Текст книги "Сатанизм. История, мировоззрение, культ"

Автор книги: С. Панкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

Однако диакон А. Кураев, будучи, несмотря на всю свою «воцерковленность», махровым, «зашоренным» рационалистом (очевидно, всё-таки, философское, а не богословское образование сформировало А. Кураева, как «религиозного публициста»), спустя восемнадцать веков после Тертуллиана пытается доказать, с помощью сугубо рационалистических доводов, несостоятельность духовных Учений, сутью которых как раз и является иррационализм.

«Алогичность» «Агни-Йоги» Рерихов, которую так любит подчёркивать «воцерковленный» рационалист А. Кураев, как раз и служит доказательством того, что это, действительно, духовное Учение, представляющее собой словесное изложение духовного опыта Рерихов, а не бездушное рационалистическое построение. Как подчёркивает один из адептов «Агни-Йоги» В. А. Трефилов – «Тексты Агни-Йоги, по утверждению их создателей, были даны тибетскими Махатмами, а авторы текстов явились лишь посредниками в передаче учений. Эти тексты, как повествует предание, были записаны методом «автоматического письма» в особом измененном состоянии сознания, и таким образом, имеют трансцендентальное, сверхчеловеческое происхождение».417

Сам же А. Кураев признает, что «несмотря на демонстративную привязанность теософии к мистическим культам Индии, реально Агни-Йога формировалась по религиозным канонам Запада – как религия «откровения»… Я не думаю, что Е. Рерих выдумала все то, что она написала. Она действительно нечто пережила, нечто услышала и восприняла… Я верю Рерихам. Я верю им, когда они говорят, что у них был реальный опыт встреч, контактов, бесед и откровений. Не считаю я и Блаватскую просто фантазеркой или шарлатанкой.418 Они действительно встретили Князя мира сего».419

Естественно, с точки зрения адептов христианства, любой духовный опыт, который нельзя втиснуть в прокрустово ложе мертвящей христианской догматики – «от лукавого». «Князь мира сего» мерещится им за любым духовным явлением, которое противоречит заскорузлым догмам «исторического христианства».

Если бы «Агни-Йога» была не духовным Ученьем, а логически выстроенной философской системой, то она бы, как и подавляющее большинство философских систем, представляла интерес лишь для узкого круга «рафинированных интеллектуалов», а не для самых широких слоёв населения (что, кстати говоря, и выводит А. Кураева из себя больше всего).

Отнюдь не случайной является и ритмическая поэтически-афористическая форма изложения «Агни-Йоги», ведь как справедливо отметил Фридрих Ницше – тот, кто хочет, чтобы его тексты не только цитировали, но и учили наизусть – должен говорит афоризмами и притчами. В. А. Трефилов, пишет в данной связи: «В текстах Агни-Йоги одинаково важны как вибрационный, ритмический компонент, так и смысловой, вербальный. Первый способствует формированию особых измененных состояний сознания, подобных тем, которые возникают при чтении мантр или дзэн-буддийских коанов и ведет к особой интерпретации смыслового содержания. Акт чтения Живой Этики выступает актом «сопричастности Шамбале». В этом специфическая сверхзадача текста».420

Подчеркнём, что Иисус Христос также излагал основные положения Своего Учения в форме афоризмов и притч, ставших неиссякаемым источником «крылатых выражений», послуживших основой «житейской мудрости» для самых широких слоёв населения. И в тексте проповедей Спасителя также есть своя ритмика.

Если бы само христианство, не было изначально абсурдно, не только с позиций рационализма, но и с точки зрения элементарного здравого смысла, как это подчёркивал Тертуллиан, то оно не только не стало бы самой распространённой мировой религией, а давным-давно вообще бы уже кануло в Лету, так как в этом случае христианство было бы не иррациональным религиозным Ученьем, а рационалистической философской системой. Противопоставить иррациональному духовному опыту можно только иной иррациональный духовный опыт, а не нагромождение рационалистических аргументов, или даже целостную рациональную философскую систему. И христианство противостоит античности, прежде всего, как совершенно новый иррациональный духовный опыт, точно так же, как и «Агни-Йога» противостоит альтернативным Учениям, как совершенно новый иррациональный духовный опыт.421

Только абсолютно закоренелый рационалист не может понять эти элементарные истины, которые являются чем-то само собой разумеющимся не только для «эзотериков» и «мистиков», но вообще, для любого духовно чуткого человека.

С учётом того, что А. Кураев позиционирует себя в качестве христианского (православного) мыслителя, его сугубо рационалистическая критика эзотеризма в целом и теософии в частности, выглядит тем более нелепо, поскольку иррационализм, «абсурдный» до такой степени, как христианство, а тем более – православие, вообще, вряд ли имеет прецеденты, что и выразил в парадоксальной форме Тертуллиан.

Видимо, философское образование А. Кураева наложило на него неизгладимую печать рационализма, которую не смогло смыть, даже последующее богословское образование. Неслучайно, этот «выдающийся православный богослов и «харизматический» миссионер Русской Православной Церкви», «комплексует» по поводу своего философского образования (мол, лучше было бы окончить исторический, а не философский факультет МГУ), поскольку, как он думает, философское образование приучает мыслить абстрактными категориями и отбивает вкус к работе с конкретным исследовательским материалом. Тем более, что, как полагает А. Кураев, сейчас не время для философско-богословских изысканий: «…я по капле выдавливаю из себя философа. Мне часто приходится жалеть, что я в свое время поступил на философский факультет, а не на исторический. И сейчас у меня дома гораздо больше книг по истории, чем по философии… Возможно, в следующем поколении вновь возникнет потребность в философской рефлексии, но опорой нынешнего богословия, повторяю, должны стать исследования филологического и исторического характера. Так что я сам в современном богословии – увы, маргинал…».422

«Товарищ не понимает», что исторический факультет сделал бы из него абсолютно приземлённого, законченного эмпирика («не понаслышке, не из книжки толкует автор этих строк», говоря словами знаменитого советского поэта Твардовского).423 На философском же факультете, будущий диакон, хоть и в сугубо рационалистических рамках, но всё-таки научился мыслить абстрактно.

Коль не наградил Бог даром мистического прозрения, прими это с христианским смирением, не впадай в смертный грех гордыни и не суди о том, что выше твоего понимания. Выше головы всё равно ведь не прыгнешь, и коль уж предназначено Свыше быть «миссионером с богословским уклоном», а не эзотериком и мистиком, то и следуй этому своему предназначению – каждому своё, умерь свой «критический пыл», не суди, да не судим будешь. Ведь сказал Спаситель в Нагорной проповеди: «Не судите, да не судимы будете; Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». (Матфей, 7:1-2. – Курсив – Библии).

Как показывает его «исповедь»,424 диакон А. Кураев, подобно всем, «с головой ушедшим в религию», в глубине души, считает себя «избранным» и «призванным» – ему явно не дают покоя лавры Августина Блаженного, написавшего уникальную по своей духовной насыщенности «Исповедь»,425 и он мнит себя таким же «избранником Божиим», как этот «Учитель Запада».

Чем все «избранные» и «призванные» отличаются от нормальных людей, так это, прежде всего, тем, что в каждой, даже самой обыденной жизненной ситуации, они выискивают «Знаки Судьбы». А поскольку, как известно – кто ищет, тот всегда найдёт – они их постоянно и находят, будучи уверены, что Бог носится с ними, как наседка со своими цыплятами. Даже в Церковь, как оказывается, А. Кураев не сам пришёл, а его Бог привёл. «Правдивее будет сказать так: Господь взял и привел»,426 – заявляет А. Кураев, отбросив «с христианским смирением», всякую «ложную скромность». По рассказам диакона А. Кураева, Бог даже как-то послал ему через букинистический магазин редкую книгу, которую наш «избранник Божий» хотел процитировать в очередном своём «эпохальном труде», но нигде не мог найти (как говорится, это уже – «клиника»). А. Кураев так описывает это «чудо»: «И потом, чудо далеко не всегда глас с небес или купина неопалимая. Чудо может войти в твою жизнь через обычного человека. Я – книжник, и чудеса в моей жизни по большей части книжные. В нужную минуту находится нужная книга, раскрывается на нужной странице…

А первое такое чудо со мной произошло в 1995 году. Моя книга «Традиция, догма, обряд» уже уходила в типографию. В ней была глава, посвященная католической мистике. Мне же досаждало беспокойством чувство какой-то научной некорректности: ведь опорные для этой главы тексты (видения католической святой Анджелы из Фолиньо) я цитировал из вторых рук: по книге Алексея Лосева. Да, Лосев указывал источник своих цитат. Но из самого этого указания следовало, что шансы добраться до него минимальны: русский перевод дневников Анджелы, сделанный Львом Карсавиным, был издан в 1918 году. Понятно, что тираж был минимальным. Понятно, что государственные библиотеки эту книгу уже не заказывали и не хранили. И в разрухе последующих лет погибла большая часть тиража… И вот забредаю я в букинистический магазин в Столешниковом переулке. Ничего интересного на полках не нахожу и, когда уже протискиваюсь от прилавка на выход, смотрю – под стеклом внутри этого самого прилавка лежит та самая книжица… Цена, конечно, запредельная. И что же? Продавщица предлагает мне взять эту книгу на ночь домой… Тут я понял, что все-таки Бог что-то имеет против католической мистики».427

А может быть, «что-то имеет против католической мистики» – вовсе не Бог, а Дьявол, который и привёл А. Кураева в этот букинистический магазин? Ведь, с какой стати христианскому Богу «что-то иметь против католической мистики», если католицизм, как подчёркивал Рене Генон, как раз и представляет собой в Западном мире аутентичную традиционную сакральную форму?!428 Где гарантия, что в данном случае А. Кураев сам не «впал в прелесть», в чём он так любит обвинять своих оппонентов? Ведь, как сказал апостол Павел: «сам сатана принимает вид Ангела света». (2-е Коринф., 11:14). Даже Святой Симеон Столпник однажды чуть было не был обманут демоном, явившимся ему в виде ангела на огненной колеснице. Известный русский православный деятель XIX века, епископ Игнатий (Брянчанинов) писал в этой связи: «Если Святые находились в такой опасности быть обманутыми лукавыми духами, то для нас эта опасность еще страшнее. Если Святые не всегда узнавали демонов, являвшихся им в виде Святых и Самого Христа, то как возможно нам думать о себе, что мы безошибочно узнаем их?».429

«Как возможно думать о себе» грешному диакону А. Кураеву, что его в этот букинистический магазин привёл Бог, а не Дьявол, «если Святые не всегда узнавали демонов, являвшихся им в виде Святых и Самого Христа»?! Откуда у грешного диакона такая духовная гордыня, что он ставит себя выше христианских Святых?! А ведь даже христианские Святые, по своей духовной скромности, искренне считали себя до самого своего смертного часа – великими грешниками и крайне настороженно относились к разного рода «предзнаменованиям», «явлениям духов» и всяким прочим «чудесам», каждый раз тщательно разбираясь – не «от лукавого» ли всё это?

Впрочем, диакону А. Кураеву, никто даже не «являлся»: «духи злобы поднебесной» (Еф., 6:12), далеко не всегда, «снисходят» до прямого «контактёрства», а часто действуют через подсознание «клиента».

Автор данной книги, как и А. Кураев, также многократно сталкивался с ситуацией, когда, говоря словами этого популяризатора православия – «в нужную минуту находится нужная книга, раскрывается на нужной странице…». Однако автор совершенно не склонен объяснять всё это «вмешательством Светлых или Тёмных Сил». По мнению автора, подавляющее большинство подобных ситуаций – всего лишь результат срабатывания интуиции, и не более того. Как сказал Спаситель в Нагорной проповеди – «что сверх того, то от лукавого». (Матфей, 5:37).

Непреклонная убеждённость диакона А. Кураева в своей «богоизбранности» не только является той самой душевной простотой, о которой говорится, что она хуже воровства, но вообще «отдаёт серой», поскольку замешана на прямо-таки дьявольской духовной гордыне (если, конечно, в данном случае, мы имеем дело с искренним заблуждением, а не с банальным «пиаром» «шоумена от религии», выдающего себя за «избранника Божьего»).

Разумеется, Бог может вступить в непосредственный контакт с любым «простым смертным». Но почему любой и каждый, лишь на том основании, что он сотворён «по образу и подобию Божию», самоуверенно полагает, что именно он, а не кто-либо другой, говоря словами Ф. М. Достоевского, вовсе не «тварь дрожащая», а «право имеет»?! Почему всякий «встречный поперечный», кто сподобился накропать какой-либо «духовно-возвышенный», как он с наивной самоуверенностью полагает, опус – тут же начинает мнить себя «избранным» и «призванным»?!

Используя, ставшее уже крылатым выражение из знаменитого советского фильма «Семнадцать мгновений весны», напомним всем «избранным» и «призванным», что не следует, без достаточных на то оснований, «мнить себя фигурой, равной Черчиллю», иначе рискуешь прослыть, причём, совершенно справедливо – «городским сумасшедшим». Здесь не следует забывать известный тезис: если ты обращаешься к Богу, то – это молитва, если же Бог обращается, к тебе, то это, чаще всего – шизофрения.

То же самое относится и к различным «голосам», «даймонам», «музам» и т.д., вдохновляющим «избранников Божиих» на творческий труд. Конечно, говоря словами знаменитого поэта-барда Игоря Талькова – «Поэты не рождаются случайно», но именно – Поэты, с Большой буквы, а не заурядные «рифмоплёты». И это относится к представителям всех творческих профессий.430

В целом же, как показывает жизнь, всем «избранным» и «призванным», как правило, место там, где они обычно и собираются – в соответствующих лечебных учреждениях. Там их полным-полно: и «цезарей», и «наполеонов, и «гитлеров», и «миссионеров» всех религий и духовных учений.

Что умиляет в христианских пастырях (как и в адептах всех теистических религий), так это какая-то по-детски инфантильная, наивно-трогательная убеждённость, что Всевышний водит по жизни на помочах каждого из неисчислимого множества существ, сотворённых «по образу и подобию» Божию, наделённых свободой воли и расселённых по всей бесконечной Вселенной.

Откуда вообще у «смиренных христиан» такое, чуть ли не поголовное, отсутствие всякой духовной скромности, замешанное на какой-то, прямо-таки дьявольской духовной гордыне?! Послушать их, так получается, что Бог только для того и существует, чтобы постоянно опекать их «от рождения и до тризны», подобно тому, как любящий отец опекает всю жизнь своих, не в меру избалованных, беспомощных отпрысков, снисходительно прощая им не только мелкие шалости, но и серьёзные проступки.

Но, не только воинствующее «антиэзотерическое» критиканство, но и популяризаторская «миссионерская деятельность» диакона А. Кураева представляет собой вопиющую профанацию православия, и скорее отвращает от православия думающих людей, чем их к нему привлекает. «Шоумены от религии», лавры которых, видимо, не дают покоя А. Кураеву, выглядят органично только в рамках протестантизма, поскольку, как подчёркивал Рене Генон, протестантизм, в процессе своего «становления» деградировал, фактически, до уровня «квазирелигиозной» формы – пустой скорлупы, лишённой сакрального содержания: «То, что осталось в результате всех этих извращений, уже нельзя было назвать религией даже в самой искаженной и ухудшенной форме. Это простая «религиозность», то есть смутное и неосмысленное душевное влечение, не основанное ни на каком подлинном знании».431

Что же касается православия, то, как мы полагаем, именно «византийско-московское православие» как раз и является христианской конфессией, сохранившей в наибольшей степени преемственность по отношению к Учению Иисуса Христа. И любые попытки перенести на данную духовную почву, приёмы «миссионерской деятельности» протестантских «шоуменов от религии» не только не дадут положительного «духовного результата», но дискредитируют православие в глазах многих «духовной жаждою томимых» соискателей, лихорадочно мечущихся от одного духовного Учения к другому, в поисках того «Единственного Правильного Мировоззрения» (А. И. Солженицын), которое смогло бы эту их «духовную жажду» утолить полностью. Они жаждут духовной пищи, а диакон А. Кураев подсовывает им вместо этого суррогат, выдаваемый им за православие. Или, говоря языком евангельской притчи, вместо «хлеба», «рыбы» и «яиц» он дает им «камни», «змей» и «скорпионов». Ведь наставлял Спаситель апостолов: «Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы? Или, если попросит яйца, подаст ему скорпиона? (Лука, 11:11-12. Курсив – Библии).

Много ли истинных сторонников приобретет православие среди думающих людей в результате профанической «миссионерской деятельности» таких «популяризаторов православия», как диакон А. Кураев?!432

Справедливости ради, следует отметить, что в работах диакона А. Кураева содержится значительное количество добротного фактологического материала, поэтому с его трудами целесообразно внимательно ознакомиться всем, кто серьёзно занимается духовными исканиями, независимо от личного отношения к «антиэзотерическим» пассажам А. Кураева, которыми густо приправлены все его работы. Серьёзные эзотерики должны непредвзято относится к любым авторам, независимо от их «духовной ориентации», и уметь отделять в их работах «доброе семя» от «плевел», здесь не стоит гнушаться, фигурально выражаясь, извлекать «алмазы» даже из «навозной кучи».

Поэтому, мы в своих работах широко используем не только труды классиков эзотеризма и оккультизма, но и труды «светочей» теистических религий (иудаизм, христианство, ислам), мировоззренческие позиции которых в целом нам чужды. (Из всех религий автору ближе всего Ведизм – изначальная «Религия Мудрости», восходящая на эзотерическом уровне к Примордиальной (Изначальной) Традиции. Согласно законам смены космических циклов Ведизм вновь станет главной религией человечества в период наступающего ныне эона Гора (эры Водолея). Различные национальные формы Ведизма испокон века существовали в виде многообразных политеистических, так называемых – «языческих» религий).

К тому же, некоторые произведения диакона Андрея Кураева заслуживают пристального внимания не только со стороны эзотериков, но и со стороны самых широких кругов читателей, например, его работа «Как делают антисемитом».433

Однако в целом позиция А. Кураева по отношению к эзотеризму представляет собой яркий образец христианского мракобесия, которое вошло в плоть и кровь «исторического христианства». Эта, инквизиторская, по своей сути, позиция явно «отдаёт серой», то есть, фактически, является результатом дьявольского наущения. Ибо только Дьявол заинтересован в том, чтобы отвлечь людей, занятых духовными исканиями от Учений Света, к числу которых принадлежит теософия Е. П. Блаватской и «Агни-Йога» (Учения «Живой Этики») Рерихов, данные человечеству Белым Братством.

Отметим, что под патронажем Белого Братства, то есть – Махатм,434 находились не только такие эзотерики, как Елена Блаватская и Елена и Николай Рерихи, но и некоторые философы, в частности, Николай Бердяев, в присутствии которого представитель Белого Братства «доктор Любек» предсказал в 1913 году Первую мировую войну, поражение в ней России и последующую большевистскую революцию. Вот что пишет в данной связи Е. Ю. Рапп в своих воспоминаниях о Н. А. Бердяеве: «Зиму 1913 г. мы гостили в доме Веры Степановны Гриневич. В. С одна из очень интересных и очень своеобразных женщин эпохи русского Ренессанса. Она жила вдохновением. Огнем вдохновения, который никогда не угасал в ней, она старалась зажечь души окружавших ее друзей. О на стремилась к подвигу и на этот подвиг звала других. Н. А. (Николай Александрович Бердяев – С.П.) и моя сестра очень любили В. С. Ее дом был одним из культурных центров Москвы. Вспоминаю, как однажды зимой мы сидели за завтраком в старинном особняке, где жила семья В. С. Прислуга доложила, что какой-то неизвестный господин желает видеть Н. А. Вошел высокий человек в черном плаще. Длинные седые кудри падали на плечи, слегка закинута голова, орлиный профиль. Он напоминал викинга. Остановился между двумя белыми колоннами. Нас поразил его прекрасный образ. Я смотрела на него с восхищением и с каким-то странным чувством. Мне казалось, что под черным плащом у него старинный заржавленный меч… Н. А. встал навстречу нежданному гостью, который наклонился к нему и что-то тихо сказал. Позже мы узнали, что он приехал к Н. А. по поручению «Белых братьев», просивших сказать Н. А., что они следят за его деятельностью и охраняют его.

В. С. Любезно пригласила гостья к столу и, узнав, что его очень стесняет жизнь в отеле, просила остановиться у нее в особняке. Доктор Любек прожил среди нас три дня. Он поражал своим исключительным вниманием к людям, добротой, чуткостью, необыкновенной проницательностью. О людях, которых он видел первый раз в жизни, он говорил так, как будто знал всю их прошлую жизнь. На одном из собраний, вечером, он увидел жену известного поэта и, взволнованный, просил мою сестру передать ей, чтобы она покинула мужа, иначе ей грозит смерть. Жена поэта не обратила внимания на это предупреждение. Вскоре она умерла. Наступил канун Нового Года (1914-ого – С.П.). В большой столовой, ярко освещенной старинной люстрой, царило оживление, веселый смех. Произносились блестящие тосты. Никто не подозревал о надвигающихся катастрофах. Только д-р Любек сидел молча, грустно склонив голову. В. С., обратившись к нему, просила сказать несколько слов. «Мне очень не хочется, – ответил он, – нарушать веселое настроение ваших друзей, то, что я вижу, очень страшно». В. С. настаивала… «Скоро, очень скоро, – начал он, – над Европой пронесется ураган войны. Россия будет побеждена. После поражения Россия переживет одну из самых грандиозных мировых революций». Тут Любек обратился к Н. А.: «Вы будете избраны профессором Московского университета. – «Это не может быть, ответил смеясь Н. А. – У меня нет докторской степени…». – «Вы скоро увидите, – продолжал Любек, – прав ли я…». Наступило молчание. Казалось, всех присутствующих охватило жуткое предчувствие. Я сидела недалеко от Любека. Он вдруг обратился ко мне и спросил, почему я сторонюсь. Я была смущена, не зная, что ответить. Обратившись к нему, неожиданно, я спросила, почему мне показалось, что, когда он вошел, под его плащом я увидела старинный меч (я начертила форму меча). Он побледнел. «Как странно, что вы это увидели. Этот меч я когда-то держал в руках. Это было давно, в средние века. Однажды я видел себя в зале старинного замка, около меня стояла прекрасная женщина. Защищая ее таким мечом, я убил человека… Воспоминание это преследует меня с детства, я не могу видеть и прикоснуться к холодному оружию…». На следующий день д-р Любек покинул нас».435

По словам самого Н. А. Бердяева, «доктор Любек» произвёл на него очень сильное впечатление: «В те годы встречалось много интересных людей. Как бездарна нынешняя «великая историческая эпоха» в сравнении с талантливостью той эпохи! Очень запомнился мне один очень яркий человеческий образ. Однажды вошел к нам в столовую во время завтрака таинственный человек. Все почувствовали странность его появления. Это был norbische Mensch, напоминающий викинга: огромного роста, очень красивый, но уже среднего возраста, с падающими на плечи кудрями, одетый в плащ. На улице он ходил без шляпы. Когда мы ходили с ним по Москве, то он обращал на себя всеобщее внимание. Он прожил с нами дней десять. Это было очень интенсивное общение. Он был очаровательный человек и, несмотря на свою несколько театральную внешность, вызывал доверие. В нем было много доброты и внимания к людям. Он оказался шведским врачом Любеком. Он специально был направлен ко мне и проникся ко мне большой симпатией. Более всего поражал Любек своей проницательностью, близкой к ясновидению. Он многое угадывал относительно людей, которых видел первый раз и о которых ничего не слыхал. Относительно Вячеслава Иванова он проявил настоящее ясновидение. Он был мистик и мистически одарен. Сила его была не в философской или богословской мысли. П. Флоренский, которому я помогал разговаривать с ним по-немецки, причислил его к мистикам и теософам типа Сведенборга, которого он признавал сравнительно невинным. Любек встречал с нами Новый год, это был канун 1914 года. И вот что более всего нас поразило. Было большое общество, и все пытались делать предсказания на следующий год. О войне никто не думал. Любек сделал следующее предсказание. В наступающем году начнется страшная мировая война, Россия потерпит поражение и будет отрезана в своей территории, после этого будет революция я стану профессором Московского университета, что тоже оказалось верно. Прозрения Любека поразительны, потому что в это время политическое положение Европы не давало оснований ждать войны. О Любеке у меня осталось очень хорошее воспоминание».436

Следуя извращённой логики диакона Андрея Кураева, очевидно, и посланца Белого Братства «доктора Любека» следует признать посланцем «князя мира сего». И, следовательно, признать, что знаменитый русский философ, Нобелевский лауреат Н. А. Бердяев, вслед за Е. П. Блаватской и четой Рерихов, также находился под патронажем Князя Тьмы. По логике таких представителей «исторического христианства», как диакон А. Кураев, от церкви следует отлучить не только таких светочей культуры как Лев Толстой, Е. Блаватская и Рерихи, но и крупнейшего христианского (православного) мыслителя Нового времени П. Флоренского, поскольку он был не чужд оккультизму, как подчёркивал Н. Бердяев,437 и многих других представителей русского духовного реннесанса, которые составили гордость России.

Следует подчеркнуть, что даже в рамках самого христианства, отлучение от Церкви (то есть, отлучение от «исторического христианства») вовсе не обуславливает отлучение от Бога. И знаменитые слова христианского священномученика III века Киприана Карфагенского: «Кому Церковь не Мать – тому Бог не Отец» – не более чем дежурный афоризм очередного церковного ригориста. Так, например, великий русский писатель Л. Н. Толстой вовсе не превратился в «безбожника», утратившего духовную связь со Всевышним, лишь потому, что был отлучен от Церкви. Точно также, как не утратили духовную связь с Богом Елена и Николай Рерихи, которые не только сами исповедовали православие, но и воспитали своих детей в православном духе.438 Духовная связь с Богом – это внутренняя, мистическая связь, и эта связь может быть прервана только по Божией Воли. А Церковь – это не Христос, хотя она и претендует на то, чтобы быть «истинным «местом» Богоявления»: «Истинное «место» Богоявления – Церковь Божия – во Христе, в ней Христос посреде нас, и есть и будет!».439 (Курсив – цитируемого автора).

И Церковь, по своему соизволению, не может решать, кто достоин духовной связи с Христом, а кто нет. Ведь сказано в Нагорной проповеди: «Не судите, да не судимы будете; Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». (Матфей, 7:1-2. – Курсив – Библии). Тем более, что говоря словами классика – «а судьи кто»? Те кто видят соринку в чужом глазу, а в своём – бревна не замечают (Матфей, 7:5): если взять церковных иерархов всех христианских конфессий, то окажется, что среди них, мягко говоря, далеко не все могут быть удостоены духовной связи с Богом. Бог на Страшном Суде Сам отделит, без помощи Церкви, «доброе семя» от «плевел», «агнцов» от «козлищ». Сказал Спаситель: «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую… И пойдут сии в муку вечную,440 а праведники в жизнь вечную». (Матфей, 25:31-32,46). Ничто и никто не может отлучить человека от любви Божией. Апостол Павел сказал в данной связи: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, Ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». (Рим., 8:38-39).

Признавая, что ничто и никто, в том числе и сама Церковь, «не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем», адепты христианства пишут: «Господь решит – сможет ли Он Свою любовь вместить в душу человека, или та уже неспособна к такому. Господь до решений Соборов, иерархов, священников и богословов уходит из сердца того человека, что прислонил свою жизнь к силам смерти. Собственно, эта Богооставленность порождается христоборцем еще при его земной жизни. Сразу после смерти становятся очевидны ее последствия.

Публичное слово Церкви, обличающее еретика, нужно лишь в том случае, если и после его кончины его идеи продолжают распространяться, причем принимаются несведущими людьми как христианское, церковное учение. Негоже проповедовать антихристианские взгляды, делая вид, что они как две капли воды похожи как раз на христианство. Как при посмертной канонизации святого Церковь указывает на возможный путь спасения, так при посмертном отлучении еретика она предупреждает о пути погибели. Как канонизация святого не есть «награда» для него, так и посмертное отлучение не содержит в себе никакого сугубого наказания. У Бога все произошло уже прежде.

Но если начатое ересиархом разрушительное дело продолжает обитать на земле, то Церкви никогда не поздно гласно предупредить о том, что этот путь привел к погибели и его самого, и его последователей. Это важно не столько для мертвых, сколько для живых. И вот, чтобы пробиться хотя бы не к сердцам, но и к ушам людей, Церковь бывала вынуждена совершить акт, который каждый раз дается ей с болью.

Публичный отказ Церкви от соучастия в молитвах с некоторым человеком (который и так уже сам вышел из Церкви) может сделать серьезнее отношение других людей к религиозной реальности».441

Следует подчеркнуть, что отлучение от Церкви (то есть, отлучение от «исторического христианства») вовсе не означает не только отлучение о Бога, но и отлучения от христианской культуры. Сами же христианские пастыри пишут в данной связи: «Есть еще люди (их в России процентов 70), которые сами по церковным правилам не живут, церковную веру не знают, но в культурно-этнографическом плане отождествляют себя с Православием. Вот Лев Толстой по своим философским взглядам – не христианин. Он не член Церкви. Но отлучение его от Церкви означает ли его отлучение от русской православной культуры? – Нет! Культура, в которой он был воспитан, которой пронизано его художественное творчество и в которую влились его романы – это культура христианская. Ну, не буддистская же она, в самом деле!».442