Текст книги "Взрыв"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

7

– Нет, я не хочу и не пойду! – заявил Иван Петрович и разлегся на диване.

 Варвара остановилась посредине комнаты, удивленно глядя на мужа. Впервые услышала от него подобное, да еще и выраженное столь категорично. Она уже успела отвести дочку в детский сад и попросила Ивана сбегать за молоком, хлебом и сосисками, уже девять часов, а он разгуливает по квартире в одних трусах и небритый.

И вдруг такое…

Иван растянулся на диване в гостиной, примостив под нечесаную голову приобретенную в салоне художественного фонда вышитую подушку, положил ноги на мягкую диванную спинку, не сбросив тапочек, – худые ноги, покрытые рыжеватыми волосами, одна тапочка сползла с ноги на велюр, и Варвара всплеснула руками от возмущения.

– Чего разлегся! – закричала. – На диване с грязными ногами! – Думала, что муж сразу вскочит, ну хотя бы снимет мерзкие рваные шлепанцы, однако Иван никак не среагировал на ее возмущение, наоборот, отвернулся, давая понять, что ему глубоко безразличны и ее гнев, и ее приказания.

– Ты слышал? – удивленно пожала плечами Варвара. – В доме нет хлеба и молока.

Иван повернулся к ней и, глядя чистыми глазами, спросил равнодушно:

– Ну и что?

– Пойди в гастроном.

– И не подумаю.

Да, это было впервые – впервые за всю их шестилетнюю семейную жизнь Иван отказал в чем-то Варваре, и это настолько взволновало ее, что не смогла даже ответить подобающим образом. Стояла посредине гостиной и хлопала глазами, наконец не нашла ничего лучшего, чем спросить:

– Ты что, заболел?

– Нет, – ответил и улыбнулся, как показалось Варваре, нахально.

– Ты же знаешь я здоров.

– Так почему же?..

– Не хочу.

– Но ведь нужно.

– Иди сама.

– А кто уберет квартиру?

– Вернешься из гастронома и уберешь.

– А ты?

– У меня отгулы, и я отдыхаю.

– Но ведь и я в отпуске и тоже нуждаюсь в отдыхе.

– Так, отдыхай.

— А Что будем есть?

— Как-нибудь перебьемся.

– Ребенок-то как без молока?

Иван заерзал на диване и отступил, как показалось Варваре, весьма неохотно:

– За молоком я потом смотаюсь.

– Могут разобрать.

– Проживет ребенок день и без молока.

Варвара растерянно развела руками: ну что можно ответить на это? Придвинула к дивану стул с высокой спинкой, села возле мужа и спросила спокойно:

– Что с тобой, Ваня?

– Ничего.

– Может, ты чем-то недоволен?

– Сейчас – нет.

– Как тебя понять?

– А вот так и понимай: лежу на импортном диване, под торшером за двести рэ, смотрю на «стенку» с хрусталем и плевать хотел на все.

– Увидела бы мама!

– О-о! – вдруг вскочил с дивана Иван. – Наконец сказала, что думаешь. А я заодно и на твою мамочку плевать хотел. С ее хрусталем и диваном.

– Ты что? – ужаснулась Варвара. – Что мелешь?

– Не мелю, а теперь уж говорю, что наболело. Дай хоть три дня пожить свободно. Сбросил кандалы, неужели не понимаешь, хоть на три дня сбросил, а может, и больше… – Он запнулся. – Может, навсегда!.. Дошло?

– Как тебе не стыдно говорить такое о маме? Она обеспечила нас всем.

– Не хочу! – сорвался чуть ли не на крик Иван. – » И не нужно! Плевать! Надоело ходить на цыпочках… «Доброе утро, Мария Федотовна!», «Как спали, уважаемая Мария Федотовна?». А мне плевать, как спала родная теща, пусть хоть совсем не спит…

– Ты не справедлив, Ваня.

– Ну конечно, один я – сукин сын, а вы все – паиньки! А ты подумай: квартира у нас четырехкомнатная, а мы с тобой и с ребенком в одной комнате ютимся.

– Не равняй себя с мамой!

– Вот тебе на! Выходит, нам вечно кланяться?

– Сам знаешь, мама не может без кабинета!

– Да, наша мамахен – большой ученый, ей нужен кабинет, а потом она устает и хочет отдохнуть в спальне, а вечером к маме приходят гости, боже мой, сам Маркиан Гаврилович, академик, всемирно известная величина, и идет эта величина в гостиную, садится под торшер за двести рэ и пьет с родной тещей португальский портвейн – шесть с половиной рэ за бутылку… А ты, Иван, ничтожный инженеришка, сиди в это время в своем углу вместе с любимой женой и ребенком, а если в туалет, то на цыпочках, потихонечку, по ковровой дорожке, чтобы не потревожить академика с сиятельной мамахен. А квартиру, кстати, на всех получали, и нам с тобой и Оленькой три комнаты полагаются по закону, может, не так?

– Кто б тебе дал четыре комнаты, если б не мама?

– Опять мама!

– Может, на твои деньги обставили квартиру?

– А зачем мне хрусталь и импортные «стенки», плевать на них, я у себя дома хозяином хочу быть, ясно?

– Как будто кто-то ограничивает тебя…

– Ну ты и скажешь! А позавчера: «Тише, Ваня, забери Олю, пойдите с ней на улицу, мама спит, у нее сегодня операция…»

– Так она же потом три часа возле операционного стола простояла. И ты это прекрасно знаешь.

– А я когда с работы возвратился? Около двенадцати ночи, забыла? И то, что у нас авария случилась, впервые слышишь?..

– Ты же ничего не сказал.

– А ты бы спросила. Почему муж в двенадцать ночи возвращается? К тому же трезвый…

– Не хватало, чтобы пьяный.

– Скоро запью, – пообещал Иван вполне серьезно. – И скоро стану вести себя как настоящие мужчины.

– Может, и любовницу заведешь?

– Может, и заведу.

По лицу Варвары пошли красные пятна.

– Ты меня еще не знаешь.

– Вижу.

– Точно, не знаешь, – сказал как-то хвастливо и чуть ли не торжественно. – Но скоро…

– Что «скоро»?

– Ничего.

Злорадная улыбка мелькнула на губах Ивана.

– Совесть не будет мучить меня, – ответил уклончиво.

– Так могут говорить лишь неблагодарные.

– Ну на кого-кого, а на неблагодарного я не похож, – процедил сквозь зубы,

– Это с какой стороны посмотреть;.»

– С какой хочешь.

Варвара решительно поднялась со стула.

– Ты сегодня не в своей тарелке, – констатировала она. – Хорошо, пусть будет по-твоему. Пойду за молоком сама.

Направилась не оглядываясь в кухню, а Иван подцепил босой ногой тапочку и яростно швырнул ее в «стенку». Не долетела, зацепилась за стул, на котором только что сидела Варвара, и Иван вдруг горестно и со страхом подумал: все, что он замыслил, не осуществится, наверно, такая уж у него планида – типичного неудачника.

От этих мыслей мороз пошел по коже. Все напрасно, а он рассчитывал…

Но Иван не признался сам себе, на что же он в самом деле рассчитывал, – нет, лучше об этом не думать и не вспоминать… Со стоном растянулся на диване и сжал ладонями виски.

В комнату заглянула Варвара.

– Успокоился? – спросила мирно.

Вот так: золотая женщина, он ей скандал, а она – успокоился?..

На мгновение Ивану стало стыдно, однако лишь на короткое, неуловимое мгновение, – сердито засопел и бросил резко:

– Прикидываешься?

– Нет, я вот о чем. Вчера ты говорил: машину надо смазать. Так пойди в гараж, я сегодня Оленьку раньше заберу, на Жуков остров поедем, искупаемся.

– На маминой машине? – спросил не без ехидства.

А ты бы сам на «Волгу» накопил?

– Мамина машина, пусть сама и смазывает.

Вероятно Варвара представила себе эту картину: седая женщина с высокой прической в элегантном английском костюме берет автомобильный шприц и лезет в яму.

Не выдержала и хохотнула.

– Смешно? – Иван вскочил с дивана. – Нашли себе шофера, да еще и слесаря!

– Но ведь ты же сам ездишь на «Волге»…

– Не езжу, а вожу. «Ваня, завтра отвезешь меня в Борисполь!» – передразнил тещу.

– Не гневи бога, и мы с тобой…

– Да, и мы. Однако… – Натянуто улыбнулся, поклонившись торшеру и даже шаркнул ногой – «Позвольте, Мария Федотовна, воспользоваться вашей машиной…», «Тебе сегодня, мама, машина не нужна? Мы с Иваном хотели бы…». Вот так: мы с тобой… Приемыши мы с тобой, иждивенцы у многоуважаемой Марии Федотовны.

– И все же ты не можешь отрицать: мама нам помогает.

– Нет, – помахал он платком перед самым Варвариным носом. – Мы квиты. Может, она нам обеды готовит, а не ты ей? А кто на базар ездит?

– На маминой машине.

– А она мне, как шоферу, платит? Знаешь, сколько надо?.. Сто рэ в месяц.

– Кто Оленьке коляску купил? И шерстяной импортный костюмчик?

Иван зажал ладонями уши.

– Снова… – чуть ли не простонал. – Снова ты свое!.. Не нужны нам ее подачки, пусть лучше Оленька паши костюмы носит, на черта ей импортные?

– Скажешь! Разве не видел, во что своего Олега Шевчуки одевают? Гонконгская рубашка…

– Нет лучше бердичевских… Местного швейного объединения, дешево и сердито.

По-видимому, Варвара сообразила, что зашла довольно далеко, и сказал примирительно:

– Давай лучше не будем… Так починишь машину?

Ивану и самому хотелось поехать куда-либо – на Жуков остров или даже дальше, в Илютовский лес, а потом на дамбу, там, правда, стоит «кирпич», однако все ездят – справа Днепр, слева Козинка и луг, сотни гектаров лугов и дубовые рощи.

Еще можно и блесну побросать, смотришь, какой-нибудь неопытный щуренок и вцепится…

Но сдаваться так просто не хотел – не позволяло самолюбие.

Видно, Варвара поняла Ивана – она всегда понимала мужа и умела взять верх, – прижалась к прямой, напряженной его спине, задышав ему в затылок, прошептала:

– Я могу сразу забрать Оленьку…

Почувствовала, как расслабилась его спина.

– А потом твоя мама глянет на спидометр – куда, спросит, ездили?

– Не бурчи.

Ивану уже и самому хотелось отправиться в гараж: он любил не так ездить, как возиться с машиной. Сам регулировал зазоры клапанов, Зажигание, менял масло и фильтры, не говоря уже о мытье и полировке – белая «Волга» Марии Федотовны, казалось, никогда не была грязной, блестела даже в дождь и заводилась с пол-оборота.

– Хорошо, – согласился Иван вроде бы неохотно, – но надо еще переставить колеса, будь готова к часу дня.

Варвара захлопотала радостно:

– Как ты мил, Ваня. Так я сварю картошки, а ты по пути забеги на базар, купи луку и огурцов, может, редьки, пообедаем уже на речке…

А Иван с облегчением думал, что проклятое напряжение, не отпускавшее его уже чуть ли не двое суток, спало, и он как-то сразу смягчился, пришел в себя.

Варвара о чем-то щебетала у него за спиной, но Иван не слушал. Пусть себе заливается, хорошая жена тем и хороша, что умеет одной ей известным способом повлиять па мужа, не переча ему.

Пусть щебечет, некоторых это раздражает, а ему нравится, лучше уж такое щебетание, чем тещино гордое или снисходительное молчание.

И еще подумал: все же как хорошо без уважаемой и весьма умной Марии Федотовны. Черт с ними, с машиной и квартирой, могли б они с Варварой и Оленькой жить в обычной малогабаритной двухкомнатной квартире – но отдельно!

Впрочем, не мог все же отделаться от мысли, что неплохо бы жить в этой большой, красиво обставленной квартире без Марии Федотовны. Он бы сколько угодно балуясь с Оленькой, валялся на толстом китайском ковре и, не нуждаясь в разрешении тещи, ездил на Козинку.

Иван быстро собрался и отправился приводить машину в порядок. Варвара, довольная, что все обошлось и удалось малой кровью победить мужа, побежала в гастроном. Купила молока, хлеба и пирожных Олюсе, возвращалась домой возбужденная предчувствием приятной поездки на природу, но все же какой-то червячок шевелился внутри – чувствовала, хоть и не хотела себе признаться в этом, что бунт Ивана небезоснователен: в последнее время ее тоже стали тяготить властность и категоричность матери, но она с детства привыкла к ним и даже не представляла, как можно вслух, да еще при людях, возразить маме.

Затем подумала и сама ужаснулась этой мысли, что, может, им действительно лучше жить отдельно, правда, считали бы каждый рубль, а она не приучена к этому. Кроме того, пришлось бы разменять квартиру. Варвара испугалась: наверно, легче перенесла бы землетрясение или другое стихийное бедствие, чем разговор с матерью на эту тему.

Варвара поднялась в лифте на седьмой этаж и увидела, что в их дверь кто-то звонит. Высокий и еще молодой человек в рубашке с короткими рукавами, она никогда не видела его, значит, знакомый Ивана либо к маме.

Достав ключи, Варвара спросила, кто именно интересует незнакомца, и тот ответил: Варвара Владимировна Бляшаная – дочь Марии Федотовны Винницкой.

Вероятно, Варвара немного растерялась или даже испугалась, мужчина сразу заметил это и, достав красную книжечку, объяснил: он из милиции и пришел поговорить. Наверно, полагал, что это успокоит женщину, и в какой-то степени достиг своей цели, по крайней мере теперь Варвара не смотрела на него, как на квартирного вора, по не совсем успокоилась. Встреча с милиционером не предвещает ничего хорошего, к тому же ей никогда еще не приходилось вести серьезный разговор с милицией, если, конечно, не считать кратковременную беседу с постовым сержантом, когда однажды перешла улицу на красный свет. А этот мужчина в гражданском, как успела узнать Варвара из удостоверения, майор милиции. Майор Хаблак Сергей Антонович из Киевского уголовного розыска. И Варвара пропустила майора в квартиру если не с легким сердцем, то и не очень-то испугавшись.

Она предложила Хаблаку место на диване, недавнем свидетеле Иванова бунта, под торшером «за двести рэ», а сама устроилась немного поодаль, за обеденным столом, подсознательно выбрав в комнате наилучшую защитную позицию. Однако, оказалось, обороняться ей было вовсе не нужно, милицейский майор начал с приветливой улыбки и предупреждения: хочет задать лишь несколько вопросов, связанных с рейсом самолета в Одессу. Рейсом, которым летела ее мать Мария Федотовна Винницкая.

Варвара облегченно вздохнула: значит, визит майора не касается непосредственно ее или Ивана. Но что она может знать о самолете?

Так и ответила этому любезному майору из уголовного розыска.

– Мария Федотовна не звонила вам из Одессы? – поинтересовался тот, явно игнорируя ее вопрос.

– Нет.

«Придется объяснять, что к чему», – подумал Хаблак без особого удовольствия, впрочем, это давало ему некоторые преимущества, и майор незамедлительно воспользовался ими.

– Вы слышали о взрыве в Борисполе? – спросил, не сводя с Варвары пристального взгляда: если причастна к этой трагедии, обязательно как-то выдаст себя.

Но Варвара повела себя так, как, вероятно, каждая дочь, узнав, что с ее матерью случилась беда: глаза у нее округлились, нижняя губа выпятилась, лицо побледнело.

– Что? – воскликнула. – Какой взрыв? Где мама?

«Нет, – подумал Хаблак, – так имитировать испуг невозможно».

– Успокойтесь, – поднял руку. – С Марией Федотовной все в порядке.

– Но вы же сказали – взрыв…

– Вы забыли: раньше я спросил, не звонила ли Мария Федотовна из Одессы.

Варварины щеки порозовели, она глубоко и с облегчением вздохнула.

– Слава богу, – сказала, – с мамой ничего не случилось. Но почему она должна звонить?

– Сейчас все объясню, – пообещал Хаблак. – Однако сначала прошу вас ответить на несколько вопросов.

– Пожалуйста. – Было видно, что Варвара и в самом деле настроена отвечать с готовностью: ведь главное – с мамой все в порядке, а остальное – ерунда.

– Ваш муж на работе?

– Нет, Иван взял отгулы, сегодня и завтра дома.

– Могу его видеть?

– Пошел к машине и скоро вернется.

– Он отвозил Марию Федотовну в Борисполь? – спросил Хаблак, хотя и знал это со слов Винницкой,

– Да.

– А вещи упаковывала Мария Федотовна?

– Я помогала ей.

– Потом ваш муж снес их в машину?

– Конечно.

– Почему вы не провожали мать в аэропорт?

– Дочь приболела, не пошла в садик, и не с кем было оставить ее.

– А почему Мария Федотовна не спустилась к машине вместе с вашим мужем?

– Не знаю. Да и разве же не все равно – пошла мама сразу или задержалась?

– Именно это я и хотел уточнить.

– Странный вопрос.

– Да и вообще эти милицейские работники странные, – усмехнулся Хаблак. Но сразу же спросил серьезно: – Надолго ли задержалась Мария Федотовна в квартире, после того как ваш муж понес чемодан? Прошу припомнить.

Варвара замигала глазами.

– Иван сказал, – стала вспоминать, – что должен проверить давление в скатах. Он вечно крутится возле машины, все свободное время что-то ремонтирует, завинчивает… Мать сказала, чтобы не медлил, так как через четверть часа должны выехать. Через четверть часа и пошла.

«Пятнадцать минут, – подумал Хаблак, – четверть часа было у Ивана Петровича Бляшаного, чтобы положить взрывчатку в тещин чемодан». А сказал другое.

– Хорошо живете, – похвалил, обведя взглядом со вкусом обставленную комнату. – Квартира у вас уютная.

Варвара довольно улыбнулась:

– Да, четыре комнаты и почти в центре, лучше не может быть.

Вспомнила: а еще несколько минут назад хотела поменяться, – стало стыдно, будто и впрямь провинилась.

– В такой квартире только жить не тужить, – начал осторожно Хаблак. – В мире и согласии…

– Конечно! – радостно согласилась Варвара. Мелькнула мысль: правду говорит этот милицейский майор, вот, посторонний человек, а понимает все, не то что Иван…

Ну чего он бесится? Да, у мамы характер – не подарок, но к каждому характеру можно приспособиться, живет же она с Иваном уже шесть лет тихо и спокойно…

Вдруг встревожилась.

– Вы скажите все-таки, – попросила, – что с мамой? Милиция ведь даром не приходит…

– Не приходит, – согласился Хаблак. – Я сейчас объясню все, однако хотел бы еще спросить вас, Варвара Владимировна, извините, может, это не очень тактично, но должен: в вашей семье все в порядке?

– То есть у меня с Иваном?

– И это… Но меня интересует, какие отношения у Ивана Петровича с вашей мамой?

– Нормальные, – ответила вполне искренне. – Не ссорятся, ну, конечно, не без трений, но дай бог, чтобы у всех было не хуже. – Внезапно насторожилась. – А почему это вас интересует?

– Потому, – ответил Хаблак, – что в чемодан одного из пассажиров самолета, которым должна была лететь в Одессу Мария Федотовна, подложили взрывчатку.

Майор увидел, как снова кровь отлила от щек Варвары Владимировны, она буквально побелела и испугалась; но отчего так пугаться сейчас, когда знает: все обошлось и мать жива-здорова?

– Ваш муж работает в мостоотряде? – спросил.

– Да, – подтвердила. – Инженером.

– Варвара Владимировна, только что вы подумали о муже нехорошо, не так ли?

Покраснела, и глаза налились слезами. Но все же возразила:

– Ошибаетесь,

– Какие у вас были основания так думать о нем?

Но Варвара уже взяла себя в руки. Ответила твердо:

– Я же говорю, вы ошибаетесь. У меня прекрасный муж, и все ваши вопросы ни к чему. – Вдруг глаза у нее снова округлились, и она заговорила быстро, словно убеждая себя в чем-то: – И что за манера – подозревать? Сказано вам: живем нормально, уважаем друг друга, а вы лишь бы внести раздор!..

Хаблак поднялся. Варвара Владимировна не убедила его, теперь следовало побывать в мостоотряде. Если Иван Петрович действительно соорудил мину с часовым механизмом, должен был оставить там хоть какие-то следы.

Взрывчатка ведь на улице не валяется.

8

Кузьма поставил на стол три бутылки сухого вина, выложил пакет с закуской, начал разворачивать, мурлыча под нос:

А я еду, а я еду за туманом,

За туманом и за запахом тайги…

Демьян, внимательно и молча наблюдавший за товарищем, подправил не без иронии:

А я еду, а я еду за деньгами,

За туманами пусть едут дураки,,

Кузьма захохотал весело и незлобиво.

– Ты мне все равно не испортишь настроение, – ответил. – Не сердись.

– С чего взял?

– Будто не видно: сидишь как барсук в норе,

– Думаешь, приятно терять товарищей?

– А ты не теряй – поехали вместе,

– Скажешь такое. Не в Боярку смотаться… И даже не в Херсон…

– Подумаешь: полсуток – и в Братске. Не успеешь и выспаться. Летишь, дремлешь, красивые стюардессы кормят тебя…

– Но ведь Киев! – уверенно возразил Демьян. – Один Днепр чего стоит!

– А ты Ангару видел?

– Говоришь, вроде сам видел.

– Не видел, – вздохнул Кузьма. – Но Коля Петренко твердил: красота! А послезавтра и я увижу…

– Увидишь, – согласился то ли с сожалением, то ли осуждающе Демьян. – Хоть напиши.

– Не забуду. – Кузьма выложил на тарелку хорошо поджаренных, еще тепловатых цыплят, развернул кулек с пирожками. В комнате запахло так вкусно, что Демьян не выдержал и глотнул слюну.

– Куда же Глеб делся? – спросил.

– Торопишься?

– От цыплят такой дух – попробуй не спешить!

– Да, посидим мы сегодня хорошо, – сказал Кузьма, и, будто в ответ на эти слова, дверь распахнулась, и в комнату ворвался Глеб Ластивка, возбужденный, растрепанный, в небрежно заправленной в брюки клетчатой рубашке. Обошел вокруг стола, изучая бутылки, и сказал презрительно:

– «Оксамит Украини», «Перлина степу», «Гурджаани»… А водочки не взял?

– Перебьешься! – отрезал Кузьма.

– Все же товарища провожаем. За это не помешало бы граммов двести – триста..»

– А я «сухарь» уважаю, – возразил Демьян, – в голову не бьет, веселит и пить приятно. Где «Гурджаани» взял?

– В винном.

Глеб налил всем по полстакана красного густого вина, подумал немного и долижи еще.

– Так выпьем за будущего первопроходца Кузьму Зинича, чтоб он с необмороженным носом ходил. За тебя, друже!

Кузьма отхлебнул, смотря, как Глеб опорожнил стакан. Стало жаль оставлять и друзей, и Киев, и эту не очень большую и комфортабельную комнату в общежитии, где прожил более трех лет.

Всего жаль, и как еще там в Сибири сложится все..»

Вон Демьян смотрит грустными глазами, что поделаешь, может, и не скоро придется встретиться…

Демьян наконец допил вино и потянулся за пирожком. Демьян все делает медленно, однако добротно, не очень-то перевыполняет нормы, процентов на пять, но в цехе его уважают больше, чем некоторых предприимчивых болтунов-ударников, у Демьяна вообще не бывает брака, не существует детали, которую бы испортил, – токарь высокого полета, классный специалист, член парткома завода.

Демьяна знают не только на их предприятии, его портрет – на районной Доске почета, через месяц-полтора получит квартиру в новом доме – все равно их братство по общежитию распадется.

Эта мысль почему-то не принесла Кузьме облегчения, и он принялся угощать друзей:

– Цыплята табака, чувствуете, хлопцы, с чесночной подливой. Возьми, Демьян, аджики, она как огонь, а ты вином заливай, грузины так и делают.

– Ученый, – улыбнулся Глеб. – А в Сибири будешь хариусом и лосятиной питаться, а на закуску – морошка.

– Разве плохо?

– Кто же говорит – плохо… И вообще, может, ты прав. Мы – народ рабочий – всюду нужны. Если как следует поразмыслить… Кому-то надо и там… – принялся рассуждать Глеб.

– И я бы с тобой… – вдруг перебил его Демьян. Глаза у него после вина заблестели, он оживился и, казалось, утратил свою природную медлительность.

– Кто же мешает? – потянулся к нему Кузьма.

– А Тамара? – нахмурился Демьян. – Представляешь, что мне Тома запоет?

– Возьми ее с собой.

– Попробуй уговорить. Она из Киева никуда.

– Да, тебе с Тамарой двухкомнатную дадут, – вставил Глеб. – Не меньше. А там, на Ангаре, походишь…

– Тамара уже в очередь на мебель встала, – как-то жалобно сознался Демьян.

Глеб захохотал.

– Куда ж с мебелью в Сибирь подаваться, – выпалил он. – И вообще, Демьян, ты уже заарканенный. Это мы с Кузьмой вольные казаки, что нам, молодым-неженатым, общежитие всюду дадут, и меньше чем по двести рублей не зарабатываем. А в Сибири, наверно, на все четыреста потянешь? – спросил у Кузьмы. – Куда деньги девать будешь?

– Не за деньгами еду.

– А за чем? Скоро на «Жигули» наберешь.

– Наберу, – неожиданно быстро согласился Кузьма, – но ведь не в том дело…

– В чем же?

– Разве не понимаешь, – сказал Демьян, – там, в Сибири, люди знаешь как растут.

– Вот-вот, – подтвердил Кузьма, – я уже на четвертом, через год диплом получу, ну а здесь что?

– Мастером поставят.

– А в Братске мне уже сейчас должность инженера предлагают. Вот, – вытянул он из кармана письмо, так и пишут, сразу заместителем начальника цеха.

– Ну, не поверил Глеб, – заместителем начальника? – Выхватил письмо; однако читать не стал, положил на стол и прижал большой загрубевшей ладонью. – Так ты в следующей пятилетие и до директора доскачешь!

Кузьма лишь пожал плечами, но не очень протестующе. Сказал:

– Я ведь горный заканчиваю, а Сибирь только разворошили. Ты про КАТЭК слышал?

 – С чем это едят?

– Камско-Ачинский топливно-энергетический комплекс, голова с ушами. В Красноярском крае. И расположен этот комплекс вдоль Транссибирской магистрали. Газеты читай, скоро станет самым большим энергетическим районом всей страны понял?

Так ты ж на четвертом, а я только на второй перескочил, – хитро блеснул глазами Глеб. – К тому же на механическом…

– Вот БАМ пойдет, – мечтательно протянул Кузьма, – тогда вообще… Уголь Нерюнгри и алданская руда. Только представьте себе, какая металлургическая база! Там всем дела хватит: и горным инженерам, и механикам.

– Почти уговорил, – раздумчиво ответил Глеб. – Ты вот что, Кузьма, устроишься, напиши, что и как. А я, сам знаешь, легкий на подъем, мне собираться – две педели. По существующему законодательству, после того, как подал заявление…

– Давай…– протянул ему руку Кузьма, чтоб скрепить договор.

Он хотел сказать, что завидует друзьям, но не успел, так как в дверь постучали и сразу, без разрешения, заглянула дежурная по общежитию, скривилась недовольно и возмущенно заметила:

– Нарушаете? Разве можно в общежитии спиртное?

– Какое ж это спиртное! – улыбнулся Глеб. – Настоящим спиртным тут и не пахнет. Сухое вино, тетя Галя, вода, стало быть.

– Все равно не положено… – Женщина оглянулась на кого-то в коридоре, сказала просительно: – Вы уж их не осуждайте, провожают товарища…

Дежурная отступила, пропуская в комнату незнакомого человека, ребята поднялись, пытаясь хоть как-то загородить стол с бутылками, но посетитель лишь усмехнулся и даже извинился за не очень своевременное вторжение. Глеб уступил ему стул, сам устроился на кровати Демьяна. Дробаха выразительно посмотрел на любопытную тетю Галю, замершую в неприкрытых дверях.

– Не смею задерживать, – только и сказал.

Дежурная, видно, хотела послушать разговор, но не осмелилась возразить, пробурчала что-то сердито и не очень вежливо хлопнула дверью. И только тогда Дробаха представился. Увидел, как сразу вытянулись у парней лица, и подумал об особенностях своей профессии – все же хочет он этого или не хочет, а приносит людям беспокойство и хлопоты, – наверно, испортил этим симпатичным ребятам застолье. Но что поделаешь? И Дробаха объяснил, что он буквально на минутку, должен выяснить кое-что,

– Чего уж, – успокоил его Кузьма, – не извиняйтесь, без дела не пришли бы, но мы за собой ничего не чувствуем. – Взглянул на друзей, надеясь на поддержку, и повторил уверенно: – За нами ничего не водится, и странно, что прокуратура…

– Ну какие вы все молодые и горячие, – остановил его Дробаха, – будто прокуратура только тем и занимается, что кого-то за что-то привлекает. Разговор у меня к вам, друзья. Ведь вы, – обернулся к Кузьме, – Кузьма Зинич, мне вас достаточно точно описал ваш товарищ Ярослав. Залетал, а вот кто из вас Демьян – не знаю.

Демьян зашевелился на стуле, хотел подняться, но Дробаха остановил его. А Кузьма сказал рассудительно:

– Значит, Залетач… Что случилось со Славкой?

– Ничего особенного. – Дробаха повернулся к Кузьме: – Просто он говорил, что вы с Демьяном отвозили его в аэропорт.

– Не отрицаем.

– И упаковывали его вещи?

– Там вещей… Рубашки, трусы и майки. Побросали в сумку, ведь на самолет опаздывали.

– Почему?

– Да гуляли с вечера… Первый Славкин отпуск. Он только прошлой осенью из армии, завком путевку в Одессу дал, и мы вечером на танцы пошли. Славик немного врезал в буфете, с похмелья голова у него болела…

– А как он, Залетач, – поинтересовался Дробаха, – хороший парень? Вы с ним все время в одной комнате?

Ответил Демьян:

– Вместе работаем, вместе и живем. А парень он нормальный. Правда, ходок по девочкам, но ведь молодой, первую попавшуюся юбку увидит и бежит.

– Это пройдет, – успокоил Кузьма. – Еще не влюблялся по-настоящему. Какая-нибудь поймает на крючок, – лукаво глянул на Демьяна, – и конец свободе. На всю жизнь.

– Итак, – уточнил Дробаха, – вы уложили вещи Залетача в сумку, вы вместе с Демьяном?

– Ну да, вместе. Я же говорю, все его шмутки в одну сумку поместились.

– И поехали в аэропорт?

– Автобусом до Борисполя.

– И там сдали сумку в багаж?

– Точно,

– Никто из посторонних не мог что-нибудь положить Б нее?

Кузьма переглянулся с Демьяном.

– Нет, – заверил, – я все время ее нес. А в автобусе на коленях держал.

– А что он натворил, Славка? – спросил Демьян. – И почему вдруг его сумкой интересуетесь?

– Вопросов к вам больше нет, – ответил Дробаха уклончиво.

С этими ребятами было все ясно, рассказывать же про взрыв не хотел: в конце концов, чем меньше людей будут знать об этом, тем лучше.

– Но ведь, – заволновался Кузьма, – речь идет о нашем товарище. И даром вы не станете расспрашивать…

– Вышла путаница с багажом, – объяснил Дробаха, – и мы кое-что выясняем.

Кузьма махнул рукой:

– Если пропало что-нибудь, невелика беда. Добра у Славки – кот наплакал. Единственная ценность – нейлоновая куртка. За полсотни.

– Весьма признателен вам за информацию, – церемонно сказал Дробаха, давая понять, что разговор окончен.

– Какая уж информация… – облегченно вздохнул Кузьма. – А мы подумали: что-то случилось… Следователь из прокуратуры – и к нам…

– Только оторвал вас от обеда. – Дробаха хотел подняться, но Кузьма остановил его решительным жестом. Переглянулся с товарищами и предложил:

– Может, немного сухого вина? Отъездное я ставлю – завтра в Братск. Так прошу вас…

Дробаха покачал головой и сказал: – Будьте счастливы, ребята! У вас все еще впереди, долгая жизнь, лишь бы шли по ней достойно!