Текст книги "Приз варвара (ЛП)"
Автор книги: Руби Диксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Однако есть кое-кто, кто приходит на ум.
* * *
Когда я просыпаюсь на следующее утро, Таушен хвастается Хэйдену.
– На сегодня я уже выиграл два красных семечка, и никому больше не удалось выиграть хотя бы одно. – Он с гордостью сует их под нос угрюмому охотнику. – Я получу время побыть наедине с Ти-фа-ни, и тогда она начнет мне резонировать!
Взбесившись, я вылезаю из своих шкур. Даже после того, как я снаружи облегчаюсь и на завтрак разделываюсь с куском вчерашнего копченого мяса, я все еще сержусь. Я должен отправиться на охоту. Поймать какую-нибудь дичь. Собраться с мыслями и прояснить голову от переживаний о Ти-фа-ни и самцах, которые без конца ее обхаживают. Да плевать, что они бегают за ней. Она будет резонировать мне. Она станет моей парой, и все их глупые семечки не будут иметь никакого значения.
Я возвращаюсь в пещеру, чтобы забрать копье и вижу Таушена, зашедшего взять сети. Он улыбается мне.
– Ухожу, чтобы поймать в реке самую крупную кес-рыбу! Пожелай мне удачи, чтобы я вернулся домой с третьим семечком.
Я прищуриваю глаза. Мне вовсе не хочется, чтобы ему улыбнулась удача. Но он в хорошем настроении и в предвкушении успеха и, не обращая внимания на мое молчание, направляется на сбор с остальными на их дневное состязание.
Хэйден смотрит на меня, скривив губы.
– А ты что не присоединяешься к их забавам, чтобы выиграть расположение самок?
Я качаю головой.
– У меня есть чем заняться.
– Ты прохлаждаешься без дела, – говорит он, куском кожи более жестко затягивая наконечник копья, после чего поднимается на ноги. – Тут много ртов, которых нужно прокормить, и с каждым днем их все больше. Мы не можем тратить время на то, чтобы все в этой пещере размазывали сопли и хандрили из-за того, нравятся ли они самкам или нет.
Так вот, значит, чем я занимаюсь? Я смотрю на Хэйдена, присевшего, чтоб завязать ремни на сапогах. Мы с ним мыслим одинаково: ухаживание – это ничто иное, как глупость, потому что резонанс – это единственное, что имеет значение. Но мне было предложено невероятное искушение, и я не знаю, достаточно ли я силен, чтобы продержаться до тех пор, пока мой кхай настигнет мое сердце.
– На кого ты сегодня охотишься? – спрашиваю я его. Я составлю компанию Хэйдену и обсужу свою проблему с ним. Хэйден уже пережил зов резонанса. В прошлом у него была самка. Он более сведущ. – На снежных кошек? Пернатых зверей?
– Двисти.
Я корчу лицо.
– Многовато двисти.
Мне вспоминаются слова Ти-фа-ни. Ей нравятся эти животные, и она не обрадуется услышав, что я охочусь на них.
– Много мяса. Минимальные усилия. – Он выпрямляется в полный рост. – Ну, ты идешь?
Кивнув головой, я беру свои копья. Он прав. Тут много ртов, которых нужно прокормить, и при таком большом количестве беременных самок все охотники чувствуют безотлагательную необходимость наполнить кладовки, дабы подготовиться к началу нового жестокого сезона. Последний вымел под чистую все хранившиеся продовольственные запасы, и с приближающимся изменением погоды детенышей будет больше, чем когда-либо прежде. Никто не должен страдать от голода. На двисти приходится охотиться, не смотря на то, какими красивыми они Ти-фа-ни кажутся. Она отличается практичностью. Она отнесется к этому с пониманием.
Мы с Хэйденом выходим из пещер и перебираемся в следующую долину, прежде чем замечаем следы. Двисти своими копытами на снегу оставляют характерные следы, по которым их легко выследить. Хэйден молчит, общаясь кивком головы и указывая пальцем, в каком направлении нам следует двигаться дальше. Я позволю ему вести нас, так как моя голова все еще полна мыслями о Ти-фа-ни и самцах, которые хотят заявить на нее свои права. Если я присоединюсь к их соперничеству, дальше-то что? А что если кто-нибудь другой победит меня лишь по счастливой случайности? В охоте я более умелый, чем Таушен, однако Хассен очень способный следопыт и он очень сильный. Ваза в силу своего возраста обладает многими знаниями. А Бек? Бек настолько упрям, что похож на клыкастого, который, вцепившись во что-то своими зубами, никогда не сдастся – не отдаст.
Сама мысль о том, чтобы из-за Ти-фа-ни состязаться с членами собственного племени, меня бесит. Сегодня… меня переполняет раздражение. Охота пойдет мне на пользу.
Мы выслеживаем ближайшее стадо и приближаемся. Пока мы обходим двисти широким кругом, ветер меняет направление, и, учуяв наш запах, они начинают нервничать. Хэйден окидывает меня возмущенным взглядом, будто каким-то образом в этом виноват я. Как только мы наступаем, они разбегаются в разные стороны, и я промахиваюсь, мое копье приземляется далеко от цели. Хэйден сбивает жирного двисти, а остальное стадо спасается бегством за следующий холм.
– Дерьмово охотишься, – высказывается Хэйден, пока мы пробираемся сквозь снег, чтобы забрать свое оружие. – Ты прицелился еще хуже, чем мэтлаки.
Так оно и было. Меня по-прежнему отвлекают мысли о Ти-фа-ни. Я вырываю копье из земли.
– Хэйден, у меня проблема.
– Я заметил. Тебе не помешало бы поработать над меткостью. – Он выдергивает копье из двисти, затем наклоняется, чтобы перерезать горло и слить кровь.
Я взрываюсь смехом.
– Если б только это была проблемой, что беспокоит меня.
– Тебя это должно беспокоить, – угрюмо указывает он.
– Я беспокоюсь о своей паре.
– Что? – он резко поднимает голову, отрываясь от резания и, прищурившись, смотрит на меня. – Неужто ты резонируешь?
– Еще нет. Но буду.
Фыркнув, он возвращается к дичи.
– Глупость какая-то.
Я сжимаю ладонь в кулак и держу его над своим сердцем.
– Я знаю, что Ти-фа-ни моя. Я это чувствую своей душой. Просто нужно подождать отклик моего кхая.
– Ну, раз ты так утверждаешь… – голос Хэйдена насыщен неверием, покуда он вспарывает живот у зверя и начинает удалять потроха. Как только он закончит обрабатывать тушу, он привяжет ее к своему копью и отнесет в пещеру, чтобы остальные ею насытились, а потом он вернется обратно, чтобы проверить свои ловушки. Хэйден охотится без устали, оставаясь там дольше, чем любой другой из племени. По-моему, это отчасти из-за того, что так он спасается от своих собственных мыслей.
– Да, утверждаю.
– Тогда в чем проблема? Я понятия не имею, как заставить кхая напевать.
Я опираюсь на свое копье.
– Ти-фа-ни… тяжело пострадала. Она не хочет, чтобы самцы к ней прикасались.
Он озадаченно смотрит на меня, и я разъясняю произошедшее настолько, насколько могу все объяснить. Что те, кто привезли ее сюда, спаривались с ней без ее согласия, а также о том, что остальные ее пугают. Что она хочет попрактиковаться со мной в шкурах. Все это время Хэйден хмурит брови, до тех пор, пока его хмурое лицо не впивается в меня со всей свирепостью.
– Та самая самка, которую ты хочешь, приглашает тебя к себе в шкуры, а ты тратишь день на меня, да еще и поскуливаешь?
Он не понимает, из-за чего я так переживаю.
– Я хранил себя до резонанса. Я хотел, чтобы она понимала, что она станет моей навсегда, когда прикоснусь к ней. Но теперь меня беспокоит, что если я прикоснусь к ней, а она это плохо воспримет, добром это не закончится. Меня беспокоит, что резонанс может одолеть меня, и я причиню ей вред.
Хэйден лишь качает головой.
– Так возьми ее и заставь ее кричать. Лижи ее долго и усердно, и обо всем остальном она просто забудет.
– Но… ведь нет резонанса. Еще нет. – Я потираю грудь, вдохновляя свой кхай. Я твердо убежден, что буду резонировать одной лишь Ти-фа-ни, но где-то в глубине души я все же полон сомнений. – А что, если я доставлю ей удовольствие, а потом она начнет резонировать другому?
– Тогда она будет резонировать другому, – заявляет он безапелляционно. – Скажи, мне показалось, будто ты уверен, что ей суждено стать твоей парой?
– Я и правда уверен. Вот только я не уверен, послушается ли мой кхай. Я… не хочу заполучить ее только для того, чтобы тут же потерять. – Мне плохо от одной мысли об этом. Если бы она начала резонировать другому, я пожелал бы ей счастья, но, что до меня самого, то это было бы непрекращающимся страданием. – По-твоему, как мне поступить?
– Как по мне, то тебе следует перестать скулить и начать действовать. – Встав на ноги, он очищает руки. – Скажи, ты хочешь прикоснуться к ней?
– Больше всего на свете.
Он смотрит на меня напряженным взглядом.
– И она предлагает тебе себя? Вопреки своему страху?
Я киваю головой.
Выражение лица Хэйдена суровое, непреклонное. Его челюсти сжимаются, и он окидывает своим взглядом окрестности, прежде чем, наконец-то, останавливается на мне, глядя на меня жесткими, горящими глазами.
– Так чего ж ты медлишь, Салух? Прими желаемое и не сомневайся. Наслаждайся каждым мгновением, когда к ней прикасаешься. Воспринимай это как подарок. Если не примешь этого и потеряешь ее, будешь сожалеть об этом каждую понапрасну растраченную минуту до конца своей пустой жизни. – Его голос обрывается на последнем слове, тогда он отворачивается, снова становясь на колени рядом со своей дичью. Его руки двигаются торопливо, словно он внезапно преисполнен решимости сбежать от своих собственных мыслей. – Ни в коем случае не оставляй себя ни с чем.
Он сильно страдает. Я чувствую это по его позе, по жесткости его движений. Совершенно очевидно, что мыслями он вернулся в прошлое, когда он резонировал и потерял свою пару прежде, чем успел к ней прикоснуться. Неужели каждый свой прожитый день он сожалеет об этом? Неужели он настолько одинок? Он мой друг, и мне нестерпимо, что он настолько несчастен. Я протягиваю руку и касаюсь его плеча.
– Вообще-то, здесь живет одна человеческая самка, у которой нет пары…
Он сбрасывает мою руку со своего плеча и впивается в меня яростным взглядом. Его голос просто убийственный.
– Там мне ничего не светит.
Я стою, уставившись на него в полном шоке от его агрессивности.
Хэйден закрывает глаза и слегка качает головой.
– Салух, сейчас лучше оставь меня одного. Иди и разыщи свою самку.
Он возвращается к потрошению своей дичи.
Некоторое время я смотрю на него, потом, развернувшись, ухожу. Совершенно очевидно, что моя компания ему не нужна. Он хочет остаться один на один со своими невыносимыми воспоминаниями и ненавистью к самому себе. Но я еще не готов вернуться в пещеры. Как подумаю, что вернусь туда с пустыми руками, когда других самцов хвалят за их заслуги в состязании? Ну, это никуда не годится. Так что я отслеживаю стадо двисти, следуя за ним через подъем и спуск в следующую долину. Еще есть время, прежде чем солнца-близнецы сядут, и я никуда не спешу. Когда я снова нахожу стадо, то обхожу его широким кругом, заботясь о направлении ветра и сосредотачивая внимание на зверей. Если я брошу копье и снова промахнусь, кто-то останется голодным. Мне нужно быть поосторожнее. Я приседаю в снегу на корточки и жду, когда двисти забудут о моем присутствии.
Моя голова полна мыслями о Ти-фа-ни, о ее теплой коже и маленьком человеческом теле. О том, как изящно она двигается. Закрыв глаза, могу даже себе представить, как меня окутывает ее аромат. Насколько ослепительно прекрасно было бы, если б я мог прикоснуться к ней? Если б я мог лизать ее сладкое тело и доставить ей удовольствие? Поздними ночами я слышу, как в пещерах спариваются пары, и я знаю, насколько важно доставить удовольствие своей самке, предпочтительно более одного раза. Я мечтаю лишь о том, чтобы своими ласками доставить ей удовольствие. От одной мысли об этом мой член восстает, и мне хочется выпустить его из своих леггинсов и ласкать себя, просто думая о ней. Но я не стану этого делать. Все, что я есть, я приберегу для нее.
Я приму ее предложение, прихожу я к решению. Плевать, что мы не резонируем, и что четверо других состязаются за ее внимание.
Она принадлежит мне, и настало время мне заявить на нее права.
С возродившиеся решительностью я медленно поднимаюсь на ноги и приближаюсь к стаду. Двисти отошли на небольшое расстояние, и их движения легкие и без боязни. Я присматриваюсь к стаду в поисках более слабой, легкой цели. Мне не нужна тощая, потому что пораженное болезнью мясо неприемлемо. Также мне не нужны ни здоровый самец, ни кормящая мать, потому что ради пищи будущих лет в стаде двисти должно оставаться полно молодняка. Мой взгляд падает на лохматую кобылу в конце стада. При ней комплект, совсем маленький и блеющий. Одно из копыт кобылы поднято над снегом, а когда стадо снова продвигается вперед, она хромает сзади, отставая от остальных.
Они с комплектом станут легкой добычей очередного хищника в этом районе. Они отстанут, оказавшись позади безопасного стада, и снежные кошки, схватив их, растерзают их на куски. Ну, в таком случае я на них охочусь сегодня. Я поднимаю наготове копье, но вдруг испытываю колебания. Мой взгляд падает на комплект. Он очень маленький, совсем детеныш, и мне вспоминаются слова Ти-фа-ни. Ей нравятся двисти. Они напоминают ей животных, которые у нее были на родине.
Мне вспоминаются Сесса и маленький двухзубец, которого он кормит в главной пещере. Он практически ручной, подбегает к любому из племени в надежде на подачку. Зверек уродливый и толстый, но Сесса его обожает.
Комплект блеет своей матери в поисках ее вымени. Самка хромает и переминается с ноги на ногу, своей мордой отталкивая малыша. Она не станет кормить его, пока у нее болит нога, а он суетится вокруг нее, издавая голодные крики.
Ползая по земле, я подкрадываюсь к матери с комплектом. Мои движения неспешные и терпеливые, и требуется много медленных вдохов, прежде чем я подбираюсь достаточно близко, чтобы можно было метнуть копье. Остальное стадо отходит все дальше, а самка по-прежнему хромает позади, ее комплект ревет от голода.
Атакуя, я мчусь вперед. Стадо двисти впадает в панику и, вздымая копытами снег, и издавая гневный рев, спасается бегством, покидая долину. Самка, прихрамывая, пытается следовать за ними, но она не в состоянии двигается столь же быстро. Мне удается быстро подобраться к ней и бросить копье с близкого расстояния прямо ей в шею. Из него хлещет кровь, и она замертво падает на землю. Когда я подхожу к своей добыче, малыш неподалеку блеет, наматывая по снегу круги, обеспокоенный запахом крови. Когда он не уходит, а стадо не возвращается, чтобы найти его, я для себя уже все решил. Я быстро обрабатываю тушу, и когда все готово, я оглядываюсь вокруг в поисках комплекта.
Он стоит рядом на тоненьких, хрупких ножках, и, моргая, смотрит на меня ярко-голубыми глазами. Он опять начинает блеять, затем отбегает на несколько футов, а потом возвращается обратно к своей мертвой матери. Я медленно снимаю плащ и, стаскивая его со своего тела, подкрадываюсь к малышу двисти.
– Иди сюда, малыш, – напеваю я. – Ты будешь замечательным подарком для моей Ти-фа-ни.
Он жалобно ноет на меня и пугливо от меня отшатывается, гарцуя прочь.
Я продолжаю двигаться медленно, и когда комплект наконец-то от меня не убегает, я набрасываю на него плащ, после чего атакую его, ловко поймав его под шкурой. Он кусачий, и он в панике. У меня вырывается сдавленное шипение, когда его крошечные зубки впиваются в мою голую кожу.
Ругаясь себе под нос, я держу его покрепче, пока поднимаюсь на ноги. Маленький зверек снова пинается и кусает меня, но я не выпускаю его.
– Ты предназначен для моей пары, – сообщаю я ему. – Лучше будет, если будешь вести себя хорошо, потому что до дома далеко.
Он жалобно блеет мне в ответ.
Жонглировать моим двойным грузом – не так-то просто, потому что мертвая мать неповоротливая и тяжелая, а малыш извивается и злится. В конце концов мне удается одной рукой привязать ноги матери к копью – другой моей рукой удерживая комплект плененным – и перекинуть через руку. Малыша я прижимаю к груди, и я не обращаю внимания, когда он начинает жевать мои волосы.
Раз уж ему нужно во что-то вцепиться зубами, пусть вцепится в мою гриву.
Часть 5
ТИФФАНИ
Я изучаю ряды посеянных семян, надеясь где-нибудь обнаружить побег. Ну, в данный момент нет ничего, просто приподнятый ряд в снегу, где на них была обратно насыпана земля. Расстроившись, я двигаюсь вниз по ряду, который обозначила несколькими палочками, но там не на что смотреть. Местные растения ведь не могут отличаться от растений на земле, не так ли? Снег не дает мне особой надежды, но это все же вода, а растения нуждаются в воде для развития. Я засовываю пальцы в перчатку, а затем, встав на колени возле одного из небольших холмиков, копаю. Там должно же быть хоть что-то. Если хоть на одном из моих семян будет намек на росток, у меня появится надежда.
Я копаюсь вглубь снега где-то на фут и останавливаюсь, когда вижу оттенок розового, пробивающийся сквозь белизну. Определенно, одно из моих семян проросло и пробивается сквозь снег. У меня получается! Воодушевленная, я заваливаю снег обратно, прихлопывая рукой сверху, и поднимаюсь на ноги. Вот я расскажу об этом Салуху!
Как будто мои мысли призвали его, на холме появляется знакомый мужской силуэт, несущий на себе тяжелый груз дичи. Кажется, у него очень странная походка, и я стряхиваю снег со своих рук и бросаюсь вперед. Он что, ранен? Он идет слишком медленно. На мгновение я уж было подумала, что это один из старейшин, но ни с чем не спутаешь изгиб кончиков рогов Салуха, и его длинные развевающиеся волосы. Он тащит за собой мертвого двисти, прижимая одну руку к своей груди, и у меня начинает бешено колотится сердце. Неужели ему нужен целитель? Но Мэйлак находится в другой пещере, и до нее нужно добираться как минимум полдня.
– Салух, с тобой все в порядке? – кричу я, пробираясь сквозь снег, чтобы добраться до него. – Могу я чем-то помочь?
– Можешь, – соглашается он, и когда я подхожу к нему, он сует мне в руки укутанный в плащ сверток. – Окаянная тварь кусала меня всю дорогу сюда.
Я удивленно моргаю, когда сверток пытается выпрыгнуть из моих рук и начинает сердито блеять. Я сжимаю его сильнее, уставившись на охотника.
– Что это?
– Комплект двисти. Мать была хромой и поэтому напросилась на мое копье. Но дитя убить я не смог. Я принес его для тебя.
– Для меня?
– Да, для тебя. – Он бросает копье на землю, дав своей добыче упасть в снег, после чего вращает свою огромную руку, разминая боли в мышцах. – А, как хорошо.
Я стараюсь не смотреть, как он разминает этот большой синий бицепс, но… Господи помилуй. Это большие бицепсы. И крепкие. Существо в моих руках начинает извиваться, и мое внимание снова возвращается к нему.
– Я… а вы, ребята, вообще держите домашних животных?
– У Сесса в главной пещере есть двухзубец, которого он содержит.
– И никто не пытается его съесть на ужин? – я бы не хотела привязаться к чему-то, чтобы вернувшись домой, обнаружить, что кого-то поджаривает моего питомца.
– Я ни за что не позволю им разделаться с ним, – его слова такие уверенные, такие смелые.
Я чувствую странный прилив тепла и улыбаюсь ему.
Он тянется вперед, чтобы раскрыть голову зверька, и тогда на меня смотрят два больших синих светящиеся кхаем глаза. Голова у него крошечная, почти как у олененка, но покрыта длинной буйной шерстью, как у бобтейла*. Он гневно блеет на меня.
*Прим. Бобтейл (англ. bob-tailed sheep-dog, Староанглийская овчарка, англ. Old English Sheepdog) – порода собак. Выведена в Великобритании. Бобтейл – крупная, мускулистая, квадратного формата, сильная, компактно и гармонично сложенная невысоконогая, коренастая собака. Голова, туловище, ноги и особенно бедра покрыты густой, волнистой, без завитков, пышной, достаточно грубой, косматой шерстью с хорошим подшерстком, защищающим собак от холода и ветра.
И я заливаюсь смехом, потому что он выглядит таким непостижимо нелепым и милым одновременно. Все дело в носе, выпученных глазах и лохматой гриве.
– Он мне очень нравится.
Он испускает чисто мужское фырканье.
– Я рад, что тебе нравится.
– Так мило с твоей стороны, что ты вспомнил обо мне, – признаюсь я. Другие ребята меня без конца осыпают полезными вещами, но это первый раз, когда кому-то пришло в голову подарить мне что-то совершенно… легкомысленное. А домашний питомец в такой обстановке и правда легкомысленный подарок, но он мне очень нравится, и мне нравится, что Салух оказался таким чутким. – Спасибо тебе.
Его взгляд прожигает меня насквозь.
– Ти-фа-ни, я размышлял над твоими словами.
Меня бросает в дрожь. То, как он произносит мое имя, всегда заставляет меня думать, что он мысленно ласкает каждый слог, и вызывает во мне такие чувства, которые, как мне казалось, давно уже умерли.
Он делает шаг вперед, но ко мне не прикасается, хотя он находится настолько близко, чтобы наши лица оказались бы буквально вплотную друг к другу, будь мы одного роста. А так я смотрю на массу широких бархатисто-синих грудных мышц. Малыш-двисти у меня на руках хватает немного бахромы на его жилете и начинает их жевать.
Внезапно, я чувствую, что резко краснею и мне становится жарко, несмотря на всегда присутствующий лед.
– Моими словами?
– Ты хотела попрактиковаться в шкурах. – Его пристальный взгляд буквально приковывает меня к месту. – Я хочу быть тем самцом, с которым будешь практиковаться.
Глаза у меня тут же широко раскрываются. Он… он хочет пойти на то, что я предложила?
– Ты же вроде ждешь резонанса?
– Я передумал. И мне хочется доставить тебе удовольствие.
Я чувствую, что от этих дерзких слов щеки горят румянцем.
– Ээ…, ясно. Очень любезно с твоей стороны. Но ты не обязан…
– Не сомневайся, Ти-фа-ни. Таково мое решение. Я много часов провел в раздумьях о том, как замечательно было бы прикоснуться к тебе, и я горю желанием заставить тебя кричать от удовольствия, а не от страха.
Неужели все парни так дерзко разговаривают с женщинами, которых они впускают в свои шкуры? Неудивительно, что все человеческие женщины тут расхаживают с мечтательным выражением на лицах. Я пытаюсь перебороть желание обмахивать себя рукой словно веером и в то же время умудряюсь жонглировать извивающимся малышом-двисти, которого держу на руках.
– Тогда, как насчет… сейчас?
Он сводит брови у переносицы.
– Сейчас?
– Э… ты хотел бы потренироваться сейчас? – я чувствую себя такой дурочкой из-за того, что даже спрашиваю об этом.
Его осеняет понимание и медленная, губительная усмешка пересекает его красивые черты лица.
– Тебе не терпится.
– Мне, что? Нет! Я просто подумала… – смутившись, я прерываюсь. – Знаешь, что…? Ладно, забудь. Просто я подняла эту тему, ну…, потому что ты здесь, и я здесь, и…
– И тебе не терпится, – снова прерывает он с довольным видом. – Это замечательно. Ти-фа-ни, мы с тобой будем кончать очень-очень жестко.
О Господи, ну и рот у этого мужчины!
– Если ты так говоришь… – отвечаю я, едва слышно.
– Сегодня не получится, – выдает он.
– Как это нет? – почему я чувствую себя из-за этого такой странно разочарованной?
– Тебе нужно позаботиться об этом комплекте, – поясняет он и вытаскивает кожаную бахрому из жующего рта маленького двисти. – Он проголодался. А вот это я должен отнести в пещеру своей матери, чтобы она его приготовила. – Он указывает на тушу, лежащую у его ног.
– О! Ну да, конечно. – Какая же ты тупица, Тиффани. Где твои мозги? Хотя я знаю, куда мои мозги подевались. «Они полностью зациклились на мыслях о том, что У ТЕБЯ БУДЕТ СЕКС С ЭТИМ ВЕЛИКАНОМ». И я в полном ужасе, но в то же время, как ни странно, очень возбуждена.
– Так, когда мы сможем встретиться, чтоб я мог доставить тебе удовольствие?
Я тупо моргаю глазами. Он оставляет это решение за мной? От этого все лишь… усложнится. Потому что мне вообще-то хочется сказать, что могу найти время для оргазма в полдень, если тебя это вполне устраивает. При условии, конечно, что у меня будет оргазм. При условии, что я не сбегу, вопя во весь голос. При условии, что я не струшу и полностью не покончу со всем этим.
То, что это возложено на меня, вроде как, пугает меня. Это делает все полностью моим выбором. Это значит, что я сама требую всего, что бы ни происходило. Это само по себе, конечно, неплохо, но вместе с тем и страшно. Что, если будет настолько ужасно, что слечу с катушек? Что, если я вообще не смогу возбудиться? Я напрягаюсь и поднимаю взгляд на Салуха. Он смотрит на меня с приспущенными веками, и этим своим яростным, требовательным выражением лица.
Сильно сомневаюсь, что с этим парнем придется маяться скукой.
– Наверное, завтра? В каком-нибудь уединенном месте. – Не хочу устраивать нашу необузданную вечеринку с поцелуями в главной пещере. Это было бы неловко. – Здесь есть какое-нибудь место, куда мы можем пойти и которое не было бы под открытым небом?
Единственное место, которое я знаю, расположенное неподалеку, и которое не часто посещают, это дубильня, однако зловоние там явно не способствует сексуальному времяпровождению.
– Я знаю пещеру в часе ходьбы отсюда. Она маленькая, но отлично подходит нашим нуждам. Я принесу шкуры. – Он торжественно кивает головой. – Тебя нужно держать в тепле.
Что ж, сейчас уже нет ни единого шанса отступить, так ведь? Только не с этим великаном, который так пристально смотрит на меня и строит все эти планы, чтобы доставить мне удовольствие.
– Я не хочу ни с кем делиться, чем мы занимаемся, понимаешь?
Он хмурит брови.
– Ты не хочешь, чтобы они знали, что я доставляю тебе удовольствие?
Я мотаю головой.
– Среди моего народа принимать кого-то к себе в шкуры ради утех – это… личное и интимное дело. – Я слышала, что ша-кхаи не похожи на нас, и среди одиноких неспаренных женщин прыгать в шкуры с кем попало дело пустяковое, но одиноких женщин осталось слишком мало и их не хватает, но я не так устроена. Плюс ко всему, у меня есть еще четыре парня, которые следят за каждым моим шагом, и я не хочу, чтобы кто-то из них стал слишком ревнивым и взбесился. Это добром бы не кончилось. – Если вдруг кто спросит, мы идем собирать травы, ладно? Пусть это будет нашим паролем для этого.
– Па-ройлем, – повторяет он. – Понятия не имею, что это.
– Это такая секретно используемая фраза. Поэтому, если я говорю, что хочу пойти с тобой собирать травы…
Его осеняет понимание.
– Ты хочешь, чтобы тебя ублажили.
Все эти разговоры об «удовольствиях» делают меня супервозбужденной.
– Ну да. Так что будем им пользоваться.
– А есть еще какие-нибудь другие человеческие правила, которые мне следовало бы знать? Другие па-ройли?
Ну, есть и презервативы, но, если мы не резонируем, он не может сделать мне ребенка, так что это не важно. И я знаю, что на этой планете нет ничего, что сгодилось бы за лубрикант – и ничего, что бы то ни было, что я могла бы использовать в неприличных местах, чтобы чувствовать себя более комфортно.
– Ничего в голову не приходит.
Он торжественно кивает головой, продолжая пожирать меня глазами.
– Шкуры я отнесу этим вечером, так что никто ничего не заподозрит и не будет задавать нам вопросы, зачем мы тащим их с собой, раз идем собирать травы.
– Отличная мысль. – Я вытираю налетевшие на его руку капли крови, а затем чувствую себя как-то неловко из-за того, что протянула руку и прикоснулась к этому парню. – Тебе, наверное, стоит еще и искупаться.
Он кивает головой в знак согласия.
– Это станет частью моей подготовки к сбору трав.
– Отлично. – Я показываю на пещеру. – Мне, э… наверное, пора возвращаться.
Животное, что у меня на руках, начинает ерзать, пытаясь сбежать.
– Мне тоже. – Он снова кивает мне головой. – Значит, завтра, да?
– Завтра. – Я снова чувствую, что краснею.
С завтрашнего дня все изменится.
* * *
Как кстати, что у меня есть малыш-двисти, который отвлекает меня от мыслей о завтрашней встрече для любовных утех и страстных поцелуев. Я вся на нервах, но реакция племени на моего нового питомца предвещает, что у меня не так уж много времени, что тратить на размышления о Салухе. Фарли просто очарована. Проходит около пяти минут, прежде чем она объявляет, что хочет такого же, к большому огорчению ее матери. Остальные ша-кхаи просто озадачены тем, зачем мне оставлять его себе.
Мои ухажеры? Они совсем не рады, что я получила такой большой подарок от самца, который даже не участвует в состязаниях. Они всю ночь сидят у костра и ворчат, бросая недовольные взгляды в мою сторону, да и в направлении Салуха тоже. Салух, в свою очередь, напрочь игнорирует эти страдальческие шепоты, так что я тоже их игнорирую. Хэйден бросает всего один взгляд на моего маленького двисти, окидывает Салуха взглядом, полного отвращения, после чего направляется в собственную пещеру. Все это очень странно.
– Он такой милашка, – говорит мне Джоси в то время, как мы строим самодельную калитку из гибких веток деревьев, старых занавесов приватности и обрывков веревки. В задней части племенной пещеры есть небольшая пещерка, которая не используется, и она будет служить загоном для маленького двисти. – Хотя он очень кусачий.
– Вот поэтому-то я назвала его Чомпи*. Или ее. Я не уверена, мальчик это или девочка. – У Чомпи чересчур много шерсти, и он слишком сильно изворачивается, чтобы я могла проверить его гениталии, поэтому мы выбрали милое бесполое имя. А еще Чомпи три раза укусила меня, дважды – Джоси, и один разок Фарли. Он, несомненно, кусака.
*Прим. с английского: chomp – укусить, грызть, жевать, чавкать, разжевывать итд.
Пока мы крепим затвор калитки, маленький двисти скачет по своему стойлу, все обнюхивает, после чего проверяет, что это такое, несколько раз прикусив своими зубами. Он грызет кожаные покрывала, которые я положила ему, охапку скудных листьев, которые Фарли собирала всю вторую половину дня, и все остальное, к чему приближается.
– Ну и что ты будешь с ним делать? – спрашивает Джоси. Она протягивает пальцы через хлипкую калитку, и Чомпи подбегает, облизывая ее пальцы, издавая горестное блеяние. – Похоже, он проголодался.
– Ну… думаю, буду приручать. Лошадь может оказаться очень даже полезной.
– И все-таки он больше похож на оленя, скрещенного с бобтейлом, – задумчиво говорит Джоси. Она оглядывается на меня. – Хэйден бесится из-за него.
– Да пусть бесится. Мне плевать. И тебя тоже не должно волновать.
– А меня и не волнует, – тут же заявляет она. – Просто я знаю, что меньше всего ты хочешь выводить кого-либо из себя.
Она права, но меня почему-то гнев Хэйдена совсем не беспокоит. Во-первых, он всегда раздражен, и появление Чомпи ничего, по сути, не изменило. Ну, и еще Хэйден не проявлял ко мне ни малейшего интереса, поэтому рядом с ним я чувствую себя в полной безопасности. Салуху я тоже доверяю. Он бы не подарил мне малыша двисти, если б подумал, что это поощрило бы остальных к плохим поступкам.
Я оглядываюсь на костер и вижу, что там между своим отцом Борраном и старейшиной Вадреном сидит Салух. Они держат в руках острия копьев и, спокойно беседуя, затачивают их. Взгляд Салуха направлен на меня, а не на его копье. Даже сейчас он наблюдает за мной своими напряженными, блестящими глазами. Меня бросает в дрожь, и я поворачиваюсь обратно к своему маленькому питомцу.
