Текст книги "Дорога к любви"
Автор книги: Розамунда Пилчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
– Ерунда. – Он старался говорить убедительно. – Да и постояльцам повод для пересудов, разнообразие в их скучной жизни.
– У нас нет времени зайти в коттедж? У меня нет даже расчески.
– Расческа найдется в гостинице.
– Но…
– Просто нет времени. Мы уже опаздываем. Пошли…
Они вместе вышли из мастерской, прошли по залитой солнцем улице и направились к бухте. После стужи мастерской воздух снаружи казался теплым, а блики моря отражались от белых стен домов и резали глаза, как сверкающий под солнцем снег.
Глава 5
Эмма не захотела войти в «Слайдинг Тэкл».
– Я подожду здесь. Иди сам и вытащи их оттуда.
– Хорошо.
Роберт Морроу вернулся один.
– Их там нет?
– Нет. Мы опоздали, а им надоело нас ждать, и они на попутной машине вернулись в гостиницу.
Они выехали из города на главную дорогу, карабкающуюся в гору, свернули к гостинице «Кастл», потом, продолжая подъем, – на дорожку к гостинице, миновали клумбы с гортензиями и стелющиеся по земле вязы и, наконец, выехали на вершину холма – на открытое пространство, занятое теннисными кортами, лужайками и миниатюрной площадкой для гольфа.
Сама гостиница когда-то была частным загородным домом и отличалась тем, что сохранила атмосферу старины. Белая постовая будка и загородка в цепи преграждали путь к центральному подъезду. Там в шезлонгах сидела группа закаленных постояльцев в шарфах, перчатках и под пледами, как пассажиры трансатлантического лайнера. Одни читали книги, другие газеты. Однако, когда «элвис» взревел мотором и громко захрустел шинами по гравию на подъезде к входу, все было отложено, некоторые даже сняли очки, а приближение Роберта и Эммы воспринималось так, будто они по меньшей мере пришельцы с другой планеты.
Роберт даже предположил:
– Мы, очевидно, первое заметное событие для постояльцев с тех пор, как управляющий гостиницей упал в плавательный бассейн.
Войдя внутрь через вращающуюся дверь, они почувствовали, как их обдало теплом, будто из открытой дверцы печи. Эмма, как правило, отвергала такого рода удобства, но сегодня это было как раз то, что ей нужно.
– Мне кажется, они в баре, – предположила Эмма. – Иди, а я попытаюсь избавиться от всего этого песка.
В дамской комнате она вымыла руки, умылась и стерла песок со ступней, потерев их о джинсы. Здесь же на туалетном столике находился богатый набор щеток и расчесок. Девушка взяла одну из них и, ломая зубья, попыталась привести копну своих волос в порядок. Поворачиваясь к двери, она поймала свое отражение в зеркале: лицо без косметики, потертые джинсы в белых пятнах… Эмма стянула было спецовку, но тут же устыдилась внимания к таким тривиальным вещам, как собственный вид, и снова натянула ее. Пусть думают, что она битник из числа учащихся изобразительной школы. Модель. Любовница Бена Литтона. Пусть! Как правильно сказал Роберт Морроу, это даст всем тему для пересудов.
Когда она вышла из дамской комнаты и пошла по длинному, устланному коврами холлу, то готова была вслух благодарить Роберта Морроу за то, что он не бросил ее и не ушел к остальным, а ждал у стойки администратора с газетой «Санди» в руках. Увидев девушку, он сложил газету и ободряюще улыбнулся.
– Ты прекрасно выглядишь, – похвалил он.
– Я сломала гостиничную расческу. А ведь был такой расчудесный набор! Мог бы меня не ждать. Я бывала здесь раньше и знаю дорогу.
– Тогда иди вперед.
Было четверть второго, время для делового воскресного обеда прошло. Только немногие серьезные любители выпить задержались в баре; джин с тоником в их стаканах постепенно окрашивал их лица в розовый цвет. Бен Литтон, Маркус Бернстайн и госпожа Райан находились в дальнем конце комнаты в нише, образованной огромными разрисованными окнами. Госпожа Райан сидела спиной к окну, как на рекламе туристического агентства, на фоне голубого моря, синего неба и зеленой травы, покрывавшей миниатюрную площадку для гольфа. И Бен в своей французской рабочей блузе, и Маркус в темном костюме все свое внимание обратили на гостью, поэтому первой Роберта и Эмму увидела госпожа Райан.
– Взгляните, кто пришел… – сказала она.
Мужчины обернулись. Бен остался сидеть, а Маркус поднялся и пошел навстречу Эмме с распростертыми Объятиями, чтобы выразить, как он рад видеть ее такой естественной, вызывающей и непохожей на англичанку. Временами он удивлял своими чисто австрийскими манерами.
– Эмма, мое дорогое дитя! Наконец ты здесь. – Он положил руки ей на плечи и поцеловал девушку по-отечески в обе щеки. – Как я рад снова видеть тебя после такой продолжительной разлуки! Сколько же времени прошло? Пять лет? Или шесть? Нам следует о многом поговорить! Подходи и познакомься с госпожой Райан. – Он взял девушку за руку и повел к столу. – Однако рука у тебя как ледышка. Что ты делала?
– Ничего, – ответила девушка, ловя взгляд Роберта и взглядом же приказывая ему молчать.
– Да ты босая! Госпожа Райан, это – дочь Бена Литтона, но не протягивайте ей руку, а то умрете от шока.
– Меня не так легко убить, – возразила госпожа Райан и подала Эмме руку. – Как поживаете?
Дамы обменялись рукопожатиями.
– Должна заметить, что вы очень озябли.
Поддавшись непонятному импульсу, Эмма призналась:
– Я купалась. Поэтому мы и опоздали. И поэтому я не успела привести себя в порядок. Не было времени зайти домой переодеться.
– О, ты в полном порядке и выглядишь очаровательно. Садись. У нас еще есть время выпить, не так ли? Ведь не закроют же двери столовой у нас перед носом? Роберт, окажите любезность, закажите еще по порции на каждого. Что ты предпочитаешь, Эмма?
– Я? Я вообще ничего не хочу. – Бен слегка кашлянул. – Ну, стакан шерри.
– А мы все пьем мартини. Роберт, вы что будете?
Эмма осторожно села на стул, освобожденный Маркусом, чувствуя на себе взгляд отца.
– Мне просто не верится, – поразилась госпожа Райан, – что вы купались.
– По правде сказать, не совсем. Просто вошла в воду и сразу вышла. Были слишком высокие волны.
– Но вы, должно быть, совсем окоченели. Это чревато неприятностями. – Она повернулась к Бену: – Конечно, вы не одобряете купание в такой холод, как сейчас? Хоть какое-то влияние на дочь вы оказываете?
Ее голос звучал весело и шутливо. Бен что-то ответил, а она продолжала пенять, что ему должно быть стыдно и что, по ее мнению, он отвратительный отец.
Эмма не слушала. Она была слишком занята: разглядывала американскую гостью. Госпожа Райан не была старой и толстой – наоборот, молодой, красивой и очень привлекательной. Все в ней, начиная от гладко зачесанных волос до мысков сияющих туфелек-лодочек из крокодиловой кожи, радовало глаз. У нее были огромные лилово-голубые глаза, полные губы свидетельствовали о чудесном характере хозяйки, а когда она улыбалась, как сейчас, обнажались два ряда ровных белых «голливудских» зубов. На ней был безукоризненно сидящий костюм из розового твида, по краю ворота и рукавов обшитый белым пике. Бриллианты сияли в ее ушах и на отворотах костюма, а также на безупречно наманикюренных пальцах. В ней не было ничего вульгарного, ничего нахального. Даже пахло от нее, как от цветка.
– …То, что она была вдали от вас в течение шести лет, тем более обязывает вас проявить о ней заботу теперь.
– Мне не приходится проявлять заботу о ней, она сама заботится обо мне.
– Ну вот, заговорил настоящий мужчина. – Ее голос звучал мягко, южный выговор ласкал слух.
Эмма перевела глаза на отца. В его позе прослеживалось отношение к собеседнице: ноги скрещены, правый локоть на колене, подбородок на большом пальце руки, между пальцами сигарета, ее дым поднимался перед его глазами. Глаза отца потемнели до цвета черного кофе и глубоко затуманились; он разглядывал госпожу Райан, как восхитительный образец, помещенный между стеклами лабораторного слайда.
– Эмма, твой напиток.
То был Маркус. Она с трудом и одновременно с облегчением оторвала взгляд от Бена и госпожи Райан.
– О, благодарю.
Бернстайн сел рядом с ней:
– Роберт сообщил о закрытом просмотре?
– Да. Он мне сказал.
– Ты рассердилась на нас?
– Нет. – И это была правда. Трудно сердиться на человека, который так сразу, честно переходит к делу.
– Ты ведь не хочешь, чтобы он уехал?
– Это Роберт сказал?
– Нет. Он не говорил. Но я знаю тебя очень хорошо. И мне известно, как долго ты ждала, чтобы он был рядом с тобой. Но ведь это не надолго!
– Да. – Она посмотрела на свой стакан. – Он согласился поехать?
– Да. Но не раньше конца месяца.
– Понятно.
Маркус с теплотой в голосе произнес:
– Если бы ты захотела поехать вместе с ним…
– Нет. Я не хочу в Америку.
– Тебе не страшно оставаться одной?
– Нет. Нисколько. К тому же, вы сами сказали, что это ненадолго.
– Ты можешь переехать в Лондон и остановиться у нас с Элен. Будешь жить в комнате Дэвида.
– А где будет спать Дэвид?
– К сожалению, он в интернате. Это разрывает мое сердце, но теперь я англичанин, и мой сын был оторван от меня в возрасте восьми лет. Приезжай и живи, Эмма. В Лондоне есть что посмотреть. Галерея Тэйт обновлена и стала шедевром…
Совершенно непроизвольно Эмма улыбнулась.
– Над чем ты смеешься, чудовищное дитя?
– Над вашим бесстыдством. Вы одной рукой отбираете у меня отца, а другой заманиваете в галерею Тэйт. И, – добавила она, понизив голос, – никто не потрудился сообщить мне, что госпожа Кеннет Райан – Мисс Южная Вирджиния.
– Мы сами не знали, – признался Маркус. – Я никогда раньше ее не видел. Она прилетела в Англию совершенно случайно, забрела в галерею Бернстайна позавчера и заявила, что хочет видеть Бена Литтона. Только тогда я впервые положил на нее глаз.
– Она заслуживает того, чтобы положить на нее глаз.
– Да, – согласился Маркус. Он взглянул через стол на госпожу Райан своими грустными глазами умной собаки. Затем опустил взгляд на свой мартини и потрогал указательным пальцем ломтик лимона. – Да, – еще раз подтвердил австриец.
Довольно позднее появление такой компании в столовой вызвало оживление. Для них был заказан круглый столик у окна, и им пришлось пересечь весь зал. Госпожа Райан шла впереди, ощущая на себе восторженные взгляды со всех сторон и совершенно не реагируя на них. Она давно привыкла к этому. За ней шел Маркус, запущенный, но по-своему значительный и явно вызывающий интерес. Затем Роберт с Эммой и, наконец, Бен. Бен отстал от них, чтобы затушить сигарету, и изобразил явление звезды, остановившись на пороге побеседовать со старшим официантом; таким образом, когда он наконец вошел в залу, к нему было приковано внимание всех посетителей.
«Бен Литтон…», «Вон тот – Бен Литтон…» – несся шепот, когда он проходил мимо столиков, величественный в своей синей французской блузе, красно-белом платке, повязанном узлом на шее; его седые, по-молодому густые волосы челкой спадали поперек лба.
«Бен Литтон… помните, художник».
Похоже, равнодушных не было. Все знали, что Бен Литтон имеет мастерскую в Порт-Керрисе, но, чтобы увидеть его, надо было спуститься в нижний город, разыскать паб рыбаков под названием «Слайдинг Тэкл» и сидеть там в полумраке, растягивая стакан теплого пива как можно дольше в ожидании прихода известного художника. Однако сегодня Бен Литтон покинул свое убежище и явился сюда, в гостиницу «Кастл», собираясь отведать воскресный обед, как простые смертные. Гора пришла к Магомету. Стареющая дама откровенно уставилась на него в лорнет, а приезжий техасец вслух ругался, что забыл в номере фотоаппарат со вспышкой.
Эмма перехватила взгляд Роберта Морроу и с трудом подавила желание фыркнуть от смеха.
Бен наконец добрался до стола, уселся на почетное место справа от госпожи Райан, взял в руки меню и, подняв палец, потребовал вызвать официанта. Постепенно волнение в столовой улеглось, однако было ясно, что в продолжение обеда они останутся объектом пристального внимания.
Эмма обратилась к Роберту:
– Я не одобряю поведения отца: так явно выставлять себя напоказ… Но он всегда так ведет себя на людях.
– Вот и хорошо. По крайней мере, это развеселило тебя: ты больше не выглядишь скованной и нервной.
– Мог бы предупредить, что госпожа Райан молода и красива.
– То, что она красива, – бесспорно. Но сомневаюсь, что так молода, как кажется. Скорее, хорошо сохранилась.
– Не по-мужски так говорить о дамах.
– Извини. Я подразумевал только хорошее.
– Все равно, надо было меня предупредить.
– Ты не спрашивала.
– «Не спрашивала»… Однако высказалась по поводу старых жирных американок. И даже тогда ты меня не поправил.
– Очевидно, я и представить не мог, что для тебя это имеет какое-то значение.
– Красивая женщина рядом с Беном Литтоном – для тебя это неважно?! Да ведь это жизненно важно! С другой стороны, тебе и Маркусу не придется долго уговаривать Бена поехать в Америку. Одно движение этих ресниц – и он уже на середине Атлантики.
– Не думаю, что ты вполне права. Если он чего-то не захочет, то самые длинные ресницы в мире не заставят его сделать это.
– Не заставят, но он не способен устоять перед вызовом. – Голос Эммы звучал холодно.
Роберт позвал:
– Эмма!
Она обернулась:
– Что?
– Ты обиделась… – Он показал указательным и большим пальцами: —…Совсем чуть-чуть?
– Да… – Девушка решила сменить тему разговора: – Когда вы возвращаетесь в Лондон?
– Сегодня. – Он взглянул на наручные часы: – Уже опаздываем, как всегда. Отправимся, как только сумеем убедить Маленькую-Мисс-Миллионы.
Однако госпожа Райан не торопилась. Обед продолжался, подали четыре перемены блюд, вино с бренди и кофе; столовая уже опустела, а гостья из США все не хотела вставать из-за стола. Наконец, воспользовавшись паузой в беседе, Роберт прочистил горло и сказал:
– Маркус, прошу прощения за вмешательство, но вынужден сообщить, что нам пора выезжать, так как предстоит проехать целых триста миль.
Госпожа Райан изобразила искреннее удивление:
– А который час?
– Около четырех.
Она рассмеялась:
– Уже! Как в Испании. Я однажды была на обеде в Испании, и мы не вставали из-за стола до половины восьмого вечера. Почему так быстро летит время, когда тебе хорошо?!
– Процесс и результат, – вставил Бен.
Через стол она улыбнулась Роберту:
– Вы не собираетесь уезжать прямо сейчас, не так ли?
– Но как можно раньше.
– А я бы хотела осмотреть мастерскую. Не могу же я, проделав путь через Атлантику до Порт-Керриса, не увидеть мастерскую Бена! Не заехать ли нам туда по пути в Лондон?
Это невинное предложение было встречено гробовым молчанием. Роберт и Маркус выглядели смущенными. Роберт не хотел терять времени, Маркус же знал, как Бен ненавидел, когда кто бы то ни было лез в его мастерскую. Эмма тоже почувствовала, как оборвалось у нее сердце. В мастерской царил хаос – не привычный Бену, это не в счет, а устроенный ею самой. Она вспомнила о стремянке, ведре с побелкой, мокром махровом халате и купальнике, оставшихся лежать на полу, переполненных пепельницах и продавленной софе – и все это усыпано песком. Она взглянула на отца, моля, чтобы он отказался от посещения. Все смотрели на Бена, ожидая, как марионетки, за какую нить он потянет.
И он не подвел:
– Моя дорогая госпожа Райан, я с огромным удовольствием показал бы вам свою мастерскую, но хочу предупредить, что она находится в стороне и совсем не по пути в Лондон.
Все посмотрели на гостью, ожидая, как она воспримет сказанное. Но миллионерша только надула губы, вызвав общий смех, и весьма непринужденно присоединилась к веселью.
– Хорошо. Признаю себя побежденной. – Она начала собирать сумку и перчатки. – Но тогда еще одно. Вы были так добры ко мне, и я больше не хочу чувствовать себя чужой среди вас. Меня зовут Мелисса. Не могли бы вы звать меня так?
Позднее, когда мужчины садились в машину, она подозвала Эмму.
– Ты мне особенно понравилась, – призналась она. – Маркус мне рассказал, что ты вернулась из Парижа ради отца, а я приехала, чтобы забрать его у тебя.
До Эммы дошло, что она была не совсем справедлива к миссис Райан, и она почувствовала себя виноватой:
– Эта выставка важнее…
– Я о нем хорошо позабочусь, – пообещала Мелисса.
«Да, – подумала девушка, – не сомневаюсь». И все равно, вопреки всему, американка ей нравилась. Что-то было в форме ее подбородка и ясности лилово-голубых глаз, что заставило Эмму предположить: неужели и в этот раз Бену не доставит удовольствия обычное для него преодоление себя? Девушка улыбнулась американке и сказала:
– Сомневаюсь, что он скоро вернется. – Она взяла медового цвета норку, перекинутую через спинку стула, и помогла Райан одеть ее.
Из гостиницы они вышли вместе. Похолодало. Солнечное тепло уступило место прохладе, налетающей с моря. Роберт установил на «элвисе» верх, а Мелисса, кутаясь в норку, пошла прощаться с Беном.
– Я не говорю «прощайте», – сказал он ей, держа за руку и впиваясь в лицо потемневшими глазами. – Я говорю «au revoir» [3]3
До свидания ( франц.). ( Примеч. перев.)
[Закрыть].
– Само собой разумеется. А если вы сообщите мне номер рейса самолета, я позабочусь, чтобы вас встретили в аэропорту Кеннеди.
Маркус пообещал:
– Я все сделаю. Не помню, чтобы Бен когда-нибудь сообщал о чем-то заранее, тем более о времени прибытия. До свидания, Эмма, мое дорогое дитя, и не забывай о моем приглашении пожить с нами, пока Бен находится в Америке.
– Храни тебя Господь, Маркус. Кто знает, быть может, я и приеду.
Они поцеловались. Он сел на заднее сиденье автомобиля, а Мелисса Райан – на переднее, обернув элегантные ноги пледом Роберта. Бен захлопнул дверцу и наклонился, чтобы продолжить беседу через открытое окно.
– Эмма! – Это был Роберт.
Она обернулась:
– О, до свидания, Роберт.
К ее удивлению, он снял кепку и наклонился поцеловать девушку:
– С тобой все будет в порядке?
Она была тронута:
– Да, конечно.
– Если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне в студию Бернстайна.
– Что мне может понадобиться?
– Не знаю. Так… До свидания, Эмма.
Они с Беном остались стоять и наблюдали, как машина скрылась в тени деревьев, образовавших тоннель вдоль дороги.
Оба молчали. Затем Бен прочистил горло и заговорил, важно, как будто читал лекцию:
– Какая интересная голова у этого молодого человека. Узкий череп и мощные лицевые кости. Интересно увидеть его с бородой. Получился бы образ святого или, возможно, грешника. Тебе он нравится, Эмма?
Она пожала плечами:
– Пожалуй, да. Я его почти не знаю.
Он повернулся, собираясь уходить, и в глаза ему бросилось скопление постояльцев гостиницы, которые, собравшись на прогулку, или играть в гольф, либо просто ища развлечений, столпились, наблюдая отъезд Мелиссы. Бен мрачно уставился на них, чем ввел постояльцев в замешательство, и они начали расходиться, как будто застигнутые за постыдным занятием.
Бен тряхнул головой от восхищения:
– Мне казалось, что я по крайней мере двухголовый шимпанзе. Пошли домой!
Глава 6
Бен Литтон отбыл в Америку в конце марта. Из Порт-Керриса в Лондон он добрался по железной дороге, из Лондона в Нью-Йорк – самолетом «боинг» Британской компании трансокеанских воздушных сообщений. В последний момент Маркус Бернстайн решил поехать с ним, и в вечерних газетах появились фотографии, запечатлевшие их вылет: Бен со своими седыми волосами, развевающимися на ветру, и Маркус, полностью закрытый своей черной шляпой. Оба выглядели совершенно потерянными.
От Маркуса Эмма получила авиапосылку: рулон американских газет с опубликованными комментариями всех сколько-нибудь достойных упоминания критиков страны. Они были единодушны в высокой оценке концепции Квинстаунского музея изобразительных искусств, хвалили его как образец современной архитектуры, освещения и безупречной экспозиции. Не была обойдена вниманием и выставка Бена Литтона. Столь полная выставка еще никогда не была представлена на суд зрителей. Особое внимание привлекли два-три портрета довоенного периода из частных коллекций. Интерес представляло прежде всего то, как один человек может сочетать в себе качества художника, психолога и отпускающего грехи священника.
«Бен Литтон использует свою кисть, как хирург скальпель, сначала обнажая больную ткань, а затем исцеляя ее с огромным состраданием».
Слово «сострадание» использовалось снова и снова в отзывах о его работах военного времени: групповых портретах в убежище, а также десятках зарисовок с натуры во время наступления союзников в Италии. По поводу послевоенных его работ было сказано: «Другие художники абстрагируются от природы. Литтон абстрагируется от воображения, и воображения такого живого, что трудно поверить, как мог молодой человек воспроизвести мысли на холсте так убедительно».
Эмма прочитала все это и позволила себе почувствовать гордость.
Закрытый просмотр состоялся третьего апреля, но к десятому числу не было и речи о возвращении Бена.
Пришло письмо от Маркуса с лондонским штемпелем. Эмма распечатала его в надежде прочитать, когда возвращается отец, однако в нем только и говорилось, что Маркус вернулся в Лондон один, а Бен остался в Квинстауне.
«Мемориальный музей Райана пленителен, и если бы я мог, то тоже задержался бы там. Он охватывает все виды искусств, здесь есть маленький театр, концертный зал и русская коллекция бриллиантов, которую надо увидеть, чтобы поверить в возможность подобной красоты. Сам Квинстаун просто очарователен: множество кирпичных домов в георгианском стиле, окруженных зелеными лужайками и цветущим кизилом. Выглядят эти дома так, как будто находятся там со времен Вильяма и Марии. Но я видел собственными глазами строительство одного из таких домов. При этом готовый дерн укладывался на торф, а кизил высаживался уже в виде взрослых деревьев. Здесь теплый, приятный климат.
Редлендз (усадьба Райан) представляет собой просторный белый дом с балконом, подпираемым колоннами, где сидит Бен в огромном кресле, и ему приносит мятный коктейль цветной дворецкий по имени Генри. Генри приезжает каждый день на работу на сиреневом «шевроле» и надеется в недалеком будущем стать адвокатом. Он умен и молод и, скорее всего, добьется того, о чем мечтает. Здесь есть пара теннисных кортов, загон для лошадей, а также неизбежный бассейн. Бен, как ты можешь себе легко представить, не ездит верхом и не играет в теннис. Он долгие часы, если не занят ретроспективной выставкой, плавает в бассейне на надувном матрасе. Мне жаль, что он покинул тебя так надолго, но искренне верю, что ему на пользу этот отдых. Последние несколько лет он упорно работал, и ему не повредит немного расслабиться. Если тебе скучно, наше приглашение остается в силе. Приезжай и живи у нас. Мы тебя очень ждем.
Любящий тебя Маркус».
Побелка была закончена, пол в мастерской очищен. Картины Бена составлены в штабеля и пронумерованы. Карандаши и кисти разобраны, а тубы с засохшей краской выброшены в мусорное ведро.
Работы больше не осталось.
Минуло две недели со дня отъезда Бена, когда пришла открытка от Кристофера. Эмма находилась на кухне, занятая приготовлением кофе и апельсинового сока. Она была еще в халате, волосы завязаны на затылке «конским хвостом». В это время почтальон, нахальный молодой человек в рубашке с расстегнутым воротом, просунул голову в дверь и сказал:
– Ну, как вы находите сегодняшнее утро, моя красотка?
– Великолепное утро. Спасибо, – ответила Эмма, которая поддерживала с ним дружеский тон с самого возвращения из Парижа.
Он помахал перед ней пачкой писем:
– Все для твоего старика. И… Вот… Открытка для тебя. – Он посмотрел на картинку, прежде чем девушка вырвала ее у него из рук. – Какая вульгарная, не понимаю, как добропорядочные люди покупают такое!
– Да. Ты бы не купил, – грубо откликнулась Эмма и, почти не взглянув на пышную даму в бикини, перевернула открытку, чтобы узнать, кто ее послал. Штемпель был брукфордский.
«Эмма, дорогая, когда ты приедешь ко мне? Я не могу к тебе вырваться, так как мы заняты по горло репетициями «Умершего вовремя». Номер телефона в Брукфорде 678. Лучше всего звонить около 10 утра, перед началом работы. Режиссер прекрасный парень, постановщик – кровопийца, девчонки все порочные, и нет таких красивых, как ты.
Любящий, любящий, любящий тебя Кристо».
Ближайший телефон был в миле от коттеджа. Эмма отправилась пешком по улице к ветхой бакалейной лавке, где она обычно покупала сигареты, консервы, стиральный порошок и пользовалась телефоном.
Телефонный аппарат был старый, с рычагом, который требовалось тряхнуть, чтобы вызвать оператора. Она села на деревянный ящик из-под пустых бутылок и стала ждать ответа. В это время подошла серо-белая кошка, толстая, как подушка, и улеглась у девушки на коленях.
Наконец на том конце провода раздался недовольный женский голос:
– Брукфордский театр.
– Могу я поговорить с Кристофером Феррисом?
– Не знаю, пришел ли он.
– Не могли бы вы посмотреть?
– Кто его просит?
– Скажите, что Эмма.
Недовольная женщина ушла. В трубке послышались голоса. Мужчина прокричал: «Здесь, я сказал, ты, болван, а не там!» Затем послышались шаги и наконец – долгожданный голос. То был Кристо:
– Эмма?
– Ты уже на месте? Женщина, которая подошла к телефону, не знала, пришел ли ты.
– Да, конечно, я уже пришел. Через пять минут начало репетиции. Ты получила мою открытку?
– Сегодня утром.
– Бен ее прочитал? – Ему явно хотелось, чтобы так оно и было.
– Отца нет. Он в Америке. Мне казалось, ты должен об этом знать.
– Откуда?
– Сообщалось во всех газетах.
– Актеры не читают газет, разве что «Стэйдж». Почему ты не сообщила, что старикан в Америке, и не приехала ко мне?
– По сотне причин.
– Назови две.
– Ну, он собирался от силы на неделю. К тому же я не знала, где ты.
– Я же тебе сказал: Брукфорд.
– Не представляю, где этот Брукфорд находится.
– В получасе езды от Лондона. Поезда ходят каждые полчаса. Послушай, обязательно приезжай. Поживи со мной. Меня поселили в ужасной квартире в полуподвальном этаже. Она воняет плесенью и кошками, но очень удобная.
– Кристо, я не могу. Мне необходимо быть здесь. Бен может вернуться в любой день, и…
– Ты сказала ему, что опять встретила меня?
– Нет, не сказала.
– Почему?
– Не было повода.
– Ты боялась?
– Ничего подобного. Было просто ни к чему.
– Никто и никогда не говорил, что я ни к чему, и покончим с этим. Ох, приезжай же, голубка моя. Понимаешь, уборка и вся остальная мура меня доконали.
– Я не могу приехать до возвращения Бена. А потом попробую.
– Тогда будет поздно. У меня кто-нибудь появится и наведет порядок. Пожалуйста! Я организую тебе бесплатный билет на спектакль. Или два билета, и ты сможешь пригласить друга. Даже три бесплатных билета, чтобы ты смогла пригласить всех своих друзей.
Его голос зазвучал весело. Он всегда смеялся над собственными шутками.
– Ах, как смешно, – отозвалась Эмма, но тоже рассмеялась.
– Ты специально меня дразнишь. Ты не захотела остаться со мной в Париже, не хочешь заняться моим домом в глуши Суррея. Что мне сделать, чтобы завоевать твое расположение?
– Ты давно его завоевал. Если честно, то я соскучилась по тебе. Но все равно не могу приехать. Просто не могу, пока не вернется Бен.
Кристо выругался.
В трубке раздалось «пип, пип, пип».
– Ну хорошо, тогда, – поспешно произнес Кристо, – сообщи мне, когда решишься. До свидания.
– До свидания, Кристо, – но он уже повесил трубку. С улыбкой вспоминая каждое произнесенное им слово, Эмма вернула трубку на рычаг. Кошка на коленях громко урчала, и девушке показалось, что животное вот-вот окотится. Пожилой мужчина зашел в лавку купить две унции жевательного табака, и, когда он ушел, Эмма осторожно опустила кошку на пол и пошарила в карманах в поисках мелочи, чтобы оплатить телефонный разговор.
– Когда появятся котята? – поинтересовалась она.
Пожилая женщина за прилавком по имени Герти, никогда не расстающаяся с огромным коричневым беретом, надвинутым на самые брови, ответила:
– Только время покажет, моя дорогая. – Она сунула деньги Эммы в свою кассу (старую железную коробку) и дала ей сдачу. – Только время покажет.
– Спасибо, что разрешили воспользоваться вашим телефоном.
– Пожалуйста, – ответила Герти, которая всегда бессовестно подслушивала разговоры и рассказывала о них по всей округе.
В марте погода была как в разгар лета. А сейчас, в мае, похолодало, как в ноябре, и лили дожди. Роберт даже представить себе не мог Порт-Керрис в дождливую погоду. Художники всегда изображали город в ярко-голубых тонах лета, оживляя картины белыми пятнами чаек и яхт. И все – в ослепительном блеске солнечных лучей. А нынче пронизывающие восточные ветры стучали в окна гостиницы, словно в них горстями швыряли гальку. Сквозняки проникали через оконные переплеты и, уходя в щели под дверями и дымоходы каминов, раскачивали шторы. От холода не было спасения.
Была суббота. Роберт, вытянувшись, лежал на кровати. Он взглянул на часы: без пяти три. Потянулся за сигаретой, зажег ее и остался лежать, следя за свинцовыми тучами за окном в ожидании телефонного звонка.
Ровно в три часа зазвонил телефон. Роберт снял трубку.
– Три часа, сэр, – произнес портье.
– Большое спасибо.
– Вы проснулись, сэр?
– Да, я проснулся.
Докурил сигарету, затушил окурок в пепельнице и встал, надевая белый махровый халат и направляясь в ванную принять горячий душ. Роберт ненавидел дневной сон. Ненавидел просыпаться с ощущением зубной боли и раскалывающейся головой. Однако после того, как всю ночь вел машину из Лондона, необходимо было поспать. Он позавтракал и попросил портье разбудить его. Но шум ветра разбудил раньше. Выйдя из ванной, он надел свежую сорочку, повязал галстук, взялся за пиджак, но потом передумал и натянул джемпер. Причесавшись, взял с туалетного столика свои мелкие вещи и сунул их в карман брюк. Затем подхватил плащ с вешалки на двери и спустился по лестнице.
В холле стояла послеобеденная дремотная тишина. Пожилые постояльцы похрапывали в тепле своих номеров. Разочарованные любители гольфа, стоя у окон, смотрели на дождь, гремя мелочью в карманах своих твидовых бриджей и надеясь на улучшение погоды, чтобы до темноты пройти девять лунок.
Портье взял у Роберта ключ и повесил на доску.
– Уходите, сэр?
– Да. Быть может, вы мне поможете? Мне нужно в галерею общества художников. Она находится где-то в старой церкви, переделанной в выставочный зал. Вы не знаете, как туда добраться?
– Это в центре. Вы ориентируетесь в нашем городе?
– Я знаю, где находится «Слайдинг Тэкл», – ответил Роберт, и портье ухмыльнулся. Ему понравился мужчина, который ориентировался в пабах.
– Итак, скажем, вы идете в «Слайдинг Тэкл», но, не доходя, поворачиваете вверх по улице. Вверх от бухты. Идите по узкой старой дороге, очень крутой, в конце нее будет площадь. Галерея как раз на противоположной стороне этой площади. Там висит афиша… которую невозможно разобрать.
– Ну что ж, посмотрим. Большое вам спасибо.
– Пожалуйста. – Портье открыл вращающуюся дверь, и Роберт оказался на пронизывающем ветру. Дождь обрушился на его непокрытую голову, заставив сгорбиться и поспешить по гравийной площадке, избегая глубоких луж, к машине. Выехав к бухте, Роберт увидел, что настало время прилива. Перед ним волновалось море, серое и неспокойное, рябое от белых бурунов волн.
