, создаётся потрясающий эффект... То в Ховринку я шел, включив сознание в прежний, никуда не пропавший режим – как русский маргинал двадцать первого века. Потому что фишка как раз в том, что оказавшись в этом месте будучи животным, сознание не поймет, в чем суть – ну, лишь длинные тёмные коридоры, мусор, дыры в полу, вообще опасно и лучше текать. Нет, нет и нет. ХЗБ это такой, позвольте каламбурчик, арт-хаус: заведение не для всех. Свиньи-то везде грязь найдут, как известно. Впрочем, кто есть свиньи, и что такое грязь?... Но не суть. Лично для меня ХЗБ – тёплая ламповая галлерея, даже хочется сказать «музей» эпохи миллениума, украшенная усилиями куражной, пьяной, отчаянной неформальной молодёжи, кто оставили там вдоволь интересных и остроумных надписей-посланий, граффити; кто истинно были очарованы этим местом и выразили это, привнесли туда что-то своё. Получилась такая своеобразная красная площадь наших потерянных поколений. Я уж не говорю о символизме – её ведь замыслили во имя пользы человеческой. Вероятно, это всё очень тонко, и надо быть в особенном состоянии души, чтобы прочувствовать? Заметить дух времени, культурный психосоциальный код, играющий среди одинокого мрака и нависшей угрозы настоящей физической опасности! Погружающий в особое настроение, восприятие... Вот я это видел, испытывал и наслаждался! Имейте в виду, это восемь этажей, и чтоб обойти одни только коридоры – около пятисот метров на каждом, значит все вместе уже примерно четыре километра, а там ведь ещё и помещения разные; и конечно же, фантастическая крыша, плюс подвалы и соседние корпуса. Я туда пробрался, как только стемнело, и ушел с утренним туманом. И ведь не хотелось уходить-то! Очень досадно, что однажды её приговорят и она станет историей – глупой, грязной, в пятнах крови, с пентаграммами и кислотными граффитями историей, а не безопасным историческим мемориалом. Да там можно было бы вместить большой музыкальный клуб, художественную галлерею, напихать фастуфуды, игровые автоматы, всевозможные тематические магазины, пейнтбол в конце-то концов! Эх...
