Текст книги "Лирик против вермахта (СИ)"
Автор книги: Руслан Агишев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Глава 9
А теперь ты в армии…
* * *
Как это ни странно, но последние несколько суток в секретном эшелоне Мишка чувствовал себя арестованным и «посаженным под замок». Его вежливо и твердо призывают оставаться в отдельном купе с зарешеченным и затемненным окном. Не дают никуда выходить, ни с кем разговаривать. Не отвечают толком на вопросы. Но при всем при этом вкусно кормят, поят.
– Как попугаи, талдычат одно и то же, – недовольно ворчал Мишка в полумраке купе, которое уже ему порядком опостылело. – Приедем на место, там разберутся… Как в мое время, начальство придет и все решит.
Похоже, военное руководство эшелона – капитан-артиллерист Флеров и лейтенант госбезопасности Строгов – ничего не смогло решить по поводу «зайца». Поэтому взяло и по извечной русской привычки переложило ответственность на других, в данном случае на генерала Конева, к которому и направлялась батарея реактивных минометов.
– Подожди-ка, тормозим. Неужели, приехали? Похоже, мне сейчас все разъяснят…
И, правда, разъяснили, только очень своеобразно и в весьма специфической обстановке…
* * *
Витебск. Передовые немецкие части в пяти – шести километрах от городской черты – в основном моторизованная пехота, несколько танковых батальонов – снова и снова пытались прорваться в Витебск. Часами над позициями защитников висит бомбардировочная авиация, буквально засыпавшая траншеи и укрепленные пункты бомбами. С обеих сторон почти непрерывно работала артиллерия, ухало так, что земля тряслась.
Генерал Конев, командующий существующей только на бумаге девятнадцатой армии, прикладывал титанические усилия, чтобы «собрать в кулак» хоть что-то и отстоять город. По лесам и полям собирались разрозненные группы отступающих бойцов Красной Армии, из них формировались новые подразделение и сразу же бросались в бой. На железнодорожной станции «потрошились» оставленные вагоны в поисках снарядов и патронов. Спешно вооружалось городское ополчение из рабочих предприятий и легкораненых бойцов из городского госпиталя. Сам лично посещал передовую линию, специально оставляя плащ на руки адъютанта. Все должны были видеть на кителе генеральские знаки отличия и понимать, что военное руководство их не бросило.
И в такое время появились они!
– Что? Экспериментальная батарея гвардейских минометов? Что это за зверь? Мне не минометы нужны, а артиллерия крупного калибра! А вы про минометы, – генерал даже не представлял, что это за оружие такое. В последнее время не до новинок было. Какое там опытное оружие, если обычных винтовок и патронов к ним не хватало. – А это что еще за мальчишка? Старинов? Ты⁈ Художник? Пробрался в эшелон и спрятался…
Конев смотрел на всех троих – командира батареи, командира роты охраны и обычного лопоухого подростка, и не мог понять, что происходит. Все смешалось в одну кучу: и секретное испытание опытного вооружения, и проникновение на охраняемый эшелон, и свои личные подарочные часы, и ершистого пионера. И все это происходило на фоне продолжающегося сражения за Витебск.
– Что здесь за детский сад? Флеров, Строгов, вам петлицы жмут? Под трибунал захотелось? – буравил их взглядом, обрывая попытки объясниться. – Слушай мою команду! Флеров, выводи свои чудо-машины на позицию и дай немцам прикурить. Покажешь себя – награжу, нет – пеняй на себя. Строгов, обеспечить охрану! А ты…
Взгляд генерала остановился на Мишке и замер. Что с этим шебутным парнишкой делать? Отослать обратно его не мог. Из-за постоянных обстрелов пользоваться железной дорогой опасно. Идея отправить пацана своим ходом еще хуже. Близкий тыл просто кишел от немецких диверсантов и обычных бандитов. Оставалось одно…
– Ты в госпиталь! Сиди там и не высовывайся.
Вот так Мишка вместо Москвы и Кремля оказался на самой передовой, в нескольких километрах от немецких войск. Соответственно, все его планы разить врага «словом» начинают медленно «накрываться медным тазом».
* * *
При слове «госпиталь» обязательно представляются однотонные зеленые стены с белым потолками, белоснежные простыни и мягкие подушки, тишь и гладь в коридорах, успокаивающий голос лечащего врача и, конечно, смешливые медсестры. Но приставка «фронтовой» все ставит с ног на голову. Ровные стены палат и коридоров сменяются кособокими вертикалями с трещинами и осыпавшейся штукатуркой, тишина – завыванием мин и разрывов снарядов, добродушный голос врача – прокуренным хрипом или даже ядреным матом, юные медсестры – насмерть уставшими женщинами. Еще можно было вспомнить бурые, плохо отстиравшиеся от крови и гноя, бинты, влажные серые халаты на врачах, пронзительные, сводящие с ума, крики раненных. Можно было, но только зачем?
За пару дней, что находился при госпитале, Мишка все это испытал на своей шкуре. От грандиозных планов, что до этого его буквально переполняли, не осталось и следа. Утонули в дерьме, крови и каждодневной смерти, которая к концу смену уже не страшит тебя, а даже привлекает.
– … Михей! – этот пехотный сержант с культями вместо рук только так и звал. Говорил, что на черниговщине, откуда был родом, всех Мишек так зовут. – Чиркани-ка, письмецо жинке. Скажи, так мол и так, жив, только поцоканный немного. Вот, с этими остался, – он махнул забинтованными обрубками, почему-то напомнив Мишке беспомощного цыплёнка с короткими крыльями. – Хотя, хрен с ним, с письмом. На кой черт я ей теперь сдался? Был здоровый парубок, а теперь обрубок. А она…
Сержант мечтательно покачал головой.
– Весь хутор на нее заглядывался. Парубки гроздями на изгороди висели, когда к дому выходила…. Зачем я ей? – на глаза навернулись слезы, и он снова махнул обрубком. Мол, и не нужен, вовсе. – Брось, письмо.
Мишка, уже успевший аккуратно написать женскую фамилию, застыл с карандашом в руке, не понимая что делать. Не станешь же его успокаивать. Мальчишка успокаивает взрослого мужика, смешно и по сути, и по содержанию. Да и что он ему скажет? Ведь, как это ни горько признавать, тысячу раз прав этот сержант. Что молодая красивая женщина будет делать с инвалидом без рук⁈ Всю оставшуюся жизнь ходить за ним: кормить и поить с ложечки?
Словом, совсем не знал, что делать.
В добавок еще он жутко устал. Раненные настоящим поток шли, с ночи на ногах был. Голова совсем не «варила». Поэтому и сделал то, что в нормальном состояние даже в голову не пришло бы…
– Товарищ сержант, а вот случай такой был… – Мишка сел рядом на панцирную кровать. Решил, что в таком состоянии клин клином вышибают. – Два хирурга тут разговаривают. Знаешь, говорит один, когда я впервые ампутировал ногу, от волнения даже допустил ошибку. Второй испуганно спрашивает, надеюсь не серьезную. Нет, был ответ, просто ногу перепутал.
Сержант, сузив глаза, глядел на парня. И было не понятно – злиться он или наоборот.
Мишка мысленно перекрестился, и еще «поддал жару»:
– А вот про другой случай слышал… Приходит пациент на прием к доктору и говорит. Мол, левая нога у меня синеет. Тот ему отвечает, что это гангрена и нужно в срочно порядке ампутировать. Отрезали, а через не неделю больной снова приходит. У него уже правая нога синеет. И эту следом отрезали. Через месяц у больного между ног синеть начинает. Доктор внимательно посмотрел и радостно говорит. Мол, это у вас, голубчик, брюки линяют…
Парень уже привстал, чтобы «задать стрекоча», если жарко станет. Ведь, шутки прозвучали «на грани фола». К счастью, не пришлось бежать.
Сержант пока слушал второй анекдот весь побагровел. Вылитая свекла из печи. Культи, как у бешенного кота хвост, дергаться начали: туда – сюда, туда – сюда, туда -сюда.
И Мишка только скорчил извиняющее выражение лица, как грянул хохот.
– Ха-ха-ха-ха! – сержант скрючился, словно от страшной боли, и хохотал. – Ха-ха-ха-ха! Паршивец! Ха-ха-ха-ха! Брюки линяют! Ха-ха-ха! А сам две ноги оттяпал! Ха-ха-ха!
Напугав Мишку, следом захохотали соседи больного справа и слева.
– Ха-ха-ха! Сам слышал! Ха-ха-ха! – до слез на глаза смеялись мужики, топя в этом смехе все свои страхи, обиды и боль. – Ха-ха-ха! Говорит резать, а там брюки линяют! Ха-ха-ха!
Выдохнув, Мишка тут же воспрял духом. Выходит, черный юмор «заходит»! Пинков не надавали, ржут, как кони! Значит, нужно продолжать. Его даже азарт охватил, насколько больных еще хватит…
– Это еще ничего, я вот про другое слышал! – громко проговорил он, прерывая всеобщий смех. В палате тут же все затихло. Притихшие бойцы с жадностью уставились на него. Без слов было понятно, что хотели продолжения. – Муж возвращается из командировки на день раньше. Ногой распахивает дверь, забегает в комнату – там никого. Бежит в ванную – там никого. Резко открывает шкаф – и там тоже никого. Тогда идет на кухню, садится за стол, наливает стакан водки и с печалью говорит жене. Мол, стареешь, Ника.
Короткая пауза на переваривание анекдота, и вновь громыхает хохот! Здоровые мужские глотки выдают такое, что хоть уши затыкай. Один больной от смеха аж задыхаться начал. Не хватало еще, чтобы помер.
– А еще мне рассказывали… – Мишка бросил косой взгляд в сторону двери и чуть не обмер. Там едва ли не толпа стояла: медсестры, два врача и боец из охраны с винтовкой на перевес. Стоят и улыбаются. – Снова приехал муж из командировки домой, а там жена с любовником голые в постели лежат. Муж удивленно рявкнул: это что вы тут такое делаете? А жена любовнику со вздохом говорит: Вот видишь! Я же говорила тебе, что он дурак!
За этим анекдотом последовал другой, за ним – третий, четвертый. Вскоре собравшаяся у палаты толпа и раздавшийся оттуда безудержный хохот привлекли внимание начальника госпиталя. Военврач третьего ранга, толком не спавший уже вторые сутки, поначалу решил было, что у него на почве усталости начались галлюцинации. Ведь, все признаки были на лицо: слышались странные голоса и смех, чудилось всякое.
– Что за черт?
Бормоча себе под нос, врач пошел по коридору, отмечая необычайную пустоту и тишину вокруг. Вообще, такого не было, чтобы у стен или в проходе между койками никто не стоял, а в палатах не стонали и на жизнь не жаловались.
– Прямо чудо…
И едва завернул за коридор, встал, как вкопанный. Вот, оказывается, куда все делись: и больные, и медсестры, и врачи. Все тут были: красные, многие со слезами на глазах, улыбки на лицах.
– Что здесь происходит? Вы совсем с ума сошли⁈ А ну марш по местам! – толком не разобравшись, стал разгонять персонал госпиталя. – Что еще за сборище⁈ Почему дежурная не на месте⁈ Живо туда! А ты… ты…
Мишка, прерванный на полуслове, ясно понял, что сейчас ему достанется. И не ошибся.
– Ты, дурака кусок! Тебе что было сказано⁈ Судно выносить и воду больным таскать! Что за балаган развел⁈ А если кого удар хватит⁈ Не видишь, после операции? Швы разойдутся, – военврач со злостью тряхнул кулаком. – Пшел к лежачим! И сиди там, пока не позовут!
Кивнув Миша, тут же юркнул за дверь, а там уже рванул по коридору. Начальник госпиталя, мужик суровый, мог еще чего-нибудь придумать.
* * *
Медсестричка усадила его на скособоченный стул, и строго погрозила пальчиком. Смешно. Сама ещё совсем девчонка, не старше его, а взрослую тетю из себя строит.
– Сиди здесь, охальник, и носа за дверь не кажи. Афанасий Петрович совсем злой, – она кивнула на дверь, за которой гремел злющий голос начальника госпиталя. Точно, разозлил его. – Здесь у нас совсем плохие лежат. Совсем… – добавила девчонка тихим голосом. – Особенно тот… Танкист, обгорел просто жуть. Места живого не осталось… Постоянно зубами скрипит, а как очнется, просит застрелить его… А ты все зубы скалишь.
Бросила на него осуждающий взгляд, хотя несколько минут назад сама над анекдотами хохотала до слез. Вот же, коза.
– Смачивай ему губы мокрой тряпочкой почаще, но пить не давай. Никак нельзя, даже если умолять начнет. Понял?
Снова у ней был такой же взгляд. Мишке даже обидно стало.
– Сделаю, чай не дурнее других, – а как она вышла, добавил. – Точно говорят, хочешь, как лучше, а получается как всегда.
Вздохнув, принялся «бдить». Горелый танкист, и правда, так жутко стонал, что мурашки по спине бегали. Иногда вроде бы затихал, успокаивался, но в какой-то момент все заново начиналось. Хрипел с переливами, захлёбывался, словно воздуха не хватало.
– Не дай Бог, так попасть, – отвёл взгляд Мишка. Вид корчившегося от боли командира, перемотанного бинтами на манер мумии, и, правда, был страшен. – Лучше уж…
А после танкист очнулся, и совсем стало жутко.
– Эй, кто там есть? Что же вы, суки, мучаете меня? Пить дайте! Воды хочу, горит все нутро, не отпускает. Пить! – хрипел он, дергаясь всем телом. Если бы не верёвки, то давно бы уже поранился. – Твари, клистерные! Жопы отожрали на казённых харчах, а мне кружки воды жалеете…
Стоя рядом, Мишка осторожно приложил к его рту влажную тряпку. Забинтованная маска тут же дернулась и стала жадно хватать губами тряпку.
– Кто это? Сестричка, ты? Нет? – не дождавшись ответа, танкист снова заговорил. – Браток, слышишь? Помоги… Не могу больше… Совсем мочи терпеть нет. Кончился я, браток. Совсем кончился… Наклонись, ниже…
Мишка наклонился было, как рука больного вырвалась из-за ремней и вцепилась в ворот рубахи парня. Как клещами держались.
– Тут, под матрасом, браток. Просунь руку, – хрипел танкист. – Просунь. Наградной пистолет там. Земеля мой принес… Помоги, друг.
Под матрасом, и правда, что-то лежало. Парень выдернул руку с небольшим пистолетом, явно не русским.
– Не могу сам… Пальцы не слушаются, а ты возьми, – почти в самое ухо шептал больной. – Помоги… Лучше сдохнуть, чем терпеть такое.
Совсем командир на грани. Если бы мог, точно бы пустил себе пулю в лоб. Такому пистолет лучше не давать. Мишка сразу же спрятал пистолет за пазуху.
– Что молчишь? Ссышь? Я бы тебя, сука, сам шлепнул, – голос танкиста едва не звенел от ненависти. Ножом можно было резать. – Не хочешь? Я ведь уже труп! Б…ь, я уже сдох… Обрубок, кусок дерьма… Понимаешь, мне уже нет… Помоги.
Жуткое зрелище. Как такое терпеть? Но надо терпеть, сквозь зубы, но терпеть.
– Нельзя, нельзя так, – сквозь зубы отвечал Мишка, перехватывая ладонь танкиста. – Терпи… Э-э-э…
А что он еще мог сказать? Он, пороха не нюхавший, танкисту, боевому командиру, многократно горевшему в боевой машине? Как он мог его успокоить? Какие найти слова?
– Потерпи… – как попугай, повторял одно и то же.
Прекрасно понимал что толку от его слов никаких. Только хуже делал. Танкиста аж корежить начало, словно приступ начался.
– Потерпи немного… Э-э-э…
Не было таких слов, что могли бы его сейчас успокоить, примирить со своей судьбой. Просто не было. Или…
– Э-э…
Где-то в закоулках его памяти что-то шевельнулось. Это было что-то очень важное, свежее.
– Есть, есть такие слова… в песне…
Мозг «старого» поэта, хранивший огромное число песен прошлого, настоящего и будущего, тут же выдал нужное.
– Танк подбит, танк разбит, – начал Мишка говорить речитативом, постепенно повышая силу голосу.
Люк заклинило и ясно,
Что душа в огне сгорит,
Дай Бог, чтобы не напрасно.
За броней, ревущий бой,
А внутри вдруг стало тихо.
И звенит в ушах покой,
А вокруг бушует лихо[1].
Не нужно его успокаивать, нельзя его успокаивать. Ведь, летеха еще воевал. Перед его глазами еще стоял прицел боевой машины, где застыла угловатая коробка немецкого панцера. И хриплым от ярости голосом он еще кричал «огонь», «огонь», «огонь»!
– … Дернул люк, толкнул он люк,
Из последних сил, что было.
Скрежет стали рванный звук,
И все в памяти застыло.
А танкист едва дышал, замерев без движения. Слушал так, как никогда не слушал. Ведь, это про него, про его ребят, про его танк. Марлевая повязка на его глазах покрывалась влагой, а он скрипел зубами.
– Дым души, кромешный ад,
И уже с дыханием туго.
Только мысли за ребят,
Может вырвались они из круга…
Мишка пел, уже не сдерживаясь. Чуть с хрипотцой ломающегося голоса, чувствуя, что это уже не слова, не песня, а боевая молитва. Закрыл глаза, отрешившись от всего, что вокруг его окружало.
– А его тащил мед. брат,
Из пылающей машины.
Обгоревший лейтенант
Материл вражины мины…
И закончив песню, парень открыл глаза. Хотел подняться, но его рука была зажата в руке танкиста. Крепко, со всей силы.
– Кхе…Кхе, – прохрипел раненный, подтягивая парня к себе. – Браток, спасибо… Совсем ведь про меня… Мы тоже вдарили по нему, а он все равно прет. Мы снова, а он прет… Осколочным, бронебойных больше не было… А потом и нам прилетело… Санька вытолкнул меня из люка, а сам там остался…
Руку парня еще сильнее сжал. У Мишка аж слезы от боли выступили.
– Спасибо, браток. Спасибо. Мозги мне вправил…
Когда же Мишка все встал и подошел к двери палаты, то вновь увидел недавнюю картину. В коридоре было не протолкнуться от людей, усиленно теревших глаза.
– Опять ты! – не успевшего опомнится, Мишку вдруг выдернули из толпы и поставили перед начальником госпиталя. – Хватит с меня! Что за нарушение режима⁈ Ну-ка, шагай за мной! Живо! Оправлю тебя туда, откуда пришел…
[1]Хит «Танкист – Летёха» Сергей Войтенко, Денис Майданов, Константин Бубнов – поиск Яндекса по видео (yandex.ru)
Глава 10
Я же не специально, они сами пришли
* * *
Тот июльский день Константин Симонов запомнил на всю свою жизнь, что во многом определяющим повлияло на дальнейшую его писательскую карьеру. В тот день глубокой ночью его привезли в витебский госпиталь из Могилева, где он был в качестве корреспондента прикреплен к фронтовой газете Западного фронта «Красноармейская правда». Редакцию газеты как раз эвакуировали из полу окружённого Могилева, когда его ранили. Поэтому и пришлось добираться до ближайшего фронтового госпиталя в Витебске.
Все произошло утром, когда его только-только сделали очередную перевязку и поставили какой-то укол. Медсестричка, что была в палате, как-то странно вела себя, на что Симонов сразу же обратил внимание. У нее были заплаканные покрасневшие глаза, которые она то и дело промакивала платочком.
– А теперь полежите, – быстро проговорила она и тут же упорхнула, словно ее в палате и не было никогда.
Константин покачал головой, провожая ее взглядом. Не успел даже спросить девушку, что случилось. Хотя к чем? Наверняка, кого-то из близких ранили или, не дай Бог, убили. К чему бередить ее раны?
Кивнув сам себе, он подошел к открытому окну. Так хотелось курить, что пухли уши. Только достал портсигар (как и фронтового корреспондента, сигареты у него водились), как вдруг что-то привлекло его внимание.
– Чего это? Смеются что ли?
Он удивленно посмотрел на соседа по палате – угрюмого капитана, сосредоточенно писавшего письмо.
– Ого! – вырвалось у него, когда где-то рядом раздался аж взрыв хохота. Ржали так заразительно, что стало очень любопытно. – Что это там у нас, интересно, за веселье?
Снова бросил взгляд на соседа, который даже ухом не повел в ответ. Похоже, письмо для него было гораздо важнее, чем это странное веселье.
– Так…
Оправив гимнастерку, вышел из палаты и пошел по коридору в сторону поста дежурной сестры. Хохотал где-то там, кажется.
– Ничего себе, – удивленно выдал Симонов, когда вывернул из-за угла и едва не наткнулся на самую настоящую пробку из людей. Целое столпотворение из больных, врачей, медсестёр и санитаров, толпящихся возле двери в одну из палат госпиталя. – А я и не знал, что сегодня концерт для больных…
Попробовал было протиснуться, но куда там. Кто-то из больных перед ним, недовольно обматерил его и вдобавок ощутимо заехал локтем. Правда, разглядев его знаки различия (Константин к этому времени был не просто фронтовым корреспондентом, а интендантом второго ранга), тут же посторонился, пропуская вперед.
Хмыкнув в ответ, Симонов протиснулся вперед, почти к сам ой двери, откуда было уже все хорошо видно. А посмотреть, как и послушать, было на что. В самом центре палаты на скособоченном стуле сидел самый обычный парнишка в потрепанном медицинском халате и без устали «травил» анекдоты. Одни за другим, один за другим.
– Во дает, во дает, – то и дело с восхищением повторял прямо в ухо Симонову усатый боец, что стоял рядом. – Стервец, аж слеза пробивает.
Понятно теперь, почему у медсестры были заплаканные глаза. От анекдотов.
– … Доктор, мне изменяет жена, а рога не растут, – между тем продолжал с хитрым прищуром рассказывать парнишка. – Да они и не должны расти, отвечает доктор. Это ведь, глупость! Спасибо, какое облегчение, обрадовался муж. А я-то думал, что мне кальция не хватает…
Сам не ожидая от себя, Симоном тоже самым натуральным образом заржал, как и окружавшие его люди. Тоже слезы выступили, пришлось их вытирать.
– А вот еще одни, собственными ушами от одного генерала слышал, – не унимался рассказчик. – Жена с мужем ругаются. И жена кричи: сколько раз можно повторять? Не любовник мне Васька, а двоюродный муж…
Тот усач, что стоял рядом, так захохотал, что остальные чуть не оглохли. Громогласный боец ржал отчаянно, с переливами, хоть беги.
– Какие необычные анекдоты, – бормотал себе под нос Симонов, горя острым желанием вытащить карандаш, блокнот и тут же описать возникшие у него эмоции. В его голове уже рождалась очередная заметка для фронтовой газеты о необычном юмористическом концерте на самой передовой. Будучи человеком творческим, он сразу же понял, насколько это важно для раненных и, вообще, для поднятия боевого духа бойцов. – Это же настоящая находка!
Его рука все же потянулась в карман за карандашом. Довольно неплохо рисуя, он хотел ухватить образ этого мальчишки. Больно уж выразительно тот сейчас сидел в окружении больных. Этот разворот тела, чуть наклоненная вперед голова, вскинутые в экспрессивном жесте руки, все это нужно было успеть запечатлеть.
Но, к сожалению, не удалось. Вдруг позади него послышались тяжелые шаги, а потом и недовольный голос:
– Что здесь еще за балаган⁈ Где дежурная сестра? Почему на посту никого нет?
Рядом с Симоновым тут же опустело все пространство. Больные, медсестры, врачи моментально испарились, словно их и не было здесь никогда. Начальник госпиталя, мужчина очень внушительных пропорций, медленно «проплыл» мимо корреспондента и оказался в палате.
– Что за нарушение режима? Ты? А ну марш отсюда! В крайнюю палату к лежачим! Здесь, чтобы духу твоего не было!
Константину тоже пришлось возвратиться в палату. Начальник госпиталя даже слушать ничего не хотел, всех гнал по своим местам. Грозил дополнительными уколами, а особенно шебутным обещал прописать клизму. Мол, если ум через голову не приходит, то нужно попробовать через задние ворота.
– Товарищи, а что это за малец? – в палате Симонов попытался разузнать про недавнего рассказчика. Карандаш и блокнот у него уже были наготове. – Имя, фамилия? Откуда?
Но ответа ни у кого не было. Почти все, кто был в палате, попали сюда с передовой вчера или сегодня. Совсем не до санитаров им было.
– Ты бы про ту рыженькую сестричку бы спросил. Я бы тебе все про нее рассказал, – ухмыльнулся боец из разведки с забинтованной головой. – Она страсть, как на Лису Патрикеевну из сказки похожа. Сама из Кирова, а училась в…
Симонов махнул на него рукой. Сестричка, конечно, хороша собой, но его сейчас больше интересовал тот странный паренек. Как же ему узнать о нем? Пойти к начальнику госпиталя не самая хорошая идея. Похоже, тот сейчас очень сильно зол на паренька.
Попробовал поговорить с медсестрами и санитарами, но тоже не добился особого эффекта. Одни отмалчивались, другие рассказывали самую малость. словом, разузнал лишь то, что парня зовут Михаилом Стариновым и направлен в госпиталь лично генералом Коневым. Вот такие дела.
Чтобы прояснить вопрос окончательно, Симонов все же решился дойти до начальника госпиталя. Ведь, тому точно было известно больше, чем подчиненным.
– И где он интересно? – Константин медленно прошелся по коридору, высматривая военврача. Обычно его монументальная фигура и не менее внушительны громыхающий голос заметны издалека. Сейчас же почему-то было тихо. Хотя… – Ух ты! Кто-то поет? Неужели, он?
Когда он дошел до самой дальней части госпиталя, то услышал негромкий мальчишечий голос, напевавший какую-то незнакомую песню:
– … Дернул люк, толкнул он люк,
Из последних сил, что было.
Скрежет стали, рваный звук,
И все в памяти застыло.
… А его тащил мед. брат
Из пылающей машины…
Боясь спугнуть, Симонов пошел на цыпочках. У полуприкрытой двери крайней палаты замер и осторожно заглянул внутрь.
– … Нет, не так, совсем не так, – набирал силу голос паренька, склонившегося на забинтованной мумией бойца.
– До последнего вздоха.
Умирая он шептал,
А за родину совсем не плохо.
За любимых, за живых, неплохо.
Молодой танкист-летеха…
Карандаш корреспондента молнией метался по странице блокнота, пытаясь ухватить все самое главное в этой картине. Резкими штрихами нарисовал часть стены и окна, высокую спинку кровати. После аккуратно вывел склонившуюся над кроватью фигуру.
– … Ох, маменьки, танкист-то наш ожил! А мы думали уже все… отмучался, сердешный, – за плечом Симонова неожиданно охнула медсестра, заставляя его вздрогнуть. Похоже, лейтенанту до этого совсем худо было. – Смотрите, смотрите! Подпевает…
А лежавший на кровати раненный крепко схватил парня за руку и пел вместе с ним. И слова незнакомой, но проникновенной грустной, песни звучали все громче и громче, заставляя у них всех остро сжиматься сердце.
Только допеть до конца им не дали. Словно дежавю какое-то. Опять где-то в коридоре загрохотал начальственный бас, от которого все вокруг «прыснули», как мыши от кота. Вновь из-за поворота появилась недовольная фигура начальника госпиталя, взглядом метавшего гром и молнии.
– … Ну, сколько можно⁈ – мальчишка, словно нашкодивший домашний кутенок опустил голову и с виноватым видом побрел за военврачом. – Я же сказал тебе, сидеть как мышь под веником⁈ Хватит! Живо за мной!
Корреспондент так и продолжал стоять, как столб, провожая их взглядом. Когда же опомнился, то ему уже было не до них. Прямо перед ним тянулся плотный сержант:
– Товарищ интендант второго ранга, Вас товарищ генерал срочно к себе требует.
Раздосадованный Симонов еще мгновение глядел в сторону поворота, не появится ли снова тот паренек. Тщетно. Оттуда появлялись лишь санитары с носилками и медсестры, суетившиеся рядом.
– Пошли, – махнул он рукой. Генерал, как и любое начальство, ждать не будет.
До штаба девятнадцатой армии, которая обороняла Витебск, было рукой подать. Если дворами и на машине, то можно было за десять – пятнадцать минут добраться.
– Здесь срежем, а то там сильно немцы шалят, – водитель на перекрестке свернул в узкий переулок. Легковая машина еле-еле втиснулась между двухэтажными каменными дворами. – Из артиллерии содят и содят. Как говорится, тише едешь, дальше будешь, – нажал на газ, бросая автомобиль вперед. – Проскочим!
Только не проскочили. Случайный немецкий снаряд рванул на их пути, обрушив часть дома прямо на машину. К счастью, никто не пострадал. Чуть поцарапало, да немного контузило. Оттого и добирались до места почти полтора часа.
В штабе, расположенном в бывшем купеческом особняке, царило нервное оживление. Несмотря на непрекращающийся обстрел по всему двору сновали бойцы с мешками песка, патронными и снарядными ящиками. В оконных проемах ставили пулеметы, сразу же намечая секторы обстрела. Здание явно готовилось к обороне. Толстые кирпичные стены узкие конные проемы делали из него прекрасный укрепленный пункт.
– Товарищ Симонов⁈ Где вас только черти носят! – недовольно вскрикнул генерал, едва только завидел корреспондента. Без фуражки, с блестящей от пота лысиной, он резко махнул рукой в его сторону. – Под обстрел попали? Все целы? Хорошо. Заходите быстрее. Твари, уже минометами бьют…
Константин вжал голову в плечи, заслышав очередной воюющий звук. Раз до штаба долетали мины, значит, дело совсем плохо. Именно это, к сожалению, подтвердил и генерал:
– Обложили, суки, – кивнул он на карту, разложенную на столе. – Пришел приказ оставить город. Я уже распорядился начать эвакуацию госпиталя… Константин Михайлович, вы тоже собирайтесь. Никаких «НО», я сказал! – тут же Конев отмел любые возражения. – По машине я уже дал команду. Вас добросят до Ольшанки. Там переберетесь по мосту до поста охраны. Вот приказ, по которому вам дадут сопровождающего…
– Вам⁈ – не понял Симонов. Про каких еще «Вам» говорил генерал? Разве с ним еще кто-то поедете? – Со мной еще кто-то будет.
Конев развел руками. Мол, в этом бедламе совсем позабыл.
– Заберете с собой одного пионера, – проговорил генерал с непонятной усмешкой. – Только внимательно за ним присматривайте, а то он больно… шустрый. Мишка, выходи!
В этот момент из соседней комнаты вышел… тот самый парнишка, которого все это время и разыскивал Константин Симонов. Вот тебе и поворот судьбы! Теперь-то он все узнает про него и сможет подготовить отличную статью в газету.
* * *
Трясясь в машине, Мишка уже раз десять все проклял. Ехавший вместе с ним на заднем сидении знаменитый поэт Константин Симонов прицепился к нему, как «банной лист». Невероятно дотошный, въедливый и больше похожий на следователя, он едва его не на изнанку вывернул своими вопросами.
– … Михаил, но я так и не понял, а откуда эта песня «Танкист-летеха»? Где-то слышал?
Несмотря на то, что Мишка старался лишний раз рот не раскрывать, Симонов все равно умудрялся что-то записывать. Его карандаш двигался с невероятной скоростью, покрывая убористым почерком лист за листом, лист за листом. И совсем непонятно было, что он, вообще там писал.
– Неужели сам придумал?
– Не-ет, – сквозь зубы пробормотал парень, стараясь нигде ни проколоться. Пока, вроде, получалось: где-то отмалчивался, где-то уходил от темы. – На перроне слышал. Бойцы пели… Душевная песня, оттого сразу и запомнил.
А корреспондент все продолжал строчить, как заведенный. Никак не успокоится.
– Правда? Какая необычная песня. Никогда ничего подобного не слышал. А анекдоты? – не успокаивался он. – Некоторые очень уж специфичные…
Мишка скрипнул зубами, уже теряя терпение. Слишком много вопросом, сомневающийся тон, могли и «расколоть». Странно ведь, что пионер знает такое. Иди потом и доказывай, что не какой-то «перерожденец».
Настоящим спасением для него стало прибытие на место. Парень аж вздохнул с облегчением, когда выскочил из машины.
– Наконец-то!
Пока Симонов «носился» с документами, он стал осматриваться. Место новое, незнакомое. Через широкую реку тянулся автомобильный мост с капитальными железобетонными опорами. Такой не только грузовые машины, но и танки с легкостью выдержит, сразу же отметил парень.
– Его ведь я строил, – рядом с Мишкой встал пожилой боец с винтовкой, тоже не отрывавший взгляда от ажурных конструкций моста. – Моя бригада вон теми опорами занималась, – бывший мостостроитель показал на дальнюю часть моста, где опоры были особенно массивными. – Знаешь, потом какой праздник устроили? Все тут гуляли. Для всей округи ведь послабление с этим мостом вышло. Тут до города напрямую пять – шерсть верст, а в окружную по броду или на пароме все пятьдесят буду, – боец снял пропотевшую на июльском солнце пилотку и вытер лоб. – Эх, а теперь вот взрывать буду, чтобы эти гады не прошли. Как ножом по сердцу… Этими же самыми руками строил, каждый кирпичик, каждая балку, как родную…
