Текст книги "Обуздать ветер (СИ)"

Автор книги: С. Алесько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Попутал же Хозяин Подземья связаться с вашей зеленобровой семейкой, – проворчал он, затаскивая нас во двор.

Никто из собравшихся у ствола, кроме, пожалуй, Клевера, нашу троицу не заметил.

Зато в доме виновника переполоха определенно ждали. Во двор вышла Вероника, сунула мне в руки кружку с тимьяновым взваром.

– Пей. Что с девочкой? – подставила плечо Эрике, та тут же вывернулась из полуобъятия воина.

– Все в порядке, бабушка, – проговорила вполголоса. – У меня получилось усмирить охранительную завесу. Представляешь? Уже сейчас получилось!

Вероника ничего не сказала, глянула на меня, покачала головой и повела внучку в дом. Корень подождал, пока я прикончу питье и смогу идти сам.

Когда мы вошли, сестренка сидела на лавке у стены и допивала свой взвар. Щеки уже порозовели, в глаза вернулся блеск, и выглядела Эрика весьма довольной. Малышке есть чем гордиться, а вот с меня дед шкуру спустит…

Корень отправился переодеваться в сухое, я собрался последовать его примеру, но дорогу заступила бабуля.

– Что на тебя нашло, дурачок? Мог и сам погибнуть, и айров погубить. Счастье, что от урагана никто не пострадал. У Виолы роды начались, но это и к лучшему, ей уже несколько дней как пора.

– Может, мне и ей пойти пособить? – вырвалось само собой. – Особенно если какие затруднения будут…

– Что ты болтаешь? Кому ты там пособил? – удивилась Вероника, Рамонда с Далией подошли поближе. Поначалу они возились у очага, видно, не желая вмешиваться в дела кровных родичей, но разговор становился все интересней. – И почему весь мокрый?

– Я залечил рану Калгану, сыну Ивы. А ветер поднялся без моего ведома, и унять его не получалось. Спасибо Эрике, вовремя сообразила окатить меня водой.

Язык чесался сказать, что мокрый, потому как вспотел от усилий, но на сей раз я его придержал, хоть и с трудом.

– Рану он действительно залечил, – подтвердил незаметно вошедший Клевер. – Не просто залечил, считай, вытащил мальчишку из предвечного леса, да так, что на том и следа не осталось, – названные бабушки с удивлением переглянулись, с лица Вероники ушло возмущение и появилось что-то вроде удовлетворения, а может мне померещилось. – А вот насчет ветра я хотел бы услышать поподробней. И где этот громила Хрен?

– Здесь я, – проворчал друг, выходя из своей комнаты в общую. – Переодевался в сухое. Спасибо, Клевер, я узнал о себе много нового. Сорняком меня даже отец под горячую руку не называл. Не расскажешь, в чем я провинился?

– Это мне тоже предстоит выяснить, – надменно бросил дед. – Для начала хочу сообщить, что Калган возился с хищными зверями, понаслушавшись разговорчиков продвинутой молодежи о том, как полезны были бы они в деле защиты Зеленей.

– За любое дело нужно браться с умом, – не сдавался Корень. – И поддержка мудрых старцев тут бы не помешала. Но разве ее дождешься? Только и слышишь: не думайте, что предки глупее вас были.

– Дело воина – упражняться с оружием…

– Да я в последнее время не столько с оружием упражняюсь, сколько таскаю чуть не на закорках обессилевших творящих!

– Я тебя об этом не просила! – неожиданно подала голос Эрика.

– Во-во, и благодарность всегда одна и та же!

– Хватит! – не выдержал я. – Дед, они тут совершенно не при чем. Эрика вообще всех спасла, Хрен ту бешеную тварь убил, а ведь она могла выбежать на улицу и еще кого-нибудь порвать. Вина моя. В оправдание могу сказать, что получилось все само собой. Мне было ужасно жаль мальчишку, уж очень глупо он погибал. Стало досадно, что не умею пользоваться даром, а он возьми да проявись, внезапно, как и раньше. Я видел только тимьян, про ветер узнал, когда рану залечил и очнулся. Пытался усмирить его, но ничего не вышло. Дальше действовала Эрика. Вот так.

– Так? – Клевер взглянул на внучку.

– Да, так, – проговорила та, опуская глаза. – Тимьян действительно испытывал сильную жалость и досаду, они ощущались сквозь его слабенькую защиту. О ветре он и не подозревал, когда увидел – попытался унять, но тут проснулась охранительная завеса, напугала его…

– Кто же справился с завесой? – дед немного сбавил тон.

– Я.

– Хоть одна хорошая новость, – буркнул старикашка. – Приношу свои извинения, Хрен, ты ни в чем не виноват и по-прежнему желанный гость.

– Принято, творящий, – Корень почтительно склонил голову.

– Никто из них не виноват, – подала голос Далия, самая молчаливая из дедовых жен. – И если б ты помог мальчику с памятью…

Клевер так зыркнул на старушку, что она осеклась и умолкла.

– О том, что ты учинил, Тимьян, уже знают все старейшины Совета и очень хотят познакомиться с сыном Тёрна, – сказал дед. – Собираемся завтра, будь готов. И не вздумай, – подошел вплотную, навис, как вековой дуб, буровя недобрым взглядом. – Говорю тебе: не вздумай при них поднять бурю, коли дорожишь жизнью. Пойдем, внучка, – направился к себе, поманив Эрику.

Как только дверь за дедом и сестренкой закрылась, бабули принялись утешать меня и восхищаться Корнем. Друг быстро оттаял, а я сидел, как пришибленный, ковыряя ложкой в миске с похлебкой, которую подсунула непривычно заботливая Вероника. Тимьяновый взвар вернул силы, а настроение было слишком поганым, и есть совсем не хотелось.

В довершение всех моих несчастий, эту ночь в степи я провел один. Малинка не появилась.

* * *

На следующее утро кусок по-прежнему в горло не лез, и беспокоился я не только о собственной шкуре, но и о сладенькой. Хотя простейшее объяснение ее отсутствия напрашивалось само собой (надоел ты девочке, Перец!), в душе разрасталось беспокойство: а вдруг что-то случилось? Разрешить сомнения можно было б легко и быстро, но использовать связь я боялся. Да, сразу узнаю, что заноза моя жива-здорова, зато начну мучиться ревностью. Нет уж, возьму-ка себя в руки и не стану думать о Малинке пока не встречусь со старейшинами.

Корень, видя мою угрюмость, с разговорами не лез.

– Держись, друг, – хлопнул по плечу, когда мы вышли во двор после завтрака (Клевера за столом не было, видно, дед с утра пораньше готовился к приему важных гостей). – Ничего они тебе не сделают, ты ж понимаешь. Надо быть полными тупицами, чтобы выполоть творящего силы немереной.

– Выполоть? – мне стало совсем неуютно.

– Да не трясись ты, – усмехнулся айр. – Я ж объяснял – самое страшное, что может случиться – изгнание. А ты так и так в Зеленях жить не собираешься.

Я задумчиво кивнул. Да, пожалуй, жить в земле айров я не намерен, но быть изгнанным (выполотым – ничего себе словечко! Впрочем, правильное: именно так с сорняками и поступают) не слишком-то приятно. Я, может, хочу иногда наведываться в Зеленя, с тем же Корнем повидаться, с Эрикой, с бабулями. Хотя по-настоящему опасаюсь не столько изгнания, сколько того, что дар возьмет да и проснется при старейшинах. Они не стануть навроде сестренки водой окатывать. Прикончат, и вся недолга.

– Ну, совсем увял, – Корень глянул осуждающе. – Хотя, может, так и лучше. Разжалобишь дедов. – Не отвечая на подколы, я уселся на чурбачок, ждать Клевера. – Ладно, удачи, – махнул рукой друг. – Схожу к этому мальчишке, Калгану, расспрошу про хварка. Да не вскидывайся ты! Хочу растолковать, что в одиночку с такими зверюгами возиться нельзя. Через годик пусть к нам в Рослый Лес приходит. Сведущие ребята из охотников питомник хищников делать собираются, айры из Желтой ветви им очень пригодятся.

– Как же тебе неймется… – пробурчал я, Корешок только ухмыльнулся.

Стоило айру выйти со двора, как из дому выскользнула Эрика, подошла, присела на соседний чурбачок.

– Прости, братец…

– За что? – уставился на нее в полнейшем недоумении.

– Ты, наверное, сердишься, что я не исцелила Калгана. Понимаешь… – сестренка замялась и покраснела. – Девицы-творящие входят в полную силу, став женщинами, – проговорила скороговоркой. – А пока я очень немногое могу. Царапины лечить, нарывы, если голова или зуб болит несильно… Переместиться смогла б до Лилейного озера, не дальше, а тебя – разве что со двора на улицу. Чудо, что мне удалось с завесой справиться.

Интересные вещи узнаю об айрицах! Хотя мог бы почуять неладное, когда деды, что родной, что Мятлик, внучкам о замужестве напоминали. А Корешок, поганец, небось, знает. Поэтому и разговаривает с малышкой издевательским тоном, и Иве приказал за творящим бежать, хотя Эрика рядом стояла. Сам я, когда девчонка усмиряла завесу, не столько о ее даре думал, сколько о собственной ущербности.

– Нет, сестренка, – поспешил успокоить ее. – Я ничуть не сержусь. Не поверишь, я и не подумал вчера о тебе. Способностей твоих в деле ни разу не видел, привык считать, что ты… – замялся, подбирая слова, чтобы не обидеть, – ну, обычная. А ты в любом случае особенная, потому как не всякая сообразила б меня водой окатить. Так что извиняться тебе не за что, а вот от меня – спасибо. С тобой не пропадешь! – подмигнул ей.

Мордашка Эрики, совсем было погрустневшая, расцвела улыбкой.

– Послушай, Тимьян, ты ведь… – теперь мялась сестренка, – бродила?

– Кто-кто?

– Ну, тот, кто ходит по дорогам, бывает в разных местах, нигде не живет постоянно…

– А-а, бродяга?

– Да, наверное. У нас нет такого слова, а человеческих языков я пока не знаю.

– Да, бродяга. А что?

– И ты снова уйдешь бродить?

– Уйду-уйду, – проворчал я. – Вот решат старейшины выполоть и тут же отправлюсь.

– Брось! – улыбнулась она. – Дед, да и остальные старейшины, кроме Ежи, всегда всем недовольны, особенно молодыми айрами.

– Меня вообще-то не сильно тревожит их недовольство. Я и не собирался оставаться в Зеленях навсегда. Меня ждут в другом месте. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Ах, ждут? Твоя заноза? – мне показалось, на личике промелькнуло что-то похожее на огорчение. – И ты перестанешь бродить, будешь жить с ней?

– Не знаю, так далеко не заглядывал. Да тебе-то что, сестренка? – удивился я. – Доброты твоей не забуду. Если не запретят, обязательно навещу когда-нибудь, лады? Подарков принесу. Ты что любишь? Сласти? Украшения? Наряды?

– Все понемножку, – улыбнулась она. – В человечьих землях страшно?

– Да как тебе сказать? Всяко бывает. С Зеленями, конечно, не сравнить, но у вас, когда о людях говорят, только плохое поминают, а это не так. Им вовсе не чужды доброта, благородство, широта души и прочие добродетели.

Эрика хотела еще что-то сказать, да появление Клевера помешало.

– Пойдем, – кивнул мне дед. – Нас ждут.

Я поднялся на ноги, гадая, куда придется идти. Ведь не на площади же у ствола будут песочить колдуна-полукровку? Ответ не замедлил появиться в виде пахнущего клевером розово-зеленого облака, вмиг охватившего меня и потянувшего куда-то.

Когда перед глазами прояснилось, мы стояли перед огромным деревом неизвестной породы, росшем на вершине высокого холма. Полюбоваться окрестностями не получилось, потому как нас действительно ждали: на огромных корнях, расходившихся во все стороны от серого ствола, сидели пятеро творящих, по одному из каждой Ветви. Четверо из них были мужчинами, примерно того же возраста, что и Клевер (Деды! И все по мою голову!), поэтому на синебровую светловолосую женщину вряд ли сильно старше меня смотреть было особенно приятно. Ежа тут же ободряюще улыбнулась.

– Приветствую, – Клевер качнул головой, усаживаясь на один из корней.

Тот слегка изменил форму, становясь более удобным для сидения и отращивая подобие спинки. Интересно, это дед поколдовал или дерево такое услужливое? Я поздоровался и остался стоять, полагая, что садиться без приглашения не следует.

– Сочувствую, Клевер, – низким голосом прогудел лиловобровый дед, разглядывая меня. – Тёрн и здесь остался верен себе. Тимьян, судя по всему – вылитая мать.

– Почтеннейший… – я пригляделся к щеке говорившего, – Бересклет. Не думаю, что отец собирался когда-нибудь знакомить меня с родичами. Вряд ли моя внешность имеет отношение к вашим размолвкам.

– А я полагаю, что как раз-таки собирался! – заявил коренастый алобровый старикан. – Более того, подозреваю, что и на свет тебе позволил появиться в пику отцу! Ты слишком многое позволял сыну, Клевер (Та-ак, щас, кажется, и дед огребет по полной), а его требовалось держать в узде. Вы с Вероникой поздно спохватились, парень к тому времени чрезмерно возгордился и никаких наставлений не терпел. Тёрна нельзя было отпускать из Зеленей, его дар был необходим здесь, а ты позволил молодцу уйти в бессрочные скитания. И ко всему прочему он еще посмел соединить силу, данную Зель-творящей, с человечьей неживой мощью, вместо того, чтобы произвести нормальных потомков в земле своего народа.

Угу, как племенной бык. Да если б мне ежедневно такие отповеди выслушивать приходилось, я б тоже поспешил смотаться, даже при своем ущербном даре. А у бати-то все в порядке было, так чего удивляться? И Корешка я все больше понимаю, а деда, пожалуй, жалею. Сам-то переживу, не такое сносить приходилось, а вот Клевер, по-моему, с трудом сдерживается. Вон, помрачнел, сидит туча тучей, гляди, сейчас молниями засверкает.

– Рдест, тебе везде мерещится недобрый умысел, – миролюбиво проговорила Ежа. – И что еще хуже, ты очень спешишь поделиться подозрениями. Может быть, Тёрн ушел как раз потому, что устал слушать о том, какой он несознательный.

– Ты его не знала, – упорствовал Рдест. – Родилась, когда его в Зеленях забывать стали.

– И очень жалею, – усмехнулась женщина. – Может, будь я постарше, он и не ушел бы.

Дед посветлел лицом и глянул на синебровую с признательностью, я тоже был ей благодарен. Молодица, одна среди пяти суровых старцев, а не побоялась срезать ворчуна. Все-таки айрицы жуть какие бойкие. Верно, я поэтому на Малинку и запал – память крови взыграла. Человеческие-то бабенки в большинстве своем поспокойнее будут.

– Ежа, шутки шути на гулянии, с друзьями да подругами, – недовольно пробурчал лиловобровый творящий. – Не забывай, ты вошла в Совет лишь потому, что в Синей ветви нет сейчас зрелого творящего-мужчины сильнее тебя.

– Спасибо, что напомнил, Бересклет, – безмятежно улыбнулась айрица. – Я понимаю, что век мой среди старейшин краток, вот и пытаюсь сделать свое пребывание в ваших славных рядах незабываемым.

– Творящие, к делу! – дед положил конец препирательствам, заметив, что я с трудом сдерживаю улыбку.

До сих пор молчавшие желтобровый и белобровый старцы (я разглядел их позели – Шалфей и Кедр) согласно закивали.

– Я хочу заглянуть в твое сознание, Тимьян, – без обиняков заявил Рдест.

– И я. И я. Я тоже, – дружно поддержали алобрового остальные старейшины, кроме Клевера (деда любопытство не мучало, ибо он его давно удовлетворил) и Ежи, во взгляде которой мелькнуло сочувствие.

– При всем уважении к достопочтенным творящим, – начал я вкрадчиво, – прежде чем дать разрешение, хотелось бы знать: поможете мне или нет? Позволите или даже прикажете Клеверу освободить мою память?

Старцы встревоженно запереглядывались, дед нахмурился, Ежа погрустнела. М-да, Перец, не похоже, что помогут. Эх, как невовремя Калган подвернулся…

– Тимьян, ты просишь невозможного, – вздохнул Клевер. – Я ведь уже объяснял.

– Ты говорил, что должен узнать меня поближе. Неужели за три месяца ничего не сумел разглядеть? Я не пытался выглядеть лучше, чем есть, но ведь ни делом, ни помыслом никому не навредил. Ветер вырвался не по моей воле. Думаю, ты это понимаешь…

– Дай нам убедиться… – начал было Бересклет.

– Вы отлично чувствуете, что я не лгу! – в душе разрасталась досада, ибо проклятое чутье (не айрово, а вполне человечье, чутье жулика, понимающего, когда прокатит, а когда и пробовать не стоит) твердило: здесь ловить нечего. Деды не захотят вернуть память полукровке, сыну строптивого айра, изрядно насолившего много лет назад и, по их твердому убеждению, пытающегося пакостить аж из-за смертной черты. К чему тогда расшаркиваться, канючить и унижаться? – Ковыряться в моих воспоминаниях больше не позволю, хватит! Пусть дед рассказывает, что видел, если еще не поделился. Или, коли желаете, сам могу поведать, на все вопросы отвечу, но в голову больше никого не пущу, кроме кровных родичей, которые захотят помочь.

– Зель-творящая! – пробормотал Кедр себе под нос, но все прекрасно расслышали. – И Бересклет говорит, что мальчик не похож на Тёрна…

– Излагай! – велел Рдест.

– Начни с исцеления Калгана, – попросила Ежа.

И я принялся излагать, постоянно прерываемый вопросами. К счастью, больше всего дедов интересовали случаи пробужедния дара, а не мои скитания и темные делишки. Что я видел, ломая галеру, кромсая касов, спасая мальчишку, что чувствовал, чем мог управлять, чем не мог. Они переспрашивали, уточняли, тут же обменивались не очень понятными замечаниями или взглядами: удивленными, мрачными, недоумевающими.

– Истребив касов, ты все же смог совладать с ветром? Как тебе это удалось? Почему не обуздал стихию здесь, в Зеленях? Как получилось, что дар проснулся, когда тебе ничто не угрожало? Ты настолько испугался хварка?

Последний вопрос окончательно вывел из себя, и я высказал старейшинам наболевшее. Поведал, что не стыжусь человечьей крови, а, познакомившись поближе с добродетелями айров, пожалуй, еще и горжусь ею. Что только она, наверное, и помогла дару пробудиться вовремя и спасти умирающего, наплевав на все последствия для Зеленей и меня лично.

– Ты готов был пожертвовать жизнями многих ради спасения одного?

– Да откуда я знал, что поднимется ураган?! А если б и знал, боюсь, не стал бы ломать голову над заумными вопросами, глядя на умирающего. Дар, наверное, сродни моему языку – тот тоже частенько болтает прежде, чем голова успеет сообразить. И знаете, я страшно рад, что все так получилось, что мне удалось вытащить мальчишку. Думается, Зель-творящая или Хозяйка Небесная – к ней-то я больше привычен – всегда успеют вмешаться, ежели сам маху не дашь. Мое дело было исцелить парня, а уж высшая сила пусть смекает, как унять ветер, раз я сам этого пока не умею. Она и подсунула Эрике в руки ведро, потому что хранит ваши Зеленя безгрешные. Я выполнил свой долг, сестренка – свой, никто из нас не побоялся, за что и получили награду: все кончилось хорошо. А награды тем, кто в трудную минуту колеблется, размышляя о последствиях да выгадывая, не бывает.

– Значит, ты уже получил свою награду? – вкрадчиво поинтересовался Рдест, мудро решив не обсуждать мои смелые высказывания о небесных покровительницах.

Я отлично видел, куда он клонит, но был настолько зол, что вновь не сдержался.

– Да, получил. Клянчить у вас возвращения памяти не буду. Мне пора уходить. И так загостился.

Деды в очередной раз запереглядывались, на сей раз с удивлением. Ежа смотрела странно, то ли с жалостью, то ли с вожделением. А пожалуй, и с тем, и с другим. У баб эти чувства частенько соседствуют.

– Так ты собираешься уходить? – спросил Бересклет.

– Да. Я с самого начала не намерен был оставаться в Зеленях. Но мне хотелось бы иногда возвращаться сюда, навещать родичей и друзей.

– Клевер должен помочь Тимьяну, – заявила Ежа. – Его дар…

– Его дар может нанести огромный, возможно, непоправимый вред Зеленям, – отрезал Рдест. – Все мы поняли, что парень никому не желает зла, даже, пожалуй, напротив, что странно для полукровки-колдуна, но он не в силах управлять стихией. И мы не знаем, подчинится ли ему ветер, когда вернется память. Может, станет только хуже.

– Если даже Тёрн испугался и запечатал память, лишив сына дара… – задумчиво проговорил Бересклет.

– Почему вы думаете, что Тёрн испугался тимьянова дара? Может, была какая-то другая причина? – Ежа, судя по всему, решила стоять за меня до последнего.

– Какая же? – вставил слово молчаливый Шалфей. – Что может заставить отца лишить сына таких способностей? Ведь, говоря откровенно, дар Тимьяна, сочетающий благословение Зель-творящей и неживой природы, особенно ценен, учитывая добрый нрав мальчика.

Ежа не нашла, что ответить.

– А ведь я, наверное, знаю, почему отец так поступил. И вам мог бы объяснить, если б вспомнил.

– Мы не настолько любопытны, чтобы тебе в этом помогать, – хмыкнул Рдест. – Вот ежели сам справишься, мы послушаем. Коли Изгородь пропустит.

– Выпалываете? – к горлу подступил горький ком.

– Никто тебя не выпалывает, Тимьян. Ты же сам собрался уходить, – устало вздохнул дед. – Творящие не станут приказывать Изгороди не пускать тебя назад. Она задерживает только людей. Но если ты не научишься управлять даром, его человечья составляющая обнаружит себя в пограничном лесу, и пройти не получится. Так что сам понимаешь…

– Назад не попаду, пока не вспомню и не смогу держать ветер в узде.

– Верно. Мой тебе совет на будущее: не пытайся использовать стихию, чтобы переместиться в Зеленя. Изгородь обманешь, пробудится охранительная завеса. Иди открыто, через лес.

Вот так, Перец. Чутье не подвело. Говорить больше не о чем, все присутствующие это понимают… Э, нет, тут я ошибся – Кедр кряхтит смущенно и глаза прячет. Ну-ка, ну-ка, послушаем.

– Я, конечно, понимаю, Тимьян, что ты – сын своего отца, – при этом белобровый так искоса глянул на Клевера, будто хотел добавить «и внук деда», – но мой долг – напомнить. Твой дар ненормален. Воздержись от передачи его по наследству.

Я закусил щеку изнутри, чтобы не засмеяться. Во дедуны дают! Нашли кому о детях напоминать! Ясен хрен, такие, как я, о потомстве мечтать начинают, как только узнают, откуда оно берется.

– Э-э, вы же не собираетесь оскопить меня для надежности? – поинтересовался смеха ради, хотя Корешок давно поведал, что ни айры, ни полукровки баб не брюхатят без горячего и искреннего желания обзавестись мелким пищащим надоедливым существом, отдаленно напоминающим родителя (если повезет). Удобно, ничего не скажешь.

– Тебе, внучек, если что и подрезать, так язык, – проворчал Клевер, поднимаясь на ноги. Деды хмурились, Ежа задорно блестела глазами и покусывала губу.

М-да, Перец, старейшины тебя надолго запомнят, даже если в Зеленя ты больше не попадешь.

* * *

Вечером того дня я сидел на корне огромной старой ели и слушал, как дождь молотит по воде и листьям кувшинок, во множестве растущих в Лилейном озере. Время от времени редкие капли просачивались сквозь хвойный шатер и шлепались на землю, мою голову и плечи. Было тепло, и дождь не доставлял неприятности, наоборот, успокаивал монотонным шелестом. Казалось, льет он сейчас, такой тихий, теплый и ласковый, по всей земле…

Я не пытался переубедить Клевера после встречи со старейшинами, а с Корешком, Эрикой и бабулями общался как ни в чем не бывало. Они не лезли с расспросами, и дед, по счастью, не стал с порога оповещать домочадцев о решении Совета (может, он воспользовался мысленной связью, тогда спасибо родичам за проявленный такт). Друг выглядел озабоченным и без моих новостей, сказал, что его требует к себе отец, и попросил Клевера немедля переместить домой, в Рослый Лес. Со мной попрощался душевно, обещал навестить при случае, звал в гости. Мне было муторно принимать приглашение, ведь, скорее всего, в ближайшее время не то что у друга – в Зеленях не появлюсь. Только Зели-творящей ведомо (по выражению самого Корня), доведется ли когда-нибудь вернуться в айровы земли.

С Эрикой в тот день никуда не пошел, сослался на усталость, мол, деды замучили, и отправился к себе, собираться. Мои старые тряпки Рамонда давно выстирала и починила, так что с этим был порядок. Уйду-то я в айровой одежде, а в человечьих землях придется с ней расстаться – больно приметна. Денег нет ни монетки, и раздобыть их в Зеленях неоткуда. Малинку просить не хочу, да и неизвестно, когда еще с ней встречусь… Что ж, придется зарабатывать. В конце концов, за ночлег на сеновале и кусок хлеба можно воды наносить, дров наколоть или даже хлев вычистить. К прежним делишкам после пребывания в Зеленях возвращаться не хотелось. Три болота, скоро от пройдохи-Перца ничего не останется, я полностью превращусь в праведного Тимьяна, которому ох как несладко придется в человечьих землях…

М-да, похоже, везение закончилось. Я-то надеялся, что, попав в Зеленя, наверняка смогу вернуть память, и даже не подумал, как быть, коли ничего не выйдет. Старейшины не назначили срока, когда должно уйти, но задерживаться нет охоты. Во-первых, понимаю, что айры напуганы моими способностями и, при всей доброжелательности, относиться ко мне по-прежнему не смогут. В памяти то и дело всплывало перепуганное лицо Ивы: «Ветер… Не наш… Очень страшный…»

Во-вторых, как это ни глупо, в груди ныло при мысли о Малинке. Связь использовать по-прежнему не хотелось, зато крепло желание увидеть сладенькую не во сне, а наяву. В самом деле, сколько можно сидеть в Зеленях, особенно теперь, когда старейшины высказались вполне ясно? Мол, сам вспоминай и лучше подальше отсюда, чтоб твоим ветром нам деревья не поломало.

– Тимьян?..

Я вздрогнул от неожиданности, за шумом дождя и нелегкими мыслями не услышав приближающихся шагов. Темная фигура, с головой закутанная в плащ, скользнула под дерево. Спрашивать, кто это, нужды не было – я почувствовал Веронику.

– По дождю да темноте не сразу и найдешь, – проворчала она. – Да и годы уже не те – ночью за парнем бегать…

Хм, очень интересно… Получается, по молодости бабуля была не промах? А пожалуй что и так – в купальню-то знакомиться без стука заявилась. Свезло Клеверу, что без рогов.

– Бабушка, я не маленький, зачем меня искать? Посидел бы еще немного и сам пришел. В Зеленях двери на ночь не запирают.

– Я хотела поговорить с тобой… – вздохнула айрица, освобождаясь от плаща. – Одна, без Клевера, без Рамонды с Далией…

– О чем? – уныло вопросил я, ибо все эти разговоры надоели до скрежета зубовного.

– О твоем отце. Я знаю, что ты уходишь, вот и решила – имеешь право знать.

– Что знать? Тебе ведомо, почему Тёрн запечатал мою память?

– Нет. Я ничего не знаю ни о его жизни в человечьих землях, ни о твоей матери… – Вероника ненадолго замолчала, я не торопил. Три месяца назад, пожалуй, с радостью послушал, каким был мой отец, теперь и сам кое-что понял, а без лишних подробностей, пожалуй, обойдусь. – Ты не должен уходить, думая, что Тёрн был вздорным самовлюбленным упрямцем.

– Ну, как мне показалось, именно таким его помнят в Зеленях.

– А ты совсем не понишь его? – я не видел бабушкиного лица, но в голосе звучала надежда. Жаль, порадовать старушку нечем.

– Всплыли как-то несколько фраз, – не пересказывать же ей скабрезные шуточки и чисто мужские наставления. – Судя по ним, он был вполне нормальным мужиком и мне желал добра.

– Тёрн был моим первенцем, единственным сыном. Потом рождались только девочки. Я их тоже, конечно, люблю, но… – голос у Вероники был неуверенным, видно, слова давались с трудом. Наверное, она и не говорила ни с кем о Тёрне с тех пор, как тот ушел. Айры его не жаловали, а Клевер, небось, был в ярости и не стал бы слушать сетований жены. – Поверь, он был хорошим мальчиком, добрым… Красивым, умным… И одаренным, очень одаренным, в пятнадцать лет по силе сравнялся со своим отцом, это редкость. Клевер рано начал привлекать его к укреплению Изгороди. Прежде чужаков задерживали особые лианы, захлестывали мгновенно, душили, никто не мог выбраться… – бабушка примолкла, я живо представил скелеты, висящие в чаще пограничного леса. – Я сама, конечно, не видела, слыхала от мужа. А Тёрн создал из ежевики новое растение, наподобие сторожевой собаки, которое сначала предупреждает, царапает, и только если чужак упорствует, набрасывается на него.

– Угу, сталкивался, – при одном воспоминании к горлу подкатила тошнота. – Ты считаешь, колючки милосерднее?

– Конечно! Они дают возможность повернуть и остаться в живых.

– А если спасшийся расскажет другим о странном лесе, и те придут с огнем? С топорами и пилами?

– Тимьян, люди не видят в Изгороди ничего волшебного. Им она представляется непроходимым лесом. Уж скорей сеть лиан с мертвыми телами может показаться подозрительной, а не клубок колючих веток, из которого чем отчаянней пытаешься выбраться, тем больше запутываешься.

– Ну, ладно. Тёрн был хорошим, а потом?..

– Понимаешь, природа позели накладывает отпечаток на душу творящего. Мужчины считают это бабьими сказками, но я не раз за свою жизнь убеждалась, что так и есть. И чем ярче то или иное свойство хранительницы, тем сильнее влияние на айра. Есть у меня двоюродная сестра Валерьяна – с детства спокойная да сонная, хотя дара не имеет и взвар из позели пьет редко. Мою старшую дочь зовут Ель. Знал бы ты, какой у нее колючий язычок.

– Можешь не убеждать, бабушка, – хмыкнул я. – Мою занозу Крапивкой звать, она хоть и человек, но имя оправдывает. Мне, правда, Малинкой представилась, не скажу, что совсем уж соврала.

– Хорошо, что ты понимаешь. Я не устаю благодарить Зель-творящую за то, что Клеверу и мне, да и тебе тоже, повезло с позелями – это безобидные растения. А Тёрн… Он был славным малышом, но чем старше становился, тем труднее с ним приходилось. Многие убеждены, что это мы с Клевером испортили сына, избаловали… Может, мне и нужно было с ним построже, но уж очень я его любила, а мужа и вовсе упрекнуть не в чем, разве в излишней суровости.

– Хочешь сказать, Тёрн вырос таким же колючим, как его позель?

– Да. Колючим, неуступчивым. К нему часто приходили за помощью, и постепенно просьбы стали его раздражать. Клевер объяснял, что это честь для творящего, что его ценят, а сын фыркал и отвечал, что кабы ценили, обращались лишь в исключительных случаях, а не по всяким пустякам. «Я в одиночку могу половину Изгороди поддерживать, а меня гнилые зубы рвать просят и занозы вытаскивать!» – пожаловался он как-то.

– Что, правда?

– Правда. Ты бы тоже погнушался?

– Нет, забавно даже. Зубы, конечно, не слишком интересно, потому как портятся они чаще у старух, а занозы и молодки сажают, и девицы. И, кстати, не только на пальцах… – я поспешно прикусил клятый язык. Вряд ли Веронике такие разговорчики по нраву…

Бабушка, вопреки моим опасениям, тихо рассмеялась.

– Хоть один внук пошел в меня! – огорошила откровением.

– Э-э, хочешь сказать, тебе нравится врачеванием заниматься? – осторожно спросил я.

– Ох, Тимьян, ты отлично понял, о чем я, – усмехнулась Вероника. – Клевер – хороший муж, я его любила и люблю, как положено доброй жене, принесшей обеты. А девчонкой-то все больше с сыновьями алобровых воинов да охотников гуляла. Но выбор у творящей из Зеленой ветви невелик, как ты, наверное, теперь понимаешь. Тёрном я очень гордилась: мальчик был похож на воина сложением и нравом да в придачу дар унаследовал. Потом, правда, поняла, что нрав воина творящему не слишком подходит… – голос снова стал грустным. – Мы должны обладать не только силой и решительностью, но и воображением. Ничего не случится по одному слову или мысли, недостаточно загадать желание, нужно представить картинку. Понимаешь, о чем я?