Текст книги "Кавказская война"

Автор книги: Ростислав Фадеев

Ростислав Андреевич Фадеев
Кавказская война

ОПОЗДАВШИЙ ПОТЕМКИН

Генерала Фадеева лучше помнят на Балканах, чем в России. На родине его имя известно лишь узкому кругу специалистов, его сочинения последний раз издавались сто с лишним лет назад, единственная книга о нем вышла тиражом 150 (!) экземпляров [1]1
  Кузнецов О.В. Р.А. Фадеев: генерал и публицист. – Волгоград, 1998. Материалами этой содержательной монографии, написанной на основe кандидатской диссертации, с привлечением множества архивных источников, мы активно пользовались во время работы над данной статьей.


[Закрыть]. Между тем это очевидная несправедливость. Прислушаемся к мнению компетентных людей. Граф С.Ю. Витте, родной племянник нашего героя: «Должен сказать, что я не встречал в своей жизни человека более образованного и талантливого, чем Ростислав Андреевич Фадеев, что, впрочем, должно быть известно всем образованным людям в России (увы! – Авт.), ибо Фадеев написал замечательные работы не только по военной части <…>, но и по внутренней и внешней политике <…>» [2]2
  Витте С.Ю. Избранные воспоминания. – М., 1991. – с. 17.


[Закрыть]. Крупный русский правовед барон Б.3. Нольде: «Я не знаю книг по восточной политике России, равных по силе и по широте исторического горизонта фадеевской «Кавказской войне» и его «Письмам С Кавказа»; конечно, славянская внешняя программа России нигде не излагалась глубже и зрелее, чем в его «Мнении о восточном вопросе»; наконец, лучшим выражением идей русского конституционализма эпохи Александра II бесспорно была <…> книга Фадеева «Русское общество в настоящем и будущем (Чем нам быть)» <…>» [3]3
  Барон Б.Э. Нольде. Юрий Самарин и его время. – Париж, 1926. – с. 226.


[Закрыть]. Современный молодой, но весьма основательный историк И.А. Христофоров говорит о Фадееве как о «несомненно талантливом писателе и оригинальном мыслителе» [4]4
  Христофоров И.А. «Аристократическая» оппозиция Великим реформам. Конец 1850 – середина 1870-гг. – М., 2002. – с. 294–295.


[Закрыть]. Не настало ли время сдуть пыль с пожелтевших страниц и воздать должное этому выдающемуся человеку?

* * *

Ростислав Фадеев родился в Екатеринославе 28 марта 1824 года в старинной дворянской семье. Его отец, Андрей Михайлович, уже в 1840-х годах дослужился до поста саратовского губернатора, затем был управляющим государственными имущества-ми в Закавказском крае, членом Совета Главного управления наместника Кавказского с чином тайного советника. Мать, Елена Павловна, урожденная княжна Долгорукая, отличалась редкой образованностью и даже ученостью: она известна в истории науки своими вполне профессиональными исследованиями кавказской флоры. Кроме Ростислава, в семье было три дочери: Елена (в замужестве Ган, мать известной теософки Е.П. Блаватской), Екатерина (в замужестве Витте, мать Сергея Юльевича) и Надежда (в дальнейшем издательница посмертного собрания сочинений брата). Многое сын взял от родителей, но еще больше пришло от дальних предков – прежде всего горячий, вспыльчивый, иной раз даже буйный нрав. Карьера не задалась ему с юности. Уже в пятнадцать лет, в Петербургском артиллерийском училище, молодой человек попал в историю – дал пощечину офицеру-воспитателю (тот якобы грубо схватил его за волосы). Император Николай Павлович нарушений дисциплины не прощал никому, и строптивый юнкер был отправлен в ссылку, в крепостную артиллерию Тирасполя, простым солдатом. Через три года он вышел в отставку и уехал к родителям в Саратов, где несколько лет прожил без определенных занятий, усердно пополняя свое образование чтением огромного количества исторической и философской литературы. Однако натура иногда брала свое, и Фадеев срывался, пускаясь во все тяжкие: то разгуливал по городу в костюме Адама, то палил в воздух из пистолетов, – очевидно, горячая кровь юноши требовала дела.

И вот он уже, с 1850 года – волонтер Кавказского отдельного корпуса, без чина и должности доблестно сражается в рядах русских войск. В 1852 году – получает чин подпоручика и орден св. Анны 3-й степени с бантом, в 1853-м – чин поручика и золотую саблю с надписью «За храбрость», в 1854-м – орден св. Владимира 4-й степени с бантом. В это же время Ростислав Андреевич осуществил и свои первые литературные опыты – статьи в газете «Кавказ». Продвигаясь по лестнице чинов и званий, Фадеев в 1856 году становится офицером штаба Отдельного Кавказского корпуса, в 1857-м – штабс-капитаном, в марте 1858-го – капитаном, а с сентября того же года – офицером «для особых поручений» при главнокомандующем Кавказской армией князе А.И. Барятинском и близким сотрудником начальника штаба Д.А. Милютина. Эти незаурядные военные руководители оценили не только храбрость и распорядительность темпераментного и эксцентричного капитана, но и его блестящее перо. Фадеев делается чем-то вроде пресс-секретаря Кавказской армии. Но и «бой кровавый» продолжает его манить – именно он настоял в 1859 году на штурме последнего оплота Шамиля, аула Гуниба, который многие предлагали взять измором, и не только настоял, но и сам, в составе лейб-гвардии Измайловского полка, принял в этом штурме самое непосредственное участие, что отмечено орденом св. Станислава и чином полковника. Барятинский подарил ему после капитуляции Шамиля личное знамя легендарного имама (то самое, которое на известной картине Ф. Рубо вождь мятежных горцев передает в руки русских офицеров). Он же поручил новоиспеченному полковнику написать официальную историю Кавказской войны. В 1860 году Фадеев издал ее под названием «Шестьдесят лет Кавказской войны». 9 марта 1860 года за эту книгу Ростислав Андреевич был избран действительным членом Русского географического общества.

Итак, карьера выправилась. Фадеев получает генеральский чин (1864), успех у читателей он закрепляет серией статей в «Московских ведомостях» (1864–1869) под общим названием «Письма с Кавказа», написанных по поручению нового наместника Кавказа, великого князя Михаила Николаевича, при котором он также несколько лет состоял для «особых поручений». В эти годы Милютин становится военным министром и развертывает широкую программу реформирования российской военной системы; Фадеев – один из его талантливых и усердных сотрудников. Однако тогда же назрел раскол в высших военных кругах России. Генерал-фельдмаршал князь Барятинский, немало способствовавший выдвижению своего талантливого начальника штаба на пост военного министра, быстро убедился, что тот не намерен становиться ничьим орудием и проводить в жизнь идеи, с которыми не согласен. С этого началась долгая вражда Милютина и Барятинского, расколовшая весь офицерский корпус империи на сторонников победителя Шамиля, или «ретроградов» (т. е. консерваторов), и «либералов», поддерживавших военного министра. Конечно же, в борьбе двух высоких военных авторитетов наш герой не мог не участвовать – своим пером. В течение 1867 года Фадеев напечатал в «Русском вестнике» (а в 1868 году издал отдельной книгой) серию произведших глубокое впечатление на публику статей под общим названием «Вооруженные силы России». Заодно он писал для Барятинского докладные записки по различным вопросам реформ, которые князь подавал императору, оспаривая каждый шаг Милютина.

Конечно, разногласия между Милютиным и Фадеевым не укладывались в схему карьерных устремлений, хотя историк 1950-х гг. П.А. Зайончковский ухитрился объяснить поведение последнего чисто корыстными мотивами [5]5
  Зайончковский П.А. Военные реформы 1860—1870-х годов в России. – М., 1952. – с. 127–130.


[Закрыть]. На самом деле Фадеев протестовал потому, что реформы военного министра во многом казались ему механическим, некритичным перенесением западного опыта на русскую почву, в то время как сам Ростислав Андреевич ратовал за всесторонний учет национальных особенностей и полное использование богатейшего отечественного опыта – все тот же пункт расхождения между реформаторами, что и в наши дни… Фадеев обосновывал «замещение искусственного, заимствованного устройства Вооруженных сил устройством натуральным, соответствующим национальным особенностям и в этом смысле национальным русским…». Он считал, что России предстоит решать великие военно-политические задачи, несовместимые с либеральными «канцелярскими» реформами в военном ведомстве. Глубокое изучение военных вопросов закономерно привело его к проблемам военной политики и политики в целом.

Уже в 1869 году, покинувший к тому времени Кавказ и прикомандированный к министерству внутренних дел, генерал-писатель впервые изложил свою программу решения восточного вопроса в серии статей, помещенных в «Биржевых ведомостях», а затем изданных отдельной книгой. Во «Мнении о восточном вопросе» анализ Фадеева оплодотворен использованием геополитической методики Милютина, несмотря на всю сложность их личных взаимоотношений. Ничего необычного в этом нет, русские генштабисты уже выполняли к этому времени такие анализы в служебных документах. Но в данном случае важен не столько анализ, сколько синтез, который в полной мере дается только истинному геополитику. Но об этом ниже, а пока что напомним, что впервые в России геополитическая экспертиза была произведена частным лицом, и не в интересах властных структур Российского государства в узком смысле, а в интересах славянского движения, которому наш герой отдался со всеми присущими ему страстью и безоглядностью. «Мнение о восточном вопросе» вызвало огромный резонанс в России, в славянских землях, да и во всем мире. Книга была переведена на английский, болгарский и чешский языки, несколько чешских общин постановили даровать ее автору почетное гражданство. За Фадеевым упрочилась репутация одного из ведущих панславистов. Но нельзя сказать, чтобы его публицистическая и политическая активность особенно нравилась «наверху», и не только Милютину, называвшему своего упорного критика «авантюристом и пройдохой», но и канцлеру А.М. Горчакову, которому панславизм неуемного генерала мешал выстраивать русско-австрийские отношения, наконец, он стал раздражать самого императора. Как-то, гуляя в Царскосельском парке, Ростислав Андреевич столкнулся нос к носу с «обожаемым монархом». «Ну а что – ты все пишешь? Скоро ли перестанешь писать?» – такие вот вопросы задал Александр II верному слуге престола… 21 мая 1870 года генерал-майор Фадеев был «уволен за болезнью от службы с мундиром».

Но, вопреки монаршему пожеланию, писать он не перестал. В 1873 году выходит антимилютинская книга, составленная из газетных и журнальных статей, – «Наш военный вопрос». С 1872 года Фадеев – ведущий сотрудник газеты «Русский мир», где печатает ряд статей о внутреннем состоянии России, в 1874 году они появляются в виде отдельной книги «Русское общество в настоящем и будущем (Чем нам быть?)», произведшей настоящую сенсацию. На нее откликнулись специальными брошюрами такие столпы русской общественной мысли, как Ю.Ф. Самарин, К.Д. Кавелин и А.И. Кошелев, журналы «Вестник Европы», «Отечественные записки» и «Гражданин», газеты «Неделя», «Голос», «Санкт-Петербургские ведомости» (среди авторов отзывов В.П. Мещерский и А.С. Суворин). Книга имелась в библиотеке Ф.М. Достоевского и внимательно им изучалась [6]6
  См.: Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч. – Т. 21. – Л., 1980. – с. 264–271.


[Закрыть].

Но очень скоро перо отброшено и вновь извлечен из шкафа армейский сюртук. Египетский хедив отказал турецкому султану в подчинении, и Фадеев узрел здесь возможность вовлечь Египет в систему русской политики. В 1875 году он становится военным консультантом мятежного каирского правительства. Именно в Каире с ним встречается философ и поэт Владимир Соловьев, нарисовавший затем выразительный портрет своего случайного собеседника в поэме «Три свидания»:

 
Всех тешил генерал – десятый номер —
Кавказскую он помнил старину…
Его назвать не грех – давно он помер,
И лихом я его не помяну.
 
 
То Ростислав Фадеев был известный,
В отставке воин и владел пером.
Назвать кокотку иль собор поместный —
Ресурсов тьма была сокрыта в нем.
 
 
Мы дважды в день сходились за табльдотом;
Он весело и много говорил,
Не лез в карман за скользким анекдотом
И философствовал по мере сил.
 

(В русской литературе есть, впрочем, еще один портрет, точнее карикатура, нашего героя – «странствующий полководец» Редедя в «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина.)

Но египетское приключение длится недолго. Обострилось положение на Балканах, вспыхнуло и жестоко подавлено восстание в Болгарии, а в 1876 году Сербия объявляет войну Турции. Фадеева ждут в Белграде, но Александр II лично запретил ему туда ехать. Тогда с апреля 1876 года отставной генерал занялся сбором средств для создания болгарского ополчения, в августе у него на руках уже 150 000 рублей, на которые закуплено оружие, успешно примененное в дальнейшем ополченцами генерала Н.Г. Столетова. В марте 1877 года Ростислав Андреевич все-таки не выдержал и сорвался в Сербию на свой страх и риск, сербы были готовы доверить ему свою армию, но он так и не получил официальных полномочий от России. В октябре того же года Фадеев уже в Черногории, у него возник план объединения военных усилий Сербии и Черногории против Турции под русским (точнее, под его личным) руководством. В Петербурге, естественно, на это «добро» не дали, и Фадеев вернулся на родину. В феврале 1878 года он пишет записку, где доказывает, что у европейских противников России нет сил для серьезной войны против нее, поэтому она должна занять на предстоящей международной конференции жесткую и неуступчивую позицию, а в случае военного столкновения – привлечь на свою сторону войска славянских стран. В июне он снова в Белграде, готовится к войне по прежнему «сербско-черногорскому» плану. Но мы знаем, каким позором для России кончился Берлинский конгресс… Следует отметить, что позднее Фадеев разочаровался в панславизме, решив, что «братушкам» рано жить «самостоятельной жизнью».

В 1880 году, после многочисленных прошений, Ростиславу Андреевичу разрешают вернуться на военную службу, сначала при Главном штабе, потом при начальнике Верховной распорядительной комиссии. Его писательская плодовитость не снижается, в 1881 году в Лейпциге анонимно выходят (с личного разрешения Александра II) «Письма о современной России», потом переизданные и на родине. Убийство «царя-свободителя», восшествие на престол «царя-миротворца», отставка Милютина снова ненадолго выдвигают Фадеева на авансцену политической жизни. Именно он стоит у истоков аристократической антиреволюционной тайной организации «Священная дружина», пишет невероятное количество записок по всем важнейшим вопросам государственной и общественной жизни, официально наблюдает за изданием газеты «Правительственный вестник», заседает в Совете Главного управления по делам печати. Но здоровье уже не то, мучает подагра, расстроено пищеварение… С лета 1883 года Фадеев уже не может заниматься делами. В военном министерстве стала готовиться его новая отставка, но не успели: «За смертью генерал-майора Фадеева не подлежит исполнению» – такой формулировкой завершается дело об его увольнении от службы. Ростислав Андреевич скончался 29 декабря 1883 года в Одессе.

* * *

Читая помещенные в этом сборнике произведения, легко наблюдать эволюцию личности и научных принципов нашего героя. Конечно, никак нельзя утверждать, что-де, вот, до 1869 года Фадеев – военный писатель, с 1869 до 1873-го – геополитик, а после 1873 года – социолог. Уже в первом из приведенных его трудов поставлена и квалифицированно разрешена геополитическая проблема Кавказа, и даже в последних работах видна рука военного человека. Но известное смещение интересов к тем или иным проблемам все-таки налицо.

Первый из трудов, с которым будет знакомиться читатель (если он не относится к оригиналам, которые знакомятся с книгами, начиная с конца), – «Шестьдесят лет Кавказской войны». Эту книгу писал профессиональный солдат, штабист высокой квалификации (начальником оперативного отдела армии на театре военных действий может быть только специалист из специалистов). Можно представить себе молодого полковника, еще не отошедшего от грома пушек, десять лет не выходившего из походов, от одинокой прапорщичьей звездочки до густых полковничьих эполет. Полковник получил поручение описать только что одержанную славную победу – ну и пиши прямо по журналу военных действий: «такой-то полк к такому-то часу прибыл туда-то, а вот такой-то батальон, насупротив того, к означенному часу туда-то не успел». Подобных сухих материалов – великое множество. Но Ростислав Фадеев так писать не мог.

Он должен был дать сперва общую картину, вскрыть причины войны, ее особенности и влияние этих особенностей на ход военных действий. В его очерке ярко дана картина Кавказа, как театра военных действий, бесконечно раздробленного на отдельные «клетки», требующие каждая отдельной операции. Вся сложность Кавказской войны (до наших дней) – в отсутствии центров сопротивления и центров, обеспечивающих сопротивление, удар по которым мог бы это сопротивление сломить или хотя бы подорвать. Фадеев дает и стратегический рецепт Кавказской войны: иметь большие силы или много времени. В первом случае можно действовать повсюду и безостановочно, от периферии к географическому центру, во втором постепенно закреплять свои достижения и, устранив возможную угрозу тылу, делать следующий шаг. Стратегия А.П. Ермолова в 1817–1827 годах была стратегией именно второго варианта. Не имея достаточно сил (45 тыс. человек), он покорял Кавказ методически и постепенно, оставив после ухода с поста главнокомандующего вполне замиренные области Центрального Кавказа и прибрежного Дагестана.

Образование государства мюридов на Восточном Кавказе Фадеев оценивает как чрезвычайно опасное явление, угрожающее разрывом сообщений с Закавказьем и активизацией антирусских настроений в мусульманских территориях последнего. Характеризуя недооценку этого явления в 1830-х годах XIX в., он тем самым дает иллюстрацию к одному из важнейших принципов стратегии – выбору объекта приложения основных усилий. По Фадееву, 1830-е годы, когда основные усилия направлялись на борьбу с горцами Западного Кавказа, были годами пребывания в стратегическом тупике. Здесь же он выходит уже и на геостратегический уровень, говоря о последствиях неверного выбора объекта действий, что «в продолжение шестилетних действий против западных гор мюридизм, явившийся в Лезгистан изгнанником, но не преследуемый с нашей стороны, разросся в страшную силу и покорил всю страну». В 1839 году, когда главные усилия сосредоточились на Восточном Кавказе, дело уже нельзя было исправить. Результатом победоносного, казалось бы, похода генерала Граббе на Ахульго стало восстание Чечни и присоединение ее к государству Шамиля.

Фадеев жестоко критикует действия, подобные походам 1839 и 1844 годов, справедливо указывая, что они проводились по рецептам европейских войн – разбить вооруженные силы противника, овладеть главными центрами страны, довести противника до невозможности продолжать сопротивление и заставить принять наши условия. Но на Кавказе нет никаких центров населения. Захват аулов, один за другим, отдавал в руки войск только пустые стены, поскольку жители уходили, уводя скот и увозя зерно. Все усилия 1840-х годов не давали результатов, а Восточный Кавказ постепенно переходил под контроль Шамиля. Требовались либо совершенно несоразмерные силы для захвата одновременно всех аулов, либо смена стратегии. Здесь Фадеев выходит на сформулированный позднее, но существовавший извечно критерий «стоимость/эффективность», т. е. соразмерность усилий с ожидаемым результатом.

Действительно, это основной закон войны. Аналогично, в Афганистане (а американцы – во Вьетнаме) мы вполне могли бы увеличить ОКСВ до миллиона, вложить в операцию сотню-другую миллиардов рублей дополнительно и в итоге начисто ликвидировать сопротивление. Но вот вопрос – оправдывали бы такие жертвы полученные преимущества? Бесспорно, нет – как в Афганистане, так и во Вьетнаме.

По Фадееву, стратегия экономии сил и средств, избранная князем Воронцовым после несчастного даргинского похода, была единственно верной в условиях недостатка сил. Противоповстанческие действия требуют огромного напряжения – известны успешные примеры ликвидации партизанского движения англичанами в 1956 г. в Кении и в 1958 году в Малайе. Менее известно то, что успех был достигнут тогда, когда на одного партизана имелось не менее десяти солдат контрпартизанских сил. Фадеев сообщает, что в 1855–1856 годах из 270 тыс. солдат Кавказского корпуса невозможно было выделить силы для отражения планировавшегося 50-тысячного десанта союзников, и это верно иллюстрирует распределение сил в контрпартизанской войне. А в период главнокомандования Воронцова блокирование вражеских территорий и подготовка базы для будущего сокрушительного натиска в 1844–1854 годах создали условия для применения стратегии сокрушения князем Барятинским. Кстати, к этому времени численность Кавказской армии была доведена до 400 тыс. штыков и сабель (т. е. строевых бойцов).

Применение той или иной стратегии рождается не столько гением полководца, сколько политическими условиями. Восточная война создала и политические условия для применения стратегии сокрушения – пережитая опасность потери Кавказа вынудила правительство империи к решительным действиям. С 1856 года силы и средства на Кавказе содержались в необходимых количествах.

Касается Фадеев и проблемы командования, представляя Барятинского как выросшего на Кавказе генерала, самостоятельно выработавшего и стратегию, и оперативные методы, соответствующие ситуации. Он показывает создание командных структур с правами корпусных штабов и наделение их зонами ответственности и долгосрочными задачами – явление, обычное в наше время, но тогда большое новшество. Это характеризует полководческий талант Барятинского и понимание нашим автором основ стратегии вообще и основ противопартизанской стратегии в частности. Затрагивает Фадеев и вопрос подбора частных начальников. Здесь, кстати сказать, он очень лестно говорит о Д.А. Милютине, начальнике штаба армии – их непримиримые разногласия на личной почве возникли только к середине 1860-х годов. Правда, он и тут характеризует Милютина только как разработчика и детализатора идей Барятинского, во что трудно поверить – Дмитрий Алексеевич и сам достаточно долго воевал на Кавказе, в свое время занимал пост обер-квартирмейстера и, несомненно, имел достаточный запас своих идей (ими он всегда был богат), а равно и волю к их проведению в жизнь. В конце концов, в 1860-е годы вражда Милютина и Барятинского и возникла из-за того, что военный министр строил военную реформу по своему разумению, а не по пожеланиям «победителя Шамиля».

Несомненно, удачным был выбор командующего на направлении главного удара – генерала Н.И. Евдокимова, вышедшего из простых казаков в графы и генерал-адъютанты, военного самородка, какими всегда была богата Россия. Подбор других командующих оказался менее удачен, их приходилось сменять в ходе операции, но сам факт наличия полномочий для смены корпусных командиров (обычно в империи такие полномочия командующему не предоставлялись) показывает факт оптимального решения проблемы подбора частных начальников (отметим, что такое право Барятинский получил благодаря своей дружбе с императором с юношеских времен, но это не умаляет значения принципа).

Наконец, планирование операции, отличавшееся высокой степенью детализации и полным соответствием сложившимся условиям. Все изложенные принципы характерны, повторим, для современного уровня развития военного искусства. Не случайно мы употребляем по отношению к заключительному этапу Кавказской войны термин «операция», в современном понимании означающий совокупность согласованных и взаимосвязанных по цели, месту и времени сражений, боев и ударов, проводимых на театре военных действий или операционном (стратегическом) направлении по единому замыслу и плану. Это понимание термина «операция» сложилось только в 30-е годы XX века, как и само оперативное искусство. Но в 1856–1859 годах на Кавказе мы видим настоящую операцию в ее современном понимании, проведенную по всем правилам оперативного искусства.

Конечно, в этом прежде всего заслуга командующего, генерала Барятинского. Но и роль его ближайших помощников, прежде всего генерала Милютина и полковника Фадеева, умалить нельзя. Оперативное искусство как раз тем и характеризуется, что это – искусство не личностей, а управленческих коллективов. Поэтому не стоит ограничивать роль Ростислава Андреевича только верным пониманием вопроса (хотя и это уже очень много).

Собственно стратегия Барятинского в изложении (и при участии Фадеева) состояла в нанесении главного удара по слабым местам – в первую очередь по чеченской плоскости, достаточно хорошо подготовленной к действиям войск трудами Воронцова. Существенный момент – непрерывность действий, срывающая полевые работы и заготовку продовольствия противником. При этом изнурение русских войск устранялось периодической сменой соединений и частей на переднем крае и отводом их на отдых и тыловые работы (по закреплению успехов – прежде всего прокладка дорог). Далее Барятинский применял принцип переноса направления главного удара и маневр войск вдоль фронта, с одного направления на другое – в Ичкерию. На третьем этапе операции предусматривалось новое перенесение направления главного удара – в Дагестан. При этом Барятинский сочетал нанесение главного и вспомогательных, отвлекающих ударов на других направлениях.

В этой операции можно видеть сознательное применение и таких принципов военного искусства, как внезапность, введение противника в заблуждение, всестороннее обеспечение действий войск – все это вроде бы азбучные прописи, но вспомним, что и в наши дни на том же самом Кавказе не раз проводились операции различного масштаба с явным забвением этих прописей – это поможет нам еще раз верно оценить степень полководческого искусства командующего и оперативного искусства штаба, а равно и высокий уровень квалификации Кавказской армии того времени, далеко опередившей по своему профессионализму другие войска империи.

Наконец, высокий моральный дух войск Кавказской армии, о котором наш автор так много пишет. Этот элемент стратегии, узнав его на опыте, Фадеев приучился ставить выше любого другого (что не означает пренебрежения другими элементами).

И еще один существенный элемент противопартизанской стратегии, сейчас опять-таки являющийся общим местом, – опора на местные вооруженные формирования. Они были налицо в двух видах – казачьи войска и туземные дружины («в горах слишком много людей, привыкших кормиться одним оружием, чтобы оставить их голодать без занятия» – сказано, словно о сегодняшней Чечне!). Кстати, именно так и было сделано в 1914 году – все беспокойные элементы гор были собраны в добровольческую конную Туземную дивизию («Дикая дивизия»). Это соединение отлично сражалось на фронтах Первой мировой войны и, в полном соответствии с законами жанра, после революции стало основой для всех и всяческих разбойных банд, терроризировавших Кавказ. Что ж, Фадеев абсолютно был прав, когда писал: «Надо только дать правильный исход их воинственности».

О казачестве генерал-писатель говорит много. Он справедливо видит в этой чисто народной военной организации огромные потенциальные возможности, предполагая употреблять казачьи военные формирования для осуществления таких сторон военного дела, «о которых не слыхали прежде – блокировать неприятельскую армию в ее собственной стране, разъединить ее и обхватить с тыла и флангов, разорвать сообщение между отдельными колоннами». Он выступает за всемерное развитие казачьих войск и не раз с восторгом описывает, как быстро становились боеспособными казаками поселенцы на Кавказской линии при наличии староказачьего кадра. В современной ситуации нищеты и слабости Вооруженных сил России рано или поздно придется взять на вооружение и этот опыт. Стоит обратить внимание и на многозначительное высказывание Фадеева: «На Кавказе было бы невозможно управиться с горцами без заселения казаками передовых линий». И далее, в «Кавказских письмах»: «<…> прибегли к системе заселения передовых линий, скромные результаты которой скоро оказались гораздо более положительными, чем шумные и бесплодные походы предыдущего периода». По Фадееву, гораздо более важный результат существования казачьих войск, нежели участие казачьих частей в войнах России и в охране границ, дает защита пределов страны массой вооруженного населения. «На полевой ли работе, дома ли, все население всегда стоит на часах у опасной границы. Если бы захотели заменить ее действительную силу соответственной силой регулярной кавалерии, то государственные финансы рухнули бы под несоразмерной тяжестью». Что ж, они и рухнули. То правительство Российской Федерации, которое решит реально покончить с современной Кавказской войной, сможет сделать это только по смыслу данных замечаний.

Все это есть уже в первом серьезном труде Фадеева. Но кавказская тема так или иначе сопровождает его всю жизнь. Он сам понимал, насколько эта тема сложна и многозначна для России, и неоднократно возвращался к ней, углублял, разрабатывал вопросы, поставленные в первом своем большом труде, приходил к новым выводам и начинал видеть новые проблемы. Чувство неудовлетворенности возникло у него, по-видимому, сразу же после выхода «Кавказской войны» – неудивительно, если учесть обстоятельства написания, с пылу, с жару, сразу после победных реляций. Ясно, что время на работу было ограничено. Поэтому в 1864 году он начинает писать продолжение исследования о Кавказе – «Письма с Кавказа». Благо и повод был – окончательное установление контроля над Западным Кавказом и тем самым над Кавказом вообще.

Фадеев сразу отмечает применение на Западном Кавказе тех же стратегических принципов, что и в 1856–1859 годах на Восточном Кавказе, т. е. опять-таки, выражаясь современными терминами, планомерное проведение единой по цели, месту и времени операции. Та предварительная работа по созданию базы операции, которая проводилась на Восточном Кавказе в 1845–1854 годах под руководством князя Воронцова, была сделана здесь небольшими силами в 1856–1859 годах.

Кстати, здесь же Фадеев отмечает ошибку, допущенную генералом Филипсоном, – заключение в 1858 году мирного договора с племенем абадзехов. Фактически Филипсон гарантировал абадзехам прежнее состояние, не оговорив даже вопрос о русских пленных и рабах (как и в Хасавюртовских соглашениях 1996 года). Он делает вывод о стратегической бесплодности и даже вреде подобных соглашений, которыми сковывались только будущие возможные или уже запланированные действия русских войск, но не действия горцев. Он делает важное наблюдение о «мнимой покорности» и замечает: «после всякого дела в мирных аулах невесть откуда появлялись раненые» – опять-таки словно о сегодняшней Чечне!

В «Письмах с Кавказа» Фадеев ставит проблему, все чаще поднимаемую в последние десятилетия, – «гуманность войны». В этом вопросе с давних пор борются две точки зрения – условно можно назвать их «политической» и «военной». Точка зрения политиков, поддерживаемая гражданским обществом – по крайней мере, структурами, присваивающими себе право говорить от его имени, – заключается в том, что военные действия должны вестись с минимальными потерями для противника и населения театра военных действий. Военные, как правило, резонно возражают, что при таком способе действия военные действия растягиваются во времени и сумма страданий населения оказывается большей по сравнению с кратковременной напряженной кампанией. Не будем вникать в этот старый спор (полагаем, что в различных случаях может быть права как одна, так и другая сторона), укажем только, что Фадеев стоит на точке зрения военных и приводит слова генерала Евдокимова: «первая филантропия – своим; я считаю себя вправе предоставить горцам лишь то, что останется на их долю после удовлетворения последнего из русских интересов». И Фадеев не скрывает массовой гибели горцев, на 90 % от лишений и суровых зим. «Погром» – это его выражение.