Текст книги "Такова торпедная жизнь"

Автор книги: Рудольф Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Но практическая торпеда может всплыть и не там, где больше всего хотелось бы, а в точке залпа, например, или чуть-чуть пробежав к цели. Тогда дружная семья торпедистов строит вслух свои предположения на этот счет: «Курок не откинулся… кто зацеп отпускал, чеку ставил? Переключатель режимов не включил… воздух стравился… стоп-схема опять сработала…» Но главное – торпеда не потеряна. Ее поднимут, доставят в базу, проанализируют торпедные «черные ящики», произведут разоружение и ответят на все русские вопросы: кто виноват? Что делать? И даже чисто торпедный – кого будем наказывать? Но не всегда все просто установить. Лучше всего, конечно, списать на тех, кого здесь нет. На промышленность, например. На отказ материальной части. Но нужны аргументы и доказательства. Везде есть ответственные, всюду заинтересованные. Приедут с Управы, военпреды, команда с завода-изготовителя. Те играют по мастерам. Отрихтуют так, только подставляй, где чешется. Потому говори только правду, одну только правду и ничего кроме правды. Как-то нашли случайно практическую торпеду на пляже острова Русский. По номеру торпеды определили, кто и когда стрелял. Стреляла подводная лодка из бригады, что стоит в бухте Владимира. От них доклад, что торпеда потеряна из-за отказа материальной части. Подписи. Печати. Подписи. Печати. Теперь все это в cropoiry. Торпеду отправили во Владимир и с ней специалиста «по мокрым делам» капитана-лейтенанта Лебедева из Минно-торпедного управления. Такие специалисты одним внешним осмотром торпеды уменьшают число «фигурантов по делу» до минимума, а вскрытием одной-двух горловин доводят дело до приговора. Вот и сейчас ходит Лебедев вокруг торпеды, молчит. Проверили все торпедные системы – работают нормально. Замечаний нет. Проверили от внешних источников питания. От собственной батареи проверять смысла нет. Подсела батарея, пока «загорала» торпеда на пляже. Неужели концы в воду? Тут вспоминает Лебедев, что с месяц назад звонили из Владимира, просили срочно прислать батареи для торпед. Отправили пароходом дней десять назад, значит все это время, они были в дефиците. Какую батарею тогда поставили в торпеду? Спрашивать нужно в первую очередь самых молодых матросов: – и знают мало, и врать еще не научились.

– Батареи давно получили?

– Дня три назад.

– А в торпеде что за батарея? Дайте-ка ее послужной список.

– Да мы тут собрали.

– Что значит собрали? С бору по сосенке?

– Ну, у нас тут было полбатареи.

– А вторая половина откуда?

– Да мы здесь давали на время в курятник. – ?!?

– Света там не было, так эту батарею мы там приспособили. А сейчас забрали.

Все стало ясно. Было такое. В отдаленных гарнизонах, в отдаленное время… Начальство жало на торпедистов-давай торпеду. Доложить честно, что приготовить не могут из-за собственного головотяпства не решились. Вот и результат. Батарея быстро «села» на дистанции, торпеда с положительной плавучестью всплыла незамеченной. Дней десять носилась по воле волн, пока те не выбросили ее на пляж.

Такой результат стрельб равносилен команде: «Осмотреться в отсеках!» Всем на своих постах. Иначе грядет самый неприятный вариант окончания торпедных стрельб: после проведения атаки и выпуска торпеды, она не подает никаких признаков своего присутствия. Как говорится – пришел, увидел, потопил. Тогда дружная торпедная семья начинает расслаиваться. Все, кому следует по служебной иерархии временно, но подчеркнуто, переходит с ТЫ на ВЫ. Достают свои записные книжки и начинают вносить туда разного рода пометки о сомнениях, замечаниях, сопутствующих подготовке, транспортировке, погрузке торпед, снятии стопорных транспортировочных устройств. А также вопросы, подлежащие дальнейшему уточнению. Когда торпедные аппараты отстреливались водой? А кто опускал курковой зацеп? А включались ли магнитофоны? Это со стороны готовивших торпеду к выстрелу. Флагмин листает приложение к формуляру торпеды и узнает, что последний ремонт торпеды был произведен на целых три дня позднее требуемого срока и подпись здесь неразборчива. Просматриваются листы приготовления и контрольно-опросный лист, дополнительные указания. Впрочем, суета эта до поры до времени. Финал известен: в акте запишут «причина потери (никогда не пишут „потопления“ – вдруг найдется) торпеды не установлена, предположительно, имел место отказ материальной части». И непременно приложат к акту проект приказа о наказании виновных. Заметим здесь мимоходом, так уж получилось, что в торпедах разбираются все: от Главкома до корабельного медика. Теперь вот и из уст самого августейшего лица выпорхнуло слово «торпеда». В нехорошем смысле. Неспециалисты почти всегда говорят о торпедах свысока. Когда речь идет о навигационном комплексе, который перепутал север и юг – тишина. Говорят специалисты, остальные кивают головами и раздувают щеки. Когда говорят ракетчики о срыве старта – тишина, все внемлют им с пониманием во взоре. Когда говорят о потерянной торпеде – говорят все. Непременно о запирающем клапане, курковом зацепе, перебивая друг друга, и обязательно о проекте приказа о наказании… Кошмар. И пошел этот кошмар от фиумских торпед, за которые платили золотом. Сейчас делаем сами. Некоторые образцы – за медные деньги, но все равно бороздят море атомоходы в поисках торпед, стоимость которых иногда не превышает десятка тысяч рублей. «Торпедисты сами себе загнали ерш в одно место и теперь пытаются вытащить его зубами, – говаривал в свое время Михаил Борисович Розенштейн, – но не получается». Ерш так и сидит в том самом интересном месте. До сих пор. Правда, торпеды нынче дорогие. Значит, пусть посидит.

Однако вернемся к самому неприятному варианту окончания торпедных стрельб.

Если таких случаев потерь торпед поднакопилось, то придет в движение вся толща минно-торпедной службы, доселе дремавшая на собственных успехах.

А толща – это все, что между заводом-изготовителем торпеды и кораблем: главки, институты, заводы, управления, штабы, арсеналы, склады, базы, кразы, краны и матрос имярек. В «золотом сечении» этой иерархии УПВ ВМФ. У них и слева свои и справа свои же. На флоте свои по «форме», а в промышленности «по содержанию». «Золотое сечение» не в пользу флота: у него больший административно-хозяйственный кусок и главный «фигурант по делу» – личный состав. У каждой из сторон есть свои обвинители, адвокаты, судьи и зрители. Забудем на время о высоких лозунгах: «Обеспечим… Форсируем… Поднимем… Не допустим». Это для партийных собраний. В жизни кто кого, кто кому. Сначала УПВ назначает комиссию, председателя. Из главка председателей не берут. Те ставят мяч не в центр поля, а сразу на одиннадцатиметровую отметку у флотских ворот. Председатели из УПВ мяч ставят в центр поля, но подсуживают заводам. Ведь качество контролируют военпреды, научные сотрудники. Свои, совсем свои. Председатель из МТУ флота мяч тоже ставит в центр поля, но подсуживает кораблю. Обучение специалистов под их контролем, ремонт торпед тоже. Свои. Безусловно, свои. Вот вдвоем, как правило, объективно, т. е. вничью. Будет совместное решение или контрольный лист. Вам сделать то-то, а нам то-то. Но торпеды-то нет. Гадают на кофейной гуще. До очередного потопления. Говорят, что страшно топить только в первый раз: чем дальше, тем проще.

Что же это творится в торпедном деле, воскликнет возмущенный читатель? Не возмущайтесь, дорогие мои. Вспомните. У известных вам аварий и происшествий причины, как правило, не установлены. Они либо назначены, либо есть «результат стечения редчайших событий». Вроде встречи в пустыне Сахаре белого медведя, слона и крокодила. Неудовлетворительный выстрел с потерей торпеды – не редкость в практике торпедных стрельб, поэтому встречи сторон Центр – Флот тоже регулярны. Каждый специалист, как футболист на чемпионате страны, знает цену друг другу. Авторитет у тех, кто умнее и имеет чувство меры, а наиболее известны и популярны «оголтелые». Эти «встречи», естественно, «продвигают» одних, и «задвигают» других. А если учесть, что помимо потерь торпед, встречаются и другие менее типичные, но неотвратимые неприятности, то встречи сторон отделяют специалистов высокого класса от просто специалистов, везучих – от не очень везучих, перспективных – от соответствующих занимаемой должности.

Вопрос, в конце концов, решается. Поднимут водолазы в итоге торпеду с грунта и все становится на свое место. Но в этой связи вспоминается судьба устройства безводолазного подъема торпед. Устройство размещалось в практической торпеде, и при потоплении ее на поверхность моря всплывал буек-посланник, – связанный с торпедой прочной капроновой нитью. Опускай по нити специальное подъемное устройство с прочным тросом и поднимай торпеду лебедкой. Изобрел это устройство и совершенствовал до последних дней своей жизни замечательный ученый и инженер Владимир Павлович Голиков. В свое время он был заместителем Григория Яковлевича Диллона, Главного конструктора реактивной авиационной торпеды РАТ–52. Владимир Павлович в шутку считал подъемное устройство крупнейшим изобретением XX века в торпедном оружии. Так вот, первые поднятые с грунта торпеды «сообщили», что легли на грунт по причине ошибок личного состава флота в приготовлении, после чего на флотах интерес к подъемному устройству поубавился. Потом были подняты торпеды с отказами материальной части. Интерес к подъемному устройству у промышленности не возрос. С молчаливого взаимного согласия постепенно все решили пребывать по-прежнему в условиях неопределенности, максимума энтропии, тишины и покоя. Так что совместные решения и контрольные листы оказались более живучими, чем приказы о наказании и лишении премиальных. А постоянное «соперничество» сторон остается вечным двигателем прогресса в буднях торпедной жизни на флоте. Но всегда найдутся специалисты, которые, отбросив амбиции, встанут на защиту авторитета торпед. Ведь на их авторитете вся служба держится.

А что наверху? Отправим-ка проект совместного решения по повышению надежности, например, практической торпеды СЭТ–40 за подписями членов комиссии секретной почтой и двинемся в Москву, в УПВ, в торпедный отдел. В конце 60-х – начале 70-х годов начальником его был капитан 1-го ранга Грант Мигранович Акопов. В УПВ он уже давно, опытный паркетчик. Работал еще в режиме сталинского распорядка. На флот он выезжал редко, но с помпой. Лучшая гостиница, обязательно «люкс» и сразу же легкое недомогание. Аспирин, пирамидон, суета… В Москве уверенности поболее. Невысокого роста с крупной головой. «Я четвертый начальник торпедного отдела после Костыгова, Гуревича, Круглова, – говорит он сидящему рядом с ним Валентину Ивановичу Дьячкову из Минно-торпедного института, – кто будет пятым, не знаю. Незаменимых нет, а заменить некем». Это он для монументальности. Эмоционален. Под стеклом на столе семейная фотография.

Валентин Иванович Дьячков, начальник торпедного управления института, только что назначен на эту должность и приехал на «разведку».

– Это ты не к тому, что я только что назначен и не сумею заменить Андрея Андреевича Хурденко?

– Причем здесь Хурденко, причем здесь ты. Вы делаете то, что мы вам прикажем.

– Вот я и приехал согласовать позиции по ряду тематических карточек.

– Правильно сделал. Сколько мы пишем этих перспективных планов развития, целевых программ, решений и постановлений, чтобы заставить промышленность заниматься новыми разработками! Ничего не хотят делать. Только бы им НИРы писать и деньги получать. От новых разработок отпихиваются. А стоит нам допустить несогласованность – пиши пропало. А заводы вообще против новой техники. Льют себе корпуса гидростатов из бронзы. Бронзовый век.

– А ты не оплати работу разок-другой.

– Как это, не оплати? Все по ТУ.

– Ну, а качество?

– Что качество? С качеством у нас просто. Объявят неделю или месячник качества. Напишут плакаты, доложат во все инстанции. Попробуй не купи. Мигом в ЦК вызовут на коврик. Давай, я лучше тебе анекдот расскажу, пока не забыл. Про грузина и армянина. Вчера рассказывали.

– Давай.

– Сидят вдвоем в ресторане грузин и армянин. Грузин что-то ищет на полу. Что ищешь? Да вот пять рублей выпало, не найду. Дай-ка я тебе посвечу. Армянин достает десятку, поджигает и светит грузину. Нашел? Еще посветить? – Грант увлеченно смеется. Смеются Дьячков и офицер отдела Коля Зуйков, который незаметно вошел и ждал, когда освободится начальник. Он получил проект решения с Тихоокеанского флота, рассмотрел его и принес начальнику на доклад. Он недавно назначен. Бывший военпред из Фрунзе. Москвич. Квартира с мамой. Нет проблем. Грант внимательно читает проект совместного решения.

– Такое решение Главк не подпишет. Всю вину они на себя не возьмут. Надо поработать по низам. Будем думать, как это лучше организовать. Я тебе его за Пухова подпишу. Несколько дней назад был я врио командира. Сейчас посмотрю числа.

Пухов – это начальник УПВ. Александр Григорьевич. Контр-адмирал. Заместитель его, Бутов, в отпуске.

– Сейчас, если к нему зайти и доложить, – объясняет Грант Дьячкову – будет крик. Почему не докладывали раньше? То, се. Остряки говорят, что у наших начальников нужно первые буквы в фамилиях поменять местами, будет справедливо.

Грант нашел календарик, где были отмечены даты его «вривствования», и важно подписал проект решения, продлевая свое высокое, но, к сожалению, временное положение.

– Допечатай – финансирование работ – в счет серийного договора.

– Тогда они нам нестандартное оборудование не поставят. Я их еле уломал при заключении договора – Другого пути нет. Не отдельно же финансировать эти работы.

– Это их брак, пусть исправят.

– За так работать никто не будет, – Грант отодвинул проект решения, – сегодня 25-е, я звоню на завод, чтобы военпред приостановил приемку. Там есть за что. Когда к концу месяца обстановочка накалится, мы и сторгуемся. Они подписывают нам это решение, мы откроем им приемку. Против лома нет приема. Вперед.

Зуйков вышел, а Акопов с Дьячковым продолжали разговор о перспективах развития торпед…

Коля пригласил специалиста из главка. Приехал Юрий Микаэльевич Абдурагимов. Читает. Хмурится.

– Мне все уже наши доложили, и экземпляр проекта решения у нас имеется. Поэтому я буду говорить сразу по пунктам, – Абдурагимов достал блокнот, – так, пункт 9. «Заменить неработоспособный пневмо-гидравлический клапан…» Так не пойдет. Запишем: «Для исключения отдельных случаев самосрабатывания пневмогидравлического клапана в условиях повышенных нагрузок при стрельбе с высокобортных кораблей на волнении Минно-торпедному институту ВМФ совместно с ЦНИИ „Гидроприбор“, в месячный срок, провести дополнительные стендовые испытания клапана, для чего заводу изготовить…»

– Слушай, Юра, оставь свой высокий канцелярско-бюрократический стиль, – перебил его Зуйков, – клапан нужно менять. Он – говно. А ты что нам предлагаешь еще раз его проверить? Проверили уже на флоте.

Абдурагимов был неумолим:

– На флоте нашим руки выламывали, потому те и подписали. Клапан не виноват.

– Брось ты насчет выламывания рук. Утром по 150 грамм не налили – вот и все выламывание. Как же клапан не виноват? Зачем ты тогда крутишь про высокий борт и волнение. Стреляли с МПК. Ясно?

– Ну, ладно, это мы обсудим еще раз в Главке. Я вызову членов комиссии из Ленинграда и Каспийска.

– А нам, что, с флота что ли, вызывать народ по ясному вопросу? На этом первый раунд переговоров был закончен. Приостановка приемки результатов не принесла. Никто никому звонить не спешил. Прошло дней пять. Наконец, звонок из Главка. Акопов снимает трубку, слушает.

– Здравствуй, Грант, Левченко говорит. Тут мой Абдурагимов докладывал мне, что был у вас по проекту известного тебе решения с флота. Он его не завизировал. В тот же день ты приостановил приемку в Каспийске. Я все правильно вычислил?

– Примерно.

Акопов ждал, какие последуют предложения.

– Есть мнение провести совещание по торпеде СЭТ–40 в Ленинграде, в конце следующего месяца. Ну, ясно, чтобы и другие флоты подготовились. Раньше не удастся. Я предлагаю дать соответствующие указания моему и твоему институтам. Абдурагимов подвезет проект телеграммы. Ну, а ты приемку-то открой. Договорились?

Акопов промолчал и положил трубку. «Уел нас Главк на этот раз», – подумал Акопов, удовлетворенный, однако, словами: «Твой институт», – «Он такой же мой, как я сын китайского императора». Акопов вызвал Зуйкова. Вызвал его по другой причине. Он только что рассматривал почту, и в руках у него была телеграмма с указанием срочно отправить специалиста по аппаратуре самонаведения торпеды 53-ВА в Югославию. Послать было некого. А теперь освободится Зуйков. За месяц можно будет что-нибудь сообразить. Вошел Зуйков.

– Сейчас подъедет Абдурагимов. Пусть его встретят и ко мне. Сам готовься в Югославию по торпеде 53-ВА. Срочно. От института поедет Дьячков. Созвонитесь.

– А решение по СЭТ–40?

– Решение подождет. Передай его в отдел кому-нибудь.

Прошел месяц, прошел другой, прошел третий. Как-то Зуйков, вернувшись из Югославии и вспомнив случайно о «решении», позвонил-таки Абдурагимову:

– Юра, слышь, а чем дело кончилось с этим злополучным клапаном по 241 изделию. Помнишь?

– Помню. Могу доложить. Флоты от совещания уклонились, командировочных денег не было… А к тихоокеанцам ездил наш начальник КБ завода Феофилов Владимир Ильич. По другому вопросу, по батареям разового действия. Там серьезное дело было. Батерея задействовалась в боевой торпеде. ВВ в БЗО подплавилось. Он с этим разбирался и случайно ему все рассказал про этот клапан какой-то матросик. Иванов, кажется. Владимир Ильич взял на заметку и на заводе проверил. Все подтвердилось. Пришлось заменить материал у одного рычага клапана. С латуни на титан или на бронзу. Не помню. Клапан стал работать без сбоев. Выпустили «Ведомость изменений», разослали детали. Вопрос закрыт. Кстати, того офицера, который все раскрутил, Белов, кажется, мы рекомендовали в военную приемку на завод. Кажется, вопрос решается, можешь уточнить у своих кадровиков. А Феофилова Владимира Ильича назначают в замы к Левченко. Не за эти заслуги, конечно. По совокупности, толковый он мужик. Так что, видишь, пока ты ездил, сколько новостей.

– Ладно, спасибо, будь здоров Юра, а то крутил вола здесь про высокий борт, крутую волну. У Феофилова всего-то имя-отчество совпало с именем-отчеством Ленина и уже сразу видно – хороший человек. А ты….

Зуйков зашел к Акопову доложить узнанные сведения. Тот говорил по телефону, наверное с Главком:

– Пристрелка торпед на полигоне не может быть заменена никакими вашими стендами… И в перспективе тоже… Только пристрелка, затем переборка «на сухую» и на флот. Пойми ты, торпеда – это морское оружие. Она уже на выходе с завода должна пахнуть морем. Ты знаешь, сколько людей помогает нам довести их до ума? Начиная с матроса Иванова. Хлебом клянусь.

«Наверное, знает уже», – подумал Зуйков и вышел. Ему нужно было сделать еще один телефонный звонок. Военпреду Володе Шерелю. Вчера на совещание тот приехал с представительницей фирмы, миленькой особой. «Зовут ее, кажется, Елизаветой. Надо бы уточнить, что почем. Пора кончать с холостяцкой жизнью…»

Такова торпедная жизнь. Вернее та ее часть, которая постепенно открывается молодому зеленому лейтенанту, направленному служить на флот. Со временем, набравшись практических знаний на своем и чужом опыте, он будет настойчиво искать место приложения их не только на флоте, но и за воротами НИИ и КБ, заводов и предприятий, учреждений и управлений. Посетим эти места и мы, дорогой читатель. Торпедная жизнь имеет аромат не только моря, но и канцелярских столов, пыльной бумаги и металлической стружки. Всему свое время. Люди везде добиваются тех целей, которые ставят перед собой. Такова торпедная жизнь.

10
Дипломатическая миссия с научным уклоном

Зри в корень

Козьма Прутков

Бродский вернулся из Штаба флота мрачнее тучи. Его черные глаза, казалось еще и излучали черный свет. Он стремительно прошел в свой кабинет, бросив на ходу пытавшемуся вскочить, но запутавшемуся в своих ногах, дежурному офицеру: «Ко мне Андреева, Ашурова, Молчанова. Срочно!» Через минуту вызванные начальники отделов с тревогой смотрели на начальство.

– Садитесь… На Камчатке сорван срок выхода на боевую службу атомной ракетной подводной лодки. Точнее, срок еще не сорван. У нас с вами есть 48 часов для принятия мер. В телеграмме Командующего флотилией сказано…

Бродский достал из кожаной папки рабочую тетрадь, открыл и продолжил:

– Имеемые на флотилии элементы 17С не обеспечивают требуемого времени работы аппаратуры самонаведения торпед. Прошу вашего указания МТУ командировать специалиста, также выслать 50 элементов! Что бы это значило? Если все дело в элементах, то зачем им специалист?

– Специалист им нужен только затем, чтобы доставил элементы до самого места приготовления торпед… Они, похоже, не знают, что у них есть, а чего нет. Элементы 17С являются минной номенклатурой, товарищ начальник. Вот и не могут разобраться с этими элементами.

– Зураб! – Молчанов обратился к Ашурову, – у тебя есть на Камчатке элементы свежей поставки?

– Недавно туда отправлен целый транспорт минного имущества. Уже есть приемный акт. Я сейчас уточню.

– Не надо ничего уточнять. Скомандуйте на арсенал, чтобы через час 50 новых элементов были здесь, в Управлении. А вы, – Бродский обратился к Андрееву и Молчанову, – берите с собой Лебедева, элементы – и на Камчатку. Надо не только обеспечить подачу торпед в срок – с этим лейтенант Лебедев справится – но и разобраться с начальником минно-торпедного отдела флотилии. Ясно, что текст телеграммы – его рук дело. Выходит, что они приготовление торпед проспали, комплектацию торпед не знают, переводят стрелку на Владивосток, пишут какие-то заумные телеграммы, не знают, что у них есть, чего нет. Не замыкайтесь только на этих элементах. Посмотрите пошире. Так, чтобы их служебное соответствие вызвало бы у Комфлота тревогу. Понятно я говорю? Тогда действуйте.

Выйдя из кабинета начальника Управления, Андрееве Молчановым поручили дежурному офицеру срочно разыскать Германа Лебедева и начали готовиться к поездке: командировочные предписания, авиабилеты, деньги. Зураб Ашуров позвонил на минный арсенал и сладким голосом, к которому прибегал при даче простеньких распоряжений, поручил срочно доставить 50 новых элементов 17С в Управление. Отсутствие металла в голосе начальства расположило дежурного по части мичмана Лисицу, в чьем ведении находились элементы, немного поразмышлять и проявить определенную инициативу: «Зачем им в Управлении новые элементы? Опыты какие-нибудь производить?» Потому он собрал в хранилище остатки батарей разных годов изготовления, сложил все в аккуратный деревянный ящичек и отправил его в Управление на дежурной автомашине марки «МАЗ» с соответствующим нарядом. Как-никак военное имущество. Учет прежде всего.

Начальник Минно-торпедного отдела Камчатской военной флотилии Эдуард Предит в занимаемой должности новичком не был. Даже наоборот. Недавно ему было присвоено очередное воинское звание «капитан 2-го ранга», и он уже перебирал в уме варианты своего возможного перемещения по замене на Запад – в Киев или в Ленинград. Служебные осложнения ему были совершенно ни к чему. Потому доклад начальника цеха ремонта аппаратуры самонаведения торпед, или просто начальника КРС (контрольно-регулировочной станции), Виктора Шевченко его сильно озадачил и даже привел в шок.

– Эти элементы 17С не годятся для накала ламп аппаратуры самонаведения. На пятой минуте у них уже около четырех с половиной вольт. А время хода торпеды шесть с половиной минут.

– А ты, Виктор Федорович, хорошо все проверил? Срок хранения батарей, потребляемый ток?

– Все проверил. Батареям два года. Они в минах должны годами стоять, и ничего им не делается.

– Так что, будем сообщать во Владивосток?

– Пусть присылают специалиста, я ему все покажу.

– Не время сейчас наукой заниматься. Срочное приготовление.

– Ну, если разберемся, то и приготовим…

Эдуард долго возился с текстом телеграммы. Надо показать, что вопрос не простой, нужен специалист, что сами принимали меры, но свежих элементов не нашли, что дефект скорее конструктивный. Короче, получилось, как получилось. Телефонной связи, как назло, не было. Эдуард понимал, что подставляет своего шефа по специальности под гнев командования флотом. Но что делать? Руки не подложишь.

Начальник КРС Виктор Шевченко, заваривший кашу о непригодности электрических элементов, чувствовал себя совершенно спокойно. Он уже третий год в должности, практически лично проверяет и ремонтирует аппаратуры самонаведения торпед, изредка доверяя что-нибудь своим специалистам. Законченный фанат своей профессии. Меланхоличен, нетороплив, с постоянной «беломориной» в зубах, он ходит и думает о фазовых детекторах, обратных связях и дифференцирующих цепях. Мысль о проведении проверки системы самонаведения на длительность функционирования от внутреннего питания пришла к нему неожиданно и ночью. Тихонько отвалившись от жены, он торопливо оделся, пошел в цех, вскрыл КРС, собрал батарею, включил. Через пять минут он сказал: «Елки-палки. Что же это получается?»

А тем временем выездная группа, предназначенная для реализации Божьей кары, приближалась на городском автобусе от аэропорта Елизово к Петропавловску. Сидевшие рядом Андреев с Молчановым вели неторопливую беседу, а расположившийся сзади Лебедев сквозь дремоту прислушивался к руководящему шепоту начальства. Вот разговор переключился на проводимые мероприятия по улучшению эксплуатации торпед на флоте. Вадим Андреев скептически относился ко всем начинаниям Бродского по сокращению времени приготовления, объема ремонта торпед, повышению их надежности. Он был сторонником строгого и пунктуального выполнения инструкций, правил минной службы, словно все они исходили непосредственно от Господа Бога.

– Ну что, Володя, вы при приготовлении торпед успеваете хоть во внутрь им заглядывать или сразу катите из хранилища на пирс?

Молчанов хмыкнул подначке.

– Если бы только время сокращать, то еще туда-сюда. Тут Михаил Александрович насел на меня по строительным вопросам. Это посложнее. Сватает меня начальником арсенала на Эгершельд, а на мое место – Лешу Лелеткина. Говорит, что надо расширять цех кислородных торпед, завершать строительство цеха перекисных торпед. Профсоюз требует столовую, местком – административное здание…

– Да, строить надо. Не только во Владивостоке и не только для торпед. Держимся на одних допотопных плавбазах. Здесь «Богдан Хмельницкий», «Кулу». Кстати, Бродский предупредил всех провинциалов с маршальскими жезлами за пазухой, что путь на Запад и во Владивосток – только через памятники: построите какой-либо цех – будем вести разговоры.

Наступило недолгое молчание. Затем снова заговорил Андреев:

– Вот в чем я поддерживаю Бродского, так это в том, что все мы взялись за торпедную подготовку высшего звена: комбригов, комдивов, начальников штабов. Он заручился поддержкой Фокина, а затем и Амелько, что все проекты приказов о продвижении по службе командиров кораблей на высшие командные должности представлять на подпись Ком-флоту только с его визой. Сколько было разговоров, мол, что он понимает, кто такой Бродский? А теперь все послушно приходят к нему и сдают зачеты, как школьники, а не говорят: «Миша, поставь визу». – У нас у всех болезнь: если назначили на новую должность, значит, необходимые знания поступают в голову автоматически. Сейчас стали заниматься. А кто вякнет, что, мол, его обидели – становится известно. Впрочем, чтобы не обижались, мы утвердили у Начальника штаба флота перечень вопросов и ответов. Вот здесь я целиком с Бродским согласен.

Опять установилось молчание. Автобус уже въехал в Петропавловск. Справа показалась сопка Любви. Перед самым выходом из автобуса Андреев повернулся к Лебедеву и сказал:

– Ну что, Лебедев, постоим за честь службы? Ваша задача срочно добраться до Богатыревки. Сейчас должны быть буксиры на ту сторону. Сначала обеспечьте подачу на эскадру четырех комплектов аппаратуры самонаведения. Покажите им, что эту задачу они могли выполнить и самостоятельно, если бы имели голову на плечах. Обшарьте все их закутки и загашники, а найдите эти злополучные элементы 17С нужного срока службы. Век их теперь буду помнить. Собирались сегодня с женой в театр сходить. В кои веки. Опять сорвалось.

О том, как Лебедев добирался зимой в вечернюю пору до Богатыревки с грузом батарей повествовать не будем, дабы не заслонить главного в этой дипломатический миссии. А главное было впереди…

Они встретились с Виктором совершенно буднично, словно только вчера расстались в факультетской курилке Системы. В зубах у Виктора торчала «беломорина» со специфически смятым мундштуком. У него уже все было приготовлено для демонстрации эксперимента, о котором Лебедев совсем не догадывался.

– Товарищ из центра, – приветствовал он Лебедева, едва они успели поздороваться, – слушай сюда. Торпеда проходит в минуту 900 метров. Согласен? Значит, аппаратура должна работать где-то б минут 30 секунд. А у нее уже на пятой минуте напряжение накала ламп начинает снижаться. Смотри. Включаю.

Затрещал электросекундомер.

– Такой проверки нет. Есть контроль, притом кратковременный, начального напряжения, которое должно быть семь вольт. Есть требование по срокам применения батарей. Не более года со дня изготовления. Такие батареи я привез.

– Ну и что, если такой проверки нет? А по сути, разве я не прав? Вот смотри, уже пять вольт.

– Ну и что, – Лебедев покрутил излучатель около приемного устройства аппаратуры, – смотри, перекладки рулей есть.

– Подожди, сейчас упадет до четырех вольт, лампочки моргать перестанут. Не Новый год.

На шестой минуте аппаратура «сдохла». Внутри у Лебедева что-то оборвалось. Он почувствовал себя на краю профессионального краха. «Как же я до этого не додумался? Правда, на арсенале все проверки делаются от внешнего источника питания, а от бортового осуществляется только секундный контроль. Но Виктор прав. Такая проверка может быть произведена. Только после этой проверки батареи на выброс»… Тем временем Шевченко его поторапливал.

– Ну, давай, что ты мне привез? Такое же дерьмо? Десять элементов мы можем использовать для контроля.

Пока Лебедев размышлял в поисках выхода из сложившейся ситуации, Виктор быстро собрал батарею, подключил все к стенду и включил секундомер. Аппаратура отработала шесть минут, не дотянув до нормы секунд тридцать. Это был накаут.