Текст книги "Школа корабелов"

Автор книги: С. Обрант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

2

Тревожные слухи о замыслах Наполеона ползли по городу. Петербург наэлектризовало, как перед грозой. Напряженно было на верфях, где под руководством Попова и Разумова строились канонерские лодки. Части набора и корпуса кораблей, изготовленные по чертежам Попова в различных мастерских города, ежедневно доставлялись к стапелям большими партиями. Сборка корабля планировалась так, что работой на нем были заняты не одни и те же люди. Едва кили обрастали шпангоутами, как на корабль являлась бригада корпусников и палубников, а вслед за нею – медников, конопатчиков и других. Кочуя с корабля на корабль, эти бригады поторапливали друг друга. Стоило отстать одной, как нарушалась вся система, но это случалось редко и считалось чрезвычайным происшествием, при котором немедленно вызывали Попова.

Сознавая важность спешного государственного задания, мастеровые трудились по четырнадцати и более часов в сутки. Они искренне радовались, видя, как зреют плоды их рук, как уродливые скелеты, обрастая плотью, превращаются в стройные боевые корабли.

12 мая, через шестьдесят пять дней после закладки, Попов и Разумов сдали офицерам флота все шестьдесят вооруженных и готовых к выходу в море больших канонерских лодок. А еще через два дня эти корабли грандиозно построились на Неве перед отплытием в Кронштадт и были торжественно освящены в присутствии всей петербургской знати и десятков тысяч жителей города. Героем торжества снова был маркиз Траверсе. О корабельных мастерах ни один человек и не вспомнил. Измученные непосильным трудом, изнуренные бессонными ночами, они отсыпались, а проходимец-француз пожинал их славу.

На другой день в училище пришло предписание морского министра откомандировать инженера Попова с десятью воспитанниками в отбывающий отряд канонерских лодок для ремонта кораблей в период боевых действий.

3

Информированный своей агентурой о подготовке Балтийского флота к кампании, о строительстве новых кораблей, о русско-шведском тайном союзе, Наполеон отказался от первоначального плана и двинул войска на Россию через Польшу. В то же время наполеоновский маршал Макдональд, совместно с прусскими войсками, обрушился на Прибалтику. Обладая огромным численным превосходством, французы и немцы заняли ближние подступы к Риге и обложили город полукольцом.

В Петербурге решили, что Рига сдастся еще до того, как Наполеон, наступающий от Витебска, займет Смоленск.

В самый тяжелый для Риги день – 1 августа – прибыло шестьдесят больших канонерских лодок. Осажденные встретили их с ликованием. Город ожил, наполнился шумом и весельем, словно враг стоял не в восьми верстах от него по Баукской дороге, а за тысячу верст.

На одном из прибывших кораблей находился Александр Андреевич Попов и десять учеников училища корабельной архитектуры. Им предложили остаться в Риге, но Попов от этого отказался. Распределив воспитанников по отрядам, Александр Андреевич с двумя из них перешел на канонерскую лодку капитан-лейтенанта Сеславина.

Отряд русских кораблей двигался вверх по течению реки Аа. Был жаркий солнечный день. Матросы на судах, голые до пояса, бесшумно гребли. Вдали на высоком берегу показался живописный городок Шлок.

Сеславин тронул Попова за рукав:

– Глядите-ка, Александр Андреевич, вам не кажется подозрительной вон та рощица?

Попов вгляделся в чернеющую ленту деревьев; над ними вился легкий, едва заметный дымок.

– Разрешите, господин капитан, я схожу в разведку?

– Вам хочется прогуляться, Попов? Что ж, я не возражаю, поползайте по траве, только особенно не рискуйте, не забывайте, что мы в тылу врага. Лево на борт! – скомандовал Сеславин рулевому.

Канонерская лодка покатилась к берегу. Шестнадцатилетние воспитанники Ваня Амосов и Степан Бурачек, стоявшие неподалеку от мостика, бросились к Попову.

– Александр Андреевич, возьмите нас с собой! Господин капитан, дозвольте и нам пойти в разведку.

Капитан-лейтенант добродушно улыбнулся в знак согласия и приказал боцману принести три заряженных пистолета.

– В случае опасности, – наставлял он Попова и воспитанников, – дайте пистолетный выстрел. По этому сигналу начнем обстрел леса из пушек, чтобы облегчить вам отступление.

Разведчики перемахнули через борт и очутились по пояс в воде. Спустя несколько минут они добрались до камышей и вышли на песчаный берег, густо поросший молодым ивняком. Дальше пришлось ползти довольно долго по зыбким кочкам, тянувшимся до леса. У опушки они услышали неясный шум. Чем дальше разведчики углублялись в чащу, тем явственнее доносились голоса.

Переползая от дерева к дереву, Попов увидел полянку.

И человек пятьдесят французов. Солдаты беспечно валялись на траве: одни спали, другие закусывали, некоторые мирно беседовали, покуривая короткие трубки.

Шагах в тридцати от отряда, с краю поляны, сидел на пеньке совсем молоденький офицер с записной книжкой в руках. Рядом с ним громоздились в козлах ружья, стояли ящики с порохом и патронами, валялись походные сумки.

Попов долго приглядывался к французам. «Вот они, завоеватели, – думал он, – нагло ворвались в чужой край и чувствуют себя полными хозяевами, даже дозор не выставили. Проучить бы вас».

Смелая мысль мелькнула у Саши и по мере того, как он обдумывал, окончательно овладела им. Он подполз к воспитанникам и шепнул:

– Я возьму в плен офицера, а вы караульте ружья: кто кинется к ним, стреляйте.

Александр Андреевич бесшумно подполз к офицеру и, приподнявшись, в упор направил на него пистолет.

– Не вздумайте шевелиться, – повелительно сказал он по-французски, – курок взведен. Опускайтесь на землю. Ну, живее!

Ошеломленный офицер испуганно вытаращил на Попова глаза, а когда тот повторил приказание, – мешком свалился на землю. Дрожа всем телом, француз пополз рядом с инженером.

«Ну и вояка, – усмехнулся Александр Андреевич, – если солдаты в него, отряд можно взять голыми руками». Попов схватил за ворот офицера и поставил его на ноги.

– Слушайте, вы, – сказал он, – идемте к солдатам. Объявите, что отряд окружен русскими матросами и, если не капитулирует, будет уничтожен. Да перестаньте же, наконец, дрожать! Ваша жизнь никому не нужна, в русском плену вы сохраните ее куда лучше, чем в баталиях.

Твердым шагом Александр Андреевич направился к поляне. Офицер плелся рядом, озираясь по сторонам, мучительно ища выхода: «Бежать? Подать знак солдатам? Нет, русский прав, лучше оставаться в плену, чем воевать с этими страшными матросами».

Французский офицер взобрался на пенек:

– Отряд окружен русскими матросами. Мы будем уничтожены, если окажем сопротивление. Стройся в колонну по одному!

Солдаты пялили глаза на офицера, ничего не понимая и не зная, что делать. Только старый наполеоновский капрал с криком «измена!» бросился к ружьям, но тут же упал, сраженный двумя выстрелами. Еще не успело смолкнуть эхо, как грянул пушечный залп, гулко прокатившийся по лесу.

– Ведите солдат к берегу, – приказал Попов.

…Капитан-лейтенант Сеславин, обеспокоенный отсутствием разведчиков, собирался послать на берег матросов, как вдруг из леса потянулась к реке длинная цепь людей в зеленых мундирах и красных брюках. Через полчаса французы со всем их вооружением и припасами были погружены на канонерскую лодку.

Судно развернулось и легло на прежний курс. Сеславин приказал привести на мостик пленного офицера. После допроса он поинтересовался, знает ли офицер о первоначальном плане Наполеона.

– Вы говорите о плане морского вторжения? – спросил удивленно пленный. – Откуда вам известно? Ведь его держали в секрете.

– Мосье, задаю вопросы я, а вы только отвечаете, – обрезал его Сеславин. – Итак, почему ваш император не решился воспользоваться канонерскими лодками для похода на Петербург? Может быть, ваш флот не был подготовлен к встрече с русской эскадрой?

– Не знаю, господин капитан. Французский флот очень сильный… Но у нас, к сожалению, нет таких адмиралов, как господа Ушаков и Сенявин.

Пленного увели. Сеславин задумчиво прошелся по мостику и стал рядом с Поповым, наблюдавшим в подзорную трубу за берегом.

– А вы, Александр Андреевич, что думаете по этому поводу?

– По-моему, французик прав.

– А разве тысяча наших вымпелов и среди них такие, как стотридцатипушечный «Благодать», стодвадцатипушечный «Храбрый», стодесятипушечный «Гавриил» не грозная сила?

– Нет, в руках проходимца Траверсе это не сила. Наши разбросанные корабли и эскадры можно разбить по частям. Но Бонапарт предпочел воевать на суше потому, что не знает, кто командует русским флотом. Все здравомыслящие люди на свете уверены, конечно, что во главе флота стоят сейчас прославленные флотоводцы Ушаков и Сенявин; так думает, наверное, и Наполеон. Да и кто не знает смелости русских моряков! Насмерть встанут, а врага не пропустят.

– Слышал я, – грустно сказал капитан-лейтенант, – что Дмитрий Николаевич Сенявин подал прошение императору о назначении на боевой пост. Это прошение попало в руки морского министра. Маркиз начертал на нем, что государь, дескать, не понимает, где и в каком роде службы и каким образом намерен служить Сенявин.

– Что же ответил на это Дмитрий Николаевич?

– Сенявин не постыдился и снова написал государю, что готов служить хоть в ополчении, в должности, какую ему дадут; служить таким образом; как служат русские офицеры, верные своему отечеству. На это письмо, опять же переданное через Траверсе, адмирал даже ответа не получил.

– Подлецы! – выругался Попов. – Зато его величество не забыл бездарных адмиралов иностранного происхождения.

Свой отряд канонерская лодка Сеславина догнала у Шлока. Она подоспела вовремя и с хода присоединила огонь из трех пушек к пушкам остальных кораблей, обстреливавших город. Капитан-лейтенант передал по семафору донесение флагману о пленении сорока восьми французских солдат. Командир отряда прислал шлюпку и распорядился рассредоточить пленных по судам.

Бой шел до вечера. Под покровом темноты из Динамюндской крепости переправился на штурм города тысячный отряд матросов. Противник не выдержал натиска и бежал.

Наутро после боя Попов и его помощники быстро соорудили у пристани адмиралтейство. Десяток судов, поврежденных в бою, корабельный мастер наладил ремонтировать одновременно и поспевал везде руководить работой.

4

Наполеон приближался к Москве. 7 сентября 1812 года произошло Бородинское сражение. 14 сентября русские оставили Москву, и Кутузов, по заранее обдуманному плану, отвел войска к Тарутину. Неприятельская армия была деморализована, а начавшийся пожар Москвы завершил эту деморализацию.

В те же дни Балтийский флот одерживал одну победу за другой. Из Шлока канонерские лодки вышли по реке Аа на подступы к Митаве. Здесь находились заготовленные французами огромные военные припасы. Французы и немцы дрались ожесточенно, но три дня беспрерывного артиллерийского обстрела с кораблей нанесли им такие потери, что они вынуждены были оставить город.

Всю зиму канонерские лодки отстаивались в Риге, готовясь вновь выступить с первыми паводками У Александра Андреевича было очень много работы. Он обшивал борта судов медью и листовым железом, менял катки под лафетами пушек, устранял с палуб все лишнее в боевых условиях, ковал в кузницах новые якоря и якорь-цепи, производил мелкий и средний ремонт.

Как солнце среди черных туч, пришла весть о бегстве Наполеона из Москвы и массовом истреблении французов. Радости и ликованию не было конца. Попов, истосковавшийся по Наташе, надеялся, что скоро вернется домой, к мирным привычным занятиям в училище. В мечтах его проносились огромные океанские корабли самой совершенной формы, с новыми, обтекаемыми линиями подводной части и стройным корпусом, которые он создаст для послевоенного русского флота.

Но война продолжалась еще долго. Она велась уже на территории Германии, а Попова с воспитанниками все не отпускали из отрядов канонерских лодок.

В начале июля 1813 года гребной флот предпринял диверсию на Данциг. Эго заставило французов оттянуть свои войска с других фронтов для защиты крепости. Командующий русской армией в Прибалтике граф Витгенштейн назначил на 21 августа общее наступление на Данциг.

Контр-адмирал Алексей Самуилович Грейг привел флотилию в полную готовность к атаке неприятельских батарей. 59 канонерских лодок, четыре бомбардирских судна и один фрегат надежно блокировали устье Вислы и открытый данцигский рейд. Они стояли в ожидании сигнала, готовые обрушить мощь своей артиллерии на город и крепость, как вдруг разыгрался жестокий шторм. Свирепый норд-ост вихрем несся вдоль Вислы и, как щепы, разметал корабли, грозя изломать их о прибрежные валуны. Двенадцать канонерских лодок было выброшено на берег, а остальные изрядно потрепаны.

До общей атаки оставалось девять дней. Адмирал Грейг вызвал Попова:

– Я знаю, господин поручик, что прошу о невозможном. Даже в первоклассном адмиралтействе нельзя было бы восстановить корабли в столь короткий срок. Я буду зам весьма благодарен, если хоть половина судов войдет в строй.

– Ваше превосходительство, все, что будет в моих силах, я сделаю, – заверил Попов. – Мы будем работать день и ночь.

Поврежденные корабли отвели в небольшую бухту, облюбованную Александром Андреевичем. Здесь уже кипела работа. Десять молодых помощников Попова заканчивали постройку примитивного, но удобного эллинга, приготовляли лес, смолу, пеньку и другие материалы. Попов распределил по бригадам матросов с ремонтирующихся кораблей и поставил во главе каждой бригады воспитанника училища. Работа закипела с новой силой.

Ранним утром 21 августа все поврежденные корабли были отремонтированы и заняли свои места на рейде для участия в бою.

Адмирал Грейг в присутствии штаба флотилии обнял корабельного мастера, от души поблагодарил его за неоценимую услугу флоту. По представлению адмирала, Попов был награжден орденом св. Владимира, а ученики – медалями «За храбрость».

Данциг пал. Из Германии бои перекинулись во Францию, а 30 марта 1814 года русские войска вступили в Париж.

5

Армейские части возвращались на родину на кораблях во итого флота.

Возвратились в Петербург и канонерские лодки. Александра Андреевича с учениками встречало все училище корабельной архитектуры во главе с Гроздовым. Встреча была теплой, торжественной и растрогала корабельного инженера до слез. Счастье его омрачило только отсутствие профессора Гурьева, умершего после тяжелой болезни еще в прошлом году.

Вечером на банкете, данном преподавателями училища в честь Попова, корабельный мастер Разумов попросил Александра Андреевича поделиться своими планами на будущее.

– С удовольствием расскажу вам о них, – откликнулся Попов, – только ведь вам надоест слушать. Планов у меня много. Родное училище я, конечно, не оставлю до конца своей жизни. Вместе с тем я задумал усовершенствовать петербургские верфи, возвести в Новом адмиралтействе крытый кирпичный эллинг со специальным оборудованием, пригодным для строительства не только парусных судов, но и пароходов. Я мечтаю создать могучие океанские корабли, и первый из них я назову «Россия». Благодаря новым обводам его подводной части и в особенности кормы, которую, в отличие от современных, я мыслю спроектировать круглой, этот корабль будет самым быстроходным и мореходным во всем мире. Помимо того, меня обуревает желание написать две большие научные работы. Одна будет называться «Гидростатическое исследование о спуске кораблей на воду», а другая – «Аналитическое исследование о прогрессике, употребляемой в корабельной архитектуре».

Когда Александр Андреевич закончил свою речь и все подняли бокалы за выполнение его желаний, директор училища Лебрюн с шумом встал и вышел за дверь.

Сумрачный, злой приехал он к своему другу Траверсе. На вопрос маркиза, что его огорчает, Лебрюн ответил вопросом:

– Помните, маркиз, Александра Попова, молодого корабельного мастера, которого вы представляли императору?

– О да! – воскликнул Траверсе. – Этот мальчишка чуть-чуть не испортил мне выгодного дела. Плохо пришлось бы ему, если б моя гувернантка, одумавшись, не повела себя благоразумно. Я услал Попова с канонерскими лодками, в надежде, что он больше не вернется в Петербург.

– Надежда ваша не оправдалась, маркиз. Он уже здесь. Сегодня я присутствовал на банкете в его честь. У него голова полна грандиозных планов. Этот молодой человек далеко пойдет, если мы с вами его не остановим.

– А зачем вы его приняли, мосье Лебрюн, на прежнее место?

– У меня не было оснований отказать ему в должности. У него – друзья, и они подняли бы шум.

– Чепуха! Теперь я никого не боюсь. Прошло то время, когда я должен был считаться с известными кругами. Попова необходимо надолго отправить из столицы. Подберите ему какую-нибудь мелкую работу в провинции и сделайте это возможно быстрее.

Всю неделю после приезда Александр Андреевич предавался отдыху, гулял с Наташей в окрестностях Петербурга и с наслаждением вдыхал воздух родного города.

В один из этих дней Поповы вернулись домой позже обычного. На лестничной площадке их встретил фельдъегерь, вручивший Александру Андреевичу пакет из министерства.

С бьющимся сердцем Попов сломал сургучные печати. Каково же было его негодование, когда он прочел приказ министра немедленно отбыть в Астрахань и вступить там в должность смотрителя над сараем, в коем хранится барка Петра Первого! На сборы давалось три дня, задержка грозила высылкой из Петербурга к месту назначения по этапу, а отказ от должности – отдачей под суд.

Попов передал бумагу жене. Она быстро пробежала ее и вспыхнула от возмущения:

– Вот тебе и награда, обещанная министром, – сказала она с иронией.

Попов со злостью скомкал предписание и бросил его в камин.

– Эту «почетную» должность смотрителя над сараем Траверсе выдумал специально для меня. О, как я его ненавижу! Проходимец окончательно погубит русский флот. Недаром устье Невы, где гниют по его приказу корабли, прозвано «Маркизовой Лужей»… Рухнули все мои мечты и планы.

– Не горюй, Саша, не век маркизу в министрах сидеть. Не пройдет и десятка лет, как русские моряки вычеркнут его имя из своей славной истории и будут вспоминать разве только «маркизову лужу». Твой талант еще послужит отечеству; ему и в Астрахани найдется применение. И в Петербург мы еще вернемся.

– Да, мы еще вернемся в Петербург. – Александр Андреевич широко улыбнулся Наташе. – Да, вернемся, – повторил он, – потому что я обязательно должен стать управителем Охтенской верфи.

Через три дня Поповы уехали в Астрахань.

Глава семнадцатая
РАССУДКУ ВОПРЕКИ

1

В сумрачный зимний день по заснеженной набережной Екатерининского канала лихо мчались нарядные сани. Кутаясь в новенькую, подбитую мехом, чиновничью шинель, в санях важно восседал человек с птичьим лицом Он, казалось, не обращал внимания на резкий встречный ветер и мелкий, колючий снег. Выражение горделивого тщеславия покоилось на его лине.

Перед трехэтажным зданием училища корабельной архитектуры сани остановились. Путаясь в полах шинели, человек вошел в вестибюль, неторопливо осмотрелся по сторонам и строго спросил у дневального матроса:

– Инспектор классов в училище?

– О ком изволите спрашивать, ваше благородие? – переспросил дневальный и, с явным желанием показать свою осведомленность, добавил: – Директором и инспектором у нас числится их превосходительство господин Лебрюн; однако ж должность за них исправляют господин профессор Гроздов, Иван Петрович.

– Болтлив ты, братец, гораздо, – сердито осадил матроса чиновник. – Тебе как отвечать положено? «Так точно» либо «никак нет»!

– Так точно, ваше благородие! – рявкнул дневальный и сконфуженно поправился: – Никак нет, уехамши!

Чиновник презрительно повернулся спиной к матросу и направился вверх по широкой, отделанной мрамором лестнице.

– Прикажете, судырь, проводить до дежурного? – услужливо предложил дневальный.

– Сам найду, – буркнул незнакомец, не останавливаясь.

День был воскресный, воспитанники ушли в церковь к обедне, и чиновник никого не встретил ни в приемной, ни в узком длинном коридоре, ни в просторных классах и кабинетах. Переходя из комнаты в комнату, он деловито осматривал лепные потолки, причудливый орнамент карнизов. В комнате, служившей некогда гостиной, он даже погладил рукой блестящую голубую стену и ощупал изразцовые плиты камина.

В зале проектирования незнакомец наткнулся на корабельного инженера Разумова, занятого проверкой чертежных работ учеников. Удостоив учителя нечленораздельным восклицанием, чиновник бесцеремонно продолжал осмотр помещения.

– Что вы здесь ищете? – удивленно спросил Разумов.

– Ничего!

– Могу я узнать, с кем имею честь разговаривать? – спросил корабельный инженер, назвав себя.

– Коль тебе любопытно знать, изволь: Путихов я, коллежский советник, бывший учредитель сего учебного заведения, а ныне управитель канцелярии его превосходительства, кавалера Лебрюна.

– Путихов! – не удержался от восклицания Разумов.

– Он самый; чай, слыхал обо мне?

– Еще бы! Училище давно собирается тебе памятник воздвигнуть.

Путихов хихикнул, скользнул наглыми глазками по широкоплечей фигуре Разумова и снисходительно произнес:

– Как бы я сам не поставил училищу памятник. И тебя не обижу, беспременно на панихиду приглашу.

– Да ну? – насмешливо протянул Разумов. – Такая в тебе сила?

– Сила есть, а будет еще больше. Его сиятельство маркиз Траверсе такую невесту мне сватает, что я, может, через нее и сам сиятельством стану.

– И что же она, молода, красива?

– Писаной красоты девица, одно слово: француженка. Корабельный инженер весело рассмеялся.

– Врешь ты, Путихов, забавно, да жаль, – времени нет слушать тебя. Ну, а к нам зачем пожаловал?

Евлампий Тихонович удобно развалился на стуле, вытащив из кармана табакерку. Аппетитно чихнув, он утерся клетчатым платком.

– По пути заехал. Дай, думаю, полюбуюсь, как школа корабелов ныне выглядит. Перестройку тут профессор Гурьев, спаси господи грешную душу усопшего, без меня производил. Ничего живете, богато, хоть и в долгах кругом, как в шелку.

– И это тебе известно?

– Мне все известно. Проект новых штатов, тот, что вы летом в министерство посылали, ведь у меня в столе схоронен.

Разумов выпрямился; с лица его мгновенно исчезло веселое выражение, в уголках губ залегли складки.

– Как же тебе, Путихов, не совестно? Ты ведь знаешь, что в Петербурге после войны иены на все продукты поднялись чуть ли не вдвое. Жить по старым штатам училище не может.

Евлампий подался вперед и со злорадством в голосе сказал:

– Уж не думаешь ли ты, что я стану печься об училище? Как бы не так! Да я ему до гроба обиды не забуду.

В глазах у корабельного инженера вспыхнули злые огоньки. Со смешанным чувством гнева и отвращения он крикнул:

– Опять принялся за старее? Забыл, видно, как Саша Попов тебя учил? Так я напомню! Убирайся-ка лучше отсюда, да поживее!

Разумов так решительно шагнул вперед, что коллежский советник счел за благо поскорее ретироваться. В дверях он обернулся, погрозил кулаком и скрылся.

Разумов тут же раскаялся в своей несдержанности. Десятый год он помогал Гроздову сохранять в училище порядки, установленные профессором Гурьевым. В отличие от Семена Емельяновича, Гроздов не надоедал министерству постоянными хлопотами, старался как можно меньше соприкасаться с высоким начальством, и школа корабелов жила замкнуто, сама по себе. Казалось, все о ней забыли, и потому неожиданный приход Путихова вызвал у корабельного инженера чувство тревоги. Он знал, что Евлампий имеет большое влияние на директора кораблестроительного департамента Лебрюна, близкого друга министра.

Чтобы не огорчать профессора Гроздова, Разумов скрыл от него воскресное происшествие.

Прошло не более недели со дня посещения Путиховым училища, как начались неприятности. Специальный курьер доставил корабельному инженеру предписание министра – немедленно выехать в Архангельск к новому месту службы.

Разумов показал предписание Гроздову. Профессор не на шутку взволновался.

– А кто же будет преподавать корабельную архитектуру?

– Ну, министра это мало интересует, – пожал плечами Разумов.

– Это черт знает что таксе! – Всегда спокойное лицо Гроздова перекосилось от негодования. – Скоро в Петербурге не останется ни одного русского корабельного мастера, – Траверсе всех разгонит. Бьешься как рыба об лед, чтобы дать флоту образованных инженеров, а по милости министра они никому не нужны.

– Да, не нужны! – подтвердил Разумов. – Мы строим корабли, отводим их в Маркизову Лужу, где они стоят и гниют, не сделав ни одного выхода. Переводится лес, тратятся деньги, а флота нет. Более трех кораблей нельзя выслать в море, ибо мачты переставляются с одного корабля на другой, а прочие суда совершенно не имеют мачт. Недаром среди моряков давно уже ходят слухи, что Траверсе – шпион и по заданию иностранной державы стремится уничтожить русский флот. Такого застоя и развала на флоте еще никогда не было…

Разумов погрузился в невеселые думы. Молчал и Гроздов, удрученный силой неоспоримых фактов. После продолжительной паузы профессор негромко сказал:

– А все-таки я этим слухам не верю. Будь Траверсе шпионом, он держал бы себя более осторожно. Вот уже три года, как против его особняка на Неве стоит линейный корабль «Лейпциг». Всем бросается в глаза, что на корабле нет ни людей, ни пушек, ни даже мачт. Траверсе мог бы и совсем прекратить постройку судов, мог бы, наконец, закрыть наше училище. Разве он не понимает, что плеяда выпущенных нами корабельных инженеров в два года восстановит прежнее могущество флота?

– Я думаю, что министр щадит училище только потому, что не хочет лишать Лебрюна солидных доходов. Но Путихов приходил неспроста…

– Путихов был здесь? Когда? – насторожился Гроздов.

– В прошлое воскресенье, – неохотно ответил Разумов, сожалея о том, что проговорился.

– Зачем он приходил?

Разумов подсел к камину и протянул озябшие руки к тлеющим углям. Иван Петрович не сводил с него беспокойных глаз. Путихов был явным врагом, и его появление не сулило добра.

– Что ему понадобилось в училище? – с нарастающей тревогой повторил вопрос профессор.

– Не знаю. Я долго ломал над этим голову. Видишь ли, Евлампий Тихонович проявил довольно странное любопытство к нашим помещениям; он обошел все классы и кабинеты. Между прочим, он хвастался тем, что Траверсе выдает за него замуж красавицу француженку.

– Что за нужда пересказывать пьяные бредни?

– Нет, Иван Петрович, Путихов был совершенно трезв и, надо думать, не врал. Когда он уже ушел, я вспомнил историю с гувернанткой маркиза Шарлоттой. Помнишь, Саша Попов нам о ней рассказывал?

– Как же, конечно, помню. Мы еще очень жалели эту молодую девушку. Неужто она могла согласиться выйти замуж за такого мерзкого человека, как Путихов?

– По-видимому, она вынуждена была пойти на этот шаг. Все очень просто: Шарлотта сыграла свою роль и не нужна больше маркизу. Чтобы избавиться от нее, Траверсе выдает ее замуж за первого встречного. Таких браков у нас много.

– Что еще говорил Евлампий?

– Он сказал, что в новом году суммы на содержание училища не будут увеличены. Проект штатов Путихов прячет у себя.

– Господи, какой негодяй! – Гроздов беспокойно зашагал по навощенному паркету. – Нет, с меня довольно! Я поеду в министерство и заявлю самый решительный протест.

Прищурив глаза, Разумов ласково созерцал худые щеки и лысеющую голову друга Он искренне любил этого слабого здоровьем человека, связавшего с училищем все свои горести и радости. Сколько незаслуженных обид наносили ему Путихов, Гагарин, Апацкий, а он безропотно сносил все и продолжал трудиться.

– Где уж тебе, Иван Петрович, бороться с министром, – грустно улыбнувшись, сказал корабельный инженер. – И перестань расстраиваться, все будет хорошо. Какую бы мрачную пору ни переживало училище, ты его не покинешь, а с тобой оно не пропадет.