Текст книги "Возложение (ЛП)"
Автор книги: Рут Карделло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Глава третья
‡
Шерил
Провиденс, Род-Айленд
2024
Я закрываю глаза и позволяю теплой воде душа омыть лицо. Я вымыла каждый дюйм тела, но все еще чувствую себя грязной.
Не то чтобы я не знала, что лучше не ходить в бар одной, но я чувствовала себя подавленной и… не знаю… может быть, я хотела что-то доказать самой себе. Я хотела быть сильной, независимой женщиной, которая бесстрашно выходит в мир.
Мне не следовало принимать напиток от незнакомого мужчины, но подобное внимание было таким желанным в день, когда я чувствовала себя плохо и искала, чем бы отвлечься. Я не большой любитель выпить, поэтому иногда интересный коктейль может доставить удовольствие, но точно не тот.
Я сразу поняла, что в него что-то подмешали.
Когда я громко сказала это, мистер это-место-занято изящно свалил.
Огромное спасибо бармену, который поверил, что мне что-то подмешали. Через несколько минут у дверей бара уже стояло такси, чтобы отвезти меня в больницу. Испытывая тошноту, но все еще сохраняя некоторую ясность в голове, я предпочла поехать домой.
Правильное решение? Возможно, нет, но, к счастью, я живу недалеко от бара, и полный эффект от того, что мне подсыпали, проявляется только сейчас. Меня уже вырвало. Это хороший знак, не так ли? Я бы хотела, чтобы это произошло не прямо на платье, но, по крайней мере, я дома.
В безопасности.
Наверное.
Я выхожу из душа, ковыляю к двери квартиры и дважды проверяю, заперта ли она. Стоит отвратительный запах, и я понимаю, что меня вырвало не только на себя, но и на красивый бежевый ковер в гостиной.
Я качаю головой и чувствую легкое головокружение. Где мой телефон? Я должна держать его при себе на случай, если почувствую себя хуже.
Если я потеряю сознание, мне обязательно нужно позвонить в 911.
Я смеюсь над этой мыслью, пока, спотыкаясь, бреду на кухню за ведром, перчатками и чистящими средствами. Затем разражаюсь слезами. В этом нет ничего смешного.
Стоя на четвереньках, я скребу ковер. Заканчивая, я замечаю еще одно загрязненное место. Если и карьера в инвестиционном анализе, и в фармацевтике провалятся, я смогу стать профессиональным метателем снарядов. Эффективность развода срача на максимально возможную территорию впечатляет.
Со стоном я ползаю по ковру в попытках все оттереть, пока не убеждаюсь, что пятен не осталось. Только тогда я снимаю перчатки и вытираю слезы со щек.
Когда я кладу руки на бедра и с трудом поднимаюсь на ноги, я понимаю, что голая. Я не помню, как снимала одежду. Хотя я помню рвоту.
Я должна принять душ, раз уже разделась.
Разве я только что не принимала душ?
У меня мокрые волосы.
О, черт. Я приняла душ. Я становлюсь тупее? Что, если мои клетки мозга сейчас умирают, и все закончится тем, что завтра я проснусь тупая как пробка?
Родители никогда меня не простят.
Но, возможно, я буду слишком тупая, чтобы понять, почему они расстроены.
Это заставляет меня улыбаться.
Возможно, я стану блаженно-счастливой дурочкой.
Никаких ожиданий.
Я смогу просто жить своей жизнью, и этого будет достаточно.
Груди покачиваются, когда я двигаюсь, и я смотрю вниз.
Почему я занимаюсь домашним хозяйством голышом?
Почему ковер мокрый?
Я почистила его.
Кого-то вырвало.
Меня.
Пытаясь сосредоточиться, я смутно вспоминаю бар и дорогу домой. Я пьяна, но не помню, чтобы много пила. Но, должно быть, пила.
А потом я прибралась в своем доме.
Обнаженная.
Я смеюсь, а затем выбрасываю чистящие средства, включая грязное ведро, в мусорный пакет.
Все испорчено.
Но мне все равно.
Посреди зевка я замираю. Я не пьяная, меня накачали наркотиками.
Мне повезло, что я осталась жива.
Что за гребаный придурок.
Кто-то должен сообщить в полицию.
Я должна это сделать.
Завтра.
Гребаный хищник.
Мне следовало впиться ногтями в его руку, чтобы получить хоть немного ДНК.
Или пнуть его по яйцам.
На меня накатывает очередная волна тошноты.
Лучше бы мне не умирать. Я должна прожить достаточно долго, чтобы заставить его страдать.
Мне нужно убедиться, что он не сделает этого с другой женщиной.
Где мой телефон? Я могла бы позвонить сейчас, пока не забыла.
Брала ли я телефон с собой в душ?
Я приняла душ, верно?
Я прикасаюсь к своим влажным волосам.
Да.
Я точно приняла душ.
О, нет. Только не снова.
На этот раз я успеваю добраться до кухонной раковины до того, как опорожняю то немногое, что осталось в моем желудке.
Я должна кому-нибудь позвонить.
Я не могу позвонить Грегу. Если он думал, что угостить его пивом – это заигрывание, встреча с ним в дверях голышом определенно пошлет неверный сигнал.
Эшли в отпуске.
Наверное.
Может быть, она вернулась? Не могу вспомнить.
Я не могу позвонить Мерседес. Она может воспользоваться этим как возможностью втянуть меня в свой «культ столовых приборов».
При этих мыслях у меня вырывается смех.
Культ столовых приборов.
Культ.
Кинк.
Культ кинка на столовые приборы. Это нелегко сказать.
Странный культ столовых приборов. Нет, это так же плохо.
У меня снова вырывается смешок.
Или хорошо.
Кто я такая, чтобы судить?
Я открываю ящик под раковиной и достаю серебряную ложку, которую спрятала там рядом с ведром неделю назад.
Суперсолдат?
Верно.
Эх, было бы неплохо.
Поднося ложку к лицу, я говорю.
– Если там кто-то есть, у меня есть для тебя секрет, но ты не должен его никому рассказывать, – единственный признак движения, который я вижу в ложке – это мое искаженное отражение, но я все равно продолжаю. – Я сильная, независимая женщина, но иногда я не хочу быть сильной. Сегодня вечером я сделала кое-что глупое, и мне страшно, – у меня на глазах выступают слезы. – Я знаю, что не должна бояться. Женщинам больше не нужны мужчины. Нам никто не нужен. Но я хочу, чтобы кто-нибудь обнял меня и сказал, что все будет хорошо. Я хочу свернуться калачиком на коленях у кого-то, кто любит меня такой, какая я есть, – я представляю, что передразниваю ложку. – Не смей осуждать меня. Меня так тошнит от того, что все говорят мне, кем я должна быть, – ложка не отвечает, но я и не жду ответа, а продолжаю. – Если ты действительно оказался в ловушке, то попал не к тому человеку, я не верю в попытки изменить мужчину… – направляясь в свою спальню, я шучу. – Забавная? Я? Вы так думаете? Сэр, если вы делаете мне комплимент за то, что я залезла в свою постель, вы сильно переоцениваете этот подвиг. Однажды я трахнулась с парнем только потому, что чувствовала себя виноватой из-за того, какой дорогой был ужин. Этот парень мне даже не нравился, – делая вид, что ложка шокирована этим заявлением, я добавляю. – Всего один раз, и секс был разочаровывающий, так что тебе не нужно читать мне нотации – урок уже усвоен.
Некоторое время спустя, сидя посреди кровати по-прежнему голышом, все еще держа чертову серебряную ложку, я зеваю и снова подношу ее к лицу.
– Ты привык быть ложкой. Я уверена, что там одиноко, но угадай что? Люди здесь тоже одиноки. Я не могла дождаться, когда съеду из родительского дома, но никто не говорил мне, что взросление будет означать проводить так много времени в одиночестве.
Все еще держа ложку, я откидываюсь на подушки.
– Тебе повезло, что ты ложка. Оставайся таким. Жизнь трудна, – я вздыхаю. – Я чувствую, что у меня есть друзья, но сколько их у меня на самом деле? Я думала, Грег был другом, но теперь я думаю, он просто хочет меня трахнуть. Я считала, что с возрастом жизнь станет проще, но она так чертовски сбивает с толку. Оставаться дома одиноко. Выходить на улицу небезопасно. Люди отстой, – я морщу нос. – Ты тоже, – я переворачиваюсь на бок и кладу ложку на запасную подушку. – Останься со мной. Я не хочу быть одна, если проснусь мертвой.
Когда ложка остается такой тихой, какой и должна быть, я закрываю глаза и отворачиваюсь от нее.
– Даже если в тебе есть суперсолдат, я не хочу его. Хотеть кого-либо небезопасно. Как только ты открываешься людям, они либо показывают тебе свою сумасшедшую сторону, либо подсыпают что-нибудь в твой напиток. Однако я не могу позволить им победить. Завтра я пойду в полицию по поводу того парня в баре, а потом верну тебя Мерседес. И мы больше никогда не будем вспоминать этот день.
Сон приходит, пока я пытаюсь убедить себя, что мне не страшно и не одиноко.
Глава четвертая
‡
Джек
Лексингтон, Массачусетс
1942
Меня не должно быть здесь, но альтернатива еще хуже, поэтому я делаю то, что необходимо. Обостренные чувства предупреждают меня о чьем-то приближении, но прошлая жизнь в слепоте позволяет быстро распознать шаги Фарли.
В абсолютной тьме облачной ночи я шепчу.
– Фарли, это Джексон.
Шаги на мгновение останавливаются, затем Фарли спешит ко мне и заключает в мужские объятия, его голова едва достает мне до плеч.
– Прошло слишком много времени, Джексон. Мы начали бояться за тебя.
Я обнимаю его в ответ.
– Я в порядке. На самом деле, лучше, чем в порядке. Я вижу.
– Что? – несмотря на темноту, я могу разглядеть детали лица Фарли. Длинное и худое, как и все остальное в нем. Волосы белые и зачесаны назад, но глаза такие добрые, какими я всегда их представлял. Я борюсь с желанием снова обнять его. Вот о ком я думаю, когда кто-то спрашивает меня об отце. – Как это возможно?
– Я могу рассказать тебе все, что знаю, но у меня мало времени. Я уже подверг риску тебя и маму, приехав сюда. Скоро произойдет нечто такое, из-за чего я не смогу вернуться домой, по крайней мере, до окончания войны, но я не мог уехать не…
– Не увидев лицо своей матери.
Он хорошо меня знает. Я проглатываю ком, который на мгновение застревает в горле.
– Я полон решимости вернуться, Фарли, но на всякий случай, если я этого не сделаю… – начинаю я, и он кивает. – Мне нужно кое-что сказать. Они знают, кто я и кто мой отец. Они позволили мне зарегистрироваться как Джек Салли, но это не изменило требования, предъявляемого к каждому мужчине в программе. Джексон Чатфилд должен умереть до того, как мы приступим к работе. Это будет несчастный случай, и найденное тело будет изуродовано до неузнаваемости. Это буду не я, но его нужно принять и похоронить как меня.
– Твоя мать…
– Вот почему я здесь. Я не мог уйти, зная, что она будет оплакивать то, чего не произошло. Буду честен с тобой, то, что я делаю, опасно. Возможно, я не вернусь, но я умру героем… просто не это будет не официальная смерть.
– Я ничего из этого не понимаю. Как они вылечили твое зрение?
– Они делают нам уколы, – я пожимаю плечами и вздыхаю. – Не все их переживают, но если ты выживаешь, они исправляют все, что с тобой не так. Более чем исправляют. Я становлюсь сильнее с каждым днем, и если мне причиняют боль, я исцеляюсь быстрее, чем обычно. Действительно быстро. И отрубленные части тела регенерируются.
Он ахает.
– Что, во имя всего Святого, они с тобой сделали? – он бормочет молитву себе под нос.
– Не верю, что это имеет какое-то отношение к Богу, но, с другой стороны, я не думаю, что война тоже имеет. Ходят слухи, что Королевские ВВС Великобритании планируют усилить бомбардировки и нацелиться на Кельн. Они хотят, чтобы мы хорошо прижились, прежде чем это произойдет.
– Британцы?
– Нет, проект «Чернильница». Я работаю на них. Я солдат, но технически не зачислен в армию.
– Мне не нравится, как это звучит. И откуда ты знаешь, что то, что они с тобой делают, безопасно?
Я невесело смеюсь.
– А кто-нибудь из нас в безопасности? Кто-нибудь из нас когда-нибудь снова будет в безопасности, если мы не будем бороться за то, что у нас есть? Атака на Перл-Харбор показала, что мы не можем сидеть сложа руки и оставаться в стороне. Мы уже были в бою и полны решимости победить1.
– Значит, они посылают тебя в бой?
– Они говорят, мы будем заниматься чем-то более важным, чем сражения в окопах. У меня какое-то время не будет возможности отправлять весточки домой, но если я смогу, я подпишу их Дж. Салли.
– Фарли? – голос моей матери доносится сквозь ночь.
Мы с Фарли выходим из тени и направляемся к крыльцу, на котором стоит моя мама. Увидев меня, она сбегает по ступенькам прямо в мои объятия.
– Ты жив, – шепчет она снова и снова.
– Я жив, – я приподнимаю ее и крепко обнимаю.
Когда я опускаю ее на землю, то встречаюсь с ней взглядом, и ее рука в шоке подносится ко рту.
– Ты меня видишь? – спрашивает она.
Эмоции затуманивают мое теперь идеальное видение.
– Вижу.
Ее руки обхватывают мое лицо, притягивая его ниже и ближе к своему.
– У тебя глаза другого цвета.
– Да, но теперь они работают.
Слезы текут по ее щекам, но она улыбается.
– Мой мальчик. Я так рада за тебя.
Я накрываю ее руки своими.
– Есть вещи, которые нам нужно обсудить, мама, и мое время строго ограничено.
Она шмыгает носом, вытирает обе щеки, затем жестом приглашает нас следовать за ней в дом. В гостиной Фарли, моя мать и я разделяем минуту молчания после того, как я заканчиваю пересказывать все, что, по моему мнению, могла выдержать моя мать. Я не рассказал, сколько мужчин умерло от инъекций или насколько ужасной была их смерть. Я придерживался фактов, которые могли бы ее утешить.
– Должна ли я сказать Полу? – спрашивает она.
Я качаю головой.
– Эта программа должна оставаться секретной, чтобы быть эффективной. Я бы не сказал тебе, но я не хотел, чтобы ты получила ложное известие о моей смерти.
Высоко подняв подбородок и сложив руки на коленях, моя мать соглашается с тем, что, должно быть, звучит как диковинный и опасный путь. Если она и не одобряет его, по выражению лица этого не заметно. Замужество за моим отцом научило ее скрывать свои чувства по большинству вопросов.
Я перевожу взгляд с нее на Фарли и обратно и на мгновение жалею, что моя мать не выбрала кого-то вроде него. Внимательность Фарли к нуждам моей матери и понимание ее силы непоколебимы. Он смотрит на нее так, словно для него нет никого и ничего важнее… И наблюдать за этим зрелищем столь же прекрасно, сколь и печально. Она заслуживает лучшего, чем мой отец, но никогда его не оставит.
Я вздыхаю.
Есть вещи, которые я могу контролировать, и вещи, которые нет.
– Говорят, мы сможем вернуться домой после войны. Если я еще буду дышать, это не прощание. Я вернусь.
Ее лоб хмурится.
– В роли Джека Салли?
– В роли того, кем мне позволено быть.
Она поджимает губы, а затем говорит.
– Я позабочусь, чтобы у тебя были средства, когда ты вернешься.
– Мам, ты не обязана…
– Джексон или Джек, тебе понадобятся ресурсы. Теперь ты другой, и люди так легко это не примут. Возможно, ты не сможешь вернуться сюда. Если только снова не притворишься слепым. Лучше быть подготовленным и перестраховаться, чем выделяться и навлекать на себя гнев тех, кто сильнее тебя.
Так ли она относилась к моему отцу? У меня сжались кулаки. Если он когда-нибудь поднимет на нее руку, это будет последнее, что он сделает перед встречей с создателем. Когда я вернусь, а я вернусь, я построю дом, такой же великолепный, как у моего отца, и дам матери безопасное место, где она сможет быть настолько откровенной, насколько ей заблагорассудится.
– Я буду осторожен и вернусь.
Она подходит и смотрит мне в глаза.
– Не забывай быть добрым. У тебя всегда было доброе сердце. Неважно, насколько сильными они тебя делают или как проходит эта война, не позволяй никому отнять это у тебя.
Глава пятая
‡
Шерил
Провиденс, Род-Айленд
2024
Когда я вхожу в лифт дома Мерседес, то все испытываю похмелье, но в полиции сказали, что это нормально. Они также сказали, что меня должен осмотреть врач, но для этого потребуется еще раз повторить то, что я делала накануне вечером, а я хочу оставить этот опыт позади. У полиции есть описание человека, который что-то подсыпал мне в напиток, и они говорят, что выследят его.
Я больше не хочу об этом думать.
Один болезненно неловкий разговор окончен, один остался.
С наступлением утра пришла некоторая ясность. Подонок в баре был опасен, но Мерседес безвредна. Я слишком остро отреагировала, когда убежала от нее. Что мне следовало сделать, так это спокойно вернуть ей ложку, поблагодарить за предложение и вежливо отклонить его.
И это то, что я намереваюсь сделать.
Я пишу Мерседес, чтобы убедиться, что она дома.
Она там.
Хью тоже, но это не имеет значения. Он также никогда не относился ко мне враждебно. Ну и им нравятся ролевые игры. Похоже, это их бизнес. Все, что мне нужно сделать – объяснить, что мне это неинтересно, и мы все сможем вернуться к тому, как все было раньше.
Ничего страшного.
С взволнованной улыбкой Мерседес распахивает дверь и оглядывается, как будто ожидая, что со мной кто-то есть. Когда она замечает, что я одна, то наклоняет голову набок и приглашает меня внутрь.
Хью поднимается с дивана, чтобы поприветствовать меня с другого конца комнаты. Если бы он подошел, я, возможно, снова убежала бы, и он, кажется, это почувствовал.
– Привет, Шерил.
Мой голос звучит сдавленно.
– Привет, – я подпрыгиваю от звука закрывающейся двери Мерседес.
Когда она приближается, я пытаюсь незаметно увеличить расстояние между нами, отступая в сторону, как это делают члены королевской семьи в видео. Я прочищаю горло и говорю:
– Я здесь, чтобы вернуть ложку.
– Вернуть? – от разочарования глаза Мерседес темнеют.
Я достаю ложку из сумочки и протягиваю ей.
– Мне не следовало ее брать. Чем бы вы двое ни занимались, это ваше личное дело, и я не осуждаю, но это не для меня.
Мерседес принимает ложку, нахмурившись.
– Ты ничего к ней не чувствуешь?
Румянец заливает мои щеки, когда я вспоминаю, как проснулась с ложкой на подушке рядом со мной.
– Нет, но я не любитель столовых приборов, – хорошо, вот, это настолько ясно, насколько возможно.
Поджав губы, Мерседес бросает взгляд на Хью.
– Я почувствовала мгновенную связь с тобой, когда ты был вилкой. Думаешь, чтобы это сработало, обязательно быть родственными душами?
Я заливаюсь смехом, который застает меня же врасплох. Они устраивают любовные поединки со своим столовым серебром? Что они делают со своей посудой? Я обмахиваю лицо. Я не хочу знать. Я морщусь. Разве это не больно? Нет, мне нужно перестать это воображать. Я делаю шаг к двери.
– Мерседес, ты мне нравишься… и вы двое кажетесь отличной парой. Однако я думаю, что для того, чтобы мы оставались друзьями, у нас должны быть границы в том, что нас объединяет. Мне не нужно… и я не хочу… слушать о твоей сексуальной жизни.
– Мы должны показать ей, Мерседес, – говорит Хью.
Я поднимаю обе руки.
– Нет. Нет. Именно об этом я и говорю. Тебе не нужно мне ничего показывать. Мне это не интересно.
– Сделай это, – говорит Мерседес.
Быстрая вспышка, и вилка со звоном падает на пол. Хью исчез. Я оглядываюсь в поисках, но его нигде нет.
Они увлекаются магией?
Мерседес подходит к вилке, но прежде чем она дотягивается, кот загоняет ее под диван.
– Майк, ты знаешь, что это неприлично! – она опускается на колени, чтобы дотянуться до вилки.
Дикий кошачий взгляд опускается на меня, как будто ожидая, что я встану на его сторону. Я отвожу взгляд и неловко переминаюсь с ноги на ногу.
Ее голос звучит приглушенно, когда она поворачивается и тянется за вилкой.
– Хью говорит, что кошкам не нравятся паранормальные явления. Они чувствуют, когда что-то не так.
Майк многое может чувствовать в этой ситуации, но я держу эту мысль при себе.
– Поняла.
Мерседес поворачивается и поднимается на ноги с вилкой в одной руке и ложкой в другой. Когда она видит выражение моего лица, то говорит:
– Как ты можешь до сих пор мне не верить? Ты только что видела, как Хью превратился в вилку.
– Я кое-что видела. Где Хью? Прячется в другой комнате?
Она машет мне вилкой.
– Это Хью.
Я поднимаю руки в знак капитуляции и отступаю.
– Я верю, что ты веришь, что это Хью.
Она вздыхает.
– Это слишком. Я знаю. Вначале я все думала, что сошла с ума… что мне это снится.
– Если это тебя хоть немного утешит, это была впечатляющая иллюзия.
– Это был не трюк. Хью в этой вилке. Кто-то поместил его туда. Они заперли все его подразделение в столовых приборах. Ты должна мне поверить. Они герои войны, и теперь им нужна наша помощь.
Потирая рукой лоб, я задаюсь вопросом, не дома ли я все еще и это наркотический сон. Я говорю себе проснуться и представить дверь, через которую я могу выйти из сна. Этому методу научила меня мама в детстве, когда я страдала от повторяющихся ночных кошмаров. Тогда он хорошо работал.
На этот раз не сработало.
Черт возьми, это реально.
– Я не знаю, что это такое, Мерседес, но я желаю только лучшего и тебе, и Хью, – говорю я, делая еще один шаг к двери.
Она бросается ко мне.
– Я бы показала тебе, как вилка снова становится Хью, но для этого все еще требуется, чтобы я… мы… взаимно доставляли друг другу удовольствие.
– Мы? То есть я и он? – о, черт возьми, нет. – Извини, я ничем подобным не увлекаюсь.
– Не ты. Я и Хью, – ее улыбка такая веселая и безобидная, что я задаюсь вопросом, не розыгрыш ли это. – Это единственный способ вернуть его.
Я киваю. Похоже, она не шутит.
– Это… это… Мне следовало вымыть ложку, прежде чем класть ее в сумочку. Фу.
Мерседес хмурится.
– Ты не почувствовала никакой связи с ложкой?
Я оглядываюсь по сторонам. Если она снимает это, то хорошо спрятала камеру.
– Извини, ничего, – я говорю четко на случай, если меня записывают.
– Я не понимаю, – бормочет она, затем опускает взгляд на ложку. Ее рот округляется. – Подожди. На ней нет шрама.
Я корчусь и отступаю еще на шаг. Она сокращает расстояние между нами.
– Посмотри на вилку Хью, – она показывает мне отметину на ее обратной стороне, затем поднимает ложку. – Теперь посмотри на ложку. Ничего. Ноль отметин. Может быть, в этой никого нет.
– В ней никого нет, – вторю я. Ладно, это продолжается слишком долго для стрима. Она определенно думает, что все это реально.
– Пойдем со мной, – командует она и направляется в кухню.
– Нет, – с меня хватит.
Она оглядывается через плечо.
– Пожалуйста. Все это обретет смысл, если ты позволишь мне кое-что тебе показать.
Я действительно хочу, чтобы сегодня что-то имело смысл, поэтому следую за ней на кухню, где она держит деревянную коробку со столовым серебром. Пожалуйста, пусть здесь она скажет мне, что все это тщательно продуманная шутка.
Поставив столовое серебро на стойку, Мерседес открывает коробку с надписью «Чернильница». Она достает несколько предметов и кладет их рядом.
– Хью сказал, что в его подразделении осталось двенадцать человек. Здесь больше приборов. Логично, что в некоторых из них никого нет, – она осматривает каждый предмет, спереди и сзади, затем раскладывает их в две стопки. – Эти без опознавательных знаков. На этих есть отметины.
Беглый взгляд подтверждает, что на некоторых есть отметины, а на других их нет – не то чтобы это означало что-то важное. Мерседес поначалу одурачила меня, но с тех пор, как она призналась, что солгала о том, что у нее есть дядя, который рассказал ей о проекте «Чернильница», у меня есть основания сомневаться во всем, что она говорит. Хью тоже замешан в этой лжи. Хью, человек, который утверждает, что превращается в вилку.
Мерседес поднимает ложку.
– О Боже, у этой две точки спереди. Интересно, это Джек? Он родился слепым. Хью описывал его как верного до мозга костей. Хорошего, добропорядочного мужчину, – она поворачивает ложку и видит черточку на конце ручки. – Он также потерял ногу при взрыве.
Я ахаю. Не потому, что я верю ей, а потому, что я смотрела документальные фильмы о войне и подобные травмы ужасны.
– Не волнуйся, – успокаивает она меня. – Она снова выросла. Пока они живы, эти мужчины восстанавливаются.
Во рту пересыхает, и я бормочу:
– Потому что они суперсолдаты.
– Да, – с энтузиазмом отвечает она. – Ты не представляешь, как будет счастлив Хью, если мы вернем его лучшего друга, – она протягивает ложку мне. – Подержи ее. Скажи мне, чувствуешь ли ты связь.
– Нет, – их рассказ о суперсолдатах и секретных проектах правительства впечатляюще подробен, но мне не стоит углубляться в эту тему.
Все еще протягивая ее мне, Мерседес изучает мое лицо.
– Ты хочешь быть одинокой?
– Что это за вопрос? – я вздрагиваю.
– Ты когда-нибудь знакомилась с кем-нибудь в Интернете?
– Конечно.
– Была на свидании вслепую?
Я неохотно киваю.
– Итак, ты открыта для знакомств с кем-то необычными способами и готова рискнуть, но не делаешь этого.
Я упираю руку в бедро.
– Это не одно и то же.
– Ты права. Каждый может познакомиться с кем-то в Интернете. Тебе предлагают шанс спасти мужчину, который будет обожать тебя за это. Хорошего, верного, любящего мужчину.
– Пожалуйста, прекрати. Я услышала достаточно.
– Это нормально, что у тебя есть сомнения по этому поводу. На самом деле, я бы беспокоилась о тебе, если бы их не было, – на ее лице появляется ободряющая улыбка. – Но представь, что у тебя есть собственный Хью. Джек высокий. Он выше Хью. Нежный гигант. Добрый. Сильный. Хью говорит, что Джек оптимист. Семьянин. Похож на того, ради кого стоит совершить прыжок веры.
Какой бы заманчивой ни казалась идея магического вызова идеального мужчины, подобные вещи неосуществимы с научной точки зрения.
– Тебе следовало бы быть писательницей – фантазия, кажется, твоя сильная сторона.
– Я не утверждаю, что понимаю, как и почему это работает, но я верю, что нам с Хью было суждено быть вместе. Джек может быть в этой ложке и вообще не реагировать на тебя, потому что ты можешь быть не той, для кого он предназначен, – Мерседес подходит ближе. – Но что, если он там, внутри, ждет тебя. Ты могла бы освободить его. Все, о чем я прошу, это подержать ложку. Если ты ничего не почувствуешь, можешь идти, и я больше никогда не буду говорить с тобой о столовом серебре.
– Никогда? – если бы она спрятала свое безумие обратно, это решило бы множество проблем. Я хмурюсь. – Так просто? Ты не попросишь меня прикоснуться к другому столовому серебру?
– Даю тебе слово.
– Все, что мне нужно сделать, это подержать ее?
– Да. И подумай, как было бы здорово встретить кого-то, кто все еще верит в любовь, верность и в то, что вы будете жить долго и счастливо.
Я несколько раз быстро моргаю.
– Я ни во что из этого не верю. Больше нет.
– Просто возьми ложку и сохраняй непредвзятость.
Я полагаю, что риска нет, и она пообещала больше не поднимать эту тему, если это не сработает. Я подержу ложку, загадаю желание, удостоверюсь, что ничего не произойдет, верну ее, и мы закончим.
Как только ложка касается моей кожи, я чувствую разницу между ней и другой ложкой. Она быстро нагревается до тепла моей руки. Мои пальцы смыкаются вокруг нее, и меня пронизывают самые странные ощущения.
Метки на ней красивые.
Мне было предназначено заполучить эту ложку.
Она моя.
В замешательстве я встречаюсь взглядом с Мерседес.
– Ты меня гипнотизируешь или что-то в этом роде?
Ее улыбка становится шире.
– Ты чувствуешь это, не так ли? Связь. Тепло. Это сбивает с толку и пугает, но значит, что на этот раз все сработает.
Мое сердце бешено колотится, когда я заявляю:
– Я не трахаюсь с ложками.
Мерседес протягивает руку.
– Хорошо, тогда верни ее.
Мои пальцы сжимаются на ее ручке.
– Нет.
Повернувшись, Мерседес берет вилку, которая, как она утверждает, и есть Хью, и прижимает прибор к груди.
– Спешить некуда. Отношения должны развиваться. Отнеси ложку домой. Узнай ее. Когда придет время… все просто произойдет.
Я смотрю на ложку в руке и говорю себе вернуть ее, пока не стало слишком поздно. Мои родители упекут меня в психбольницу, если я скажу им, что даже допускала мысль о близости со столовым прибором.
Проблема в том, что я не хочу отдавать ложку обратно. То, как мой центр трепещет от необъяснимого предвкушения, пугает, но и возбуждает.
Выпроваживая меня за дверь квартиры, Мерседес говорит:
– Не хочу показаться грубой, но я бы хотела рассказать Хью, что произошло, и я бы предпочла, чтобы здесь никого не было, пока я возвращаю его обратно.
Она закрывает дверь у меня перед носом, и я стою там, сжимая ложку в одной руке.
Безумие заразительно? Я сказала себе, что не хочу иметь ничего общего с Мерседес и вилкой-Хью, но не могу отрицать, как приятно ощущать ложку в руке.
Чувствовалась бы она так же хорошо на других частях моего тела?
У меня перехватывает дыхание. Нет, я не просто представила, как трахаюсь с ложкой… мне это понравилось.
Я прячу ее в сумочку и направляюсь к лифту. Всю дорогу до дома я убеждаю себя, что все, что я испытала – это сила внушения. Даже в остальном здравомыслящие люди замечают лох-несское чудовище, если они заправлены достаточным количеством историй о нем.
Вот и все.
Я одинока, и Мерседес продала мне сказку, которая настолько я близка к тому, чего жаждала, что мой разум хочет ее принять.
Я слишком умна, чтобы клюнуть на что-то подобное.
Вернувшись в квартиру, я достаю ложку из сумочки и держу ее над открытым ящиком для мусора. Два следа на лопасти привлекают мое внимание. Что сказала Мерседес? Следы представляют собой шрамы? Глаза Джека?
Он родился слепым? Должно быть, ему было тяжело.
Я качаю головой. Его не существует.
Это ложка.
Мерседес и Хью проделали какой-то волшебный трюк с исчезновением, чтобы одурачить меня.
Люди не попадают в ловушку столовых приборов.
Даже не суперсолдаты.
Потому что такого понятия, как суперсолдат, не существует.
Я закрываю ящик, не опуская в него ложку. В этой ложке есть что-то необычное. Чему помешало бы ее изучение?
Я мою ее в раковине теплой водой с мылом. При этом я провожу пальцами вверх и вниз по всей длине и содрогаюсь от того, насколько эротично это ощущается. Я спала с мужчинами, которые не возбуждали меня так сильно.
Это неправильно.
Я кладу ложку на подставку для посуды рядом с раковиной и заставляю себя отойти от нее. В гостиной я достаю свой ноутбук и читаю должностную инструкцию, которую я получила из фармацевтической компании. Если я такая умная, какой меня считают родители, возможно, пришло время начать принимать более разумные решения.
В моей ленте появляется реклама столового серебра, и я поспешно закрываю ее, как будто это порно.
