Текст книги "Дорога к любви"
Автор книги: Розамунда Пилчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Глава 9
В большом старом доме на Милтонз-Гарденз лучше всего было жить летом. В конце теплого и душного июньского дня, после того, как черепашьим шагом еле-еле доползешь на машине домой, вдыхая вместо воздуха бензин на Кенсингтон-Хай-стрит, было облегчением войти в парадную дверь и, захлопнув ее за собой, положить конец всему, что осталось за ней. В доме всегда было прохладно. Пахло цветами и мастикой для паркета, а каштаны в июне так густо покрывались листвой и розово-белыми цветами, что заслоняли окружающие дома. Звуки транспорта едва слышались, и только изредка случайно появлявшийся в небе самолет нарушал вечерний покой.
Этот день не отличался от других – было, как всегда, спокойно. Собиралась гроза, и становилось все более жарко и душно. В предгрозовой духоте город изнемогал. Парки уже покрылись пылью, затоптанная трава потемнела. Воздух отдавал затхлостью несвежей воды. Но здесь, у Элен, на газоны струилась вода из фонтанчиков, в открытую дверь холла врывалось дуновение приятного влажного воздуха, которое встретило Роберта, когда он переступил порог.
Он бросил шляпу на стул, подобрал свою почту и крикнул:
– Элен?!
На кухне ее не было. Он прошел по коридору, вышел из дома, спустился к террасе и увидел сестру за столом с подносом и закрытой книгой на нем. На коленях у нее стояла корзина с рукоделием. На Элен было простое платье без рукавов и поношенные домашние туфли. От солнца на носу у нее стали видны большие веснушки, как будто нарисованные краской.
Он пошел к ней прямо по траве, снимая на ходу пиджак.
Она пошутила:
– Ты подловил меня, когда я сижу и бездельничаю.
– Вот и хорошо. – Он бросил пиджак на спинку стула и сел рядом. – Ну и денек! В чайнике осталось что-нибудь?
– Нет. Но могу сделать.
– Я сам, – автоматически произнес Роберт, но без заметного энтузиазма.
Она не возражала, просто встала и унесла чайник в дом. Рядом стояла тарелка с печеньем. Он взял одно и начал есть, другой рукой ослабляя галстук. Трава на газоне, периодически поливаемая с помощью фонтанчиков, была густая и зеленая. Ее опять надо было косить. Откинувшись назад, он прикрыл глаза.
Прошло полтора месяца с тех пор, как он ездил в Брукфорд на поиски Эммы Литтон, и все это время от нее не было известий. Поговорив с Маркусом и Элен, Роберт написал Бену, что Эмма находится с Кристофером Феррисом, которого она повстречала в Париже, что она работает в Брукфордском театре, что у нее все в порядке. Большего он не мог написать. Что удивительно, Бен выразил свою признательность, но не прямо Роберту, а в написанном от руки постскриптуме к письму Маркусу. Само письмо было исключительно деловым, напечатанным на внушительном тисненом бланке Кенсингтонского мемориального музея изящных искусств. Ретроспективная экспозиция Литтона закончилась. Она, несомненно, имела большой успех. Теперь шла подготовка новой выставки – посмертного собрания рисунков пуэрториканского гения, который недавно умер в нищете на чердаке Гринвич-Виллидж, и Бен с Мелиссой решили поехать в Мексику. Он вновь намеревался вернуться к живописи, но не мог сказать, когда сможет приехать в Лондон. Письмо Литтона заканчивалось словами: «Всегда твой Бен». И уже после подписи собственным неразборчивым почерком художника было написано:
«Получил письмо Р. Морроу. Пожалуйста, скажи ему спасибо. Эмма всегда любила Кристофера. Надеюсь только, что его манеры изменились к лучшему».
Маркус показал это Роберту.
– Не знаю, чего ты ожидал, – бросил он сухо, – но вот что получил.
Итак, с этим делом было покончено. Впервые Роберт полностью согласился со своей сестрой Элен. Литтоны были блестящи, непредсказуемы и очаровательны. Но они не могли подчиниться общепринятым нормам поведения и были не в состоянии помочь сами себе. И поэтому они были непереносимы.
К своему изумлению, он обнаружил, что легко забыл Эмму. Он смог выбросить ее из головы так же равнодушно, как старый хлам, хранящийся в темных углах пыльного чердака. И его жизнь вдруг стала такой насыщенной, и пустота, образовавшаяся после ее отъезда, почти сразу заполнилась более важными делами.
В галерее было много работы. Его дни были заполнены чередой встреч с клиентами, иностранными посетителями и полными надежд молодыми художниками с большими папками, набитыми картинами. «Не может ли. Бернстайн организовать для них выставку, чтобы помочь разгореться искре таланта?» Обычно ответ звучал: «Нет. Не может». Но Маркус был добрым человеком, и они не отпускали ни одного молодого человека обратно в Глазго, Бристоль или Ньюкасл либо в другой город, где он жил, без плотного обеда и денег на обратный билет.
Роберт обнаружил, что ему нравится заниматься этим, и его энергия, запущенная на полный ход, не могла и не хотела иссякать. Он не тратил попусту время и намеренно посвящал свои часы, свободные от работы, Джейн Маршалл.
Их работа иногда заканчивалась в разное время, но это совсем не мешало любовникам. Он звонил ей и приезжал выпить в ее маленький домик по пути из галереи – и заставал хозяйку в переднике, за пришиванием бахромы к занавескам или вычерчиванием на миллиметровке зубцов ламбрекена. Время от времени она уезжала из города, и тогда он весь вечер яростно занимался каким-нибудь физическим трудом, копал землю в саду или косил траву.
Однажды на выходные они с Джейн поехали в Бошем, где у ее брата был маленький домик и катамаран, пришвартованный в неспокойных водах Харда. Они провели на воде все воскресенье. Был сильный бриз, на небе – яркое палящее солнце. В конце дня, устав на свежем воздухе, они пошли в деревенскую пивную посидеть, попить горького бочкового пива и поиграть в «монетку». Вернулись в Лондон очень поздно, подняв верх машины. По небу ветер гнал обрывки облаков прямо по звездам.
И вновь Элен завела:
– Думаю, тебе надо жениться.
Роберт ответил:
– Может, женюсь.
– Но когда? Чего ты ждешь?
Он не знал и не смог ответить. Но был уверен, что еще не настало время строить планы или анализировать чувства, которые он испытывал к Джейн.
Теперь Элен опять заставила его думать о делах. Она возвратилась с подносом и чаем. Поставив все на металлический столик, придвинула его ближе к Роберту. Раздался скрежет металла о мощеную дорожку. Элен сообщила:
– В обед звонил Маркус.
Маркусу надо было возвращаться в Шотландию. Шотландский баронет – большой любитель виски – хотел продать свои художественные ценности, а его сын препятствовал этому, так как был наследником и, очевидно, не хотел, чтобы они были проданы с бухты-барахты. Если наследник и соглашался продать картины, то просил за них в три раза больше, чем его страждущий папаша. После продолжительных дорогостоящих телефонных переговоров Маркус неохотно согласился приехать еще раз.
Бизнес всегда должен быть выше личных желаний. И раз уж приходилось спать на влажном белье и в ледяных комнатах и есть скверно приготовленную пищу, чтобы заполучить эти картины, то он был готов ко всем испытаниям.
– Как его дела?
– Он был очень краток. Не иначе как говорил из огромного зала, где из одного угла его слушал старый хозяин, а из другого – молодой.
– Он заполучил картины?
– Нет. Но получит. Если не все, то многие.
Она ушла по траве, чтобы включить фонтан.
– Что касается Рейнберна, то он не отступится, – сказала она, полуобернувшись к брату. – Тут он за ценой не постоит.
Роберт налил себе чаю и начал читать вечернюю газету. Когда Элен вернулась, он передал развернутую газету ей.
– Что там? – удивилась она.
– Эта девица. Дина Бернет.
– Кто она?
– Тебе уже пора знать ее в лицо. Это молодая актриса, у которой расторопный продюсер. Каждый раз, раскрывая газету или журнал, видишь ее на снимках за пианино, или гладящей котенка, или еще что-нибудь в этом духе.
Элен, глядя на нахальную вульгарную девицу на фотографии, изобразила гримасу отвращения и прочла вслух:
«Дина Бернет, рыжеволосая красавица, которая произвела на зрителей глубокое впечатление в телевизионном сериале «Детектив», сейчас репетирует новую пьесу Амоса Монихана «Стеклянная дверь» – первую серьезную роль в театре. «Я боюсь, – сказала она нашему специальному корреспонденту. – Но также горжусь, что меня выбрали для этой замечательной пьесы». Госпоже Бернет двадцать два года, и она родом из Барнсли».
– Я не знала, что готовится новая пьеса Амоса Монихана. Кто ее ставит?
– Мейо Томас.
– Ну, в таком случае она действительно хорошая актриса. Удивительно, что и люди с очень глупыми лицами могут обладать талантом. Но почему ты вдруг показал мне это?
– Да так. Просто Джейн работает над ее квартирой. Сначала все было довольно скромно, но как только она получила эту роль, то решила потратиться на отделку. Ну, ты понимаешь, зеркальные ванные и покрывала из белой норки…
– Очень мило, – похвалила Элен. Она бросила газету ему на колени. Было жарко, не хотелось двигаться, чтобы ловить ее, и газета соскользнула с колен и упала на землю. Немного погодя Элен начала собирать посуду, взяла поднос и направилась в дом.
– Где ты будешь ужинать? – спросила сестра. – Едешь к Джейн или останешься здесь?
– Еду к Джейн.
– Хорошо. Я сама обойдусь и сыром. Слишком жарко, чтобы заниматься готовкой.
Она ушла, а Роберт закурил и продолжал сидеть, слушая воркование голубей и глядя на траву, где тени становились все длиннее. Как благословение Божье, наступала прохлада и покой. Докурив сигарету, он встал и пошел в дом, наверх, в свою квартиру, где принял душ, побрился, переоделся в джинсы и легкую рубашку. Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда Роберт готовил себе первую за вечер порцию выпивки. Налив полстакана содовой, он подошел к столу взять трубку. Это была Джейн.
– Роберт?
– Да.
– Дорогой, это я. Послушай, я только хотела предупредить тебя, чтобы ты не приезжал ко мне раньше восьми часов.
– Ты что, развлекаешься с любовником?
– Если бы! Нет. У меня будет Дина Бернет. У нее новая идея по поводу ванной, черт бы ее побрал, и она хочет подойти после репетиции, чтобы обсудить свои последние фантазии.
– Для девушки, которая так гордится тем, что занята в этой нашумевшей пьесе, она слишком уж озабочена материальной стороной бытия, тебе не кажется?
– А! Так ты читал вечернюю газету? От этой рекламы мне делается плохо.
– Не могу понять, почему она не упомянула, что занимается отделкой квартиры и остановила свой выбор на известном дизайнере по интерьеру двадцатисемилетней Джейн Маршалл, 34-26-36, которая помогает ей в этом деле? Быть может, мы с тобой не пойдем сегодня никуда ужинать? Я не одет.
– Конечно нет. Слишком жарко. У меня есть холодный цыпленок, и я могу сделать салат.
– А я привезу бутылку вина из холодильника.
– Вот и договорились.
– Тогда до восьми.
– Да, до восьми.
Он уже собирался положить трубку, когда она еще раз произнесла: «Раньше не приезжай», – и только потом раздались гудки. Слегка озадаченный, он положил трубку и подумал, что в ее голосе было какое-то беспокойство. Затем пошел за льдом для виски.
Роберт специально приехал немного позже, однако, когда затормозил у дома Джейн, около двери все еще стоял маленький голубой «фиат». Он дважды просигналил и вышел из машины, захватив бутылку вина; почти тут же дверь отворилась, появилась Джейн в выгоревших розовых брюках и кофточке без рукавов. Волосы закрывали половину ее лица, и, что было не совсем обычно для нее, она была слегка расстроена, нервно похлопывала по бедрам руками и показывала вверх.
Удивленный, он подошел к ней, чтобы поцеловать:
– Что случилось?
Джейн взяла у него бутылку:
– Она еще здесь. Никак не уходит. И болтает без умолку. Теперь же, когда ты пришел, ничто не сдвинет се с места.
– Скажем ей, что нам надо куда-нибудь идти и что мы опаздываем.
– Наверное, стоит попробовать.
Они разговаривали шепотом, а сейчас она произнесла громко и внятно:
– Я не знала точно, что это ты.
Роберт последовал за своей подругой вверх по узким крутым ступеням.
– Дина, это Роберт Морроу. – Джейн ненавязчиво представила их друг другу и пошла отнести бутылку на кухню. Роберт услышал, как открылась и закрылась дверца холодильника, куда Джейн поставила вино.
Дина Бернет сидела, подобрав ноги, на большом диване Джейн у открытого окна. Вид у нее был такой, будто она ожидает фотографа или интервьюера, а то и любовника. Она была красива, свежа и в полном расцвете обаяния. Роберт счел, что ни один фотограф не смог бы в полной мере передать все это на снимке. У нее были темно-рыжие волосы, светло-зеленые глаза и кожа как спелый персик. Формы ее тела можно было назвать пышными. Короткое платье и рубашка, зеленая, в тон глазам, скорее открывали ее округлые руки и бесконечно длинные ноги, чем скрывали их, как у обычных людей. На ногах хорошо смотрелись деревянные сандалии, на запястьях блестели золотые браслеты, а в ушах сквозь копну волос проблескивали огромные цыганские серьги. Белые и ровные зубы, длинные и черные, как уголь, ресницы – как такое сокровище могло родиться в Барнсли?!
– Здравствуйте, – приветствовал актрису Роберт. Они обменялись рукопожатиями. – Я только что прочитал о вас в вечерней газете.
– Правда? Там ужасная фотография! – В ее выговоре все еще сохранялся приятный йоркширский акцент. – У меня там вид как у грустной девушки из бара. Но, думаю, это лучше, чем ничего.
Девушка улыбнулась ему, все ее женское обаяние было мобилизовано на завоевание нового для нее привлекательного мужчины. Роберт, польщенный и разомлевший от такого обращения, сел на другом конце дивана. Она продолжала:
– Я здесь случайно. Джейн делает для меня квартиру, а мне попался американский журнал с фотографией совершенно классной ванной. Я просто должна была принести этот журнал и показать ей.
– Как пьеса?
– О, прекрасно!
– О чем она?
– Ну, о…
В этот момент из кухни появилась Джейн и прервала их вопросом:
– Не хотите ли выпить? Дина, мы с Робертом вообще-то собирались идти, и у нас как раз есть время выпить с тобой на прощание.
– Очень мило с твоей стороны. Если можно, я бы хотела пива.
– А ты, Роберт?
– Звучит привлекательно. Давай я пойду принесу…
– Нет. Не надо. Я сама.
Она вытащила пробку из бутылки и ловко наполнила стакан, не пролив ни капли.
– Дина, Роберт – агент по продаже картин, он работает в галерее Бернстайна на Кент-стрит.
– Правда? – не поверила Дина, оживившись и еще шире раскрыв глаза. – Вы продаете картины и все такое прочее?
– Ну, да.
Джейн передала Дине пиво, придвинула к дивану маленький столик и поставила стакан.
– Роберт – очень влиятельный человек, – продолжала она. – Он все время летает то в Париж, то в Рим, заключая свои дорогостоящие сделки. Правда, Роберт? – Она опять взяла поднос: – Дина, тебе бы надо договориться, чтобы он подобрал картину для твоей новой квартиры. Что-нибудь современное, чтобы повесить над камином, и, как знать, может, со временем эта картина будет стоить целое состояние. Ты сможешь ее продать, когда для тебя не найдется достойных ролей.
– Не говори так. Я же только-только начала! А это дорого мне будет стоить?
– Не дороже, чем американская ванная.
Дина очаровательно улыбнулась:
– Однако я всегда считала, что ванная очень важная вещь в доме.
Джейн налила еще два стакана и передала один из них Роберту. Затем уселась в кресле напротив дивана лицом к своим гостям.
– Ведь это же твоя квартира, – сказала она. В ее голосе слышалось тихое раздражение.
Роберт быстро перебил ее:
– Вы еще не рассказали мне о новой пьесе… О «Стеклянной двери». Когда премьера?
– В среду. В эту среду в театре Реджент.
– Нам надо достать билеты, Джейн.
– Да, разумеется, – согласилась Джейн.
– От одной мысли о премьере у меня сдают нервы. Понимаете, это моя первая роль в театре, и если бы не Мейо – он просто необыкновенный постановщик… Без него я бы все бросила.
– Вы еще не сказали, о чем пьеса.
– Ну… Она… Я не знаю. О молодом человеке из простой рабочей семьи. Он пишет книгу, и она становится бестселлером и делает его знаменитым. Ну, вы понимаете, телевидение и все такое. Затем он знакомится с людьми из мира кино, становится все богаче и все отвратительнее. Начинает пить, заводит кучу любовниц, просто прожигает жизнь. В конце концов, эта разгульная жизнь, конечно, приводит его к тому, с чего он начинал. Молодой человек оказывается в доме своей матери на кухне перед старой пишущей машинкой с чистым листом бумаги на каретке. Я понимаю, что сюжет банальный, но постановка правдивая и задевает за живое, а диалоги как будто взяты из самой жизни.
– Вы думаете, спектакль будет иметь успех?
– По-моему, провал ему не грозит. Но я суеверна.
– А кого играете вы?
– О, одну из его многочисленных девушек, отличающуюся только тем, что она беременна.
– Очаровательно, – пробормотала Джейн.
– При всем при том, это вовсе не пошлятина, – заверила Дина. – Когда я первый раз прочитала сценарий, то не знала, плакать мне или смеяться. Жизнь, как она есть, мне кажется.
– Да… – Джейн допила свое вино, поставила стакан и посмотрела на часы. Затем с явным намеком произнесла: – Роберт, я иду переодеваться. Нам нельзя опаздывать, ведь нас ждут. – Она встала. – Дина, извини, пожалуйста.
– Все в порядке. И спасибо за консультацию по поводу ванной. Позвоню тебе в ближайшее время и сообщу свое решение.
– Да, пожалуйста.
Когда она ушла наверх, Дина еще раз доверительно улыбнулась Роберту:
– Надеюсь, я вас не задержала. Пойду, как только допью. Приходится жить в таком хлеву, что просто ужасно. Тут еще эта жара, вы согласны? Хоть бы гроза прошла! После грозы так прохладно.
– Без сомнения, сегодня вечером быть грозе. Скажите, как вам досталась эта роль?
– Ну, вы знаете, Амос Монихан написал пьесу. До этого он видел меня по телевизору в «Детективе», поэтому позвонил Мейо Томасу и сказал, что, ему кажется, я подойду для этой роли. Потом были пробы. Вот и все.
– А кто исполняет главную роль? Молодого человека, писателя?
– Здесь пришлось пойти на риск. Спонсоры хотели, чтобы его играла какая-нибудь знаменитость. Однако Мейо нашел совершенно нового парня, которого видел в провинциальном театре, и убедил спонсора дать ему шанс.
– Так у вас в главной роли неизвестный актер?
– Да. Почти, – согласилась Дина. – Хотя, можете мне поверить, актер он хороший.
Она допила свое пиво. Наверху туда-сюда ходила Джейн, открывала и закрывала ящики шкафов. Роберт встал, чтобы убрать пустые стаканы.
– Вы будете еще пить?
– Нет, спасибо. Я не стану вас больше задерживать. – Дина встала, одергивая платье, и, тряхнув длинными волосами, направилась к лестнице.
– Я ухожу. До свидания, Джейн.
– До свидания! – Теперь, когда клиентка, наконец, уходила, голос хозяйки звучал более дружелюбно.
Гостья направилась по лестнице вниз. Роберт последовал за ней, провожая, наклонился через ее голову открыть задвижку входной двери. Снаружи в горячем воздухе безветренного вечера дремали конюшни.
– В среду буду держать пальцы крест-накрест на счастье за вас.
– Дай-то Бог!
Они вышли на улицу.
– А как имя того молодого актера?
– Кристофер Феррис, – был ответ.
«Вот почему Джейн не хотела, чтобы мы с ней встретились», – подумал Роберт.
– Кристофер Феррис? Я его знаю.
– Да? Забавно!
– По крайней мере… знаком с его сестрой.
– Мне ничего не известно о его семье.
– Он никогда не говорил о ней? Ее зовут Эмма.
– Ни слова. Парни обычно не рассказывают о своих сестрах.
Дина засмеялась, захлопнула дверцу, но окно было открыто, и Роберт облокотился на него.
– Я бы хотел пожелать ему удачи, – сказал он.
– Завтра расскажу ему о вас.
– Могу я позвонить ему?
– Думаю, да. Но во время работы лучше не звонить. – И тут у нее возникла мысль: – Вот что я вам скажу. У меня где-то был номер его домашнего телефона. Я должна ему позвонить по просьбе Мейо и кое-что передать.
Девушка взяла с соседнего сиденья свою сумочку и начала копаться в ней; вытащила сначала сценарий, потом кошелек, шарф, флакон с маслом для загара, ежедневник. Полистала его.
– Вот. Флаксман-8881. Вам записать?
– Нет. Я запомню.
– Он, возможно, сейчас там. Не знаю, чем он занимается в свободное время. – Она опять улыбнулась: – Подумать только, как тесен мир!
– Да, мир тесен.
Она завела мотор:
– Приятно было познакомиться с вами. Пока!
Он отступил на шаг:
– До свидания.
Маленький автомобильчик проехал мимо конюшни; Роберт смотрел ему вслед. На перекрестке машина на мгновение притормозила, затем рванулась вперед и исчезла из виду. Звук ее мотора растворился в безликом гуле лондонского транспорта.
Молодой человек вернулся в дом, запер дверь и пошел наверх. Из спальни не доносилось ни звука.
– Джейн!
Она тут же начала двигаться, как будто была очень занята.
– Джейн!
– Что?
– Иди сюда!
– Я ещё не…
– Спускайся сюда!
Через минуту она появилась наверху лестницы, завернутая в тонкую рубашку:
– Что такое?
– Я хотел узнать насчет Кристофера, – сказал Роберт.
Женщина пристально посмотрела на него; лицо ее потухло и стало жестким.
– Что именно?
– Ты знала, что он занят в «Стеклянной двери», что все это время он был в Лондоне?
Она спустилась к нему; поравнявшись, холодно ответила:
– Да, я это знала.
– Но не сказала, мне. Почему?
– Возможно, не хотела поднимать тину со дна пруда. Кроме того, ты же обещал. Никаких Литтонов.
– А это тут при чем?
– А почему ты так переживаешь? Послушай, Роберт, я думаю, у меня ко всему этому такое же отношение, как у твоей сестры Элен. Бернстайн заботится, как ему и положено по долгу службы, о Бене Литтоне. И только. На этом его обязанности по отношению к этой семье должны кончаться. Я знаю, как туго пришлось Эмме, и мне жаль ее. Мы ездили с тобой в Брукфорд и видели тот убогий театрик и жалкую квартиру. Но она взрослый человек и, как ты сам признал, весьма умна. Ну что с того, что Кристофер в Лондоне? Не означает же это, что Эмму забросили. Это его работа, и я уверена, что и она все так воспринимает.
– И все же это не объяснение, почему ты не сказала мне.
– Очевидно, потому, что заранее знала, что ты начнешь бегать кругами, как овчарка, рисуя в воображении самое худшее, изводя себя только из-за того, что эта несчастная девчонка – дочь Бена Литтона. Роберт, ты видел ее. Она не желает, чтобы ей помогали. А если ты попытаешься это сделать, то просто окажешься помехой…
Он сказал, медленно выговаривая каждое слово:
– Не знаю, кого ты пытаешься убедить – меня или себя.
– Глупый, я хочу, чтобы ты взглянул правде в глаза.
– Правда, насколько мне известно, заключается в том, что Эмма Литтон живет одна в сыром подвале по соседству с пьяницей.
– Разве это не ее выбор? – Она бросила этот риторический вопрос, и прежде, чем он успел ответить, прошла мимо него к столику и начала возиться с пустыми стаканами и пробками от пивных бутылок, делая вид, что наводит порядок. Он грустно смотрел ей в спину, на ее аккуратную прическу, тоненькую талию, на маленькие ловкие руки. Чувствовалось, что она кипит от негодования.
– Дина Бернет дала мне номер телефона Кристофера, – мягко сообщил он. – Быть может, мне лучше позвонить ему прямо отсюда?
– Делай как знаешь.
Она понесла стаканы на кухню.
Роберт взял трубку и по памяти набрал номер. Джейн вернулась, чтобы взять пустые бутылки.
– Алло. – Это был Кристофер.
– Кристофер! Говорит Роберт Морроу. Помнишь, я приезжал к вам в Брукфорд.
– Повидать Эмму? Да, конечно. Как славно. Как тебе удалось разыскать меня?
– Твой телефон мне дала Дина Бернет. Она же рассказала мне о «Стеклянной двери». Поздравляю.
– Погоди с поздравлениями, пока свое слово не скажут критики.
– Тем не менее, это грандиозно. Послушай, я хотел узнать об Эмме.
– Да? – В голосе Кристофера послышались осторожные нотки.
Джейн к этому времени вернулась с кухни и стояла у окна; сложив руки на груди, она смотрела на улицу.
– Где она?
– В Брукфорде.
– Все в той же квартире? С твоим другом?
– Моим другом? А, Джонни Риггером? Нет, он уехал. Однажды утром он пришел на репетицию пьяным, и режиссер выгнал его. Эмма живет одна.
С трудом сдерживая себя, Роберт спросил:
– А тебе не приходило в голову позвонить Маркусу Бернстайну или мне и рассказать обо всем этом?
– Я собирался, но перед выездом из Брукфорда Эмма добилась от меня обещания, что я не буду этого делать. Я не мог нарушить слов.
Роберт молчал и старался осмыслить услышанное, а Кристофер продолжал говорить, и его голос звучал совсем по-детски неуверенно:
– Однако я не сидел сложа руки. Чувствуя себя виноватым, я написал письмо Бену.
– Кому-кому?
– Ее отцу.
– Но он-то чем может помочь? Он в Америке… То есть в Мексике.
– Я не знал, что он в Мексике, но на конверте сделал Пометку: «Из галереи Бернстайна. Просьба переслать при изменении адреса». Понимаешь, я чувствовал, что кто-то должен знать, что происходит.
– Эмма все еще работает в театре?
– Когда я уезжал, еще работала. Дело в том, что ей действительно не имело смысла ехать в Лондон. Я здесь репетирую с рассвета до заката, мы не смогли бы даже видеться. Кроме того, если «Стеклянная дверь» не продержится больше недели, то мне придется вернуться в Брукфордский театр. Томми Чилдерс готов взять меня обратно. Поэтому мы решили, что Эмме лучше остаться там.
– А если «Стеклянная дверь» продержится два года?
– Не знаю, что будет тогда. Буду с тобой откровенен. Ситуация довольно запутанная. Дом, где я живу, принадлежит моей матери. Сейчас мы живем вместе с ней. Поэтому… Войди в мое положение.
– Да, – сказал Роберт, – понимаю.
Он положил трубку.
Джейн, не оборачиваясь, спросила:
– Что ты понимаешь?
– Сейчас он живет в доме своей матери Эстер. И совершенно естественно, что она не желает больше видеть никого из Литтонов, тем более в собственном доме. Старая глупая стерва. К тому же Эмма сейчас живет совершенно одна, так как Джона Риггера, соседа-пьяницу, уволили из театра. Для облегчения совести Кристофер написал Бену Литтону и сообщил о положении дел. У меня же появилось желание привязать их всех к одному большому камню и бросить в бездонное озеро.
– Я знала, что так и будет, – ответила Джейн и повернулась к нему лицом, все еще держа руки скрещенными на груди. Он увидел, что она не просто сердита, а глубоко расстроена. – Между нами могло бы быть все хорошо, и ты прекрасно об этом знаешь. Поэтому я не сказала тебе о Кристофере. Ведь я прекрасно понимала: стоит тебе о нем узнать, и все будет кончено.
Он хотел запротестовать, но не смог.
– В какой-то степени, Роберт, все это время ты держал свое обещание. Ты ни разу не упомянул имени Эммы. Но она всегда была у тебя в мыслях.
Теперь, когда все было сказано вслух, он понял, что Джейн права. Беспомощный перед этой женщиной, он признался:
– Я чувствую, что каким-то непонятным образом связан с ней.
– Ты связан с ней только потому, что тебе хочется так думать. Но с меня хватит. Я не из тех, кто согласится быть на вторых ролях. Как-нибудь обойдусь. Надеюсь, у тебя нет вопросов. Что же касается меня, то мне нужно либо все, либо ничего. Не хочу повторять то, что уже раз пережила.
Он понял. Все, что он мог, это попросить прощения.
– Думаю… Вероятно, тебе лучше уйти.
Она так и стояла со скрещенными на груди руками, как бы защищаясь от него. Нельзя было даже попрощаться. Он не мог поцеловать ее, не мог просто сказать: «Все было замечательно», – в лучших традициях салонной комедии. И еще он не мог простить ее за то, что она пыталась разлучить его с Эммой. Он мог лишь уйти.
– Я пошел.
– Да. Окажи такую милость.
Когда он стал спускаться по лестнице, Она напомнила:
– Ты забыл вино.
– Оставь себе, – произнес Роберт.
