Текст книги "Дорога к любви"
Автор книги: Розамунда Пилчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Он нахмурился:
– А как же вы добрались сюда? Я имею в виду, из аэропорта.
– О, – она почти забыла. – Со мной летел один добрый человек, он помог мне донести вещи до самолета и одолжил фунт после приземления. Мне нужно будет вернуть деньги. У меня где-то есть его адрес. – Девушка рассеянно пошарила по карманам, но не нашла визитной карточки своего случайного помощника. – Где-то должна быть.
Она снова улыбнулась в надежде вызвать его симпатию.
– А когда вы собираетесь в Порт-Керрис?
– Поезд, кажется, в двенадцать тридцать.
Роберт взглянул на часы:
– На этот вы опоздали. Когда следующий?
Эмма растерялась. В разговор вступила Пегги, как всегда вежливая и деловитая:
– Господин Морроу, кажется, есть поезд в два тридцать. Я могу проверить.
– Да, пожалуйста, Пегги. Вам подойдет поезд в два тридцать?
– Конечно, мне все равно.
– Отец ждет вас?
– Ну, я написала ему письмо и сообщила, что еду. Но это не значит, что он ждет меня.
Роберт улыбнулся ее словам:
– Понятно.
И вновь взглянул на часы. Было четверть первого. Пегги уже звонила по телефону, справляясь о времени отправления поездов. Взгляд его упал на беспорядочно разбросанные вещи. Пытаясь исправить ситуацию, Эмма наклонилась и подняла с пола шляпу. Роберт предложил:
– Я думаю, лучше убрать все это. Мы сложим вещи в кабинете, а потом… Вы что-нибудь ели?
– Пила кофе в Ле-Бурже.
– Если вы поедете в полтретьего, то я успею угостить вас обедом до отправления поезда.
– Не стоит беспокоиться.
– Ну что вы. Мне все равно нужно поесть, и мы вполне можем сделать это вместе. Пойдемте.
Он подхватил два чемодана и пошел в кабинет. Эмма взяла, что смогла унести, и пошла за ним. Картина с оленями все еще стояла на подставке, девушка сразу увидела ее и засмотрелась.
– Это работа Бена.
– Совершенно верно. Я ее только что продал.
– Маленькому человеку в плаще? Не правда ли, она хороша?
Пока Роберт переносил ее вещи, Эмма продолжала любоваться картиной.
– Почему она нарисована на мешковине?
– Вам лучше спросить у самого автора, когда увидите его сегодня вечером.
Девушка повернула голову и улыбнулась.
– Вам не кажется, что это влияние японской школы?
– Вполне возможно, – ответил Роберт. – У меня была мысль сказать это господину Чику. Надеюсь, вы готовы идти на обед?
Он взял с подставки огромный черный зонт и пропустил Эмму вперед. Пегги осталась держать оборону в галерее, где воцарился прежний порядок. А они вышли на дождливую улицу и пошли рядом под большим черным зонтом, пробираясь через толкотню лондонской Кент-стрит, образовавшуюся в час обеденного перерыва.
Он привел девушку к Марчелло, куда обычно ходил обедать с выгодными клиентами. Итальянец Марчелло владел небольшим рестораном в доме через две улицы от галереи Бернстайна, на втором этаже, и он всегда держал свободный столик специально для Маркуса и Роберта. То был скромный столик в тихом уголке. Но сегодня, когда Роберт и Эмма поднялись наверх, Марчелло, окинув девушку взглядом – ее темные волосы, зеленый брючный костюм, – предложил столик у окна.
Роберт удивился.
– Вы хотите сесть у окна? – спросил он Эмму.
– А где вы обычно сидите?
Он кивнул на маленький столик в углу.
– Почему бы нам не сесть там?
Марчелло был явно очарован Эммой. Он провел их к маленькому столику, придержал стул для девушки, дал им по огромному меню, написанному фиолетовыми чернилами, и пошел принести два стакана «Тио Пепе», пока они выбирали, что заказать. Роберт пошутил:
– Мои акции у Марчелло явно выросли. По-моему, я еще ни разу не приходил обедать с девушкой.
– А с кем вы обычно приходите?
– Один. Или с Маркусом.
– Как там Маркус? – Ее голос потеплел.
– Хорошо. Он расстроится, что не встретился с вами.
– Это моя вина. Мне надо было бы сообщить ему о моем приезде. Но, как вы, возможно, поняли, мы, Литтоны, обычно никому ничего не сообщаем.
– Но вы знали, что Бен вернулся в Порт-Керрис?
– Да. Маркус написал мне об этом. И о ретроспективной выставке я прочла в «Реалите». – Она горько улыбнулась. – Знаменитый отец имеет свои плюсы. Даже если он только изредка посылает телеграммы – можно узнать, что с ним происходит, прочесть не в одной, так в другой газете.
– Когда вы в последний раз виделись с Беном?
– Ох! – Она пожала плечами. – Два года назад я была во Флоренции, а он остановился там по пути в Японию.
– Я и не знал, что Флоренция находится на пути в Японию.
– Ему пришлось заехать, ведь там жила его дочь.
Она поставила локти на стол и оперлась подбородком на руки.
– Мне кажется, вы не подозревали, что у Бена есть дочь.
– Это-то я как раз знал.
– А вот я о вас не знала. То есть, я хочу сказать, не знала, что у Маркуса есть компаньон. Он был один, когда Бен уехал в Техас, а меня спровадил в Швейцарию.
– Как раз в это время я и начал работать с Бернстайном.
– Я… я никогда не встречала человека, настолько не похожего на агента по продаже картин. Я имею в виду вас, конечно.
– Это, наверное, потому, что я не агент по продаже картин.
– Но вы только что продали картину Бена!
– Нет, – поправил он ее. – Я просто взял чек. Маркус уже продал ее неделю назад, хотя сам господин Чик не догадывался об этом.
– Но вы, должно быть, разбираетесь в живописи.
– Теперь да. Нельзя было, проработав с Маркусом все эти годы, не воспринять что-либо из его безграничной эрудиции. Но вообще-то я больше бизнесмен, по этой причине Маркус и пригласил меня к себе работать.
– Но Маркус – самый удачливый бизнесмен, которого я только знаю.
– Верно, такой удачливый, что весь этот галерейный бизнес слишком разросся для того, чтобы им можно было управлять в одиночку.
Эмма продолжала смотреть на него, слегка нахмурив свои красивые брови.
– Еще вопросы?
Она не смутилась:
– Вы всегда были очень близким другом Маркуса?
– Вы хотите спросить, почему он взял меня к себе в фирму? Дело в том, что Маркус не только мой партнер, но и зять. Он женат на моей старшей сестре.
– Так значит, Элен Бернстайн – ваша сестра?
– Вы помните Элен?
– Конечно. И маленького Дэвида. Как они поживают? Передавайте им привет. Знаете, я всегда останавливалась у них, когда Бен уезжал в Лондон и некому было присмотреть за мной в Порт-Керрисе. А когда я уезжала в Швейцарию, Марк и Элен провожали меня в аэропорту, так как Бен улетел в Техас. Передайте, пожалуйста, Элен, что я дома и что вы угостили меня обедом.
– Обязательно.
– Они все еще живут в маленькой квартирке на Бромптон-роуд?
– Нет. После смерти моего отца они переехали ко мне. Мы живем все вместе в старом семейном доме в Кенсингтоне.
– Все вместе?
– И вместе, и отдельно. Маркус, Элен и Дэвид живут на двух нижних этажах, старая экономка моего отца живет в подвале, а я – в мансарде.
– Вы женаты?
Он смутился:
– Нет.
– Я была уверена, что у вас есть жена. Вы выглядите как женатый человек.
– Даже не знаю, как относиться к вашим словам.
– О, я не имела в виду ничего плохого. Воспринимайте их как комплимент. Мне бы хотелось, чтобы Бен выглядел так, как вы. Это значительно облегчило бы жизнь людей, окружающих Бена, особенно мою.
– Но разве вы не хотите вернуться к нему и жить вместе?
– Хочу. Больше всего на свете. Но не хочу, чтобы моя попытка окончилась неудачей. Мне никогда не удавалось ладить с Беном. Думаю, сейчас будет не легче.
– Тогда зачем вы едете?
– Ну… – Под взглядом холодных серых глаз Роберта Морроу ей было трудно дать вразумительный ответ.
Девушка взяла вилку и принялась чертить ею узоры на полотняной скатерти.
– Не знаю. Семья бывает только одна. Родные люди, по крайней мере, должны уметь жить под одной крышей. Я хочу, чтобы мне было о чем вспомнить. Мне хочется, чтобы в старости я могла вспоминать о том, что когда-то мы с отцом жили вместе, даже если это продолжалось всего несколько недель. Вам это кажется странным?
– Нет. Совсем наоборот. Но вас может подстерегать разочарование.
– Это чувство мне знакомо, хотя я вполне могла бы обойтись и без него. Кроме того, я рассчитываю остаться с отцом лишь до тех пор, пока не станет очевидным, что мы и часа больше не можем выносить друг друга.
– Или пока он не предпочтет вам другое общество, – добавил Роберт.
Эмма вскинула голову, и в ее глазах появился вдруг голубой блеск ярости. Она стала похожа на своего отца, когда он еле сдерживался, чтобы не ответить слишком грубо или резко. Но она не дала волю гневу и через некоторое время опять опустила глаза и продолжила чертить невидимые узоры на скатерти, произнеся лишь: «Пусть так. До тех пор, пока это не случится».
Возникшее напряжение помог снять Марчелло, подошедший с бутылкой шерри и готовый принять заказ. Эмма остановилась на дюжине устриц и жареном цыпленке, выбор Роберта был более традиционным – консоме и бифштекс. Воспользовавшись паузой, Роберт тактично сменил тему:
– Расскажите о Париже. Как он?
– Париж был мокрым, холодным и солнечным одновременно. Вы можете себе такое представить?
– Конечно.
– Вы знакомы с Парижем?
– Бываю там иногда по делам. Месяц назад как раз вернулся оттуда.
– Были там по делам галереи?
– Нет. По пути из Австрии, где провел чудесные три недели, катаясь на лыжах.
– А где именно?
– В Обергергле.
– Так вот откуда такой загар! Именно он делает вас непохожим на агента по продаже картин.
– Возможно, когда загар сойдет, я буду выглядеть в соответствии с родом деятельности и смогу заключать более выгодные сделки. Вы долго жили в Париже?
– Два года. И буду скучать без него. Там так красиво, особенно сейчас, когда все здания привели в порядок. Именно в это время года в Париже чувствуешь нечто особенное: зима почти кончилась, вот-вот появится солнце и снова наступит весна. – «И распустятся почки, и будут кричать чайки, парящие над зыбью темных вод Сены. И непрерывной цепью поплывут баржи под мостами, и пахнёт метро чесноком и дымком сигарет «Голуаз». И Кристофер будет рядом».
Вдруг ей захотелось говорить о нем, произносить его имя, напомнить самой себе о его существовании. Как бы между прочим она произнесла:
– Вы ведь знаете Эстер? Мою мачеху? По крайней мере, она была ею полтора года.
– Слышал о ней.
– А о Кристофере? Ее сыне? Вы слышали о Кристофере? Мы с ним совершенно случайно встретились в Париже. Всего два дня назад. Он пришел сегодня утром в Ле-Бурже проводить меня.
– Вы хотите сказать, что совершенно случайно встретились?
– Да, именно так… в бакалейной лавке. Такое могло случиться только в Париже!
– А что он делал там?
– О, убивал время. До этого он жил в Сен-Тропе, а в марте должен вернуться в Англию, чтобы работать в каком-то театре.
– Он актер?
– Да. Разве я вам не говорила? Только хочу предупредить: я не собираюсь ничего рассказывать об этом Бену. Понимаете, отец всегда недолюбливал Кристофера, и, как мне кажется, взаимно. Честно говоря, мне кажется, между ними существовало некое соперничество, да и Бен с Эстер расстались далеко не друзьями. Я бы не хотела, чтобы с самого начала наши отношения с отцом омрачились из-за Кристофера. Поэтому не собираюсь ничего ему рассказывать. По крайней мере, первое время.
– Понятно.
Эмма вздохнула:
– Вы стали таким строгим. Наверное, думаете, что я чего-то недоговариваю.
– Ничего подобного. А когда вы закончите чертить на скатерти узоры, то увидите, что устрицы уже на столе.
Когда они закончили обедать и выпили кофе, Роберт оплатил счет. Было полвторого. Молодые люди встали из-за стола, попрощались с Марчелло и, прихватив большой черный зонт, пошли вниз. Дошли до галереи пешком и попросили привратника вызвать такси для Эммы.
– Я бы поехал с вами и посадил вас на поезд, но Пегги тоже надо пообедать.
– За меня не беспокойтесь.
Он провел ее в кабинет и открыл сейф.
– Двадцати фунтов хватит?
Эмма уже забыла, зачем пришла в галерею.
– Что? Да, конечно.
И начала искать чековую книжку, но Роберт остановил ее:
– Не стоит беспокоиться. Для вашего отца у нас открыт как бы кредит на мелкие расходы. У него всегда возникают трудности с небольшими суммами наличных, когда он приезжает в Лондон. Мы спишем эти двадцать фунтов с его счета.
– Ну, если вы считаете…
– Несомненно. И еще, Эмма, у вас где-то был адрес того человека, который одолжил вам фунт. Поищите, если вы его найдете и дадите мне, я погашу ваш долг.
Эмме стало смешно. Поискав карточку и найдя ее, наконец, между французским автобусным билетом и книжечкой картонных спичек, она рассмеялась. На вопрос Роберта, что тут смешного, она просто ответила:
– Как же хорошо вы знаете моего отца!
Глава 3
Дождь перестал, когда подошло время пить чай. Облака постепенно рассеялись, и воздух был пропитан чистотой. Заблудившийся лучик солнца даже проник в галерею. А в полшестого, когда Роберт запер свой кабинет и вышел на улицу, влившись в толпу спешащих домой в час пик себе подобных, он обнаружил, что легкий ветерок сдул все облака, и город заблестел лужами под бледным прозрачно-голубым небом.
Что-то заставило его отказаться от обычного погружения в подземную толчею знаменитой «трубы», и он дошел пешком до Найтсбриджа, где сел на автобус и проехал весь путь до дома.
Дом Роберта на Милтонз-Гарденз был отделен от запруженной артерии Кенсингтон-Хай-стрит лабиринтом улочек и скверов. По соседству стояли миниатюрные домики ранневикторианского периода кремового цвета с ярко блестящими стеклами парадных дверей и садиками, расцветающими по весне сиренью и магнолиями. По широким тротуарам няни толкали перед собой прогулочные коляски, а маленькие, красиво одетые детишки спешили в свои школы, обучение в которых дорого стоило их родителям. Местные собаки демонстрировали строгость дрессировки. Продолжение Милтонз-Гарденз выглядело довольно запущенным. По обеим сторонам тянулись террасы больших обшарпанных домов, а дом номер 23, где жил Роберт, – центральный дом с главной террасой по фронтону – выглядел самым запущенным. Парадная дверь дома была черной, рядом с ней торчали два высохших лавровых дерева в кадках и висел медный почтовый ящик, который Элен давно собиралась почистить, но всегда забывала. У края мостовой были припаркованы их машины: большой темно-зеленый «элвис»-купе Роберта и пыльный красный «мини» Элен. У Маркуса машины не было, потому что он так и не выкроил времени научиться управлять ею.
Роберт поднялся по ступеням, нащупывая в кармане ключ, и сам отпер дверь. Холл был большим и просторным, неожиданно широкая и пологая лестница, изгибаясь, вела на второй этаж. За лестницей холл переходил в узкий коридор, упирающийся в застекленную дверь сада. Обманчивый вид травы и освещаемых солнцем крон каштанов создавал впечатление, что вы в сельской местности, и являл собой самый приятный аспект проживания здесь.
Парадная дверь за его спиной захлопнулась. Из кухни раздался голос Элен:
– Роберт?
– Привет!
Роберт бросил шляпу на стол в холле и прошел в кухню. В старинные времена эта комната, выходящая окнами на улицу, была семейной столовой, но когда умер отец Роберта и в дом въехали Маркус с Элен и Дэвидом, то Элен превратила ее в кухню-столовую с деревенским столом и стойкой наподобие бара, за которой она могла работать. Повсюду громоздились разнообразные растения в горшках, раскидистые герани, травы, шары электрических лампочек. Связки лука и базарные корзинки свисали с крючьев, на полках стояли книги с кулинарными рецептами, радовали глаз яркие мешки и подушки.
Элен находилась как раз за своей стойкой в бело-синем переднике. Она чистила грибы. Воздух в комнате был наполнен тонкими ароматами жаркого и лимона, горячего масла и еле уловимым запахом чеснока. Сестра была исключительной стряпухой.
Элен сообщила:
– Звонил Маркус из Эдинбурга. Он приезжает сегодня вечером. Ты не знал?
– Во сколько?
– Рейс в четверть шестого. Он собирался попытаться достать на него билет. Прибывает в полвосьмого.
Роберт придвинул к стойке высокий стул и уселся на него, как посетитель бара.
– Он просил встретить его в аэропорту?
– Нет. Он доедет до города на автобусе. Думаю, один из нас должен поехать подхватить его. Ты сегодня будешь ужинать дома или уйдешь?
– Тут так здорово пахнет! Лучше дома.
Она улыбнулась. У них ярко проявлялись родственные черты. Элен была крупной женщиной, высокой и костистой, но, когда она улыбалась, лицо и глаза ее словно освещались внутренним светом, как у маленькой девочки. Волосы у нее, как и у Роберта, были рыжеватые, но оттененные седыми локонами, и носила она их в виде тугого узла на затылке, так что открывалась пара маленьких и неожиданно аккуратных ушей. Элен гордилась своими красивыми ушами и всегда носила серьги. Их ухе было множество в выдвижном ящике ее туалетного столика, и если друзья не знали, что ей подарить, всегда можно было просто купить пару серег. В этот вечер серьги на ней были зеленые, какой-то полудрагоценный камень в тонкой ажурной золотой оправе, и их цвет гармонировал с ее глазами в крапинку.
Ей было сорок два, на шесть лет старше Роберта, и уже десять лет она была замужем за Маркусом Бернстайном. До замужества она работала у него в качестве секретаря, бухгалтера, а когда финансы бывали на исходе – то и уборщицей. В том числе благодаря и ее усилиям и вере в Маркуса их галерея не только не прекратила своего существования, но и достигла нынешнего мирового признания.
Роберт спросил:
– Маркус сказал тебе о том… ну, как у него дела?..
– В двух словах. Не было времени. Но старый лорд из Гленса, кто бы он там ни был, имеет трех Рубенсов, Констебля и Тёрнера. Вот об этом можешь подумать на досуге.
– Он хочет продать их?
– По всей видимости. Он говорит, что при нынешних ценах на виски оставлять эти картины болтаться на стенах – просто непозволительная роскошь. Мы узнаем подробности, когда Маркус вернется. Ну а ты чем занимался сегодня?
– Заходил американец по имени Лоуэл Чик, выписал чек за Бена Литтона.
– Это прекрасно…
– И… – он остановил взгляд на лице сестры, – вернулась Эмма Литтон.
Элен как раз начала крошить грибы. Услышав его слова, она мельком взглянула на брата, ее руки застыли.
– Эмма? Ты имеешь в виду Эмму, дочь Бена?
– Прилетела сегодня из Парижа. Заходила в галерею занять денег на дорогу до Порт-Керриса.
– Маркус знал, что она возвращается?
– Думаю, нет. Вряд ли она сообщила об этом кому-нибудь, кроме своего отца.
– А Бен, конечно же, промолчал. – Лицо Элен стало сердитым. – Иногда мне хочется просто удавить этого человека.
Роберт удивился:
– А что бы ты сделала, зная о ее возвращении?
– Ну, встретила бы в аэропорту. Угостила обедом. Да мало ли что!
– Пусть ему послужит утешением, что я угостил ее обедом.
– Вот и молодец. – Она порезала очередной гриб, продолжая рассуждать: – Как она выглядит?
– Привлекательно. Правда, довольно своеобразна.
– «Своеобразна», – сварливо повторила Элен. – То, что она своеобразна, я знаю сто лет.
Роберт подцепил кусочек сырого гриба и съел его ради эксперимента.
– Ты знаешь что-нибудь о ее матери?
– Конечно знаю. – Элен переместила грибы подальше от Роберта и поближе к плите, на которой дымилась политая горячим маслом сковорода. Ловким движением женщина вывалила грибы в масло, оно слабо зашипело, и по кухне распространился вкусный запах. Стоя у плиты с деревянной лопаточкой, Элен помешивала жаркое; Роберт видел ее резкий профиль.
– Кто она была?
– Ох! Да так, низкорослая студентка-художница, в два раза моложе Бена. Смазливенькая.
– Они были женаты?
– Да. Его угораздило жениться на ней. Мне кажется, по-своему он обожал ее. Но она была просто ребенком.
– Она бросила его?
– Нет. Умерла при родах Эммы.
– А затем, позднее, он женился на женщине по имени Эстер?
Элен обернулась к нему, ее глаза сузились.
– Откуда ты знаешь?
– Эмма рассказала сегодня за обедом.
– Ну что ж, я долго молчала! Да. Эстер Феррис. Минуло уже много лет.
– И у нее был ребенок. Сын по имени Кристофер?
– Только не говори, что он опять появился на горизонте!
– Отчего ты так встревожилась?
– Ты бы тоже не остался равнодушным, если бы пережил те полтора года, когда Бен Литтон был женат на Эстер…
– Расскажи мне.
– Ох! Это было убийственно. Для Маркуса и Бена… Подозреваю, что и для Эстер. Ну и, конечно же, для меня. Сначала Маркус чуть было не превратился в третейского судью постоянных жутких семейных скандалов. Затем на нас обрушился поток нелепых мелких счетов, которые, по заявлению Эстер, Бен отказывался оплачивать. Ты знаешь, что Бен не хотел иметь дома телефон; но Эстер распорядилась установить его, и Бен вырвал провода с корнем. Потом с головой Бена что-то случилось, и он не мог заниматься никакой работой, проводил целые дни в местном пабе. Тогда Эстер приставала к Маркусу, чтобы он сходил за ее мужем, поскольку только Маркус имеет на него влияние. И так далее, и тому подобное. Маркус старел на глазах. Ты себе можешь это представить?
– Да… Но при чем же тут мальчик?
– Этот мальчик часто оказывался яблоком раздора. Бен его не выносил.
– Эмма сказала, они соперничали.
– Так и сказала? Она всегда была восприимчивым ребенком. Могу предположить, что Бен по-своему завидовал Кристоферу, но и Кристофер был сущим дьяволом. Смотрелся он святошей, но его мать совершенно испортила сына. – Элен сняла сковороду с огня и вернулась к стойке, оперевшись о нее локтем. – Что Эмма рассказала о Кристофере?
– Только то, что они встретились в Париже.
– Что он там делал?
– Не знаю. Вероятно, отдыхал. Ведь он артист. Ты знала это?
– Нет. Но охотно верю. Она сильно восторгалась им?
– Я бы сказал – да. Если это только не был восторг от скорого возвращения к отцу.
– Тут ей нечем восторгаться.
– Согласен. Но как только я заикнулся о привычках Бена, то понял: еще чуть-чуть, и мне оторвут голову.
– Правильно понял. У них отношения, как в воровской шайке. – Сестра похлопала брата по руке: – Не вздумай ввязываться, Роберт. Меня воротит от этих родственничков.
– Я и не ввязываюсь. Просто любопытно.
– Прекрасно. Послушай моего совета: ради собственного спокойствия держись от них подальше. Хорошая новость: Джейн Маршалл звонила в обед и просила, чтобы ты ей позвонил.
– По какому поводу, ты не в курсе?
– Она не сказала. Сказала только, что будет на месте после шести. Только не забудь, хорошо?
– Не беспокойся, не забуду. Но и ты не забывай, что Джейн пока еще не член нашей семьи.
– Не понимаю, о чем ты? – удивилась Элен, которая обычно, со своим братом во всяком случае, была откровенна. – Она очаровательна, привлекательна и умна.
Роберт ничего не ответил. А рассерженная его молчанием Элен продолжала, словно оправдываясь:
– У вас много общего: интересы, друзья, стиль жизни. Кроме того, мужчине твоего возраста пора бы жениться. Нет более жалкого существа на свете, чем стареющий холостяк.
Она замолкла, и наступила тишина. Роберт вежливо осведомился:
– Ты закончила?
Элен глубоко вздохнула. Он был безнадежен. Она всегда знала, что никакими словами невозможно заставить Роберта сделать то, что он не хочет. За всю жизнь ей ни разу не удалось уговорить его. Речь Элен опять оказалась пустым сотрясением воздуха, и она уже сожалела о потраченных эмоциях.
– Да, конечно, я закончила. И прошу прощения. Это не мое дело, и я не имею права вмешиваться. Просто хотела сказать, что мне нравится Джейн, и я желаю тебе счастья. Не могу понять, что у тебя на уме.
– Я тоже, – сознался Роберт. Он улыбнулся сестре и провел рукой по волосам и затылку, до шеи. То был знакомый жест, означавший смущение или усталость. – Но мне кажется, что это как-то связано с тобой и Маркусом.
– Ну что ж, надеюсь, ты решишь эту проблему до того, как сгниешь от старости.
Оставив сестру наедине со стряпней, он взял шляпу, вечерние газеты и пачку писем и направился наверх, в свою квартиру. Его гостиная, выходящая окнами на большой сад и каштан, когда-то была детской. То была комната с низким потолком и сплошным ковром на полу. Сюда он переставил всю мебель отца, какую смог затащить на второй этаж.
Роберт бросил шляпу, газеты и письма на стул и, подойдя к старинному индийскому буфету, где стояли напитки, налил себе виски с содовой. Затем взял сигарету из коробки на кофейном столике, закурил и, на ходу помешивая в стакане, подошел к столу, сел, поднял телефонную трубку и набрал номер Джейн Маршалл.
Она ответила не сразу. Ожидая, он машинально чертил карандашом в блокноте, поглядывая на часы. У него оставалось время принять ванну и переодеться перед тем, как отправиться за Маркусом на станцию Кромвель-роуд. Для умиротворения Элен он возьмет бутылку вина, и они посидят втроем за ужином вокруг деревенского стола, как обычно обсуждая торговлю картинами. Роберт почувствовал себя очень уставшим, а перспектива такого вечера казалась ободряющей.
Гудки на том конце провода прекратились. Холодный голос ответил:
– Джейн Маршалл слушает.
Она всегда отвечала на звонки в такой манере, и Роберт до сих пор находил это слишком чопорным, хотя и знал причину. В свои 26 лет Джейн, пережив неудачный брак и развод, вынуждена была зарабатывать себе на жизнь и избрала скромный бизнес по дизайну внутренних помещений, который вела прямо на дому. Таким образом, один телефон выполнял две функции, и она давно решила, что будет благоразумно отвечать на все звонки как на потенциально деловые. Она объяснила это Роберту, когда тот пожаловался на ее холодность.
– Как ты не понимаешь? Представь, что звонит клиент. Что он может подумать, если мой голос будет звучать сексуально и слащаво?
– Твой голос отнюдь не должен звучать сексуально. Просто дружески и привлекательно. Почему бы не попробовать? Вот увидишь, твои дела сразу пойдут в гору. Ты не успеешь и глазом моргнуть, как будешь уже сдирать обои со стен, примерять гардины и разматывать покрытия у своих клиентов.
– Это твое субъективное мнение. Лучше уж отгонять этого клиента гнутым обивочным гвоздем.
Он сразу спросил:
– Джейн?
– О, Роберт! – Ее голос сразу стал нормальным – теплым с нотками радости. – Извини. Элен передала тебе мою просьбу?
– Она попросила меня позвонить тебе.
– Я просто хотела узнать… Значит так, мне подарили два билета на пятницу на балет. Дают «Испорченную девчонку», и мне подумалось, быть может, тебе захочется сходить. Если ты не уезжаешь или не занят.
Он взглянул на свою руку, рисующую в блокноте безупречные кубы в перспективе. Ему слышался голос Элен: «У вас много общего – интересы, друзья, стиль жизни».
– Да. Извини. Нет, я никуда не собираюсь и с удовольствием составлю тебе компанию.
– Мы перекусим сначала у меня?
– Нет. Пойдем куда-нибудь. Я закажу столик.
– Рада, что ты согласился. – Он был уверен, что она улыбается. – Маркус уже вернулся?
– Нет. Я как раз собираюсь ехать его встречать.
– Передай ему и Элен привет от меня.
– Передам.
– Тогда до пятницы. До свидания.
– До свидания, Джейн.
Положив трубку, он продолжал сидеть, подперев щеку ладонью и дорисовывая свои кубы. Закончив, Роберт отложил карандаш и потянулся за стаканом. Вид нарисованных им кубов вызвал у него невольную ассоциацию с увиденными сегодня чемоданами Эммы.
Маркус Бернстайн прошел через стеклянные двери здания терминала. Он был похож, как всегда, то ли на беженца, то ли на уличного музыканта. Плащ висел на его плечах, как на вешалке, старомодная черная шляпа каким-то непостижимым образом спереди загнулась вверх, его длинное, морщинистое лицо было болезненно-усталым. В руке у Маркуса был раздутый портфель, однако саквояж он сдал в аэропорту в багажное отделение, и, когда Роберт обнаружил зятя, тот стоял в терпеливом ожидании у ленты транспортера.
Всем своим видом Маркус олицетворял смирение и уныние, и случайные прохожие вряд ли поверили бы, что этот скромный и неброский человек являл собой признанный авторитет в мире искусства по обе стороны Атлантики. Он был австрийцем, покинувшим родную Вену в 1937 году, а после ужасов войны, которую вели иностранные для него государства, в мире искусств взошла его звезда. Его необъятные знания и чутье быстро привлекли к нему внимание, а то, как он помогал молодым художникам, стало Примером для других посредников. Однако по-настоящему большое впечатление он произвел на простую публику в 1949 году, когда открыл собственную картинную галерею на Кент-стрит с выставкой абстракций Бена Литтона. Бен, уже известный в то время своими довоенными пейзажами и портретами, некоторое время был знаком со своим агентом, а выставка 1949 года стала началом их деловой дружбы, пережившей все бури и ссоры между этими неординарными личностями. Та давняя выставка также ознаменовала окончание борьбы Маркуса за самоутверждение и начало длительного восхождения к успеху.
– Маркус!
Тот слегка вздрогнул, обернулся и увидел приближающегося Роберта, изобразив при этом такое удивление, будто никак не ожидал, что его могут встречать.
– Привет, Роберт. Весьма великодушно с твоей стороны.
Прожив в Англии 30 лет, он умудрился сохранить сильный акцент, но Роберт не обращал на это внимания.
– Я бы подъехал в аэропорт, но мы не были уверены, что ты успеешь на рейс. Полет прошел хорошо?
– В Эдинбурге шел снег.
– А здесь весь день лил дождь. Смотри, вон твой саквояж. – Роберт подхватил багаж с ленты конвейера. – Все, пошли…
В машине, стоя на светофоре на Кромвель-роуд, он рассказал Маркусу о посещении галереи Бернстайна Лоуэлом Чиком, который купил «Оленей» Литтона. Маркус хмыкнул, давая понять, что он всегда считал эту сделку делом времени. На светофоре загорелся желтый свет, а затем и зеленый, машина тронулась, и Роберт сообщил:
– А Эмма Литтон вернулась из Парижа домой. Она прилетела сегодня утром. Без единого фунта в кармане, поэтому зашла в галерею, чтобы ты обменял ее чеки на банкноты. Я накормил ее обедом, дал двадцать фунтов и отправил дальше.
– Дальше – куда?
– В Порт-Керрис, к Бену.
– Думаю, он там.
– По ней было видно, что она рассчитывает застать его там.
– Несчастный ребенок, – посочувствовал Маркус.
Роберт ничего не ответил, и они доехали до дома в молчании, занятые каждый своими мыслями. На Милтонз-Гарденз Маркус вышел из машины и поднялся по ступеням, нащупывая ключ. Но не успел вставить ключ в замок, как дверь открыла Элен, и в освещенном дверном проеме обозначился силуэт Маркуса в обвислом плаще и клоунской шляпе.
Жена встретила мужа словами:
– Ну что ж, очень мило! – И, поскольку он был гораздо ниже ее, наклонилась, чтобы обнять Маркуса. А Роберт, доставая саквояж из багажника машины, пытался понять, почему эта пара никогда не выглядела смешной.
Казалось, уже давно стемнело. Однако, когда лондонский экспресс прибыл к железнодорожному узлу, где Эмме предстояла пересадка на Порт-Керрис, и она вышла из вагона, оказалось, что совсем не темно. С неба светили яркие звезды, а ночь обдавала бодрящим ветерком с запахом моря. Выгрузив весь свой багаж на платформу, она стояла в ожидании, когда отойдет состав. Над головой трепетали листья пальмы, шелестя от ветра.
