Текст книги "Взрыв"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

9

В ресторане только начался рабочий день, п о я вились и официанты. Хаблак останови л одного из них, спросил;

– Борис сегодня работает? Борис Шафран ? Тот указал на столи к в углу слева:

Майор расположился в удобном, обитом искусственной кожей кресле. О Борисе Шафране ему сказала официантка Надежда Наконечная. Они довольно долго беседовали. Надя рассказала Хаблаку о ресторанных порядках и посоветовала поговорить с Борисом. Человек, как она считает, порядочный и скажет все, что знает. Надя так и говорила тогда майору: «Мне не верите. Шафрана расспросите. У нас в ресторане такие порядки…»

Но сначала Наконечная молчала. Узнав, почему Хаблак расспрашивает ее о чемодане, сидела с потемневшими глазами и молча смотрела на него. Потом сказала тихо и как-то утомленно:

– Этого не может быть…

– Факт остается фактом, – ответил Хаблак, имея в виду то, что случилось в аэропорту.

Надя тяжело вздохнула, будто приходя в себя, и прошептала нерешительно:

– Это они… Я для них как кость в горле.

– Кто? – поинтересовался Хаблак, внешне оставаясь спокойным. – Никогда не поверю, что кто-то поднял руку на такую молодую и красивую.

– Они! – повторила Надя уверенно. Тогда же она рассказала майору историю, которая и привела его сегодня в один из киевских ресторанов.

Хаблаку не пришлось долго ждать. Борис Шафран появился возле столика как-то незаметно, если бы майор сидел в углу, мог бы подумать, что официант вынырнул из-за спины – без пиджака, в отутюженной белой рубашке с традиционной черной бабочкой и не менее традиционной улыбкой. Был он невысокого роста, коренастый, косая сажень в плечах. Хаблак подумал – сильный. И еще подумал: такому бы не скользить меж ресторанных столиков с подносом на вытянутой руке, а держать в ней, скажем, кувалду.

Майор усмехнулся, вспомнив, как назвал когда-то кувалду один из строителей. Хаблак тогда лишь начинал службу в уголовном розыске, какое-то дело привело его на строительство гостиницы на бульваре Дружбы народов, и он увидел, как ловко управляется с кувалдой парень в мокрой от пота майке.

Хаблак что-то спросил у него, тот бросил кувалду, сказал сердито:

«Ну, сиротка, отдохни…)

«Почему – сиротка?» – не понял Хаблак,

«А потому, что никто брать не хочет, – объяснил строитель. – Кроме меня, дурака…»

Тот парень был чем-то похож на Бориса Шафрана, Хаблак еще раз внимательно посмотрел на официанта и подумал, что грязноватая, мокрая от пота майка больше была бы под стать ему, чем черная бабочка.

Видно, официант прочел во взгляде Хаблака недоброжелательность, с лица его исчезла заученная улыбка, и сухо спросил:

– Что вам нужно?

– Если вы Борис Александрович Шафран, то нужно поговорить с вами.

– В связи с чем? – настороженно спросил официант. – И извините, кто вы?

– Из милиции, – не стал таиться Хаблак. – Мне посоветовала поговорить с вами Надя Наконечная.

Шафран невольно оглянулся, будто кто-то мог подслушать их и даже само упоминание фамилии Нади – крамола. Сказал, приглушив голос:

– Но ведь я на службе…

– Лишь несколько вопросов, Борис. Принесите мне черного кофе и бутерброд или пирожное. И еще стакан минеральной воды.

– Слушаюсь, – ответил, наклонив голову. Хотел уже идти, Хаблак увидел, как Борис облегченно вздохнул – теперь имел несколько минут, чтоб приготовиться к разговору, а в том, что разговор будет не очень приятным, оба не сомневались.

Майор задержал Шафрана:

– А метр ваш тут? – спросил. Валерий Саввич Лапский, если не ошибаюсь?

И снова Шафран невольно оглянулся, но сразу овладел собой и даже махнул рукой, мол, какое это имеет значение: ресторанная жизнь размеренна и регламентированна, независимо от присутствия или отсутствия какого-то Лапского. Но все же объяснил:

– Валерий Саввич так рано не появляется. Ближе к вечеру, когда настоящие клиенты приходят.

– Значит, я ненастоящий? – с сожалением и как будто обиженно вздохнул Хаблак.

Борис подтвердил:

– Выходит, так. Разве настоящий клиент заказывает кофе и пирожные?

Хаблаку стало весело.

– И минеральную воду вместо коньяка?

– Вот-вот, – поддакнул Борис. – А что вам сказала Надя? – Он взглянул тревожно и даже испуганно. – Где могли ее увидеть? Ведь она вылетела в Одессу.

– Об этом и поговорить нужно, – ответил Хаблак. – Принесите кофе, Борис, немного побеседуем, пока нет Лапского. Посетителей у вас, кажется, негусто.

– Нет, и пусть это вас не волнует: я скажу ребятам, они моими клиентами займутся.

Борис скользнул между креслами, машинально поправил цветы на соседнем столике, Хаблак увидел, как вежливо остановился Шафран, пропуская посетителя, и подумал, что, может, он и не прав относительно кувалды, кому-то нужно работать и тут, может, в основном это и женское дело, вон какая симпатичная девушка стоит в дверях, ожидая клиентов, а случаются ведь и хулиганы…

Хаблак расправил складку на белоснежной, еще не запятнанной скатерти и подумал, что ресторанная жизнь совсем не простая, что тут немало своих подводных рифов и сложностей и что этот крепыш Борис с черной бабочкой и приветливой улыбкой на скуластом лице повидал всего. Еще раз расправил складку – никак не повиновалась ему – и вспомнил Надю Наконечную и ее рассказ в аэропорту. Взволнованный и не очень складный.

«Ну и ну, – покрутил головой Хаблак, – если то, что она говорила, правда…»

Лапский, не спрашивая разрешения, зашел в директорский кабинет и щелкнул дверным замком.

– Плохие дела, Федя, – сказал коротко. Сел в низкое кресло и вытянул ноги, обутые в лакированные черные туфли. – Налей мне рюмку коньяку. Налей и себе, дела в самом деле скверные, надо все обсудить.

Федор Федорович с готовностью, будто только и ожидал такой просьбы, вынул из ящика дешевого и поцарапанного письменного стола бутылку марочного коньяка «Карпаты» и два хрустальных бокальчика. Налил Лапскому полный, а себе немного.

«И тут хитрит, – неприязненно подумал Лапский. – Привык ловчить везде. Но по мелочам, как жулик, без масштаба и перспективы. Нет у него размаха. Однако, – решил, – может, это и к лучшему. Размах есть у Валерия Саввича Лапского, есть и голова на плечах, у Федора же Федоровича только директорский кабинет с потрепанным столом и марочным коньяком в нем».

– А не паникуешь? – Федор Федорович отхлебнул коньяку и сощурился от удовольствия.

«Алкаш проклятый… – чуть не вырвалось у Лапского. – Я бы тебя на месте нашего начальства давно выкинул из ресторана без выходного пособия».

Однако был вынужден признать, что именно это качество их директора и устраивает его, Лапского, да третьего их компаньона – Анну Бориславовну Утку. А Федор Федорович пусть тешится марочным коньяком: ежедневно получает наличными тридцать – сорок рублей, иногда даже полсотни, это подумать только, зеленую бумажку ни за что, фактически за невмешательство.

– Ну что же случилось, Валера? – спросил директор не очень озабоченно. – Неужели сам не можешь уладить?

– А случилось то, Федя, – не без злорадства сообщил Лапский, – что сегодня твоя тридцатка гавкнула.

– Не ври.

«Этот болван еще и не верит!» – возмутился Лапский. Сказал, понюхав коньяк и едва пригубив:

– И не только сегодня, а и в ближайшем обозримом будущем.

Наконец до директора дошло. Поставил недопитый коньяк и спросил недоверчиво:

– Ты имеешь в виду?..

– Да, я имею в виду, что придется тебе, Федя, перебиваться на зарплату в размере двести пятьдесят рублей ежемесячно. Вместе с прогрессивкой за перевыполнение плана. Если, конечно, мы этот план будем перевыполнять.

– Ты что, с ума сошел?

– Видишь, двести пятьдесят тебе уже мало…

Федор Федорович автоматически долил свой бокальчик и осушил его одним духом.

– Плохие шутки, Валера, – бросил хмуро.

– Я не шучу, Федя. – Лапский закинул нога за ногу, покачал ею, глядя на блестящий носок лакированной туфли. – Эта шлендра, Надька Наконечная, подговаривает официантов и свою пятерку сегодня не внесла.

Директор беспечно махнул рукой:

– Уволим! Надьку уволим – и с концами.

– Не выйдет.

– Это почему же? Запишем ей выговоряку, найдем за что, потом рассмотрит местком, а я – приказ. На жалобы клиентов спишем.

– Нет, – покачал головой Лапский, – эта пройдоха языкатая; совесть у нее, видите ли, заговорила – пойдет по инстанциям, а нам сие ни к чему.

– Что же делать?

Теперь Валерий Саввич увидел неподдельную тревогу в бегающих глазках директора. Отпил коньяку и сказал тоном, исключающим возражения:

– Сделаешь так, Федя. Этой Наконечной вместо выговора – благодарность. И в отпуск ее, я уже договорился с месткомом, путевку ей в Одессу выделили. Санаторий, теплое море, пляж – все для передовиков производства.

Директор недовольно покрутил головой:

– Вернется – на голову сядет.

– Нет, – блеснул глазами Лапский. – Не вернется.

– Как так?

– А ты что-нибудь придумай. Впереди целый месяц на размышления. Выдвинь ее куда-то как передовика производства. Надька к тому же студентка торгового института, ей расти надо, а не в официантках бегать.

– Трудно, – грустно возразил директор, – она же у нас лишь три недели…

Лапский разозлился.

– А мне, думаешь, легко было ей путевку выбить? – воскликнул. – Она ведь к нам по переводу попала, другие же годами работают!.. И все же сделал!

– Путевка в наших руках, а выдвижение от треста зависит. Сомнительное дело…

Лапский подумал, что директор на этот раз прав. Но подумал также, что отказ платить ежедневную десятку или пятерку – только начало, в конце концов, эти десятки – тьфу, на ежедневные мелкие расходы директору и еще кое-кому, лишь бы молчали.

Главный же источник их доходов, его и заведующей производством Утки, – совсем другой, о нем не знает ни директор, ни официантка Надька, правда, может, Надька или кто-либо из других официантов догадывается, поэтому следует немедленно под корень рубить – Надежда Наконечная не должна вернуться в ресторан.

Валерий Саввич насупился: вообще-то есть разные способы, только о них не должен знать никто, даже этот болван в директорском кресле,

И еще: надо обсудить эту проблему с Уткой. Умная женщина, энергичная и решительная, светлая голова и умеет найти подход к человеку. Не разбрасывается деньгами – одному пятерочку, другому – красненькую, все шито-крыто, аккуратно, все признательны ей, благодарят и кланяются.

А за что, спросить бы, благодарить?

Лапский самодовольно усмехнулся. У них все организовано, все продумано и выверено. Ну кто может представить себе, что в основном все махинации делаются не в ресторане, а в скромной столовой самообслуживания на первом этаже?

В ресторане – ажур, ресторан – под колпаком трестовских ревизоров и работников отдела борьбы с разными расхитителями; то, что, к примеру, официант припишет к счету рубль или десятку, – это его личное дело: попался – отвечай; официанту можно записать выговор, уволить с работы, даже в крайнем случае, если уж точно поймали за руку, отдать под суд…

Все правильно, и он первый выступит на общем собрании коллектива с гневным осуждением недостойного поведения любителя чаевых.

А что: знай, у кого брать. Для этого ты поставлен тут, для этого ты и бегаешь с черной бабочкой, знай, перед кем вилять, клиент должен платить за все…

Даже за вареники с мясом или обычной картошкой, вдруг подумал Валерий Саввич, подумал не без удовольствия, ибо помнил, сколько они с уважаемой Анной Бориславовной нагребли на этих варениках. Не считая уж бифштексов, отбивных, закусок…

Да и кто сосчитает блюда, которые съедаются в обычной столовой самообслуживания, и кто может знать, что с каждого вареника или бифштекса идут отчисления..«

От этих мыслей Валерию Саввичу стало приятно и одновременно жутко, жутко за свое светлое будущее, подумал: может, следует и остановиться, нагребли уже достаточно, одних сберегательных книжек на предъявителя десять, кажется, и каждая на семь тысяч, стоп, десять или одиннадцать, боже мой, он даже забыл, сколько у него книжек, да, конечно, одиннадцать, значит, только на сберегательных книжках…

А когда-то сладкой мечтой было пятьдесят тысяч, Пятьдесят – и точка. Сумма казалась недосягаемой, ее хватило бы на всю жизнь, безбедную, даже с комфортом, однако он давно уже определил новую цифру, давая слово остановиться на ней и заранее зная, что ничего из этого не выйдет: жажда потребления была в нем неистребима – ковры, сервизы, хрусталь, ювелирные изделия.

Да и что для них с Уткой золото? Анна Бориславовна рассказывала: позавчера ехала в переполненном троллейбусе и потеряла золотые часы с браслетом. Так даже и не стала искать. Попробуй растолкать пассажиров! Себе дороже…

Лапский подумал: он бы все же растолкал, не такой уж он гордый, как Утка.

Вот проклятая баба, ума и спеси хватит на десятерых, и это – с такой фамилией!..

Валерий Саввич допил коньяк и покрутил в мясистых пальцах хрустальный бокальчик.

– Итак, – сказал как-то неопределенно, – я тебя, Федя, предупредил. Так делай выводы. – Вздохнул и поднялся, не сомневаясь, что решать за директора придется ему, Валерию Саввичу Лапскому. Что ж, он выберется и из такого переплета, в конце концов, овчинка стоит выделки.

Борис принес все сразу: кофе, бутылку минеральной воды, бутерброд и пирожные. Хаблак с удовольствием выпил полстакана холодной воды и указал Борису глазами на кресло рядом.

– Садитесь, – попросил, – а то вроде неудобно разговаривать. Как-то не на равных.

Шафран присел на краешек кресла, будто приготовился вскочить, и выжидательно уставился на Хаблака. Майор не стал испытывать его терпение:

– Надя рассказала кое-что о ваших порядках. Ну о ежедневных пятерках и десятках Лапскому.

Борис заерзал в кресле.

– Было, – ответил не очень уверенно. – Бывало, – поправился, очевидно вспомнив, что разговаривает все же с работником милиции.

Хаблак решил немного успокоить его.

– Видите, Борис, – сказал он, – я не веду протокол, и разговариваем мы с вами неофициально. Понимаю, и вы некрасиво выглядите в этой истории, но никто не собирается привлекать вас к ответственности.

Борис кивнул, облизал сухие губы и молвил чуть ли не шепотом;

– Надя Наконечная рассказала вам о наших ресторанных порядках, и я подтверждаю…

– Кому шли эти деньги?

– Валерий Саввич говорил: директору и ревизорам.

– Таким образом, Лапский сам наталкивал вас на обсчитывание клиентов и поборы с них в виде чаевых?

– Почему наталкивал? И сейчас – тоже…

– Надя говорила: вы отказались.

– Думаете, все?

– Нет, я так не думаю.

– То-то же.

– И легко набрать эту ежедневную десятку? Ведь должны что-то оставить и себе…

– Смотря какие клиенты… – ответил Борис неопределенно.

– Ну, Борис, мы же с вами откровенны и без протокола.

– Если деловые люди гуляют, самое меньшее – четвертак…

– Деловые?

Борис посмотрел недоверчиво:

– Неужели не знаете?

– Догадываюсь.

– Но деловые гуляют не каждый вечер. Кроме того, знают, где сесть. У них свои официанты и свои столики.

– Правда?

– Если даже загодя не заказали, Лапский устроит,

– И сколько за вечер оставляют у вас деловые?

Борис задумался лишь на секунду или две.

– Обычная компания из пяти-шести человек оставляет рублей сто – сто пятьдесят. Если с девушками, немного больше. Как правило, но не всегда. А деловые – рублей шестьсот – семьсот.

– Ну да? – удивился Хаблак. – Разве один человек за вечер может съесть и выпить на сотню?

– Одна бутылка марочного коньяка у нас,– уточнил Борис, – не меньше тридцатки. А деловой, когда еще в ударе, и с двумя справится. Вот и считайте…

– А сколько у вас официантов?

– В этом зале семеро.

– Семьдесят рублей чистого налога?

– Было.

– Значит, вы теперь прекратили давать Лапскому на лапу, – улыбнулся каламбуру Хаблак. – И что же он?

– Приходится мне держать ухо востро. Балансировать, как канатоходцу. Один неверный шаг и…

– Почему не жаловались?

– Одна пробовала – съели, и костей не осталось. К тому же как доказать?

– Есть разные способы.

– А вы учтите, люди всякие работают, и кое-кого такие порядки вполне устраивают.

– Вас – нет?

– Не разговаривал бы с вами. Меня, Надю, еще нескольких…

– По-моему, открутить Лапскому голову не так уж и сложно.

Борце возразил:

– Вы не знаете его: зверь!

– Кстати, как бы между прочим поинтересовался Хаблак, – когда улетала Надя, Лапский был тут, в ресторане?

– Да. Надя прибежала к двенадцати – попрощаться. И Валерий Саввич пришел.

– К двенадцати?

– Да.

– Но сейчас ведь его нет…

– А он в это время никогда не появляется,

– Позавчера же пришел?

– Выходит, так.

Информация была очень интересной, и Хаблак продолжал:

– Наконечная сказала, что прямо из ресторана поехала в аэропорт. Значит, пришла с чемоданом?

– Наверно, я не видел.

– Скажите, Борис, вы же не приходите на работу в этой рубашке с бабочкой?

– Конечно. Есть комната, где переодеваемся.

– А женщины?

– И они тоже.

– И Надя, возможно, оставила чемодан в этой комнате?

– А где же еще?

– Лапский или кто-либо другой могли зайти туда?

– Комнаты на ключ не закрываются.

– И кто-то мог залезть в Надин чемодан?

– Что вы, у нас этого никто себе не позволит, Сколько работаем, не было случая.

– А в принципе?

– Я же говорю: комнаты не закрываются.

Хаблак подумал, что он, пожалуй, получил от Шафрана максимум нужных сведений.

– Спасибо, – сказал, – вы помогли нам.

Официант нерешительно поднялся.

– И это все? – спросил недоверчиво. – А что будет с нами? И с Лапским?

– Со временем все решится, – уверенно пообещал Хаблак. – А вы держитесь своей линии. Сами понимаете: честному человеку ничто не угрожает.

10

Хаблак вскипятил в чашке воду, бросил бумажный пакетик с чаем, сидел, думал, машинально помешивая ложечкой, и совсем забыл о чае, вспомнил, когда тот уже почти остыл, но подогревать не хотелось, хлебнул холодного. На чистом листке бумаги написал две фамилии: Бляшаный Иван Петрович, а немного ниже – Лапский Валерий Саввич.

Решил, что Валерий Саввич, наверно, уже появился в ресторане, вечерние посетители, правда, еще не занимают столики, но к их приходу следует подготовиться; вероятно, уже есть заказы, и надо сориентироваться, кого куда посадить и кто кого должен обслуживать.

Однако с Лапским можно увидеться и вечером, никуда не денется, тем более что у Хаблака не было твердой уверенности, стоит ли разговаривать с Валерием Саввичем, по-видимому, следует раньше собрать о нем кое– какие сведения, – может, кто-то и заметил, как он лез в чемодан Наконечной.

Собравшись побывать прежде в мостоотряде, Хаблак вызвал машину. Допив холодный и невкусный чай, бросил в ящик листок с двумя старательно выписанными черным фломастером фамилиями, подумал, что надо бы позвонить Дробахе, набрал номер, но безрезультатно – Иван Яковлевич не ответил. Только положил трубку звонок, оказалось: Одесса. Знакомый Хаблака, заместитель начальника областного управления уголовного розыска подполковник Гурий Андреевич Басов сообщил такое, что майор сразу забыл о вызванной машине и поспешил к Каштанову. Как ни торопился, пришлось. посидеть в приемной – полковник разговаривал с каким-то посетителем. Хаблак счел, что слишком долго, хотя прождал всего четыре минуты.

– Что-то новое о взрыве? – спросил Каштанов.

– Да, десять минут назад позвонили из Одессы. На берегу моря за Лузановкой погиб один из пассажиров того самолета – Михаил Никитич Манжула. Упал в море с крутого берега и разбился на камнях. Или столкнули.

– Когда?

– Тело нашли около десяти. Был еще теплый.

– Как установили, что именно Манжула?

Мне звонил Басов, вы знаете его?

– Слышал.

– Зубы съел в розыске. Он не исключает случайной трагедии. Во-первых, у Манжулы нашли много денег, около двух тысяч, еще документы, японские часы. Значит, не грабители. Во-вторых, тропинка там проходит по самому краю обрыва. Мог оступиться и упасть. Ну а список пассажиров того рейса был в милиции.

– Дробаха знает?

– Еще нет, я прямо к вам.

Каштанов покрутил телефонный диск, ему повезло: Дробаха ответил, видно, только появился. Выслушав сообщение, Иван Яковлевич попросил передать трубку Хаблаку.

– Не помню я Манжулу, – сказал недовольно, – вероятно, вам пришлось разбираться с ним?

Хаблак вспомнил элегантного мужчину в белых джинсах и сером пиджаке, сшитом дорогим портным.

Человек с зарплатой сто семьдесят рублей, в кармане которого находят две тысячи. Рядовой снабженец, ну, может, не совсем рядовой, заместитель начальника отдела, однако белые джинсы, японские часы и деньги…

Деньги, которых не взяли…

Не в его ли чемодане тикал часовой механизм мины?

А как он сказал тогда?

Хаблак еще раз представил себе Манжулу. Сидит на стуле непринужденно, заложив нога на ногу, смотрит ему прямо в глаза и отвечает убежденно:

«Нет, товарищ, ищите в другом месте, в моем чемодане не было ничего постороннего. Гарантия».

 Может, это было сказано немного иначе, но последнее слово «гарантия» Хаблак помнил абсолютно точно. Как я уверенный тон, каким оно было произнесено.

Выходит, соврал. И соврал на свою голову, видно» провинился перед кем-то, и провинился основательно, раз все-таки дотянулись до него.

А может, и в самом деле оступился или споткнулся на узкой тропинке над обрывом.

– Да, Иван Яковлевич, – ответил Дробахе, – помню я Манжулу, снабженец Одесского машиностроительного завода. Тогда он не вызвал у меня никаких подозрений.

– А теперь?

– Не нравится мне эта история.

– Кому же понравится? А что тут, в Киеве?

– Двое из четверых отпали.

– У меня требует выяснений один. Доктор наук из научно-исследовательского института. Но, кажется мне, все это пустое. Знаете анекдот о внутреннем голосе?

– Слышал.

– Так вот внутренний голос подсказывает мне…

– Что надо лететь в Одессу?

– Немедленно, первым же рейсом.

– А вы?

– Буду разрабатывать киевские версии.

– Мы должны увидеться. Времени достаточно, ближайший одесский рейс через три часа.

– Сейчас я подскочу к вам. Домой заедете?

– Подкинете меня на Русановку?

– Моя машина будет в вашем распоряжении.

Хаблак положил трубку и встретился с укоряющим взглядом Каштанова. Сразу сообразил, чем недоволен полковник, и объяснил:

– Конечно, негоже следователю по особо важным делам ехать к простому смертному, но у нас с Иваном Яковлевичем свои отношения, и он не обидится.

– Скоро и с генералами на дружеской ноге будешь… – пробурчал незлобиво полковник. Спросил: – Одесситы как там, все осмотрели?

– Басов сам выезжал на место преступления.

– Ну и что?

– Басов – это фирма.

– Молодежь теперь говорит не фирма, а фирма, – будто и некстати сказал Каштанов. – Надеюсь, они догадались поставить там милицейский пост?

– Догадались.

– Какие-то следы есть?

– Кажется, не очень…

– А ты говоришь: фирма. Хорошо, лети, я на тебя полагаюсь.

С Мариной Хаблак увидеться де успел, лишь предупредил по телефону, что вылетает в Одессу, а вот со Степаном попрощался – садик сразу за их домом, и дети из младшей группы как раз резвились на воздухе.

Сын сидел на деревянном коне, крепко обняв его за шею, а другой малыш пытался стянуть его; Степан отбрыкивался, сопел, но держался, и Хаблак подумал: пусть так будет всегда – лишь бы на коне.

Он сам снял с коня Степана, тому это не очень понравилось, но Хаблак посадил его себе на шею. Теперь сын был выше всех, он оседлал отца и весело хохотал. Хаблаку было тоже весело и радостно, и он с сожалением ссадил сына, ведь времени оставалось совсем мало, и Дробаха ожидал за живой оградой садика.

В самолете Хаблак думал: неплохо было бы подключить к расследованию старшего лейтенанта Волошина. Когда-то Волошин здорово помог ему: тогда Хаблак вымпел на целую группу валютчиков, крутившихся около бармена одесского ресторана «Моряк».

Хаблак с удовольствием вспоминал это дело. В то время им очень повезло, хотя, казалось, не было никаких следов.

Будут ли они сейчас?

Как говорил ему Волошин? У нас – порт, все смешалось, сам черт шею сломает. А они не черти, а обычные милицейские офицеры, и шею ломать никому не хочется.

Хаблак снова представил Манжулу и его пижонские белые джинсы. Прошло всего несколько дней, как виделись, а уже нет человека. Видно, знал что-то или догадывался, но промолчал. Если бы рассказал, может, остался бы жив.

А он– «гарантия»…

Значит, были у него серьезные основания.

Вот его и убили. Наверно, убили… И называется он сейчас, согласно казенной терминологии, «потерпевший».

А если не потерпевший, а тоже преступник?

Первое, о чем подумал Хаблак в Одесском аэропорту: вероятно, телепатия все же существует, ну не в ее шарлатанских крайностях, а в каких-то еще неизвестных человечеству формах и проявлениях, поскольку возле выхода с поля увидел знакомое круглое и симпатичное лицо старшего лейтенанта Захара Волошина, Невдалеке стояла и «Волга». Хаблака встречали по первому разряду, он это понял сразу, но набрался нахальства и поинтересовался, где же Басов.

Волошин обиделся, но, пожалуй, не очень.

– Тебе уже старших лейтенантов мало, – хохотнул, – подавай подполковников! Перебьешься.

Хаблак почувствовал, что допустил бестактность, и начал оправдываться:

– Мне очень приятно тебя видеть, в самолете даже мечтал об этом. Но Басов ведь был на месте происшествия, хотел сразу расспросить его.

– Подполковник на совещании в облисполкоме.

– Но рабочий день заканчивается.

– Однако не закончился. Сейчас мы устроим тебя в гостиницу, тем временем Гурий Андреевич освободится, можете даже поужинать вместе, объедините полезной с приятным.

– А ты знаешь, где это произошло?

– Происшествие с Манжулой?

– Ну да.

– Чего я только не знаю!

– Тогда сделаем так: гостиница и ужин, надеюсь, от нас не уйдут, поехали прямо туда.

– Невтерпеж?

– Слушай, старик, а если ночью дождь пойдет?

– И смоет и так едва заметные следы?

– Ты догадлив.

– На том стоим. Но ведь, видишь, солнце, и синоптики говорят, что такая погода…

– Ты им веришь?

– Не очень.

– Поехали?

– Поехали. – Волошина не надо было убеждать, понимал: Хаблак прав, и он на его месте поступил бы так же.

Путь от аэропорта к Лузановке пролегал чуть ли не через весь город, потом они выскочили на приморское шоссе, ведущее в Николаев. Шофер гнал «Волгу» уверенно, и не успели они с Волошиным наговориться, как свернул на боковую грунтовую дорогу, машину начало бросать на колдобинах; проехали еще немного и остановились.

Грунтовая дорога тут, собственно, кончалась, кто-то перекопал ее, чтоб машины не подъезжали к морю – оно было совсем рядом, метрах в ста пятидесяти – двухстах, тихое, синее, даже золотистое – солнце садилось в него и, казалось, растворялось в воде.

Хаблак машинально направился к морю, вероятно, каждый так бы повел себя, море гипнотизирует и притягивает, но Волошин указал майору на тропинку, круто поднимающуюся из ложбины на гору, и Хаблак пошел за старшим лейтенантом, все время оглядываясь на море.

Белый пассажирский корабль шел вдоль берега, совсем недалеко, а под самой горой, на которую они взбирались, стояла рыбачья шаланда, и чайки скандалили над нею. Ссорились, бросались на воду, горланили резко и требовательно, а на корме шаланды лежал человек, подложив руку под голову, и дремал, не обращая внимания ни на крикливых чаек, пи на вековечное морское раздолье.

Хаблак позавидовал ему: они карабкаются по извилистой тропинке, сейчас засуетятся в поисках следов, а человек тот раскинулся на солнце, он далек от их, пусть и важных, хлопот, сети поставлены, и рыба ловится, шаланду покачивает легкий ветерок, пахнет морем и сухой полынью с берега, и, хоть горланят чайки, под их крики даже лучше спится.

Вверху, опершись спиной о шероховатый ствол акации, сидел милицейский сержант, небось ему надоели чайки, жаркое солнце, пожалуй, и море, он видел их каждый день, и Хаблак подумал: сам он сейчас мечтает сбежать по тропинке и окунуться в море, а сержант, может, не купался уже неделю или больше, так ему осточертели и море, и солнце.

Сержант обрадовался им, как ближайшим родственникам, его можно было понять, чуть ли не весь день протомился тут. К тому же, наверно, был твердо убежден, что это его сидение ни к чему – ну оступился человек, не удержал равновесия, покатился с горы, такая уж судьба. Сам виноват, надо быть осторожнее и не шляться над обрывом, тут высота, костей не соберешь…

А если даже подтолкнули человека? Попробуй установить это… Пускали и собаку, довела до шоссе, а тут и без собаки понятно: человек мог прийти сюда только со стороны шоссе.

Откуда же еще?

Дальше – пионерский лагерь, территория его огорожена, посторонних не пускают, справа – санаторий, да и вообще тут каждый клочок морского побережья занята санатории, дома отдыха, дачи, лагеря.

Вон только за полкилометра ложбинка заболоченная и эта гора свободны – напротив через шоссе село, и людям нужен выход к морю, попробуй его занять, жалоб не оберешься.

– Никто тут не шатался? – спросил Волошин.

Сержант, сбив сухую траву с брюк, совсем по-домашнему развел руками и объяснил:

– Кому ж охота сюда карабкаться? Разве только детишкам и дачникам… Петька с мальчишками интересовались, но я отогнал.

– Сержант Биленко, – представил Волошин. – Живет тут, – кивнул в сторону, где за шоссе виднелись домики под шифером и черепицей, – в совхозном поселке, и всех знает.

Хаблак подошел к самому краю крутого берега. Море подмывало его, он медленно и неохотно отступал, последний оползень, видно, был совсем недавно, море не успело еще смыть каменистую землю.

– Где нашли тело погибшего? – спросил Хаблак у сержанта.

Тот указал на прибрежные камни:

– Вон там, видите, немного правее. Если споткнулся, удержаться трудно, пошатнулся и упал, тут ничто не спасет.

И в самом деле, крутой берег нависал над самым морем. Хаблак представил, как падал Манжула, и содрогнулся, закрыв глаза. Вероятно, Манжула несколько раз ударился об острые выступы горы, прежде чем разбился на прибрежных камнях.

Майор вздохнул и сошел с тропинки. Сказал недовольно:

– Место такое опасное, я бы запретил тут шататься.

– Как? – не удержался от ироничной улыбки сержант. – Милицейский пост не поставишь. Да и не ходят тут, иногда только пацаны и дачники. Те всюду пролезут, будет пост или нет. Но до этого времени как-то обходилось.

– Объявление бы написали, – поддержал Хаблака Волошин. – На фанере или доске. Опасная зона, и ходить запрещено. Хотя бы предупредили людей.

– Скажу председателю сельсовета, – пообещал сержант, но без энтузиазма, без сомнения знал, что это объявление все равно ни на кого не повлияет, только раззадорит любопытных,

Хаблак взглянул на часы – около шести, значит, у них с Волошиным есть часа три, чтоб осмотреть гору и подходы к ней.

– А дачников в вашем селе много?– спросил сержанта.

– Не так уж, но есть. До моря километра три, три с половиной, да и через шоссе переходить в жару не очень приятно. Не то что в прибрежных селах. Там люди деньгу лопатой гребут, а у нас не очень. Есть, конечно, и у нас дачники – из Одессы и других городов, кто беднее, ну и родственники приезжают. У нас дорого за комнату не берут, а в совхозном магазине овощи всегда по государственной цене, не то что у приморских спекулянтов, у них попробуй купить! За помидоры знаете сколько дерут?.. А персики и виноград!..