Текст книги "Горький дым (СИ)"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Слава тебе, господи, – перекрестился Богдан, – с благополучным концом вас, пан Стефан.

– Не забудь завтра утром позвонить Кочмару.

– Конечно. С него еще тысяча марок, а за тысячу я кому угодно горло перегрызу.

– Ну до этого не дойдет, он человек уважаемый и всегда рассчитывается точно.

– За выполненную работу, – добавил Богдан.

– А мы свое дело сделали... – Стефан для чего-то обтер руки об штаны и направился к «мерседесу».

О гибели Мартинца на станции поговорили день-два и забыли: не нужно водить машину пьяным, особенно по горным дорогам. Никто не сомневался в официальной версии – несчастный случай, кроме Рутковского. Но Максим молчал. Молчал на работе, ничего не сказал и полицейскому инспектору, который вел расследование и хотел иметь показания человека, который одним из последних видел погибшего. Но что поделаешь: видно, такой уж был предназначен Ивану путь...

Кочмар день-два посматривал на Максима подозрительно, но Рутковский никак не выказывал своего отношения к случившемуся, вел себя, как и подобает в таких случаях: печалился, но не очень – разве можешь в молодые годы до конца понять всю трагичность смерти? Тем более что наконец в Мюнхен вернулись Юрий с Иванной, и Максим ни о чем не думал, кроме списков Лакуты. Обозначенные там люди оказались живыми, и семеро из них дали согласие продолжать сотрудничество с ЗЧОУН[3].

Лодзен приехал к Сенишиным вместе с Рутковским в первый же вечер после их возвращения. Курил одну за другой сигареты и был явно возбужден.

– Списки – это превосходно! – повторял. – Некоторые из информаторов согласились работать с нами, и дело это перспективнее, чем казалось. Молодец, пан Сенишин, и мы не забудем вас.

Юрий с Иванной пошли на кухню, а Рутковский сказал Лодзену:

– Списки еще у Лакуты... и неизвестно...

– Завтра будут у нас – Полковник стал серьезным. – Вечером свяжитесь с Луцкой, пусть предупредит Лакуту. Завтра нужно встретиться. С ним вы начали это дело, вам и заканчивать. – Нагнулся к Максиму, сказал тихо, будто его могли услышать на кухне: – Завтра утром уточним детали...

Вечером Рутковский связался не только с Луцкой, но и с Олегом. Они встретились в дешевом ресторанчике Швабинга и быстро уточнили детали завтрашней операции. А утром, едва Максим успел сесть за свой стол, в комнату заглянула Катя и, округлив глаза, что свидетельствовало об удивлении и уважении, сообщила:

– Вас, пан Рутковский, просит мистер Лодзен.

В комнате воцарилась тишина, и Максим почувствовал, как все взгляды скрестились на нем: и в самом деле, на радиостанции знали, что утром полковник занимается почтой или решает самые важные дела, и если вызывает кого-нибудь, то не ради того, чтобы дать обычное указание...

Рутковский поднялся медленно, поправил – галстук, намеренно небрежно пожал плечами. Даже спросил у Кати дерзко:

– Не сказал, для чего?

Глаза Кубиевич еще больше округлились от страха, она замахала руками, и Максим вышел из комнаты, зная, что все разговоры будут вестись лишь вокруг этого необычного вызова.

Полковник достал из сейфа небольшой плоский портфель, открыл его и положил на стол. Подозвал Максима, открыл портфель.

– Здесь шестьдесят две тысячи триста долларов, – сообщил небрежно, будто речь шла об очередной зарплате Рутковского. – Но расписку возьмете с этого мошенника за семьдесят пять. – Лодзен остро взглянул на Рутковского – тот сразу сообразил, что к чему, но ничем не проявил ни своего удивления, ни смущения.

– Слушаюсь, господин полковник, – только и ответил.

Самое важное осталось позади, и Лодзен сразу повеселел.

– Где назначена встреча? – спросил.

– Там же, в «Регина-Палас».

– В котором часу?

– В двенадцать.

– Поедете один?

– Думаю, так будет лучше.

– Ну о’кэй, – быстро согласился полковник, и Рутковский еще раз убедился, что Лодзен, конечно, не выпустит отель из своего поля зрения.

Максим взял портфель. Полковник дружелюбно похлопал его по плечу, предупреждая:

– Я жду вас не позднее часа.

– Конечно, зачем мне задерживаться?

Рутковский пошел, помахивая портфелем. Надеялся, что агенты из службы охраны станции еще не взяли его под свой надзор, в противном случае должен был любой ценой оторваться от них – как раз сейчас, когда до встречи с Лакутой осталось три часа и есть время раскрутить все так, как договорился с Олегом.

Красный «фиат» стоял с самого края стоянки: Рутковский приехал сегодня немного раньше, чтобы занять как раз это выгодное место. Максим рванул машину, не жалея мотора, – смотрел, не двинулся ли кто-нибудь вдогонку. В это время движение здесь уменьшалось – где-то из-за угла выскочил «фольксваген», но шел медленно и скоро остановился. Максим сразу повернул направо. Был у него точно разработанный маршрут: на всякий случай выучил его и обкатал – крутые, неожиданные повороты, погоню, по крайней мере, заметил бы сразу.

Кажется, никто его не преследовал...

Еще один поворот налево, потом направо в переулок, снова направо – сзади никого, и можно вздохнуть облегченно.

Рутковский остановился около таксофона, набрал номер и услышал голос Стефы.

– Доброе утро, дорогая, – сказал, – как ты там?

– Что-то случилось? – спросила встревоженно.

– Нет, все идет как надо, только вот что: позвони Лакуте – встреча переносится в гостиницу «Зеленый попугай».

– Зачем?

– Все в порядке, милая, но береженого и бог бережет.

– Возможно, ты прав.

– Не возможно, а точно. Пятьдесят седьмой номер.

– Время то же?

– В двенадцать.

– Договорились.

Рутковский вздохнул с облегчением: теперь списки не пройдут мимо его рук. Вспомнил, как смотрел на него Лодзен, когда приказал взять с Лакуты расписку на семьдесят пять тысяч. Да, господин полковник собирается положить в карман двенадцать тысяч семьсот долларов. Потому и делает все исподтишка, потому и поручил ему, Максиму, получить списки: уверен в его преданности, да и, в конце концов, кто поверит какому-то жалкому эмигранту, если он осмелится выступить против полковника разведки? Теперь сам бог велел и ему взять с пана Лакуты свои пять процентов комиссионных. Приблизительно три тысячи долларов – они на дороге не валяются, и никто здесь ни за что бы не отказался от таких денег.

Рутковский поехал в «Зеленый попугай». Пятьдесят седьмой номер ему посоветовал взять Олег. Комната как раз на углу, выход окнами на две улицы, с балкона просматриваются все подходы к гостинице. Да и стоит не так уж и дорого, раз в пять дешевле, чем в «Регина-Палас».

Максим придвинул стул к окну, занял удобное положение за шторой и закурил.

Теперь самым главным его оружием было терпение, теперь все шло своим ходом и он будто остался сбоку, точнее, был деталью отрегулированного и заведенного механизма.

Первая приехала Луцкая, и Рутковский отдал должное пунктуальности панны Стефании. Правда, он в этом мог убедиться и раньше, о деловой сноровке слышал также, но не думал, что сама Луцкая будет контролировать их сегодняшнюю встречу с Лакутой.

Стефа поставила машину не на стоянке напротив гостиницы, а на боковой улице, и Рутковский еще раз оценил дальновидность Олега: одно из окон номера выходило как раз туда, и он мог следить за действиями Луцкой. Собственно, пока она не проявляла активности; не выходила из «фольксвагена», сидела и курила, ибо из окна машины шел дым.

Так прошло четверть часа. В половине двенадцатого Луцкая вышла из автомобиля и остановилась возле газетного киоска. Купила газету, начала просматривать ее, и тут к ней подошел высокий человек в темно-сером костюме. Рутковский сразу узнал его: эсбист Богдан! Это он вместе со Стефаном закручивал удавку на его шее. Теперь Максим припомнил: Богдан был и в «Регина-Палас» – метнулся из соседнего номера, когда Рутковский со Стефой выходили от Лакуты. Выходит, Богдан и Стефан – сообщники Луцкой и, наверно, это она устроила ему проверку с удавкой.

Луцкая перебросилась с Богданом несколькими словами и пошла в гостиницу. Богдан сел на скамейку, сделав вид, что читает журнал. Максим думал, что Стефания поднимется к нему на пятый этаж, но время шло, а никто не стучал. Выходит, ждет Лакуту в холле.

Пан Зиновий приехал в начале первого в старом зеленом «форде». Приехал с шофером – тот поставил машину неподалеку от входа, а Лакута зашел в гостиницу.

Рутковский считал минуты. Вот пан Зиновий увидел Луцкую, один или вместе идут к лифту, вот лифт поднимается на пятый этаж. Пятьдесят седьмой номер – четвертые двери по коридору: подходят, стучат...

Он ошибся секунд на семь-восемь: постучали, и вошел один Лакута. Высокий, улыбающийся, вежливый.

Пан Зиновий осмотрелся и, убедившись, что в номере, кроме Рутковского, никого нет, вздохнул облегченно. Максим предложил ему стул, а сам запер двери. Спросил по-деловому:

– Списки привезли?

– Да.

– Можно посмотреть?

– А деньги?

Рутковский кивнул на плоский портфель, который лежал на столе возле Лакуты. Пан Зиновий немного поколебался и вынул из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенные бумаги, подал Рутковскому. Максим развернул их не спеша, хотя руки его чуть-чуть дрожали от нетерпения. Сразу понял, что подлинность списков не вызывает сомнения: старая газетная бумага, немного потертая по краям, пожелтевшая. Этими списками и займутся органы безопасности, а господин Лодзен пусть строит розовые замки...

Положил бумаги в черную кожаную папку. Отпер портфель, высыпал пачки денег просто на стол.

– Считайте, – предложил. – Здесь пятьдесят девять тысяч сто восемьдесят пять долларов.

– Должно быть шестьдесят две тысячи триста.

– Не забывайте о пяти процентах комиссионных.

– Неужели?

– Думаю, у нашего уважаемого пана нет склероза.

– Ну хорошо... – В холодных глазах Лакуты загорелись зеленые огоньки. Подвинулся к столу, тонкими пальцами начал перебирать деньги. – Я возьму ваш портфель.

– Пожалуйста.

Лакута быстро считал пачки и бросал в портфель. Двигал губами и ничего не видел вокруг. Лицо его заострилось и волосы, по крайней мере так казалось Максиму, встали дыбом. Закончив считать, запер портфель, спрятал ключ в кошелек, а портфель зажал под мышкой. Как-то жалобно улыбнулся Рутковскому и поднялся.

– Прошу передать полковнику, – он уже успокоился и снова стал прежним Лакутой: степенным и немного высокомерным, – мое приветствие и наилучшие пожелания.

– Минуточку... – Максим положил на стол листок бумаги. – Прошу расписаться, – и подал Лакуте ручку.

Тот глянул небрежно, но, увидев цифры, хитро покосился на Рутковского. Понял все сразу, так как спросил не таясь:

– Остальное господину Лодзену?

– Не знаю, так приказано.

– Каждый устраивается как может, – вздохнул Лакута, но расписался без колебаний.

Максим открыл двери, и пан Зиновий вышел, вежливо поклонившись.

Рутковский встал из-за стола, выглянул в окно. Лакута не задержался в гостинице, торопился, так как, выйдя с Луцкой, тут же распрощался с ней и подозвал свой зеленый автомобиль. Он сел на переднее сиденье, сзади влез еще Богдан, «форд» повернул в боковую улицу, а Луцкая, постояв немного, пошла к своему «фольксвагену».

Рутковский не стал ждать лифта, сбежал по лестнице, крепко держа черную кожаную папку. Заставил себя замедлить шаг только на улице, осмотрелся: как будто ничего подозрительного. «Фиат» завелся с пол-оборота. Максим проехал боковую улицу, через три квартала увидел около пивной Олега – тот стоял на самой бровке тротуара; Рутковский притормозил, и Олег вскочил в машину чуть ли не на ходу.

– Порядок... – Максим передал Олегу черную папку. – Кажется, все обошлось.

Олег, не отвечая, посмотрел назад.

– Да, – подтвердил наконец, – хвоста нет. – Удобно устроился на сиденье, достал микрофотоаппарат, развернул папку. Переворачивал страницы, фотографируя. Наконец сложил списки обратно в папку, отдал Максиму. Тот высадил его на тихой улице, посмотрел на часы – нужно торопиться на Энглишер Гартен.

Лодзен нервничал. Ходил по длинному кабинету и курил папиросу за папиросой. Секретарша знала, что он ждет Рутковского, и пропустила Максима сразу. Полковник бросил папиросу в пепельницу не загасив.

– Ну что?.. – спросил. – Что произошло, отвечайте!

Рутковский молча прошел к столу, положил черную папку.

– Вот списки, – ответил. – И все в порядке.

Лодзен быстрым движением раскрыл папку, начал листать страницы. Успокоился, глянул исподлобья на Рутковского, потом на часы.

– Все хорошо, что хорошо кончается... – пробурчал и спросил без всякого перехода: – Расписка?

Рутковский подал ее, полковник только взглянул искоса, спрятал расписку вместе со списками в сейф, закурил и даже предложил сигарету Максиму. Только после этого спросил:

– Где вы были?

– Ездил за списками, – притворился, что не понял, Рутковский. Итак, полковник решил не играть с ним в прятки, и сейчас начнется допрос. Следующие слова Лодзена подтвердили его догадку.

– Я послал работников службы охраны в «Регина-Палас», чтобы в случае необходимости подстраховать вас. Но...

Максим осмелился прервать полковника:

– Именно из соображений безопасности в последний момент я перенес встречу в гостиницу «Зеленый попугай». Если бы знал, что служба охраны будет подстраховывать меня! Тогда, конечно, не следовало этого делать. Но подумайте: шестьдесят тысяч... Этот Лакута мог проболтаться кому-нибудь, и плакали наши деньги. Я уж не говорю о списках.

– Вы могли предупредить меня.

– Не хотел лишний раз тревожить.

– В таких случаях самодеятельность недопустима, и вам нужно было немедленно поставить меня в известность. Могу извинить вас только потому, что действовали в первый раз. Кстати, когда Лакута приехал в гостиницу?

– В пять минут первого. – Рутковский знал, что здесь его позиции непробиваемы. Полковник, конечно, проверит его ответы и убедится, что между «Зеленым попугаем» и Энглишер Гартен Максим нигде не задерживался ни на минуту.

– И когда вы выехали из гостиницы сюда?

Этого вопроса Рутковский ждал, именно поэтому и взял Олега в машину.

– Минут через пятнадцать. Пока Лакута сосчитал деньги, ну, знаете, всякие слова...

– Итак, в двадцать минут первого.

– Да, в двадцать или двадцать пять.

– А сейчас десять минут второго. Пять минут мы разговариваем с вами, выходит, от «Зеленого попугая» вы ехали сюда двадцать минут?

– Да, – подтвердил Рутковский.

– Куда заезжали?

– Вот оно что!.. – оскорбился Максим. – Но, господин полковник, вы можете поручить службе охраны проехать от «Зеленого попугая» сюда кратчайшим путем и убедитесь, что быстрее никто не доберется.

– Конечно, проверим! – Лодзен усмехнулся жестко. – И не пробуйте обмануть меня, это вам дорого обойдется.

Рутковский понял, что выиграл эту игру. Конечно, нюх разведчика подсказывает Лодзену: со сменой гостиниц что-то не так, но стоит ли сейчас усложнять положение? Начать глубокое расследование – бросить тень на так хорошо проведенную операцию. Кроме того, кто-то может пронюхать о солидном куше, который полковник положил в карман. Нет, решил Лодзен, все это глупости, просто Рутковский еще не опытный и не знает всех правил, заведенных в разведке. Да и откуда ему знать?

– Идите и работайте, – отпустил Максима. – До конца рабочего дня, пожалуйста, не уходите из помещения.

Вечером, когда Рутковский выходил из станции, вахтер попросил его пройти в отдельную комнату. Два агента службы охраны тщательно обыскали его, извинились и отпустили. И в машине кто-то побывал: пачка «Кента» лежала на щитке, не совсем так, как оставил ее Максим. Делали обыск и на квартире. Слава богу, Рутковский предвидел это и вчера передал все ключи и технические средства Олегу.

Полковник Лодзен остался с носом.

– Ты можешь сейчас приехать к Сенишиным? – голос Стефы звучал тревожно.

– Конечно, дорогая. – Честно говоря, Максиму хотелось расслабиться после вчерашнего напряженного дня, тем более что вечером должен был встретиться с Олегом и забрать свою «технику» и ключи. Но почувствовал: что-то случилось – Луцкая даром не будет звонить.

– Выезжаю.

Стефания немного подышала в микрофон, видно, хотела что-то добавить, но ничего не сказала и положила трубку.

Стефа пила с Иванной кофе. Ее волнение уже немного улеглось, так как спокойно поздоровалась с Максимом и, допив кофе, повернулась к Рутковскому.

– Вчера убили Лакуту... – сообщила.

– Лакуту? – неподдельно удивился Максим. – Неужели?

– Его задушили в собственной машине в лесу неподалеку от Гармиш-Партенкирхена.

Рутковский понял все сразу: Богдан и Стефан... Их почерк.

Узнали о деньгах и ограбили Лакуту. Однако не подал виду, что догадывается об этом. Спросил:

– И зачем было нужно убивать Лакуту? Такой солидный и рассудительный пан.

– Ты видел его последним... – многозначительно возразила Стефания.

– Ну и что?

– Мне казалось, ваши дела...

– Может быть, ты подозреваешь меня?

– Подозревать будет полиция.

– Через двадцать минут после того, как мы расстались с Лакутой, я был на Энглишер Гартен. Кстати, перед этим видел, что вы с паном Зиновием разъехались в разные стороны.

– Следил?

– Смотрел в окно.

– Это тот Лакута, что у Стецько? – вмешалась Иванна. – Какие у тебя с ним дела?

Рутковский усмехнулся: если бы знала, почему пришлось ей с Юрием выезжать из Мюнхена. Ответил уклончиво:

– Пан Зиновий передавал полковнику какие-то бумаги. Я был простым связным.

– Таким уж и простым! – бросила на него острый взгляд Стефания.

– Какое это имеет значение? Главное: связным! – Максим подумал, что нужно немедленно позвонить Лодзену: начнется расследование, и полиция может докопаться до списков Лакуты. А это нежелательно со всех точек зрения.

– Ты не передавал пану Зиновию ничего такого, чем могли бы соблазниться грабители? – спросила Луцкая. – Свари нам еще кофе, – попросила Иванну. Та ушла, а Стефа добавила: – Может быть, ценности?

– Грабителям в наше время в основном нужны деньги.

– Ты заплатил пану Зиновию?

– Неужели это так важно, милая?

Стефания закусила губу.

– Выходит, я была последней пешкой в вашей игре!

– Ты никогда не будешь последней пешкой, – уверил ее Рутковский.

Стефа посмотрела подозрительно: не насмехается ли, но не заметила и тени иронии в глазах Максима.

– Почему? – все же спросила.

– Потому, что красива и умна. Кстати, Лакута поехал один?

– Конечно.

– Ну... ну...

– Что ты имеешь в виду?

– Могла бы быть со мной откровеннее.

Луцкая подумала немного и сказала совсем спокойно:

– О, я забыла, что ты наблюдал из окна.

– Я видел все, – подтвердил Рутковский.

Стефания посмотрела вопросительно, наверно, ей очень хотелось узнать, что же видел и знал Максим, но ничего не прочла на его лице.

– Кто повез Лакуту? – спросил Рутковский.

– Если бы знала...

– С одним из них ты разговаривала перед нашей встречей с паном Зиновием.

– Неужели он? – ужаснулась Луцкая, ужаснулась так натурально, что, если бы Максим не знал всех обстоятельств, обязательно поверил бы ей.

– У меня нет никаких сомнений, – подтвердил.

Стефания сверкнула глазами.

– Тогда дело принимает совсем неожиданный оборот.

– И ты знаешь это лучше меня, – отпарировал Максим.

Луцкая долго смотрела на Рутковского молча, будто хотела узнать, в какой мере можно быть откровенной. Наконец сказала:

– Кажется, это убийство не требует разглашения.

– Ты права, дорогая.

– Зачем ты перенес место встречи? И так неожиданно?

– Чтобы избавиться от лишних свидетелей. Погиб Лакута, а мог и я.

– Неужели?

– Если хочешь знать, у меня была большая сумма.

– Которую передал пану Зиновию?

Рутковский решил не таиться от Луцкой: все равно узнает.

– Грабители могли напасть на меня, потому и перенес встречу в «Зеленый попугай».

– И об этом знали только Лакута, я и...

– И еще двое?

– Да.

– И этих двоих сейчас нет в Мюнхене?

– Конечно. А сколько они?..

– Шестьдесят тысяч!

– Марок?

– Долларов.

– Ого!

– Видишь, они знали больше тебя.

Лицо Луцкой исказилось от злости – Рутковский впервые увидел ее некрасивой.

– Никуда они не денутся, – сказала уверенно. – Мы накажем их. А пан Зиновий!.. Боже мой, притворялся идейным борцом, а сам – за шестьдесят тысяч... Что продал тебе?

– Откуда у меня шестьдесят тысяч?

– Кому же?

– Можешь спросить у господина Лодзена.

– Американцам?

– Кто же еще может платить такие деньги?

Луцкая на миг задумалась.

– Американцы даром не платят, – ответила наконец, и Рутковский подумал, что она совсем не оригинальна. – Так что же могло быть у Лакуты?

Максим только пожал плечами, и Луцкая сказала с горечью:

– Все вокруг продается, боже мой, нет ничего святого! – Она хотела что-то добавить, но Иванна принесла поднос с кофейником.

– Звонил Юрий, – сообщила, – сейчас приедет.

Сенишин приехал и в самом деле очень скоро. Надел домашнюю куртку, налил себе рюмку коньяку.

– Сидите как на поминках, – заметил.

– Поминки и есть, – подтвердила Луцкая.

– Ты о Лакуте?

– Да.

Юрий понимающе взглянул на Рутковского.

– Теперь мне ясно... – начал многозначительно, но, увидев предостерегающий жест Максима, осекся.

– Что? – мимо внимания Стефании не прошло замешательство Юрия.

– Что нужно быть предельно осторожным.

– Открыл Америку, – махнула рукой Иванна. – Чтобы я не видела у тебя наличных денег!

– А ты как можно реже надевай свои драгоценности.

– И это называется драгоценностями? – возбужденно выкрикнула Иванна. – Два перстня и жемчужное ожерелье!

– Знаешь, сколько стоит одно ожерелье?

– И знать не хочу.

Луцкая презрительно скривила губы. Она не признавала почти никаких украшений и носила только скромный перстень с дешевым камешком. Юрий заметил гримасу Стефы и перевел разговор на другое:

– Сегодня у нас обедал сам пан Ярослав.

Сенишин не был лишен честолюбия и пыжился, когда в ресторане обедал или ужинал кто-нибудь из знаменитостей. Но разве Стецько такая фигура, чтобы гордиться его посещением?

– И он заплатил за обед? – язвительно отозвалась Иванна. – Всегда делает вид, что забыл кошелек, а потом дудки.

– И на этот раз... – вздохнул Юрий. – Да не обеднеем.

– А заказывает все лучшее: черную икру, осетрину...

– Ну хватит! – поднял руки Сенишин. – Я послал ему счет.

– Девяносто девятый? И каждый не оплачен.

– Не преувеличивай.

– Это я преувеличиваю! – рассердилась Иванна. – Так вот, в следующий раз, если не заплатит, вызову полицию.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – успокоил ее Юрий и повернулся к Стефе: – Извини, что о твоем шефе...

Луцкая только рукой махнула.

– Вот видишь, – не выдержала Иванна, – если уж Стефа!..

– Мы приятно поговорили, – попробовал перевести разговор в другое русло Юрий. – И знаете – новость: на днях прилетает из Штатов пан Щупак.

– Модест Щупак? Хромой дьявол? – переспросила Луцкая.

– Вы знаете его?

– Конечно.

Рутковский насторожился. Он слышал о Щупаке: тот был одним из помощников руководителя службы безопасности УПА Николая Лебедя. После войны Лебедь осел в Соединенных Штатах, а Щупак пригрелся около него.

– Кто такой пан Модест? – спросил нарочито небрежно.

– О-о, это умный человек, – заверил Юрий.

– Да, он даром не прилетит, – процедила сквозь зубы Стефания. – Что-то пронюхали угаверовцы.

Рутковский подумал, что неожиданное посещение Щупаком Мюнхена, возможно, связано со списками Лакуты, но не придал этому большого значения. Дело считал для себя законченным – собственно, должен позвонить только Лодзену, желательно сейчас, а на втором этаже есть телефон. Воспользовавшись тем, что Иванна со Стефой начали листать какие-то богато иллюстрированные парижские журналы мод, а Юрий пошел в сад, быстро поднялся на второй этаж. Прикрыл за собой дверь и набрал номер Лодзена. К счастью, полковник был дома. Выслушав Рутковского, ответил кратко:

– О’кэй, пан Максим, новость действительно неприятная, но все в наших руках. Не волнуйтесь.

Иванна со Стефой даже не заметили отсутствия Максима. Он подсел к ним – почему бы и ему не полюбоваться парижскими красотками в современных туалетах?

Луцкая жила в маленькой однокомнатной квартире потемневшего от времени дома. В комнате стояла широкая тахта, сервант, шкаф и кресло. Еще тумбочка с магнитофоном.

Рутковский сидел на тахте, подложив под бок подушку, и смотрел, как хлопочет Стефа. Ему всегда было приятно наблюдать за нею: двигалась не спеша и в то же время как-то осмысленно, не делала лишних движений, не суетилась, как большинство женщин, казалось, что все в ней, даже движения, подчинены какой-то высшей цели.

Стояло субботнее утро, собирались поехать в горы – Рутковский однажды набрел на небольшую речку, где ловилась форель: уже поймал полдесятка рыб, в тот раз они со Стефой, насадив форель на прутья, жарили ее над костром, и Стефа уверяла, что приготовленная таким образом рыба вкуснее, чем та, что подавали под разными соусами в ресторане Сенишиных.

Прошла неделя после гибели Лакуты. За это время Максим несколько раз виделся со Стефой и начал замечать в ней какие-то перемены. Точнее, не перемены, она относилась к нему по-старому ровно, но иногда Рутковский ловил на себе изучающий взгляд Стефы, будто хотела что-то спросить и не осмеливалась. А может быть, это только казалось, так как, в конце концов, Стефа могла разговаривать с ним на любую тему.

Максим смотрел на Луцкую и думал, что, наверное, он все же только тешит себя мыслью, что знает ее. Думал, что у Стефы почти нет от него секретов – и вдруг эта встреча около «Зеленого попугая». Стефа и два бандита из службы безопасности: Богдан и Стефан. По чьей инициативе они проверяли его? И не была ли эта акция инсценирована Луцкой?

Стефа принесла Максиму стакан крепкого чаю в подстаканнике, присела на край тахты и смотрела, как он, отхлебывая чай, облизывает губы. И снова Рутковский увидел в ее глазах вопрос. Вдруг Стефа наклонилась к нему и спросила, глядя неподвижно, казалось, заглядывала в душу Максима и читала все его мысли:

– Я не безразлична тебе?

Она спрашивала об этом Максима впервые – вообще он давно ждал от нее такого вопроса, но как бы весь ход их отношений давал на него абсолютно исчерпывающий ответ. Однако Стефа все же спросила, и Рутковский, отставив чай, погладил девушку по руке.

Стефа растянулась рядом с ним на тахте.

– Ты ничего никогда не говоришь мне, – пожаловалась. – Ну хотя бы всякие слова, которые так нравятся женщинам.

– Я думал, что ты умнее других, и словесная дребедень... К тому же ты, дорогая, из тех женщин, которые сами выбирают мужчин?..

– Да.

– И ты выбрала меня?

– Разве это плохо?

– Однако, по-моему, я не принадлежу...

– А ты не допускаешь мысли, что мне виднее?

– Что же, может быть, и так.

– А если так...

Рутковский не выдержал и засмеялся весело. Луцкая немного обиделась.

– Смешно?

– Просто ситуация забавная.

– Неужели? А я думала... Удивительная манера у мужчин: переводить в шутку то...

– Прости, дорогая, я не хотел тебя обидеть. Но все так неожиданно.

– Мне бывает тоскливо и одиноко. – Луцкая поправила прическу. Этот ее жест не очень-то свидетельствовал о душевной сумятице, но в нем была какая-то трогательность и беззащитность. Максим пообещал:

– Мы вернемся к этому разговору.

Стефания покачала головой:

– Ты не думаешь так. – Она видела дальше и глубже Максима, трезвее смотрела на жизнь. И все же какая-то кроха надежды осталась в ней, так как сразу повернула круто: – Сегодня какой-то тревожный день, а хочется покоя. Мы еще успеем объясниться, но мне все равно хорошо с тобой – пей чай, а то остынет!

Чай и в самом деле немного остыл, Максим глотнул и отставил стакан не потому, что было невкусно, – пить чай означало согласиться со Стефой, а в таком случае она бы взяла верх, он почувствовал неловкость и унижение, какую-то вину, а характер их отношений не давал оснований для таких чувств, все это немного раздражало его, так как понимал и шаткость своих позиций, наконец все перепуталось у него, и Максим спросил резковато:

– Ну чего же ты хочешь?

– А ничего. – Стефа поднялась.

Максим подумал, что ему не так уже и плохо с нею. Все еще не привык к своей мюнхенской жизни и знал, что пройдет сколько угодно лет, все равно не привыкнет. Конечно, кое-что воспринимается уже как будничное и нормальное, но не мог смириться с главным, тем, что постоянно должен лицемерить и лгать, это изнуряло его, ночами часто не спал, был противен себе и боялся главного: сумеет ли очиститься, забыть, снова стать самим собой? Знал, что-то и прилипнет, останется, и уже не быть ему прежним Максимом, который гордился тем, что никогда в жизни никому не сделал подлости. Был уверен: все, что выполняет здесь, необходимо и ему, и многим другим, наконец, его народу, и никто из порядочных людей, его друзей и товарищей, не осудит его, а поймут, поддержат. Очутился среди ворон, вот и каркай, как они, – эта философия не всегда приносила ему душевный покой и оправдание.

Максим вздохнул и поцеловал теплую ладонь Стефы.

– Будем собираться, милая? – спросил.

Она поднялась легко, вообще была какой-то легкой и подвижной, полной жизни, – Максим видел ее серьезной, сердитой, печальной и веселой, всякой – и никогда растерянной или слабой.

– Удочки в машине? – спросила.

– Заедем за ними.

– Я сварю кофе и налью в термос.

– Не клади много сахара.

– Будто не знаю твоих вкусов.

Пошла на кухню, но телефонный звонок остановил ее. Аппарат стоял в передней, Стефа завернула туда и взяла трубку.

– Кто-кто? – спросила. – Какой пан Модест?

Имя было не совсем обычное, и Максим сразу вспомнил, что слышал его: Модест Щупак, оуновский деятель из Соединенных Штатов, как раз это имя назвал на днях Юрий Сенишин.

Но что нужно Щупаку от Луцкой?

– Ну хорошо, – сказала Стефания, – если дело такое неотложное, то я приду... – Она оглянулась на Максима, пожала плечами, показывая, что ничего не может поделать. – Хотя... Откуда вы звоните? Так, пожалуйста, приезжайте ко мне, адрес знаете? Да, я понимаю, не нужно извинений. – Заглянула в комнату, объяснила Рутковскому: – Сейчас ко мне приедет один старый хрыч. Какое-то неотложное дело, но, думаю, я отвяжусь. А ты пока поезжай за удочками.

Рутковский нехотя поднялся. Думал, что визит Щупака не случаен, да и сам его срочный прилет в Мюнхен подозрителен. Что-то задумали оуновские деятели, и нужно дознаться, что именно.

Медленно повязал галстук и, воспользовавшись тем, что Стефа зашла в ванную, оставил на тумбочке около тахты свои часы. Заглянул в ванную, попросил:

– Не очень задерживайся.

– Я его быстро выставлю, – пообещала.

– Выходи на улицу.

– Хорошо.

«Фиат» Максима стоял за углом в переулке. Рутковский отошел в сторону, чтобы Луцкая случайно не увидела его из окна, закурил. Ждать пришлось недолго: около Стефиного подъезда остановилось такси. Из него вылез большой пожилой человек с палочкой – пошел, чуть прихрамывая, к парадному. Сомнений не было: Щупак, или Хромой дьявол, – так назвала его Стефа, когда услышала о приезде пана Модеста в Мюнхен. Тогда же Рутковский осторожно поинтересовался у Кочмара, кто такой Щупак. Тот лишь покачал головой и повторил слова Стефы: Хромой дьявол. Оказывается, так называли Щупака в СБ за хитрость и коварство, его боялись даже коллеги по службе безопасности, не говоря уже о руководителях разных рангов, – сердце Щупака не знало милосердия, за самую малую провинность определял лишь одно наказание – смерть и, говорят, любил сам лично исполнять приговоры.