Текст книги "Кавказская война"

Автор книги: Ростислав Фадеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 52 страниц)

V
ВОСПИТАНИЕ; ЦЕРКОВНИКИ, КАК ОБЩЕСТВЕННАЯ ГРУППА, БЮРОКРАТИЯ И ЗЕМСТВО

Изо всего до сих пор сказанного читатели видят, что, в нашем мнении, самая настоятельная потребность текущего времени – передача самоуправления в руки культурного сословия – необходима по двум причинам и для двух предметов: она нужна вместе как средство и как цель. Одно только образованное общество, проникнутое государственными и общественными преданиями исторической России, может дать правильную постановку земскому делу и вести его самостоятельно, пользуясь полным доверием правительства; до сих пор цель не достигалась, потому что развитому слою приходилось в общественных делах спускаться на уровень толпы, вместо того, чтобы стараться постепенно подымать толпу на свой уровень. Наше новое, ныне действующее земское устройство, в сущности, уподобило нас более Франции, чем Англии и Америке. В таком положении нельзя оставаться. Дворянство составляет естественное и покуда единственное орудие в руках правительства для развития общегосударственной жизни и установления порядка в русской земле. В этом отношении, оно – средство. Но, как ни важна эта сторона дела, существует другая, еще более важная. Обезличение и бессвязность, которыми страдает наше образованное общество, отсутствие сложившегося мнения и неумение действовать сообща, – парализующие в корне современную Россию и вытекающие, несомненно, из долгой отвычки от совокупной жизни, из полуторавековой невозможности проверить свое теоретическое и чужеземное образование на коренных свойствах своей собственной почвы, – вынуждают прежде всего к объединению культурных сил, к возбуждению их самодеятельности, одним словом – к их сращиванию в подобающем им круге действия – для восстановления нравственной национальной личности. Известное дело, что из питомника нельзя вырастить лес, не огородив его. Самостоятельная русская мысль возникнет из нестройного, накопленного нами в течение полутораста лет умственного материала только при содействии сознательной общественной жизни образованного слоя, непосредственно соприкасающегося с народом, но не растворяемого в нем. В этом отношении известное обособление высшего сословия заключает в себе уже не средство только, а прямую цель современной русской истории. Восьмидесятимиллионному государству нельзя существовать в наше время на европейской почве без умственной самостоятельности, без народности, выражающейся ясно, даже преимущественно, в его развитых слоях, и без связного культурного общества.

От этого общества у нас, как и везде, зависит историческое значение нации. В степени его образованности и в зрелости проникающего его духа заключается устой и будущность русского народа как отдельной человеческой семьи. Потому задача текущего времени, после установления твердой связи культурного сословия с престолом, между собой и с народом, заключается в том, чтобы поднять уровень его образования на возможную высоту. Надобно сосредоточить, а не рассыпать наши образовательные средства. Нам кажется очевидным, что в современной России оказывается потребность только в трех совершенно определенных ступенях общественного воспитания: грамотности для народа, технического обучения для молодых людей, перерастающих чернорабочий слой вследствие зажиточности своих родителей, и науки, в полном значении слова, для культурного класса. Особая система образования в среде духовенства, как специальная, не идет в счет. С прекращением источника, постоянно вливавшего в высшее русское сословие толпу неразвитых личностей, в виде детей нижних чинов, произведенных в первый офицерский чин, которым это производство давало дворянские права – у нас будут оказываться реже и реже дворяне, не получившие приличного воспитания; но надо, чтобы их вовсе не было, кроме каких-нибудь непредвидимых исключений. В дворянстве не ценсовом у нас много людей без средств, а между тем этим отделом его должна преимущественно пополняться государственная служба, особенно же армия, для чего нужны образованные люди. Но даже небогатому слою ценсового дворянства трудно обойтись без пособия. Землевладелец с тысячью рублями дохода, составляющими приблизительно низший цене полноправного сословия (так как при этом доходе можно жить с имения, не становясь с работником), будет все-таки очень затруднен в воспитании нескольких детей. При должной связности местного дворянства он найдет в своем сословии, можно надеяться, некоторую опору для такой вопиющей потребности, – но опору далеко не достаточную для всех. Если бы у нас каждый образовывался на свой счет, как в Англии, то нечего было бы и говорить о пособии.

Но это пособие существует в России в виде многочисленных стипендий, распределяемых в настоящее время совершенно произвольно, преимущественно самым бедным молодым людям низших сословий, которые без приманки такого оранжерейного выращивания искали бы других, хлебных занятий и не выбивались бы непомерными усилиями в господа, чтобы потом, за немногими исключениями, голодать всю жизнь, вопить против неравенства общественных условий и сочувствовать всей душой парижским бунтам. Выпускаемые в общество, чуждое им, в котором у них нет ни связей, ни точки опоры, эти искусственно высиженные культурные подростки начинают свою жизнь годами бедствования, наполняющими их желчью навсегда, даже в случае позднейшего успеха; а многим ли из них выпадает на долю успех? Мало ли читаем мы в газетах известий о самоубийстве, смерти от истощения, объявлений о готовности вступить хоть в домашнюю прислугу этих жертв напускной русской учености, которые, при другом направлении воспитания, стали бы зажиточными, преданными, довольными своей судьбой техниками, восполняя в то же время вопиющие потребности русской производительности, до сих пор не удовлетворенные? Если мы покуда еще не можем совсем отвыкнуть от подражания, то будем лучше подражать Европе, где бедные воспитанники учатся хлебным знаниям, чем Китаю, в котором существует только одна наука – философия Конфуция, преподаваемая всем без различия, от мандаринчика с красной пуговкой до великого мандарина с павлиньим пером. Мы настроили множество заведений для классической науки и толкаем всю Россию в университет, выписывая в то же время машинистов железной дороги из-за границы по неимению своих. С одной стороны, эта болезнь у нас застарелая – мы начали с перехватывания верхов, а не низов; с другой – она чрезвычайно усилилась во время белой горячки русского общества, прозванной нигилизмом. В ту пору один из попечителей учебных округов написал чрезвычайно дельную статью о значении университета и об отношении степеней образования к различным общественным слоям; но тогдашняя печать накинулась на нее как на ретроградную [200]200
  Барон А.П. Николаи.


[Закрыть]. Была ли возможность серьезным людям разговаривать с обществом, руководимым в большинстве мыслителями «Современника» и «Полярной Звезды». Но теперь разлив вошел в русло, надо подумать о деле. Русское дворянство, как культурный народный слой, открыто всякой силе, подросшей снизу, но только силе – то есть экономическому положению или дарованию, умеющему пробиться, – а не толпе искусственно высиживаемых, посредственных и, в сущности, даже по окончании университетского курса, вовсе еще не образованных мальчиков. Если дело в том, чтобы переряжать как можно больше людей из поддевки во фрак, купленный на Щукином дворе, то это можно бы сделать легче, следуя шуточному совету одного вельможи пятнадцатых годов – сравнять всю Россию со станционными смотрителями, произведя ее в четырнадцатый класс. Мы высказали свое мнение и не думаем встретить много противников: нашему отечеству необходимы – образованное дворянство, большое распространение технических и промышленных знаний в средних состояниях и грамотный народ. Каждому свое. Без серьезного и поголовного образования дворянства мы не дойдем никуда, а потому, думаем, надобно сосредоточить на воспитании небогатых низов наследственного сословия почти исключительно все стипендии, находящиеся в руках правительства. Для поощрения заметно способных молодых людей низших званий, по нашему мнению, было бы достаточно назначить по одной всесословной стипендии на гимназию, но с тем, чтобы потом уже не покидать этих выбранных воспитанников на произвол судьбы.

Мы выставили пропорцию приблизительно, – установить ее есть дело специалистов. Затем нужно большое распространение технических школ, не в каких-либо центрах, а по всей поверхности государства, соответственно хозяйственным и промышленным потребностям каждой области. Следуя таким путем, мы станем наконец образованным народом не на словах, а на деле.

Прежде всего надобно постараться направить в эту сторону – к реальному и промышленному воспитанию – многочисленный приток подростков духовного звания, выходящих из церкви в свет. На наших глазах происходит странное и безобразное явление: нигилизм набирал и набирает главных своих приверженцев из среды детей, рожденных, можно сказать, в церковной ограде; достаточно посчитать известных вожаков. Отцы проповедуют Евангелие, а сыновья в значительном числе – безбожие и разрушение общественных начал. Это явление объясняется не чем иным, как ложным общественным положением последних. Недавно еще знание считалось у нас редкостью; достаточно было знать что-нибудь для устройства себе отгороженного уголка в жизни; из семинаристов, вступивших в службу, вместе с произведенными унтер-офицерами, составилась чуть ли не половина послепетровского дворянства. Но теперь, очевидно, прекратился запрос на полуобразованных, не обладающих прикладными знаниями людей, каких выпускает семинария в мир. Им приходится биться как рыбе об лед; получаемое ими схоластическое воспитание, устраняющее Хомякова для ограждения неприкосновенности учебников XVII века, мало укрепляет их нравственно; немудрено, что многие из них проникаются ненавистью к обществу в первые годы этой бесплодной борьбы и увлекаются в крайности. Между тем наше церковное сословие многочисленно и покуда, к несчастью, наследственно в действительности, несмотря на букву закона, недавно уничтожившего эту наследственность на бумаге. Вдобавок дети священников, занимающих самое почетное положение, никогда не отграниченные точно от детей последних причетников, дьячков и пономарей, в последнее время сравнены с ними во всех правах, даже служебных – что окрыляет всех бесчисленных подростков духовного звания одинаковыми надеждами, придает всем одинаковое честолюбие, чтобы потом привести почти всех к одинаковому разочарованию. Из мещан и людей других низших сословий, постепенно подымающихся кверху, редко оказываются недовольные, имеющие повод роптать на общественное устройство: кто из них поднялся, тот, значит, разжился, тому хорошо. Но под русским культурным обществом оказывается, в виде церковного сословия, как бы подземный приток, клокочущий по неимению выхода и силящийся сорвать верхнюю почву; покуда усилие это еще ничтожно, оно выражается только в личных настроениях, но, если ему не откроют законного выхода, оно будет постепенно накапливаться. В противоположность всему, что видел до сих пор свет, неприязнь к охранительным общественным началам возникает у нас преимущественно из церковной ограды, из размножающегося личного состава церковников, вследствие кастового их устройства и воспитательно-промышленной отсталости России. Второму горю можно помочь в срок не слишком долгий, не только правительственными мерами, но настойчивым содействием правительства всем таким начинаниям, всевозможным поощрением их.

Развитие технического образования составляет одну из первых наших потребностей со всех точек зрения. Кроме того, мы считали бы необходимым, по справедливости и из благоразумия, законно отделить детей священнических от детей церковных причетников, не смешивать их в одно сословие, облечь первых правами, сближающими их с высшим наследственным сословием, дать им льготы перед прочими в пособии на воспитание и преемстве звания, не отказывать им и в светских стипендиях; причетников же не считать вовсе в духовном сословии. Если раз возникло у нас кастовое духовенство, то лучше пусть будет покуда в России несколько десятков тысяч наследственных семей священнических, которые можно обеспечить до некоторой степени, чем несколько сот тысяч семей наследственного клира, с теми же самыми притязаниями, совершенно неудовлетворимыми, но, несмотря на то, постоянно раздражающими их против общества. Что касается самой наследственности духовенства, то тут вопрос великий, хотя, очевидно, вопрос не нашего поколения. Православная церковь требует духовенства по призванию, а не по ремеслу; Россия не выйдет из нынешней духовной апатии без изменения существующего в церкви порядка, но тем не менее мы считали бы преждевременным трогать его покуда: при нынешней общественной разрозненности у нас не хватит на это сил. Мы говорим не о церкви, а только о месте, занимаемом в обществе личным составом церкви; но даже в этом отношении, несмотря на важность предмета, считаем неудобным распространяться, имея в виду примеры Хомякова и Самарина, сочинениям которых нет хода. Кроме того, развитие такого вопроса требовало бы особого сочинения. Мы упомянули об нем лишь для полноты изложения.

Церковный вопрос, временно заглохший у нас, так же как вопрос о создании нескольких средоточий русской жизни и мысли вместо двух, как и многие другие великие вопросы, принадлежит будущему. Задача нынешнего поколения заключается в том, чтобы создать орудие русской общественной жизни, посредством которого великие вопросы могли бы быть двинуты со временем; орудие, без которого русское правительство, несмотря на свое несравненное и исключительное нравственное могущество, не может – смеем сказать – пользоваться вполне этим могуществом для блага России. Сила без рычага остается отвлеченностью.

Покуда нечего думать даже о том, чтобы отлить орудие русского будущего в окончательную форму. Наше поколение сделает свое дело, если сложится в нечто целое, способное к действию местному, обеспечивающее в то же время текущий порядок дел. У нас довольно много говорят, хотя мало пишут об объединении земского самоуправления. Но для такого объединения, конечно, осмысленного, нужно прежде, чтобы местная земская жизнь стала действительностью, что осуществится вполне разве в будущем поколении. Пока наше земство не умеет сладить со своим уездным делом, не для чего ему выступать перед лицом света. Можно думать, что всесословный Земский собор, созванный в настоящее время верховной властью по старинному образцу, не принес бы плодов и не стал бы ни большим утешением для России, ни особенно величавым зрелищем для Европы. «Довлеет дневи злоба его». Мы думаем, однако ж, что было бы справедливым и даже необходимым возвратить дворянству, в лице его губернских съездов, право всеподданнейше заявлять о желательных изменениях в законах, устаревших или почему-либо несоответственных, что почти всегда бывает гораздо виднее на месте. Осторожное, но нестесняемое пользование этим высшим правом, давно уже принадлежавшим высшему русскому сословию по букве закона, при потребной свободе взаимных сношений между собраниями, выработало бы практически, еще в срок ныне живущего поколения, многие прикладные стороны нашего законодательства и оказалось бы гораздо полезнее преждевременных всероссийских съездов.

Первая обязанность высшего сословия, признанного государством, есть военная и бесплатная общественная служба. В этих двух видах личной повинности заключается весь политический смысл сословия, каково бы ни было его происхождение. Права немыслимы без обязанностей даже в касте, выросшей из завоевания, не только в культурном дворянстве, созданном верховной властью прямо для пользы, которую оно могло и может приносить государству и народу.

Занятия канцелярские, низшие ступени ведомства, называемого по-русски гражданским, не облекающие лицо самостоятельной властью в каких бы то ни было размерах, недавно еще мало входили в круг дворянской деятельности и в Европе, и в России, особенно в областях, даже после Петра Великого. Этот разряд чиновников пополнялся у нас преимущественно приказными людьми, образовавшими почти наследственное сословие, постепенно приращавшееся притоками из духовенства; несмотря на относительную выгодность этой службы и на бедность мелкого дворянства, лица высшего сословия вступали в нее неохотно. От устья Тага до Камчатки, при всем глубоком различии происхождения и духа привилегированных классов различных стран, низшая ступень гражданской службы, прозванная у нас приказной, считалась занятием не дворянским. Само собой разумеется, что мы говорим не о суде, только недавно выделенном у нас из общего гражданского ведомства. В этом последнем учреждении все должности самостоятельны, а потому требуют непременно людей первого разбора. Вследствие того личный состав судей, прокуроров и следователей не только почерпался везде в высшем общественном слое, но вызывал даже учреждение особого судебного дворянства. Наш русский суд с прокурорским надзором требует привлечения в свои недра лучших сил изо всей страны. Речь идет только о письменном делопроизводстве. В этом последнем отношении европейские правительства, много раз пытавшиеся привлечь дворянство к торговле, никогда не думали об обращении хоть какой-нибудь части его в канцелярское чиновничество. Такое повсеместное устранение высшего сословия от известного вида государственной службы, выводившего иногда людей очень высоко, во всяком случае необходимого в известных пределах и часто выгодного, должно иметь какую-нибудь общую, осмысленную причину, истекающую не из одного предрассудка, – и действительно оно имеет ее. Так называемая приказная или канцелярская служба требует, как и всякая другая, знания дела и опытности, но она вовсе не требует характера и личной самостоятельности, развиваемых в особенности наследственно-политическими сословиями, – не требует потому, что канцелярский чиновник не начальствует ни над кем, ни за кого лично не отвечает, а работает в одиночку. Напротив, военная и общественная служба, не говоря о государственных должностях высшего порядка, немыслима без этих именно дворянских качеств, – без умения держать власть, без решительности и уважения к себе, истекающих из высокого мнения о своей личности. Такие черты выражаются преимущественно в высшем сословии, почему высшее сословие составляет необходимую потребность, составляло ее всегда и везде, для земского самоуправления, для суда и армии, но не для низших слоев гражданской службы. На свете не бывает никакого общего явления без разумной причины.

В нынешней России низы гражданской службы, до тех ступеней, на которых начинается личная самостоятельность, могли бы оставаться в тех же руках, в каких они были еще недавно, служить пристанищем многочисленному разряду старых и новых приказных людей, без всякого ущерба для нашей будущности; туда же будет направляться излишек притока светских подростков духовенства, не попавших в промышленную жизнь, пока в составе церкви, на деле, продолжается наследственность. Но если разделение гражданских занятий на два существенно отличные отдела – властный и канцелярский, как всеобщее и везде принятое, истекает из смысла самого дела, то ступени службы, предоставляемые низшему чиновничеству, не следует и у нас смешивать с высшими, облекающими лицо самостоятельной властью, как они смешиваются ныне; их следует строго разграничить на практике, допускать только действительно отборных людей снизу переступать эту черту, заместителей же высших самостоятельных должностей выбирать не из подрастающего мелкого чиновничества, а из земских деятелей. Даже в таком случае столичные, если не областные канцелярии, все-таки останутся на долгий срок рассадником большинства администраторов. Бюрократический порядок сильно укоренился в России; он давно уже привлек и постоянно привлекает в свою среду лучшие общественные силы; нет сомнения, что в нашей бюрократии гораздо более способных людей, чем в нашем обществе. Это очень понятно, так как учреждения бюрократические – дело вековое, земские – вчерашнее; притом первые гораздо выгоднее вторых. Пока бюрократизм был единственным видом управления, пока он заведывал, без исключения, всеми явлениями русской жизни, он необходимо должен был разрастись до крайности; но когда раз общество вызвано к самоуправлению, то бюрократии необходимо приходится постепенно сокращаться и войти наконец в подобающие ей размеры чисто государственного управления. Совмещение нынешней административной сети с полным развитием земской жизни не только было бы несообразным, оно – немыслимо, потому что у населения не станет для этих двух потребностей разом ни вещественных, ни личных сил. Довольно мудрено развить земское дело, забирая всех способных людей в коронную службу; довольно мудрено также, при нынешнем экономическом положении землевладельцев, предложить способным людям променять содержащую их (хотя часто бесполезно) коронную службу на земскую. Надобно, однако же, видеть, что с продолжением такого порядка русская общественная жизнь заглохнет навеки, несмотря ни на какие либеральные формальности. Сколько бы ни шли таким путем, мы дойдем лишь до самостоятельности с разрешения ближайшего начальства, до форм, а не до сущности самоуправления, будем либерально управляемы канцелярией, почерпающею свои вдохновения хотя бы из самых свободомыслящих, зачастую даже нигилистских источников, но без малейшей заботы о том, что нам нужно и чего мы сами желаем. Довольно взглянуть на пример современных французов, не говоря уже о нашем собственном, для убеждения, что даже осадное положение менее сокрушительно для самостоятельного общественного развития, чем «канцелярский» либерализм. Если земская деятельность, отданная в руки, на которые правительство может положиться, не будет отодвигать у нас постепенно, но достаточно быстро, всепоглощающую бюрократию в законно принадлежащие ей пределы, то из этой деятельности ничего не выйдет; она обратится в формальность, формальность станет рутиной и тогда уже будет слишком трудно призвать к жизни русское общество, разочарованное однажды в своих надеждах и силах; нам останется в будущем единственный способ развития – если он для кого-нибудь желателен – совершенствовать до бесконечности свой канцелярский механизм, переименовывая и перетасовывая должности, по образцу квартета Крылова. Есть только два выхода из нынешнего положения, и оба они, думаем, должны быть открыты одновременно:

1) Сокращать постепенно бюрократические учреждения до пределов, соответствующих современной их цели, – служить орудием общегосударственных забот и надзора за местным самоуправлением, – обращая экономию от упразднения излишних гражданских штатов, порожденных отживающими ныне порядками, на потребности земства. Самостоятельные земские должности, без сомнения, должны быть бесплатными, в том смысле, чтобы содержание их не ложилось прямо на местное население; но пособие им от государства, в умеренных размерах, совершенно соответствовало бы духу самодержавно-народной монархии, какова наша, в которой культурное сословие есть преимущественно сословие служилое. Для правительства может существовать только один вопрос: какой вид службы этого сословия и в каких именно размерах полезнее в настоящее время: земский или канцелярский? – так как русские дворяне остаются в одинаковой степени его слугами и в земстве и в бюрократии. Без прямого пособия от государства никогда нельзя будет вызвать к земскому делу достаточное число способных людей из наших канцелярий, в которых четыре чиновника делают то же самое, на что в Европе считается достаточным один; а без этих способных людей, отрываемых ныне от почвы и отрываемых вдобавок больше чем наполовину совершенно бесполезно, земское самоуправление не станет живым делом, не облегчит народного развития, не снимет с правительственной власти забот, не соответствующих ее прямой задаче. Отделение части государственного бюджета на местные потребности сознается в настоящую пору всеми и испрашивается тысячами голосов; но открыть нужные для того средства можно только постепенным сокращением бюрократии, заменяемой новой, призванной к деятельности общественной силой. Сокращение это необходимо в трех отношениях – чтобы не обременять народ излишними добавочными налогами, чтобы не отрывать от местного самоуправления слишком много способных людей, и чтобы не обращать государственной службы в архивный склад должностей и званий, утративших свое значение.

2) Замещать высшие начальнические должности гражданской службы земскими деятелями, начиная пока хоть с областных. При таком порядке земское самоуправление не только оживится, – оно выйдет из нынешнего неподходящего положения, придающего ему часто вид какой-то глухой оппозиции против административной власти, оно сольется с общим государственным управлением, не только по форме и по наружной связи, определяемой законом, а в самом духе своем; вместе с тем коронная администрация перейдет к людям, изучившим общественные потребности на самой почве, а не на одной казенной бумаге, к людям, приученным всей жизнью к самостоятельной и вместе с тем ответственной деятельности, серьезно понимающим свои обязанности перед правительством в качестве сознательных его слуг, а не механических орудий. Со временем эти люди станут лучшим рассадником и для государственных должностей. С тем вместе кончится у нас всевластие бюрократическое в прямом и дурном значении этого слова – то положение дела, в котором воля столоначальника, глядящего на все на свете со своей канцелярской и формальной точки зрения, зачастую перевешивает мнение государственного сановника и дает направление самым важным делам. У нас будут вырабатываться люди, а не чиновники. Но для этого нужно прежде всего, чтобы земское дело перешло в руки, на которые власть могла бы положиться. Для возможности какого-либо действительного развития в современной России земское самоуправление, властные гражданские должности, суд и военная служба должны находиться, думаем, в руках узаконенного культурного сословия, конечно, не исключительно, так как самое это сословие не исключительное, но более чем преимущественно.