Текст книги "Обуздать ветер (СИ)"

Автор книги: С. Алесько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– А мать? Что ты сделал с ней? – мне оставалось изо всех сил пытаться выглядеть спокойным да сжимать и разжимать кулаки. Ну, еще задавать вопросы. Я же должен узнать, что сталось с обоими родителями.

– Убил, пытаясь забрать ее жалкий дар. Не получилось, – с сожалением покачал головой. – Но я б ее все равно убил. Тебя из-за нее упустил, наследства сколько пришлось ждать…

– Она тоже считала тебя любящим братом?

– Конечно! И она, и отец.

Интересно, когда дядя спятил? Был ли он сумасшедшим, когда встретил моего отца? Да есть ли сейчас какая-то разница?.. А вот что важно узнать, так…

– Когда же ты намерен забрать у меня дар? – спросил, стараясь, чтобы голос звучал потверже и побесстрастнее.

– Сегодня ночью. Можно было б и раньше, да Горицвет уверяет, что обряд не проводят днем, когда солнце царит в небесах. Что ж, несколько часов я подожду. Колдун заодно себя в порядок приведет, а то зарос там, в подземелье, воняет, – лорд брезгливо поморщился. – Хорошо, что я велел тогда допросить его с пристрастием. Оказалось, он знает, как проводить обряд передачи дара. Сказал, что для успеха нужнен помощник-колдун, и не абы кто, а сведущий, как он. Вот почему с сестрой у меня ничего не вышло. А если обманывает, повешу мерзавца.

Выговорившись, Бор уже мало напоминал безумца, хихикать перестал, речь стала спокойнее. Глаза, наверное, не изменились, но проверять я не хотел. Чего проверять, мужик давным-давно спятивши. Это ж надо, купился на пустячную ложь бедолаги, висящего на дыбе или терзаемого раскаленным железом. Горицвет… Горецвет, на мой взгляд, куда больше подходит. Вряд ли колдун, которому я обещал спасение, мечтает убить меня во время обряда, но и сам умирать не желает, так что на его помощь расчитывать нечего. Сам он, скорей всего, утечет под шумок. Ошейник-то с него придется снять, иначе что он за помощник…

– Э-э, милостивый лорд… – я хотел кое-о-чем попросить, так что не стал в очередной раз злить Бора, называя его дядей.

– Что? – с обращением определенно угадал, мужик глядел благосклонно.

– Раз уж жить мне осталось всего ничего, нельзя ли увидеться с госпожой наместницей?

– Можно, но ненадолго. И наедине вас не оставят.

Удивил! Ясен хрен, не оставят. Но упускать возможность еще раз увидеться наяву с Малинкой я не собирался. Нет, умирать рановато, приложу все силы, чтобы задержаться на этом свете, только пырий знает, удастся или нет.

Сладенькую привели очень быстро, видно, держат где-то поблизости. Бор отпустил солдата, какого-то незнакомого, уже не Сивого, сам остался стоять у двери.

– Тимушка, – Малинка шагнула ко мне, глаза красные, но сухие, блестят лихорадочно. – Что ему от тебя надо?

– Сущие пустяки, – я притянул ее к себе, обнял, погладил по спутанным волосам, успокаивая. – Всего лишь мой дар.

– Твой дар? – она отстранилась, взглянула мне в лицо. – Разве можно?..

– Конечно, можно, – поспешно ответил я. – Проводится особый обряд, и все. Это очень просто и совсем не опасно, не волнуйся.

– Я… – она уже не выглядела такой несчастной. – Мне так жаль, так жаль! Из-за меня ты теряешь такие способности… И ты опять уйдешь…

– Ничего ценного я не теряю. И никуда не уйду. Останусь с тобой, пока не надоем. Хоть слугой, хоть шутом. А может, постельничим назначишь?

– Постараюсь придумать для тебя что-нибудь посолиднее, – прижалась ко мне, знакомо задышала в шею.

Я чувствовал, она хочет мне что-то сказать, и у самого слова вертелись на языке, но произнести их при Боре не получалось. Тогда я приподнял лицо сладенькой и поцеловал ее сначала в носик, потом прижался к губам.

– Довольно! – резкий окрик, и Малинку вырвали из моих объятий.

Когда дверь за ней и Бором закрылась, я улегся на топчан и провалился в степь. Наше спасение было здесь, трепетало в ветвях терновника…

* * *

…Я осторожно вытащил колючку из туманного лоскута, совершенно не ощутимого наощупь, потом еще две, и осталась одна, последняя. Вынул ее, и полупрозрачная лента тут же истаяла у меня в руках, вся, кроме маленького слегка истрепанного кончика. Память не вернулась. Зажав невесомый кусочек в кулаке, я с трудом пробрался меж обломанных стволиков и, не соображая, что делать дальше, сел в ковыль.

И тут… Терновник окончательно потерял власть надо мной, в голове будто распахнулись широкие двустворчатые двери, и оттуда хлынули воспоминания. Мама… Ее голос, руки, мягкие волосы, лицо, склоняющееся надо мной. Радостное… Улыбающееся… Огорченное… Встревоженно-испуганное…

Отец. Похож на Веронику. Веселый… «Покатать на плечах, Тим?» Они с матерью валяются в траве на лугу, хохочут, целуются, зовут меня…

Дед, ласковый и добрый… Дядя… Он тоже всегда добрый, улыбается, но я отчего-то побаиваюсь его и, когда он разговаривает со мной, бессознательно прячу за спину левую руку с чересчур коротким мизинцем без ногтя.

Перед внутренним взором мелькало множество картин, историй, образов, звуков, вкусов и запахов, они мельтешили, будто яркие осенние листья, подхваченные ветром. Комната с книгами называлась библиотекой, я нередко там бывал, читал толстый том с картинками. Сказки и легенды северных королевств… Оттуда узнал про чаровниц из лесов Багряного Края, без некоторых подробностей, правда…

Воспоминания затягивали и манили, но мысль о Малинке мигом вернула в реальность. Я встал и с удивлением заметил, что сжимаю в кулаке нечто… Ах, да, туманный клочок. Разжал ладонь, взглянул на тонкую, едва различиму ткань, и вдруг будто стал кем-то другим. Мысли и чувства были незнакомые, не мои, но я в них присутствовал, занимал чуть ли не большую часть. Отец? Это было последнее, что я успел подумать, перед тем как чуждое сознание полностью затопило мое собственное.

* * *

…Сынишка слишком мягкий, позель у него подходящая – тимьян. Нежная травка, красивая, целебная, но постоять за себя? Как? Это же не тёрн с его колючками. Мать часто говорила, что нрав определяет хранительница, отец все над ней посмеивался, а, похоже, зря.

Дар, сильный, да еще привязанный к ветру, воздушной стихии, которая постоянно тебя окружает, всегда «под рукой», и без того будет мальчику в тягость, особенно сейчас, пока он мал. Вон как получилось с дружком его, Вихром: мальчишки повздорили, сын солдатского командира расквасил лорденышу нос, а тот такой ветер поднял, что обидчика сдуло к самой стене, да еще и приложило об нее как следует, чуть внутренности не отшибло. А может и отшибло, но Тим вел себя молодцом. Перепугался, а товарища исцелил – волшебство творящего на Вихре отлично чувствовалось.

Тут еще Бор с какими-то затаенными мыслями насчет мальчика. Никак не удается проникнуть в них, узнать подробности, но суть-то ясна: дар-угроза-опасность. Придется запечатать способности Тима, сказать всем, что они пропали или еще что-нибудь придумать. Глядишь, Бор успокоится, и появится время узнать точно, что его гложет. А когда сынишка подрастет, можно будет взяться за его обучение. До этого неплохо б самому узнать побольше о человечьей магии.

Эх, кто же знал, что у Мирики дар? Она сама о том не ведала. Совсем молоденькая человечья девчонка, сколько ей было, когда они встретились? Шестнадцать? Семнадцать? Миленькая, но, по правде сказать, ничего особенного. Да, таинственны пути, коими странствует любовь… Или, наоборот, все до смешного просто. Мирика не таращилась на него, как другие женщины и девицы чужого народа, а уж о том, чтобы на шею вешаться, и речи не шло. Спокойная, милая, она совсем чуть-чуть напоминала Рябинушку. Может, в этом дело? Может, и в этом, но прирос-то к ней, к Мири. И не пожалел о том ни разу, даже когда выяснилось, что у жены дар, сын унаследовал способности обоих родителей, а он, Тёрн, по неведению нарушил древний запрет не иметь детей от колдуний.

Ладно, с нарушением запрета разберемся, когда Тимьян вырастет и научится управлять даром. Наверняка можно скрыть от человечьих колдунов ту его часть, что пожалована Зель-творящей. А старейшин он уговорит принять полукровку. Ну, а не получится, так и в человечьих землях, оказывается, можно неплохо жить. Но все эти трудности и решения впереди, а пока…

– Тим, – взъерошил светлые волосы мальчика. – Ты все еще хочешь учиться управлять своей силой?

– Да, отец, – глазенки заблестели. Жаль лишать его такой игрушки, но уж больно опасной она оказалась.

– Я решил, что тебе еще рано.

– Но ты же говорил…

– Я помню. Пойми, Тим, ты еще слишком мал, а воздушная стихия сильна. Вспомни, как получилось с Вихром. Прежде всего ты должен научиться управлять своими чувствам и порывами. Обуздаешь их – сумеешь справиться и с ветром.

– А сколько еще ждать? Год? Когда мне восемь исполнится, уже можно будет учиться?

– Посмотрим. Скорее, когда десять.

– Ну-у, это долго… Целых три года…

– Они пролетят быстрее, чем ты думаешь, не сомневайся.

– Но отец, я просто не смогу удержаться. Ты же помнишь, оно само началось, я даже испугался.

– Если позволишь мне запереть силы… На время. Да еще сам поможешь, – подмигнул мальчку.

– А как? Что я должен делать? – сын заметно воодушевился, услышав, что отец нуждается в его помощи.

– Расскажи подробно, что ты видишь, когда происходят странные вещи?

– Я ведь уже рассказывал. Степь под ветром.

– Пусти меня туда, и мы вместе заставим ветер стихнуть.

Тимьян послушно зажмурился и взял его за руку.

В лицо тут же плеснул теплый ветер. Кругом простиралась бескрайняя цветущая степь, ходящая волнами, будто море. В мерном колыхании трав ощущалась неожиданная мощь, гораздо большая, чем в его собственных терновых зарослях. Дар творящего у мальчика не так уж мал, и его приумножает доставшаяся от матери стихия, ветер, что не хуже воды точит камень, упорством и силой разрушая горы.

Сынишка стоял, по-прежнему держа его за руку, и глядел на простирающийся перед ними бескрайний океан трав. Тим ничего не говорил, но волнующаяся степь постепенно затихала. Островок покоя ширился, и вскоре ни малейшее дуновение не нарушало летнего зноя, мгновенно пропитавшегося ароматами цветов, нагретых солнцем стеблей и листьев.

Лицо сына было спокойным и не по-детски отрешенным, лоб, нос и верхнюю губу покрывали крошечные капельки пота.

– Приляг, отдохни, прямо здесь.

Мальчик послушался. Видно, усмирение ветра далось ему нелегко и отняло много сил. Тим собрался было прилечь на пятачке цветущего тимьяна, пришлось мягко подтолкнуть его к специально сотворенному плоскому камню. Нельзя позволить сынишке коснуться позели, ощутить ее запах – это мигом восстановит защиту его сознания, и запереть память вряд ли получится.

Он присел рядом с камнем, взял теплые маленькие кисти рук с безвольными пальцами в свои ладони и закрыл глаза. Чтобы запереть дар, нужно прежде всего спрятать все воспоминания о нем, будто он еще не пробудился. Да, волшебство сможет прорваться сквозь беспамятство, но только в исключительных обстоятельствах, к примеру, если мальчику будет угрожать смертельная опасность. А он, Тёрн, позаботится, чтобы этого не случилось.

Работа с памятью требует точности и осторожности. Если б он владел воздушной или водной стихией, было б, наверное, легче: развеять воспоминания по ветру, смыть чистой струей. У него же получится только сложить полотнище памяти, спрятать вот это яркое переливчатое пятно (такое красивое! Еще бы: Тим узнал, что он волшебник) в складку и скрепить края острыми терновыми шипами. Один, второй… Аккуратнее, Тёрн, аккуратнее, чтобы не получилось, как с Рябинушкой.

А руки трясутся, пожалуй, еще сильней, чем тогда. Лишь бы обошлось, лишь бы с сынишкой все было в порядке… Как не к месту проснулись воспоминания о превой любви! Ведь после той неудачи так и не смог заставить себя подойти к ней. Казалось, что своей неловкостью предал ее. Какая разница, что руки тряслись из страха потерять самое дорогое? Кому нужна такая защита и опора – не может рану залечить, потому что слишком боится, что любимая умрет.

– Ты что с ним делаешь?! – мужской голос, да какой там голос, рычание.

Бор. До чего ж невовремя! Скорей, еще шип, другой, ох, кажется, прихватил слишком много, так Тим и имя свое забудет. Надо скорей выныривать, уж очень странно звучит голос шурина. Потом, если мальчик будет не в себе, можно поправить работу, вытащить лишние шипы. Только бы Мирика не напугалась…

* * *

Из отцовских воспоминаний, а заодно и из степи меня вырвал звук шагов за дверью. Раньше такого не случалось: я полностью погружался в свой мир, теряя связь с реальность. Будем надеяться, сие означает, что дар теперь полностью в моем распоряжении.

Прислушиваясь к лязганью ключа, я думал, что очнулся очень вовремя, и не только потому, что странное беспамятство в конце концов вызвало б подозрения. Если приколотый в спешке к моей памяти кусочек отцовской заключает и миг его гибели, я не хотел бы это видеть. За остальное был благодарен. Не столько отцу (у него это наверняка вышло случайно), сколько судьбе или высшим силам, какое бы имя они не носили.

Все части головоломки встали на свои места, сложившись в ясную и простую картину. Отец не боялся моего дара, не считал, что он всерьез может навредить мне или еще кому-то. Всего лишь припрятал от ребенка игрушку, до которой тот еще не дорос. А сейчас пришла пора ею воспользоваться.

И пока солдат связывал мне руки спереди, пока мы шли такими знакомыми теперь коридорами, я рисовал в воображении, как побеги тимьяна оплетают ошейник, врастают крошечными корешками в железо и камень, разрушают их побегами. Как там говорил Корень про «росток»? Мол, айрово оружи пробивает плоть врага, как весенние ростки – твердую землю. Все верно, побеги и корни обладают невероятной силой, которой по плечу и камень.

Когда я в сопровождении солдат дошел до Закатной башни, где, как выяснилось, обосновался Бор, сил поубавилось, зато в запирающем волшебство камне пролегли две поперечные борозды вроде глубоких надпилов, по которым я надеялся выломать его из ошейника. Только освободят ли мне руки? А, не освободят, так с помощью дара доломаю, вот передохну чуток и закончу, а то картинка расплывается, и тимьяновые веточки норовят залезть то в рот, то в нос, заставляя чихать.

– Что с тобой? – спросил Бор, встретивший меня в просторной круглой комнате.

– Простыл, – сдавленно ответил я. – Ты ж меня без продыху водой окатывал.

– Надеюсь, его простуда не помешает обряду, а, Горицвет? – Бор повернулся к незамеченному мною колдуну. Впрочем, и разгляди я бывшего узника – нипочем не узнал бы. Тот помылся-побрился-постригся, переоделся, и превратился в мужичка довольно заурядной наружности, на вид не сильно старше меня.

– Нет-нет, мой лорд, – поспешно заверил хозяина колдун, к моему удивлению безо всякого смущения ловивший мой взгляд.

Во гад! Мог бы сказать, что пока я не буду здоров, как молодой селянин в погожий летний денек, ни о каком обряде и речи быть не может. До чего не терпится ноги сделать из моего родового гнездышка! Впрочем, на его месте… Да что ж ты так таращищься? Ну, давай и я тебе в глаза загляну.

Не отводи взгляд, пожалуйста! – тут же раздалось у меня в голове. – Не видя глаз, тяжелее держать связь. Колдун я не самый лучший, а тут еще столько времени считай без стихии. Сил мало, а провернуть нужно много.

Три болота и одна лужа! Парень-то, похоже, помочь хочет. Что ж, послушаем. И я уставился в горицветовы глаза.

Ошейник с меня сняли, но Бор поставил защиту, и выйти из башни я не смогу. Какой только дряни не навыменивал он у диких колдунов! Обряд – ложь. Нельзя отнять у кого-то дар и тем более передать другому…

Об этом я и сам догадался, – перебил мысленно, чтобы не терять время. – Каков план?

У тебя в самом деле дар? Я думал…

Не трать время, Горецвет! – меня как раз укладывали на широкую каменную плиту, покоившуюся на двух здоровых деревянных опорах. Колдунец вертелся вокруг, то и дело теряя из вида мои глаза, но разговор не прерывался. Дар творящего действует, не иначе.

Я создам мороки. Сначала будто вонзаю тебе в сердце нож, потом – будто ловлю в магический кубок твою душу. Потом самое трудное. Нужно будет внушить Бору, что он, выпив душу, овладел даром. Пока я буду отвлекать его внимание, якобы обучая пользоваться новыми способностями, ты должен будешь подкрасться сзади и оглушить его…

У него амулет неуязвимости.

Уже нет. Я сказал, что он может помешать усвоению дара.

Ясно. Веревки ты разрежешь или мне самому?

Если сможешь, лучше сам. Меньше риска, что лорд заметит, как я мухлюю.

Мухлевал Горицвет, надо сказать, неплохо. Наверное, поэтому и смог уцелеть, даже впав в немилось. Настоящий нож колдунец незаметно спровадил в широкий рукав, нараспев произнося какие-то не то заклинания на незнакомом языке, не то просто белиберду, а на месте оружия в его руках возник очень убедительный морок.

Бор, стоявший рядом, смотрел не на нож, а на меня. Так и впился в лицо глазами, губы шевелятся, и левая щека дергается. По счастью, я видел его довольно смутно, потому как был занят доламыванием ошейника. Еще чуть-чуть, совсем немножко… Наконец раздались едва слышные щелчки – бессиль треснул по одной борозде, и почти сразу – по другой.

В тот же миг в грудь мне что-то ударило, я дернулся, и, признаться, струхнул. Уж очень явственным было ощущение, будто внутрь входит что-то ледяное. Похоже, Горицвет не так уж плох по части мороков.

Молодец, натурально дернулся. Еще бы просипел что-нибудь для достоверности, – прозвучало в голове. – Давай, выдыхай в чашу.

Я почувствовал у губ холодный край и выдохнул, издав, как и просили, стон пожалостней. В посудине заклубилось что-то красноватое, светящееся. Ну, Горецвет! Не иначе, тоже жульничеством промышлял, пока на дядю моего не набрел. Да и его отлично за нос водишь. Тьфу, о чем я? Нужно скорей, пока колдунец поит Бора уж не знаю, чем, освободить руки…

Это не потребовало никаких усилий. Порыв ветра взлохматил волосы, растрепал веревки, и они ссыпались с рук ворохом пеньки, потом скользнул под спину, помогая сесть. Я даже не удивился легкости, с которой получалось управлять даром. Довольно намучился, стараясь совладать со стихией, довольно размышлял о ней. Как там сказал отец? «Обуздаешь чувства – сумеешь справиться с ветром.» Порывы, хвала небесам, я научился сдерживать.

Бор тем временем отнял от губ чашу и, судя по всему, прислушивался к внутренним ощущениям. Они с колдуном, заполучив мою «душу», отошли от каменной плиты и теперь стояли у камина, позабыв о бездыханном теле.

– Я ничего не чувствую, – лорд в ярости уставился на Горицвета. – Обманщик! Обрети я дар, это ощущалось бы, я уверен!

– Мой лорд, вы ошибаетесь, – забормотал горе-колдунец. – Сразу почувствовать дар нельзя… Прошу вас, попробуйте силой мысли зажечь… ну, хотя бы дрова в камине.

– К чему переводить дрова? Я хочу, чтоб сгорел ты! – рявкнул Бор, выкатив глаза.

Горицвет, видно, потерял надежду на спасение и, не желая снова попасть в руки Ильма, вспыхнул, как ворох сухой соломы, вмиг одевшись пламенем с головы до ног. Едва соображая, что делаю, я мысленно велел ветру задуть огонь. Сильнейший порыв тут же сорвал с колдуна огненную мантию и нырнул вместе с ней в дымоход, по пути превратив вряд ли успевшего что-либо понять лорда в пылающий столб.

Бор упал на пол и принялся кататься, страшно завывая. Может, он пытался сбить пламя, а может, не держался на ногах от боли. У меня не было ни малейшей причины испытывать сострадание к дяде, но и смотреть на его мучения я не мог. Еще один порыв ветра раздул пламя до неестественного, почти белого цвета, крики смолкли, а через несколько мгновений в дымоход вынесло тучу пепла.

– Ты спятил! – колдун, без единого ожога, без прорех на одежде, повернулся ко мне, лицо совсем белое. – Как мы теперь выберемся? Если б Бор оставался в живых, мы б приставили к его горлу нож и потребовали выпустить нас и из комнаты этой зачарованной, и из замка. А теперь что?

– Огонь не был мороком. Иначе как бы он спалил Бора? – как всегда не к месту вырвалось у меня.

– Огонь – моя стихия! – заорал Горицвет. – Вместо того, чтобы ураганы устраивать, надо было лорду на башку сбросить чего потяжелее.

– Погоди, ты уверен, что нам не выйти? Может, безумец так и считал, а…

– Уверен! Я сам видел, как он «паутину» у дикого колдуна выменивал. И меня перед обрядом предупредил, когда ошейник снимал.

Я не стал тратить время на споры, быстро подошел к двери и распахнул ее, на всякий случай прикрывшись щитом ветра. Вдруг в коридоре ждут солдаты с приказом рубить меня и колдунца? Тут никакая «паутина» не нужна, приколют – и вся недолга. Но за дверью было пусто. То ли приказ лорда, то ли обитатели замка сами старались держаться подальше от магических выкрутасов хозяина. Откуда-то издали вроде бы раздавались шум и голоса, но я не был уверен, что это не шутки моего воображения.

Попытался шагнуть за порог, но наткнулся на невидимую преграду, и впрямь напоминавшую паутину. Она чуть подавалась под давлением, но тут же упруго отталкивала назад. Да еще, кажется, тянула силы.

– Ничего, прорвемся, – закрыл дверь, вернулся к каменной плите и сел на нее.

Кивнул ободряюще чуть ли не грызущему ногти Горицвету, достал из кармана подмокший тимьян, вдохнул пряный аромат, потом положил несколько веточек в рот и стал жевать. Сил ощутимо прибавилось, они прямо-таки растекались по телу. Я прикрыл глаза, призывая Зель-творящую. Пусть живая мощь бессчетных трав, растущих в моей степи, направит ветер, поможет ему найти все колдовские штуковины и разрушить их. Да еще уберет этот странный купол, не позволяющий слышать сестренку. Может, тогда и Дёрен достучится до Малинки. Конечно, Бора уже нет в живых, но его люди могут пожелать мести за господина, а силы у меня, увы, не бесконечны, так что помощь не помешает.

Ветер, отлично видимый из-за листьев, цветов и стеблей, которые он нес во множестве, с легкостью выбил дверь и вырвался из комнаты, завывая, как туча привидений.

– Что это было? – выдохнул Горицвет. – Твоя стихия – ветер, но он нес что-то, не уступающее в мощи ему самому.

– Я полукровка, забыл? И вообще, не мешай! – Щас выложу тебе все про творящих.

Колдунец замолчал, но бледность его несколько поубавилась. Видно, решил, что еще не все потеряно. Я прислушивался к ощущениям. Гибель колдовских вещиц вряд ли почувствую, а вот брешь в куполе… В голове раздался страшный треск, словно буря переломила столетний дуб, и тут же зазвучал голосок Эрики.

Тим! Ты слышишь меня? Что с тобой? Где ты?

Теперь уже все в порядке, Эри. Я доломал терновник и способен управлять даром. Прости, сейчас не до разговоров. До встречи у Дёрена!

Сестренка, кажется, хотела еще что-то сказать или спросить, но я разорвал связь – не до того. Надо уходить из комнаты, найти Малинку и выбираться из замка.

– Пошли, Горецвет!

Колдунец двинулся на выход с опаской, пришлось подать ему пример. Комнату покинули свободно, никакой «паутины» больше и в помине не было. Солдаты тоже не набежали, что вполне понятно, раз по замку гуляет такой «сквознячок». Теперь за Малинкой!

Я мысленно дотянулся до нее и с удивлением ощутил жгучий азарт и странную бесшабашную радость. Это еще что такое? Вместо того, чтобы беспокоиться обо мне… «А это снова за моего Тимушку», – раздалось в голове. – «И еще, и еще! Дайте только добраться до вашего лорда…» Хозяйка Небесная! Она что, дерется?

Сзади вдруг раздался страшный грохот.

– Башня рухнула! – прокричал Горицвет. – Значит, Бор встроил «паутину» в кладку. Вовремя мы убрались!

– А он, часом, не по всему замку свои приобретения распихал? – спросил я на бегу, заворачивя в очередной коридор.

– Пырий его знает! Боюсь, не одни свои покои обезопасить старался. Но ты же разрушил только «паутину» в Закатной башне?

– Я разрушил все!

Колдунец присвистнул и пробормотал что-то вроде «силы с тыкву, ума – с орех».

Я прибавил ходу. Надо как можно скорее найти Малинку. Да, можно предупредить ее и сейчас, но если она дерется, внезапно зазвучавший в голове голос (уж я-то знаю, каково это!) запросто может заставить ее пропустить удар. А это мысль!

На бегу сосредоточиться было трудно, но в конце концов удалось, и я воззвал ко всем обитателям крепости: «Бегите! Замок рушится! Спасайте свои жизни!», и тут же почувствовал растерянность Малинки. Видно, ее противники услышали глас и застыли статуями. Вот теперь можно и ее предупредить, что я сделал незамедлительно.

Прошло совсем немного времени, и мы с Горицветом уже бежали по коридору не одни. Люди не обращали на нас ни малейшего внимания, да и друг с другом не переговаривались, только вздрагивали и испуганно озирались, ускоряя ход, когда раздавался грохот очередного разрушения. Мне оставалось только радоваться, что народец попроще, вроде слуг и кухарок, обитает в тех частях замка, где вряд ли заложены какие-то колдовские штуковины. Если солдаты и приближенные лорда еще могли быть передо мной виноваты, то прислуга-то не при чем, и их смерти на совести мне не надобны.

Скатившись по лестнице, мы с колдуном оказались в привратном покое. Тут валялись несколько тел, свежая солома под которыми успела окраситься темно-красным. Стекающиеся сюда люди, не обращая внимания на мертвых (или раненых), стремились к распахнутой входной двери и исчезали в темном проеме. Лишь одна фигурка с обнаженным мечом в руке медлила у выхода, с трудом уворачиваясь от толчков бегущих, а иногда и давая сдачи (руками и ногами, а если в ход шла железка, то плашмя). Малинка!

Она будто услышала, повернулась в мою сторону и кинулась навстречу.

– Тимьян! С тобой все в порядке! Идем скорее наружу! Замок рушится, как ты и сказал, так страшно…

Я молча схватил ее за руку, и мы побежали к дверям, которые удалось миновать беспрепятственно.

Во дворе толпились люди, с испугом поглядывая на замок.

– Уходите за ворота! – крикнул я. – Уходите подальше, чтоб не зашибло камнями!

Хотел повторить приказ мысленно, потому как голос за грохотом разрушения наверняка расслышали не все, но вдруг осознал, что сил не осталось. Совсем. Судя по творящемуся в замке, я слишком много вложил в ураган, отправленный на уничтожение колдовских вещиц.

Я хотел попросить Горицвета помочь с оповещением людей, как вдруг поясницу ожгло резкой болью, замковый двор, скудно озаряемый светом немногочисленных факелов, толпа людей и внезапно-разъяренное лицо Малинки, обращенное мне за спину, исчезли, и я очутился в степи.

* * *

Впервые здесь царила ночь. И все было точно так, как рассказывала сладенькая: яркие звезды в черном небе, по ковылю стелется туман… Правда, никакого плача я не слышал, зато готов был завыть сам: мое тело по пояс вросло в землю. Попытался выбраться – не получилось. Ног не чувствовал, сил не было ни капли. Внезапно стало очень холодно, ладони покрылись липким ледяным потом, а сердце острой сосулькой кольнул страх.

– Не бойся, Тимушка, – раздался очень знакомый женский голос. – Это не страшно, просто все становится другим, – теплая рука легла мне на лоб, и отчего-то стало покойно. – По-прежнему не узнаешь меня?

Звездный свет вдруг стал необычайно ярким, позволяя разглядеть говорившую. На земле передо мной сидела молодая женщина с добрым и необычайно притягательным лицом.

– Мама, – я хотел взять ее руку в свои, но смог выпутать из ковыля лишь одну, пальцы другой будто что-то держало.

– Узнал! Как хорошо! – мать улыбнулась и взлохматила мне волосы. Она была совсем молодой, наверное, моложе меня. Все правильно: мертвые не старятся. Но почему я вижу ее теперь?

– На самом деле это не совсем я, всего лишь часть. Память твоего отца, которую он случайно срастил с твоей, – она будто читала мои мысли.

– Ты теперь всегда будешь здесь?

– Нет. Я дожидаюсь Тёрна. Часть его тоже была пленена здесь. Теперь он свободен, но где-то бродит. Наверное, пытается помочь тебе.

– Выбраться из земли?

– Да, Тимушка. Я думаю, он сумеет.

– Со мной что-то случилось, там, в настоящем мире…

– Ш-ш-ш, я же сказала, не бойся. Не думай об этом. Смерти в любом случае нет. Есть разлука, часто недолгая.

Последние ее слова встревожили меня, я попытался выспросить, что она имеет в виду, но мать обращалась со мной как с больным ребенком – обнимала, гладила, целовала, шептала всякие ласковые глупости и не отвечала ни на один из моих вопросов. В конце концов я, кажется, задремал, кое-как пристроив голову у нее на груди.

Когда проснулся, матери рядом не было, а над степью занималась заря. В ее свете я разглядел остатки тернового куста, зазеленевшие и покрывшиеся белой пеленой цветов. Рядом стояли двое – рослый мужчина обнимал за талию молодую женщину – и смотрели на меня.

– Разлука кончилась? – спросил я.

Они кивнули и переглянулись с улыбками.

– И я больше не расстанусь с вами?

Мать отрицательно покачала головой, а отец указал вверх, на что-то позади меня. Я решил, что посмотрю позже, когда они уйдут. Вросши по пояс в землю, не чуя ног, я, наверное, навсегда останусь тут, растекусь пятном собственной позели. Левая-то рука вовсе не запуталась в ковыле, а, как я теперь видел, проросла тимьяном.

Мирика и Тёрн тем временем помахали мне на прощание, повернулись и шагнули в цветущие заросли. Ветви дугами сомкнулись над ними и позади, скрывая от глаз, а потом куст растаял, будто туман поутру, не осталось ничего, кроме величественно колышущейся ковыльной степи. Волны по ней прокатывались все медленней, ветер слабел вместе со мной. Пока еще оставались хоть какие-то силы, я оглянулся посмотреть, на что же показывал отец.

Сзади, на расстоянии вытянутой руки, к земле спускался толстый жгут, свитый из множества трав и тонких веточек деревьев и кустов, другим концом канат уходил в небеса. Откуда он здесь?.. В моей степи нет деревьев. А такое множество разнообразных растений, собранных вместе, я видел лишь на стволах, украшающих центральные площади в Зеленях. Протянул руку, дотронулся и неожиданно ощутил силу, напитавшую веревку, струящуюся по ней, как вода. Пальцы сами сжались вокруг каната, и меня потянуло вверх, а нижнюю часть тела внезапно пронзила такая сильная боль, что я лишился сознания.

– Очнись! Очнись! – кто-то с рыданиями и немалой силой влепил мне пощечину. – Тимьян! Ну очнись же! Не смей меня бросать! Меня еще никто не бросал! И не так! Не так! Хочешь бросить – встань и уйди, а не лежи тут… – грудь придавило, лицо защекотали волосы.

– Не надо, лапуля, – давление на грудь слегка уменьшилось. – Можешь мне поверить, он вовсе не хотел расставаться с тобой.

Чьи-то руки вцепились в мои плечи, рыдания стали еще более бурными.

– Эри, усыпи ее, что ли…

Я открыл глаза. Голова моя от удара повернулась на бок, поэтому я сразу увидел сестренку – сидит на земле поодаль, ноги подвернуты под себя. Эрика улыбнулась и повела плечами, с них призрачным ворохом ссыпались стебли и ветки, только что свитые в тугой, напитанный силой Зеленей жгут, вытащивший меня из небытия, что, оказывается, залегает под призрачным убежищем каждого из творящих.