Текст книги "Похорони Меня Ложью"
Автор книги: С. М Сото
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
Глава 11
Баз
– Почему ты помогаешь ей? Если она не доверяет тебе, а ты не доверяешь ей, почему ты делаешь это для нее? – спрашивает Маркус со своего места на кресле по другую сторону моего стола.
Хороший вопрос. Этот вопрос я задаю себе с тех пор, как покинул психиатрическую больницу и привел все в движение. Маккензи – это риск, который мне, вероятно, не нужен в этом мире, но ей там не место. Мой вчерашний разговор с ней это доказал. Она все еще была ею, только намного злее. Но, когда тебя запирают и заставляют поверить, что ты сумасшедший, это вызывает в тебе злость.
Заняло некоторое время, но Дэн нашел имена и адреса ее подруг в Нью-Йорке. Я не знал, знают ли они что-нибудь о происходящем. У меня такое чувство, что они не в курсе, поэтому я и обратился к ним. Они будут рядом, когда она будет нуждаться в них больше всего. Пока у нее есть безопасное место, куда можно пойти, когда она покинет больницу, это все, что имеет значение для меня.
Я все еще работаю над второй частью своего плана, фактически вытаскивая ее оттуда, а доктор Астер и доктор Голдберг сражаются со мной зубами и ногтями. По какой-то причине она не хочет, чтобы Маккензи покидала больницу. Они искренне верят, что ей там самое место и что их сеансы действительно что-то меняют.
Семья Маккензи должна отпустить ее. Сначала я не был уверен, как заставить их согласиться освободить ее, но в последнюю минуту решил, что личная встреча может сработать.
Я кладу мобильник в карман и поднимаюсь на ноги, на ходу позвякивая ключами.
– Ты прав. Мы не доверяем друг другу. Она думает, что я убил ее сестру, и я уверен, что она хочет убить меня, но я не могу оставить ее там. Я знаю ее достаточно хорошо, чтобы знать, каким будет ее следующий шаг.
Маркус вздыхает.
– Ты уверен, что знаешь, что делаешь? Почему, черт возьми, ты просто не исправил ее? Зачем позволять ей думать, что ты плохой?
– Нет. Но я все равно это сделаю, – говорю я, собирая свои вещи, прежде чем отправиться в Ферндейл. – Она уже думает, что я плохой, так что лучше подождать, пока она не придет в себя.
– Себастьян, – предупреждающе произносит Маркус. – Она не собирается отпускать это, ты же знаешь, верно? Как только она восстановится, она снова придет за нами. За всеми нами.
Я ухмыляюсь, наслаждаясь тем, как это звучит.
– Ох, я на это и рассчитываю. И я буду готов принять ее, когда она это сделает.
Я сижу припаркованный на подъездной дорожке в течение нескольких минут, прежде чем приготовиться войти. Последний раз я смотрел на этот дом много лет назад, пытаясь решить, что мне делать с Маккензи. Чувство вины пронзает мою грудь, когда я думаю о ее родителях и о той роли, которую я сыграл в том, что они потеряли свою дочь. Вот что я получил за доверие к Винсенту. За то, что принял его слова за чистую монету.
Через некоторое время я заставляю себя выйти из машины и останавливаюсь на крыльце Райтов. Все может пойти либо очень хорошо, либо очень плохо. Я больше склоняюсь к последнему, когда дверь открывается, и пожилой мужчина, как я предполагаю, отец Маккензи, смотрит на меня.
– Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Я так понимаю, вы мистер Райт?
– Кто интересуется? – он смотрит на мой костюм, его брови сходятся.
– Себастьян Пирс.
Краска отходит от его лица.
– Сын Бенедикта?
Я утвердительно киваю.
– Не возражаете, если мы зайдем внутрь и поговорим?
Немного неохотно мистер Райт приглашает меня войти, и меня ведут в старую кухню, которая выглядит так, будто ею не пользовались много лет. Все выглядит постановочным и нетронутым. Я смотрю на хрупкого человека передо мной. Я смутно помню его с подростковых лет, но тогда он был намного крупнее. Определенно более здоровым на вид. Смерть дочери, очевидно, подкосила его.
Я оглядываю дом, рассматривая фотографии в рамках. И одна вещь, которая кажется мне странной, это то, что все фотографии с Мэдисон. Словно Маккензи полностью стерли с лица земли.
– Чего ты хочешь? – спрашивает Майкл, сразу переходя к делу.
Он явно не любит гостей в своем доме, что меня вполне устраивает. Я тоже не хочу здесь находиться. Чем быстрее я с этим покончу, тем лучше.
Ради всех.
– Я хочу, чтобы вы освободили свою дочь от государственной опеки. Передайте опекунство мне.
Его глаза удивленно расширяются.
– Моя дочь... Маккензи? Зачем мне это делать? Она нуждается в профессиональной помощи, помощи матери, а я не могу ее оказать.
Мое терпение истощается, когда я смотрю на человека передо мной. По какой-то причине он явно не любит свою дочь. Или, может, потеря одной так сильно повлияла на него, что он забыл, как любить другую, но какова бы ни была причина, он кажется недовольным, даже говоря о Маккензи, и, несмотря ни на что, это не устраивает меня.
Положив руки на стол, я наклоняюсь вперед, ловя его взгляд, стараясь, чтобы он понял, насколько серьезно я отношусь к этому.
– Это была не просьба, Майкл. Вы выпустите ее из этой дыры, потому что мы с вами оба знаем, что, несмотря на все безумное дерьмо, которое она изрыгала раньше, ей там не место.
Майкл морщится.
– Она думает, что ее мертвая сестра-близнец разговаривает с ней. Конечно, ей там самое место. Она сошла с ума. Она нуждается в помощи, мистер Пирс.
Мои губы сжимаются в мрачную линию.
– Так это она сошла с ума? – осмотревшись вокруг, все указывает на очевидное: они стерли ее существование здесь. – У вас повсюду висят фотографии вашей покойной дочери, будто это святилище.
Майкл свирепо сверлит взглядом.
– Так проще. Маккензи никогда не была самостоятельной личностью; она смотрела на Мэдисон почти как одержимая. Ее фотографии не висят, потому что она никогда не была самой собой. И то, как мы выбираем праздновать жизнь нашей дочери, это наше право.
– Отпустите ее. В любом случае, ей лучше находиться в моих руках, – Майкл открывает рот, чтобы что-то сказать, но я обрываю его. – Я еще не закончил. – его глаза сужаются, но он молчит, позволяя мне продолжать. – Как только вы выпустите ее оттуда, а вы это сделаете, и вы, и ваша жена, вы передадите опеку над своей дочерью мне. Ее ближайшим родственником буду я. Ее жизнь будет в моих руках, а не в ваших.
Если его глаза сужаются еще сильнее.
– Что она тебе сделала? Зачем тебе эта обуза?
Обуза?
Опекунство над дочерью вдруг стало обузой?
С каждым словом Майкла он начинает нравиться мне все меньше и меньше. Я также начинаю складывать кусочки головоломки Маккензи Райт так, как раньше не складывал.
– Документы у меня с собой, – говорю я, игнорируя все его вопросы. – Все, что вам нужно сделать, это поставить подпись.
Неуверенность мелькает на его лице, но он медленно кивает после нескольких минут молчания. Я с восхищенным вниманием наблюдаю, как он передает мне всю жизнь Маккензи без малейшего намека на раскаяние.
Мне не следовало бы так уж удивляться. Ни один родитель, заботящийся о своем ребенке, не бросит их так, как они бросили Маккензи.
Вернувшись в машину, я звоню старому доброму доктору Астер и сообщаю ей ужасную новость. Маккензи не только находится под моей опекой, но и теперь свободна. Ей больше не придется быть пациенткой или легкой добычей для Зака и всего, что он задумал.
Глава 12
Маккензи
Я снова просыпаюсь в паническом поту, мой взгляд мечется по тихой, неподвижной палате. Как только мое дыхание выравнивается, и я понимаю, где нахожусь, одиночество снова поднимается во мне. Я не хочу здесь находиться. Я не заслуживаю здесь быть.
Как обычно, я делаю вид, что жалею себя. Это стало моей второй натурой, пока я здесь. Помимо физиотерапии, приема пищи и психоанализа с врачами, жалость к себе – это еще одна часть моего приговора.
Это одна из тех вещей, когда тебя запирают, держат подальше от всех, якобы для твоего же блага. Вы начинаете сходить с ума. Начинаете удивляться, как вообще сюда попали. Я подвергаю сомнению свой жизненный выбор, подвергаю сомнению свое здравомыслие и все, что привело меня в это место.
Такое чувство, что я давно ни с кем не общалась, кроме врача. Я не ожидаю, что Баз вернется в ближайшее время, особенно учитывая то, как мы расстались. Это было всего несколько дней назад, и мне почему-то кажется, что его визит только усугубил ситуацию. Это заставило меня жаждать свободы еще больше.
Я его ненавижу.
Я люблю его.
И я знаю, что не должна. Он единственный человек в этом мире, которого я не должна любить, но судьба, жизнь, Бог, кто бы ни контролировал это дерьмо, они играют со мной. Я играю со своими эмоциями ради удовольствия.
Иногда два человека, которые должны быть врозь, те, кто находит свой путь друг к другу. Они те, кто заканчивает отношения, и это Баз и я в двух словах. Мы ужасно плохо подходим друг другу. Мы никогда не продержимся долго, но это не мешает мне думать о нем. Разве это заставляет меня любить его меньше?
Боже, нет.
Я люблю его всем сердцем.
И ненавижу его всеми фибрами души.
Мы вплетены друг в друга. Наше прошлое сталкивается с нашим настоящим, вполне возможно, даже разрушая наше будущее.
Вылезая из постели, я хватаю костыли, и с их помощью пробираюсь к окну, раздвигая занавески. Я наслаждаюсь ощущением прохладного линолеума под ногами. Серебристый свет от луны освещает палату. Решетки, закрывающие окно, делают все возможное, ухудшая мне вид, но я смотрю мимо них, на открытую лужайку внизу. К свободе.
Интересно, когда я окажусь там. Не отвечая никому. Не слушая, как люди разговаривают сами с собой или, что еще хуже, заставляют людей смотреть на тебя, как на сумасшедшую.
Теперь, когда Мэдисон ушла, ее нигде не видно и не слышно, и я действительно одна. Мои родители не звонят и не навещают. База нет рядом, и я почти уверена, что Кэт и Вера, мои подруги, которые, вероятно, вернулись в Нью-Йорк и живут беззаботной жизнью, даже не знают о моем местоположении. Хотелось бы думать, что они работают над тем, чтобы вытащить меня отсюда, но, по правде говоря, я не могу винить их, если они мне не помогут. Я солгала им. Причинила им боль. Скорее всего, я заслужила все это.
Я вздрагиваю, когда открывается дверь и входят две медсестры, которых я никогда раньше не видела. Главный врач выглядит раздраженным, полностью обеспокоенным тем, что он должен был прийти сюда для чего бы то ни было.
– Собирайтесь, Райт. Пора уходить.
Я делаю осторожный шаг назад, мои костыли лязгают от резкого движения.
– Куда?
Желудок сжимается от беспокойства. Это не входит в нашу рутину. Ночью меня никуда не уводят. Это мое время: думать, мечтать, надеяться. Он качает головой, будто знает, куда ушли мои мысли.
– Вы едете домой.
Домой ?
Где дом ?
Я стою с разинутым ртом, шок заполняет мои чувства, пока я обрабатываю эту новость. Наконец-то я возвращаюсь домой. Они выпускают меня отсюда по какой-то причине. Я знаю, что это не потому, что доктор Астер считает, что мне стало лучше. Это из-за чего-то другого, вернее, из-за кого-то. Дареному коню в зубы не смотрят. Если я выберусь отсюда, я зацеплюсь за эту возможность, не задавая вопросов.
Идя в ногу с медсестрой, я останавливаюсь на пороге, оглядываясь на четыре стены, в которых застряла Бог знает сколько времени. Я не буду скучать. Мы движемся по коридору, мои костыли стучат по полу, медсестра крепко сжимает мои мышцы, помогая пройти в общую зону возле стойки регистрации. И когда я вижу, кто там стоит, слезы наполняют мое зрение, искажая фигуры. Моя грудь проваливается, и я почти падаю на колени и рыдаю прямо на месте. Но прежде, чем я успеваю это сделать, они уже рядом, протягивают руки, баюкают меня, удерживают в вертикальном положении.
– Все будет хорошо. Я обещаю, – воркует Кэт в моих волосах, ее руки сжимаются вокруг меня.
– Я не позволю им победить. Я не позволю им причинить тебе боль, – яростно шепчет Вера, крепче прижимая меня к себе.
Мы отстраняемся, и я вытираю слезы с глаз.
– Как... как вы здесь оказались, девочки? Что случилось?
Они обмениваются взглядами, и Вера кладет руку мне на плечо, выводя меня из дверей к одной из их машин.
– Пойдем, нам нужно кое о чем поговорить, детка.
Я бросаю последний взгляд на психиатрическую больницу и гримасничаю. Только через мой труп я когда-нибудь снова ступлю в это место. Добровольно или нет.
После долгой поездки и перелета обратно в Нью-Йорк я сижу на диване Кэт, чувствуя себя неловко, и мне не терпится получить ответы. Положив больную ногу на кофейный столик перед собой, я смотрю на своих подруг. Вера сидит рядом со мной, скрестив ноги, в то время как Кэт отдыхает на своем милом маленьком пушистом кресле, которое стоит напротив нас, а ее гламурный кофейный столик, между нами.
– И? – подсказываю я, переводя взгляд с одной на другую. – Что стряслось? Как вы, девочки, меня нашли?
Они держали меня в напряжении, отказываясь говорить о чем-либо, пока мы не уселись дома.
– Мы прочитали твое письмо, – Кэт делает паузу, и мой желудок сжимается, пока я жду, что она продолжит. – И хотя поначалу это шокировало, это было не за горами. Мы были расстроены, но через день или два поняли, что должны что-то предпринять. Мы не могли с тобой связаться. Твой телефон был мертв, и курорт не давал нам никакой информации, поэтому мы начали беспокоиться. Я отправила письмо отцу и попросила его потянуть за кое-какие ниточки.
Я сжимаю свои потные ладони вместе, нервно крутя большими пальцами.
– Что это значит? Он помог вам найти меня?
Они обмениваются взглядами, ведя молчаливый разговор, о котором я не знаю. Вера улыбается мне, но улыбка не доходит до ее глаз.
– Да. Если бы не отец Кэт, мы бы решили, что ты умерла или сбежала из страны после того, как стало известно об аварии. Они не называли имен, но после того, что мы прочитали, у нас возникло предчувствие.
– Я попросила отца помочь. Он собирается транслировать твою историю по всем основным новостным каналам и во всех газетах этой гребаной страны. Все узнают твою историю, детка. Ваши истории.
Я начинаю задыхаться, смотря на своих подруг. Не знаю, почему я всегда считала, что держать свое прошлое в секрете – это хорошая идея. Они здесь ради меня, реально здесь ради меня несмотря на то, что они знают, несмотря на все, что я сделала. От волнения у меня в горле встает комок, а глаза начинают слезиться.
– Не знаю, что и сказать. Не могу поверить, что вы, девочки, сделали все это для меня.
Вера обнимает меня за плечи, нежно сжимая, молча говоря, что она рядом. Это приятное чувство, особенно, после того, когда так долго не было никого, с кем можно было бы поговорить в том месте. Ощущение теплых рук, обволакивающих меня, согревает мою грудь. Я скучала по этому, ощущая, что у меня есть люди, которые на моей стороне. Что весь мир не против меня, и даже если против, по крайней мере, у меня есть эти две девочки, на которых я могу рассчитывать.
– Давай я приготовлю тебе чай. Сейчас вернусь.
Вера соскальзывает с дивана и направляется в кухню Кэт, ее шелковый халат колышется в такт движениям бедер.
Кэт смотрит на меня со своего места на пушистом кресле, ничего не говоря, но то, как она потирает губы, будто пытается молчать, является мертвой выдачей.
– В чем дело?
Она вздыхает.
– Я не собираюсь лгать. Часть меня все еще расстроена. Из-за тебя, из-за меня и из-за всей ситуации.
Мои брови опускаются.
– Тебе не из-за чего расстраиваться, Кэт. Я должна была рассказать вам правду с самого начала. Не знаю, почему я этого не сделала. Я просто хотела быть другим человеком. Не хотела быть Маккензи Райт из Ферндейла. А хотела быть Маккензи Райт, светской львицей. Беззаботной девушкой без багажа.
– Дорогая, в том-то и дело. Я всегда знала, что ты не та, за кого себя выдаешь. Я хорошо знаю свой тип. Мы подлые, гнилые до мозга костей. Мы испорченные дети, и ты никогда не была такой, Маккензи. В тот день, в ванной я поняла, что ты не была гостьей на той вечеринке, когда мы впервые встретились. Я подружилась с тобой, потому что, если бы мы поменялись ролями, и я жила бы такой жизнью, как ты, я надеялась, что в мире найдется хотя бы один порядочный человек, который будет рядом и протянет мне руку помощи.
Моя спина выпрямляется.
– Итак, все те разы, когда ты помогала мне материально, а я говорила, что...
– Я давала тебе эти деньги, потому что люблю тебя, Маккензи. Тебе не нужно было скрывать от меня, кто ты. Я бы все равно тебе помогла. Но со всем происходящим, я просто хочу убедиться, что публикация этой истории – это то, чего ты хочешь. Это разрушит жизни. Все жизни.
То, как она это произносит, заставляет мое сердце сжаться, когда я думаю о Базе. Какая-то странная часть меня все еще не хочет причинить ему боль, в то время как другая часть больше ничего не желает. Я вспоминаю тот день, когда он пришел навестить меня в больнице, и, зажав зубами щеку изнутри, с силой прикусываю ее, пытаясь стереть из памяти воспоминания. Пытаясь стереть его существование из моего мозга и тела.
Жаль, что я не могу забыть его.
Я хочу забыть его.
Но не могу.
Единственное, что я могу сделать, это вернуть его за всю боль, которую он мне причинил.
Наверное, именно на это он и делает ставку, что я никогда не сделаю ему ничего плохого, но он ошибается. Люди меняются, и их держат в этом месте три, почти четыре месяца? Я тоже изменилась.
Я шмыгаю носом, вытирая его, пытаясь избавиться от давления.
– Это то, чего я хочу. Это то, чего они заслуживают. Все до единого.
Она поджимает губы, будто хочет сказать что-то еще, сказать мне что-то, что она знает, чего не знаю я, но Вера возвращается в комнату с чаем и протягивает мне обжигающую кружку.
– Я наняла для тебя адвоката, потому что, несмотря на то, что все это правда, они собираются выставить тебя преступницей, и прямо сейчас, в суде, все настроено против тебя. Кэт и ее семейная команда занимаются этим. Команда моей семьи тоже помогает. Ты станешь неприкасаемой, детка. Клянусь.
Эта новость последняя часть, которая меня убивает. Это заставляет плотину прорваться, и я начинаю плакать. Прямо там, с кружкой обжигающего чая в руках, я срываюсь, и впервые с тех пор, как я очнулась после аварии, у меня есть кто-то, кто держит меня и снова собирает воедино.
Вообще-то, рядом со мной два человека.
Официально. Кэт и Вера привели все в движение. Только вопрос времени, когда дерьмо попадет в вентилятор. И хотя я так долго ждала этого момента, он не кажется мне таким прекрасным, как я думала. Я не так счастлива и не так рада, как представляла. Вместо этого мой желудок скручивается в узел, чувство страха опускается в кишечник.
Стряхнув все это, я натягиваю пальто на плечи. Свежий нью-йоркский воздух развевает мои волосы по лицу, царапая кожу. Я иду на встречу с семейным адвокатом Кэт в доме ее отца на 5-й авеню, и хотя у них есть водители, я предпочла пройтись пешком. Я соскучилась по здешнему воздуху. По людным улицам. По стремительной жизни, которая сильно отличается от той, в которой выросла я.
Вчера был первый раз, когда меня освободили с тех пор, как начался весь этот беспорядок, и я хочу впитывать эту атмосферу как можно дольше. Ходьба с только что зажившей ногой и бедром, возможно, не самая блестящая идея, но я жажду почувствовать бетон под подошвами ботинок.
Хотя я чувствую себя здесь хорошо, часть меня все еще скучает по Лос-Анджелесу. Я скучаю по огням, холмам, деревьям, но больше всего я скучаю по Базу. Я как заезженная пластинка, и я это знаю. Но после сегодняшнего дня я без понятия, что с ними будет, и сама мысль о том, что я никогда больше не заговорю с Базом, разрывает мое сердце пополам.
Как я могу так относиться к нему и не ненавидеть себя?
– Маккензи?
Мои плечи напрягаются при звуке этого голоса. Я медленно поворачиваюсь лицом к одному из многочисленных монстров моего детства. К одному из Дикарей.
– Не подходи!
Я протягиваю руку, между нами, пытаясь удержать Маркуса подальше. Его лицо смягчается, и он поднимает руки в воздух в знак капитуляции.
– Эй, все в порядке. Я здесь только для того, чтобы поговорить, обещаю.
Я настороженно смотрю на него, мое сердце бешено колотится в груди, пытаясь понять, что он может сказать здесь, в Нью-Йорке. Мой желудок сжимается от страха, когда я оглядываюсь на занятых посетителей Нью-Йорка, слишком занятых своей собственной жизнью, чтобы понять, что что-то не так. Когда я снова смотрю на Маркуса, он принимает самое искреннее выражение лица, какое только может изобразить монстр.
– Мы можем сесть и поговорить? Пожалуйста.
Он указывает подбородком в сторону небольшого кафе. Вопреки здравому смыслу, я киваю, следуя за ним внутрь. Заведение переполнено людьми, стоящими в очереди за органическими напитками. Наверное, это хорошо. Чем больше людей вокруг нас, тем больше свидетелей.
Я сажусь напротив него за один из немногих пустых столиков и просто смотрю. Он не похож на подростка, которого я знала в Ферндейле, но осматривая его, он все тот же. Я все еще вижу того подростка, того хулигана. На ум приходят образы его руки, сжимающей мое горло, угрожающей мне жестокими словами, все для того, чтобы я держала рот на замке.
– Ты, наконец, бросил эту ужасную привычку курить?
Он вздыхает, прекрасно понимая, что я имею в виду. Не знаю, что он может сказать такого, что заставит меня изменить свое мнение о нем, о любом из них. Он не может сказать ничего, что заставило бы меня доверять ему. Они убийцы, и о них нужно позаботиться – поставить их на место.
– Я больше не тот ребенок, Маккензи. Я был... Я был чертовски напуган. Мы все были напуганы.
– Напуган чем? – спрашиваю я, в моем тоне слышится злоба. – Быть может, напуган, что я узнаю правду? Что вы все убили мою сестру?
Он оглядывается по сторонам, убеждаясь, что никто этого не слышит.
– Мы не убивали твою сестру, Маккензи. Я не прикасался к ней, клянусь.
– Ты чертов лжец, – начинаю я, вставая со своего места, но он быстро поднимется, блокируя мой побег, пытаясь заставить меня остаться.
– Просто дай мне объясниться, черт!
Я сажусь, сохраняя непроницаемое выражение лица, ожидая, что он скажет то, что ему нужно, чтобы я могла вернуться к своим делам.
– Мы в курсе, что ты планируешь публиковать статью.
Я невесело рассмеялась.
– Так вот почему ты здесь? Вы, ребята, боитесь?
– Другие парни еще не знают. Только Баз и я.
Я хмурюсь.
– Я не понимаю.
– Гребаный Себастьян, – скрипит он зубами, в отчаянии потирая затылок. – Он тебе ничего не объяснил?
– И почему я должна верить всему, что он говорит? Он убийца.
Маркус закатывает глаза.
– Не обращай внимания. Я ясно вижу, почему он ничего не объяснил. Просто слушай. Что бы Винсент ни сказал тебе в ночь аварии, что бы ты ни думала, что знаешь, это неправда. Баз не убивал твою сестру. Я не убивал твою сестру.
– Что насчет остальных? Зачем так усердно скрывать что-то о той ночи, если ничего не было?
– Я не говорил, что ничего не было. Это просто... Боже. – он раздраженно проводит рукой по лицу. – Остальные парни что-то скрывают, и долгое время я думал, что знаю, что это, но предполагаю, что это нечто больше. Больше, чем все мы. Ты испортишь жизнь этой статьей, Маккензи. Баз невиновен. И в глубине души ты это знаешь. В ту ночь его там не было. Ну же. Включи здравый смысл.
Я отвожу от него взгляд, ненавидя себя за то, что его заявления заставляют меня слишком много думать. Эти узлы в животе становятся все больше, заставляя чувствовать себя неуютно. Но знаю ли я, что это правда? Почему Баз не отрицал этого, когда приходил ко мне? У него был шанс очистить свое имя. Почему он не сделал этого, если он невиновен?
Потому что это не так.
– Я опубликую ее. Что бы ни случилось в ту ночь, это всплывет наружу, Маркус. Вы, ребята, сгниете за содеянное. Даже если ты не был причиной ее последнего вздоха, ты все равно являешься частью этого. Ты все еще под прикрываешь что-то, что-то скрываешь и делаешь меня похожую на сумасшедшую. Я никогда этого не прощу.
Я отталкиваюсь от столика, мое тело дрожит от адреналина и эмоций. Я пытаюсь выбросить его слова из головы, но они остаются там, задерживаясь на задворках сознания, заставляя засомневаться в себе. Правильно ли это? Или он просто прикрывает их? И почему это был Маркус, а не сам Баз?
Неужели он действительно покончил со мной?
Я слишком напугана, чтобы даже дать потенциальный ответ на этот вопрос.
К тому времени, как я добираюсь до офиса отца Кэт, у меня остается всего пять минут. Мои ладони потеют, когда меня ведут в их зал заседаний, и я чувствую легкий дискомфорт, исходящий от бедра. Кэт и Вера предложили быть здесь со мной, но я хотела сделать это сама. Они и так уже достаточно остановили свою жизнь ради меня. Мне нужно кое-что сделать самой, и это одно из них.
– Как ты себя чувствуешь, Маккензи? – спрашивает мистер Ван Дер Пон.
Отец Кэт такой же выдающийся, как и они, и он кричит о богатстве. Все в нем, от того, как он держится, до того, как одевается. Отвлекающие часы Ролекс на его запястье еще одна выдача.
Я слабо улыбаюсь ему, не решаясь заговорить. Это все, чего я всегда хотела. Эта встреча такая монументальная. Глубокая яма в моем животе кричит, чтобы меня услышали, говорит остановиться и подумать, но я не могу. Я достаточно много думала; за эти годы я заработала достаточно боли, чтобы хватило на всю жизнь.
Знакомство происходит быстро, как только в комнату входят два престижных адвоката. Сначала они смотрят на меня настороженно, вероятно, принимая во внимание растрепанное состояние моих волос. Большая часть моих светлых волос уже отросла, но половина все еще выкрашена в черный. Одна половина-натуральная, а другая-черная, которую я когда-то использовала в качестве щита. Не стану отрицать, я выгляжу ужасно. Возможно, когда я покончу со всем этим, я смогу сосредоточиться на себе, как и хотела Мэдисон. Я смогу быть счастливой – такой, какой мне всегда суждено было быть.
– Мисс Райт, прежде чем мы двинемся дальше, мы хотим убедиться, что вы знаете все, что может произойти во время процесса, и, ну, в худшем случае, что может произойти, если все пойдет не по плану.
Мой желудок скручивается от такой возможности. Я не учла, что предприму, если все обернется против меня. Я вложила всю свою веру в надежду, что это сработает.
– Нет никакой гарантии, что статья посадит кого-то из этих парней в тюрьму, но это цель – иметь достаточно людей, средств массовой информации, возмущенных этой несправедливостью, чтобы у сотрудников правоохранительных органов не было другого выбора, кроме как возобновить дело и продолжить расследование. Какие у вас есть доказательства, кроме вашего слова? – спрашивает один из адвокатов, Джеймсон Гомес.
– Ну, у меня были доказательства... У меня была ее футболка, но после аварии я потеряла ее, и не было найдено никаких следов. Не знаю, вернулись ли они и позаботились об этом, или что случилось.
По их просьбе я объясняю им дни, предшествовавшие ночи аварии. Я ворвалась в дом Зака, нашла вещи в деревянном ящике, который он спрятал в своем сейфе, и использовала их, чтобы найти футболку. Продолжаю рассказ о той ночи, когда произошла авария, и все они, кажется, сосредоточенно слушают, кивают и хмыкают. Даже делают заметки в определенные моменты.
– Я буду на сто процентов честен с вами, Маккензи, – вмешивается Джеймсон. – Это может стать серьезным падением. Это богатые люди. Они из крупных семей. Публикация статьи без каких-либо конкретных доказательств может быть своего рода смертным приговором. Я хочу, чтобы вы это знали.
Моя грудь сжимается.
– У меня нет другого выбора. Что мне еще делать?
– Послушайте, Маккензи, с профессиональной точки зрения того, что вы здесь написали, недостаточно. Черт, этого недостаточно даже для суда. Хотите услышать мое предложение? Приукрасьте события. Конечно, вы нарисовали их как подростков, которым могло сойти с рук убийство, но для того, чтобы это сработало, они должны быть монстрами в глазах средств массовой информации. Людям нужно бояться, что они окажутся на улице.
Мои брови опускаются.
– Значит, вы хотите, чтобы я солгала?
– Приукрасили? Да. Соврали? Нет. Но хорошая новость заключается в том, что, что бы вы ни написали, люди все равно будут искать парней. Это также не будет хорошим вниманием. Мы откопали истории, которые были похоронены, и планируем использовать их в своих интересах. Хранение наркотиков, насилие в семье, семейные проблемы и похороненные судебные иски. The Kings империя будет разрушена. Их клуб? Он пойдёт на дно еще до того, как успеет по-настоящему взлететь. Курортные сети База Кинга упадут в цене. Это самое большое оружие, о котором мы должны беспокоиться. Его адвокаты уже осведомлены о происходящем. Думаю, они ждут нашего следующего шага, прежде чем он попытается похоронить вас и вашу историю.
Упоминание имени База, а также ущерб и разрушения, которые это ему причинит, заставляют мою грудь сжаться. Легкие сокращаются, ограничивая воздух. Как я могу это сделать? Все, ради чего он работал всю свою жизнь, будет разрушено.
Мой желудок скручивает, и я наклоняюсь вперед, сжимая руки на столе.
– Что, если есть вероятность, что некоторые из них невиновны? Есть ли какой-нибудь способ защитить некоторых из них от разрушения до такой степени?
Они обмениваются взглядами, веселье освещает их черты, поскольку они, очевидно, думают, что я наивна, задавая такой вопрос.
– Послушайте, мисс Райт, – вмешивается другой адвокат, Барон Макхью, наконец добавляя свои два цента. – Сделав это? Это может их погубить. Все они виновны по ассоциации. Он владеет бизнесом вместе с остальными. Конечно, его протащат по грязи.
– Ну, Баз даже не был в городке в ту ночь, когда это случилось. Он упоминается в статье, но я никогда не упоминала его как одного из них в частности.
– Именно это нам и нужно, чтобы вы приукрасили. Мы должны сделать его своего рода главарем. Если мы возьмем его, остальные падут.
Я задыхаюсь, желудок сжимается от нерешительности. Это не то, чего я хотела для База. Он так много работал. Для гостиничных сетей. Какой ценой я добилась своей победы? Погубив его репутацию и жизнь?
Маркус заставляет меня сомневаться во всем. Даже если бы у меня была правда, смогу ли я выдумать какую-нибудь ложь о той ночи, чтобы выставить его в дурном свете, чтобы у него были неприятности с законом?
Я качаю головой, мой взгляд мечется между ними.
– Не знаю, смогу ли я это сделать. Я не могу лгать. Вся идея состояла в том, чтобы написать то, что я знаю, написать о произошедшем. Я не могу этого сделать. Что, если позже мы узнаем, что некоторые из них говорят правду и что они не убивали ее? Мне нужно будет сделать заявление, сказать правду, очистить их имена или, по крайней мере, имена тех, кто невиновен.
– Определенно нет. Показ любого средства массовой информации, что у вас были отношения с любым из них, будет выглядеть плохо для вас. И честно говоря, если вы так не уверены в том, кто виновен, а кто нет, вы можете перегруппироваться и подумать о последствиях.
