Текст книги "Такова торпедная жизнь"

Автор книги: Рудольф Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

– Ну, и где твои торпеды, лейтенант? Опять утонули? Мы испытываем подводную лодку, а не твои торпеды. Они дешевле стоят, чем затраченный ресурс на их поиск. Ты понимаешь, что такое час хода атомохода? Посмотри, весь японский рыболовный флот собрался, как на трибунах! Любопытствуют.

Герман молчал. Горизонт был расцвечен ярче Ленинской улицы вечером во Владивостоке.

– Где твои ракеты, световой прибор, стукач, о которых ты мне толковал?

И вдруг сигнальщик:

– Вижу торпеду! Вот она у самого борта в луче прожектора. Необходимо «Право на борт!» Торпеда была еле заметна. Стального цвета в черной воде. Световой не работал. Стукач был слышен, когда волны приподнимали торпеду к самой палубе.

– Счастливец, ты, однако, лейтенант! Надо было тебя пораньше вызвать наверх. Герман смотрел на торпеду. Вот она, первая, теперь дело пойдет…

Не один год потребовался флоту, что бы довести торпеду МГТ–1 до требуемого уровня надежности и эффективности. Практически все идеи той мозговой атаки оказались верными и потребовали многочисленных испытаний.

Впрочем, теперь, спустя много лет, когда не только торпеду МГТ–1 нигде не найдешь, но и атомоходы, для которых они предназначались, навсегда ушли из военно-морских баз, можно многое простить этой торпеде. Ведь с ее помощью получены ответы на ряд трудных технических вопросов. Стало ясно, что корма подводной лодки не лучшее место размещения торпедных аппаратов для стрельбы торпедами на больших скоростях. Кроме того, хочешь стрелять торпедами на больших скоростях – делай торпеде бочкообразную хвостовую часть, упрочняй цапфы рулей, весь крепеж, стопорные устройства. Для стрельбы с больших глубин – не делай лишних горловин и ненужных технологических отверстий на корпусе. Наконец, пора было сказать «до свидания» главному секрету Уайтхеда – маятнику в автомате глубины. Уже появились другие датчики, точнее работающие при больших инерционных нагрузках. МГТ–1 во многом была первой. Другое дело, что недостатки этой торпеды в большинстве своем были следствием определенных просчетов, которые нехотя признавались и медленно устранялись. Правда, торпеда вскоре стала освобождать торпедные аппараты подводных лодок под приборы гидроакустических помех. Иногда выгоднее не поразить цель, а ввести ее в заблуждение.

7
Ф. Марычев. «Загружай… Выгружай»

Не во всякой игре тузы выигрывают

Козьма Прутков

Капитан 3-го ранга Марычев Фёдор Игнатьевич в начале 60-х годов был первым флагминским минёром бригады первых атомных подводных лодок на Тихоокеанском флоте. Собственной минно-торпедной части бригада тогда не имела. Торпеды готовили во Владивостоке и доставляли на барже в совершенно секретную бухту. Если торпед было много, они так и лежали на барже до погрузки на лодку. Баржу загоняли в дальний угол бухты, оттуда ничего не было видно. Этим обеспечивался режим секретности. Но поскольку и баржу не было видно с базы, иногда о ней забывали. И жила там команда по полмесяца, пока её капитан не проходил через все кордоны и не заявлял о бунте, требуя харч и деньги за «БЗ», т. е. за хранение боезапаса. Вообще-то, баржевики с удовольствием возили боевые торпеды. Не вдаваясь в тонкий финансовый расчёт, торпедисты откупались тем, что имели, и жизнь продолжалась. Если торпед было немного, их сгружали и хранили в пожарной команде, где для этого был выделен угол. Командовал этим углом начальник несуществующей МТЧ старший лейтенант Юра Андерсон. Фёдор Марычев вместе с ним и тремя командирами БЧ–3 подводных лодок составляли все руководящие минные силы. Фёдор гордился своим служебным положением и считал, что до начальника Минно-торпедного управления флота ему осталось рукой подать. Своей должности он вполне соответствовал, плюс к тому, как никак, атомный флот. Поэтому по любому случаю, связанному с эксплуатацией торпед, он важно снимал телефонную трубку и звонил лично начальнику МТУ. Нет слов, тогда действительно было много вопросов, требующих непосредственного вмешательства высокого начальства, но больше, как всегда, было рутинных мелочей. Фёдор упорно считал, что все должны крутиться вокруг него. Исходя из изложенного выше скудного состояния собственных минных сил, а также того, что все лодки только что вышли с завода и плавали мало, любимым его занятием на подводных лодках был контроль ввода данных в торпеды через приборы торпедного аппарата, осмотр труб торпедного аппарата после выстрела и стрельба «пузырём». «Торпеда-дура, пузырь-молодец». Вводить данные в кислородные торпеды он не решался: они тяжёлые, чтобы их загружать-выгружать в торпедный аппарат, да и небезопасно этим с ними заниматься. А вот малогабаритные торпеды МГТ–1 – в самый раз. Загрузил, ввёл данные, выгрузил, посмотрел и т. д.

Как-то раз командир БЧ–3 подводной лодки принял на арсенале шесть малогабаритных торпед МГТ–1 по контрольно-опросным листам и доставил их на торпедолове к пирсу для погрузки. Плавкран отсутствовал. Должна была подойти допотопная мелкосидящая баржа с ещё более допотопным краном. Кран состоял из стрелы и пары шестерён, одна диаметром метра два, другая совсем малая. С помощью рукоятки и всяких щеколд торпеды можно погрузить на лодку. От нечего делать командир БЧ–3 в сотый раз осматривал торпеды и на сей раз решил повращать шпиндель прибора курса «ω» вручную. К его изумлению одновременно развернулся шпиндель «α». Зная, что эти величины независимы, он осмотрел остальные торпеды и установил, что такое происходит на трех торпедах из шести. Об обнаруженном факте он немедленно доложил флагмину. «А ты на арсенале проверял?» – спросил тот. Командиру БЧ–3 деваться было некуда: скажешь «не проверял» – мало не будет, скажешь «проверял» – почему не обнаружил и принял торпеды. Поэтому, на всякий случай, командир БЧ–3 доложил, что проверил и замечаний не было. Фёдор лично убедился в правильности выявленного и, ни слова не говоря, направился в рубку оперативного дежурного. Сняв трубку оперативного телефона, он попросил соединить его с начальником МТУ капитаном 1-го ранга Бродским: «Михаил Александрович? Это Марычев докладывает. Сегодня ваши специалисты на арсенале всучили моему командиру БЧ–3 практические торпеды МГТ–1 с дефектами. Я обнаружил их при погрузке на подводную лодку… Погрузку отменил, торпеды отправляю в арсенал. Выход атомной подводной лодки по вине МТУ сорван». Наступила пауза, затем Фёдор со смаком доложил, что дефекты установлены на трёх торпедах, что при вращении шпинделя «ω» вращается шпиндель «α». Бродский ответил, что пусть пока грузят три торпеды, а за это время специалисты арсенала разберутся и сообщат ему лично, как поступать дальше.

Положив трубку, Бродский вызвал к себе из торпедного отдела капитана 3 ранга Лёшу Ганичева, ответственного за электрические торпеды. Можно, конечно, сразу взгреть его, но что-то остановило Бродского, словно внутренний голос сказал ему, что здесь Лёша не виноват. Разговор шёл подчёркнуто вежливо и неторопливо. Изложив суть информации, полученной от Марычева, Бродский спросил, что это может значить. Поняв, что с должности его сразу снимать не собираются, а фитиль, если и вставят, то попозже, Лёша стал мучительно вспоминать устройство установочной головки. Три шпинделя, а шестерёнок наворочено – тьма. Выигрывая время, Лёша достал из кармана блокнот и стал листать. За блокнотом он полез машинально, он знал, что наличие блокнота у подчинённого действует на начальство умиротворяюще. А мысль напряжённо работала. Ну, вот, кажется, проявляется что-то. Лёша начал медленно говорить, словно считывая информацию: «Шпиндель „ω“ и шпиндель „α“ связаны планетарным механизмом… При вводе каждой величины нужно фиксировать другой шпиндель, так как при большом моменте трения величина может не вводиться, а сворачиваться другой шпиндель. В торпедном аппарате при опущенном установщике этого не произойдет… Бродский всё понял, ему не нужно было повторять дважды. Он снял трубку и попросил командира бригады Белышева: „Николай Иванович? Бродский беспокоит. Мне только что звонил твой Марычев, говорит, что лично обнаружил дефекты в торпедах. Хочет отправить их в арсенал. Звоню тебе, чтобы ты заставил его изучить торпеду МГТ–1, хотя бы по поверхности“. И Бродский коротко, со знанием дела и как-то доверительно, словно этот вопрос блестяще знает и сам Белышев, объяснил ему, что при вводе „ω“ автоматически вводится „α“ = „ω“, с тем, чтобы отворот на угол „α“ исполнялся относительно направления „ω“ и так далее».

Белышев поддакивал и удивлялся, как такую простую вещь, о которой он тоже впервые слышит, не знает его флагмин: «Я ему сейчас объясню. Будет долго помнить».

Фёдор сидел у оперативного дежурного и ждал звонка Бродского. Вместо этого его неожиданно вызвал Белышев. Что было в кабинете Белышева, не знает никто. Фёдор вышел бледным, с потухшим взором, внезапно постаревшим. Он увидел во всём, что произошло не меньше, чем международный заговор! Фёдор был упрям. Завтра он проверит все эти штучки. Он протащит все торпеды через трубу торпедного аппарата. Он проверит все установки, все шпиндели и все валики…

Утром он встретил Юру Андерсона на шоссе у остановки. Должна была подойти крытая машина, носившая название «коломбина», которая доставляла офицеров из поселка Промысловка в базу. Фургон совершенно не имел окон, и пройденный путь определялся исключительно по ухабам и рытвинам. Поздоровавшись, Фёдор сказал: «Выйдем пораньше, у пирсов, на крутом повороте. Пойдём на 101-ю к Катышеву, проверим торпеды. Есть сомнения…»

«Да, – думал Фёдор, трясясь в фургоне, – конечно, вчера я „дал пузыря“. Поторопился с докладом. Нужно было проверить всё до конца. Но дефекты мы найдём…»

Проверив исходные нулевые установки, торпедисты поочерёдно загружали торпеды в торпедные аппараты, вводили заданные флагмином величины, выгружали, убеждались в правильности введённых данных. В уголке сидел Юра Андерсон и набрасывал черновичок акта. Флагмин любил актировать свою деятельность в отсеке. Пошла последняя шестая торпеда. И здесь произошло непредвиденное. Кто-то, поднимая установщики ввода данных, задел активный курковой зацеп торпедного аппарата. Тот сместился в боевое положение. Кто-то хотел вернуть его в исходное положение, да развернул. Короче, вытащив торпеду из торпедного аппарата, все увидели, что курок торпеды откинут. У всех молнией пронеслось в мозгах: «А как же его закинуть?» Ведь торпеда стала опасной, и выстрелить её будет невозможно. Стоит открыть запирающий клапан – и торпеда заработает. У Фёдора выступил холодный пот. Вечером выход в море, а одной торпеды, считай, нет. Как закинуть курок, никто не знает. Слышали, что нужно где-то что-то вскрыть, что-то повернуть, и всё встанет на своё место. Но делать этого никто, естественно, не умел, эти работы на подводной лодке пока не предусмотрены, и, значит, ключей нет, чтобы не было соблазна крутить то, чего не надо. Фёдор искал выход из положения. Тут Юра Андерсон предложил «смелый» вариант: поддеть курок чем-то вроде ломика и вернуть его в исходное. Там, если есть фиксатор, то это, скорее всего, пружинная скоба, и если надавить на курок, тот воздействует на неё и, возможно, отожмёт. И курок вернётся в исходное положение. Осмотрев подчинённый личный состав, командир БЧ–3 для этой ответственной работы кивком головы выделил матроса Воскобойникова, плотного и здорового парня, и в ожидании смотрел на флагмина. Тот решения ещё не принял. Можно, конечно, отправить торпеду на арсенал, но, вспомнив вчерашнюю беседу с Белышевым, Фёдор решил продолжение её отложить. Он кивнул головой, и через несколько секунд с помощью трубки-усилителя, которая в руках матроса Воскобойникова выглядела корцангой у хирурга, курок был приведен в исходное положение. В результате произведенной операции курок свободно переводился из закинутого положения в откинутое и обратно. Внутри торпеды что-то было сломано. Фёдор так посмотрел на Юру Андерсона, что тот возжелал сразу превратиться в сказочника и исправить злосчастный курок. Молчание было недолгим. «Вот что, товарищ старший лейтенант Андерсон, грузите немедленно торпеду на торпедолов и в арсенал. Там у вас много однокашников, делайте, что хотите, но к вечеру торпеда должна быть здесь. „Добро“ на переход я обеспечу. Действуйте, – флагмин, как бы, назначил ответственного за случившееся…»

Спустя часа четыре торпедолов ошвартовался на Эгершельде у 62 причала. А ещё спустя минут тридцать около торпеды суетился слесарь Лёня Ветошкин: «О, ё-моё, ломиком, что ли, курок закинули? Ну, это всё. Надо отстыковывать кормовое отделение. Только к утру можно сделать», – «гегемон» начал торг. «Нужно сегодня. Вечером – крайний срок. Сегодня выход. Не будет торпеды, будут головы», – Юра умоляюще смотрел на Лёню. Он с большим трудом договорился с дежурным по арсеналу о минутном визите в цех ремонта без заявки и прочей бюрократической формальности. Лёня получил разрешение на осмотр торпеды только на торпедолове. «Лёня, выручай, – Юра похлопал себя по оттопыренному карману – Бутылка будет». Лёня думал: «Предложение меняет дело. Бутылочки, конечно, маловато, но торг здесь неуместен». Он вытащил из кармана брюк ключ, отвернул фигурные гайки крепления пускового блока, достал из другого кармана большую отвёртку и стал выжимать блок из горловины. Показались трубопроводы воздушной схемы торпеды. Из кармана рабочей куртки Лёня достал массивный ключ и стал поджимать им стопорную тягу курка. Сил не хватало.

– Ну-ка, давай, и ты помогай. Ломать, конечно, не строить. Я буду сюда давить, а ты этим ключом – вверх…

Минут через двадцать курок фиксировался, как будто ничего не случилось. Лёня сложил ключи в карманы и сунул туда же бутылку, вручённую благодарным старшим лейтенантом. Карманы оказались бездонными. Получив «добро» на переход, торпедолов пошёл восвояси.

Лодка готовилась к выходу. Торпеду погрузили. Флагмин, лично руководивший погрузкой, чувствовал облегчение – вроде всё худшее позади. Поломка торпеды исправлена, выход не сорван. Стрелять планировали в ближайшем полигоне. Как всегда, ночью. По световому прибору торпеду искать, конечно, проще, если только она всплывет там, где им положено быть после прохождения дистанции. В первом отсеке, у малогабаритных торпедных аппаратов флагмин повторно проверял ввод данных в торпеды и в сотый раз объяснял:

– Стрельбы проводятся в интересах комиссии, которая находится на торпедолове. Стрелять будем тремя двухторпедными залпами с глубины 30 метров, на скорости 15 узлов. Проверяется достаточность мер по исключению заклинивания торпед при выходе из торпедных аппаратов. На торпедах скошено хвостовое оперение, укреплены цапфы рулей, наделки и прочее. Понятно?

Торпедисты кивали головами и говорили:

– Так точно!

– Перед стрельбой проверяем правильность угла растворения по 30° на борт, дистанция расхождения Д = 500 м. После выстрела осматриваем торпедные аппараты на предмет наличия натиров на боковых дорожках. Понятно?

Из центрального поста поступила команда: «Торпедные аппараты 5 и 6 к выстрелу приготовить!» Они давно уже были приготовлены, поэтому первая пара торпед вскоре была выстрелена: «Торпедные аппараты, пли!» – «Торпеды вышли!» – доложили из первого отсека, предварительно убедившись по свободному ходу переключателей режимов. Осушив и осмотрев торпедные аппараты, приготовили второй и затем третий залпы. Всё шло нормально. Натиров и задиров на дорожках торпедных аппаратов обнаружено не было. Торпеды были подняты на торпедолов, и он был отпущен в базу, забрав с подводной лодки флагмина. Рутинная стрельба. В условиях отсутствия надводного корабля-цели или, как тогда говорили, «по чистой воде». На торпедолове Фёдор Игнатьевич сообщил комиссии о результатах осмотра торпедных аппаратов и о своих сомнениях, что стрелять нужно было бы с больших глубин, так как основные потери торпед происходят именно при стрельбе с глубины 100–150 м. Дискуссия то продолжалась, то затихала. Море было неспокойным, и гражданские члены комиссии потихоньку расположились кучкой у дверей гальюна…

Покидая торпедолов, Фёдор ещё раз осмотрел хвостовые части торпед и вдруг заметил, что на всех торпедах, вместо им установленных перед выстрелом Д _с= 500, везде красовалось Д _с~ 0. «Ну что, товарищ Бродский, вы сейчас скажете?» Фёдор подозвал к себе несколько человек из комиссии и объявил: «Я лично ставил Д _с= 500, а везде 0». Никто не обратил внимания на его заявление, все торопились в гостиницу.

Фёдор Игнатьевич зашёл к оперативному и позвонил начальнику МТУ: «Михаил Александрович! Доброе утро. Я только что с моря и у меня две новости. Одна хорошая, другая плохая. С какой начинать?» – «Давай, с хорошей, Фёдор Игнатьевич», – Бродский уже знал о результатах стрельб от оперативного дежурного штаба флота, но ему ещё раз хотелось услышать об этом от флагмина подробности. «Все торпеды выстрелены и подняты. Все на торпедолове, будут сегодня доставлены во Владивосток, нужно их переподготовить для дальнейшей работы по планам комиссии». – «Будет исполнено, Фёдор Игнатьевич, – тоном подчинённого ответил Бродский, добавив, – по письменной заявке начальнику второго отдела, как положено». – «Вторая новость плохая, Михаил Александрович, во всех торпедах я лично установил Д _с= 500 м, а при осмотре на торпедолове везде было около 0. Всё-таки, приборы курса на торпеды были поставлены дерьмовые». Фёдор сказал так, чтобы скомпенсировать выпад насчет порядка подачи заявки и «разборку» у комбрига. Наступило молчание. Затем Бродский продолжил игру: «У меня к вам, Фёдор Игнатьевич, одна новость и плохая. Но я её могу сообщить либо вам, либо через Белышева. Как хотите?» – «Конечно, мне», – Фёдор выходил из игры. «Так вот, голубчик, шпиндель Д _сна дистанции вращается и отрабатывает установленную дистанцию. То, что вы увидели, говорит об их работоспособности. Я после вашей „вводной“ по „ω“ и „α“ лично изучил установочную головку». Это был нокаут. Но Фёдор умел держать удар. Он тяжело засопел, почему-то сказал: «Есть» и положил трубку.

Прошло месяца три-четыре. Во Владивостоке проводились сборы минёров. Были доклады о результатах практического применения минно-торпедного оружия, сообщения о надёжности по каждому образцу, объяснялось устройство нового оружия и другие вопросы. Вечером обмен мнениями в аудитории и неофициально – за столом. Встречи друзей. В последний день проводились зачёты. Принимал их заместитель начальника МТУ капитан 2-го ранга Вадим Михайлович Андреев. Это был большой педант. Карандаши на его столе были всегда отточены, как пики русских воинов, а в записной книжке на каждого флагмина имелось короткое досье. Чтобы они не забывали о своих грешках, он периодически подбрасывал сольцы на их боевые раны. Когда вошёл Фёдор Игнатьевич, Андреев уже решил, что сейчас он разберётся с ним по установочным головкам приборов курса. «Тут, говорят, Фёдор Игнатьевич, вы стали самым крупным специалистом по вводу данных?» – казалось, без всякого подвоха начал Андреев. «Да, Вадим Михайлович, теперь я дока», – Фёдор сам влез в западню, прихлопнул выход и проверил, надёжно ли он закрылся. «Ну, хорошо, Фёдор Игнатьевич, начнём. Шпиндель „ω“. Цена одного оборота?» Фёдор Игнатьевич улыбнулся: «10 градусов». – «Неверно! 5 градусов». – Фёдор Игнатьевич снял улыбку, посерьёзнел. «Направление вращения – по часовой стрелке. Какого борта „ω“ вводится?» «Вправо». – «Неверно! Влево». Фёдор Игнатьевич жалко улыбнулся. «Шпиндель „α“. Цена одного оборота?» – «5 градусов». – «Неверно! 10 градусов». Это нокаут, но Фёдор держался. «Шпиндель Д _с. На каком делении остановится шпиндель после отработки установочной дистанции?» – «На нуле», – Фёдор оживился. «Почти, но неверно. На отметке 14750 м. После отработки до нуля отрабатывается ещё 250 м, конструктивно введённых для выполнения угла „ω“. Ну, что, Фёдор Игнатьевич, установочная головка неисчерпаема, как атом, или как там учил нас Ленин? Заглянем теперь в горловины торпеды. Может, там вы лучше видите? Вскрываем горловину аккумуляторного отделения и что видим?» – «Аккумуляторную батарею», – жалко улыбнулся Фёдор собственной шутке. – «Неверно! Видим вставку – упор…». Всего Андреев задал вопросов пятнадцать по всем торпедам, эксплуатируемым на бригаде. Правильных ответов было немного…

Росло соединение. Рос и матерел Марычев. С должности флагмина он со временем был назначен преподавателем на кафедру торпедного оружия Тихоокеанского Высшего Военно-Морского училища. Рассказывали, что больше всего он любил проводить практические занятия по торпедам. Рассадит класс в четыре колонки. Заставляет чертить на память воздушные схемы парогазовой, кислородной, перекисной, электрической торпеды. Потом меняет варианты. Тут же проверяет. Где всё ему ясно, объявляет: «Егоркин! Пять баллов! Петров! Дополнительный вопрос! Шпиндель „ω“. Цена одного оборота?» – «5 градусов». – «Неверно! 10 градусов». В качестве дополнительных вопросов он чаще всего спрашивал про ввод данных. «Четыре балла, ёнать». Капитан 1-го ранга Фёдор Игнатьевич Марычев поглаживал свою совершенно лысую голову, за что именовался «Кучерявым» и внимательно рассматривал очередное «произведение». Он не предполагал, что курсант Егоркин, только что получивший пять баллов за знание торпед, далеко продвинется вверх по торпедной лестнице. Он завершит службу заместителем начальника Управления Противолодочного Вооружения в Москве. А пока до выпуска ему ещё предстоит выпить 321 компот…

Уже давно в торпеды ввод данных стрельбы обеспечивается цифровым кодом в цифровой автомат торпеды. Тоже были проблемы. И тогда капитан 1-го ранга Виктор Иванович Егоркин, вспоминая Фёдора Игнатьевича, говорил: «Да, ввод данных в торпеды – это наиглавнейшее дело». Все открытия на стыке наук, все проблемы на стыке Главков. Но это уже другая история.

А вопрос об «ω» и «α» при стрельбе торпедами залпом с параллельным ходом, который «в доску» уяснили Вадим Андреев и Федор Марычев еще долгие годы будет будоражить торпедную общественность. Уж кого было слишком много в эпоху развитого социализма, так это изобретателей и рационализаторов. Повырастали за все прожитые общественные формации вместе взятые да еще лет на сто вперед. Состыковать четыре торпедных шпинделя прибора курса с четырьмя муфточками установщика данных стрельбы после загрузки торпеды в торпедный аппарат действительно оказывалось не всегда просто. По смыслу: слоник – к слонику, коровка к коровке. А на деле нужно выставить 8 валиков строго на «0» и четыре подвижных из них опустить на четыре неподвижных. Но с учетом допусков и посадок, усушек и утрусок в этом решете появлялись чудеса. Ну, не состыковать шпиндели – и все! Редко, но бывало. Вот тогда-то всегда находился рационализатор, который предлагал опустить один шпиндель «ω», тем более, что прибор это позволял, потому что другой изобретатель это предусмотрел. В результате, что вводилось практически в торпеду уточнить долго не удавалось: ведь «α» не был зафиксирован. Тому, что «привозила» торпеда с моря часто не доверяли: мало ли что накрутили на торпедолове. Всех рационализаторов «передавить» не удалось, и потому разбегались иногда торпеды в разные стороны, только не к цели. При залповой стрельбе этого не происходило. Там хоть умри, но состыкуй! А при одиночной торпеде в «условном» залпе бывало. А число «условного» на флоте росло. «На флоте все условно, только обед и получка – фактически!» – говаривал Юра Фатеев в те времена, в бытность флагмином другой бригады. А ныне вроде стала и получка условной…