Текст книги "Надежда варвара (ЛП)"

Автор книги: Руби Диксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Выражение его лица становится упрямым.

– Я могу дарить тебе подарки, если захочу. Это мой способ сказать, что я сожалею о любом беспокойстве, которое причинил тебе в прошлом, – его взгляд опускается на мой живот. – А следующий подарок – для твоего малыша.

– Когда-нибудь ты станешь кому-нибудь фантастической парой.

– Только не тебе. – Он бросает на меня хитрый взгляд.

– Только не мне, – соглашаюсь я со смехом. Это странно, но я чувствую, что только сейчас обрела друга, и это приятно.

Глава 14

Айша

В ту ночь я почти не спала. Я беспокоюсь, что мэтлаксы вернутся, отважатся на огонь и наши запахи и придут за комплектом. Я беспокоюсь, что Химало станет хуже, несмотря на то, что это легкое ранение в голову. Я беспокоюсь, что комплект проснется голодным и будет нуждаться во мне. Поэтому я не сплю. Я поддерживаю огонь и наблюдаю за тем, как Химало дремлет. Я готовлю еще пюре из кореньев для малыша и кормлю Шасака, когда он просыпается. Он не плачет, как комплект ша-кхай, когда голоден, что странно, но когда он смотрит на меня большими глазами и машет кулачком?

Для меня он – комплект. Маленький, голодный, нуждающийся комплект.

Шасак просыпается незадолго до рассвета, и мне приходится убирать его постель и вытирать его. Его мех легко пачкается, и я понимаю, почему мэтлаксы все время так отвратительно пахнут. Этот комплект будет не так плох, как его собратья, решаю я, и после того как мою его, я прижимаю его к груди и укачиваю, пока он снова не заснет. В пещере тихо, если не считать потрескивания огня, и это дает мне много времени на размышления. Я думаю об изумленном выражении лица Химало, когда я показала ему Шасака. Он не знал, что делать с крошечным мэтлаксом. Я тихо хихикаю про себя, думая о его реакции. Это была не та мгновенная любовь, которую я почувствовала. Он… удивился. Думаю, он думает, что это похоже на домашнее животное Фарли, только хуже. Но это совсем другое дело. Двисти – это животное.

Шасак – это… не ша-кхай, не человек, но все равно народ, не зверек.

Мой кхай начинает петь, когда Химало переворачивается на мехах. Его глаза все еще плотно закрыты, но я слышу нежный отзвук, исходящий из его груди. Это вызывает боль в моем теле, и мне приходится бороться с желанием забраться к нему под одеяло и нащупать его член рукой. Разбудить его, проведя пальцами по всей длине, наблюдая, как его глаза сонно открываются, чтобы посмотреть на меня с таким голодом и вожделением, что у меня перехватит дыхание. Это резонанс, который заставляет меня жаждать его, – говорю я себе. Мое сердце все еще уязвлено тем фактом, что он бросил меня. Он не извинился за то, что оставил меня. Он даже не казался извиняющимся.

Я не могу позволить своему облегчению по поводу его безопасности затуманить мои суждения. Я последовала за ним в снега, потому что хотела получить ответы, и теперь он здесь, передо мной. Я могу получить ответы, которые мне нужны. Все, что мне нужно сделать, это разбудить его. Я могла бы наклониться, пнуть его, пока он спит, и попытаться разозлить его так же сильно, как он меня. Чтобы дать ему понять, каково это.

Однако я этого не делаю. Вместо этого я смотрю, как он спит, и на сердце у меня щемит и грустно. Я смотрю на повязки на его высоком лбу, позволяю своему вниманию блуждать по гордому изгибу его рогов, приятной длине его темной гривы. Сильной линии его челюсти. Его широкие плечи скрыты мехами, но я знаю, что под ними у него твердый от мускулов живот, как у любого охотника, а его член такой же большой и приятный, как у любого другого. Еще приятнее для меня, решаю я, потому что у него очень выпуклые выступы на члене, и они скользят по моему влагалищу самым совершенным образом…

Я чувствую, как мое влагалище становится влажным от возбуждения, и вздыхаю, крепко сжимая бедра вместе. Я хочу Химало, но я также хочу знать, почему он бросил меня. Я не знаю, смогу ли я спариться с ним, пока не узнаю ответ. Неужели он… не хочет меня? Я дотрагиваюсь до своей гривы и выступов на собственной челюсти. Находит ли он людей более привлекательными, чем самки его собственного вида, теперь, когда все его соплеменники спариваются с ними? Беспокоит ли его мой нос ша-кхай, потому что он не такой смехотворно маленький, как у людей? Не слишком ли плоские у меня соски по сравнению с пухлыми, мясистыми, как у людей? Я опускаю взгляд на свои груди. По-моему, они не плохи. Мои соски достаточно большие, чтобы кормить комплект, но не настолько упругие, чтобы покачиваться при движении, как у Клэр или Шорши. Я не думаю, что мне бы это очень понравилось.

Но… может быть, Химало это нравится? Я ненавижу, что у меня так много вопросов. Я должна разбудить его и потребовать ответов.

И все же… Я беспокоюсь о том, какими будут эти ответы. Что, если он скажет мне вещи, которые ранят мой дух и опустошают меня? Я в ужасе от того, что могу услышать. Что, если это означает, что мы больше никогда не будем вместе? Что мы только выполним зов резонанса, и тогда он снова бросит меня? Что будет с комплектом, который мы сделаем вдвоем? Беспокойство гложет меня до тех пор, пока у меня не начинает болеть живот, и я беру Шасака на руки и прижимаю его к груди, ища утешения. Шасак прост – он ничего так не хочет, как есть и спать. Я глажу его странную мохнатую мордочку и борюсь со своим испугом.

Огонь мерцает и начинает дымить – признак того, что нужно добавить еще топлива. Я достаю из корзины щепотку навоза и добавляю ее к основанию костра, чтобы он тлел. Я держу Шасака, наклоняясь над костром, и при этом бросаю взгляд на вход в пещеру. Я не уверена, почему я это делаю, но когда я оглядываюсь, то вижу глаза, сияющие в щели между стеной пещеры и экраном для уединения.

Кто-то наблюдает за мной.

Я медленно, с трудом поднимаюсь на ноги и крепко прижимаю к себе Шасака. Я знаю, кто там, снаружи. Я знаю, чьи глаза наблюдают за мной снаружи пещеры, но не войдут внутрь. Два мэтлакса, которые совершили набег на эту пещеру и напали на мою пару, вернулись. Я чувствую прилив сил для защиты Шасака – и еще больший для Химало. Они больше не причинят вреда моей паре. Я им этого не позволю.

Я стараюсь двигаться медленно и подкрадываюсь к краю пещеры, где на каменном выступе висит мой пояс. Я вытаскиваю свой нож из ножен и крепко сжимаю его в свободной руке. Пусть они только войдут.

Внезапно Шасак чирикает, и этот звук громко разносится по маленькой пещере. Химало шевелится в своей постели, и снаружи я слышу ответное чириканье.

Глаза Химало открываются, и он смотрит на меня.

– Я знаю, – тихо бормочу я, высоко поднимая нож. – Они пришли за комплектом. – Я злюсь при этой мысли. Они оставили его здесь одного, грязного и без присмотра. Они не заслуживают того, чтобы у них был комплект. Я могу позаботиться о нем гораздо лучше, чем они когда-либо смогут. Теперь он мой.

Химало медленно садится. Он встает на ноги и протягивает ко мне руку.

– Отдай мне нож. У тебя есть комплект. Защити его, а я защищу тебя.

Я киваю. В этом мы будем единой командой. Я отдаю ему нож и прижимаю Шасака поближе к себе, отступая в глубь пещеры. Химало стоит перед нами, высокий и сильный, несмотря на повязку на лбу, и на мгновение я чувствую укол страха. Если по ту сторону экрана приватности будет ждать много мэтлаксов, ему понадобится нечто большее, чем мой маленький костяной нож.

– Будь осторожен, – шепчу я.

– Я буду защищать тебя, – говорит он мне. – Не волнуйся. – Он крепко сжимает нож и делает шаг вперед, затем отодвигает в сторону ширму для уединения.

Я делаю глубокий вдох.

Экран с грохотом отлетает в сторону, ударяясь о стену пещеры. Двое мэтлаксов, лежащих на снегу, отшатываются и шипят на нас, один прячется за спину другого. У того, что побольше, как я вижу, только один глаз.

– Это те же самые мэтлаксы, что и раньше, – говорю я Химало.

– Держись за костром, – предупреждает он меня и замахивается на них ножом. – Назад!

Они отступают на несколько шагов, но затем ждут, терпеливо зависая в снегу. Тот, что поменьше, поднимает голову и чирикает, и комплект у меня на руках отвечает. Тот, что поменьше, снова чирикает и делает шаг к Химало. Должно быть, это самка. Она низко пригибается к земле, язык ее тела говорит о пресмыкательстве и покорности. Но ее взгляд прикован ко мне и комплекту в моих руках.

Она хочет, чтобы мы вернули им комплект. Я крепко прижимаю Шасака к себе. Она не заслуживает его. Нет, если она оставляет его где попало.

– Они такие худые, – потрясенно бормочет Химало. – Так вот почему они пришли в пещеру? Они что, голодают?

– А это имеет значение? – Я чувствую чувство паники в своем животе. Шасак теперь мой. Они его не заслуживают.

Химало склоняет голову набок, изучая мэтлаксов, съежившихся у входа в пещеру.

– Они не уйдут. Они в ужасе, но не хотят уходить. Странно.

– Прогони их прочь. Заставь их уйти.

Он оглядывается на меня.

– Я не думаю, что они представляют угрозу. Помнишь, что сказала человек Ле-ла? Они помогли Рокану, когда он был ранен. У нас остались еще корни?

Я задыхаюсь.

– Я приберегаю их для Шасака. Ты не можешь их отдать.

– Будь благоразумна, Айша, – говорит Химало. Он опускает нож – но все еще держит его наготове – и протягивает мне руку. – Дай мне, пожалуйста, один из кореньев.

– Нет!

– Либо они люди, либо нет. – Он оглядывается на меня, и в его взгляде читается упрек. – Ты бы позволила матери и отцу Шасака умереть? Прямо здесь? Прямо сейчас? Когда они явно рискуют своими жизнями, чтобы вернуть его?

Но я не хочу возвращать его обратно. Я борюсь с беспомощным страхом и разочарованием, которые испытываю. Однако Химало прав; я не могу сказать, что Шасак – личность, а потом позволить его сородичам голодать, как животным в снегу. Я отхожу в дальний угол и роюсь в своем рюкзаке, вытаскивая один из немногих корешков, которые у меня есть. У меня их немного, и мне нужно будет поискать еще, и я чувствую, что защищаю свой маленький склад. Но я все равно передаю корень Химало, потому что знаю, что это правильный поступок. Я ненавижу, что это так, но я не могу быть жестокой.

Он низко приседает, его хвост совершенно неподвижен, и протягивает корень. Одноглазый бросается вперед и хватает его, затем отскакивает в сторону. Его самка остается, щебеча и съеживаясь. Она не интересуется едой. Она хочет получить свой комплект. Ее взгляд по-прежнему прикован ко мне и свертку в моих руках.

– Это, должно быть, мать, – бормочет Химало. – Думаю, что она ранена. Посмотри на ее руку.

Я наклоняюсь, чтобы заглянуть ему за спину, и женщина мэтлакс отступает на шаг. Ясно, что она боится. Я чувствую прилив вины, наблюдая за ее движениями. Она вообще не пользуется одной рукой. Так вот почему она оставила маленького Шасака в пещере? Потому что она не могла нести его, но отчаянно хотела найти что-нибудь съестное? Что бы я сделала в ее ситуации?

– Может, нам дать ей еще корней?

Химало смотрит на съежившуюся самку мэтлакс, а затем снова на меня.

– Она хочет получить свой комплект, Айша.

Мне хочется плакать.

– Он счастлив со мной. Я могу прокормить его.

– Я знаю, – просто говорит моя пара. – Но что бы ты сделала, если бы кто-то забрал твой комплект?

Я думаю о моей милой Шамало, родившейся такой маленькой и нездоровой. Я бы сразилась с кем угодно, сделала бы что угодно, взобралась бы на любую гору, если бы это помогло ей. Горячие слезы текут из моих глаз, и я крепче прижимаю Шасака к себе. Я не хочу от него отказываться. Я просто хочу любить его и заботиться о нем.

Шасак щебечет.

Самка вторит чириканью, делая еще один шаг вперед. Она протягивает ко мне здоровую руку, а затем снова неуверенно отстраняется. Она храбрая, эта женщина. Она придвигается ближе к огню – и к нам обоим, – несмотря на то, что ее пара убежал поесть. Когда она это делает, я вижу, что шерсть на ее больной руке слиплась, стала грязной и покрылась коркой крови.

– Мы не можем отправить Шасака с ней, – шепчу я Химало. – Она ранена.

– Тогда мы должны помочь ей, – мягко говорит он мне.

Я киваю, хотя мне хочется закричать. Шасак такой теплый и тяжелый в моих руках, идеального размера. Он хороший комплект. Я не хочу возвращать его обратно. И все же, когда мать мэтлакс смотрит на меня большими влажными глазами, я знаю, что не смогу удержать его.

– Как мы это сделаем? – я спрашиваю.

– Дай мне еще один корень, – говорит Химало, не сводя взгляда с женщины.

Я достаю еще один из своей сумки и протягиваю ему. Он предлагает его существу, но она только щебечет и выжидающе смотрит на меня. Даже голод не может заставить ее отказаться от своего комплекта. У меня есть идея, и я приседаю на землю, протягивая Шасака.

– Здесь, – шепчу я. – Иди посмотри на него.

Она подкрадывается ко мне, нерешительно щебеча. Когда она двигается, я вижу ее ребра сквозь густую спутанную шерсть, и у меня щемит сердце. Почему они такие голодные? Неужели землетрясение тоже отбросило их далеко от дома?

– Все в порядке, – говорю я тихим, успокаивающим голосом. – Мы здесь, чтобы помочь.

Самка тянется к Шасаку, в то время как Химало поднимается на ноги и подходит к костру. Он достает кусок кожи и опускает его в воду, которую я грею в мешочке, а затем подходит к самке и садится рядом с ней на корточки. Она отшатывается, шипя.

Я снова протягиваю Шасака.

Она тянется за комплектом, и Химало снова движется к ее руке. Самка шипит еще раз, но не убегает. Она низко рычит и шипит, но ее длинные руки ползут к Шасаку, и она прикасается к нему, убеждаясь, что с ним все в порядке.

– Не выпускай комплект из рук, – шепчет мне Химало, начиная промокать ужасную рану на ее руке. – Если ты подержишь его, я думаю, она пробудет здесь достаточно долго, чтобы позволить мне помочь ей.

Я киваю, и мой взгляд встречается со взглядом матери мэтлакс. Понимает ли она, что я пытаюсь ей помочь? Что я ничего так сильно не хочу, как любить ее комплект и заботиться о нем? Возможно, так оно и есть, потому что она не вырывает его из моих объятий. Она гладит его по шерстке и щебечет с ним, пока Химало промывает рану. Иногда он задевает больное место, и она поворачивается, чтобы зашипеть на него, но не отодвигается.

– Ее рука сломана? – спрашиваю я его, пока он продолжает мыть ее.

– Не знаю. И я не думаю, что у них есть целитель. – Он выглядит обеспокоенным.

Ужасно. Я никогда не задумывалась о том, насколько дорога Мэйлак нашему племени – я всегда питала к ней небольшую обиду за то, что она не спасла мою Шамало. Но насколько хуже нам было бы без целителя? Она неустанно трудилась, чтобы вылечить Пашова во время обвала. Она внимательно наблюдала за рождением стольких комплектов и залечила множество ран, и все это без жалоб. Должно быть, гораздо опаснее вообще не иметь целителя. Интересно, есть ли у самки и ее пары племя или они одиноки? Возможно, именно поэтому они голодают. Возможно, ее племя погибло во время землетрясения.

– Ее руку нужно будет зашить, – шепчет мне Химало. – Плоть сильно разорвана. Как ты думаешь, она будет сидеть спокойно из-за этого?

Я в ужасе смотрю на него.

– Кто это сделает? Ты?

Он пожимает плечами.

– Я хорошо обращаюсь с шилом. Если только ты сама не захочешь этого сделать?

Я нет. От одной только мысли у меня скручивает желудок.

– Она будет сидеть смирно?

– Мы используем интисар, чтобы заглушить боль, и будем надеяться, что она не заметит.

– А если она все же заметит?

– У нас с тобой появится несколько новых царапин. – Он одаривает меня слабой улыбкой. – Однако, если мы этого не сделаем, ее рука не будет чистой.

Я медленно киваю.

– В корзинах есть интисар. – Это одно из немногих растений, которые мэтлаксы не употребили в пищу.

Остаток утра мы ухаживаем за раненой женщиной. Требуется время, чтобы разжевать корни интисара, и еще больше времени, чтобы намазать раненую руку, чтобы она онемела. Пока Химало работает, я издаю успокаивающие звуки и глажу мохнатую головку Шасака, а затем глажу самку по голове, как бы намекая, что мы друзья, что я забочусь о ней. Я снова предлагаю корень, и она берет его, лихорадочно пережевывая, даже когда снова и снова прикасается к комплекту в моих руках. Кажется, она чувствует, что если она может прикоснуться к своему комплекту, то все хорошо. Она шипит на Химало, когда он зашивает ей руку, но в остальном игнорирует его. Иногда я вижу тень, мелькающую перед входом в пещеру, и это говорит мне о том, что самец находится снаружи, ждет, но недостаточно храбр, чтобы войти внутрь. Химало осторожен с самкой мэтлакса, ухаживает за ее ранами, как если бы она была его собственной, и зашивает плоть как можно туже. Закончив, он втирает в рану еще немного пасты интисар и обматывает руку куском кожи, завязывая его на запястье. Самка шипит на него и тут же пытается перегрызть завязки. Химало добавляет больше пасты на внешнюю сторону кожи, посылая мне печальный взгляд.

– Если мы сделаем его невкусным, возможно, она не будет так торопиться его есть.

Кажется, это срабатывает; самка снова жует, а затем корчит гримасу, ее язык щелкает снова и снова, когда она пытается избавиться от онемевшей, вонючей пасты интисар.

– Что теперь? – спрашиваю.

– А теперь, – говорит он, и его голос невероятно нежен, – мы должны вернуть ей ее комплект.

У меня болит сердце. Мне приходится проглотить комок, образующийся у меня в горле.

– Я не хочу этого делать. Я хочу оставить его себе.

– Я знаю. Но хотела бы ты, чтобы кто-то скрывал от тебя твой комплект?

Я бы этого не хотела. Я медленно передаю его, каждая косточка в моем теле протестует. Самка немедленно выхватывает его из моей хватки с удивительной свирепостью, прижимая к своей груди. Она отскакивает назад, шипя на нас в последний раз, прежде чем выбежать на снег. Я слышу пару сердитых улюлюканий и окриков ее пары, а затем они оба уходят, оставляя после себя только свою вонь.

Я снова чувствую себя так, словно мое сердце снова разбивается. В пещере царит тишина. Одеяло, в которое я укутывала Шасака, в моих руках пусто. Это не должно быть так больно, как сейчас, и все же я снова чувствую пустоту и такое одиночество. Я не могу остановить слезы, которые текут по моим щекам.

– Айша, моя пара, – бормочет Химало с такой нежностью в голосе. Он подходит ко мне и обнимает меня за плечи, притягивая ближе к себе. – Это нормально – грустить.

Я всхлипываю у него на плече, уткнувшись лицом в его шею. Я игнорирую возбужденный гул моего кхая, потому что мое сердце слишком сильно болит, чтобы думать о таких вещах прямо сейчас. Я думаю о Шасаке, таком маленьком и доверчивом в моих объятиях… и о том, как его мать схватила его обратно и побежала прочь из пещеры. Все, что мы пытались сделать, это помочь ей. Хватит ли у нее молока, чтобы накормить его? Бросит ли она его снова, чтобы отправиться на охоту, и на этот раз это будет небезопасное место, потому что мы находимся в их пещере? Мое сердце полно беспокойства и печали, и я не могу перестать плакать.

– Шшш, – шепчет Химало мне в гриву. Он гладит меня по спине, снова и снова. – Я с тобой.

По какой-то причине это заставляет меня плакать еще сильнее. Он не со мной. Он бросил меня. Я нашла его только потому, что пошла за ним. Я не могу перестать плакать.

– Все, что я люблю, покидает меня.

– Я здесь. – Его большая рука ложится мне на поясницу, а затем он сжимает мой бок. – Почувствуй, как я прижимаюсь к тебе.

Я качаю головой, мне так грустно, что я чувствую это глубоко в своей душе.

– Ты тоже бросил меня. Ты всегда покидаешь меня.

– Это то, что ты думаешь? – Его большая рука обхватывает мой подбородок, и он заставляет меня посмотреть ему в глаза. Там такая грусть, печаль и любовь, и это заставляет меня страдать снова и снова. – Ты думаешь, я решил оставить тебя?

Я чувствую, как его хвост пытается переплестись с моим, и отмахиваюсь от него. Я толкаю его в плечо.

– Что я должна думать? Когда я нуждаюсь в тебе больше всего, ты поворачиваешься ко мне спиной. Ты уже дважды это сделал! Ты бросил меня после смерти Шамало, и ты снова бросил меня теперь, когда мы снова резонировали. Скажи мне, что я должна об этом думать? – мой голос набирает силу от гнева и обиды.

Он долго-долго смотрит на меня, ничего не говоря.

– Что? – говорю я, чувствуя, что защищаюсь.

Химало вздыхает.

– Я дурак. Я должен был объясниться.

– Да, было бы хорошо, – язвительно говорю я, хотя мне действительно становится легче, когда я слышу, как он называет себя дураком. В конце концов, именно так я называла его наедине.

Он проводит костяшками пальцев по моей щеке, и мне снова хочется заплакать от того, как приятно ощущать это легкое, любящее прикосновение.

– Я ушел от тебя, потому что ты мне небезразлична.

– Это бессмысленно, – говорю я ему, отталкивая его руку. – Только дурак мог бы сказать такое.

– Возможно, и так, но именно так я решил помочь тебе. – Выражение его глаз такое печальное. – Я оставил наше спаривание, потому что мое присутствие злило тебя. Каждый раз, когда ты смотрела на меня, ты была полна ярости. Ты нападала на меня словами и искала меха у других. Это заставило меня почувствовать, что мое присутствие рядом с тобой только ухудшает ситуацию. Я подумал, может быть, если бы у тебя было время побыть наедине с собой, время исцелиться, тогда ты бы вернулась ко мне. – Он смотрит на меня с такой любовью, что кажется, будто он снова касается моей щеки, хотя его рука не двигается. – И даже если бы ты не вернулась ко мне, если бы ты была счастлива, я смог бы с этим смириться. Твоя печаль разрывает меня на части.

Я с трудом сглатываю. То, что он говорит, – правда. Я не была хорошей парой. После смерти Шамало я оцепенела. А потом я разозлилась. Я набрасывалась на всех, но особенно на него. Если Химало что-нибудь говорил мне, я нападала. Если он неправильно смотрел на меня, я выплевывала в его адрес свирепые слова. Я сбросила его со своих мехов пинком. Я уничтожила его кожаную одежду и его работу, когда была расстроена, что случалось часто.

– Я была ужасной парой. Но я чувствовала, что ты даже не пытаешься меня понять.

– Я не мог, – мягко соглашается он. – Я был погружен в свое собственное горе. Я хотел, чтобы ты обратилась ко мне за утешением, а вместо этого ты отвернулась и сделала меня своим врагом. Я чувствовал себя так, словно потерял и свой комплект, и свою пару в один и тот же день.

Это больно. Это ранит больше всего, потому что он не ошибается. Я не думала о его боли, только о своей собственной. Однако извинения, которые я хочу произнести, застревают у меня на языке. Мне трудно признать, что я была ужасной в этом спаривании. Что он тихо пытался быть рядом со мной, а я оттолкнула его. Это не заставляет меня чувствовать себя хорошо. Поэтому я говорю ему единственное, что приходит на ум.

– Я никогда не посещала чужие меха.

– Если бы другой мужчина сделал тебя счастливой, я бы отдал тебя ему, – мягко говорит Химало. – Я знаю, что ты никогда не хотела быть со мной.

Я открываю рот, чтобы возразить, но разве я не говорила ему те же самые слова в гневе? До того, как мы спарились, мне нравилось порхать от меха одного самца к другому. Мне нравилось быть желанной для каждого охотника в племени и предпочитать даровать свою благосклонность. Я никогда не смотрела на Химало, потому что он всегда был тихим, никогда не был громким или требовательным. Он был доволен тем, что стоял на заднем плане. Когда мы нашли отклик, все племя было шокировано, но никто не был шокирован больше, чем я. Это было так, словно я увидела его впервые, когда мой кхай начал петь ему. Сначала я была расстроена. Почему я не заполучила одного из сильных, дерзких охотников, которые флиртовали со мной? Почему мне достался тихий кожевенник, который довольствовался тем, что стоял на заднем плане?

Но резонанс выбирает сам. И я думаю, что это был мудрый выбор в мою пользу. Со временем я начала ценить, что Химало был уравновешенным и тихим. Мне стали нравиться его мягкие улыбки и нежный низкий голос. Мне нравилось, что он был доволен тем, что позволял мне сиять, стоя у меня за спиной. Мы никогда не соперничали за внимание, он и я. Химало рад позволить мне взять инициативу в свои руки. Я не осознавала, насколько это было приятно и насколько он мне подходил, пока не потеряла его. Все остальные члены племени в конце концов начали раздражать меня своими словами или требованиями. Только не Химало.

Возможно, я так сильно давила на него после смерти Шамало, потому что он не сопротивлялся. Потому что он не бушевал так, как я. Он был спокоен в своей печали, потому что он всегда спокоен. Почему я только сейчас это вижу? Почему мне потребовалось так много времени, чтобы осознать, что, поскольку он отличается от меня по характеру, он тоже будет горевать иначе, чем я?

Мне стыдно.

– Возможно, я сначала и не выбрала тебя, но ты единственный, с кем я могу себя представить. Ты тот, кто мне подходит… за исключением того, что ты продолжаешь уходить, – добавляю я, не в силах удержаться от того, чтобы не поддеть его. – Уже дважды ты бросал меня.

Он одаривает меня легкой, печальной улыбкой, от которой у меня в животе все трепещет.

– Это потому, что пульсация здесь, – начинает он и прижимает мою руку к своему сердцу, – означает, что это делает пульсацию здесь, – говорит он, подводя мою руку к своему члену, – невыносимой.

– Как ты думаешь, для меня будет более терпимо, если ты уйдешь? – возражаю я и глажу его член сквозь кожу, просто чтобы позлорадствовать. И, может быть, потому, что мне нравится дразнить его. Может быть. Я чувствую, как дрожь пробегает по моему телу, когда он твердеет под моей хваткой, а его кхай начинают петь еще громче. Я не могу удержаться, чтобы не прикоснуться к нему, точно так же, как не могу остановить влагу, которая ползет у меня между бедер.

– Вообще-то, я подумал о Джо-си, – говорит Химало.

Это останавливает меня. Я поднимаю руку, хмурясь.

– Джо-си? – Эта маленькая, болтливая человечка?

Он кивает.

– Джо-си ушла, и она смогла вынести то, что не спаривалась с Хэйденом почти полный оборот луны. Я подумал, что, возможно, если я уйду, это даст тебе время привыкнуть к мысли о том, что ты снова моя пара. Что я смогу вернуться, когда ты будешь готова.

Это самая милая – и самая нелепая – вещь, которую я когда-либо слышала.

– Это глупо.

Он вздыхает и потирает лоб.

– Кажется, я думаю о многих глупостях, связанных с тобой.

– Это правда. Почему ты не поговорил со мной?

– Ты думаешь, я не хочу говорить? Я разговариваю. Это ты не хочешь слушать.

Я хмуро смотрю на него.

– Ты никогда не разговариваешь со мной. Ты никогда не говоришь мне, о чем ты думаешь. Ты заставляешь меня гадать, и я угадываю неправильно. Я бы никогда не сказала тебе покинуть нашу пещеру, и я бы никогда не сказала тебе уходить, когда мы резонируем! Это ничего не решает!

– Ты тоже никогда не разговариваешь со мной. Ты думаешь, мне легко видеть, как тебе больно, и когда я пытаюсь выяснить, что тебя беспокоит, ты отворачиваешься от меня? Ты рычишь на меня и отталкиваешь в сторону? Ты никогда не говоришь мне, что ты чувствуешь. Я твоя пара. Твое счастье – это все для меня. Ты думаешь, это не ранит мое сердце, когда ты не хочешь иметь со мной ничего общего?

Я свирепо смотрю на него, но слезы снова наворачиваются, потому что я знаю, что он прав. Я плохо умею выражать свои мысли, когда злюсь. Я закрываюсь и прячусь подальше.

– Я буду стараться еще больше, – выдавливаю я из себя, и это звучит очень угрюмо даже для моих собственных ушей.

– Все, чего я хочу, – это чтобы ты разговаривала со мной, когда тебя что-то беспокоит или когда тебе больно.

– Мне сейчас больно, – хрипло говорю я, думая о Шасаке, находящимся на холоде со своей грязной, голодной матерью. Из моих глаз снова начинают литься слезы, и я ничего не могу с собой поделать. Моя нижняя губа дрожит, а затем я снова утыкаюсь лицом в его шею, потому что это слишком тяжело для меня.

– Я знаю, что это так. – Он гладит мою гриву, его руки и голос успокаивают. – Ты полна любви и хочешь иметь свой собственный комплект. Ты хочешь быть матерью.

– Я мать. Мой комплект мертв. – Я всхлипываю. – Я все еще скучаю по ней.

– Я тоже скучаю по ней каждый день. Это никуда не денется, Айша. Но мы можем сохранить наши воспоминания о ней и продолжать жить своей жизнью. Она бы хотела, чтобы ты жила. Она бы хотела, чтобы ты была счастлива. – Он гладит меня по щеке. – А ты не была счастлива.

Нет. Ни разу с тех пор, как она испустила свой последний вздох. Я была несчастна и пыталась сделать несчастным и Химало.

– Иногда я беспокоюсь, что не знаю, как быть счастливой.

– Я думаю, что да. – Его ласки на моей коже ощущаются чудесно, и он так хорошо пахнет. Мне нравится прижиматься к нему. Впервые за долгое время я чувствую тепло, защищенность и странное спокойствие. Я плачу и расстроена, но… Я все еще чувствую, что все будет хорошо. Это то, чего мне не хватало? Успокаивающая любовь Химало?

Возможно, я еще большая дура, чем он.

Я шмыгаю носом, прижимаясь к нему.

– Я все еще буду скучать по Шамало.

– Я знаю.

– А теперь еще и Шасак. Он был моим, даже если он был у меня всего один день. – Я едва ли держала на руках Шамало дольше.

– Ты можешь скучать по ним обоим, – соглашается он. – Но ты не можешь позволить этому разрушить твою жизнь.

Он прав. И все же я думаю о Шасаке и о том, каким маленьким и беспомощным он был в моих объятиях. Его мать голодала и была ранена, и одноглазый самец относился к ней ненамного лучше.

– Что, если они не смогут пережить этот жестокий сезон? – шепчу я. – Что, если я отправила Шасака обратно с его матерью только для того, чтобы он умер с голоду?

Химало похлопывает меня по спине, успокаивая, как комплект. Когда-то меня бы это раздражало, но сегодня я нахожу это успокаивающим.

– Если хочешь, мы можем потратить несколько дней на сбор корней и принесем их обратно в пещеру, чтобы у них была еда. Мы можем посмотреть, последуют ли они за нами, поскольку они знают, что у нас есть еда. Если они это сделают, возможно, мы сможем отвести их куда-нибудь, где еды больше.

Я делаю глубокий вдох. То, что он предлагает, ни один другой охотник не стал бы рассматривать. Разве это хорошее время кормить мэтлаксов в суровый сезон? Но Химало мыслит не как охотник. Он никогда этого не делал.

– Ты бы сделал такое?

– Конечно. Ты моя пара, и это важно для тебя. – Он прижимается подбородком к моей макушке, рядом с моими рогами. – И на один день он тоже был моим сыном.

Слезы снова застилают мне глаза.

– Ты хорошая пара. Мне жаль, что я была так ужасна с тобой.

– Не ужасна. – Он снова касается моей щеки. – Просто несчастлива. И я не прилагал больше усилий, чтобы сделать тебя счастливой. Я погрузился в свою собственную боль, думая, что делаю то, что лучше для тебя. С этого момента я буду разговаривать с тобой, обещаю.